26.06.2002
Подробнее
Валерий Баринов, народный артист России: «Наше королевство потеряло принца» Когда уходит человек, иногда долго не верится — кажется, что сейчас он войдёт, улыбнётся, сядет... Присутствие такой личности, как Виталий, может быть незаметным,
Валерий Баринов, народный артист России: «Наше королевство потеряло принца»
Когда уходит человек, иногда долго не верится — кажется, что сейчас он войдёт, улыбнётся, сядет... Присутствие такой личности, как Виталий, может быть незаметным,
Когда уходит человек, иногда долго не верится — кажется, что сейчас он войдёт, улыбнётся, сядет... Присутствие такой личности, как Виталий, может быть незаметным,
Валерий Баринов, народный артист России: «Наше королевство потеряло принца»
Когда уходит человек, иногда долго не верится — кажется, что сейчас он войдёт, улыбнётся, сядет... Присутствие такой личности, как Виталий, может быть незаметным, но ты знаешь, что есть человек, который может как-то по-особому оценить твой поступок, твою работу. Когда он приходил на спектакль, в котором не был занят, — актёры как-то внутренне собирались. Я вспоминаю, как вышел фильм «Женщины» и появился этот молодой человек с совершенно фантастическим обаянием, — в него все сразу влюбились, и мужчины, и женщины. Я ещё студентом начал играть в Малом. Мы выходили в маленьких эпизодиках в спектаклях, где был занят Виталий, и меня спрашивали: «А ты знаешь Соломина? И можешь с ним увидеться? И здороваешься?» Я был преисполнен особой гордости, что знаком с Виталием, учился с ним в одном институте и играю в тех же спектаклях, что и он. Потом уже, когда мы познакомились ближе, я понял, что это за человек. Многие говорят: «Сложный», но талантливый человек всегда сложный. Он оберегал свою личность, свою индивидуальность, не давал никому подуть на ту свечечку, которая внутри него горит. Там было что оберегать, прятать... Мы все прячем по-разному, если у кого есть что прятать. Эта сложность была его манерой поведения. Я вспоминаю банкет после премьеры «Свадьбы Кречинского» — премьера была замечательная, и банкет был замечательный, Виталий был такой фантазёр — придуманный им выход всех артистов к гостям — это было так театрально, так вкусно. И вдруг в середине вечера он подошёл ко мне и сказал: «Давай выпьем на брудершафт». Честно говоря, я несколько напрягся и подумал: «Какой брудершафт, мы всю жизнь на ты». А потом понял, засмеялся и сказал: «Я понял, тебе хочется меня обнять, я тоже с этим согласен». Когда я говорил на панихиде, у меня вылетела фраза: «Наше королевство потеряло принца». И потом я подумал: когда умирает король — «Король умер, да здравствует король!» Но когда умирает принц — его никем не заменить. Жизнь пойдёт дальше, но эта дырочка в сердце, в душе, в истории нашего театра останется. Останется как след, а у нас — как незаживающая рана, как такой маленький родничок к нашим будущим инфарктам. Мы живём, занимаемся своими делами, вот я прохожу по сцене, вижу декорации из «Кречинского» и понимаю, что они, наверное, больше на сцене не появятся, всё это ушло. Теперь всё вспоминается — каждое слово, каждая встреча, и особенно, конечно, последний тот трагический спектакль. «Кречинского» должны были снимать с репертуара, и я договорился с Клюквиным, что буду играть весь апрель, а он весь май. И я перед спектаклем сказал Виталию такую фразу: «Ты знаешь, получается, что я сыграю сегодня в последний раз». Он ответил: «Наверное, мы все скоро сыграем в последний». Всё это было сказано не так трагично, не так грустно, как я интерпретирую, просто сейчас накладывается такое колоссальное событие как смерть. А тогда он рассказал анекдот, все были веселы, как всегда на этих распевках, разминках. И даже усталости-то особой у него не было. Бывало, он приезжал, ему даже было шутить трудно. А тут он был мягок и спокоен. Есть такие люди-ориентиры. Ты идёшь по жизни и тебе очень важно, как тот или иной человек оценивает твои поступки. Он был одним из тех людей, оценка которых для меня очень важна. Я два раза посмотрел «Иванова». Спектакль колоссально набирал, и ужасно жалко было...
Есть такое стихотворение, это актёрская странная мечта:
Я не хотел бы быть не должен никому
Ни доллара, и ни рубля, ни пенни,
И вот ещё: уж если повезёт,
Хотел бы умереть на сцене.
Когда уходит человек, иногда долго не верится — кажется, что сейчас он войдёт, улыбнётся, сядет... Присутствие такой личности, как Виталий, может быть незаметным, но ты знаешь, что есть человек, который может как-то по-особому оценить твой поступок, твою работу. Когда он приходил на спектакль, в котором не был занят, — актёры как-то внутренне собирались. Я вспоминаю, как вышел фильм «Женщины» и появился этот молодой человек с совершенно фантастическим обаянием, — в него все сразу влюбились, и мужчины, и женщины. Я ещё студентом начал играть в Малом. Мы выходили в маленьких эпизодиках в спектаклях, где был занят Виталий, и меня спрашивали: «А ты знаешь Соломина? И можешь с ним увидеться? И здороваешься?» Я был преисполнен особой гордости, что знаком с Виталием, учился с ним в одном институте и играю в тех же спектаклях, что и он. Потом уже, когда мы познакомились ближе, я понял, что это за человек. Многие говорят: «Сложный», но талантливый человек всегда сложный. Он оберегал свою личность, свою индивидуальность, не давал никому подуть на ту свечечку, которая внутри него горит. Там было что оберегать, прятать... Мы все прячем по-разному, если у кого есть что прятать. Эта сложность была его манерой поведения. Я вспоминаю банкет после премьеры «Свадьбы Кречинского» — премьера была замечательная, и банкет был замечательный, Виталий был такой фантазёр — придуманный им выход всех артистов к гостям — это было так театрально, так вкусно. И вдруг в середине вечера он подошёл ко мне и сказал: «Давай выпьем на брудершафт». Честно говоря, я несколько напрягся и подумал: «Какой брудершафт, мы всю жизнь на ты». А потом понял, засмеялся и сказал: «Я понял, тебе хочется меня обнять, я тоже с этим согласен». Когда я говорил на панихиде, у меня вылетела фраза: «Наше королевство потеряло принца». И потом я подумал: когда умирает король — «Король умер, да здравствует король!» Но когда умирает принц — его никем не заменить. Жизнь пойдёт дальше, но эта дырочка в сердце, в душе, в истории нашего театра останется. Останется как след, а у нас — как незаживающая рана, как такой маленький родничок к нашим будущим инфарктам. Мы живём, занимаемся своими делами, вот я прохожу по сцене, вижу декорации из «Кречинского» и понимаю, что они, наверное, больше на сцене не появятся, всё это ушло. Теперь всё вспоминается — каждое слово, каждая встреча, и особенно, конечно, последний тот трагический спектакль. «Кречинского» должны были снимать с репертуара, и я договорился с Клюквиным, что буду играть весь апрель, а он весь май. И я перед спектаклем сказал Виталию такую фразу: «Ты знаешь, получается, что я сыграю сегодня в последний раз». Он ответил: «Наверное, мы все скоро сыграем в последний». Всё это было сказано не так трагично, не так грустно, как я интерпретирую, просто сейчас накладывается такое колоссальное событие как смерть. А тогда он рассказал анекдот, все были веселы, как всегда на этих распевках, разминках. И даже усталости-то особой у него не было. Бывало, он приезжал, ему даже было шутить трудно. А тут он был мягок и спокоен. Есть такие люди-ориентиры. Ты идёшь по жизни и тебе очень важно, как тот или иной человек оценивает твои поступки. Он был одним из тех людей, оценка которых для меня очень важна. Я два раза посмотрел «Иванова». Спектакль колоссально набирал, и ужасно жалко было...
Есть такое стихотворение, это актёрская странная мечта:
Я не хотел бы быть не должен никому
Ни доллара, и ни рубля, ни пенни,
И вот ещё: уж если повезёт,
Хотел бы умереть на сцене.
Подробнее
Евгения Глушенко «Он дал каждому из нас счастье» В спектакле «Мамуре» мы играли вместе, он Франкёра, я Мари-Жозеф. Главная героиня говорит: «На кладбище похоронят мои кости, а я останусь в сердце тех, кому была дорога». Виталий жив в нашей памяти, в н
Евгения Глушенко
«Он дал каждому из нас счастье»
В спектакле «Мамуре» мы играли вместе, он Франкёра, я Мари-Жозеф. Главная героиня говорит: «На кладбище похоронят мои кости, а я останусь в сердце тех, кому была дорога». Виталий жив в нашей памяти, в нашем сознании…
«Он дал каждому из нас счастье»
В спектакле «Мамуре» мы играли вместе, он Франкёра, я Мари-Жозеф. Главная героиня говорит: «На кладбище похоронят мои кости, а я останусь в сердце тех, кому была дорога». Виталий жив в нашей памяти, в нашем сознании…
Евгения Глушенко
«Он дал каждому из нас счастье»
В спектакле «Мамуре» мы играли вместе, он Франкёра, я Мари-Жозеф. Главная героиня говорит: «На кладбище похоронят мои кости, а я останусь в сердце тех, кому была дорога». Виталий жив в нашей памяти, в нашем сознании… Я не могу привыкнуть к тому, что его нет. Я не могу говорить о нём в прошедшем времени. Он с нами. И очень дорого это присутствие…
Он говорил, что тайно любил меня, и так же я могу признаться, что люблю этого человека. Он очень непростой — неожиданный, непредсказуемый, большой выдумщик. Он может повести людей за собой, увлечь. Это удивительное качество, которое говорит о его энергетике. Разговор о работе Виталий начинает очень мягко, не пугая, легко-легко вводит тебя в свой замысел, заинтересовывает и потом ведёт за собой. Когда он работает с тобой, как режиссёр, то не позволяет себе никакого насилия. Он всё время спрашивал: «Тебе так удобно? Как ты сама чувствуешь?» Я говорю: «Ну вот это не получается». «Не надо, откажись от этого, делай, как ты чувствуешь». Но потом ты всё равно приходишь к тому, что он тебе предлагал.
У него безоговорочная, безусловная порядочность. Как есть безусловная любовь – это самая высокая любовь, любовь матери к ребёнку. Мать принимает ребёнка таким, какой он есть, её любовь безусловна. У Виталия была безусловная порядочность. Через что-то он не мог переступить. Не мог предать. Говорят, что он был закрытым человеком, но я не чувствовала его закрытости. Однажды, помню, он сидел такой мрачный… Я человек деликатный и не могу навязывать свои эмоции. Но тогда – это было перед выходом на сцену, мы сидели рядом за кулисами на спектакле «Дикарка», и ни с того ни с сего я его взяла за руку, обняла… И Виталий вдруг заулыбался, расцвёл! Я подумала: «Какая же я дура, именно это и было ему нужно в тот момент, а я боялась проявить свои чувства!» Я никогда не спрашивала его: «Ты чем-то расстроен?». Просто подойдёшь к нему, обнимешь, и он сам мгновенно оттаивает.
Он если расстраивался, то расстраивался, не мог ничего скрыть. Некоторые его побаивались. Виталий мог быть резким, но это шло от желания что-то сделать, и если не получалось, он мог вспылить, накричать. Но это не было злостью, от природы Виталий — человек очень добрый, широкий, отзывчивый. Может быть, он просто скрывал свою душевную доброту. Да, я знаю, говорили: Соломин не здоровается. Он иногда был так погружён в свои мысли – это говорит о его человеческой цельности и потрясающей работоспособности. Почему с ним хотели работать? Мы видели его отдачу, энергию, а это заводит, хочется быть рядом. Ты знаешь: работа с ним — всегда праздник, удовольствие. А это очень важно для актёров. И он заботился о том, чтобы в каждой роли актёр получал удовольствие. Может быть, Виталий и не думал об этом, но с ним всегда было интересно.
По отношению к Виталию – казалось – этого просто не могло случиться. Ощущение, как будто он улетел… «Подожди, куда ты?» И момент чего-то недосказанного, когда нет точки… Я чувствую, что его эмоциональное поле до сих пор с нами. Его свет, его теплота. И потому, когда мы вспоминаем о нём, мы вспоминаем с улыбкой, с радостью — он дал каждому из нас счастье, каждому своё. Виталий жил полнокровной жизнью – никогда не говорил: я это сделаю потом, я буду жить потом. Он жил сейчас и радовался настоящему дню.
«Он дал каждому из нас счастье»
В спектакле «Мамуре» мы играли вместе, он Франкёра, я Мари-Жозеф. Главная героиня говорит: «На кладбище похоронят мои кости, а я останусь в сердце тех, кому была дорога». Виталий жив в нашей памяти, в нашем сознании… Я не могу привыкнуть к тому, что его нет. Я не могу говорить о нём в прошедшем времени. Он с нами. И очень дорого это присутствие…
Он говорил, что тайно любил меня, и так же я могу признаться, что люблю этого человека. Он очень непростой — неожиданный, непредсказуемый, большой выдумщик. Он может повести людей за собой, увлечь. Это удивительное качество, которое говорит о его энергетике. Разговор о работе Виталий начинает очень мягко, не пугая, легко-легко вводит тебя в свой замысел, заинтересовывает и потом ведёт за собой. Когда он работает с тобой, как режиссёр, то не позволяет себе никакого насилия. Он всё время спрашивал: «Тебе так удобно? Как ты сама чувствуешь?» Я говорю: «Ну вот это не получается». «Не надо, откажись от этого, делай, как ты чувствуешь». Но потом ты всё равно приходишь к тому, что он тебе предлагал.
У него безоговорочная, безусловная порядочность. Как есть безусловная любовь – это самая высокая любовь, любовь матери к ребёнку. Мать принимает ребёнка таким, какой он есть, её любовь безусловна. У Виталия была безусловная порядочность. Через что-то он не мог переступить. Не мог предать. Говорят, что он был закрытым человеком, но я не чувствовала его закрытости. Однажды, помню, он сидел такой мрачный… Я человек деликатный и не могу навязывать свои эмоции. Но тогда – это было перед выходом на сцену, мы сидели рядом за кулисами на спектакле «Дикарка», и ни с того ни с сего я его взяла за руку, обняла… И Виталий вдруг заулыбался, расцвёл! Я подумала: «Какая же я дура, именно это и было ему нужно в тот момент, а я боялась проявить свои чувства!» Я никогда не спрашивала его: «Ты чем-то расстроен?». Просто подойдёшь к нему, обнимешь, и он сам мгновенно оттаивает.
Он если расстраивался, то расстраивался, не мог ничего скрыть. Некоторые его побаивались. Виталий мог быть резким, но это шло от желания что-то сделать, и если не получалось, он мог вспылить, накричать. Но это не было злостью, от природы Виталий — человек очень добрый, широкий, отзывчивый. Может быть, он просто скрывал свою душевную доброту. Да, я знаю, говорили: Соломин не здоровается. Он иногда был так погружён в свои мысли – это говорит о его человеческой цельности и потрясающей работоспособности. Почему с ним хотели работать? Мы видели его отдачу, энергию, а это заводит, хочется быть рядом. Ты знаешь: работа с ним — всегда праздник, удовольствие. А это очень важно для актёров. И он заботился о том, чтобы в каждой роли актёр получал удовольствие. Может быть, Виталий и не думал об этом, но с ним всегда было интересно.
По отношению к Виталию – казалось – этого просто не могло случиться. Ощущение, как будто он улетел… «Подожди, куда ты?» И момент чего-то недосказанного, когда нет точки… Я чувствую, что его эмоциональное поле до сих пор с нами. Его свет, его теплота. И потому, когда мы вспоминаем о нём, мы вспоминаем с улыбкой, с радостью — он дал каждому из нас счастье, каждому своё. Виталий жил полнокровной жизнью – никогда не говорил: я это сделаю потом, я буду жить потом. Он жил сейчас и радовался настоящему дню.
25.06.2002
Подробнее
Обратная сторона Ватсона Виталий Соломин: «Как жить, если позавчера в мой дом подложили бомбу?..»
Обратная сторона Ватсона
Виталий Соломин: «Как жить, если позавчера в мой дом подложили бомбу?..»
Виталий Соломин: «Как жить, если позавчера в мой дом подложили бомбу?..»
Обратная сторона Ватсона
Виталий Соломин: «Как жить, если позавчера в мой дом подложили бомбу?..»
«Я из крупнейшей русской газеты Латвии...» — «А я из крупнейшего русского театра!» — ответил Виталий Соломин. И стал рассказывать о «Свадьбе Кречинского» Сухово-Кобылина в постановке Малого театра, который мы увидим 7, 8, и 9 марта в «Дайлес».
- Василий Бочкарев играет Расплюева! Муромцева играет Потапов! Его тетку — Панкова! Лидочку — Титова! Кречинского играет Соломин! Также заняты студенты училища при Малом театре. Хореографию поставила замечательный балетмейстер, фамилию которой плохо помню! Люба — замечательный балетмейстер! Аранжировка специальная, компьютерный свет на 283 переключения, спектакль — грандиозный!
- Насколько я знаю, вы и постановщик?
- Да, это я поставил! Мне предложили, я стал раздумывать. Я как бы разговаривал с воображаемым зрителем. Когда к нему прислушался — понял, что у народа большая тяга к музыкальному смешному спектаклю. И вспомнил о знаменитом мюзикле «Свадьба Кречинского», который некогда написал Колкер. Малый театр, конечно, театр академический, но и такой жанр должен быть затронут. Тем паче что это не противоречит Сухово-Кобылину. Во-первых, пьеса идет без купюр. Три часа пятнадцать минут. С двумя антрактами. Во-вторых, Сухово-Кобылин очень любил театр бульварный и парижский. Он был настоящим светским человеком, он любил мистификации и авантюры. «Кречинского...» он писал в одиночной камере, будучи обвиненным в убийстве. За которое его оправдали. И очень веселую, между прочим, пьесу написал.
- А авантюрист Кречинский — положительный персонаж?
- Только положительные или только отрицательные мне не интересны. Таких, к счастью, не бывает в природе. Я обожаю гениального Сухово-Кобылина — он, как и Кречинский, был очень образован, талантлив. Человек, который кратчайшим путем хотел быть королем. Но никогда никого не обворовывал. И не обманывал. Он картежник, игрок!
- Но драгоценную булавку-то у Лидочки выманил обманом...
- Потому я и ставлю этот спектакль — у него вынужденный обман произошел впервые в жизни. И это ему дорого обошлось — заплатил любовью. В принципе, в этом и состоит проблема: человек, что-то создающий без авантюризма, ничего не добьется. Помните, в «Ромео и Джульетте» Дзеффирелли кадр: они просыпаются вместе, мальчишка и девчонка обнажены... Такой трогательный авантюризм! И красивый до удивления. Но вопрос в том, чем приходится расплачиваться за удовольствие быть авантюристом.
- Артист Виталий Соломин может вспомнить свою последнюю авантюру?
- Да, жизнь в России. Позавчера, например, объявили, что в мой дом подложили бомбу. И как после этого не только спать, но и жить? И надеяться притом, что кому-то это все еще нужно? То есть надеяться, когда надеяться-то уже не на что! Самое смешное, что когда с подобными сомнениями таки выходишь в победители, оказывается, что это и не авантюра вовсе была, а самый обыкновенный прагматизм. Строго говоря, к характеру Кречинского я не имею никакого отношения. Кроме лирической темы. Поэтому напишите, что это спектакль — исключительно о любви.
- Все-таки он любил Лиду?
- Он это понял в момент, когда глаза открываются... обычно это происходит тогда, когда ничего уже нельзя вернуть. Когда нельзя вернуть состояние, в котором существо противоположного пола вызывает неповторимую гамму чувств. Вплоть до эротических.
- Только глупцы ассоциируют артистов с их героями. Но все же, действительно ли вы в жизни, как и некоторые ваши киногерои... красиво уставший мужчина в годах?
- Я русский «тюфяк»? Что ж делать, если на английских денди не везло... Был Ватсон, и тот рыжий. Но тот, кто меня хорошо узнает, начинает осторожнее со мной общаться. А кто не знает, обманывается моей «мягкостью» и «ленивостью».
- Как часто вы этот «обманчивый» дар используете?
- По мере надобности. И — поступления вопросов от поклонников и журналистов. Кроме того, использую в театре. Но декорации не ломаю. Самое приятное — вдруг взорваться темпераментно, когда от тебя этого меньше всего ждут. Что действует крайне успокаивающе. Потом от тебя еще долго подобного ждут. Год ждут, два... А тишина. До следующей пятилетки.
- А почему Малый театр может позволить себе быть немодным, в то время как вокруг десятки «шумных» постановок?
- Теперь буду отвечать окончательно серьезно. У меня дачка за городом, я там пью чаек на давно не ремонтированной терраске, потому что театральной зарплаты хватает только на полтора дня. И там мечтаю поставить «Иванова» Чехова. Ну что там происходит? Кто-приехал, кто-то уехал, гуляют, чаи пьют, разговоры ведут. И вдруг кто-то, например, стреляется. Такой немодный спектакль. Но большего напряжения при таком медленном ходе пьесы я не знаю. Я не знаю, кто бы написал об этом лучше Чехова. Вот когда у человека редкий дар быть свободным, а его удерживают рабы устоявшихся привычек... Увы, в результате такие всегда погибают. О таких говорят, что талант их выродился, их называют алкоголиками, педерастами... Не подумайте двусмысленно, но я таких люблю. Ведь я же артист.
Андрей ШАВРЕЙ
Виталий Соломин: «Как жить, если позавчера в мой дом подложили бомбу?..»
«Я из крупнейшей русской газеты Латвии...» — «А я из крупнейшего русского театра!» — ответил Виталий Соломин. И стал рассказывать о «Свадьбе Кречинского» Сухово-Кобылина в постановке Малого театра, который мы увидим 7, 8, и 9 марта в «Дайлес».
- Василий Бочкарев играет Расплюева! Муромцева играет Потапов! Его тетку — Панкова! Лидочку — Титова! Кречинского играет Соломин! Также заняты студенты училища при Малом театре. Хореографию поставила замечательный балетмейстер, фамилию которой плохо помню! Люба — замечательный балетмейстер! Аранжировка специальная, компьютерный свет на 283 переключения, спектакль — грандиозный!
- Насколько я знаю, вы и постановщик?
- Да, это я поставил! Мне предложили, я стал раздумывать. Я как бы разговаривал с воображаемым зрителем. Когда к нему прислушался — понял, что у народа большая тяга к музыкальному смешному спектаклю. И вспомнил о знаменитом мюзикле «Свадьба Кречинского», который некогда написал Колкер. Малый театр, конечно, театр академический, но и такой жанр должен быть затронут. Тем паче что это не противоречит Сухово-Кобылину. Во-первых, пьеса идет без купюр. Три часа пятнадцать минут. С двумя антрактами. Во-вторых, Сухово-Кобылин очень любил театр бульварный и парижский. Он был настоящим светским человеком, он любил мистификации и авантюры. «Кречинского...» он писал в одиночной камере, будучи обвиненным в убийстве. За которое его оправдали. И очень веселую, между прочим, пьесу написал.
- А авантюрист Кречинский — положительный персонаж?
- Только положительные или только отрицательные мне не интересны. Таких, к счастью, не бывает в природе. Я обожаю гениального Сухово-Кобылина — он, как и Кречинский, был очень образован, талантлив. Человек, который кратчайшим путем хотел быть королем. Но никогда никого не обворовывал. И не обманывал. Он картежник, игрок!
- Но драгоценную булавку-то у Лидочки выманил обманом...
- Потому я и ставлю этот спектакль — у него вынужденный обман произошел впервые в жизни. И это ему дорого обошлось — заплатил любовью. В принципе, в этом и состоит проблема: человек, что-то создающий без авантюризма, ничего не добьется. Помните, в «Ромео и Джульетте» Дзеффирелли кадр: они просыпаются вместе, мальчишка и девчонка обнажены... Такой трогательный авантюризм! И красивый до удивления. Но вопрос в том, чем приходится расплачиваться за удовольствие быть авантюристом.
- Артист Виталий Соломин может вспомнить свою последнюю авантюру?
- Да, жизнь в России. Позавчера, например, объявили, что в мой дом подложили бомбу. И как после этого не только спать, но и жить? И надеяться притом, что кому-то это все еще нужно? То есть надеяться, когда надеяться-то уже не на что! Самое смешное, что когда с подобными сомнениями таки выходишь в победители, оказывается, что это и не авантюра вовсе была, а самый обыкновенный прагматизм. Строго говоря, к характеру Кречинского я не имею никакого отношения. Кроме лирической темы. Поэтому напишите, что это спектакль — исключительно о любви.
- Все-таки он любил Лиду?
- Он это понял в момент, когда глаза открываются... обычно это происходит тогда, когда ничего уже нельзя вернуть. Когда нельзя вернуть состояние, в котором существо противоположного пола вызывает неповторимую гамму чувств. Вплоть до эротических.
- Только глупцы ассоциируют артистов с их героями. Но все же, действительно ли вы в жизни, как и некоторые ваши киногерои... красиво уставший мужчина в годах?
- Я русский «тюфяк»? Что ж делать, если на английских денди не везло... Был Ватсон, и тот рыжий. Но тот, кто меня хорошо узнает, начинает осторожнее со мной общаться. А кто не знает, обманывается моей «мягкостью» и «ленивостью».
- Как часто вы этот «обманчивый» дар используете?
- По мере надобности. И — поступления вопросов от поклонников и журналистов. Кроме того, использую в театре. Но декорации не ломаю. Самое приятное — вдруг взорваться темпераментно, когда от тебя этого меньше всего ждут. Что действует крайне успокаивающе. Потом от тебя еще долго подобного ждут. Год ждут, два... А тишина. До следующей пятилетки.
- А почему Малый театр может позволить себе быть немодным, в то время как вокруг десятки «шумных» постановок?
- Теперь буду отвечать окончательно серьезно. У меня дачка за городом, я там пью чаек на давно не ремонтированной терраске, потому что театральной зарплаты хватает только на полтора дня. И там мечтаю поставить «Иванова» Чехова. Ну что там происходит? Кто-приехал, кто-то уехал, гуляют, чаи пьют, разговоры ведут. И вдруг кто-то, например, стреляется. Такой немодный спектакль. Но большего напряжения при таком медленном ходе пьесы я не знаю. Я не знаю, кто бы написал об этом лучше Чехова. Вот когда у человека редкий дар быть свободным, а его удерживают рабы устоявшихся привычек... Увы, в результате такие всегда погибают. О таких говорят, что талант их выродился, их называют алкоголиками, педерастами... Не подумайте двусмысленно, но я таких люблю. Ведь я же артист.
Андрей ШАВРЕЙ
Подробнее
АЛЕКСАНДР КЛЮКВИН, ЗАСЛУЖЕННЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «Я ВСЮ ЖИЗНЬ ПЫТАЛСЯ ЕГО РАЗГАДАТЬ» Мы с ним знакомы больше 25 лет… Он хороший человек был. Виталий никогда не преподавал у меня, но я его считаю одним из своих учителей.
АЛЕКСАНДР КЛЮКВИН, ЗАСЛУЖЕННЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «Я ВСЮ ЖИЗНЬ ПЫТАЛСЯ ЕГО РАЗГАДАТЬ»
Мы с ним знакомы больше 25 лет… Он хороший человек был. Виталий никогда не преподавал у меня, но я его считаю одним из своих учителей.
Мы с ним знакомы больше 25 лет… Он хороший человек был. Виталий никогда не преподавал у меня, но я его считаю одним из своих учителей.
Александр Клюквин, заслуженный артист России: «Я ВСЮ ЖИЗНЬ ПЫТАЛСЯ ЕГО РАЗГАДАТЬ»
Мы с ним знакомы больше 25 лет… Он хороший человек был. Виталий никогда не преподавал у меня, но я его считаю одним из своих учителей. Я учился у него всё время, пока его знал. Был даже период, когда я просто старался ему подражать – откровенно «воровать» всё, что он делал. Театр Соломина – это отдельный театр, мне очень близкий… Чтобы приблизиться к тому, что делает Виталий, надо очень много над собой работать. Он безупречно владел действием и был профессионалом высочайшего класса – это ясно каждому, кто понимает в актёрском деле. Кроме всего прочего он был человеком очень щедрым, очень широкой души. Некоторые говорят: не воруй, это моя краска, никому не отдам, ищи сам. А он так разбрызгивал свой талант, что его хватало на всех, с кем он работал. Во всех спектаклях, начиная с «Клоуна», с «Фиеско» я знал наизусть все его монологи с его интонациями. Я старался не пропускать ни одного спектакля «Горе от ума», где он играл Чацкого, смотрел, как он это делает. Я всю жизнь пытался его разгадать.
Первый раз я столкнулся с Виталием Соломиным на сцене, в спектакле «Заговор Фиеско в Генуе». Виталий был тогда уже известным артистом, а мы студентами. Он играл Фиеско, а мы — охрану герцога. Мы оказались с ним в противоположных лагерях: мы — немцы, он — итальянец, мы — за герцога, он — сам за себя. И первый наш творческий контакт с Соломиным — это был довольно смешной спор. Виталий сказал режиссеру Леониду Хейфецу: «Эти немцы-охранники — это все не по правде, понарошку. Если я захочу зарезать герцога, то зарежу». Я, услышав этот разговор, возражаю: «Не зарежете!» Он говорит: «Спорим?» — «Спорим!» — «На что?» — «На что хотите!» — «На пиво» — «Хорошо, на ящик». Вызов был брошен. И на следующей репетиции все как-то затихли — ждали продолжения. Был прогон спектакля. Нам с друзьями нравилось играть в охрану — романтика. Каждый из нас держал свой сектор… Вдруг боковым зрением я заметил какую-то тень. А до появления Фиеско-Соломина ещё оставалось время, шла совсем другая сцена. Но актёрская натура подсказала мне: сейчас будет нападение. И я, невзирая на то, что должен был стоять неподвижно, резко развернулся и поймал Соломина. Он бежал на герцога-Барышева с кинжалом в руке. Я схватил его, повалил на пол, мы приставили ножи ему к горлу. Поймали.
И вот — следующая репетиция. Мы, охранники, снова на сцене. Должен открыться люк, оттуда должен кто-то выйти… Но вместо этого из люка появились две руки и стали выставлять пиво прямо на сцену. Был выставлен ящик пива, а затем поднялся Виталий Мефодьевич и сказал: «Я проиграл!». Это было красиво.
Он несколько раз называл меня своим другом, это мне безумно льстит. Как жаль, что он больше этого не скажет. Ярчайший период моей жизни – работа над спектаклем «Иванов». Я не припомню другого такого случая, чтобы все без исключения с таким удовольствием работали, так стремились на репетиции, чтобы было так много всего придумано. Он фонтанировал идеями. Виталий находился в самом расцвете, в самой мощи творческих сил.
Он был очень щедрым, делился с людьми, ничего не требуя взамен. Какие он устраивал праздники в филиале, какие там были капустники, с каким удовольствием люди готовились! А иногда возникали и импровизации. Заражал своим весельем, своей бесшабашностью. Это делалось не для того, чтобы себя показать, а для общего удовольствия. Чтобы было хорошо.
Всё это очень несправедливо получилось. Я до сих пор не могу представить, что его нет. По-моему, он просто где-то снимается. Он отсюда никогда не уйдёт, из этого театра. По крайней мере, от тех людей, которые его знали. Во ВГИКе остался курс Виталия Мефодьевича Соломина. Никакого другого художественного руководителя у этого курса не будет. Эти дети остались немножко потерянные, но они знают, что они курс Соломина…
Он такой мощный, независимый человек, с ним было спокойно – плохого ничего не случится. А как он умел веселиться! Помню, через всю Москву мы ночью едем в Домодедово, часа в два, просто чтобы выпить… Чего вдруг? А так просто! В общем, жизнь без него стала хуже.
Мы с ним знакомы больше 25 лет… Он хороший человек был. Виталий никогда не преподавал у меня, но я его считаю одним из своих учителей. Я учился у него всё время, пока его знал. Был даже период, когда я просто старался ему подражать – откровенно «воровать» всё, что он делал. Театр Соломина – это отдельный театр, мне очень близкий… Чтобы приблизиться к тому, что делает Виталий, надо очень много над собой работать. Он безупречно владел действием и был профессионалом высочайшего класса – это ясно каждому, кто понимает в актёрском деле. Кроме всего прочего он был человеком очень щедрым, очень широкой души. Некоторые говорят: не воруй, это моя краска, никому не отдам, ищи сам. А он так разбрызгивал свой талант, что его хватало на всех, с кем он работал. Во всех спектаклях, начиная с «Клоуна», с «Фиеско» я знал наизусть все его монологи с его интонациями. Я старался не пропускать ни одного спектакля «Горе от ума», где он играл Чацкого, смотрел, как он это делает. Я всю жизнь пытался его разгадать.
Первый раз я столкнулся с Виталием Соломиным на сцене, в спектакле «Заговор Фиеско в Генуе». Виталий был тогда уже известным артистом, а мы студентами. Он играл Фиеско, а мы — охрану герцога. Мы оказались с ним в противоположных лагерях: мы — немцы, он — итальянец, мы — за герцога, он — сам за себя. И первый наш творческий контакт с Соломиным — это был довольно смешной спор. Виталий сказал режиссеру Леониду Хейфецу: «Эти немцы-охранники — это все не по правде, понарошку. Если я захочу зарезать герцога, то зарежу». Я, услышав этот разговор, возражаю: «Не зарежете!» Он говорит: «Спорим?» — «Спорим!» — «На что?» — «На что хотите!» — «На пиво» — «Хорошо, на ящик». Вызов был брошен. И на следующей репетиции все как-то затихли — ждали продолжения. Был прогон спектакля. Нам с друзьями нравилось играть в охрану — романтика. Каждый из нас держал свой сектор… Вдруг боковым зрением я заметил какую-то тень. А до появления Фиеско-Соломина ещё оставалось время, шла совсем другая сцена. Но актёрская натура подсказала мне: сейчас будет нападение. И я, невзирая на то, что должен был стоять неподвижно, резко развернулся и поймал Соломина. Он бежал на герцога-Барышева с кинжалом в руке. Я схватил его, повалил на пол, мы приставили ножи ему к горлу. Поймали.
И вот — следующая репетиция. Мы, охранники, снова на сцене. Должен открыться люк, оттуда должен кто-то выйти… Но вместо этого из люка появились две руки и стали выставлять пиво прямо на сцену. Был выставлен ящик пива, а затем поднялся Виталий Мефодьевич и сказал: «Я проиграл!». Это было красиво.
Он несколько раз называл меня своим другом, это мне безумно льстит. Как жаль, что он больше этого не скажет. Ярчайший период моей жизни – работа над спектаклем «Иванов». Я не припомню другого такого случая, чтобы все без исключения с таким удовольствием работали, так стремились на репетиции, чтобы было так много всего придумано. Он фонтанировал идеями. Виталий находился в самом расцвете, в самой мощи творческих сил.
Он был очень щедрым, делился с людьми, ничего не требуя взамен. Какие он устраивал праздники в филиале, какие там были капустники, с каким удовольствием люди готовились! А иногда возникали и импровизации. Заражал своим весельем, своей бесшабашностью. Это делалось не для того, чтобы себя показать, а для общего удовольствия. Чтобы было хорошо.
Всё это очень несправедливо получилось. Я до сих пор не могу представить, что его нет. По-моему, он просто где-то снимается. Он отсюда никогда не уйдёт, из этого театра. По крайней мере, от тех людей, которые его знали. Во ВГИКе остался курс Виталия Мефодьевича Соломина. Никакого другого художественного руководителя у этого курса не будет. Эти дети остались немножко потерянные, но они знают, что они курс Соломина…
Он такой мощный, независимый человек, с ним было спокойно – плохого ничего не случится. А как он умел веселиться! Помню, через всю Москву мы ночью едем в Домодедово, часа в два, просто чтобы выпить… Чего вдруг? А так просто! В общем, жизнь без него стала хуже.
Подробнее
ВЛАДИМИР ДУБРОВСКИЙ, ЗАСЛУЖЕННЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «У НЕГО УЧИЛАСЬ ГОГОЛЕВА» Более творческого человека я не встречал. Виталий с утра до вечера жил только искусством.
ВЛАДИМИР ДУБРОВСКИЙ, ЗАСЛУЖЕННЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «У НЕГО УЧИЛАСЬ ГОГОЛЕВА»
Более творческого человека я не встречал. Виталий с утра до вечера жил только искусством.
Более творческого человека я не встречал. Виталий с утра до вечера жил только искусством.
Владимир Дубровский, заслуженный артист России: «У НЕГО УЧИЛАСЬ ГОГОЛЕВА»
Более творческого человека я не встречал. Виталий с утра до вечера жил только искусством. Когда мы, студенты 2-го курса, поставили самостоятельный спектакль, Виталий Соломин с Олегом Далем, недавние выпускники Щепки, приходили к нам. С этого началась наша дружба.
Потом 30 с лишним лет я прожил в Малом театре, мы с Виталием дружили семьями, вместе встречали Новый год за городом, у него был очень обширный круг друзей – помимо актеров, врачи, художники, скульпторы… Характерная его черта – упорство. Стремление достичь поставленной цели. Когда я пришел в театр, у нас были два человека, которые играли в теннис — Пров Садовский и Виктор Коршунов. У Виталия не получалось. Там, где сейчас мужская пошивочная мастерская, был спортзал. Виталий был единственным из всей из всей молодежи, кто каждое утро приходил и стучал пять часов об стену, пока не выработал удар и не достиг цели – обыграл Прова Садовского, который очень хорошо играл. Потом Виталий отошел от тенниса, но я понял, что он поставил цель научиться играть профессионально. Он всегда увлекался спортом, в юности занимался боксом, очень спортивным был до конца жизни.
Еще одна характерная черта. Старики Малого театра всегда учили молодежь. Но помню спектакль «Мамуре», где великая старуха Елена Николаевна Гоголева играла главную героиню. Я заметил, что, выходя со сцены, она всегда ждала Виталия, исполнявшего главную мужскую роль. Оказывается, она все время у него спрашивала, правильно ли она играет, а он ей делал замечания. Режиссура Львова-Анохина была современной, и Гоголева чувствовала, что играет в традициях старой школы, а время уже другое. Там было много артистов разных поколений, но она выбрала именно Виталия, потому что чувствовала, как остро он ощущал современность театральной игры. Она у него училась, и я считаю, он ей очень помог.
Вспоминаю наши последние гастроли в Париже. В жизни мы расходимся, сходимся… А в Париже почему-то общались каждый день, как в молодости — застолья, рассказы, он каждый вечер приходил к нам в номер, говорил, что устал, ему уже ничего не хочется. Вместе с тем он сказал, что хотел бы поставить «Дачников» (в свое время эту пьесу ставил Бабочкин). Он помнил бабочкинского «Иванова» по репликам, декорациям, мизансценам. Конечно, он не копировал постановку Бориса Андреевича, хотя она была очень интересной. Я давно с ним не встречался как с режиссером. И на меня пахнуло тем старым Малым театром, который я застал – знаменитые старики и старухи, режиссура Волкова, Цыганкова, отличавшаяся подробностью в каждой фразе. Виталий всегда приходил на репетиции подготовленный, знал, что будет репетировать, чего хочет от каждого. Он мог просидеть на одной сцене, на одной фразе две репетиции. Но это стоило того. Он знал, что если актер наврет в этой фразе, ее можно пропустить и дальше репетировать, но когда и в дальнейшем будет невозможно сыграть правдиво.
Конечно, очень трудно одновременно играть главную роль и режиссировать спектакль. Вскоре после премьеры «Иванова» он собрал нас и извинился, что в своем исполнении еще не достиг того уровня, на котором играет весь актерский коллектив: вы, меня, ребята, простите, я еще не дотягиваю, но обязуюсь на будущий сезон до вас дотянуться. Это был и огромный комплимент актерам, и честный поступок, в этом весь Виталий, и очень немногие люди могли так сказать.
У меня не получалась какая-то реплика, и он отдельно со мной встречался, репетировал, делился со мной актерскими техническими новшествами, упражнениями… Казалось бы, у меня проходной персонаж, но он, тем не менее, говорил, что второстепенные персонажи очень важны для атмосферы спектакля. Если она фальшива, то, как бы ни играли центральные исполнители, ничего сделать нельзя.
Он не стоял ни секунды на месте, изучал различные режиссерские системы. Брал у меня читать книгу режиссера Волкова – интересовался подходом к обучению актеров, тем более, что взял курс во ВГИКе. Виталий растворился в этих студентах, он жил этим, делал для них все, придумывал, брал какие-то костюмы. Мечтал посвятить себя преподаванию. Это свойственно режиссуре Малого театра – режиссер-педагог. Ильинский всегда брал к себе в постановки такого режиссера, как Цыганков, потому что он считался режиссером-педагогом. Большинство знают несколько приемов ремесла, играют и играют… А Виталий все время совершенствовался, искал. Всегда хотел помочь молодым актерам. Когда один молодой актер вышел на сцену репетировать, не зная слов, большего огорчения за весь репетиционный процесс у Виталия не было. Он не снимал его с роли, но больше не выкладывался с ним…
Более творческого человека я не встречал. Виталий с утра до вечера жил только искусством. Когда мы, студенты 2-го курса, поставили самостоятельный спектакль, Виталий Соломин с Олегом Далем, недавние выпускники Щепки, приходили к нам. С этого началась наша дружба.
Потом 30 с лишним лет я прожил в Малом театре, мы с Виталием дружили семьями, вместе встречали Новый год за городом, у него был очень обширный круг друзей – помимо актеров, врачи, художники, скульпторы… Характерная его черта – упорство. Стремление достичь поставленной цели. Когда я пришел в театр, у нас были два человека, которые играли в теннис — Пров Садовский и Виктор Коршунов. У Виталия не получалось. Там, где сейчас мужская пошивочная мастерская, был спортзал. Виталий был единственным из всей из всей молодежи, кто каждое утро приходил и стучал пять часов об стену, пока не выработал удар и не достиг цели – обыграл Прова Садовского, который очень хорошо играл. Потом Виталий отошел от тенниса, но я понял, что он поставил цель научиться играть профессионально. Он всегда увлекался спортом, в юности занимался боксом, очень спортивным был до конца жизни.
Еще одна характерная черта. Старики Малого театра всегда учили молодежь. Но помню спектакль «Мамуре», где великая старуха Елена Николаевна Гоголева играла главную героиню. Я заметил, что, выходя со сцены, она всегда ждала Виталия, исполнявшего главную мужскую роль. Оказывается, она все время у него спрашивала, правильно ли она играет, а он ей делал замечания. Режиссура Львова-Анохина была современной, и Гоголева чувствовала, что играет в традициях старой школы, а время уже другое. Там было много артистов разных поколений, но она выбрала именно Виталия, потому что чувствовала, как остро он ощущал современность театральной игры. Она у него училась, и я считаю, он ей очень помог.
Вспоминаю наши последние гастроли в Париже. В жизни мы расходимся, сходимся… А в Париже почему-то общались каждый день, как в молодости — застолья, рассказы, он каждый вечер приходил к нам в номер, говорил, что устал, ему уже ничего не хочется. Вместе с тем он сказал, что хотел бы поставить «Дачников» (в свое время эту пьесу ставил Бабочкин). Он помнил бабочкинского «Иванова» по репликам, декорациям, мизансценам. Конечно, он не копировал постановку Бориса Андреевича, хотя она была очень интересной. Я давно с ним не встречался как с режиссером. И на меня пахнуло тем старым Малым театром, который я застал – знаменитые старики и старухи, режиссура Волкова, Цыганкова, отличавшаяся подробностью в каждой фразе. Виталий всегда приходил на репетиции подготовленный, знал, что будет репетировать, чего хочет от каждого. Он мог просидеть на одной сцене, на одной фразе две репетиции. Но это стоило того. Он знал, что если актер наврет в этой фразе, ее можно пропустить и дальше репетировать, но когда и в дальнейшем будет невозможно сыграть правдиво.
Конечно, очень трудно одновременно играть главную роль и режиссировать спектакль. Вскоре после премьеры «Иванова» он собрал нас и извинился, что в своем исполнении еще не достиг того уровня, на котором играет весь актерский коллектив: вы, меня, ребята, простите, я еще не дотягиваю, но обязуюсь на будущий сезон до вас дотянуться. Это был и огромный комплимент актерам, и честный поступок, в этом весь Виталий, и очень немногие люди могли так сказать.
У меня не получалась какая-то реплика, и он отдельно со мной встречался, репетировал, делился со мной актерскими техническими новшествами, упражнениями… Казалось бы, у меня проходной персонаж, но он, тем не менее, говорил, что второстепенные персонажи очень важны для атмосферы спектакля. Если она фальшива, то, как бы ни играли центральные исполнители, ничего сделать нельзя.
Он не стоял ни секунды на месте, изучал различные режиссерские системы. Брал у меня читать книгу режиссера Волкова – интересовался подходом к обучению актеров, тем более, что взял курс во ВГИКе. Виталий растворился в этих студентах, он жил этим, делал для них все, придумывал, брал какие-то костюмы. Мечтал посвятить себя преподаванию. Это свойственно режиссуре Малого театра – режиссер-педагог. Ильинский всегда брал к себе в постановки такого режиссера, как Цыганков, потому что он считался режиссером-педагогом. Большинство знают несколько приемов ремесла, играют и играют… А Виталий все время совершенствовался, искал. Всегда хотел помочь молодым актерам. Когда один молодой актер вышел на сцену репетировать, не зная слов, большего огорчения за весь репетиционный процесс у Виталия не было. Он не снимал его с роли, но больше не выкладывался с ним…
24.06.2002
Подробнее
ЛЮДМИЛА ТИТОВА, ЗАСЛУЖЕННАЯ АРТИСТКА РОССИИ: «НАМ ЕГО ВСЕГДА БЫЛО МАЛО»
ЛЮДМИЛА ТИТОВА, ЗАСЛУЖЕННАЯ АРТИСТКА РОССИИ: «НАМ ЕГО ВСЕГДА БЫЛО МАЛО»
Всё в нём вызывало восхищение: мужчины подражали и завидовали, женщины старались понравиться. Это человек с почти насильственным обаянием.
Всё в нём вызывало восхищение: мужчины подражали и завидовали, женщины старались понравиться. Это человек с почти насильственным обаянием.
Людмила Титова, заслуженная артистка России: «НАМ ЕГО ВСЕГДА БЫЛО МАЛО»
Всё в нём вызывало восхищение: мужчины подражали и завидовали, женщины старались понравиться. Это человек с почти насильственным обаянием. Всё, что он задумывал, о чём мечтал, у него получалось. Он хотел поставить мюзикл; ему говорили: «Это не жанр Малого театра, технически невозможно выполнить декорации, это авангард, он нам не нужен». Но он хотел – и всё получалось. Артисты, которые сами о себе говорили: «Музыка и ноги – вещи несовместимые» – они пели и танцевали, шары летали, сцена опускалась, пистолеты стреляли, падал снег… Потому что в его понимании театр должен был быть таким. Поэтому он был настолько непримиримым ко всему, что мешало работе. Он очень любил, понимал и жалел артистов, видя их зависимость от руководства, от зарплаты, всё мог объяснить, оправдать, но сам никогда не шёл ни на какие компромиссы. Он не снимался ради денег в плохих фильмах, не играл в плохих пьесах. Он мог себе это позволить. Хотя иногда соблазны были очень велики, большие деньги предлагали. Все бы всё поняли – это жизнь, но для него это было невозможно.
Он был Мужчиной в этой совершенно немужской профессии – во всех своих проявлениях, на сцене и в жизни. Он всегда был щедр и великодушен, любил помогать, хотел почаще дарить людям праздник – хотел и делал это. Его друзья становились нашими друзьями – какие это всё талантливые и добрые люди, как их много! Он не был обделён любовью, его любили всегда и везде – в семье, в театре, обожали студенты. Но нам всегда его было мало, хотелось почаще встречаться – просто случайно в коридоре, в буфете, обязательно после спектакля, приходить в его гримуборную «на замечания», чтобы чуть-чуть продлить радость общения. Он подарил нам столько лет счастья, праздника, творчества. Спасибо.
Всё в нём вызывало восхищение: мужчины подражали и завидовали, женщины старались понравиться. Это человек с почти насильственным обаянием. Всё, что он задумывал, о чём мечтал, у него получалось. Он хотел поставить мюзикл; ему говорили: «Это не жанр Малого театра, технически невозможно выполнить декорации, это авангард, он нам не нужен». Но он хотел – и всё получалось. Артисты, которые сами о себе говорили: «Музыка и ноги – вещи несовместимые» – они пели и танцевали, шары летали, сцена опускалась, пистолеты стреляли, падал снег… Потому что в его понимании театр должен был быть таким. Поэтому он был настолько непримиримым ко всему, что мешало работе. Он очень любил, понимал и жалел артистов, видя их зависимость от руководства, от зарплаты, всё мог объяснить, оправдать, но сам никогда не шёл ни на какие компромиссы. Он не снимался ради денег в плохих фильмах, не играл в плохих пьесах. Он мог себе это позволить. Хотя иногда соблазны были очень велики, большие деньги предлагали. Все бы всё поняли – это жизнь, но для него это было невозможно.
Он был Мужчиной в этой совершенно немужской профессии – во всех своих проявлениях, на сцене и в жизни. Он всегда был щедр и великодушен, любил помогать, хотел почаще дарить людям праздник – хотел и делал это. Его друзья становились нашими друзьями – какие это всё талантливые и добрые люди, как их много! Он не был обделён любовью, его любили всегда и везде – в семье, в театре, обожали студенты. Но нам всегда его было мало, хотелось почаще встречаться – просто случайно в коридоре, в буфете, обязательно после спектакля, приходить в его гримуборную «на замечания», чтобы чуть-чуть продлить радость общения. Он подарил нам столько лет счастья, праздника, творчества. Спасибо.
Подробнее
ВАСИЛИЙ БОЧКАРЕВ, НАРОДНЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «ОН ОБЕРЕГАЛ СВОЮ МЕЛОДИЮ» Виталий принадлежал к артистам игрового театра, взяв всё самое лучшее, что есть в Малом, что необходимо для современного актёра.
ВАСИЛИЙ БОЧКАРЕВ, НАРОДНЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «ОН ОБЕРЕГАЛ СВОЮ МЕЛОДИЮ»
Виталий принадлежал к артистам игрового театра, взяв всё самое лучшее, что есть в Малом, что необходимо для современного актёра.
Виталий принадлежал к артистам игрового театра, взяв всё самое лучшее, что есть в Малом, что необходимо для современного актёра.
Василий Бочкарёв, народный артист России: «ОН ОБЕРЕГАЛ СВОЮ МЕЛОДИЮ»
Виталий принадлежал к артистам игрового театра, взяв всё самое лучшее, что есть в Малом, что необходимо для современного актёра. Наполнение опытом, сценическими преданиями – вот почему его потянуло к молодёжи, в педагогику: он понял, что это надо передать. Практически на каждой репетиции он рассказывал о своих студентах. В стремлении к ним, в его любви к этой новой грани театрального дела – в этом была его перспектива. К сожалению, эта перспектива оборвалась.
Виталий был настолько непохож в своей природе на других, настолько свободен и органичен, что заслуживал искреннего уважения и преклонения. Для меня он был примером. Может быть, это слово заезженное, но это именно так. Виталий соблюдал со всеми дистанцию, потому что очень оберегал свой взгляд и свою мелодию, которая постоянно звучала в его душе. И был в этом настолько целен, что дистанция получалась сама собой, была естественной для его индивидуальности. При общении с друзьями дистанция могла исчезать, но это случалось не так часто. У Виталия всегда был определённый взгляд на время, в котором он живёт… Он придерживался замечательного девиза Л.Н.Толстого «Делай, что должно, и будь, что будет». Он занимался делом, которое поглощало его целиком, и про себя говорил так: если я решил что-то сделать, то я как бульдог вцепляюсь и иду до конца.
Когда мы с ним вместе жили на даче, он очень любил сажать дочь Лизу на багажник своей машины, и у меня перед глазами стоит картина: среди листвы мелькает белый автомобиль, на багажнике сидит Лиза и болтает ногами. Она была безумно счастлива. Теперь я понимаю, что это было безопасно – если бы было опасно, он бы её так не провозил. Он, наверное, давал Лизе возможность почувствовать, как ездят на телеге – когда сидишь, ноги свесил и телега едет, и ты открыт встречному ветру. Я помню, как он радовался, починив печку: «Какая тяга, как хорошо тянет!» Это восхищение простыми, естественными вещами – безо всякого налёта излишней поэтичности. Помню, как он разговаривал с рабочими, которые ему чинили дачу, – это был совсем другой Виталий, простой мужик из Сибири, очень надёжный и чуткий к людям. В театре, мне кажется, он немножко закрывался – опять же, для соблюдения своей свободы, независимости.
На репетициях «Иванова» он очень часто рассказывал о своём внуке, снимая с нас налёт неестественности, неорганичности, «профессионализма», когда человек прикрывает свою органику мастерством – тогда непосредственность исчезает. Я помню репетицию перед выпуском «Иванова», когда он делал всем замечания, а потом, после паузы, весьма нелицеприятные замечания стал отпускать в свой адрес. Серьёзные. Мы даже удивились – настолько они были жестоки, он себя оценивал очень здраво. Виталий иногда говорил на репетиции: «Я сейчас сам себе покажу, а потом сыграю!» До того, как он начинал ставить, у него был очень длинный «роман» с пьесой. Потом только, когда окончательно выяснялись соотношения его замысла, пьесы и актёров, тогда начиналась работа. И, пожалуй, я редко встречал режиссёра, который бы так умел «умирать в актёре». Наступал момент, когда он полностью доверял артисту, давая ему возможность почувствовать те внутренние нюансы, которые он уже не может подсказать. Это было в духе заветов Константина Сергеевича и Владимира Ивановича.
Виктор Иванович Хохряков, с которым он выпустил блестящий спектакль «Не всё коту масленица», подарил ему верстак. Этот верстак для Виталия был одним из самых дорогих предметов, он возил его с собой с места на место. И ещё Хохряков подарил ему скамейку, которую сам сделал из бревна. Скамейка довольно-таки неприглядная, даже уродливая, но что-то такое в ней было, что Виталий её обожал и берёг пуще зеницы ока, хотя сидеть на ней было ужасно неудобно.
Он всей своей жизнью утверждал, что театр строится на празднике, на радости. Он приносил это и на репетиции, и после спектакля мы обычно собирались, и обсуждали, и выпивали, и в этих маленьких посиделках была своя прелесть: мы знали, что после спектакля жизнь театра и нашей команды – время театра ещё не кончилось. Люди так просто не имеют права разбежаться домой, не сказав друг другу какие-то слова… Тогда появляется внутренняя необходимость снова увидеться на следующем спектакле.
Виталий не умел радоваться один, обязательно должен был объединить вокруг себя людей, поделиться своей радостью. Помню, он приехал 1 мая на дачу, откуда-то вытащил старое знамя, и мы все ходили по посёлку с этим знаменем, весь посёлок! С барабанным боем, с дудками какими-то, ходили и говорили поздравительные речи. Он умел заразить весельем. И ещё он очень радовался, когда на капустнике получался какой-то номер у людей, не принадлежащих к актёрской профессии.
Он мечтал написать книгу. Виталий обладал своей интонацией, определённым взглядом на искусство, на вещи, на жизнь. И чем больше таких ярких, правдивых, исходящих от сердца интонаций в театре, тем театр живее и современнее…
После премьеры «Свадьбы Кречинского» Т.П.Панкова сказала: «Такое могло состояться только в Малом театре». Это было напутствие на дальнейшую жизнь спектакля, который в конце концов был признан не только внутри Малого…
Он, как говорил Лис в «Маленьком принце», приручил нас всех, в том числе и студентов – первые студенты, танцевавшие в «Кречинском», столько добрых слов говорили… Один заявил: «Мы набрались у них всего самого лучшего». Такой хохот стоял – все смеялись над словом «набрались». И в «Свадьбе Кречинского», и в «Иванове» «художественный заговор», по выражению нашего великого Товстоногова, во главе с Виталием Мефодьевичем состоялся.
Виталий принадлежал к артистам игрового театра, взяв всё самое лучшее, что есть в Малом, что необходимо для современного актёра. Наполнение опытом, сценическими преданиями – вот почему его потянуло к молодёжи, в педагогику: он понял, что это надо передать. Практически на каждой репетиции он рассказывал о своих студентах. В стремлении к ним, в его любви к этой новой грани театрального дела – в этом была его перспектива. К сожалению, эта перспектива оборвалась.
Виталий был настолько непохож в своей природе на других, настолько свободен и органичен, что заслуживал искреннего уважения и преклонения. Для меня он был примером. Может быть, это слово заезженное, но это именно так. Виталий соблюдал со всеми дистанцию, потому что очень оберегал свой взгляд и свою мелодию, которая постоянно звучала в его душе. И был в этом настолько целен, что дистанция получалась сама собой, была естественной для его индивидуальности. При общении с друзьями дистанция могла исчезать, но это случалось не так часто. У Виталия всегда был определённый взгляд на время, в котором он живёт… Он придерживался замечательного девиза Л.Н.Толстого «Делай, что должно, и будь, что будет». Он занимался делом, которое поглощало его целиком, и про себя говорил так: если я решил что-то сделать, то я как бульдог вцепляюсь и иду до конца.
Когда мы с ним вместе жили на даче, он очень любил сажать дочь Лизу на багажник своей машины, и у меня перед глазами стоит картина: среди листвы мелькает белый автомобиль, на багажнике сидит Лиза и болтает ногами. Она была безумно счастлива. Теперь я понимаю, что это было безопасно – если бы было опасно, он бы её так не провозил. Он, наверное, давал Лизе возможность почувствовать, как ездят на телеге – когда сидишь, ноги свесил и телега едет, и ты открыт встречному ветру. Я помню, как он радовался, починив печку: «Какая тяга, как хорошо тянет!» Это восхищение простыми, естественными вещами – безо всякого налёта излишней поэтичности. Помню, как он разговаривал с рабочими, которые ему чинили дачу, – это был совсем другой Виталий, простой мужик из Сибири, очень надёжный и чуткий к людям. В театре, мне кажется, он немножко закрывался – опять же, для соблюдения своей свободы, независимости.
На репетициях «Иванова» он очень часто рассказывал о своём внуке, снимая с нас налёт неестественности, неорганичности, «профессионализма», когда человек прикрывает свою органику мастерством – тогда непосредственность исчезает. Я помню репетицию перед выпуском «Иванова», когда он делал всем замечания, а потом, после паузы, весьма нелицеприятные замечания стал отпускать в свой адрес. Серьёзные. Мы даже удивились – настолько они были жестоки, он себя оценивал очень здраво. Виталий иногда говорил на репетиции: «Я сейчас сам себе покажу, а потом сыграю!» До того, как он начинал ставить, у него был очень длинный «роман» с пьесой. Потом только, когда окончательно выяснялись соотношения его замысла, пьесы и актёров, тогда начиналась работа. И, пожалуй, я редко встречал режиссёра, который бы так умел «умирать в актёре». Наступал момент, когда он полностью доверял артисту, давая ему возможность почувствовать те внутренние нюансы, которые он уже не может подсказать. Это было в духе заветов Константина Сергеевича и Владимира Ивановича.
Виктор Иванович Хохряков, с которым он выпустил блестящий спектакль «Не всё коту масленица», подарил ему верстак. Этот верстак для Виталия был одним из самых дорогих предметов, он возил его с собой с места на место. И ещё Хохряков подарил ему скамейку, которую сам сделал из бревна. Скамейка довольно-таки неприглядная, даже уродливая, но что-то такое в ней было, что Виталий её обожал и берёг пуще зеницы ока, хотя сидеть на ней было ужасно неудобно.
Он всей своей жизнью утверждал, что театр строится на празднике, на радости. Он приносил это и на репетиции, и после спектакля мы обычно собирались, и обсуждали, и выпивали, и в этих маленьких посиделках была своя прелесть: мы знали, что после спектакля жизнь театра и нашей команды – время театра ещё не кончилось. Люди так просто не имеют права разбежаться домой, не сказав друг другу какие-то слова… Тогда появляется внутренняя необходимость снова увидеться на следующем спектакле.
Виталий не умел радоваться один, обязательно должен был объединить вокруг себя людей, поделиться своей радостью. Помню, он приехал 1 мая на дачу, откуда-то вытащил старое знамя, и мы все ходили по посёлку с этим знаменем, весь посёлок! С барабанным боем, с дудками какими-то, ходили и говорили поздравительные речи. Он умел заразить весельем. И ещё он очень радовался, когда на капустнике получался какой-то номер у людей, не принадлежащих к актёрской профессии.
Он мечтал написать книгу. Виталий обладал своей интонацией, определённым взглядом на искусство, на вещи, на жизнь. И чем больше таких ярких, правдивых, исходящих от сердца интонаций в театре, тем театр живее и современнее…
После премьеры «Свадьбы Кречинского» Т.П.Панкова сказала: «Такое могло состояться только в Малом театре». Это было напутствие на дальнейшую жизнь спектакля, который в конце концов был признан не только внутри Малого…
Он, как говорил Лис в «Маленьком принце», приручил нас всех, в том числе и студентов – первые студенты, танцевавшие в «Кречинском», столько добрых слов говорили… Один заявил: «Мы набрались у них всего самого лучшего». Такой хохот стоял – все смеялись над словом «набрались». И в «Свадьбе Кречинского», и в «Иванове» «художественный заговор», по выражению нашего великого Товстоногова, во главе с Виталием Мефодьевичем состоялся.
Подробнее
ЕЛЕНА САФОНОВА: «ВИТАЛИЙ ВСЕ ВРЕМЯ РОС»
Я благодарна Виталию, что он назвал меня в числе любимых партнеров.
Елена Сафонова: «ВИТАЛИЙ ВСЕ ВРЕМЯ РОС»
Я благодарна Виталию, что он назвал меня в числе любимых партнеров. Мне это было приятно и лестно, я даже предположить не могла, что это скажет Виталий Соломин, к которому я всегда относилась как к мэтру. Он меня называл на «ты», а я говорила ему «Виталик», но называла на «вы». Мы много снимались с ним вместе в кино — кроме «Зимней вишни», в «Шерлоке Холмсе» и еще двух-трех картинах. Мы встречались как давно знакомые, родные люди, но при этом у меня никогда не поворачивался язык сказать ему «ты». У меня было какое-то безмерное чувство уважения к Виталию. Я о нем никогда не могла сказать: «Я его обожаю», я его уважала. Существовала дистанция, которая определяется уважением к нему.
Мне казалось, что наши творческие пути должны периодически пересекаться, что я буду всю жизнь периодически сниматься с Виталиком Соломиным. И даже шутила в интервью: «Ну, если я буду опять играть брошенную мать, зовите Виталика Соломина». В сентябре закончатся съемки сериала «Все красное», которые были отложены на четыре года. У Виталика там замечательная роль. Я знала, что он блистательный артист, артист без амплуа, потому что нет жанра, в котором бы он себя не пробовал. Он был профессионалом высочайшего уровня, и провалов у него быть не могло, только чуть лучше или чуть хуже. А тут у него роль фантастически смешная. Когда мы играли сцену с Виталием, мы начали смеяться просто в кадре, не могли удержаться. Стоим, зажав рты, и не можем даже текст говорить. Он там играет польского офицера, абсолютно безмозглого, но обладающего большим количеством энергии и желанием спасать родину-Польшу. Это гомерически смешно. Я надеюсь, фильм все-таки выйдет на экраны. Там у Виталия роль номер один.
Виталий всегда определял для меня качество картины. Если мне звонили и говорили: «У нас будет занят Виталий Соломин», то понятно было, что имеет смысл в этом фильме сниматься. Мы никогда не дружили, не общались с Виталием помимо работы. Иногда только он мне звонил и приглашал на премьеры. Однажды пригласил меня участвовать в своей постановке, но у меня был тогда сложный период в жизни, и это не получилось. И я не могу сказать, что я Виталия хорошо знаю как человека. Думаю, что и он меня как человека не знал, но испытывал ко мне уважение, может быть, потому, что мы с ним похожи по существованию в работе вне кадра. Когда в кадре мы общаемся по тексту, можем шутить в перерывах между дублями. Но когда кончался кадр… Я не знаю, каким он был в жизни на самом деле, но на меня производил впечатление очень замкнутого, дистантного человека, который общается только с теми, с кем считает нужным. С моей точки зрения, это абсолютно правильно, я веду себя так же. И про меня говорят: «Она высокомерная», но это неправда. Просто если я прихожу работать, то работаю. И Виталий вел себя абсолютно так же. Он приходил молча… Мы там что-то шутили, а он гримировался, садился в уголочке, учил текст. Потом ходил, думал, куда-то уходил. Его вообще не видно было иногда, он приходил только в кадр. Работать с ним было одно удовольствие. Вообще, когда перед тобой стоит мастер, когда ты понимаешь, что он выше тебя по профессиональному уровню, это замечательно. Есть определённая планка, определённый уровень, и надо сыграть не хуже, чем он.
Виталик всё время рос. Я хочу сказать несколько слов о его последнем спектакле «Иванов». Я видела огромное количество постановок Чехова и устала от них. Если бы мне, как артистке, предложили сыграть Чехова, я бы, наверное, отказалась. При том, что это здорово, и для артиста это большое, серьёзное предложение – играть Чехова. В день своего 60-летия Виталий играл «Иванова». Я шла в театр и думала: «Сколько я видела «Ивановых»! Я иду просто чествовать Виталика». И только на двадцатой минуте первого действия я поняла, что смотрю спектакль. Я не знаю, почему он взялся за эту пьесу, это очень сложная вещь для постановки. Он играет очень странного, непонятного, алогичного, парадоксального персонажа. Ему удалось главное: атмосфера. Местами это безумно смешно, комедия, фарс, местами – чувствуешь щемящую боль. Я думаю, что такой постановки, как у него, еще не было. У него получился настоящий Чехов, как я его понимаю. Я потом говорила всем: «Это действительно по Чехову».
Он был молод. Как на юбилее он скакал, как он сел на шпагат! Столько энергии! Он был в таком периоде своей жизни, когда казалось: а вот сейчас пойдут шедевры, просто шедевр за шедевром. Он созрел до такого уровня, личностного, человеческого и творческого, что казалось – сейчас начинается самый расцвет. Я его очень люблю, уважаю, очень переживаю…
Я благодарна Виталию, что он назвал меня в числе любимых партнеров. Мне это было приятно и лестно, я даже предположить не могла, что это скажет Виталий Соломин, к которому я всегда относилась как к мэтру. Он меня называл на «ты», а я говорила ему «Виталик», но называла на «вы». Мы много снимались с ним вместе в кино — кроме «Зимней вишни», в «Шерлоке Холмсе» и еще двух-трех картинах. Мы встречались как давно знакомые, родные люди, но при этом у меня никогда не поворачивался язык сказать ему «ты». У меня было какое-то безмерное чувство уважения к Виталию. Я о нем никогда не могла сказать: «Я его обожаю», я его уважала. Существовала дистанция, которая определяется уважением к нему.
Мне казалось, что наши творческие пути должны периодически пересекаться, что я буду всю жизнь периодически сниматься с Виталиком Соломиным. И даже шутила в интервью: «Ну, если я буду опять играть брошенную мать, зовите Виталика Соломина». В сентябре закончатся съемки сериала «Все красное», которые были отложены на четыре года. У Виталика там замечательная роль. Я знала, что он блистательный артист, артист без амплуа, потому что нет жанра, в котором бы он себя не пробовал. Он был профессионалом высочайшего уровня, и провалов у него быть не могло, только чуть лучше или чуть хуже. А тут у него роль фантастически смешная. Когда мы играли сцену с Виталием, мы начали смеяться просто в кадре, не могли удержаться. Стоим, зажав рты, и не можем даже текст говорить. Он там играет польского офицера, абсолютно безмозглого, но обладающего большим количеством энергии и желанием спасать родину-Польшу. Это гомерически смешно. Я надеюсь, фильм все-таки выйдет на экраны. Там у Виталия роль номер один.
Виталий всегда определял для меня качество картины. Если мне звонили и говорили: «У нас будет занят Виталий Соломин», то понятно было, что имеет смысл в этом фильме сниматься. Мы никогда не дружили, не общались с Виталием помимо работы. Иногда только он мне звонил и приглашал на премьеры. Однажды пригласил меня участвовать в своей постановке, но у меня был тогда сложный период в жизни, и это не получилось. И я не могу сказать, что я Виталия хорошо знаю как человека. Думаю, что и он меня как человека не знал, но испытывал ко мне уважение, может быть, потому, что мы с ним похожи по существованию в работе вне кадра. Когда в кадре мы общаемся по тексту, можем шутить в перерывах между дублями. Но когда кончался кадр… Я не знаю, каким он был в жизни на самом деле, но на меня производил впечатление очень замкнутого, дистантного человека, который общается только с теми, с кем считает нужным. С моей точки зрения, это абсолютно правильно, я веду себя так же. И про меня говорят: «Она высокомерная», но это неправда. Просто если я прихожу работать, то работаю. И Виталий вел себя абсолютно так же. Он приходил молча… Мы там что-то шутили, а он гримировался, садился в уголочке, учил текст. Потом ходил, думал, куда-то уходил. Его вообще не видно было иногда, он приходил только в кадр. Работать с ним было одно удовольствие. Вообще, когда перед тобой стоит мастер, когда ты понимаешь, что он выше тебя по профессиональному уровню, это замечательно. Есть определённая планка, определённый уровень, и надо сыграть не хуже, чем он.
Виталик всё время рос. Я хочу сказать несколько слов о его последнем спектакле «Иванов». Я видела огромное количество постановок Чехова и устала от них. Если бы мне, как артистке, предложили сыграть Чехова, я бы, наверное, отказалась. При том, что это здорово, и для артиста это большое, серьёзное предложение – играть Чехова. В день своего 60-летия Виталий играл «Иванова». Я шла в театр и думала: «Сколько я видела «Ивановых»! Я иду просто чествовать Виталика». И только на двадцатой минуте первого действия я поняла, что смотрю спектакль. Я не знаю, почему он взялся за эту пьесу, это очень сложная вещь для постановки. Он играет очень странного, непонятного, алогичного, парадоксального персонажа. Ему удалось главное: атмосфера. Местами это безумно смешно, комедия, фарс, местами – чувствуешь щемящую боль. Я думаю, что такой постановки, как у него, еще не было. У него получился настоящий Чехов, как я его понимаю. Я потом говорила всем: «Это действительно по Чехову».
Он был молод. Как на юбилее он скакал, как он сел на шпагат! Столько энергии! Он был в таком периоде своей жизни, когда казалось: а вот сейчас пойдут шедевры, просто шедевр за шедевром. Он созрел до такого уровня, личностного, человеческого и творческого, что казалось – сейчас начинается самый расцвет. Я его очень люблю, уважаю, очень переживаю…
22.06.2002
Подробнее
ЛЮДМИЛА ПОЛЯКОВА, НАРОДНАЯ АРТИСТКА РОССИИ: «МАЛЕНЬКИЙ ПРИНЦ МОЕЙ ЮНОСТИ»
Людмила Полякова, народная артистка России: «МАЛЕНЬКИЙ ПРИНЦ МОЕЙ ЮНОСТИ»
Я поступила в Щепкинское училище в 1960-м году, а Виталий Соломин уже был на втором курсе. И чисто интуитивно я выбрала его. Хотя курс был суперталантливый – Даль, Павлов, Кононов, Ярик Барышев. Но я почему-то выделила его. Я ходила по училищу и следила за ним. Виталий поражал меня своей загадочностью, казался жителем другой планеты. В то время как раз началось увлечение Сент-Экзюпери, и я Виталия про себя называла Маленьким принцем. Мне казалось, что он живёт необыкновенной, загадочной жизнью…Однажды в училище был грандиозный вечер, показывали отрывки, было много света, очень было весело. Я, как всегда, следила за реакцией Виталия. А он, тоже как всегда, смотрел на всё как будто издалека, потом вдруг развернулся и ушёл. Помню, я бежала за ним по Неглинке до пересечения с Кузнецким…Каждый раз, до сих пор, а уже прошло сорок лет, я, проходя это место, вспоминаю… Как я, задыхаясь, подошла к нему… До этого я не решалась подойти, открыться, свой интерес показать. А здесь я не выдержала, потому что очень был хороший вечер, а он всё равно ушёл с него. И, преодолев свою застенчивость, робость, я сказала: «Ну почему, вы можете мне сказать, почему вы уходите?» Он мне ответил почти ахматовской строкой – у неё, как вы помните: «Не стой на ветру». А он сказал: «Вы простудитесь, возвращайтесь назад». Дальше жизнь наша складывалась по-разному. Та острая влюблённость ушла, но остался интерес к личности. Всегда мне казалось, что за ним какая-то тайна, где-то он ещё присутствует. Потом, когда я вернулась в Малый театр, Виталий занял меня в своей постановке «Дикарка», недавно я и в «Кречинского» вошла…
И я открылась совсем недавно, на 60-летии Виталия я призналась жене его, Маше. Я сказала: «Знаешь, как я была влюблена в Виталия!» Она восприняла мой рассказ очень спокойно: я, дескать, могу это объяснить, не влюбиться нельзя. Ну вот, была влюблена, очень сильно. Как птица большая, замирая, носилась по коридорам Щепки, прыгала через две ступеньки по лестнице туда и сюда…Вижу, они ждут какое-то очередное занятие, и я проношусь мимо, только чтобы он сказал: «Что за идиотка бегает всё время?» Анненков, руководитель их курса, занял меня в их дипломном спектакле, и я наблюдала только за Виталием. А недавно, когда мы были в Чите на гастролях… Он ведь редко-редко раскрывался перед кем-то. А тут – он водил меня по городу, по своим переулкам, показывал, где была школа, где музыкальная школа, где работали отец и мама, где он спортом занимался. Какой-то был удивительный этот день в Чите, почему-то он подарил его мне, как будто тайный момент из нашей юности. Я не могу постигнуть то, что его уже нет на земле. Он так и унёс тайну с собой, мне не дано было его разгадать.
Я поступила в Щепкинское училище в 1960-м году, а Виталий Соломин уже был на втором курсе. И чисто интуитивно я выбрала его. Хотя курс был суперталантливый – Даль, Павлов, Кононов, Ярик Барышев. Но я почему-то выделила его. Я ходила по училищу и следила за ним. Виталий поражал меня своей загадочностью, казался жителем другой планеты. В то время как раз началось увлечение Сент-Экзюпери, и я Виталия про себя называла Маленьким принцем. Мне казалось, что он живёт необыкновенной, загадочной жизнью…Однажды в училище был грандиозный вечер, показывали отрывки, было много света, очень было весело. Я, как всегда, следила за реакцией Виталия. А он, тоже как всегда, смотрел на всё как будто издалека, потом вдруг развернулся и ушёл. Помню, я бежала за ним по Неглинке до пересечения с Кузнецким…Каждый раз, до сих пор, а уже прошло сорок лет, я, проходя это место, вспоминаю… Как я, задыхаясь, подошла к нему… До этого я не решалась подойти, открыться, свой интерес показать. А здесь я не выдержала, потому что очень был хороший вечер, а он всё равно ушёл с него. И, преодолев свою застенчивость, робость, я сказала: «Ну почему, вы можете мне сказать, почему вы уходите?» Он мне ответил почти ахматовской строкой – у неё, как вы помните: «Не стой на ветру». А он сказал: «Вы простудитесь, возвращайтесь назад». Дальше жизнь наша складывалась по-разному. Та острая влюблённость ушла, но остался интерес к личности. Всегда мне казалось, что за ним какая-то тайна, где-то он ещё присутствует. Потом, когда я вернулась в Малый театр, Виталий занял меня в своей постановке «Дикарка», недавно я и в «Кречинского» вошла…
И я открылась совсем недавно, на 60-летии Виталия я призналась жене его, Маше. Я сказала: «Знаешь, как я была влюблена в Виталия!» Она восприняла мой рассказ очень спокойно: я, дескать, могу это объяснить, не влюбиться нельзя. Ну вот, была влюблена, очень сильно. Как птица большая, замирая, носилась по коридорам Щепки, прыгала через две ступеньки по лестнице туда и сюда…Вижу, они ждут какое-то очередное занятие, и я проношусь мимо, только чтобы он сказал: «Что за идиотка бегает всё время?» Анненков, руководитель их курса, занял меня в их дипломном спектакле, и я наблюдала только за Виталием. А недавно, когда мы были в Чите на гастролях… Он ведь редко-редко раскрывался перед кем-то. А тут – он водил меня по городу, по своим переулкам, показывал, где была школа, где музыкальная школа, где работали отец и мама, где он спортом занимался. Какой-то был удивительный этот день в Чите, почему-то он подарил его мне, как будто тайный момент из нашей юности. Я не могу постигнуть то, что его уже нет на земле. Он так и унёс тайну с собой, мне не дано было его разгадать.
Подробнее
АЛЕКСАНДР ЕРМАКОВ, НАРОДНЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «ОН ОБЪЕДИНИЛ НАС В СЕМЬЮ» Моя первая роль в Малом театре, не считая вводов – это Фёдор в «Свадьбе Кречинского».
АЛЕКСАНДР ЕРМАКОВ, НАРОДНЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «ОН ОБЪЕДИНИЛ НАС В СЕМЬЮ»
Моя первая роль в Малом театре, не считая вводов – это Фёдор в «Свадьбе Кречинского».
Моя первая роль в Малом театре, не считая вводов – это Фёдор в «Свадьбе Кречинского».
Александр Ермаков, народный артист России: «ОН ОБЪЕДИНИЛ НАС В СЕМЬЮ»
Моя первая роль в Малом театре, не считая вводов – это Фёдор в «Свадьбе Кречинского». У Виталия Соломина были интересные мысли о Фёдоре: он не столько слуга, сколько сообщник. Кречинский, Фёдор и Расплюев, как говорил Виталий Мефодьевич, «три бандита, которые идут по улице Горького». Сегодняшние бандиты. Я очень рад, что знакомство с Малым театром у меня произошло именно через этот спектакль. Конечно, я чувствовал робость, впервые играя со звёздами Малого. Но Виталий создал такую атмосферу, он нас всех так объединил, что прошло буквально месяц-два, и мне показалось, что я свой, я вошёл в Дом Островского.
Он очень любил устраивать великолепные празднества – Рождество, Новый год, премьеру. Это у него очень красиво получалось. И когда я один раз пришёл без семьи, Виталий сделал мне замечание: «Саша, это театр семейный, пожалуйста, чтобы твои жена и дочь обязательно были на всех праздниках. Чтобы больше этого не повторялось». Мне кажется, что семейность – это когда мы все вместе. Не может сцена существовать отдельно, а семья отдельно. Собрать семью – актёров, их родных и близких – это он великолепно придумал. И мы очень благодарны Виталию за то, что он объединял нас всех в семью. В этом – Малый театр.
Моя первая роль в Малом театре, не считая вводов – это Фёдор в «Свадьбе Кречинского». У Виталия Соломина были интересные мысли о Фёдоре: он не столько слуга, сколько сообщник. Кречинский, Фёдор и Расплюев, как говорил Виталий Мефодьевич, «три бандита, которые идут по улице Горького». Сегодняшние бандиты. Я очень рад, что знакомство с Малым театром у меня произошло именно через этот спектакль. Конечно, я чувствовал робость, впервые играя со звёздами Малого. Но Виталий создал такую атмосферу, он нас всех так объединил, что прошло буквально месяц-два, и мне показалось, что я свой, я вошёл в Дом Островского.
Он очень любил устраивать великолепные празднества – Рождество, Новый год, премьеру. Это у него очень красиво получалось. И когда я один раз пришёл без семьи, Виталий сделал мне замечание: «Саша, это театр семейный, пожалуйста, чтобы твои жена и дочь обязательно были на всех праздниках. Чтобы больше этого не повторялось». Мне кажется, что семейность – это когда мы все вместе. Не может сцена существовать отдельно, а семья отдельно. Собрать семью – актёров, их родных и близких – это он великолепно придумал. И мы очень благодарны Виталию за то, что он объединял нас всех в семью. В этом – Малый театр.
21.06.2002
Подробнее
АЛЕКСАНДР ПОТАПОВ, НАРОДНЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «ЕГО ЖИЗНЬ – БОРЬБА ЗА СВОБОДУ»
Мы познакомились в театральном училище, Виталий был на курс старше меня.
Александр Потапов, народный артист России: «ЕГО ЖИЗНЬ – БОРЬБА ЗА СВОБОДУ»
Мы познакомились в театральном училище, Виталий был на курс старше меня. Сейчас, после этого трагического события, по прошествии целой жизни, я ещё раз убеждаюсь, что Виталий всю жизнь прошёл в борьбе за свою независимость, за свободу. Сейчас говорят: «Наконец-то мы обрели свободу!» А по-моему, умение жить свободно и независимо не зависит ни от какого политического строя, это дан талант человеку. Виталий никогда ни у кого ничего не просил и чувствовал себя очень свободно. Он за это, кстати говоря, всю жизнь и расплачивался. Вот я вспоминаю первый брак Виталия с актрисой Наташей Рудной – красивой, молодой светской дамой из очень благополучной семьи. Виталий был в неё безумно влюблён. Но ему надо было ходить в гости к «нужным людям», соответствовать уровню жизни Наташиной семьи, играть во все эти игры… И развод их был закономерен, потому что подлаживаться, быть зависимым Виталий просто не мог от природы. А после развода его вызвал к себе бывший тесть, поставил бутылку коньяка и аккуратно так сказал, что Наташе надо где-то жить, хотя у её отца и у Наташи было две квартиры, но – «Наташе надо где-то жить, мы взрослые люди». Виталий бровью не повёл – он встал, сказал: «Спасибо, до свидания», и оставил эту квартиру, даже не поперхнулся.
Независимость Виталия, на мой взгляд, вредила ему не только в карьерном отношении. В человеческом плане с ним было очень трудно. Виталий был человек очень сложный, конфликтный, очень ранимый и незащищённый – обидеть его можно было на раз. Но проходили годы, и Виталий менялся. Он стал мудрее и сильнее – научился отстаивать свою независимость ровно, спокойно. Мы были знакомы довольно близко, но я был удивлён, узнав, что два года назад Виталий крестился. И тогда же я почувствовал, как он переменился, появились внутренняя мудрость и сила. Оказалось в конце жизни, что он так много набрал всего, столько саккуммулировал, что у него появилась потребность всем этим с кем-то поделиться. И я уверен, что Виталий стал руководить курсом во ВГИКе не из каких-то тусовочных престижных соображений, а оттого, что ему нужны были ученики, он хотел после себя что-то оставить, свой мир он в себе держать уже не мог. Виталий шёл к этому давно, ведь он давно начал заниматься режиссурой, вначале по необходимости, потому что надо было помочь самому себе в актёрской деятельности, а он не хотел просить роли. Настоящий вкус он впервые почувствовал, ставя знаменательный для меня спектакль «Свадьба Кречинского». А на «Иванове» – и это подтвердят все участники – был настоящий фейерверк. Как будто мы снова увидели Бабочкина, — вот клянусь! – Бабочкина, Ильинского, потому что это была такая мудрость, такая прелесть, такой багаж, такая фантазия! Мы с Сашей Клюквиным не придумали ничего лучше, как после удачных репетиций поднимать руки вверх и кричать: «Слава Соломину!» В этом какая-то страшная жуть – когда человек стал совершенен, прекрасен – приходит удар, смерть, и всё рушится. Ведь если бы Виталий ещё вот так же поработал несколько лет, то, я уверен, он встал бы в ряд великих режиссёров.
Рано или поздно, но Виталий понял одну вещь: в нашем коллективном искусстве нужны партнеры, нужна компания, и у Виталия был огромный дар лидера. Лидер – это умение объединить людей, используя, конечно, и понимая их слабости и причуды, заразить какой-то идеей, полюбить, создать свой собственный мир. В этом и есть талант режиссёра. И он у Виталия органично раскрылся в последнее время. Очень жалко тех наших актеров, кто не успел поработать с ним как с режиссёром, войти в его мир. Виталий никогда не приглашал в свои постановки по товарищеским или конъюнктурным соображениям, исключительно по творческим. Мне горько, что ушла наша надежда на что-то интересное, на компанию, на борьбу за свободу.
Виталий был настоящим рыцарем театра — недавно, чтобы не опоздать в Малый на спектакль, он всю ночь ехал из Риги на машине. Он слишком много работал. Не рассчитывал силы, но подсказать ему было невозможно, без работы он не мог. Это и грустно, и печально, и светло.
Мы вместе снимались в «Сибириаде». На ту роль, которую в итоге сыграл Виталий, изначально был приглашён я. А когда появился Виталий, Кончаловский сказал мне: «Выбирай любую другую роль». Я как артист не несу обиды на Виталия за то, что он меня потеснил. В «Сибириаде», мне кажется, многое надумано, многое взято из американских фильмов в приёмах и стилистике, но идея была одна – свободные, независимые люди. Когда пришёл Виталий, Андрон Кончаловский сказал: «Он просто рождён для этой роли, он борец, и он из Сибири». И я сыграл одного из его братьев. Была умелая, профессиональная компания, буфет, спрашивали, какие кому нужны лекарства. Но даже там я понял, что Виталий на порядок более настоящий. Это проявлялось и на съёмочной площадке — Андрон говорил: «Надо делать так! Ты видел, как классно играет этот американский артист?» А Виталий говорил: «А при чём здесь Америка?» Он опять не захотел быть хорошим, ласковым, ловким, а пытался оставаться самим собой. Андрон был очень расстроен и говорил: «Да что ж такое, вечная сопротивляемость!» Незадолго до смерти Виталия мы вместе играли в спектакле у Трушкина. Трушкин – классный, известный режиссёр и очень толковый человек. Он придумал Виталию какую-то свою режиссёрскую концепцию. Что сделал Виталий? Всё выслушал, не стал ничего отвергать, доказывать, что у Трушкина совсем другой мир. Он сказал: «Чудно, я это сделаю, но здесь надо добавить это и это, а вот так, может быть, будет ещё интереснее?» И Трушкин с ходу увлёкся этим. Виталий повёл его за собой, и тот пошёл с удовольствием. Вот это прелесть, вот это профессиональный актёр, который и себя отстоял, и режиссёра не обидел, и создал нечто дружеское в компании, создал искусство. В последнее время Виталий поднялся на такую профессиональную высоту… И тем сильнее сегодня горечь о потерянной надежде.
Мы познакомились в театральном училище, Виталий был на курс старше меня. Сейчас, после этого трагического события, по прошествии целой жизни, я ещё раз убеждаюсь, что Виталий всю жизнь прошёл в борьбе за свою независимость, за свободу. Сейчас говорят: «Наконец-то мы обрели свободу!» А по-моему, умение жить свободно и независимо не зависит ни от какого политического строя, это дан талант человеку. Виталий никогда ни у кого ничего не просил и чувствовал себя очень свободно. Он за это, кстати говоря, всю жизнь и расплачивался. Вот я вспоминаю первый брак Виталия с актрисой Наташей Рудной – красивой, молодой светской дамой из очень благополучной семьи. Виталий был в неё безумно влюблён. Но ему надо было ходить в гости к «нужным людям», соответствовать уровню жизни Наташиной семьи, играть во все эти игры… И развод их был закономерен, потому что подлаживаться, быть зависимым Виталий просто не мог от природы. А после развода его вызвал к себе бывший тесть, поставил бутылку коньяка и аккуратно так сказал, что Наташе надо где-то жить, хотя у её отца и у Наташи было две квартиры, но – «Наташе надо где-то жить, мы взрослые люди». Виталий бровью не повёл – он встал, сказал: «Спасибо, до свидания», и оставил эту квартиру, даже не поперхнулся.
Независимость Виталия, на мой взгляд, вредила ему не только в карьерном отношении. В человеческом плане с ним было очень трудно. Виталий был человек очень сложный, конфликтный, очень ранимый и незащищённый – обидеть его можно было на раз. Но проходили годы, и Виталий менялся. Он стал мудрее и сильнее – научился отстаивать свою независимость ровно, спокойно. Мы были знакомы довольно близко, но я был удивлён, узнав, что два года назад Виталий крестился. И тогда же я почувствовал, как он переменился, появились внутренняя мудрость и сила. Оказалось в конце жизни, что он так много набрал всего, столько саккуммулировал, что у него появилась потребность всем этим с кем-то поделиться. И я уверен, что Виталий стал руководить курсом во ВГИКе не из каких-то тусовочных престижных соображений, а оттого, что ему нужны были ученики, он хотел после себя что-то оставить, свой мир он в себе держать уже не мог. Виталий шёл к этому давно, ведь он давно начал заниматься режиссурой, вначале по необходимости, потому что надо было помочь самому себе в актёрской деятельности, а он не хотел просить роли. Настоящий вкус он впервые почувствовал, ставя знаменательный для меня спектакль «Свадьба Кречинского». А на «Иванове» – и это подтвердят все участники – был настоящий фейерверк. Как будто мы снова увидели Бабочкина, — вот клянусь! – Бабочкина, Ильинского, потому что это была такая мудрость, такая прелесть, такой багаж, такая фантазия! Мы с Сашей Клюквиным не придумали ничего лучше, как после удачных репетиций поднимать руки вверх и кричать: «Слава Соломину!» В этом какая-то страшная жуть – когда человек стал совершенен, прекрасен – приходит удар, смерть, и всё рушится. Ведь если бы Виталий ещё вот так же поработал несколько лет, то, я уверен, он встал бы в ряд великих режиссёров.
Рано или поздно, но Виталий понял одну вещь: в нашем коллективном искусстве нужны партнеры, нужна компания, и у Виталия был огромный дар лидера. Лидер – это умение объединить людей, используя, конечно, и понимая их слабости и причуды, заразить какой-то идеей, полюбить, создать свой собственный мир. В этом и есть талант режиссёра. И он у Виталия органично раскрылся в последнее время. Очень жалко тех наших актеров, кто не успел поработать с ним как с режиссёром, войти в его мир. Виталий никогда не приглашал в свои постановки по товарищеским или конъюнктурным соображениям, исключительно по творческим. Мне горько, что ушла наша надежда на что-то интересное, на компанию, на борьбу за свободу.
Виталий был настоящим рыцарем театра — недавно, чтобы не опоздать в Малый на спектакль, он всю ночь ехал из Риги на машине. Он слишком много работал. Не рассчитывал силы, но подсказать ему было невозможно, без работы он не мог. Это и грустно, и печально, и светло.
Мы вместе снимались в «Сибириаде». На ту роль, которую в итоге сыграл Виталий, изначально был приглашён я. А когда появился Виталий, Кончаловский сказал мне: «Выбирай любую другую роль». Я как артист не несу обиды на Виталия за то, что он меня потеснил. В «Сибириаде», мне кажется, многое надумано, многое взято из американских фильмов в приёмах и стилистике, но идея была одна – свободные, независимые люди. Когда пришёл Виталий, Андрон Кончаловский сказал: «Он просто рождён для этой роли, он борец, и он из Сибири». И я сыграл одного из его братьев. Была умелая, профессиональная компания, буфет, спрашивали, какие кому нужны лекарства. Но даже там я понял, что Виталий на порядок более настоящий. Это проявлялось и на съёмочной площадке — Андрон говорил: «Надо делать так! Ты видел, как классно играет этот американский артист?» А Виталий говорил: «А при чём здесь Америка?» Он опять не захотел быть хорошим, ласковым, ловким, а пытался оставаться самим собой. Андрон был очень расстроен и говорил: «Да что ж такое, вечная сопротивляемость!» Незадолго до смерти Виталия мы вместе играли в спектакле у Трушкина. Трушкин – классный, известный режиссёр и очень толковый человек. Он придумал Виталию какую-то свою режиссёрскую концепцию. Что сделал Виталий? Всё выслушал, не стал ничего отвергать, доказывать, что у Трушкина совсем другой мир. Он сказал: «Чудно, я это сделаю, но здесь надо добавить это и это, а вот так, может быть, будет ещё интереснее?» И Трушкин с ходу увлёкся этим. Виталий повёл его за собой, и тот пошёл с удовольствием. Вот это прелесть, вот это профессиональный актёр, который и себя отстоял, и режиссёра не обидел, и создал нечто дружеское в компании, создал искусство. В последнее время Виталий поднялся на такую профессиональную высоту… И тем сильнее сегодня горечь о потерянной надежде.
Подробнее
ТАТЬЯНА ПАНКОВА, НАРОДНАЯ АРТИСТКА РОССИИ: «ОН ДАРИЛ ПРАЗДНИК»
Я любила у него работать, потому что у Виталия была огромная фантазия и в то же время он принимал ваши идеи.
Татьяна Панкова, народная артистка России: «ОН ДАРИЛ ПРАЗДНИК»
Я любила у него работать, потому что у Виталия была огромная фантазия и в то же время он принимал ваши идеи. Или говорил: «Об этом забудьте». Значит – не подходит. У него вся пьеса была выстроена. Особенно «Иванов» – очень стройно. Очевидно, это было его мечтой, он знал, о чём, и знал, для чего каждый персонаж в этой пьесе существует. Он всегда слушал ваши предложения и всегда приходил на репетицию готовый что-то дать. Мне было безумно приятно работать… 9 января мне исполнилось 85 лет. Шёл «Кречинский». Участники спектакля взяли большую фотографию и все на ней расписались. Я тогда не отмечала свой юбилей официально и говорила: «Хочу такой юбилей, как у Соломина, чтобы не было много разговоров, чтобы вспомнить дорогие лица, которым ты обязана своим существованием, и сразу идти в буфет». И на этой фотографии Виталий Соломин мне написал: «Дорогая, золотая бабка! Очень люблю и учусь».
Для всех это был ужасный удар. Никто не ожидал того, что случилось. Я играла в тот вечер с ним на сцене, но не поняла, в каком он состоянии. А он встал на колени – в сцене, когда Кречинский просит благословения моей Атуевой. Я выбегаю вперёд и вижу – он говорит, и как будто только одна сторона лица подвижна. И безумно расширенные глаза Титовой. Она потом сказала: «Я взяла его за руку и холодная рука упала». А я ничего не поняла, не поняла, почему он встал и пошёл к Саше Потапову – очевидно, за физической поддержкой. Но потом он взял себя в руки и доиграл сцену до конца – там было ещё фраз 6 или 7. А потом сел в кресло и уже не встал. Это огромная потеря для театра. Таких актёров мало. Я хожу по другим театрам и вижу, что дай Бог один, который вам интересен, – а в Малом театре такие актёры, слава Богу, есть. И так жалко, что ушёл такой индивидуум – правильно про него сказал Саша Потапов, рыцарь театра. Он преподавал во ВГИКе, у него были антрепризы, он, конечно, переработал. У него была жестокая гипертония, но он не отменил из-за болезни ни одного спектакля. Он не давал себе никаких поблажек, даже когда был усталый, и других держал. Я его вспоминаю как человека, который дарил праздник. У нас очень праздничный спектакль «Кречинский», мы после него каждый раз разговлялись… Всегда улыбчивый, всегда доброжелательный, если он действительно хорошо относится к человеку. И никогда не лгал! Его укоряли – с тем и с тем не поздоровался, прошёл мимо – но это не от недостатка воспитания, это от предельнейшей искренности. До сих пор, когда говорю о нём, не могу быть спокойной…
Я любила у него работать, потому что у Виталия была огромная фантазия и в то же время он принимал ваши идеи. Или говорил: «Об этом забудьте». Значит – не подходит. У него вся пьеса была выстроена. Особенно «Иванов» – очень стройно. Очевидно, это было его мечтой, он знал, о чём, и знал, для чего каждый персонаж в этой пьесе существует. Он всегда слушал ваши предложения и всегда приходил на репетицию готовый что-то дать. Мне было безумно приятно работать… 9 января мне исполнилось 85 лет. Шёл «Кречинский». Участники спектакля взяли большую фотографию и все на ней расписались. Я тогда не отмечала свой юбилей официально и говорила: «Хочу такой юбилей, как у Соломина, чтобы не было много разговоров, чтобы вспомнить дорогие лица, которым ты обязана своим существованием, и сразу идти в буфет». И на этой фотографии Виталий Соломин мне написал: «Дорогая, золотая бабка! Очень люблю и учусь».
Для всех это был ужасный удар. Никто не ожидал того, что случилось. Я играла в тот вечер с ним на сцене, но не поняла, в каком он состоянии. А он встал на колени – в сцене, когда Кречинский просит благословения моей Атуевой. Я выбегаю вперёд и вижу – он говорит, и как будто только одна сторона лица подвижна. И безумно расширенные глаза Титовой. Она потом сказала: «Я взяла его за руку и холодная рука упала». А я ничего не поняла, не поняла, почему он встал и пошёл к Саше Потапову – очевидно, за физической поддержкой. Но потом он взял себя в руки и доиграл сцену до конца – там было ещё фраз 6 или 7. А потом сел в кресло и уже не встал. Это огромная потеря для театра. Таких актёров мало. Я хожу по другим театрам и вижу, что дай Бог один, который вам интересен, – а в Малом театре такие актёры, слава Богу, есть. И так жалко, что ушёл такой индивидуум – правильно про него сказал Саша Потапов, рыцарь театра. Он преподавал во ВГИКе, у него были антрепризы, он, конечно, переработал. У него была жестокая гипертония, но он не отменил из-за болезни ни одного спектакля. Он не давал себе никаких поблажек, даже когда был усталый, и других держал. Я его вспоминаю как человека, который дарил праздник. У нас очень праздничный спектакль «Кречинский», мы после него каждый раз разговлялись… Всегда улыбчивый, всегда доброжелательный, если он действительно хорошо относится к человеку. И никогда не лгал! Его укоряли – с тем и с тем не поздоровался, прошёл мимо – но это не от недостатка воспитания, это от предельнейшей искренности. До сих пор, когда говорю о нём, не могу быть спокойной…
20.06.2002
Подробнее
«ДРУГОГО МАСТЕРА ДЛЯ НАС НЕ БУДЕТ»
Два года тому назад Анатолий Ромашин набрал актерский курс во Всероссийском Государственном Институте Кинематографии.
«ДРУГОГО МАСТЕРА ДЛЯ НАС НЕ БУДЕТ»
Два года тому назад Анатолий Ромашин набрал актерский курс во Всероссийском Государственном Институте Кинематографии. Ему так и не довелось поработать с ребятами… Руководить этим курсом согласился Виталий Соломин. Он отдавал педагогической деятельности много времени, занимался ею с азартом и удовольствием. Студенты ВГИКа стали его последними учениками. У них не будет другого руководителя – они по-прежнему называют себя курсом Виталия Соломина.
Татьяна Остап
В нем было столько энергии! Он приходит к нам уставший, а потом начинает репетировать – и как будто не было усталости! Он постоянно нам приносил чего-нибудь покушать — колбасу, сыр, яблоки, заботился о нас, баловал… Он хотел с нами создать свой театр. Планов было очень много.
Наташа Попова
По глазам видно было, что он приходит к нам не по обязанности, его тянуло сюда – такой огонь в глазах. Ему самому было интересно, он зажигался, выскакивал на сцену… Не чувствовалось, что у него до нас была репетиция. И откуда силы брались!
Инна Копнулина
Он строгий был и не очень легкий человек, но заботливый и справедливый. Иногда злился, когда у нас что-то не получалось, но терпел и всегда доводил начатое до конца. Верил в нас, радовался за нас… Бывало, кого-то хотели выгнать, но он предполагал, что в этих людях есть хорошие задатки, и воспитывал их, и они раскрывались, у них что-то получалось.
Ангелина Новикова
Ощущение, что не просто педагог ушел, а родной человек. Когда не думаешь об этом, то кажется, что он где-то на гастролях или съемках и потому не приезжает к нам. А когда начинаешь думать, то становится просто страшно, потому что ушла надежда… Но все равно он есть, он здесь.
Лена Мальцева
Виталий Мефодьевич был для нас папой, стеной, за которой не страшно. Мы перед ним благоговели, безумно любили, сейчас только понимаем, какие мы остались сиротинки… Начинаем и заканчиваем экзамен без него. А раньше Виталий Мефодьевич приходил, шутил с нами перед экзаменом, настраивал и только потом уходил в зал. И после экзамена всегда выходил к нам перед обсуждением кафедры и говорил: «Вы молодцы, ребята». Даже не ругал никогда — только вышучивал за какие-то провинности, как нерадивых детей… И от того, что к нам так по-доброму отнеслись, это больше запоминалось, западало в душу. Что еще сказать? Грустно без него, плохо…
Александр Гаврилин
Он любил нас, но не позволял «садиться на шею», слабинки никакой не давал. Иногда вел себя резко, но по глазам было видно, что все равно он нас любит… Наше дело – продолжать его направление, школу, мастерство. Часть его души живет в наших душах, это на всю жизнь.
Илья Хвостиков
Я бы мог о Виталии Мефодьевиче говорить часами, днями. Он дал мне такой объем информации, который многие получают в течение всей жизни. Я здесь в Москве один, родственников нет, и я знал, что мой мастер всегда поможет, в трудную минуту выручит. Он приходил на репетиции к нам поздно ночью, прилетая из других стран, не спав ночь, с какими-то разработками, что-то предлагал… Для меня он жив до сих пор.
Светлана Зуева
Он был очень человечным. Я из другого города, и он для меня был как родитель. К нему можно было обратиться по любому поводу. Для меня, наверное, другого мастера просто не будет. Я его очень люблю и помню.
Александр Голубев
Мы все выйдем из института, у каждого будет своя жизнь, но все равно мы останемся учениками Виталия Соломина. Поверить в случившееся пока невозможно. Иногда сидишь на репетиции и думаешь: «Сейчас войдет Виталий Мефодьевич и все сделает по-другому». А потом ловишь себя на мысли, что он уже не придет… Меня он научил многому не только в профессии, но и в жизни…
Тоня Зикеева
Вспоминаю самый первый день, когда он к нам пришел… Нам сказали, что Соломин согласился у нас преподавать, и мы все были так рады: у нас будет мастер, да еще какой! И как он на нас посмотрит? Был солнечный день, 4 сентября, он зашел, такой рыжий, на него солнце светит, и он как будто сияет в солнечных лучах. Мы часами могли смотреть на него — как он ходит по коридорам, заложив руки за спину, о чем-то думает… Он пришел как-то раз, а до этого несколько дней был практически без сна — съемки, поездки… Пришел за три часа до начала, пошел в мастерскую и там лег спать. И мы все ходили на цыпочках: «Тише, не шумите, там Виталий Мефодьевич спит, наш мастер спит!» Это было так трогательно… А как он смеялся, когда мы его удивляли какими-то смешными этюдами! Только дети так заливисто смеются… Но и строгость проявлял, напоминал мальчикам, что они мужики… Для меня он был наставник – гуру, человек, с которым советуешься даже после его смерти. Я, наверное, до конца жизни буду советоваться с ним…
Аня Снаткина
Он из нас делал не только актеров, а просто хороших людей. Очень сильно всех изменил – меня, например, он сделал более мягкой. Никогда не бросал нас в тяжелых ситуациях. Если мы делали что-то неправильно, не кричал, а объяснял: «Постарайтесь делать как взрослые люди, а не как дети». Он готовил нас к взрослой жизни…
Маша Мордюкова
Мы делали этюды, и чтобы как-то разогреть меня, привести в чувство, он подошел ко мне и врезал! Это на меня очень подействовало, даже захотелось ему ответить! А после этого все нормально пошло. Были моменты, когда мы обижались на него, но все равно любили.
Андрей Фролов
Когда он играл Кречинского, мне это очень было интересно и по-чистому завидно. Он хотел отдать эту роль молодому актеру, и я, несмотря на то, что всего на втором курсе, представил свою кандидатуру. Но не случилось… Он был очень веселый человек, с ним всегда было интересно.
Роман Свириденко
Он всегда излучал свободу и уверенность. Был добрым, жизнерадостным, всегда работящим. Помню, как он рассказывал о людях, служивших в Малом театре… На юбилее, когда мы его провожали, стояли на пустой сцене, и занавес был закрыт. Он говорил: «Посмотрите – сцена пустая, как она прекрасна, какое пространство, как много скрывается за ней...» Он рассказывал нам это не как педагог, а как друг…
Слово преподавателям
ВГИКа:
Людмила Чиркова
Мне кажется, он сделал для ребят самое главное – создал семью. Я разговаривала с Лизой, его дочерью, и она говорила, что даже ревновала его к студентам. Девочки при нем подтягивались, хотели быть хорошенькими, и если он кого-то гладил, все другие глаза устремлялись: «Ну как это — не меня?!» Я ему говорила: «Вот, Виталий Мефодьевич, ребята разбаловались, на них там-то и там-то жалуются», — он очень грозно входил в аудиторию, говорил «Ну!» а потом оглядывался и говорил: «Ну, со строгостью я закончил»… Помнится, последнее время мы довольно поздно заканчивали занятия, он подвозил меня к дому и по дороге все говорил о ребятах. Иногда во время пути бросал руль, оборачивался и с таким жаром начинал говорить, петь…
Александр Леньков, народный артист России, театр Моссовета
Мы с Виталием встречались на съемках, на концертах. Я знал его как высокого профессионала, как чудесного артиста, режиссера. А два года назад он меня обаял, уговорил, чтобы я был педагогом на его курсе во ВГИКе. И два года мы с ним общались почти каждый день. Я понял, насколько это был святой и настоящий человек. Я не встречал такого отношения к работе с юными, будущими артистами. Он к этому относился не то что трепетно, а как будто это важнейшее для него дело, после всех репетиций, спектаклей, съемок он мчался во ВГИК на другой конец Москвы и с ними здесь до поздней ночи работал…
Он создал удивительный образ мужика на экране – он мог быть англичанином в «Шерлоке Холмсе», русским в «Сибириаде» или «Зимней вишне», в «Даурии» казаком – на редкость обаятельные характеры. Это синтез его природных корней – оттуда, из глубины России, в сочетании с удивительным европейским отношением к актерской профессии. Он навеки останется в нашей памяти…
Два года тому назад Анатолий Ромашин набрал актерский курс во Всероссийском Государственном Институте Кинематографии. Ему так и не довелось поработать с ребятами… Руководить этим курсом согласился Виталий Соломин. Он отдавал педагогической деятельности много времени, занимался ею с азартом и удовольствием. Студенты ВГИКа стали его последними учениками. У них не будет другого руководителя – они по-прежнему называют себя курсом Виталия Соломина.
Татьяна Остап
В нем было столько энергии! Он приходит к нам уставший, а потом начинает репетировать – и как будто не было усталости! Он постоянно нам приносил чего-нибудь покушать — колбасу, сыр, яблоки, заботился о нас, баловал… Он хотел с нами создать свой театр. Планов было очень много.
Наташа Попова
По глазам видно было, что он приходит к нам не по обязанности, его тянуло сюда – такой огонь в глазах. Ему самому было интересно, он зажигался, выскакивал на сцену… Не чувствовалось, что у него до нас была репетиция. И откуда силы брались!
Инна Копнулина
Он строгий был и не очень легкий человек, но заботливый и справедливый. Иногда злился, когда у нас что-то не получалось, но терпел и всегда доводил начатое до конца. Верил в нас, радовался за нас… Бывало, кого-то хотели выгнать, но он предполагал, что в этих людях есть хорошие задатки, и воспитывал их, и они раскрывались, у них что-то получалось.
Ангелина Новикова
Ощущение, что не просто педагог ушел, а родной человек. Когда не думаешь об этом, то кажется, что он где-то на гастролях или съемках и потому не приезжает к нам. А когда начинаешь думать, то становится просто страшно, потому что ушла надежда… Но все равно он есть, он здесь.
Лена Мальцева
Виталий Мефодьевич был для нас папой, стеной, за которой не страшно. Мы перед ним благоговели, безумно любили, сейчас только понимаем, какие мы остались сиротинки… Начинаем и заканчиваем экзамен без него. А раньше Виталий Мефодьевич приходил, шутил с нами перед экзаменом, настраивал и только потом уходил в зал. И после экзамена всегда выходил к нам перед обсуждением кафедры и говорил: «Вы молодцы, ребята». Даже не ругал никогда — только вышучивал за какие-то провинности, как нерадивых детей… И от того, что к нам так по-доброму отнеслись, это больше запоминалось, западало в душу. Что еще сказать? Грустно без него, плохо…
Александр Гаврилин
Он любил нас, но не позволял «садиться на шею», слабинки никакой не давал. Иногда вел себя резко, но по глазам было видно, что все равно он нас любит… Наше дело – продолжать его направление, школу, мастерство. Часть его души живет в наших душах, это на всю жизнь.
Илья Хвостиков
Я бы мог о Виталии Мефодьевиче говорить часами, днями. Он дал мне такой объем информации, который многие получают в течение всей жизни. Я здесь в Москве один, родственников нет, и я знал, что мой мастер всегда поможет, в трудную минуту выручит. Он приходил на репетиции к нам поздно ночью, прилетая из других стран, не спав ночь, с какими-то разработками, что-то предлагал… Для меня он жив до сих пор.
Светлана Зуева
Он был очень человечным. Я из другого города, и он для меня был как родитель. К нему можно было обратиться по любому поводу. Для меня, наверное, другого мастера просто не будет. Я его очень люблю и помню.
Александр Голубев
Мы все выйдем из института, у каждого будет своя жизнь, но все равно мы останемся учениками Виталия Соломина. Поверить в случившееся пока невозможно. Иногда сидишь на репетиции и думаешь: «Сейчас войдет Виталий Мефодьевич и все сделает по-другому». А потом ловишь себя на мысли, что он уже не придет… Меня он научил многому не только в профессии, но и в жизни…
Тоня Зикеева
Вспоминаю самый первый день, когда он к нам пришел… Нам сказали, что Соломин согласился у нас преподавать, и мы все были так рады: у нас будет мастер, да еще какой! И как он на нас посмотрит? Был солнечный день, 4 сентября, он зашел, такой рыжий, на него солнце светит, и он как будто сияет в солнечных лучах. Мы часами могли смотреть на него — как он ходит по коридорам, заложив руки за спину, о чем-то думает… Он пришел как-то раз, а до этого несколько дней был практически без сна — съемки, поездки… Пришел за три часа до начала, пошел в мастерскую и там лег спать. И мы все ходили на цыпочках: «Тише, не шумите, там Виталий Мефодьевич спит, наш мастер спит!» Это было так трогательно… А как он смеялся, когда мы его удивляли какими-то смешными этюдами! Только дети так заливисто смеются… Но и строгость проявлял, напоминал мальчикам, что они мужики… Для меня он был наставник – гуру, человек, с которым советуешься даже после его смерти. Я, наверное, до конца жизни буду советоваться с ним…
Аня Снаткина
Он из нас делал не только актеров, а просто хороших людей. Очень сильно всех изменил – меня, например, он сделал более мягкой. Никогда не бросал нас в тяжелых ситуациях. Если мы делали что-то неправильно, не кричал, а объяснял: «Постарайтесь делать как взрослые люди, а не как дети». Он готовил нас к взрослой жизни…
Маша Мордюкова
Мы делали этюды, и чтобы как-то разогреть меня, привести в чувство, он подошел ко мне и врезал! Это на меня очень подействовало, даже захотелось ему ответить! А после этого все нормально пошло. Были моменты, когда мы обижались на него, но все равно любили.
Андрей Фролов
Когда он играл Кречинского, мне это очень было интересно и по-чистому завидно. Он хотел отдать эту роль молодому актеру, и я, несмотря на то, что всего на втором курсе, представил свою кандидатуру. Но не случилось… Он был очень веселый человек, с ним всегда было интересно.
Роман Свириденко
Он всегда излучал свободу и уверенность. Был добрым, жизнерадостным, всегда работящим. Помню, как он рассказывал о людях, служивших в Малом театре… На юбилее, когда мы его провожали, стояли на пустой сцене, и занавес был закрыт. Он говорил: «Посмотрите – сцена пустая, как она прекрасна, какое пространство, как много скрывается за ней...» Он рассказывал нам это не как педагог, а как друг…
Слово преподавателям
ВГИКа:
Людмила Чиркова
Мне кажется, он сделал для ребят самое главное – создал семью. Я разговаривала с Лизой, его дочерью, и она говорила, что даже ревновала его к студентам. Девочки при нем подтягивались, хотели быть хорошенькими, и если он кого-то гладил, все другие глаза устремлялись: «Ну как это — не меня?!» Я ему говорила: «Вот, Виталий Мефодьевич, ребята разбаловались, на них там-то и там-то жалуются», — он очень грозно входил в аудиторию, говорил «Ну!» а потом оглядывался и говорил: «Ну, со строгостью я закончил»… Помнится, последнее время мы довольно поздно заканчивали занятия, он подвозил меня к дому и по дороге все говорил о ребятах. Иногда во время пути бросал руль, оборачивался и с таким жаром начинал говорить, петь…
Александр Леньков, народный артист России, театр Моссовета
Мы с Виталием встречались на съемках, на концертах. Я знал его как высокого профессионала, как чудесного артиста, режиссера. А два года назад он меня обаял, уговорил, чтобы я был педагогом на его курсе во ВГИКе. И два года мы с ним общались почти каждый день. Я понял, насколько это был святой и настоящий человек. Я не встречал такого отношения к работе с юными, будущими артистами. Он к этому относился не то что трепетно, а как будто это важнейшее для него дело, после всех репетиций, спектаклей, съемок он мчался во ВГИК на другой конец Москвы и с ними здесь до поздней ночи работал…
Он создал удивительный образ мужика на экране – он мог быть англичанином в «Шерлоке Холмсе», русским в «Сибириаде» или «Зимней вишне», в «Даурии» казаком – на редкость обаятельные характеры. Это синтез его природных корней – оттуда, из глубины России, в сочетании с удивительным европейским отношением к актерской профессии. Он навеки останется в нашей памяти…
19.06.2002
Подробнее
ВИКТОР ПАВЛОВ О ВИТАЛИИ СОЛОМИНЕ Виталий очень серьёзно относился к учёбе, не пропускал никогда лекций, особенно по мастерству актёра – у него всегда было «хорошо» и «отлично».
ВИКТОР ПАВЛОВ О ВИТАЛИИ СОЛОМИНЕ
Виталий очень серьёзно относился к учёбе, не пропускал никогда лекций, особенно по мастерству актёра – у него всегда было «хорошо» и «отлично».
Виталий очень серьёзно относился к учёбе, не пропускал никогда лекций, особенно по мастерству актёра – у него всегда было «хорошо» и «отлично».
Виктор Павлов, народный артист России:
Виталий очень серьёзно относился к учёбе, не пропускал никогда лекций, особенно по мастерству актёра – у него всегда было «хорошо» и «отлично». Как-то раз я играл на гитаре, пел романс, он подошёл и спрашивает: «Ты долго учился?» Я говорю: «С класса четвёртого или пятого» – «Да?» – И Виталий засел за гитару. Через неделю он уже пел мне романсы.
Я помню его всегда задумчивый взгляд, его особенность: он очень глубоко воспринимал замечания Николая Александровича Анненкова. Мы с Виталием дружили по-настоящему, выпустили «Мой любимый клоун», «Ловушку для одинокого мужчины». Во время читок он всегда теребил именно моё, Виктора Павлова, отношение к тексту, который мы разбирали, — это очень точно характеризует режиссёра щепкинской школы.
Для «Моего любимого клоуна» Виталий купил две пары голубей: там есть сцена, когда он Ваню забирает из детдома, и тут прилетают голуби. Впечатление счастья…С тех пор я и начал заниматься голубями… Виталий приходил, кормил их.
Жизнь рассчиталась с ним слишком рано. Ему надо было бы два десятка лет преподавать, поделиться своей актёрской силой. Он был актёром переживания, глубоких страстей…
Он живёт, он здесь, рядом со мной постоянно…
В день юбилея театра мы все собрались в моей гримёрной. Принесли шампанское, и Виталий сказал: «Мне очень хочется положить на этот стол своё сердце и подарить его каждому из вас!» Я сказал: «И мне хочется – с любовью и преданностью!» Потапов добавил: «И чтобы между нами не было никаких усобиц, зависти. Давайте, ребята!» И мы все сблизились и протянули друг другу руки. Милый мой, хороший…
Виталий очень серьёзно относился к учёбе, не пропускал никогда лекций, особенно по мастерству актёра – у него всегда было «хорошо» и «отлично». Как-то раз я играл на гитаре, пел романс, он подошёл и спрашивает: «Ты долго учился?» Я говорю: «С класса четвёртого или пятого» – «Да?» – И Виталий засел за гитару. Через неделю он уже пел мне романсы.
Я помню его всегда задумчивый взгляд, его особенность: он очень глубоко воспринимал замечания Николая Александровича Анненкова. Мы с Виталием дружили по-настоящему, выпустили «Мой любимый клоун», «Ловушку для одинокого мужчины». Во время читок он всегда теребил именно моё, Виктора Павлова, отношение к тексту, который мы разбирали, — это очень точно характеризует режиссёра щепкинской школы.
Для «Моего любимого клоуна» Виталий купил две пары голубей: там есть сцена, когда он Ваню забирает из детдома, и тут прилетают голуби. Впечатление счастья…С тех пор я и начал заниматься голубями… Виталий приходил, кормил их.
Жизнь рассчиталась с ним слишком рано. Ему надо было бы два десятка лет преподавать, поделиться своей актёрской силой. Он был актёром переживания, глубоких страстей…
Он живёт, он здесь, рядом со мной постоянно…
В день юбилея театра мы все собрались в моей гримёрной. Принесли шампанское, и Виталий сказал: «Мне очень хочется положить на этот стол своё сердце и подарить его каждому из вас!» Я сказал: «И мне хочется – с любовью и преданностью!» Потапов добавил: «И чтобы между нами не было никаких усобиц, зависти. Давайте, ребята!» И мы все сблизились и протянули друг другу руки. Милый мой, хороший…
Подробнее
ВИТАЛИЙ СОЛОМИН СКРЫВАЛ СВОИ БОЛЕЗНИ
И только незадолго до трагического инсульта сказал режиссеру: «Давай завтра дорепетируем. Что-то давление подскочило...» Сегодня Москва прощается с любимым актером...
Виталий Соломин скрывал свои болезни
И только незадолго до трагического инсульта сказал режиссеру: «Давай завтра дорепетируем. Что-то давление подскочило...» Сегодня Москва прощается с любимым актером...
В день смерти Виталия Соломина в Малом театре шел спектакль Анни Жирардо. И спекулянты с утра торговали билетами на вечернее представление, заламывая цены... Что ж, такова жизнь. The show mast go on...
Но это за воротами театра. Сам театр в шоке. Смерти артиста и режиссера здесь не ждали. Несвоевременная утрата, как говорят в официальных сводках. Но разве утраты бывают своевременными? Театр знал, что состояние Виталия Мефодьевича тяжелое. Знал, что врачи делают все возможное. И свято верил в победу жизни. Но ошибся. И на время онемел, растерялся, начал вытирать не театральные, а вполне настоящие, искренние слезы.
Несмотря на то что день в Малом был нерабочий, к служебному входу начали стекаться люди в траурных одеждах. Телефон в дирекции раскалился. Молоденькие сотрудницы литчасти, глотая валерьянку, отвечают журналистам на вопросы, с кем дружил, что играл, с кем учился Соломин-младший. Рано или поздно, приняв бесчисленные соболезнования, каждый из обитателей Малого театра задастся простым вопросом: за что я любил Соломина? У каждого будет свой ответ.
Хороший человек с плохим характером...
Татьяна Петровна Панкова — старожил Малого театра. Недавно актриса отметила 85-летие. Вспоминая о Соломине, плачет.
- С высоты своего возраста я воспринимала его как мальчишку с плохим характером. Он часто бывал несдержан. Мог накричать, а через минуту обнимет за плечи, засмеется — и вроде все прошло. Зла на него держать было невозможно. Недавно я сломала руку... Вы представляете, что это такое для пожилого актера? Я, честно сказать, очень боялась, что он заменит меня в «Свадьбе Кречинского». А он оставил... А еще у него было удивительное чувство юмора! Услышит новый анекдот — спешит рассказать коллегам, кого в коридоре увидит. Боялись ли его как режиссера? Да! Его репетиции были самыми дисциплинированными. Бывало, гаркнет так, что у нас мурашки по спине. Зато и посидеть в компании после спектакля любил. Умел превращать жизнь в праздник.
Знаете, Виталий ассоциируется у меня с хорошим конем, которого понукать не надо было, который задохнулся на скаку...
Беспощадный педагог
- Я не забуду свою первую репетицию у Виталия Мефодьевича, — вспоминает молодая актриса Инна Иванова. — «Ты чего боишься? — неожиданно спросил меня Соломин. «Высоты? Мышей? Болезни?» Я так растерялась и испугалась... Вопросы сыпались на меня как горох, он даже ответы слушать не успевал. Потом я набралась смелости и сказала, что больше всего боюсь читать роль на репетиции. «Вот и хорошо! Читай всю пьесу!» — постановил режиссер. Я начала читать, и ко мне такое вдохновение пришло, страх пропал совершенно... Он любит... любил играть с молодыми актерами в такой словесный пинг-понг и смотреть, как ты «мячики» его отбиваешь. Очень радовался, когда мы реагировали быстро, в «десятку».
Был ли Соломин суеверным, как все актеры? Его студенты говорят, что был. Но чуть-чуть, не сильно. Он вообще не любил выплескивать эмоции напоказ, не любил жаловаться и говорить о болезнях. Например, о том, что он гипертоник, коллеги узнали совершенно случайно. Недавно на репетиции сказал своему приятелю-режиссеру: «Знаешь, я не слышал, что ты сейчас мне говорил. Давление здорово подскочило. Голова перестала работать. Повтори мне все, пожалуйста, завтра утром...»
Великий придумщик
С актером Ярославом Барышевым Виталий Соломин учился на одном курсе. А курс был не так себе. Все студенты с заявкой на первое место — Даль, Кононов, Павлов...
- Ярослав Павлович, что вы чаще вспоминаете из вашей студенческой жизни?
- Выпивали мы здорово. Но при всем при том Виталик был из нас самым приспособленным, что ли... Он первым начал бегать по массовкам, чувствовал, что себя надо показать... Его трудно было обидеть. Он умел дать сдачи, огрызнуться. Он был честолюбив, а такие люди слабыми не бывают. Работать мог сутками — трудоголик! Он был сложным человеком, рыцарем своего дела. Но не относился к людям свысока. Однажды, например, у одного актера случился инфаркт. Виталий не стал дожидаться «Скорой», прыгнул в машину, сам отвез человека в больницу. Инфаркт — такая штука, которую важно вовремя «поймать». И он это сделал.
- Кто был любимым актером студента Соломина?
- Бабочкин.
- Кем более был Соломин — трагиком, комиком?
- Он был великим придумщиком... Кто-то из актеров берет образы из жизни. А Виталий — из собственных фантазий.
Душа компании
Его любили гримеры, потому что он ни разу не пришел на спектакль в плохом настроении и не делал замечаний под руку. Его обожали в литчасти, где работают скромные труженики театра, о существовании которых зритель может даже не догадываться.
- Что меня всегда удивляло в Виталии Мефодьевиче — это корректность, — говорит Оля, сотрудник театра. — Ему по делу можно было позвонить и в 12, и в час ночи. Он всегда был ровен, доброжелателен... После юбилея, который мы помогли ему организовать, он пришел к нам с пирожными, конфетами, благодарил, хотя многие актеры не считают нужным это делать. А еще Виталий Мефодьевич любил устраивать нам праздники...
Он не был религиозным человеком, но из всех праздников любил Рождество. Да, именно Рождество в Малом ждали с особым трепетом. Потому что несколько лет подряд Соломин в начале января устраивал для коллектива театра праздник — «капустник». На свои деньги. Приглашал все цеха: актеров, гримеров, осветителей. Смотрел на самодеятельность своего коллектива и, сам того не замечая, подъедал конфеты из ближайших вазочек...
Как всякий добрый человек, он очень любил сладкое. В его гримерной, что сегодня стала местом паломничества неутомимых телевизионных групп, в уголке, за зеркалом спряталась початая баночка варенья, оставленная актером, возможно, перед тем роковым спектаклем.
Семьянин
Принято считать, что, если братья или сестры успешны в одной профессии, между ними всегда существует острая конкуренция и зависть. Так вот, братья Соломины не всегда соглашались друг с другом по творческим вопросам. Но зависти у них не было. Не так воспитаны. Но сейчас в Малом эту тему пытаются не затрагивать.
Понятие «семья» для Виталия всегда значило много. Он прожил со своей супругой Марией Антоновной долгую счастливую жизнь. Мария Антоновна профессиональной актрисой не была, но снялась в двух фильмах — «Сильве» и «Городском романсе». А вообще по профессии она художник-модельер. Они вырастили двух дочерей. Лизе сейчас 18 лет, Насте — 29. Соломин безумно любил внуков Кирилла и Федора. Все родные до последнего верили, что Виталий Мефодьевич переломит болезнь, хотя прогнозы с самого начала были неутешительны. Жена держала в тайне то, что Виталий потерял речь, - надеялась, что вот-вот мужу станет лучше... В Малом из репертуара не снимали спектаклей, в которых он играл. Ждали...
Оказалось, 23 апреля Соломин вышел на сцену в последний раз... Ему сделалось плохо по время первого действия спектакля «Свадьба Кречинского», который Виталий Мефодьевич поставил сам и в котором играл главную роль.
Это увидели коллеги. Но не увидел зал. Поэтому, когда срочно приехавший в театр Соломин-старший объявил публике, что спектакль продолжаться не может, многие не поверили в серьезность ситуации. Пошли сдавать билеты, начали высказывать обиды за «пропавший» вечер... А многие еще долго оставались на своих местах, веря, что произошла ошибка и спектакль будет продолжен. Но ошибки не произошло. Занавес больше не поднялся...
31 мая 2002 г
Автор: Анна Амелькина
Источник:
http://www.kp.ru/
И только незадолго до трагического инсульта сказал режиссеру: «Давай завтра дорепетируем. Что-то давление подскочило...» Сегодня Москва прощается с любимым актером...
В день смерти Виталия Соломина в Малом театре шел спектакль Анни Жирардо. И спекулянты с утра торговали билетами на вечернее представление, заламывая цены... Что ж, такова жизнь. The show mast go on...
Но это за воротами театра. Сам театр в шоке. Смерти артиста и режиссера здесь не ждали. Несвоевременная утрата, как говорят в официальных сводках. Но разве утраты бывают своевременными? Театр знал, что состояние Виталия Мефодьевича тяжелое. Знал, что врачи делают все возможное. И свято верил в победу жизни. Но ошибся. И на время онемел, растерялся, начал вытирать не театральные, а вполне настоящие, искренние слезы.
Несмотря на то что день в Малом был нерабочий, к служебному входу начали стекаться люди в траурных одеждах. Телефон в дирекции раскалился. Молоденькие сотрудницы литчасти, глотая валерьянку, отвечают журналистам на вопросы, с кем дружил, что играл, с кем учился Соломин-младший. Рано или поздно, приняв бесчисленные соболезнования, каждый из обитателей Малого театра задастся простым вопросом: за что я любил Соломина? У каждого будет свой ответ.
Хороший человек с плохим характером...
Татьяна Петровна Панкова — старожил Малого театра. Недавно актриса отметила 85-летие. Вспоминая о Соломине, плачет.
- С высоты своего возраста я воспринимала его как мальчишку с плохим характером. Он часто бывал несдержан. Мог накричать, а через минуту обнимет за плечи, засмеется — и вроде все прошло. Зла на него держать было невозможно. Недавно я сломала руку... Вы представляете, что это такое для пожилого актера? Я, честно сказать, очень боялась, что он заменит меня в «Свадьбе Кречинского». А он оставил... А еще у него было удивительное чувство юмора! Услышит новый анекдот — спешит рассказать коллегам, кого в коридоре увидит. Боялись ли его как режиссера? Да! Его репетиции были самыми дисциплинированными. Бывало, гаркнет так, что у нас мурашки по спине. Зато и посидеть в компании после спектакля любил. Умел превращать жизнь в праздник.
Знаете, Виталий ассоциируется у меня с хорошим конем, которого понукать не надо было, который задохнулся на скаку...
Беспощадный педагог
- Я не забуду свою первую репетицию у Виталия Мефодьевича, — вспоминает молодая актриса Инна Иванова. — «Ты чего боишься? — неожиданно спросил меня Соломин. «Высоты? Мышей? Болезни?» Я так растерялась и испугалась... Вопросы сыпались на меня как горох, он даже ответы слушать не успевал. Потом я набралась смелости и сказала, что больше всего боюсь читать роль на репетиции. «Вот и хорошо! Читай всю пьесу!» — постановил режиссер. Я начала читать, и ко мне такое вдохновение пришло, страх пропал совершенно... Он любит... любил играть с молодыми актерами в такой словесный пинг-понг и смотреть, как ты «мячики» его отбиваешь. Очень радовался, когда мы реагировали быстро, в «десятку».
Был ли Соломин суеверным, как все актеры? Его студенты говорят, что был. Но чуть-чуть, не сильно. Он вообще не любил выплескивать эмоции напоказ, не любил жаловаться и говорить о болезнях. Например, о том, что он гипертоник, коллеги узнали совершенно случайно. Недавно на репетиции сказал своему приятелю-режиссеру: «Знаешь, я не слышал, что ты сейчас мне говорил. Давление здорово подскочило. Голова перестала работать. Повтори мне все, пожалуйста, завтра утром...»
Великий придумщик
С актером Ярославом Барышевым Виталий Соломин учился на одном курсе. А курс был не так себе. Все студенты с заявкой на первое место — Даль, Кононов, Павлов...
- Ярослав Павлович, что вы чаще вспоминаете из вашей студенческой жизни?
- Выпивали мы здорово. Но при всем при том Виталик был из нас самым приспособленным, что ли... Он первым начал бегать по массовкам, чувствовал, что себя надо показать... Его трудно было обидеть. Он умел дать сдачи, огрызнуться. Он был честолюбив, а такие люди слабыми не бывают. Работать мог сутками — трудоголик! Он был сложным человеком, рыцарем своего дела. Но не относился к людям свысока. Однажды, например, у одного актера случился инфаркт. Виталий не стал дожидаться «Скорой», прыгнул в машину, сам отвез человека в больницу. Инфаркт — такая штука, которую важно вовремя «поймать». И он это сделал.
- Кто был любимым актером студента Соломина?
- Бабочкин.
- Кем более был Соломин — трагиком, комиком?
- Он был великим придумщиком... Кто-то из актеров берет образы из жизни. А Виталий — из собственных фантазий.
Душа компании
Его любили гримеры, потому что он ни разу не пришел на спектакль в плохом настроении и не делал замечаний под руку. Его обожали в литчасти, где работают скромные труженики театра, о существовании которых зритель может даже не догадываться.
- Что меня всегда удивляло в Виталии Мефодьевиче — это корректность, — говорит Оля, сотрудник театра. — Ему по делу можно было позвонить и в 12, и в час ночи. Он всегда был ровен, доброжелателен... После юбилея, который мы помогли ему организовать, он пришел к нам с пирожными, конфетами, благодарил, хотя многие актеры не считают нужным это делать. А еще Виталий Мефодьевич любил устраивать нам праздники...
Он не был религиозным человеком, но из всех праздников любил Рождество. Да, именно Рождество в Малом ждали с особым трепетом. Потому что несколько лет подряд Соломин в начале января устраивал для коллектива театра праздник — «капустник». На свои деньги. Приглашал все цеха: актеров, гримеров, осветителей. Смотрел на самодеятельность своего коллектива и, сам того не замечая, подъедал конфеты из ближайших вазочек...
Как всякий добрый человек, он очень любил сладкое. В его гримерной, что сегодня стала местом паломничества неутомимых телевизионных групп, в уголке, за зеркалом спряталась початая баночка варенья, оставленная актером, возможно, перед тем роковым спектаклем.
Семьянин
Принято считать, что, если братья или сестры успешны в одной профессии, между ними всегда существует острая конкуренция и зависть. Так вот, братья Соломины не всегда соглашались друг с другом по творческим вопросам. Но зависти у них не было. Не так воспитаны. Но сейчас в Малом эту тему пытаются не затрагивать.
Понятие «семья» для Виталия всегда значило много. Он прожил со своей супругой Марией Антоновной долгую счастливую жизнь. Мария Антоновна профессиональной актрисой не была, но снялась в двух фильмах — «Сильве» и «Городском романсе». А вообще по профессии она художник-модельер. Они вырастили двух дочерей. Лизе сейчас 18 лет, Насте — 29. Соломин безумно любил внуков Кирилла и Федора. Все родные до последнего верили, что Виталий Мефодьевич переломит болезнь, хотя прогнозы с самого начала были неутешительны. Жена держала в тайне то, что Виталий потерял речь, - надеялась, что вот-вот мужу станет лучше... В Малом из репертуара не снимали спектаклей, в которых он играл. Ждали...
Оказалось, 23 апреля Соломин вышел на сцену в последний раз... Ему сделалось плохо по время первого действия спектакля «Свадьба Кречинского», который Виталий Мефодьевич поставил сам и в котором играл главную роль.
Это увидели коллеги. Но не увидел зал. Поэтому, когда срочно приехавший в театр Соломин-старший объявил публике, что спектакль продолжаться не может, многие не поверили в серьезность ситуации. Пошли сдавать билеты, начали высказывать обиды за «пропавший» вечер... А многие еще долго оставались на своих местах, веря, что произошла ошибка и спектакль будет продолжен. Но ошибки не произошло. Занавес больше не поднялся...
31 мая 2002 г
Автор: Анна Амелькина
Источник:
http://www.kp.ru/
Подробнее
ВИТАЛИЙ СОЛОМИН: Я БЫВАЮ УПРЯМЫЙ, А ПОРОЮ — ВРЕДНЫЙ...
Интервью
Виталия Соломина я увидел первый раз в жизни. Звучит странно, но тем не менее это так.
Виталия Соломина я увидел первый раз в жизни. Звучит странно, но тем не менее это так.
Виталий Соломин:
Я бываю упрямый, а порою — вредный...
Интервью
Виталия Соломина я увидел первый раз в жизни. Звучит странно, но тем не менее это так. Нет, я, конечно же, прекрасно помню Вадима из «Зимней вишни», Чацкого из «Горе от ума», доктора Ватсона из широко известного телесериала и другие образы, созданные актером в кино и на сцене Малого театра.
Человек, с которым я встретился, не похож ни на одного из них. Моложавый, стройный, высокий мужчина. Но глаза... Усталость, грусть и даже какое то отчуждение. Взгляд в себя — такой бывает у выраженных интровертов в минуты глубокой депрессии. «Угрюмый» — таким было мое первое впечатление после короткого знакомства.
С беспокойством я подумал о предстоящем интервью. А после его фразы «Боюсь, получится ли у меня?» беспокойство переросло в тревогу. Тем более, что временя было в обрез, и беседовать приходилось в машине, записывая ответы на ходу С первых же вопросов и скупых ответов на них я подумал, что интервью мое попросту накрылось — передо мной сидел замкнутый и неразговорчивый человек.
Но на встречах со зрителями он преображался. Его лицо оживлялось, в глазах появлялся озорной огонек. А улыбка!.. Я все понял. Виталий Соломин играл роль самого себя! Играл искренне и правдиво. Его вдохновляли зрительный зал, аудитория. И еще я понял — интервью состоится. Просто нужно было ловить момент, пока он — он...
- Виталий Мефодьевич, как вы относитесь к искусству вообще и, в частности, к нашему искусству на данном этапе его развития?
- Искусство — это воплощение всего самого лучшего и самого доброго, что может выразить чело век. А на данном этапе, я считаю, ни о каком развале его или деградации не может быть и речи. Кстати, обратите внимание на то, сколько талантов раскрылось в последнее время! Особенно на телевидении. Ведь это же один из видов искусства. Разве для ведения передачи не нужен талант? Один и тот же материал можно выдать тай, что глаз не оторвешь или наоборот — скучно и неинтересно. Так что развал, распад... Такое впечатление создают те. кто зарабатывает себе на хлеб тем, что создает впечатление.
- Если уж речь зашла о телевидении, то как лично вы отреагировали на коллективное заявление группы деятелей искусства о бойкоте ЦТ?
- Это — лишь хороший жест, не больше. Когда меня попросили его подписать, я начал узнавать, на какой срок рассчитан этот «бойкот». Какие условия выдвигают инициаторы. Увы, вразумительных ответов я так и не получил. Поэтому и не подписал эту филькину грамоту.
- Расскажите, пожалуйста, как начинался ваш путь в искусстве?
- Годы моего детства и юности прошли в Чите. Тогда я завидовал своему старшему брату, который с самого начала решил, что станет артистом, и упорно шел к намеченной цели. В школе он был солистом хора. И я однажды решил своим талантом всех убить. Выучил слова одной детской песенки, но когда заиграла музыка, не смог от волнения издать ну хоть какой-то похожий на песню звук. Вот таким был мой первый выход на сцену. Потом я поехал в Москву поступать в театральное училище им. Щепкина. Там со мной в первый и последний раз в жизни занимался брат. Помню, как он сидел с важным видом, закинув ногу на ногу, и слушал меня. Эдакий Станиславский... Не кормил даже специально.
- А вы помните свою первую работу в кино?
- Будучи студентом третьего курса, я был назначен на центральную роль в одной из картин. Это было на «Мосфильмe». Но съемки длились недолго, так как на второй день фильм закрыли. Первая моя серьезная работа — это несколько сцен в кинокартине «Женщины». Через несколько дней после начала ее проката я понял, что такое популярность. Это очень важно — приспособиться к новому видению себя со стороны окружающих.
- Добившись успеха на своем поприще, вы, наверное, не можете не вспомнить имена тех, кому обязаны этим?
- Есть люди, у которых я учился. Опытные, профессиональные преподаватели. Но сказать о ком-либо, что я ему чем-то обязан, я не могу...
- Что вас сближает, а что, может быть, разъединяет с вашим старшим братом Юрием Соломиным?
- Нас объединяет лишь то, что мы оба служим одному делу — искусству театра и кино.
- В работе любого человека бывают моменты, когда испытываешь чувство досады или даже стыда за то, что сделал что-либо не так профессионально...
- Это происходит постоянно. Но не всегда об этом нужно кому-то говорить.
- Какие ваши работы в кино вам наиболее запоминаемы?
- «Даурия», «Женщины» , ну и, конечно же, Ватсон... «Шерлока Холмса» зачитывают до дыр люди всех возрастов во всех странах мира. В каждом из нас живет ребенок. В процессе съемок « Холмса « мы поняли, насколько неправдоподобны многие детали, казалось бы, логичного повествования. Снимая, например, «Пеструю ленту» , мы обнаружили, что никакими силами нельзя заставить змею проползти по шнуру. Это просто противоречит ее природе. И так — во всех новеллах. Но читаешь ведь, не отрываясь и веря? Как ребенок. Одним словом, замечательное это вранье — Холмс и Ватсон. Все самые известные актеры с удовольствием соглашались даже на эпизодические роли. А Рина Зеленая, игравшая роль миссис Хадсон, не давала нам унывать во время неудач и усталости. Настолько неистощимый запас юмора и оптимизма у этой женщины!
- Вы сыграли немало интересных и серьезных ролей в театре и кино. У зрителей сложилось определенное мнение о вас как о человеке по вашим киноработам. А какой вы в жизни?
- Все, кто меня знает достаточно близко, считают, что у меня очень тяжелый характер. Я упрямый, а порою даже вредный...
- Расскажите о своей семье.
- Моя жена работает в журнале мод. Она — профессиональный художник-модельер. У нас две дочери. Старшая занимается хореографией, танцует в ансамбле Моисеева.
- В одном из фильмов вы снимались вместе с женой...
- Да. Это было лишь один раз. По сценарию мы должны были поцеловаться. И это доставило нам немало хлопот. Знаете, с любой женщиной поцелуюсь перед камерой, если это необходимо. И сделаю это совершенно спокойно, но с женой!.. Мне было стыдно. Ведь это только наше, интимное...
- Настала пора спросить вас о «Зимней вишне» . После второго фильма мне стало просто стыдно за нас, за мужиков...
- Да. Оба фильма — о муж-стой несостоятельности. Может быть, даже о каком-то уродстве моральном. Хотя. на мой взгляд. наше моральное уродство порождено не чем иным, как уродством социальным. Но это уже политика. а о ней я не хочу. У многих второй фильм вызовет разочарование. Первый ведь красивее, легче и «глаже». Но он более сентиментален. Второй тоже мелодрама. Характер картины более сложен. За пять лет изменились не только судьбы героев, но и сами герои. В центре внимания второй ленты судьба Вадима. И на его примере дается анализ нашей мужской феминизация. В фильме есть такие маленькие «нечистоплотности», черненькие моменты.
Но это реальнее, ближе к жизни! Есть мужчины — не ворюги. Они не могут честно обеспечить полноценную жизнь семьи, а, понимая это, теряют свое истинное мужское «я». Вот и Вадим из второго фильма. Далеко не Дон-Жуан. Не мужчина, а скорее наоборот. Ведь его берут...
- А как вы относитесь к Ольге — актрисе Елене Сафоновой?
- Замечательная женщина и очень талантливая актриса. У нее прекрасные серебристые глаза и очень выразительный взгляд. Она может играть, не говоря ни слова.
- В «Зимней вишне-2» Ольга замужем за американцем. обеспеченная и, судя по всему, и счастливая женщина. А приехав в Ленинград, она проводит одну ночь с Вадимом. Но ведь это по сути — измена. Измена человеку, который подарил ей счастье, нормальную семейную жизнь.
- Измена... Об этом вообще никто и ничего не знает. Женщины очень своеобразно относятся к мужчине. Как к детям. Но ведь и дети порой такое выкинут, что мамам бывает не по себе. К тому же по природной своей сущности женщина относится к мужчине, как к противнику. Мы завоевываем их, добиваемся уважения к себе, их расположения и доверия. А почему они нам изменяют? Не знаю. Никто этого не знает, и они сами, наверное...
- Вадим — ярый автолюбитель. А Виталий Соломин?
- Да, наверное. У меня «Вольво» 1976 года выпуска. И вместе с ним проблемы. Запчасти, ремонт и, конечно же, наши «замечательные» дороги, которые в Москве ничуть не лучше, чем в Казани.
- А кроме автомобиля? У вас есть хобби?
- Нет. хобби нет. Но я очень люблю все, что связано с театром. Люблю участвовать в создании декораций, костюмов, вообще реквизита. Мне нравится ставить трюки.
- В каких работах вы сейчас заняты?
- Недавно снялся в фильме «Рогоносец» . Эту ленту мы, кстати, отсняли ровно за месяц. Впереди — съемка еще в двух картинах. Один фильм — советско-японский, исторический. А второй снимает мой любимый оператор Ю.Векслер. Честно говоря, сценариев сейчас хороших очень мало...
- А с кем из режиссеров вам больше всего нравится работать? С кем легко? И с кем трудно?
- Легко — с И. Масленниковым, поставившим обе «Зимние вишни» , и с А.Кончаловским. А трудно — с остальными...
- После телесериала о Холмсе вас постоянно хочется видеть рядом с Ливановым...
- У нас дружеские отношения. Это замечательный актер и очень интересный человек! Интеллектуал, эрудит, юморист. Нас однажды в шутку назвали супружеской парой. Но Холмса и Ватсона больше не будет. Очень важно — вовремя уйти...
- Если бы время повернулось вспять, и перед вами встал выбор профессии, то вы бы стали актером?
- Не знаю. Но убежден, что с успехом овладел бы и некоторыми другими профессиями.
- Как вам наш город?
- Красивый... Но запущенный, грязный.
- Спасибо за интервью. И в заключение — что бы вы пожелали читателям?
- Счастья...
Автор: Андрей Кобяков
Источник:
http://www.mediasprut.ru/
Я бываю упрямый, а порою — вредный...
Интервью
Виталия Соломина я увидел первый раз в жизни. Звучит странно, но тем не менее это так. Нет, я, конечно же, прекрасно помню Вадима из «Зимней вишни», Чацкого из «Горе от ума», доктора Ватсона из широко известного телесериала и другие образы, созданные актером в кино и на сцене Малого театра.
Человек, с которым я встретился, не похож ни на одного из них. Моложавый, стройный, высокий мужчина. Но глаза... Усталость, грусть и даже какое то отчуждение. Взгляд в себя — такой бывает у выраженных интровертов в минуты глубокой депрессии. «Угрюмый» — таким было мое первое впечатление после короткого знакомства.
С беспокойством я подумал о предстоящем интервью. А после его фразы «Боюсь, получится ли у меня?» беспокойство переросло в тревогу. Тем более, что временя было в обрез, и беседовать приходилось в машине, записывая ответы на ходу С первых же вопросов и скупых ответов на них я подумал, что интервью мое попросту накрылось — передо мной сидел замкнутый и неразговорчивый человек.
Но на встречах со зрителями он преображался. Его лицо оживлялось, в глазах появлялся озорной огонек. А улыбка!.. Я все понял. Виталий Соломин играл роль самого себя! Играл искренне и правдиво. Его вдохновляли зрительный зал, аудитория. И еще я понял — интервью состоится. Просто нужно было ловить момент, пока он — он...
- Виталий Мефодьевич, как вы относитесь к искусству вообще и, в частности, к нашему искусству на данном этапе его развития?
- Искусство — это воплощение всего самого лучшего и самого доброго, что может выразить чело век. А на данном этапе, я считаю, ни о каком развале его или деградации не может быть и речи. Кстати, обратите внимание на то, сколько талантов раскрылось в последнее время! Особенно на телевидении. Ведь это же один из видов искусства. Разве для ведения передачи не нужен талант? Один и тот же материал можно выдать тай, что глаз не оторвешь или наоборот — скучно и неинтересно. Так что развал, распад... Такое впечатление создают те. кто зарабатывает себе на хлеб тем, что создает впечатление.
- Если уж речь зашла о телевидении, то как лично вы отреагировали на коллективное заявление группы деятелей искусства о бойкоте ЦТ?
- Это — лишь хороший жест, не больше. Когда меня попросили его подписать, я начал узнавать, на какой срок рассчитан этот «бойкот». Какие условия выдвигают инициаторы. Увы, вразумительных ответов я так и не получил. Поэтому и не подписал эту филькину грамоту.
- Расскажите, пожалуйста, как начинался ваш путь в искусстве?
- Годы моего детства и юности прошли в Чите. Тогда я завидовал своему старшему брату, который с самого начала решил, что станет артистом, и упорно шел к намеченной цели. В школе он был солистом хора. И я однажды решил своим талантом всех убить. Выучил слова одной детской песенки, но когда заиграла музыка, не смог от волнения издать ну хоть какой-то похожий на песню звук. Вот таким был мой первый выход на сцену. Потом я поехал в Москву поступать в театральное училище им. Щепкина. Там со мной в первый и последний раз в жизни занимался брат. Помню, как он сидел с важным видом, закинув ногу на ногу, и слушал меня. Эдакий Станиславский... Не кормил даже специально.
- А вы помните свою первую работу в кино?
- Будучи студентом третьего курса, я был назначен на центральную роль в одной из картин. Это было на «Мосфильмe». Но съемки длились недолго, так как на второй день фильм закрыли. Первая моя серьезная работа — это несколько сцен в кинокартине «Женщины». Через несколько дней после начала ее проката я понял, что такое популярность. Это очень важно — приспособиться к новому видению себя со стороны окружающих.
- Добившись успеха на своем поприще, вы, наверное, не можете не вспомнить имена тех, кому обязаны этим?
- Есть люди, у которых я учился. Опытные, профессиональные преподаватели. Но сказать о ком-либо, что я ему чем-то обязан, я не могу...
- Что вас сближает, а что, может быть, разъединяет с вашим старшим братом Юрием Соломиным?
- Нас объединяет лишь то, что мы оба служим одному делу — искусству театра и кино.
- В работе любого человека бывают моменты, когда испытываешь чувство досады или даже стыда за то, что сделал что-либо не так профессионально...
- Это происходит постоянно. Но не всегда об этом нужно кому-то говорить.
- Какие ваши работы в кино вам наиболее запоминаемы?
- «Даурия», «Женщины» , ну и, конечно же, Ватсон... «Шерлока Холмса» зачитывают до дыр люди всех возрастов во всех странах мира. В каждом из нас живет ребенок. В процессе съемок « Холмса « мы поняли, насколько неправдоподобны многие детали, казалось бы, логичного повествования. Снимая, например, «Пеструю ленту» , мы обнаружили, что никакими силами нельзя заставить змею проползти по шнуру. Это просто противоречит ее природе. И так — во всех новеллах. Но читаешь ведь, не отрываясь и веря? Как ребенок. Одним словом, замечательное это вранье — Холмс и Ватсон. Все самые известные актеры с удовольствием соглашались даже на эпизодические роли. А Рина Зеленая, игравшая роль миссис Хадсон, не давала нам унывать во время неудач и усталости. Настолько неистощимый запас юмора и оптимизма у этой женщины!
- Вы сыграли немало интересных и серьезных ролей в театре и кино. У зрителей сложилось определенное мнение о вас как о человеке по вашим киноработам. А какой вы в жизни?
- Все, кто меня знает достаточно близко, считают, что у меня очень тяжелый характер. Я упрямый, а порою даже вредный...
- Расскажите о своей семье.
- Моя жена работает в журнале мод. Она — профессиональный художник-модельер. У нас две дочери. Старшая занимается хореографией, танцует в ансамбле Моисеева.
- В одном из фильмов вы снимались вместе с женой...
- Да. Это было лишь один раз. По сценарию мы должны были поцеловаться. И это доставило нам немало хлопот. Знаете, с любой женщиной поцелуюсь перед камерой, если это необходимо. И сделаю это совершенно спокойно, но с женой!.. Мне было стыдно. Ведь это только наше, интимное...
- Настала пора спросить вас о «Зимней вишне» . После второго фильма мне стало просто стыдно за нас, за мужиков...
- Да. Оба фильма — о муж-стой несостоятельности. Может быть, даже о каком-то уродстве моральном. Хотя. на мой взгляд. наше моральное уродство порождено не чем иным, как уродством социальным. Но это уже политика. а о ней я не хочу. У многих второй фильм вызовет разочарование. Первый ведь красивее, легче и «глаже». Но он более сентиментален. Второй тоже мелодрама. Характер картины более сложен. За пять лет изменились не только судьбы героев, но и сами герои. В центре внимания второй ленты судьба Вадима. И на его примере дается анализ нашей мужской феминизация. В фильме есть такие маленькие «нечистоплотности», черненькие моменты.
Но это реальнее, ближе к жизни! Есть мужчины — не ворюги. Они не могут честно обеспечить полноценную жизнь семьи, а, понимая это, теряют свое истинное мужское «я». Вот и Вадим из второго фильма. Далеко не Дон-Жуан. Не мужчина, а скорее наоборот. Ведь его берут...
- А как вы относитесь к Ольге — актрисе Елене Сафоновой?
- Замечательная женщина и очень талантливая актриса. У нее прекрасные серебристые глаза и очень выразительный взгляд. Она может играть, не говоря ни слова.
- В «Зимней вишне-2» Ольга замужем за американцем. обеспеченная и, судя по всему, и счастливая женщина. А приехав в Ленинград, она проводит одну ночь с Вадимом. Но ведь это по сути — измена. Измена человеку, который подарил ей счастье, нормальную семейную жизнь.
- Измена... Об этом вообще никто и ничего не знает. Женщины очень своеобразно относятся к мужчине. Как к детям. Но ведь и дети порой такое выкинут, что мамам бывает не по себе. К тому же по природной своей сущности женщина относится к мужчине, как к противнику. Мы завоевываем их, добиваемся уважения к себе, их расположения и доверия. А почему они нам изменяют? Не знаю. Никто этого не знает, и они сами, наверное...
- Вадим — ярый автолюбитель. А Виталий Соломин?
- Да, наверное. У меня «Вольво» 1976 года выпуска. И вместе с ним проблемы. Запчасти, ремонт и, конечно же, наши «замечательные» дороги, которые в Москве ничуть не лучше, чем в Казани.
- А кроме автомобиля? У вас есть хобби?
- Нет. хобби нет. Но я очень люблю все, что связано с театром. Люблю участвовать в создании декораций, костюмов, вообще реквизита. Мне нравится ставить трюки.
- В каких работах вы сейчас заняты?
- Недавно снялся в фильме «Рогоносец» . Эту ленту мы, кстати, отсняли ровно за месяц. Впереди — съемка еще в двух картинах. Один фильм — советско-японский, исторический. А второй снимает мой любимый оператор Ю.Векслер. Честно говоря, сценариев сейчас хороших очень мало...
- А с кем из режиссеров вам больше всего нравится работать? С кем легко? И с кем трудно?
- Легко — с И. Масленниковым, поставившим обе «Зимние вишни» , и с А.Кончаловским. А трудно — с остальными...
- После телесериала о Холмсе вас постоянно хочется видеть рядом с Ливановым...
- У нас дружеские отношения. Это замечательный актер и очень интересный человек! Интеллектуал, эрудит, юморист. Нас однажды в шутку назвали супружеской парой. Но Холмса и Ватсона больше не будет. Очень важно — вовремя уйти...
- Если бы время повернулось вспять, и перед вами встал выбор профессии, то вы бы стали актером?
- Не знаю. Но убежден, что с успехом овладел бы и некоторыми другими профессиями.
- Как вам наш город?
- Красивый... Но запущенный, грязный.
- Спасибо за интервью. И в заключение — что бы вы пожелали читателям?
- Счастья...
Автор: Андрей Кобяков
Источник:
http://www.mediasprut.ru/
08.05.2002
Подробнее
ИНТЕРВЬЮ ВАЛЕРИЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА БАРИНОВА ЖУРНАЛУ ТВ-ПАРК
В служебном фойе Валерий Баринов появился в костюме купца Щебнева: цилиндр, визитка... «Мое почтение, сударыня, не угодно ли пройти в гримуборную?»
Интервью Валерия Александровича Баринова журналу ТВ Парк
В служебном фойе Валерий Баринов появился в костюме купца Щебнева: цилиндр, визитка... «Мое почтение, сударыня, не угодно ли пройти в гримуборную?»
В отключке
- Валерий Александрович, а как обычно вы проводите этот час?
- Всегда есть какие-то дела, с журналистами иногда встречаюсь. Но бывают такие сладкие моменты, когда я никому не нужен. Тогда я быстренько ложусь на этот диван (показывает на диван в углу гримуборной) и сплю. Засыпаю мгновенно! Я ведь сплю очень мало, три-четыре часа в сутки. Вот и добираю днем, когда есть возможность. У меня случай был смешной. Мы ехали в купе вместе с одной известной актрисой. Она так обрадовалась: много играли вместе, а вот поговорить без спешки все было некогда. Она так и сказала: «Хорошо-то как, сейчас будем чай пить и разговаривать обо всем». На всякий случай я предупредил ее, что водится за мной привычка мгновенной отключки, буквально на полуслове. И вот мы с ней разговариваем, даже спорим. И чувствую, что засыпаю. Ладно, думаю, ведь предупредил человека. Вдруг крик: «Валера, что с тобой?» Она перепугалась, что мне плохо!
- Сегодня вы в образе купца, а завтра — императора (последняя работа — роль Наполеона в спектакле «Корсиканка». — Ред.). Вы все можете?
- Ой, что вы, я ничего не умею! Я увереннее себя чувствую, когда не получается. Самое страшное — поверить, что ты умеешь! Что все будет хорошо. Тогда покой и штампы! Есть понятие актерского самообмана, когда тебе кажется, что замечательно играешь, все получается — и зал твой, и так тебе легко... А потом приходит режиссер, особенно тот, которому ты доверяешь: «Ты что вытворяешь?» А бывают спектакли, когда думаешь: «Господи, когда все это кончится?» Зал затих — то ли жалко им меня, то ли скучно, — а в антракте бежит режиссер: «Гениально!» Ночью лежишь и думаешь: и это все, вот за этим ты родился? Днем таких вопросов задавать некогда, днем надо дело делать, роли играть, семью кормить, с женщинами кокетничать.
- Удается?
- Конечно!
Об изменах и пользе ревности
- А как вы кокетничаете?
- Ну знаете, я вам скажу, а вы понапишете! (Смеется.)
- Какую роль играют женщины в вашей жизни?
- Колоссальную! Огромную! Состояние влюбленности для актера — такой источник энергии! Если у меня нет влюбленности, я ее выдумаю. Страдания, ревность, измену. Это такой толчок! Если мне нужно заплакать, я про себя говорю слово «мама». Мама у меня жива, но в эмоциональном плане это моя болевая точка.
- Что еще важно для вас?
- Я много раз говорил, что есть такой уголок в моем сердце — театр. Можно назвать это профессией. Сюда я включаю все, что касается творчества и работы: и кино, и телевидение, и радио, и театр. Место, куда я никого не пускаю, но складываю туда все пережитое. Однажды я был на похоронах близкого человека, нес его гроб. Этот человек был мне дорог несказанно. И вот нес я этот гроб, а где-то там, в том самом потаенном кусочке, стучало: «Запомни, запомни!»
О пользе похмелья
- Вы как-то сказали, что сложились как актер в фильме Леонида Головни «Вишневый омут». Фильм вышел в 1980 году, а сниматься вы. начали на двенадцать лет раньше, в 1968-м. В чем же тут дело?
- Именно на «Вишневом омуте» я влюбился в кино. Это был настоящий роман! Картина не без недостатков, но она хороша, она подлинная. И роль свою я любил. Часто вспоминаю с благодарностью гримера Любу Максимович. У меня ведь был там сложный грим, сначала моему герою двадцать два года, а к концу фильма семьдесят восемь. Для меня «молодого» Люба придумала легкую бородку, почти юношеский пушок, а накануне съемок напутствовала: «Завтра снимаем «молодого», смотри, чтобы я ни выпивки, ни карт не видела, утром — зарядка, банька..» Когда же снимали «старого», Люба была готова покупать вино сама и про режим забывала, лишь бы добиться достоверности. Однажды я перепутал съемки «старого» и «молодого». Пришел играть двадцатилетнего, а надо было по графику — старика. «Где лицо, что ты мне принес? — кричала Люба. — Ты же сегодня старика играешь!» Тут как раз зашел очень известный артист — мне не хотелось бы называть его фамилию, — со следами сильного похмелья на лице. «Вот, вот какое лицо надо приносить на работу!» — не унималась Люба. Народный артист СССР с готовностью отозвался: «Могу дать рецепт».
Негодяй со знаком качества
- Вы сыграли около восьмидесяти ролей. Не обидно ли, что настоящая известность пришла к вам лишь после роли Хлебонасущенского в сериале «Петербургские тайны», уже в зрелом возрасте?
- Обиды нет. Никогда за хорошее искусство не получал больших денег, а популярность — как большие деньги. В молодости, когда был рабочим сцены в Орловском драматическом театре, и позже, в театральном училище, конечно, мечтал о популярности. Но смотрел на себя в зеркало и понимал, что с такой внешностью она мне не грозит. Никогда не считал это самоцелью, но знал твердо, что очень люблю театр и буду в нем работать. Ну а с кино — как повезет! А теперь пришла, как вы говорите, известность. Ну, пришла и пришла. За эту роль мне не стыдно! Когда режиссер Леонид Пчелкин предложил мне роль Хлебонасущенского, то предупредил честно, что роль довольно скучная. Прочитал я несколько страниц — таким Достоевским на меня пахнуло... нет, я понимаю, Крестовский — другая литература, но для меня вдруг сошлись и Лужин, и Свидригайлов. И страсть! Любовь-то какая к Маше! Я Хлебонасушенскому сразу все простил. Как бы моего героя ни презирали после этой картины, я чувствую в зрителях сострадание.
Мой дом — мое лежбище
- Как начинается ваш день?
- Встаю рано, часов в шесть. Утро — мое самое любимое время. Зарядка легкая для бодрости, потом кашу завариваю...
- Интересно узнать рецепт кашки по-бариновски!
- Да ничего особенного, но вкусно. Мелко режу инжир, изюм, бросаю горсточку кураги и кедровых орехов. Добавляю нарезанное яблоко. Кладу все это вместе с двумя ложками геркулеса в горшок и заливаю кипятком. Когда настоится, добавляю в кашу половину столовой ложки меда.
- Расскажите про свою семью.
- Я человек многострадальный. Был женат. От первого брака — сын Егор. Это был сложный период. Звонил сыну из гримерки, благо театр был в двух шагах от дома и даже окна были видны: «Уроки сделал? У тебя телевизор, что ли, включен?» Егор вырос за кулисами, на сцену вышел в шесть лет. Настоящий дом и семья появились у меня благодаря моей жене Лене. К театру и кино она не имеет никакого отношения. Зато Егор пошел по моим стопам. Он — артист Малого театра. Играем вместе с ним в спектаклях «Пучина», «Царь Петр и Алексей», «Бешеные деньги».
- Вы сразу вычислили Лену?
- Это она меня вычислила! (Смеется.) Я не настолько умен, чтобы вычислить такую женщину! Ну а если серьезно, то познакомились мы на дне рождения у друзей. Егор и Лена быстро подружились, а потом родилась Саша, ей сейчас десять лет.
- Когда вы, усталый, приходите домой, чего больше всего хочется?
- Просто расслабиться, иногда уйти в себя. Дом — это лежбище, куда приходишь зализывать раны. Когда мы собирались пожениться с Леной — она моложе меня на пятнадцать лет, — я предупредил ее, что в компании люблю пошутить, покуражиться, а дома могу быть другим. Какое счастье, что Лена мудрая и понимает меня!
- Есть ли в вашей семье любимые праздники?
- Новый год. Традиция сложилась у нас пару лет назад. Приезжают Ленины родители, всё готовится и накрывается, а мы садимся в машину и едем по Москве елки смотреть. Саша очень любит подарки с сюрпризом. Прячем их в разных местах, даже на балконе. Один раз я записал для дочки персональное приветствие Деда Мороза. Снял на видеокамеру одного актера из нашего театра, он стоит на фоне красивой елки и говорит: «Сашенька Баринова, вот сейчас погаснет свет, ты оденешься потеплее и пойдешь в большую комнату, где лежат подарки». А мы там с Леной открыли окна, насыпали много снега прямо на полу, а сверху — сюрприз для Саши.
Вот моя деревня
- Вы родились в крестьянской семье. Как отнеслись ваши родители к решению стать актером?
- Не отговаривали, хотя, наверное, не очень понимали мой выбор. А ведь это мама невольно привела меня в артисты. Тогда, в послевоенные годы, в моде были смотры художественной самодеятельности и сельскохозяйственные выставки. Областные, районные, колхозные. И нужно было, чтобы ребенок со сцены читал стихи о мире. Кто-то и указал на меня: «Вон у Бариновых мальчишка боевой!» А мне шесть лет было. Мать нашла в календаре стихотворение: «Еще не все войны запаханы окопы...» Стоял на сцене деревенской, читал сильно, во весь голос, рукой еще показывал.
- Фамилия у вас «крепостная»...
- По семейной легенде, у графа Куракина был редкий гусевод Ефрем. Залавливал лихо диких гусей. А потом барин проиграл всю деревню в карты, а себе оставил только Ефрема-гусевода и хутор, которых так и прозвали — «бариновы». Вот отсюда мои корни.
- А Валерием вас в честь Чкалова назвали?
- Да, но имя свое не люблю. Может, потому что дед его не выговаривал. Не мог он произнести «Валера», хотя «револьвер» легко говорил. А про меня у него получалось: «Левера, унучек». В картине «След оборотня» я вставил его фразу: «Унучек, уздуй електричество». Так дед свет просил меня включить. Умер он рано, я в пятом классе учился, но очень многому меня научил. Я все могу делать. Мебель могу. Сруб могу положить. Навсегда запомнил его слова: «Чё ты дёргаисся? Будить только так, как будить, и никогда ни будить по-другому».
Одна, но пламенная страсть!
- Вы страстный болельщик «Локомотива». Чем вызвано это предпочтение?
- Это команда моего детства. Мне тогда даже слово «Локомотив» нравилось: напор, натиск! С теперешним тренером «Локомотива» Юрием Павловичем Сёминым, моим другом детства, мы вместе уезжали из Орла: я — поступать в театральный институт, он — играть за «Спартак». Мы друг за другом всегда следили. Юра мне очень помог. Были периоды, когда мне была нужна его помощь, не поддержка моральная, а именно помощь. Он всегда был со мной, был другом.
- Вот матч — интереснейший, долгожданный, а у вас спектакль или съемка...
- Это кошмар! Бесконечные звонки на стадион, как там, что... Были случаи, когда мне за кулисы даже ставили телевизор. При этом коллеги говорили, что играл я замечательно. Иногда, когда нет телевизора, просто счет из-за кулис показывают.
- Выходит, весь Малый театр — болельщики железнодорожников?
- Тут, правда, театральные спартаковцы, возглавляемые народным артистом СССР Виктором Коршуновым, могут обидеться, но некоторая связь есть. Когда я пришел в театр, меня спросили, за кого болею. «За «Локомотив»?» — разочарованно переспрашивали. Потом стали говорить: «Слушай, а твои молодцы, ничего!» Еще через некоторое время: «Ну, как там наши?» Это было моей победой. Недавно мне позвонили из журнала «Футбол»: «Вы правда талисман железнодорожников?» Я слово это терпеть не могу и слово «рейтинг» тоже.
- Театр, семья, любимая команда... А как кино?
- Недавно были показаны сразу два сериала: «Каменская-2» и «Мужская работа». А вот у третьей картины необычная судьба. Фильм «Арендатор» режиссера Владимира Любомудрова был снят одиннадцать лет назад, но только сейчас нашлись деньги, чтобы его закончить.
Анна Молева «ТВ Парк»
В служебном фойе Валерий Баринов появился в костюме купца Щебнева: цилиндр, визитка... «Мое почтение, сударыня, не угодно ли пройти в гримуборную?»
В отключке
- Валерий Александрович, а как обычно вы проводите этот час?
- Всегда есть какие-то дела, с журналистами иногда встречаюсь. Но бывают такие сладкие моменты, когда я никому не нужен. Тогда я быстренько ложусь на этот диван (показывает на диван в углу гримуборной) и сплю. Засыпаю мгновенно! Я ведь сплю очень мало, три-четыре часа в сутки. Вот и добираю днем, когда есть возможность. У меня случай был смешной. Мы ехали в купе вместе с одной известной актрисой. Она так обрадовалась: много играли вместе, а вот поговорить без спешки все было некогда. Она так и сказала: «Хорошо-то как, сейчас будем чай пить и разговаривать обо всем». На всякий случай я предупредил ее, что водится за мной привычка мгновенной отключки, буквально на полуслове. И вот мы с ней разговариваем, даже спорим. И чувствую, что засыпаю. Ладно, думаю, ведь предупредил человека. Вдруг крик: «Валера, что с тобой?» Она перепугалась, что мне плохо!
- Сегодня вы в образе купца, а завтра — императора (последняя работа — роль Наполеона в спектакле «Корсиканка». — Ред.). Вы все можете?
- Ой, что вы, я ничего не умею! Я увереннее себя чувствую, когда не получается. Самое страшное — поверить, что ты умеешь! Что все будет хорошо. Тогда покой и штампы! Есть понятие актерского самообмана, когда тебе кажется, что замечательно играешь, все получается — и зал твой, и так тебе легко... А потом приходит режиссер, особенно тот, которому ты доверяешь: «Ты что вытворяешь?» А бывают спектакли, когда думаешь: «Господи, когда все это кончится?» Зал затих — то ли жалко им меня, то ли скучно, — а в антракте бежит режиссер: «Гениально!» Ночью лежишь и думаешь: и это все, вот за этим ты родился? Днем таких вопросов задавать некогда, днем надо дело делать, роли играть, семью кормить, с женщинами кокетничать.
- Удается?
- Конечно!
Об изменах и пользе ревности
- А как вы кокетничаете?
- Ну знаете, я вам скажу, а вы понапишете! (Смеется.)
- Какую роль играют женщины в вашей жизни?
- Колоссальную! Огромную! Состояние влюбленности для актера — такой источник энергии! Если у меня нет влюбленности, я ее выдумаю. Страдания, ревность, измену. Это такой толчок! Если мне нужно заплакать, я про себя говорю слово «мама». Мама у меня жива, но в эмоциональном плане это моя болевая точка.
- Что еще важно для вас?
- Я много раз говорил, что есть такой уголок в моем сердце — театр. Можно назвать это профессией. Сюда я включаю все, что касается творчества и работы: и кино, и телевидение, и радио, и театр. Место, куда я никого не пускаю, но складываю туда все пережитое. Однажды я был на похоронах близкого человека, нес его гроб. Этот человек был мне дорог несказанно. И вот нес я этот гроб, а где-то там, в том самом потаенном кусочке, стучало: «Запомни, запомни!»
О пользе похмелья
- Вы как-то сказали, что сложились как актер в фильме Леонида Головни «Вишневый омут». Фильм вышел в 1980 году, а сниматься вы. начали на двенадцать лет раньше, в 1968-м. В чем же тут дело?
- Именно на «Вишневом омуте» я влюбился в кино. Это был настоящий роман! Картина не без недостатков, но она хороша, она подлинная. И роль свою я любил. Часто вспоминаю с благодарностью гримера Любу Максимович. У меня ведь был там сложный грим, сначала моему герою двадцать два года, а к концу фильма семьдесят восемь. Для меня «молодого» Люба придумала легкую бородку, почти юношеский пушок, а накануне съемок напутствовала: «Завтра снимаем «молодого», смотри, чтобы я ни выпивки, ни карт не видела, утром — зарядка, банька..» Когда же снимали «старого», Люба была готова покупать вино сама и про режим забывала, лишь бы добиться достоверности. Однажды я перепутал съемки «старого» и «молодого». Пришел играть двадцатилетнего, а надо было по графику — старика. «Где лицо, что ты мне принес? — кричала Люба. — Ты же сегодня старика играешь!» Тут как раз зашел очень известный артист — мне не хотелось бы называть его фамилию, — со следами сильного похмелья на лице. «Вот, вот какое лицо надо приносить на работу!» — не унималась Люба. Народный артист СССР с готовностью отозвался: «Могу дать рецепт».
Негодяй со знаком качества
- Вы сыграли около восьмидесяти ролей. Не обидно ли, что настоящая известность пришла к вам лишь после роли Хлебонасущенского в сериале «Петербургские тайны», уже в зрелом возрасте?
- Обиды нет. Никогда за хорошее искусство не получал больших денег, а популярность — как большие деньги. В молодости, когда был рабочим сцены в Орловском драматическом театре, и позже, в театральном училище, конечно, мечтал о популярности. Но смотрел на себя в зеркало и понимал, что с такой внешностью она мне не грозит. Никогда не считал это самоцелью, но знал твердо, что очень люблю театр и буду в нем работать. Ну а с кино — как повезет! А теперь пришла, как вы говорите, известность. Ну, пришла и пришла. За эту роль мне не стыдно! Когда режиссер Леонид Пчелкин предложил мне роль Хлебонасущенского, то предупредил честно, что роль довольно скучная. Прочитал я несколько страниц — таким Достоевским на меня пахнуло... нет, я понимаю, Крестовский — другая литература, но для меня вдруг сошлись и Лужин, и Свидригайлов. И страсть! Любовь-то какая к Маше! Я Хлебонасушенскому сразу все простил. Как бы моего героя ни презирали после этой картины, я чувствую в зрителях сострадание.
Мой дом — мое лежбище
- Как начинается ваш день?
- Встаю рано, часов в шесть. Утро — мое самое любимое время. Зарядка легкая для бодрости, потом кашу завариваю...
- Интересно узнать рецепт кашки по-бариновски!
- Да ничего особенного, но вкусно. Мелко режу инжир, изюм, бросаю горсточку кураги и кедровых орехов. Добавляю нарезанное яблоко. Кладу все это вместе с двумя ложками геркулеса в горшок и заливаю кипятком. Когда настоится, добавляю в кашу половину столовой ложки меда.
- Расскажите про свою семью.
- Я человек многострадальный. Был женат. От первого брака — сын Егор. Это был сложный период. Звонил сыну из гримерки, благо театр был в двух шагах от дома и даже окна были видны: «Уроки сделал? У тебя телевизор, что ли, включен?» Егор вырос за кулисами, на сцену вышел в шесть лет. Настоящий дом и семья появились у меня благодаря моей жене Лене. К театру и кино она не имеет никакого отношения. Зато Егор пошел по моим стопам. Он — артист Малого театра. Играем вместе с ним в спектаклях «Пучина», «Царь Петр и Алексей», «Бешеные деньги».
- Вы сразу вычислили Лену?
- Это она меня вычислила! (Смеется.) Я не настолько умен, чтобы вычислить такую женщину! Ну а если серьезно, то познакомились мы на дне рождения у друзей. Егор и Лена быстро подружились, а потом родилась Саша, ей сейчас десять лет.
- Когда вы, усталый, приходите домой, чего больше всего хочется?
- Просто расслабиться, иногда уйти в себя. Дом — это лежбище, куда приходишь зализывать раны. Когда мы собирались пожениться с Леной — она моложе меня на пятнадцать лет, — я предупредил ее, что в компании люблю пошутить, покуражиться, а дома могу быть другим. Какое счастье, что Лена мудрая и понимает меня!
- Есть ли в вашей семье любимые праздники?
- Новый год. Традиция сложилась у нас пару лет назад. Приезжают Ленины родители, всё готовится и накрывается, а мы садимся в машину и едем по Москве елки смотреть. Саша очень любит подарки с сюрпризом. Прячем их в разных местах, даже на балконе. Один раз я записал для дочки персональное приветствие Деда Мороза. Снял на видеокамеру одного актера из нашего театра, он стоит на фоне красивой елки и говорит: «Сашенька Баринова, вот сейчас погаснет свет, ты оденешься потеплее и пойдешь в большую комнату, где лежат подарки». А мы там с Леной открыли окна, насыпали много снега прямо на полу, а сверху — сюрприз для Саши.
Вот моя деревня
- Вы родились в крестьянской семье. Как отнеслись ваши родители к решению стать актером?
- Не отговаривали, хотя, наверное, не очень понимали мой выбор. А ведь это мама невольно привела меня в артисты. Тогда, в послевоенные годы, в моде были смотры художественной самодеятельности и сельскохозяйственные выставки. Областные, районные, колхозные. И нужно было, чтобы ребенок со сцены читал стихи о мире. Кто-то и указал на меня: «Вон у Бариновых мальчишка боевой!» А мне шесть лет было. Мать нашла в календаре стихотворение: «Еще не все войны запаханы окопы...» Стоял на сцене деревенской, читал сильно, во весь голос, рукой еще показывал.
- Фамилия у вас «крепостная»...
- По семейной легенде, у графа Куракина был редкий гусевод Ефрем. Залавливал лихо диких гусей. А потом барин проиграл всю деревню в карты, а себе оставил только Ефрема-гусевода и хутор, которых так и прозвали — «бариновы». Вот отсюда мои корни.
- А Валерием вас в честь Чкалова назвали?
- Да, но имя свое не люблю. Может, потому что дед его не выговаривал. Не мог он произнести «Валера», хотя «револьвер» легко говорил. А про меня у него получалось: «Левера, унучек». В картине «След оборотня» я вставил его фразу: «Унучек, уздуй електричество». Так дед свет просил меня включить. Умер он рано, я в пятом классе учился, но очень многому меня научил. Я все могу делать. Мебель могу. Сруб могу положить. Навсегда запомнил его слова: «Чё ты дёргаисся? Будить только так, как будить, и никогда ни будить по-другому».
Одна, но пламенная страсть!
- Вы страстный болельщик «Локомотива». Чем вызвано это предпочтение?
- Это команда моего детства. Мне тогда даже слово «Локомотив» нравилось: напор, натиск! С теперешним тренером «Локомотива» Юрием Павловичем Сёминым, моим другом детства, мы вместе уезжали из Орла: я — поступать в театральный институт, он — играть за «Спартак». Мы друг за другом всегда следили. Юра мне очень помог. Были периоды, когда мне была нужна его помощь, не поддержка моральная, а именно помощь. Он всегда был со мной, был другом.
- Вот матч — интереснейший, долгожданный, а у вас спектакль или съемка...
- Это кошмар! Бесконечные звонки на стадион, как там, что... Были случаи, когда мне за кулисы даже ставили телевизор. При этом коллеги говорили, что играл я замечательно. Иногда, когда нет телевизора, просто счет из-за кулис показывают.
- Выходит, весь Малый театр — болельщики железнодорожников?
- Тут, правда, театральные спартаковцы, возглавляемые народным артистом СССР Виктором Коршуновым, могут обидеться, но некоторая связь есть. Когда я пришел в театр, меня спросили, за кого болею. «За «Локомотив»?» — разочарованно переспрашивали. Потом стали говорить: «Слушай, а твои молодцы, ничего!» Еще через некоторое время: «Ну, как там наши?» Это было моей победой. Недавно мне позвонили из журнала «Футбол»: «Вы правда талисман железнодорожников?» Я слово это терпеть не могу и слово «рейтинг» тоже.
- Театр, семья, любимая команда... А как кино?
- Недавно были показаны сразу два сериала: «Каменская-2» и «Мужская работа». А вот у третьей картины необычная судьба. Фильм «Арендатор» режиссера Владимира Любомудрова был снят одиннадцать лет назад, но только сейчас нашлись деньги, чтобы его закончить.
Анна Молева «ТВ Парк»
01.05.2002
Подробнее
КАЖДЫЙ АКТЕР В ДУШЕ МЕЧТАЕТ ЧИТАТЬ ПУШКИНА
Сегодня среди тех, кто обращается к исполнению пушкинских стихов и прозы, — В.Лановой, С.Юрский, Ю.Авшаров. И вот новое поколение чтецов пополнил актер Малого театра Глеб Подгородинский.
КАЖДЫЙ АКТЕР В ДУШЕ МЕЧТАЕТ ЧИТАТЬ ПУШКИНА
Сегодня среди тех, кто обращается к исполнению пушкинских стихов и прозы, — В.Лановой, С.Юрский, Ю.Авшаров. И вот новое поколение чтецов пополнил актер Малого театра Глеб Подгородинский. Его творческая судьба складывается весьма успению: после Щепкинского училища — Малый театр. И сразу — большие роли. Пылкий и честный юноша Леон из «Преступной матери» Бомарше, трогательный Кай в «Снежной королеве», чистый и светлый Федор в «Царе Борисе», Мастаков в пьесе Горького «Чудаки».
В моноспектакле «Руслан и Людмила» счастливо сошлось все — фактура и природное обаяние актера и то, что автор и исполнитель оказались почти ровесниками, и молодая удаль, насмешливость и эпатаж Пушкина нашли свое отражение в энергии, задоре, порывистости исполнителя.
Актер все время поддразнивает зрителя, начинает словно бы и не всерьез, посмеиваясь над нами и над самим собой. Легкими штрихами, почти неуловимо меняясь, характеризует он и чуть жеманную Людмилу и ее незадачливых женихов, и романтическую пылкость Руслана, и коварного Черномора, и мудрого Финна.
Лирический и озорной, печальный и восторженный, ироничный и мудрый — таким предстает актер, которому удается создать не только «моментальные портреты» персонажей поэмы, но и образ самого Поэта.
Валентина Федорова
«Театральная жизнь»
Сегодня среди тех, кто обращается к исполнению пушкинских стихов и прозы, — В.Лановой, С.Юрский, Ю.Авшаров. И вот новое поколение чтецов пополнил актер Малого театра Глеб Подгородинский. Его творческая судьба складывается весьма успению: после Щепкинского училища — Малый театр. И сразу — большие роли. Пылкий и честный юноша Леон из «Преступной матери» Бомарше, трогательный Кай в «Снежной королеве», чистый и светлый Федор в «Царе Борисе», Мастаков в пьесе Горького «Чудаки».
В моноспектакле «Руслан и Людмила» счастливо сошлось все — фактура и природное обаяние актера и то, что автор и исполнитель оказались почти ровесниками, и молодая удаль, насмешливость и эпатаж Пушкина нашли свое отражение в энергии, задоре, порывистости исполнителя.
Актер все время поддразнивает зрителя, начинает словно бы и не всерьез, посмеиваясь над нами и над самим собой. Легкими штрихами, почти неуловимо меняясь, характеризует он и чуть жеманную Людмилу и ее незадачливых женихов, и романтическую пылкость Руслана, и коварного Черномора, и мудрого Финна.
Лирический и озорной, печальный и восторженный, ироничный и мудрый — таким предстает актер, которому удается создать не только «моментальные портреты» персонажей поэмы, но и образ самого Поэта.
Валентина Федорова
«Театральная жизнь»
01.02.2002
Подробнее
НАДЕЖДА МИХАЙЛОВНА МЕДВЕДЕВА
Из книги В.А. Нелидова «Театральная Москва. Сорок лет московских театров». М. «Материк», 2002.
НАДЕЖДА МИХАЙЛОВНА МЕДВЕДЕВА
Из книги В.А. Нелидова «Театральная Москва. Сорок лет московских театров». М. «Материк», 2002.
Начать с того, что рода, не хочется говорить «жанра», артисток, подобных Медведевой, сейчас не существует.
Как всегда, возьмем свойства таланта, могущие подлежать критике. Современного зрителя озадачила бы повышенность тона, величественность манер, властный, низкий голос. Такой зритель, критикуя с налета, сказал бы: «театрально». И указал бы хотя на то, что за всю свою жизнь, выходя на сцену, она ни разу не открыла и не закрыла за собою дверей, ибо это перед выходом и уходом самой «Надежды Михайловны» почтительно проделывали двое рабочих, державших половинки дверей.
Я расскажу, почему мы видели не эту смешную сторону, возбуждавшую и тогда улыбку, а видели другое.
Вот «Лес» Островского и Медведева Гурмыжская. Она умерла в 1899 году, но образ этого чудовища сладострастия, прячущего свой порок даже от себя самой, — так он ужасен, — до сих пор еще стоит перед глазами. Даже старик Карамазов все-таки менее страшен, будучи, конечно, отвратительнее.
Особенно поражал в медведевском исполнении каждой роли диапазон, предоставляемый ею фантазии зрителя. Вам было ясно, что героиня пьесы не сразу дошла «до жизни такой». Возможно, что в молодости она только отличалась повышенной чувствительностью, быть может, не нашедшей законного удовлетворения, и что многое доброе было ей доступно. Но «лес» — лес невежества, грубости, пошлости опутал ее, она обросла дикой, непроницаемой корой сладострастия, и сквозь эту лесную кору уже ничего не пробьется. Остались внешние манеры дамы, барыни-помещицы, но это тем страшнее. Я опять повторю, что описать исполнения артиста на сцене вообще нельзя. Но холодом веяло от одной только мысли о «ночи на Брокене», предстоящей ее будущему мальчишке-супругу при одновременном чувстве удовлетворения, что юный негодяи понес достойную кару за продажу своей души плотоядной старухе. Странная вещь! Сколько раз потом мне в жизни ни приходилось слышать, что старуха сошлась с молодым или вышла замуж за молодого, или, наоборот, про старца и юную девицу, невольно вставал образ Медведевой в «Лесе», выплывавшей, не закрывая дверей, на сцену.
А вот величаво «выплыла» фрейлина Екатерины II, старуха Хлестова в «Горе от ума» Грибоедова. Да ведь это наша знакомая, это мать обер-гофмейстерины княгини Долгоруковой, гофмейстерины двора императора Александра III, не стеснявшейся при разъезде с царского бала усесться на ступенях лестницы и в ожидании своей кареты вступить в беседу с лакеями по поводу предстоящего урожая, не удостаивая в это время «кивнуть тупеем» министрам, ей не нравящимся, или кому-нибудь из важных дам петербургского света, они не «урожденные», а уродиться, по ее мнению, можно только в шестой или пятой княжеской родословной книге. Но Хлестова — Медведева — княгиня Долгорукова добрая. «Вели их накормить (арапку и собачку), от ужина сошли подачку» (слова Хлестовой). Любит невинную сплетню — «чужих имений мне ль не знать». Немного прижимиста: «Княгиня, карточный должок». Сострадательна: «А Чацкого мне жаль», и в душе снисходительна: «А ты, мой батюшка (Репетилов), неисправим, хоть брось».
Артистка давала живую Хлестову, одну из наших бабушек, одну их тех, от которых я лично слышал следующее определение бунта декабристов: «Нам было очень грустно, забрали всех наших бальных кавалеров».
Дальше о Медведевой. Иногда ей помогал материал (хорошие пьесы), но вот глупейшая («Осколки минувшего»), где Медведева — генеральша, крепостница и тиран. Ее единственный наследник, племянник, соблазняет красавицу дочь приживальщицы, хотя и хорошего дома, но бедной. И когда оскорбленная мать идет жаловаться, генеральша заявляет: «За обиду вам будет заплачено». — «А во сколько же, ваше превосходительство, вы цените обещание князя-племянника жениться?» Молния проходит по лицу Медведевой. Она медленно звонит, приказывает слуге «позвать молодого князя», тот является и Отвечает утвердительно на вопрос об обещании жениться. «Ступай, женись!» — с величественным жестом говорит Медведева.
Я вижу, я чувствую улыбку на устах моего читателя в описании сцены, которую теперь воздержится поставить мало-мальски приличный кинофабрикант. Но для генеральши Медведевой в этом — целая трагедия, ибо честь ее рода — сокровище, лелеемое веками. «Твой дед был лишен наследства, пахал землю, но женился на крепостной девке, раз он ей это сгоряча обещал». И она сама заставляет виновного жениться. Пускай читатель мне не верит, но в этом пошлейшем «ступай, женись!» Медведева умела найти что-то общее с гениальным местом у Шекспира, когда Лир изгоняет Корделию. Так она играла. Очень странно, что в молодости, на молодых ролях, Медведева не выделялась. Она «нашла себя» только в зрелом возрасте и в старости, когда стала исполнять, выражаясь по-жаргонному, «gran-dame».
Если вполне правильно сравнить Ермолову и ее творчество с Достоевским, Федотову с Ги де Мопассаном, то Медведева — это Микеланджело Малого театра. Медведева, как и Федотова, учила и наставляла многих, и насколько Федотова брала тонким умом, огромным вкусом, образованием и постоянной работой, настолько орудием Медведевой, даже в деле преподавания и указания, была интуиция, ибо широко образованной ее ни в коем случае назвать было нельзя.
Деятельность Медведевой была оценена не только Москвой, но и Александром III, неоднократно ее видевшим. В начале 90-х годов Медведева была вызвана в Петербург и принята императором в частной часовой аудиенции. Ей было дано звание заслуженной артистки, браслет с бриллиантами и портретом государя, который после аудиенции проводил ее до передней под руку, сказав на прощание, что он просит ее ввиду ее преклонного возраста играть по своему усмотрению и независимо от того, будет она играть или нет, сохранить пожизненно свой оклад.
Я лично думаю, что с этого момента коренным образом изменилось положение русского актера. Начальство призадумалось. «Служащие драмы» принимаются царем в часовой аудиенции, их сажают (директора театров — нет), награждают, как людей, имеющих государственные заслуги. Нечто небывалое! Бесспорно одно, что своей деятельностью, своим талантом Медведева первая достигла от верховной власти признания артиста видным и почтенным культурным деятелем и что пути назад, к пренебрежению и смотрению свысока, были разрушены. Вот дело рук Медведевой.
Из книги В.А. Нелидова «Театральная Москва. Сорок лет московских театров». М. «Материк», 2002.
Начать с того, что рода, не хочется говорить «жанра», артисток, подобных Медведевой, сейчас не существует.
Как всегда, возьмем свойства таланта, могущие подлежать критике. Современного зрителя озадачила бы повышенность тона, величественность манер, властный, низкий голос. Такой зритель, критикуя с налета, сказал бы: «театрально». И указал бы хотя на то, что за всю свою жизнь, выходя на сцену, она ни разу не открыла и не закрыла за собою дверей, ибо это перед выходом и уходом самой «Надежды Михайловны» почтительно проделывали двое рабочих, державших половинки дверей.
Я расскажу, почему мы видели не эту смешную сторону, возбуждавшую и тогда улыбку, а видели другое.
Вот «Лес» Островского и Медведева Гурмыжская. Она умерла в 1899 году, но образ этого чудовища сладострастия, прячущего свой порок даже от себя самой, — так он ужасен, — до сих пор еще стоит перед глазами. Даже старик Карамазов все-таки менее страшен, будучи, конечно, отвратительнее.
Особенно поражал в медведевском исполнении каждой роли диапазон, предоставляемый ею фантазии зрителя. Вам было ясно, что героиня пьесы не сразу дошла «до жизни такой». Возможно, что в молодости она только отличалась повышенной чувствительностью, быть может, не нашедшей законного удовлетворения, и что многое доброе было ей доступно. Но «лес» — лес невежества, грубости, пошлости опутал ее, она обросла дикой, непроницаемой корой сладострастия, и сквозь эту лесную кору уже ничего не пробьется. Остались внешние манеры дамы, барыни-помещицы, но это тем страшнее. Я опять повторю, что описать исполнения артиста на сцене вообще нельзя. Но холодом веяло от одной только мысли о «ночи на Брокене», предстоящей ее будущему мальчишке-супругу при одновременном чувстве удовлетворения, что юный негодяи понес достойную кару за продажу своей души плотоядной старухе. Странная вещь! Сколько раз потом мне в жизни ни приходилось слышать, что старуха сошлась с молодым или вышла замуж за молодого, или, наоборот, про старца и юную девицу, невольно вставал образ Медведевой в «Лесе», выплывавшей, не закрывая дверей, на сцену.
А вот величаво «выплыла» фрейлина Екатерины II, старуха Хлестова в «Горе от ума» Грибоедова. Да ведь это наша знакомая, это мать обер-гофмейстерины княгини Долгоруковой, гофмейстерины двора императора Александра III, не стеснявшейся при разъезде с царского бала усесться на ступенях лестницы и в ожидании своей кареты вступить в беседу с лакеями по поводу предстоящего урожая, не удостаивая в это время «кивнуть тупеем» министрам, ей не нравящимся, или кому-нибудь из важных дам петербургского света, они не «урожденные», а уродиться, по ее мнению, можно только в шестой или пятой княжеской родословной книге. Но Хлестова — Медведева — княгиня Долгорукова добрая. «Вели их накормить (арапку и собачку), от ужина сошли подачку» (слова Хлестовой). Любит невинную сплетню — «чужих имений мне ль не знать». Немного прижимиста: «Княгиня, карточный должок». Сострадательна: «А Чацкого мне жаль», и в душе снисходительна: «А ты, мой батюшка (Репетилов), неисправим, хоть брось».
Артистка давала живую Хлестову, одну из наших бабушек, одну их тех, от которых я лично слышал следующее определение бунта декабристов: «Нам было очень грустно, забрали всех наших бальных кавалеров».
Дальше о Медведевой. Иногда ей помогал материал (хорошие пьесы), но вот глупейшая («Осколки минувшего»), где Медведева — генеральша, крепостница и тиран. Ее единственный наследник, племянник, соблазняет красавицу дочь приживальщицы, хотя и хорошего дома, но бедной. И когда оскорбленная мать идет жаловаться, генеральша заявляет: «За обиду вам будет заплачено». — «А во сколько же, ваше превосходительство, вы цените обещание князя-племянника жениться?» Молния проходит по лицу Медведевой. Она медленно звонит, приказывает слуге «позвать молодого князя», тот является и Отвечает утвердительно на вопрос об обещании жениться. «Ступай, женись!» — с величественным жестом говорит Медведева.
Я вижу, я чувствую улыбку на устах моего читателя в описании сцены, которую теперь воздержится поставить мало-мальски приличный кинофабрикант. Но для генеральши Медведевой в этом — целая трагедия, ибо честь ее рода — сокровище, лелеемое веками. «Твой дед был лишен наследства, пахал землю, но женился на крепостной девке, раз он ей это сгоряча обещал». И она сама заставляет виновного жениться. Пускай читатель мне не верит, но в этом пошлейшем «ступай, женись!» Медведева умела найти что-то общее с гениальным местом у Шекспира, когда Лир изгоняет Корделию. Так она играла. Очень странно, что в молодости, на молодых ролях, Медведева не выделялась. Она «нашла себя» только в зрелом возрасте и в старости, когда стала исполнять, выражаясь по-жаргонному, «gran-dame».
Если вполне правильно сравнить Ермолову и ее творчество с Достоевским, Федотову с Ги де Мопассаном, то Медведева — это Микеланджело Малого театра. Медведева, как и Федотова, учила и наставляла многих, и насколько Федотова брала тонким умом, огромным вкусом, образованием и постоянной работой, настолько орудием Медведевой, даже в деле преподавания и указания, была интуиция, ибо широко образованной ее ни в коем случае назвать было нельзя.
Деятельность Медведевой была оценена не только Москвой, но и Александром III, неоднократно ее видевшим. В начале 90-х годов Медведева была вызвана в Петербург и принята императором в частной часовой аудиенции. Ей было дано звание заслуженной артистки, браслет с бриллиантами и портретом государя, который после аудиенции проводил ее до передней под руку, сказав на прощание, что он просит ее ввиду ее преклонного возраста играть по своему усмотрению и независимо от того, будет она играть или нет, сохранить пожизненно свой оклад.
Я лично думаю, что с этого момента коренным образом изменилось положение русского актера. Начальство призадумалось. «Служащие драмы» принимаются царем в часовой аудиенции, их сажают (директора театров — нет), награждают, как людей, имеющих государственные заслуги. Нечто небывалое! Бесспорно одно, что своей деятельностью, своим талантом Медведева первая достигла от верховной власти признания артиста видным и почтенным культурным деятелем и что пути назад, к пренебрежению и смотрению свысока, были разрушены. Вот дело рук Медведевой.
12.01.2002
Подробнее
ВЕРШИНЫ, ПОКОРЕННЫЕ ВАРПАХОВСКИМ
Режиссер Леонид Варпаховский относился к числу тех немногих счастливцев, для которых не составляло труда «дотянуть» текст собственной жизни до уровня созданных ими «текстов искусства».
ВЕРШИНЫ, ПОКОРЕННЫЕ ВАРПАХОВСКИМ
Режиссер Леонид Варпаховский относился к числу тех немногих счастливцев, для которых не составляло труда «дотянуть» текст собственной жизни до уровня созданных ими «текстов искусства». Варпаховский не только выжил в сталинских лагерях, но и умудрился ставить в барачно-лагерной обстановке спектакли. И не просто вульгарные агитки или развлекаловку для жен лагерного начальства, пробовавших себя в роли Салтычих, а подлинные произведения искусства, вроде «Похищения Елены» и «Травиаты». Более того, во время постановки «Травиаты» режиссера занимали не только оперные страсти: он влюбился в «крепостную» певицу, исполнявшую партию Виолетты, Иду Самуиловну Зискинд, и сумел сохранить эту любовь во внелагерном мире.
Словом, Борис Курицын, автор недавно вышедшей книги «На полпути к вершине», посвященной творческому и жизненному пути Варпаховского (Киев, Альтерпресс, 2001), не испытывал недостатка в ярком сюжетном материале. Но его интересовали по большей части не романные страсти, а творческое наследие Варпаховского, и именно поэтому, рассказывая о самых ярких жизненных коллизиях своего персонажа, Курицын предоставляет их детальную «раскрутку» романистам и сценаристам.
В итоге перед нами не романизированная биография, а исследование, поданное в научно-популярном ключе, автор зачастую жертвует литературными достоинствами книги ради исследовательских преимуществ. Поэтому его «непридуманные истории из жизни Л.Варпаховского» проигрывают в художественном отношении, но зато выигрывают как научно-популярный театроведческий текст. Правда, чтобы быть до конца последовательным, автору следовало бы выбрать в качестве подзаголовка своей книги не «непридуманные истории из жизни...», а «непридуманные истории из творческой биографии...»
Книга Б.Курицына стала итогом серьезной архивной работы, и в постскриптуме автор признается в том, что почти двадцать лет прошло с тех пор, как он впервые подошел «к двери с латунной табличкой, на которой было написано имя Варпаховский». Конечно, киевский период творчества Варпаховского и его работа в Театре русской драмы наиболее интересует исследователя. Оно и понятно: будучи завлитом Русской драмы, трудно не сосредоточить свое внимание в первую очередь на сотрудничестве Варпаховского именно с этим храмом Мельпомены.
В книге использованы фотоматериалы архивов семьи Варпаховских, Ю.Ткаченко, К.Питоевой, И.Павловой и самого автора, а также архива-музея Театра русской драмы. На обложке — сцены из спектаклей Варпаховского «На дне» и «Моральность пани Дульской», а на форзаце, как и полагается, Театр русской драмы. Даже в роли автора Курицын хранит верность родному «храму». Патриотизм превыше всего... Последнее, впрочем, подкрепляется тем, что предисловие к книге написал М.Резникович.
Почему же, собственно, «На полпути к вершине»? Выбор названия Курицын объясняет в постскриптуме: «Так уж случилось, что незадолго до своей смерти Леонид Викторович начал репетиции пьесы Питера Устинова «На полпути к вершине». Судьбе было угодно поставить точку в его жизни именно на этом названии. Не знаю, насколько это кому-то покажется символичным, но это было время, когда Леонид Викторович действительно был на полпути к вершине. Своей, одному ему известной вершине». Но тромб, «оторвавшийся в сосуде обмороженной на Колыме голени, поставил последнюю точку в его жизни».
Можно было бы сказать, что лагеря все-таки добили свою давнюю жертву, но на подобные обобщения автор не отваживается. Вообще о лагерном периоде творчества Варпаховского в книге говорится довольно осторожно — совсем не в духе Шаламова. Ужас происходившего выдают только цитаты из воспоминаний сына режиссера, Федора Варпаховского. Вот, например, одна из них: «По-видимому постановка («Травиаты». — Е.Р.) стала возможной только потому, что отцу удалось заинтересовать ею всесильную тогда начальницу магаданских лагерей Гридасову, новую жену начальника Дальстроя Никишева. Скромный лейтенант милиции, она неожиданно сделалась первой дамой Колымы, и ей льстило, что в «ее» театре будут петь оперу. (...) Когда отец сказал ей, что не представляет себе, где набрать хор, она его успокоила: «Не волнуйся, хором мы тебя обеспечим. На днях в лагерь привозят всю Эстонскую капеллу».
Книга Бориса Курицына рассказывает о многих покоренных Варпаховским вершинах. И, конечно, вызывает вполне понятную гордость тот факт, что на некоторые свои творческие выси режиссер взошел именно в Киеве. А киевлянам, да и не только им, будет интересно узнать о том, как именно эти вершины были покорены.
Елена РАСКИНА
«Зеркало недели», 12.01.2002
Режиссер Леонид Варпаховский относился к числу тех немногих счастливцев, для которых не составляло труда «дотянуть» текст собственной жизни до уровня созданных ими «текстов искусства». Варпаховский не только выжил в сталинских лагерях, но и умудрился ставить в барачно-лагерной обстановке спектакли. И не просто вульгарные агитки или развлекаловку для жен лагерного начальства, пробовавших себя в роли Салтычих, а подлинные произведения искусства, вроде «Похищения Елены» и «Травиаты». Более того, во время постановки «Травиаты» режиссера занимали не только оперные страсти: он влюбился в «крепостную» певицу, исполнявшую партию Виолетты, Иду Самуиловну Зискинд, и сумел сохранить эту любовь во внелагерном мире.
Словом, Борис Курицын, автор недавно вышедшей книги «На полпути к вершине», посвященной творческому и жизненному пути Варпаховского (Киев, Альтерпресс, 2001), не испытывал недостатка в ярком сюжетном материале. Но его интересовали по большей части не романные страсти, а творческое наследие Варпаховского, и именно поэтому, рассказывая о самых ярких жизненных коллизиях своего персонажа, Курицын предоставляет их детальную «раскрутку» романистам и сценаристам.
В итоге перед нами не романизированная биография, а исследование, поданное в научно-популярном ключе, автор зачастую жертвует литературными достоинствами книги ради исследовательских преимуществ. Поэтому его «непридуманные истории из жизни Л.Варпаховского» проигрывают в художественном отношении, но зато выигрывают как научно-популярный театроведческий текст. Правда, чтобы быть до конца последовательным, автору следовало бы выбрать в качестве подзаголовка своей книги не «непридуманные истории из жизни...», а «непридуманные истории из творческой биографии...»
Книга Б.Курицына стала итогом серьезной архивной работы, и в постскриптуме автор признается в том, что почти двадцать лет прошло с тех пор, как он впервые подошел «к двери с латунной табличкой, на которой было написано имя Варпаховский». Конечно, киевский период творчества Варпаховского и его работа в Театре русской драмы наиболее интересует исследователя. Оно и понятно: будучи завлитом Русской драмы, трудно не сосредоточить свое внимание в первую очередь на сотрудничестве Варпаховского именно с этим храмом Мельпомены.
В книге использованы фотоматериалы архивов семьи Варпаховских, Ю.Ткаченко, К.Питоевой, И.Павловой и самого автора, а также архива-музея Театра русской драмы. На обложке — сцены из спектаклей Варпаховского «На дне» и «Моральность пани Дульской», а на форзаце, как и полагается, Театр русской драмы. Даже в роли автора Курицын хранит верность родному «храму». Патриотизм превыше всего... Последнее, впрочем, подкрепляется тем, что предисловие к книге написал М.Резникович.
Почему же, собственно, «На полпути к вершине»? Выбор названия Курицын объясняет в постскриптуме: «Так уж случилось, что незадолго до своей смерти Леонид Викторович начал репетиции пьесы Питера Устинова «На полпути к вершине». Судьбе было угодно поставить точку в его жизни именно на этом названии. Не знаю, насколько это кому-то покажется символичным, но это было время, когда Леонид Викторович действительно был на полпути к вершине. Своей, одному ему известной вершине». Но тромб, «оторвавшийся в сосуде обмороженной на Колыме голени, поставил последнюю точку в его жизни».
Можно было бы сказать, что лагеря все-таки добили свою давнюю жертву, но на подобные обобщения автор не отваживается. Вообще о лагерном периоде творчества Варпаховского в книге говорится довольно осторожно — совсем не в духе Шаламова. Ужас происходившего выдают только цитаты из воспоминаний сына режиссера, Федора Варпаховского. Вот, например, одна из них: «По-видимому постановка («Травиаты». — Е.Р.) стала возможной только потому, что отцу удалось заинтересовать ею всесильную тогда начальницу магаданских лагерей Гридасову, новую жену начальника Дальстроя Никишева. Скромный лейтенант милиции, она неожиданно сделалась первой дамой Колымы, и ей льстило, что в «ее» театре будут петь оперу. (...) Когда отец сказал ей, что не представляет себе, где набрать хор, она его успокоила: «Не волнуйся, хором мы тебя обеспечим. На днях в лагерь привозят всю Эстонскую капеллу».
Книга Бориса Курицына рассказывает о многих покоренных Варпаховским вершинах. И, конечно, вызывает вполне понятную гордость тот факт, что на некоторые свои творческие выси режиссер взошел именно в Киеве. А киевлянам, да и не только им, будет интересно узнать о том, как именно эти вершины были покорены.
Елена РАСКИНА
«Зеркало недели», 12.01.2002
26.06.2002
Валерий Баринов, народный артист России: «Наше королевство потеряло принца» Когда уходит человек, иногда долго не верится — кажется, что сейчас он войдёт, улыбнётся, сядет... Присутствие такой личности, как Виталий, может быть незаметным,
Валерий Баринов, народный артист России: «Наше королевство потеряло принца»
Когда уходит человек, иногда долго не верится — кажется, что сейчас он войдёт, улыбнётся, сядет... Присутствие такой личности, как Виталий, может быть незаметным,
Когда уходит человек, иногда долго не верится — кажется, что сейчас он войдёт, улыбнётся, сядет... Присутствие такой личности, как Виталий, может быть незаметным,
26.06.2002
Евгения Глушенко «Он дал каждому из нас счастье» В спектакле «Мамуре» мы играли вместе, он Франкёра, я Мари-Жозеф. Главная героиня говорит: «На кладбище похоронят мои кости, а я останусь в сердце тех, кому была дорога». Виталий жив в нашей памяти, в н
Евгения Глушенко
«Он дал каждому из нас счастье»
В спектакле «Мамуре» мы играли вместе, он Франкёра, я Мари-Жозеф. Главная героиня говорит: «На кладбище похоронят мои кости, а я останусь в сердце тех, кому была дорога». Виталий жив в нашей памяти, в нашем сознании…
«Он дал каждому из нас счастье»
В спектакле «Мамуре» мы играли вместе, он Франкёра, я Мари-Жозеф. Главная героиня говорит: «На кладбище похоронят мои кости, а я останусь в сердце тех, кому была дорога». Виталий жив в нашей памяти, в нашем сознании…
25.06.2002
Обратная сторона Ватсона Виталий Соломин: «Как жить, если позавчера в мой дом подложили бомбу?..»
Обратная сторона Ватсона
Виталий Соломин: «Как жить, если позавчера в мой дом подложили бомбу?..»
Виталий Соломин: «Как жить, если позавчера в мой дом подложили бомбу?..»
25.06.2002
АЛЕКСАНДР КЛЮКВИН, ЗАСЛУЖЕННЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «Я ВСЮ ЖИЗНЬ ПЫТАЛСЯ ЕГО РАЗГАДАТЬ» Мы с ним знакомы больше 25 лет… Он хороший человек был. Виталий никогда не преподавал у меня, но я его считаю одним из своих учителей.
АЛЕКСАНДР КЛЮКВИН, ЗАСЛУЖЕННЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «Я ВСЮ ЖИЗНЬ ПЫТАЛСЯ ЕГО РАЗГАДАТЬ»
Мы с ним знакомы больше 25 лет… Он хороший человек был. Виталий никогда не преподавал у меня, но я его считаю одним из своих учителей.
Мы с ним знакомы больше 25 лет… Он хороший человек был. Виталий никогда не преподавал у меня, но я его считаю одним из своих учителей.
25.06.2002
ВЛАДИМИР ДУБРОВСКИЙ, ЗАСЛУЖЕННЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «У НЕГО УЧИЛАСЬ ГОГОЛЕВА» Более творческого человека я не встречал. Виталий с утра до вечера жил только искусством.
ВЛАДИМИР ДУБРОВСКИЙ, ЗАСЛУЖЕННЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «У НЕГО УЧИЛАСЬ ГОГОЛЕВА»
Более творческого человека я не встречал. Виталий с утра до вечера жил только искусством.
Более творческого человека я не встречал. Виталий с утра до вечера жил только искусством.
24.06.2002
ЛЮДМИЛА ТИТОВА, ЗАСЛУЖЕННАЯ АРТИСТКА РОССИИ: «НАМ ЕГО ВСЕГДА БЫЛО МАЛО»
ЛЮДМИЛА ТИТОВА, ЗАСЛУЖЕННАЯ АРТИСТКА РОССИИ: «НАМ ЕГО ВСЕГДА БЫЛО МАЛО»
Всё в нём вызывало восхищение: мужчины подражали и завидовали, женщины старались понравиться. Это человек с почти насильственным обаянием.
Всё в нём вызывало восхищение: мужчины подражали и завидовали, женщины старались понравиться. Это человек с почти насильственным обаянием.
24.06.2002
ВАСИЛИЙ БОЧКАРЕВ, НАРОДНЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «ОН ОБЕРЕГАЛ СВОЮ МЕЛОДИЮ» Виталий принадлежал к артистам игрового театра, взяв всё самое лучшее, что есть в Малом, что необходимо для современного актёра.
ВАСИЛИЙ БОЧКАРЕВ, НАРОДНЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «ОН ОБЕРЕГАЛ СВОЮ МЕЛОДИЮ»
Виталий принадлежал к артистам игрового театра, взяв всё самое лучшее, что есть в Малом, что необходимо для современного актёра.
Виталий принадлежал к артистам игрового театра, взяв всё самое лучшее, что есть в Малом, что необходимо для современного актёра.
24.06.2002
ЕЛЕНА САФОНОВА: «ВИТАЛИЙ ВСЕ ВРЕМЯ РОС»
Я благодарна Виталию, что он назвал меня в числе любимых партнеров.
22.06.2002
АЛЕКСАНДР ЕРМАКОВ, НАРОДНЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «ОН ОБЪЕДИНИЛ НАС В СЕМЬЮ» Моя первая роль в Малом театре, не считая вводов – это Фёдор в «Свадьбе Кречинского».
АЛЕКСАНДР ЕРМАКОВ, НАРОДНЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «ОН ОБЪЕДИНИЛ НАС В СЕМЬЮ»
Моя первая роль в Малом театре, не считая вводов – это Фёдор в «Свадьбе Кречинского».
Моя первая роль в Малом театре, не считая вводов – это Фёдор в «Свадьбе Кречинского».
21.06.2002
АЛЕКСАНДР ПОТАПОВ, НАРОДНЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «ЕГО ЖИЗНЬ – БОРЬБА ЗА СВОБОДУ»
Мы познакомились в театральном училище, Виталий был на курс старше меня.
21.06.2002
ТАТЬЯНА ПАНКОВА, НАРОДНАЯ АРТИСТКА РОССИИ: «ОН ДАРИЛ ПРАЗДНИК»
Я любила у него работать, потому что у Виталия была огромная фантазия и в то же время он принимал ваши идеи.
20.06.2002
«ДРУГОГО МАСТЕРА ДЛЯ НАС НЕ БУДЕТ»
Два года тому назад Анатолий Ромашин набрал актерский курс во Всероссийском Государственном Институте Кинематографии.
19.06.2002
ВИКТОР ПАВЛОВ О ВИТАЛИИ СОЛОМИНЕ Виталий очень серьёзно относился к учёбе, не пропускал никогда лекций, особенно по мастерству актёра – у него всегда было «хорошо» и «отлично».
ВИКТОР ПАВЛОВ О ВИТАЛИИ СОЛОМИНЕ
Виталий очень серьёзно относился к учёбе, не пропускал никогда лекций, особенно по мастерству актёра – у него всегда было «хорошо» и «отлично».
Виталий очень серьёзно относился к учёбе, не пропускал никогда лекций, особенно по мастерству актёра – у него всегда было «хорошо» и «отлично».
19.06.2002
ВИТАЛИЙ СОЛОМИН СКРЫВАЛ СВОИ БОЛЕЗНИ
И только незадолго до трагического инсульта сказал режиссеру: «Давай завтра дорепетируем. Что-то давление подскочило...» Сегодня Москва прощается с любимым актером...
19.06.2002
ВИТАЛИЙ СОЛОМИН: Я БЫВАЮ УПРЯМЫЙ, А ПОРОЮ — ВРЕДНЫЙ...
Интервью
Виталия Соломина я увидел первый раз в жизни. Звучит странно, но тем не менее это так.
Виталия Соломина я увидел первый раз в жизни. Звучит странно, но тем не менее это так.
08.05.2002
ИНТЕРВЬЮ ВАЛЕРИЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА БАРИНОВА ЖУРНАЛУ ТВ-ПАРК
В служебном фойе Валерий Баринов появился в костюме купца Щебнева: цилиндр, визитка... «Мое почтение, сударыня, не угодно ли пройти в гримуборную?»
01.05.2002
КАЖДЫЙ АКТЕР В ДУШЕ МЕЧТАЕТ ЧИТАТЬ ПУШКИНА
Сегодня среди тех, кто обращается к исполнению пушкинских стихов и прозы, — В.Лановой, С.Юрский, Ю.Авшаров. И вот новое поколение чтецов пополнил актер Малого театра Глеб Подгородинский.
01.02.2002
НАДЕЖДА МИХАЙЛОВНА МЕДВЕДЕВА
Из книги В.А. Нелидова «Театральная Москва. Сорок лет московских театров». М. «Материк», 2002.
12.01.2002
ВЕРШИНЫ, ПОКОРЕННЫЕ ВАРПАХОВСКИМ
Режиссер Леонид Варпаховский относился к числу тех немногих счастливцев, для которых не составляло труда «дотянуть» текст собственной жизни до уровня созданных ими «текстов искусства».
Художественный руководитель Малого театра —
народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Виртуальная экскурсия
Партнёры
О театре
Попечительский совет
Руководство театра
Актёры
Режиссеры
Художники
Оркестр
Репертуарный отдел
Режиссёрский отдел
Пресс-служба
Музейно-информационный центр
Художественно-постановочная часть
Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина
Филиал в Когалыме
Щепкинское училище
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2024 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнёры:
Информационная поддержка
