17.11.2003
Подробнее
ГАЛИНА МАНКЕ. НАЧАЛО. ИЗ ЩЕЛЫКОВСКИХ БАЕК
Спроси любого деревенского ребенка: «Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?»
И он ответит: «Отдыханцем».
И он ответит: «Отдыханцем».
Галина Манке. Начало. Из щелыковских баек
Спроси любого деревенского ребенка: «Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?»
И он ответит: «Отдыханцем».
В паспорте у дочери первого директора дома творчества «Щелыково» Галины Геннадиевны Манке значится: место рождения — деревня Щелыково. А эти фотографии — из ее семейного альбома.
Г. М. Вообще-то у меня в свидетельстве было написано д/о Щелыково Семеновско-Лапотного района Ивановской области. И мама, когда на меня сердилась, говорила: «Ну что с нее взять? Она ж из Семеновско-Лапотного!» Это наши милиционеры потом перепутали: написали вместо д/о — деревня. А Щелыково вовсе не деревней звалось — деревенькой.
Ю. М. В эту вот деревеньку, разоренное имение Островского, и отправился весной голодного 1928 года отважный человек — Геннадий Генрихович Манке?
Г. М. Было постановление Совнаркома, подписанное Луначарским: сделать Щелыково совхозом — домом отдыха Малого театра. 1928 год. В Москве — голод, карточки. Вот поэтому — совхоз, чтобы артистов накормить. Ну а дом отдыха — это понятно. «На царство» папу просил Пров Михайлович Садовский.
Разорение в Щелыкове было полное. В полуразрушенном Старом доме жили лесорубы вместе со скотиной — весна же, самый окот. А наше крестьянство испокон века во время окота коров да коз в избу забирает. Избой стал дом Островского. И Голубой дом был разрушен. Уникальную библиотеку Александра Николаевича отправили в губернию, и там она пропала. Мебель растащили крестьяне...
Восстановили и Старый, и Голубой дом, отмыли комнаты, поставили лежанки. В общем, все очень простенько. Столовую устроили на веранде Голубого, затянув ее тентами.
Ю. М. А летом 1928-го Геннадий Манке уже встречал первых отдыханцев.
Г. М. Артистов из Кинешмы доставляли на телегах. Отец выковал так называемые линейки: телеги с удобствами — скамейками. Они доезжали до смычки — тогда не ходил паром, а была смычка между берегами: большая деревянная баржа, которую передвигали по канату из Кинешмы в Заволжск. Сначала на нее запускали лошадей, потом люди заходили, усаживались на скамеечках по краям. На линейках добирались из Заволжска в Щелыково. Это уж после, года через два, отец приобрел полуторку. Крытый верх — роскошь! Все помещались. Народу-то немного приезжало — человек 30-40. Клубное было место. Наиболее именитые жили в Старом доме, потом в Голубом. Это позже, при совсем уж советской власти, привилось: в каждой комнате по четыре человека, а та публика к подобным вещам не привыкла и привыкать не собиралась. Поэтому у Пашенной была своя комната, у Садовских...
Ю. М. Пашенная, Рыжова, Садовские... Весь цвет Малого театра прибыл летним днем 1928 года в Щелыково из голодной Москвы. А местный люд посмотрел да покривился: «Бог мой, мы думали — это артисты, а это — оборванцы».
Г. М. Щелыковская традиция ходить в оборванном бытовала всегда. Например, у Пров Провыча Садовского на штанине была 21 дырка, и он за этим очень внимательно следил. Вообще, щелыковцы всячески сопротивлялись урбанистическим изыскам. Помню, папа приобрел в столице огромный стеклянный шар, решил украсить им клумбу перед Голубым домом: шар по центру, а вокруг цветы. Утром просыпается — цветы на месте, шара нет. Товарищи артисты сказали: «Нам цивилизация не нужна» — и... спустили этот шар в уборную.
Ю. М. А как появилось Шале?
Г. М. Отец перенес сарай, который стоял напротив дома Островского, и по собственным чертежам перестроил его. Сам и название придумал — Шале. Никто не знал, что это такое, а он знал. Шале в переводе — уединение. Там была изумительная рябиновая аллея, из этой рябины все щелыковцы делали знаменитое варенье с грецкими орехами. По старинному рецепту.
Ю. М. Если бы те, прежние, актеры-легенды Малого театра приехали сегодня в Щелыково, они бы наверняка решили, что карточная система добралась каким-то чудовищным образом и до Семеновско-Лапотного района. Парная телятина, мороженое, осетрина да белуга, черная икра к завтраку, клубника со взбитыми сливками на полдник — это все из того, прошлого щелыковского меню, которое так любовно и бережно составляла жена директора Клавдия Ксенофонтовна.
Г. М. Мама нашла хорошего повара в Москве. Его звали Серебряное Горло (будто бы болел он, и вставили ему вместо настоящей гортани серебряную трубку.) Очень интересный был повар. Служил еще у Николая Второго. А подавальщиц мама ходила выбирать по деревням — самых красивых девчонок. Возила их в Кинешму в парикмахерскую и к маникюрше, потому что считала: подавать «оборванцам» кушанья можно только хорошо ухоженными руками. Холодильников в то время в Щелыкове не водилось — были ледники. Один, большой — между Голубым и охотничьим домом, второй — около дома управляющего. А дальше шел огород, парники, теплица, еще Шателеновская, знаменитая белая малина, помидоры, картофельная плантация. Вера Николаевна Пашенная восторгалась: «Ах, какие цветы!» — и обрывала картошку себе на букеты. Был коровник, свинарник, курятник. Молоко, масло, сливки, фрукты, овощи, мясо — все свое. Правда, осетрину и черную икру доставляли из Кинешмы, а водку из Ивашево. Четвертями. Хлеб в Щелыково возить нужды не было. Поля свои: пшеница, рожь, ячмень, овес. На старой, еще «островской», мельнице мололи зерно. А хлеб пекла Лиза Беликова (Беликовы — вообще, один из самых старинных ще-лыковских родов). Мороженое тоже делали сами, в специальной «пушке», доставшейся отцу в наследство, кажется, от Шетеленов. В большую бочку набивали лед, в «пушку» — сливки и яйца, взбитые венчиками, а потом «пушку» долго крутили вручную в бочке со льдом, пока мороженое не замерзало. Молока было вдоволь. Отец купил большое стадо во главе с быком-производителем Федькой (этот Федька, кстати, однажды Анну Владимировну Дурову на рога поднял, она его укрощать решила, даром, что ли, Дурова!). В сепараторной взбивали сливочное масло и отправляли его потом мешками в Москву, в Малый театр. Карточки-то отменили только в 1934-м или 1935-м.
Ю. М. Сегодняшнее Щелыково рифмуется с ночными кострами, струями, купаньем голышом в утренней Куекше, августовской капустной «Аркадиадой»...
Г. М. Костры в Щелыкове были всегда, еще при Александре Николаевиче. Только это были цыганские костры. Приходил табор, располагался на берегу реки... Я хорошо помню, как сбежала однажды от няньки к такому костру, к цыганским песням. Струи тоже были, только деревянные, а купаться голышом очень любили Анна Владимировна Дурова и Вера Николаевна Пашенная. «Аркадиады», конечно, в 1928 году не было и быть не могло, но артисты ведь без капустников не могут! Придумали и день, и праздник. День — августовский, а праздник назывался «Вывоз ведьмы». Добывали телегу, украшали ее гирляндами из репейника. На облуч садилась «ведьма» в цилиндре и с хлыстом, остальные впрягались в эту телегу и катали ее по всему Щелыкову. Одной из «ведьм» однажды была Ирина Шаляпина. Я это помню — меня тогда послали репей собирать и телегу украшать. Нелегкое дело.
Ю. М. Каждый год, возвращаясь в Щелыково, мы будто возвращаемся к себе. Есть некая магия в этом намоленном месте, которая позволяет театральному люду отбросить шелуху городских условностей и обрести здесь покой, волю и даже счастье. Вот если бы еще можно было забраться в машину времени и отправиться туда, в прежнее Щелыково, когда все живы и молоды, и Геннадий Генрихович Манке не арестован и не умер в Магадане, и не замерз яблоневый сад у Старого дома, и Черный обрыв — ярко-красный от клубники, и музыка играет так весело, и давний щелыковский вечер плывет над Куекшей...
Беседу вела Юлия МАРИНОВА
«Театральная жизнь» № 6, 2003 г.
Спроси любого деревенского ребенка: «Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?»
И он ответит: «Отдыханцем».
В паспорте у дочери первого директора дома творчества «Щелыково» Галины Геннадиевны Манке значится: место рождения — деревня Щелыково. А эти фотографии — из ее семейного альбома.
Г. М. Вообще-то у меня в свидетельстве было написано д/о Щелыково Семеновско-Лапотного района Ивановской области. И мама, когда на меня сердилась, говорила: «Ну что с нее взять? Она ж из Семеновско-Лапотного!» Это наши милиционеры потом перепутали: написали вместо д/о — деревня. А Щелыково вовсе не деревней звалось — деревенькой.
Ю. М. В эту вот деревеньку, разоренное имение Островского, и отправился весной голодного 1928 года отважный человек — Геннадий Генрихович Манке?
Г. М. Было постановление Совнаркома, подписанное Луначарским: сделать Щелыково совхозом — домом отдыха Малого театра. 1928 год. В Москве — голод, карточки. Вот поэтому — совхоз, чтобы артистов накормить. Ну а дом отдыха — это понятно. «На царство» папу просил Пров Михайлович Садовский.
Разорение в Щелыкове было полное. В полуразрушенном Старом доме жили лесорубы вместе со скотиной — весна же, самый окот. А наше крестьянство испокон века во время окота коров да коз в избу забирает. Избой стал дом Островского. И Голубой дом был разрушен. Уникальную библиотеку Александра Николаевича отправили в губернию, и там она пропала. Мебель растащили крестьяне...
Восстановили и Старый, и Голубой дом, отмыли комнаты, поставили лежанки. В общем, все очень простенько. Столовую устроили на веранде Голубого, затянув ее тентами.
Ю. М. А летом 1928-го Геннадий Манке уже встречал первых отдыханцев.
Г. М. Артистов из Кинешмы доставляли на телегах. Отец выковал так называемые линейки: телеги с удобствами — скамейками. Они доезжали до смычки — тогда не ходил паром, а была смычка между берегами: большая деревянная баржа, которую передвигали по канату из Кинешмы в Заволжск. Сначала на нее запускали лошадей, потом люди заходили, усаживались на скамеечках по краям. На линейках добирались из Заволжска в Щелыково. Это уж после, года через два, отец приобрел полуторку. Крытый верх — роскошь! Все помещались. Народу-то немного приезжало — человек 30-40. Клубное было место. Наиболее именитые жили в Старом доме, потом в Голубом. Это позже, при совсем уж советской власти, привилось: в каждой комнате по четыре человека, а та публика к подобным вещам не привыкла и привыкать не собиралась. Поэтому у Пашенной была своя комната, у Садовских...
Ю. М. Пашенная, Рыжова, Садовские... Весь цвет Малого театра прибыл летним днем 1928 года в Щелыково из голодной Москвы. А местный люд посмотрел да покривился: «Бог мой, мы думали — это артисты, а это — оборванцы».
Г. М. Щелыковская традиция ходить в оборванном бытовала всегда. Например, у Пров Провыча Садовского на штанине была 21 дырка, и он за этим очень внимательно следил. Вообще, щелыковцы всячески сопротивлялись урбанистическим изыскам. Помню, папа приобрел в столице огромный стеклянный шар, решил украсить им клумбу перед Голубым домом: шар по центру, а вокруг цветы. Утром просыпается — цветы на месте, шара нет. Товарищи артисты сказали: «Нам цивилизация не нужна» — и... спустили этот шар в уборную.
Ю. М. А как появилось Шале?
Г. М. Отец перенес сарай, который стоял напротив дома Островского, и по собственным чертежам перестроил его. Сам и название придумал — Шале. Никто не знал, что это такое, а он знал. Шале в переводе — уединение. Там была изумительная рябиновая аллея, из этой рябины все щелыковцы делали знаменитое варенье с грецкими орехами. По старинному рецепту.
Ю. М. Если бы те, прежние, актеры-легенды Малого театра приехали сегодня в Щелыково, они бы наверняка решили, что карточная система добралась каким-то чудовищным образом и до Семеновско-Лапотного района. Парная телятина, мороженое, осетрина да белуга, черная икра к завтраку, клубника со взбитыми сливками на полдник — это все из того, прошлого щелыковского меню, которое так любовно и бережно составляла жена директора Клавдия Ксенофонтовна.
Г. М. Мама нашла хорошего повара в Москве. Его звали Серебряное Горло (будто бы болел он, и вставили ему вместо настоящей гортани серебряную трубку.) Очень интересный был повар. Служил еще у Николая Второго. А подавальщиц мама ходила выбирать по деревням — самых красивых девчонок. Возила их в Кинешму в парикмахерскую и к маникюрше, потому что считала: подавать «оборванцам» кушанья можно только хорошо ухоженными руками. Холодильников в то время в Щелыкове не водилось — были ледники. Один, большой — между Голубым и охотничьим домом, второй — около дома управляющего. А дальше шел огород, парники, теплица, еще Шателеновская, знаменитая белая малина, помидоры, картофельная плантация. Вера Николаевна Пашенная восторгалась: «Ах, какие цветы!» — и обрывала картошку себе на букеты. Был коровник, свинарник, курятник. Молоко, масло, сливки, фрукты, овощи, мясо — все свое. Правда, осетрину и черную икру доставляли из Кинешмы, а водку из Ивашево. Четвертями. Хлеб в Щелыково возить нужды не было. Поля свои: пшеница, рожь, ячмень, овес. На старой, еще «островской», мельнице мололи зерно. А хлеб пекла Лиза Беликова (Беликовы — вообще, один из самых старинных ще-лыковских родов). Мороженое тоже делали сами, в специальной «пушке», доставшейся отцу в наследство, кажется, от Шетеленов. В большую бочку набивали лед, в «пушку» — сливки и яйца, взбитые венчиками, а потом «пушку» долго крутили вручную в бочке со льдом, пока мороженое не замерзало. Молока было вдоволь. Отец купил большое стадо во главе с быком-производителем Федькой (этот Федька, кстати, однажды Анну Владимировну Дурову на рога поднял, она его укрощать решила, даром, что ли, Дурова!). В сепараторной взбивали сливочное масло и отправляли его потом мешками в Москву, в Малый театр. Карточки-то отменили только в 1934-м или 1935-м.
Ю. М. Сегодняшнее Щелыково рифмуется с ночными кострами, струями, купаньем голышом в утренней Куекше, августовской капустной «Аркадиадой»...
Г. М. Костры в Щелыкове были всегда, еще при Александре Николаевиче. Только это были цыганские костры. Приходил табор, располагался на берегу реки... Я хорошо помню, как сбежала однажды от няньки к такому костру, к цыганским песням. Струи тоже были, только деревянные, а купаться голышом очень любили Анна Владимировна Дурова и Вера Николаевна Пашенная. «Аркадиады», конечно, в 1928 году не было и быть не могло, но артисты ведь без капустников не могут! Придумали и день, и праздник. День — августовский, а праздник назывался «Вывоз ведьмы». Добывали телегу, украшали ее гирляндами из репейника. На облуч садилась «ведьма» в цилиндре и с хлыстом, остальные впрягались в эту телегу и катали ее по всему Щелыкову. Одной из «ведьм» однажды была Ирина Шаляпина. Я это помню — меня тогда послали репей собирать и телегу украшать. Нелегкое дело.
Ю. М. Каждый год, возвращаясь в Щелыково, мы будто возвращаемся к себе. Есть некая магия в этом намоленном месте, которая позволяет театральному люду отбросить шелуху городских условностей и обрести здесь покой, волю и даже счастье. Вот если бы еще можно было забраться в машину времени и отправиться туда, в прежнее Щелыково, когда все живы и молоды, и Геннадий Генрихович Манке не арестован и не умер в Магадане, и не замерз яблоневый сад у Старого дома, и Черный обрыв — ярко-красный от клубники, и музыка играет так весело, и давний щелыковский вечер плывет над Куекшей...
Беседу вела Юлия МАРИНОВА
«Театральная жизнь» № 6, 2003 г.
16.11.2003
Подробнее
Во главе национального достояния «Мне никогда не хотелось сыграть современника», — утверждает художественный руководитель Малого театра артист Юрий Соломин. Соломину первым удалось сыграть царского офицера как человека интеллигентного.
Во главе национального достояния
«Мне никогда не хотелось сыграть современника», — утверждает художественный руководитель Малого театра артист Юрий Соломин. Соломину первым удалось сыграть царского офицера как человека интеллигентного.
«Мне никогда не хотелось сыграть современника», — утверждает художественный руководитель Малого театра артист Юрий Соломин. Соломину первым удалось сыграть царского офицера как человека интеллигентного.
Во главе национального достояния
«Мне никогда не хотелось сыграть современника», — утверждает художественный руководитель Малого театра артист Юрий Соломин. Соломину первым удалось сыграть царского офицера как человека интеллигентного. После его исполнения роли последнего русского царя — человека с мягким голосом и несуетными манерами, покорного судьбе, но духовно не сломленного («...И Аз воздам», Малый театр), — стало возможным свободно обсуждать проблемы канонизации Николая II, до того чаще поминаемого как Кровавый. Известный своей принципиальностью и, по мнению многих, имеющий достаточно оснований не любить нынешнюю власть, Юрий Соломин тем не менее никогда не примыкал к оппозиционным «платформам». Юрий Мефодьевич Соломин родился 18 июня 1935 г. в Чите. В 1957 г. окончил Театральное училище имени М.С.Щепкина, принят в Малый театр, где работает по сей день. В театре сыграл Хлестакова, царя Федора, Сирано, Николая II, Войницкого, Тригорина и другие роли. С 1960 г. преподает в Училище имени Щепкина. Лауреат Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых (1971), 1-й премии КГБ за роль полковника Славина в телефильме «ТАСС уполномочен заявить...» (1985). Народный артист СССР. В 1988 г. становится художественным руководителем Малого театра. В 1990-1992 гг. — министр культуры РФ. В связи с этой должностью и прежде сыгранной актером ролью капитана Кольцова в фильме «Адъютант его превосходительства» в те годы ходила шутка, что Соломину удалось сыграть не только роль адъютанта, но также и «его превосходительства». Среди наиболее известных киноролей — Арсеньев в фильме Куросавы «Дерсу Узала», Телегин («Хождение по мукам»), Трактирщик («Обыкновенное чудо»).
- ВЫ СЛИШКОМ редко встречаетесь с журналистами, чтобы можно было отказаться от первого простого вопроса: откуда вы родом, Юрий Мефодьевич?
- На свет я появился в Чите, в 35-м. Отец и мать у меня были учителя музыки, оба поступали в консерваторию в Ленинграде и были приняты: отец по классу дирижирования и скрипки, а мама как вокалистка. Но мама получила осложнение после болезни и оглохла на одно ухо. Она вернулась в Читу, за ней поехал и отец, оставив учебу. И вот вдвоем остались с незаконченным высшим, хотя среднее образование получили в той же Чите. Оба были театралами, в городе действовал очень даже неплохой театр: во время войны туда выехало много видных актеров. Иван Александрович Любезнов рассказывал мне, что в Чите работала группа артистов из Театра сатиры и он в том числе. Родители занимались с детьми всю жизнь, прежде всего в Доме пионеров, через который я тоже прошел и благодарю судьбу, что общался с интересными ребятами. Не все из них стали артистами, но вышли оттуда и замечательные медики, и космические специалисты, достигшие высот в своем деле. Жизнь была тихая, это был тихий город. Я бы сказал, что в нем бродила старая культура: в Чите хватало сосланных туда людей, не со времен декабристов, конечно, а много позже. И это были образованные люди. Ох, если бы, как сегодня, я все это понимал тогда по-настоящему... Что сформировать поколение — это очень важно для дальнейших всяких дел.
У меня были очень хорошие учителя, начиная с моей первой учительницы, которая не оставляла нас на протяжении всех 10 лет обучения в школе. Мы поддерживали с нею связь через все десятилетия. Год назад она была жива, но уехала из Читы, я потерял ее след, где-то она в Новосибирске. Удивительно талантливый человек. Расскажу один эпизод. Я уже был артистом, приехал в Читу после первого года работы в театре и пришел к ней в школу. У нее был тогда, по-моему, 4-й класс. Зашел к ней на урок, она сказала: «Юра, посиди, посмотри на эту девочку и на этого мальчика». Я говорю: хорошо. Потом она мне рассказывает историю, которая произошла зимой. «Вхожу, — говорит, — в класс и чувствую: что-то стряслось, глаза у всех горят... И вдруг эта девочка встает и говорит: «Наталья Павловна, мне Вова Петров написал любовное письмо». Класс раскололся. Смотрю на Вову Петрова, у него вот-вот сердце разорвется, а девчоночка несет письмо и отдает мне. Что делать? Беру письмо: написано сердцем, хоть и коряво. Машинально взяла карандаш, начала исправлять, а сама думаю: как мне быть, потому что все ждут моей реакции. Говорю: написано грамотно, по русскому ставлю «4», а по литературе «5». Инцидент был снят». О ней можно рассказывать много. Мне везло на учителей. А знаете, чем был смотр художественной самодеятельности в таких небольших городах, как Чита? Это был праздник в городе. Болели родители, как за футбольную команду: за 4-ю школу, за 5-ю и т.д. Сколько людей участвовало в нем! И прежде всего родители шили костюмы, до отказа заполняли Дом офицеров, в котором обычно проходил смотр. Все это я вспоминаю с удовольствием, потому что дало мне возможность проверить себя и поверить в себя. Мои родители были, разумеется, в эпицентре этих смотров. Поэтому куда бы я не приходил и не приезжал, всюду вспоминали Зинаиду Ананьевну и Мефодия Викторовича. Приятно, что это не забывается. Естественно, семья была малообеспеченная. Плюс еще к тому приняла на себя все тяготы тех времен... Я только в конце 80-х узнал подробности заключения деда. Где он был с 37-го года, мы не знали: был «без права переписки». Оказывается, практически как забрали его, так его и не стало. Узнали об этом в 49-м, а до этого надеялись, что жив.
- А за что вашего деда посадили?
- За то, что сидел в 1905 году, за то, что сидел после.
Протоколы его допросов были напечатаны в газете «Забайкальский рабочий», а потом в «Совершенно секретно» и в газете «Щит и меч». Ни на один вопрос, какие ему были заданы, он не ответил положительно. И деда не стало. А я всю жизнь помню: мне около трех лет, какой-то праздник и дед — как в кадре из кино. Я все время сомневался, думал, что в кино это где-то видел или нафантазировал, как маленький ребенок выходит из двери в длинной рубашке, то бишь я, навстречу деду... И только в конце 80-х узнаю, что его арестовали 30 декабря. Да, был праздник, я теперь абсолютно верю: все, что помню, — не кино, не моя выдумка. Поэтому я со своей внучкой разговариваю очень серьезно: она все понимает, все запомнит. Семья на себе испытала многое: и из дома выселяли, и всегда жили в одной комнате, лишь перед самой смертью отец получил в Чите квартиру. Отца в городе знали, был он фигурой весьма заметной. Да и обладал он даром общительности. Любил кутнуть. (Смеется).
- Когда вы навсегда покинули Читу?
- В 1953-м. Закончил школу и сразу же отправил в Училище имени Щепкина все документы, не сделав даже никаких копий. Почему в Щепкинское училище? Когда-то увидел фильм «Малый театр и его мастера». Он был снят к 125-летию театра. Фильм потряс меня. Там показывали и училище, и преподавателей. Я все это хорошо запомнил и через несколько лет отправил все документы в Москву. Мать очень не хотела, чтобы я пошел в артисты. Очень. Хотела, чтобы я стал хирургом. А отец поддерживал меня. Он даже поехал со мной в Москву: отец подрабатывал в Доме культуры железнодорожников, и ему предоставили бесплатный билет. Кстати, и мне тоже. Особых денег в семье не было. А здесь случилось непредвиденное: у него все украли — документы, обратные железнодорожные билеты, партбилет (он потом всю жизнь мучился, его все вызывали и что-то выясняли). Да, все было украдено в скверике у Большого театра. Он обычно ждал там меня, пока я сдавал экзамены. К этому моменту я прошел два тура. Сидели мы с ним в скверике, горевали и думали: как быть и что делать? Билеты на обратную дорогу ему все же выписали. Встретил он какого-то знакомого на Ярославском вокзале, ходили вместе к железнодорожному начальству, звонили в Читу. Быстро прислали подтверждение. Курс в училище тогда набирала Вера Николаевна Пашенная. Я к ней поступал. Не знаю, как сложилось бы все дальше, если бы не отец и его сакраментальная фраза. Он сказал: «Иди к Пашенной, расскажи, что с нами случилось. Если она тебя берет, то пусть берет. Если нет, поедем обратно в Читу». Я был тихим парнем, хотя и вырос во дворе, и всякое бывало. Послушался отца и пошел. На мое счастье Вера Николаевна оказалась в институте. Секретарь Адель Яковлевна (потом она работала у Царева в театре), женщина солидная, всегда с папиросой, спрашивает:
«Что тебе, деточка?» — «Мне бы Веру Николаевну...». И она вызвала Веру Николаевну. Пашенная вышла: «Кто меня спрашивает?» Я ей все рассказал и, как отец меня учил, добавил: «Если берете, то берите, или я уеду в Читу». Она подумала и ответила: «Оставайся».Я отношусь к ней трепетно. Она никого не баловала. Теперь-то я понимаю, что Вера Николаевна относилась ко мне неплохо все четыре года, которые я учился. И уже после ее смерти, где-то в 70-е, 80-е, стал узнавать подробности о себе от людей (от Бондарчука, от Анненского, у которого я снялся в первом фильме, — оказывается, она меня рекомендовала ему). Спрашивал Бондарчука, — я пробовался у него в «Войне и мире»: каким образом он узнал обо мне? Сергей Федорович говорит: «Вера Николаевна...» И вот через годы и десятилетия (а ее не стало в 62-м) начинаешь узнавать, как много другой человек сделал для тебя... Очень многим она помогала. Я начал с ее легкой руки.
- Когда вы стали художественным руководителем, то, говорят, довольно болезненно реагировали на критику, звонили в редакции, пытались отвечать на какие-то недоброжелательные рецензии. Каково сегодня ваше отношение к критике, к отрицательным рецензиям и неэтичным, на ваш взгляд, высказываниям по адресу Малого театра?
- Конечно, это у меня прошло. Потому что понял, что всем надо жить, зарабатывать деньги. У критиков тоже дети. Сегодня, как мне представляется, нужна либо клубничка с клюквочкой, либо какие-то острые моменты, которые вызывали бы читательский интерес — положительный или отрицательный. Я успокоился, а тогда все только начиналось. И если бы лично обо мне написали, скажем: «Соломин плохой артист», — наверное, я поплакался бы дома в жилетку жены, услышал в ответ, что я хороший, и успокоился бы. Но задевали-то Малый театр и, на мой взгляд, задевали несправедливо, недостойно и неблагородно. Помните, в частности, такое: «Вышел указ президента о Малом театре и прачечных». Можно ли так писать? Во-первых, это неуважение к президенту, во-вторых, я не против прачечных, но при чем тут они? Подтекст этой фразы вряд ли необходимо пояснять. Естественно, это и побуждало меня в свое время реагировать таким образом. Я был и неопытным, и наивным, да и сама профессия поощряла идти на контакты с журналистами. Но вот однажды опубликовали мое интервью, которого я не давал, был всего лишь краткий разговор по телефону, вырвали из контекста несколько фраз, придали им другой смысл и поссорили меня с разными людьми; с тех пор я стал осторожен. Когда-то, еще в старые времена, я не понимал, почему немало актеров не хочет давать интервью и т.п. Много лет назад я снимался в фильме Калатозова «Красная палатка». Съемки шли в Италии. Провести вечер с нами приехала из Швейцарии Брижит Бардо. Пригласила нашу труппу к себе на виллу. Очень удивила нас тогда охрана этой виллы. Но ее ведь постоянно преследовали журналисты... И как преследовали! Как высмеивали!
- Юрий Мефодьевич, в середине прошлого века была популярна эпиграмма на театральных критиков:
«Свежим воздухом дыши
Без особенных претензий.
Если глуп, так не пиши,
А особенно рецензий».
- Я не против критики, даже самой острой (смеется). Важно, чтобы она тешила не только нескольких друзей этого критика. Которые посмеются и скажут: «Ну ты и дал, молодец». А для чего это? Говоря словами Станиславского, я не вижу «сквозной темы». Поэтому, честно говоря, особо и не читаю. Приятно, когда тебя хвалят, а когда бранят, два дня чувствуешь себя не в духе... Это чеховские слова...
Расскажу об одном случае. Какая-то журналистка, как мне рассказывали потом, начинающая, походя лягнула однажды нашу молодую актрису за ее «говор». Пожалуй, он у нее есть — еле уловимый, сибирский. Но он у каждого есть, у меня тоже. Но рецензентка намекнула на «хохлацкий говор». Актриса не могла несколько дней работать. Если бы актриса плохо играла, если бы у нее не было сердца, если бы зрительный зал ей не аплодировал и не плакал, тогда бы я первый сказал, что тут что-то не то. Но ведь этого нет. А то, что говор, — ничего страшного, пройдет. Да и говора-то, повторяю, нет, есть небольшой акцент. Но тогда давайте Джигарханяна критиковать, еще кое-кого...
- Вы стали художественным руководителем еще в советские годы.
Была другая экономическая ситуация. А сегодня никто не хочет быть даже главным режиссером. Говорят, в Москве нет ни одного главного режиссера моложе 50 лет. Некоторым предлагали — не хотят. Никто не хочет брать на себя такую ответственность. Скажите, не жалеете ли вы, что такую большую часть жизни отнимает у вас «художественное руководство»?
- Вы затронули мое самое больное место. Разумеется, мне прежде всего хочется играть, поскольку я артист. С годами роли уходят. Их очень много, ох, как много ушло за эти почти 10 лет. Естественно, мне хотелось бы спокойно работать в театре, принимать цветы от зрителей, а не оставаться здесь после спектакля решать различные вопросы. Конечно, я имел бы меньше врагов и среди критиков, и среди вышестоящих организаций. Когда я был только артистом, когда я только снимался и играл, обо мне хорошо писали и говорили. Но как только ты становишься человеком, за спиной которого стоит еще шестьсот, то естественно, что либо ты ведущий и отвечаешь за всех, либо ты выскочка. Я горжусь, что меня выбрал коллектив. Это первый раз за всю 200-летнюю историю нашего театра. Меня сначала выбрали председателем художественного совета, а потом — художественным руководителем. И тут же я распустил художественный совет (смеется). Почему? Я тогда честно сказал: если выбираете, если доверяете, то никакой художественный совет не нужен. Если будет плохо, выберите другого. Это было в 1989 году. Я уже тогда думал несколько иными категориями. Например, не мог понять — и заявлял об этом и в Министерстве культуры СССР, и в других инстанциях: почему в России не может быть национального театра?
Мне хотелось, чтобы в России был такой театр и, естественно, Малый. Наш театр когда-то имел статус императорского, я шел от него, но слово «императорский» нельзя было тогда произносить, поэтому я говорил о национальном театре. Я не мог понять, почему во всех республиках были национальные театры. Так они и назывались. А у нас в России... у нас даже своего ЦК партии не было, российской Академии наук не было. Я и тогда недоумевал, почему мы должны ставить современные пьесы, если их нет. Зачем нас заставлять делать это? В этом кабинете заседал художественный совет, и я был его членом от молодежи. Удивлялся, когда великие артисты, давая интервью, говорили, что им так хочется сыграть современника. А мне никогда не хотелось сыграть современника. Я и есть свой современник, живу в Бескудникове, езжу на троллейбусе. Мне это неинтересно. Если вдруг появляется сильная пьеса на современную тему, то, безусловно, это другое дело, а ставить нечто современное, лишь бы только оставить... Сейчас многие забыли, сколько театров в те годы выскочили на этом. Я, повторяю, не мог понять и постоянно спрашивал: «А почему нельзя классику?» И эта мечта стала осуществляться, когда в 1989 году мы решили, что на этой сцене будем ставить только классические вещи. Для этого у нас обширный портфель — русская и западная классика. Пожалуйста, выбирай любое. Были бы средства, режиссеры и актеры. С тех пор, за 10 лет, мы очистили репертуар. Похоже, начался какой-то новый этап в жизни Малого. Не хочу утверждать, что с этого момента мы делаем все только по-новому. Ничего подобного. В театре всегда шло какое-то обновление. Просто на моих коллег и меня выпало время, когда можно было сделать это. Единственный спектакль, который мы поставили вне этих рамок, — а я считаю, что это тоже классика — «Пир победителей» Солженицына.
- Почему спектакль быстро сошел? Как государственник, как патриот Солженицын должен быть близок вам. Премьера прошла успешно...
- Он не быстро сошел. Три года достаточный срок. Добавьте к этому замены некоторых актеров и тому подобное. За спектаклем надо было следить, надо вводить актеров, как только начинают делать ему инъекции, он становится неживым, а Борис Морозов пошел на повышение в Театр Российской Армии.
- Говорят, Морозов долго ждал, что ему предложат место главного режиссера. Но не дождался и ушел в Театр Российской Армии. У вас так и нет главного режиссера. Это принципиальная позиция — не иметь в Малом главного режиссера?
- Не хотел бы касаться некоторых подробностей, но все не так.
С Борисом мы в хороших отношениях. Ему было сказано: «Боря, подожди чуточку, совсем немножко». Почему? Вы знаете, что такое художественный руководитель? Это человек, отвечающий за репертуар и за все. Чтобы стабилизировать театр, надо было открывать двери в разные инстанции, чего он не смог сделать. Все условия для его работы — и вы наверняка можете знать это — были предоставлены. И материально, и по всем другим статьям он был выше других режиссеров, заслуженных деятелей, а он тогда еще не имел звания. Другие тоже ставили удачные, хорошие спектакли, но ему был предоставлен более широкий плацдарм для деятельности. Это о чем-то говорит? Слухи, которые ходят, неверны. И ушел он не поэтому. А вот почему, — вы уже с ним говорите.
- Было время, когда в Малом работали не только Морозов, но и Борис Львов-Анохин, и Леонид Хейфец. Все — сильные режиссеры. Нынешние уступают им. Вы считаете, что сильная режиссура не нужна Малому? И достаточно просто развести актеров, дать им свободу для творческого самовыражения?
- Это в корне неправильная позиция критики. Речь идет о так называемой актерской режиссуре. Я ее представитель. Также могу назвать представителей актерской режиссуры: это Станиславский, Мейерхольд, Вахтангов, Вивьен, Завадский, Рубен Симонов, Олег Ефремов, Галина Волчек, Игорь Горбачев... Не было бы таких режиссеров никогда, если бы каждый из них не был бы прежде актером. Любую профессию нужно знать. Доверят ли полостную операцию врачу, который только-только со студенческой скамьи? Нет, он должен «попахать», он должен изучить, что это такое. А режиссеры, закончив определенный институт сразу после школы или после какого-либо вуза, считают, что они все знают. Я категорически против этого. Почему-то на Западе эта проблема никого не волнует. И никто не против того, чтобы актер, если он захотел и может, ставил спектакль. Никто ведь не хочет ставить плохо.
Это — надуманная проблема. У того же Виталия Иванова несколько лет идет прекрасный спектакль «Волки и овцы». Спектакль «держит» стоимость билетов, зритель идет на него. А кто в конечном итоге определяет успех спектакля — зрители или два-три критика? У нас был прекрасный артист Владиславский Владимир Александрович. Он был когда-то провинциальным актером, потом работал у Корша. Когда мы с ним играли в филиале, он все время заходил в кассу, и я как-то тоже зашел, чтобы купить билеты. И вот Владиславский говорит мне:«Деточка, Корш всегда заходил в кассу и спрашивал: «Как у вас сегодня?» Корш понимал, кто определяет успех спектакля, — зритель. Для кого мы работаем, елки-палки?!» Я, наверное, скоро заговорю другими словами... Почему мне доказывают, что она, критика, понимает, а три миллиона человек не понимают? Потому что те закончили определенный институт? Поймите, я не злой. Мне хочется иногда выйти на улицу и крикнуть: «Вы что, не понимаете, что пилите сук, на котором сидите?» Я с голоду не умру. Меня прокормит зритель. Это я вам точно говорю. Хотите со мной на рынок пойти? С меня денег не берут. Я в рыночной экономике давно. Когда я еще снимался 20-30 лет назад, уже тогда мы были в рыночной экономике: либо я соглашался на ставку 16-50, либо нахально говорил: «Нет, дайте мне 25». И мне давали. Вот и все. Рыночной экономикой нас не запугать. Нас — это большую группу прежде всего московских и ленинградских актеров. У нас же сейчас раздаются ярлыки: этот режиссер поднимается, а другой — нет. У нас 30 лет работают в Малом Иванов и Бейлис. Ставили спектакли Ильинский, Любезнов, Доронин, Жаров. Не буду всех перечислять. Кому-то не нравится Бейлис. Допустим, фамилия кому-то не нравится. Но Иванов-то... И у того и у другого спектакли идут десятками лет. Напишите, допустим, что это плохо потому-то и потому-то, без концепции и так далее. Концепция, конечно, необходима. Но именно через актера идет восприятие всех этих концепций. Согласен с Константином Сергеевичем, что режиссер должен умереть в артисте. Режиссер должен быть прежде всего доброжелательным педагогом. Актер чувствует все: не так посмотришь, не так закуришь. И сутки будет ходить и думать: что-то не так. А оказывается, у режиссера просто желудок болел. Борис Андреевич Бабочкин на репетиции иногда садился боком к сцене и все лицо закрывал ладонью. «Что-то не так?» — спрашивали его. «Да нет, все так». Но артист сутки переживает. Как только артист прорывается и становится независимым, он артист. А когда из нас лепят... Я против того, чтобы артист был материалом для лепки. Против.
- Малый театр действительно не носит официального звания национального. Но исторически в СССР — а теперь в России — существовали и существуют два национальных театра, две театральные школы — школа Малого и школа Художественного. Казалось, рассчитанный на долгие годы жизни, Художественный театр, как нам кажется, довольно быстро прошел свою историю. Разделился надвое, в год своего столетия четыре с лишним месяца не играет. А Малый театр, пережив тоталитарную систему, сохранил свои великие традиции. В чем секрет такой жизнестойкости?
- На мой взгляд, единственный национальный театр был, есть и будет — Малый театр. Второго национального театра быть не может. Это нечто другое. Почему выжил? Потому что существует определенная традиция и школа. Вы знаете, что Станиславский ходил в Малый. Учился у его актеров. Великий человек, я к нему отношусь с огромным уважением. Впрочем как и к актерам из других театров. Но не могу не вспомнить и Михаила Ивановича Царева, а это был хитрый человек, дипломат. Было время, когда требовали обновлять театры и сокращать коллективы на 25 процентов. Все делали это. Царев ни одного человека не убрал из театра по этим постановлениям. Вот тут стоял стол, заседал совет, и в самом конце, когда уже все расходились, председатель спрашивал (изображает председателя и Царева и их манеру говорить): «Есть еще одно предписание из министерства, но трудно... 25 процентов... надо, так сказать, на конкурс. Ну, как мы, Михаил Иванович? Может быть, подождем?» «Хорошо, подождем», — отвечал Михаил Иванович. И так тянулось годами. Не буду перечислять всех режиссеров. К примеру, тот же Леонид Хейфец. Когда ему было очень плохо и в Театре Советской Армии у него был очень сложный момент, его взял под свое крыло Малый театр под руководством Царева. Когда Леонид Варпаховский пришел из мест не столь отдаленных и мыкался, его взял Малый театр. И он стал тем Варпаховским, которого мы знаем и уважаем. Когда Львов-Анохин пришел в Малый театр, этому тоже предшествовали разные сложности, и он многие годы не ставил, а только писал. Кто его пригрел? Царев, Малый театр. Свои лучшие работы, особенно за последний год, Львов-Анохин поставил здесь... Это все забывают почему-то. Я не слышал, чтобы кто-то был уволен тогда за пьянство. Это не анекдот, а правда: сюда, в этот кабинет, приходили и говорили: «Михаил Иванович, там на четвертом этаже пьют — тот-то и тот-то». «Да, — вскрикивал Царев, — безобразие!» И в присутствии посетителя снимал трубку и звонил: «Александр Егорович, — а это зав. труппой, его близкий друг, — какое там у вас безобразие? Пьют!» И называл по фамилиям. «Я сейчас иду туда, прекратите это!». Царев знал, что Александр Егорович на 100 метров ближе к «этому безобразию», что он добежит и предупредит артистов. Царев шел, разгневанный, к уборной, открывал, а там никого нет. Это же все поступки. Царев всегда говорил (изображает Царева): «Малый театр — корабль большой. Пока мы его развернем направо, все изменится. Пока — налево, то... Поэтому мы идем вперед». Он не поворачивался ни направо, ни налево, шел своим курсом и по возможности что-то ставил. Или, наоборот, не ставил пьесы, которые навязывались ему. Я еще застал, когда «не рекомендовали». Сейчас, правда, это любят делать демократы. Мне «не рекомендовали» и Солженицына ставить.
Да, при Цареве ставилось и «рекомендованное». А кто не ставил? Назовите мне хотя бы один театр из самых известнейших сегодня, который бы не ставил пьес о том времени и о себе. Причем они ставили больше и получали премии. Ведь давали за лучшее произведение того времени. Нахватали тогда. А мы ставили как можно хуже. И званий лауреатов за это не получали. ...У нас в театре существует это — «вперед». Все наши собрания я заканчиваю словами: «Вперед!» Лучше и больше не скажешь.
- У Ахматовой есть стихи: «И мы сохраним тебя, русская речь, великое русское слово». Написано в начале войны, когда действительно нависла опасность. Сейчас эта опасность другая, но не менее страшная. Малый театр, кажется, единственное место, где так говорят по-русски, так посылают реплику в зал и можно услышать такое качество речи. Как вам удается сохранять эти традиции, как вы учите?
- Вы практически и ответили на вопрос: учим. В училище преподают актеры и педагоги, которые его и заканчивали, которые работали с актерами, ставшими славой нашей театральной истории. Разве можно было сказать в то время, что русская речь плоха в других театрах? Она была на отличном уровне. А потом с появлением сленгов, жаргонов в драматургии и с увлечением театров этой драматургией все стало как бы наоборот. Я не мог понять, почему это происходит. Вот посмотрите в американских фильмах: там самые что ни на есть звезды так говорят, что запятую слышно. Немцы, французы, итальянцы — любят свою речь. А нас почему-то приучили не любить. Артистов нашего театра, помню, критиковали: «В Малом театре они все кричат». Но разве я сейчас кричу? Ничего подобного, я могу сутки так разговаривать. Я просто как собака натасканная. Меня выучили так.
Послушайте, какая музыка в любой фразе Островского, ее произнести-то сейчас одно удовольствие. Или Чехова возьмите. Какое построение фразы! Раньше их речь была эталоном во всех театрах. Помню, Доронин говорил: «У меня хрипатый голос, у меня в голосе должна быть биография»(смеется). Чем хрипатей, тем больше биография... Кстати, не такой уж хрипатый был у него голос. Эталон в театрах пропал. Почему у нас он еще задержался? Потому что в художественном совете была Гоголева, Ильинский... Кто лучше Ильинского читал? Вот вам и эталон. Любезнов. Кто лучше Любезнова читал на эстраде басни? Это же классика. Эталон передавался Гоголевой от Пашенной, Пашенной от Ермоловой. Кто-то может сказать: но сегодня у вас мало таких величин или даже совсем нет. Пройдет 40 лет, и эталоном будут называть артистов, которые живут и работают на сцене Малого театра. Благодарю за вопрос: он очень важный.
- На вступительных экзаменах в Щепкинское этот фактор, наверное, учитывается...
- Все начинается со школы. И, естественно, мы за этим следим.
Кто присутствует сейчас на сдаче экзаменов у нас? Панкова Татьяна Петровна. Кто в России говорит лучше, чем Панкова? Нету. Самойлов Евгений Валерьянович с прекрасной речью. Вот почему они у нас председатели экзаменационной комиссии. Н.А.Анненков, которому сейчас 98 лет, еще год назад заходил и начинал пояснять, как нужно выстраивать фразу, чтобы был смысл: «Не надо, Юра, выдавать темперамент. Смыслово надо фразу эту построить. Она же написана у Островского». В училище, где я тоже работаю, студенты самостоятельно делают монологи из русской и западной драматургии. Из «Электры», «Федры», «Сида» — это монологи, которые не может произнести человек, если у него проблемы с дыханием и речевым аппаратом. Конечно, можно произнести и еле слышно, медленно: «Ах, сын мой...» Это, пожалуй, можно было бы даже назвать современным решением. Но авторы этого не писали. Я за экологию драматургии. Я за сохранение того, что было написано Островским, Фонвизиным, Грибоедовым, Достоевским, Чеховым. Да, языковое загрязнение приобретает чудовищные масштабы. Если с детства тебя на поставили правильно на ноги, не научили, то беда. Все надо делать со школы. Имею в виду школу не театральную, а общеобразовательную. Когда я мальчишкой приехал сюда поступать и читал стихи, меня спрашивали: «Еще можете?» Конечно, мог, в школе учили — и Пушкина, и Лермонтова, и Тургенева... Сейчас этого нет. Так вправе ли требовать от детей, чтобы они говорили правильно?
- Юрий Мефодьевич, конечно, можно сохранять русскую речь, стараться от поколения к поколению передавать живое слово и очистить репертуар, оставив в нем только классику, но от того, что происходит в мире, за этим окном, вы никогда и ничем не отгородитесь. Душа-то болит подчас, верно?
- Болит. И не подчас, а подолгу.
- Почему и от чего?
- Мы не плачемся. У всех положение тяжелое, потому что мы бюджетники. Два года практически содержим весь дом. Из бюджета получаем только на зарплату. Нам не додали за два года большие деньги. Я говорю в министерстве: вот вы заседаете, принимаете бюджет, беседуете с министром финансов, так решите точно, на сколько зарубите — на 50%, на 30%, на 70%. Но то, что положено, те же 10%, отдайте нам, потому что мы не шараш-монтаж, не какая-то частная лавочка, мы же имеем статус национального достояния. Почему, например, милиция у нас при входе? Отвинчивали и уносили уникальнейшие бра, а это все надо сохранить. Два года не идут деньги на ремонт здания, на выпуски спектаклей, на оплату воды, канализацию, охрану... У меня и сейчас лежит письмо, в котором нас в последний раз предупреждают...
В жизни я часто повторял: «Хочу работать в хорошем театре, хочу работать в хороших спектаклях, у хороших режиссеров». Теперь я говорю: «Хочу жить в хорошей стране. Для этого у нас все есть». В прошлые годы я нередко приезжал в Читу, встречался с друзьями. Один из них — он занимал видный пост в области — почему-то таскал меня по лагерям. В один лагерь приехали, там висит красивая стенгазета «Они мешают нам жить!» (смеется). Так вот просто: «Они мешают нам жить». Я не могу понять, почему нельзя убрать всех этих людей, которые мешают жить. Убежден, их можно убрать, и так, чтобы не переводить с одной должности на другую, из одного министерства в другое, потому что там они так же будут мешать нам жить. Надо решать цивилизованно, но твердо. К сожалению, у нас сплошные перестановки. К чему это привело? К цинизму, черному юмору. Это все даже вылилось в анекдотическую программу на телевидении. Талантливую, безусловно. Но сколько можно находиться под пятой городничего в гоголевском «Ревизоре». «Над кем смеетесь? Над собой смеетесь». Мы все время над собой смеемся. Хуже того, у нас в последнее время появилась отвратительная черта — унизить себя.
- Ну вы же со сцены в «Царе Федоре» произносите удивительно современные слова: «Мое такое разуменье шурин: Нам делать так, чтоб на Руси у нас Привольней было жить, чем у чужих; Так незачем от нас и бегать будет». Но бегают и до сих пор. Не от такой ли жизни и все негативные качества, о которых вы говорите?
- Значит, что-то непривольно. То есть, может быть, и привольно, но не тем людям.
- Как вы сами чувствуете, что мы за последние десять лет потеряли, а что приобрели?
- В двух словах: приобрели свободу. Что потеряли? (Долгая пауза.) Гордость. Мы были гордый народ, я имею в виду все народы, населяющие Россию. Да, у нас многого не было. Плохого хватало, и я не хотел бы, чтобы все это вернулось. Но и не хотел бы, чтобы продолжалось то, что мы имеем сегодня. Замечаю, что дети уже другие. С самого раннего возраста идет расслоение людей. Не знаю, как по другим профессиям, но вот уже третий год в театральные вузы стремятся поступить все больше юношей и девушек, хотя наплыв и меньше, чем 10-15 лет назад. Но кто не приезжает? Не приезжает Дальний Восток, не приезжает Восточная Сибирь, отдаленные районы. Денег нет. Говорят: «Есть талант, он везде пробьется». Не согласен. Сейчас не пробьется. Таланту надо всегда помогать, а сегодня — тем более. Когда-то мне помогала Вера Николаевна Пашенная, другие актеры. Помогали советом, говорили: «Деточка, тебе надо бы это поправить, а это сделать вот так-то». Когда в 65-м году я вышел в роли Хлестакова, Городничего играл Ильинский, Почтмейстера — Бабочкин, Землянику — Хохряков, Ляпкина — Владиславский. Все они мне помогали. Конечно, такое окружение тащило меня. И та же Гоголева, и Царев — они всем помогали. Я человек мягкий, но ершистый. С Михаилом Ивановичем Царевым все время находился в оппозиции. Но когда возникал вопрос, кому помочь с квартирой, он говорил: «Соломину». Я неверующий человек. Но мне хочется быть верующим. Верю, что что-то есть. Очень хочется верить, что за добро воздастся, а за зло накажется.
1996 год.
«Мне никогда не хотелось сыграть современника», — утверждает художественный руководитель Малого театра артист Юрий Соломин. Соломину первым удалось сыграть царского офицера как человека интеллигентного. После его исполнения роли последнего русского царя — человека с мягким голосом и несуетными манерами, покорного судьбе, но духовно не сломленного («...И Аз воздам», Малый театр), — стало возможным свободно обсуждать проблемы канонизации Николая II, до того чаще поминаемого как Кровавый. Известный своей принципиальностью и, по мнению многих, имеющий достаточно оснований не любить нынешнюю власть, Юрий Соломин тем не менее никогда не примыкал к оппозиционным «платформам». Юрий Мефодьевич Соломин родился 18 июня 1935 г. в Чите. В 1957 г. окончил Театральное училище имени М.С.Щепкина, принят в Малый театр, где работает по сей день. В театре сыграл Хлестакова, царя Федора, Сирано, Николая II, Войницкого, Тригорина и другие роли. С 1960 г. преподает в Училище имени Щепкина. Лауреат Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых (1971), 1-й премии КГБ за роль полковника Славина в телефильме «ТАСС уполномочен заявить...» (1985). Народный артист СССР. В 1988 г. становится художественным руководителем Малого театра. В 1990-1992 гг. — министр культуры РФ. В связи с этой должностью и прежде сыгранной актером ролью капитана Кольцова в фильме «Адъютант его превосходительства» в те годы ходила шутка, что Соломину удалось сыграть не только роль адъютанта, но также и «его превосходительства». Среди наиболее известных киноролей — Арсеньев в фильме Куросавы «Дерсу Узала», Телегин («Хождение по мукам»), Трактирщик («Обыкновенное чудо»).
- ВЫ СЛИШКОМ редко встречаетесь с журналистами, чтобы можно было отказаться от первого простого вопроса: откуда вы родом, Юрий Мефодьевич?
- На свет я появился в Чите, в 35-м. Отец и мать у меня были учителя музыки, оба поступали в консерваторию в Ленинграде и были приняты: отец по классу дирижирования и скрипки, а мама как вокалистка. Но мама получила осложнение после болезни и оглохла на одно ухо. Она вернулась в Читу, за ней поехал и отец, оставив учебу. И вот вдвоем остались с незаконченным высшим, хотя среднее образование получили в той же Чите. Оба были театралами, в городе действовал очень даже неплохой театр: во время войны туда выехало много видных актеров. Иван Александрович Любезнов рассказывал мне, что в Чите работала группа артистов из Театра сатиры и он в том числе. Родители занимались с детьми всю жизнь, прежде всего в Доме пионеров, через который я тоже прошел и благодарю судьбу, что общался с интересными ребятами. Не все из них стали артистами, но вышли оттуда и замечательные медики, и космические специалисты, достигшие высот в своем деле. Жизнь была тихая, это был тихий город. Я бы сказал, что в нем бродила старая культура: в Чите хватало сосланных туда людей, не со времен декабристов, конечно, а много позже. И это были образованные люди. Ох, если бы, как сегодня, я все это понимал тогда по-настоящему... Что сформировать поколение — это очень важно для дальнейших всяких дел.
У меня были очень хорошие учителя, начиная с моей первой учительницы, которая не оставляла нас на протяжении всех 10 лет обучения в школе. Мы поддерживали с нею связь через все десятилетия. Год назад она была жива, но уехала из Читы, я потерял ее след, где-то она в Новосибирске. Удивительно талантливый человек. Расскажу один эпизод. Я уже был артистом, приехал в Читу после первого года работы в театре и пришел к ней в школу. У нее был тогда, по-моему, 4-й класс. Зашел к ней на урок, она сказала: «Юра, посиди, посмотри на эту девочку и на этого мальчика». Я говорю: хорошо. Потом она мне рассказывает историю, которая произошла зимой. «Вхожу, — говорит, — в класс и чувствую: что-то стряслось, глаза у всех горят... И вдруг эта девочка встает и говорит: «Наталья Павловна, мне Вова Петров написал любовное письмо». Класс раскололся. Смотрю на Вову Петрова, у него вот-вот сердце разорвется, а девчоночка несет письмо и отдает мне. Что делать? Беру письмо: написано сердцем, хоть и коряво. Машинально взяла карандаш, начала исправлять, а сама думаю: как мне быть, потому что все ждут моей реакции. Говорю: написано грамотно, по русскому ставлю «4», а по литературе «5». Инцидент был снят». О ней можно рассказывать много. Мне везло на учителей. А знаете, чем был смотр художественной самодеятельности в таких небольших городах, как Чита? Это был праздник в городе. Болели родители, как за футбольную команду: за 4-ю школу, за 5-ю и т.д. Сколько людей участвовало в нем! И прежде всего родители шили костюмы, до отказа заполняли Дом офицеров, в котором обычно проходил смотр. Все это я вспоминаю с удовольствием, потому что дало мне возможность проверить себя и поверить в себя. Мои родители были, разумеется, в эпицентре этих смотров. Поэтому куда бы я не приходил и не приезжал, всюду вспоминали Зинаиду Ананьевну и Мефодия Викторовича. Приятно, что это не забывается. Естественно, семья была малообеспеченная. Плюс еще к тому приняла на себя все тяготы тех времен... Я только в конце 80-х узнал подробности заключения деда. Где он был с 37-го года, мы не знали: был «без права переписки». Оказывается, практически как забрали его, так его и не стало. Узнали об этом в 49-м, а до этого надеялись, что жив.
- А за что вашего деда посадили?
- За то, что сидел в 1905 году, за то, что сидел после.
Протоколы его допросов были напечатаны в газете «Забайкальский рабочий», а потом в «Совершенно секретно» и в газете «Щит и меч». Ни на один вопрос, какие ему были заданы, он не ответил положительно. И деда не стало. А я всю жизнь помню: мне около трех лет, какой-то праздник и дед — как в кадре из кино. Я все время сомневался, думал, что в кино это где-то видел или нафантазировал, как маленький ребенок выходит из двери в длинной рубашке, то бишь я, навстречу деду... И только в конце 80-х узнаю, что его арестовали 30 декабря. Да, был праздник, я теперь абсолютно верю: все, что помню, — не кино, не моя выдумка. Поэтому я со своей внучкой разговариваю очень серьезно: она все понимает, все запомнит. Семья на себе испытала многое: и из дома выселяли, и всегда жили в одной комнате, лишь перед самой смертью отец получил в Чите квартиру. Отца в городе знали, был он фигурой весьма заметной. Да и обладал он даром общительности. Любил кутнуть. (Смеется).
- Когда вы навсегда покинули Читу?
- В 1953-м. Закончил школу и сразу же отправил в Училище имени Щепкина все документы, не сделав даже никаких копий. Почему в Щепкинское училище? Когда-то увидел фильм «Малый театр и его мастера». Он был снят к 125-летию театра. Фильм потряс меня. Там показывали и училище, и преподавателей. Я все это хорошо запомнил и через несколько лет отправил все документы в Москву. Мать очень не хотела, чтобы я пошел в артисты. Очень. Хотела, чтобы я стал хирургом. А отец поддерживал меня. Он даже поехал со мной в Москву: отец подрабатывал в Доме культуры железнодорожников, и ему предоставили бесплатный билет. Кстати, и мне тоже. Особых денег в семье не было. А здесь случилось непредвиденное: у него все украли — документы, обратные железнодорожные билеты, партбилет (он потом всю жизнь мучился, его все вызывали и что-то выясняли). Да, все было украдено в скверике у Большого театра. Он обычно ждал там меня, пока я сдавал экзамены. К этому моменту я прошел два тура. Сидели мы с ним в скверике, горевали и думали: как быть и что делать? Билеты на обратную дорогу ему все же выписали. Встретил он какого-то знакомого на Ярославском вокзале, ходили вместе к железнодорожному начальству, звонили в Читу. Быстро прислали подтверждение. Курс в училище тогда набирала Вера Николаевна Пашенная. Я к ней поступал. Не знаю, как сложилось бы все дальше, если бы не отец и его сакраментальная фраза. Он сказал: «Иди к Пашенной, расскажи, что с нами случилось. Если она тебя берет, то пусть берет. Если нет, поедем обратно в Читу». Я был тихим парнем, хотя и вырос во дворе, и всякое бывало. Послушался отца и пошел. На мое счастье Вера Николаевна оказалась в институте. Секретарь Адель Яковлевна (потом она работала у Царева в театре), женщина солидная, всегда с папиросой, спрашивает:
«Что тебе, деточка?» — «Мне бы Веру Николаевну...». И она вызвала Веру Николаевну. Пашенная вышла: «Кто меня спрашивает?» Я ей все рассказал и, как отец меня учил, добавил: «Если берете, то берите, или я уеду в Читу». Она подумала и ответила: «Оставайся».Я отношусь к ней трепетно. Она никого не баловала. Теперь-то я понимаю, что Вера Николаевна относилась ко мне неплохо все четыре года, которые я учился. И уже после ее смерти, где-то в 70-е, 80-е, стал узнавать подробности о себе от людей (от Бондарчука, от Анненского, у которого я снялся в первом фильме, — оказывается, она меня рекомендовала ему). Спрашивал Бондарчука, — я пробовался у него в «Войне и мире»: каким образом он узнал обо мне? Сергей Федорович говорит: «Вера Николаевна...» И вот через годы и десятилетия (а ее не стало в 62-м) начинаешь узнавать, как много другой человек сделал для тебя... Очень многим она помогала. Я начал с ее легкой руки.
- Когда вы стали художественным руководителем, то, говорят, довольно болезненно реагировали на критику, звонили в редакции, пытались отвечать на какие-то недоброжелательные рецензии. Каково сегодня ваше отношение к критике, к отрицательным рецензиям и неэтичным, на ваш взгляд, высказываниям по адресу Малого театра?
- Конечно, это у меня прошло. Потому что понял, что всем надо жить, зарабатывать деньги. У критиков тоже дети. Сегодня, как мне представляется, нужна либо клубничка с клюквочкой, либо какие-то острые моменты, которые вызывали бы читательский интерес — положительный или отрицательный. Я успокоился, а тогда все только начиналось. И если бы лично обо мне написали, скажем: «Соломин плохой артист», — наверное, я поплакался бы дома в жилетку жены, услышал в ответ, что я хороший, и успокоился бы. Но задевали-то Малый театр и, на мой взгляд, задевали несправедливо, недостойно и неблагородно. Помните, в частности, такое: «Вышел указ президента о Малом театре и прачечных». Можно ли так писать? Во-первых, это неуважение к президенту, во-вторых, я не против прачечных, но при чем тут они? Подтекст этой фразы вряд ли необходимо пояснять. Естественно, это и побуждало меня в свое время реагировать таким образом. Я был и неопытным, и наивным, да и сама профессия поощряла идти на контакты с журналистами. Но вот однажды опубликовали мое интервью, которого я не давал, был всего лишь краткий разговор по телефону, вырвали из контекста несколько фраз, придали им другой смысл и поссорили меня с разными людьми; с тех пор я стал осторожен. Когда-то, еще в старые времена, я не понимал, почему немало актеров не хочет давать интервью и т.п. Много лет назад я снимался в фильме Калатозова «Красная палатка». Съемки шли в Италии. Провести вечер с нами приехала из Швейцарии Брижит Бардо. Пригласила нашу труппу к себе на виллу. Очень удивила нас тогда охрана этой виллы. Но ее ведь постоянно преследовали журналисты... И как преследовали! Как высмеивали!
- Юрий Мефодьевич, в середине прошлого века была популярна эпиграмма на театральных критиков:
«Свежим воздухом дыши
Без особенных претензий.
Если глуп, так не пиши,
А особенно рецензий».
- Я не против критики, даже самой острой (смеется). Важно, чтобы она тешила не только нескольких друзей этого критика. Которые посмеются и скажут: «Ну ты и дал, молодец». А для чего это? Говоря словами Станиславского, я не вижу «сквозной темы». Поэтому, честно говоря, особо и не читаю. Приятно, когда тебя хвалят, а когда бранят, два дня чувствуешь себя не в духе... Это чеховские слова...
Расскажу об одном случае. Какая-то журналистка, как мне рассказывали потом, начинающая, походя лягнула однажды нашу молодую актрису за ее «говор». Пожалуй, он у нее есть — еле уловимый, сибирский. Но он у каждого есть, у меня тоже. Но рецензентка намекнула на «хохлацкий говор». Актриса не могла несколько дней работать. Если бы актриса плохо играла, если бы у нее не было сердца, если бы зрительный зал ей не аплодировал и не плакал, тогда бы я первый сказал, что тут что-то не то. Но ведь этого нет. А то, что говор, — ничего страшного, пройдет. Да и говора-то, повторяю, нет, есть небольшой акцент. Но тогда давайте Джигарханяна критиковать, еще кое-кого...
- Вы стали художественным руководителем еще в советские годы.
Была другая экономическая ситуация. А сегодня никто не хочет быть даже главным режиссером. Говорят, в Москве нет ни одного главного режиссера моложе 50 лет. Некоторым предлагали — не хотят. Никто не хочет брать на себя такую ответственность. Скажите, не жалеете ли вы, что такую большую часть жизни отнимает у вас «художественное руководство»?
- Вы затронули мое самое больное место. Разумеется, мне прежде всего хочется играть, поскольку я артист. С годами роли уходят. Их очень много, ох, как много ушло за эти почти 10 лет. Естественно, мне хотелось бы спокойно работать в театре, принимать цветы от зрителей, а не оставаться здесь после спектакля решать различные вопросы. Конечно, я имел бы меньше врагов и среди критиков, и среди вышестоящих организаций. Когда я был только артистом, когда я только снимался и играл, обо мне хорошо писали и говорили. Но как только ты становишься человеком, за спиной которого стоит еще шестьсот, то естественно, что либо ты ведущий и отвечаешь за всех, либо ты выскочка. Я горжусь, что меня выбрал коллектив. Это первый раз за всю 200-летнюю историю нашего театра. Меня сначала выбрали председателем художественного совета, а потом — художественным руководителем. И тут же я распустил художественный совет (смеется). Почему? Я тогда честно сказал: если выбираете, если доверяете, то никакой художественный совет не нужен. Если будет плохо, выберите другого. Это было в 1989 году. Я уже тогда думал несколько иными категориями. Например, не мог понять — и заявлял об этом и в Министерстве культуры СССР, и в других инстанциях: почему в России не может быть национального театра?
Мне хотелось, чтобы в России был такой театр и, естественно, Малый. Наш театр когда-то имел статус императорского, я шел от него, но слово «императорский» нельзя было тогда произносить, поэтому я говорил о национальном театре. Я не мог понять, почему во всех республиках были национальные театры. Так они и назывались. А у нас в России... у нас даже своего ЦК партии не было, российской Академии наук не было. Я и тогда недоумевал, почему мы должны ставить современные пьесы, если их нет. Зачем нас заставлять делать это? В этом кабинете заседал художественный совет, и я был его членом от молодежи. Удивлялся, когда великие артисты, давая интервью, говорили, что им так хочется сыграть современника. А мне никогда не хотелось сыграть современника. Я и есть свой современник, живу в Бескудникове, езжу на троллейбусе. Мне это неинтересно. Если вдруг появляется сильная пьеса на современную тему, то, безусловно, это другое дело, а ставить нечто современное, лишь бы только оставить... Сейчас многие забыли, сколько театров в те годы выскочили на этом. Я, повторяю, не мог понять и постоянно спрашивал: «А почему нельзя классику?» И эта мечта стала осуществляться, когда в 1989 году мы решили, что на этой сцене будем ставить только классические вещи. Для этого у нас обширный портфель — русская и западная классика. Пожалуйста, выбирай любое. Были бы средства, режиссеры и актеры. С тех пор, за 10 лет, мы очистили репертуар. Похоже, начался какой-то новый этап в жизни Малого. Не хочу утверждать, что с этого момента мы делаем все только по-новому. Ничего подобного. В театре всегда шло какое-то обновление. Просто на моих коллег и меня выпало время, когда можно было сделать это. Единственный спектакль, который мы поставили вне этих рамок, — а я считаю, что это тоже классика — «Пир победителей» Солженицына.
- Почему спектакль быстро сошел? Как государственник, как патриот Солженицын должен быть близок вам. Премьера прошла успешно...
- Он не быстро сошел. Три года достаточный срок. Добавьте к этому замены некоторых актеров и тому подобное. За спектаклем надо было следить, надо вводить актеров, как только начинают делать ему инъекции, он становится неживым, а Борис Морозов пошел на повышение в Театр Российской Армии.
- Говорят, Морозов долго ждал, что ему предложат место главного режиссера. Но не дождался и ушел в Театр Российской Армии. У вас так и нет главного режиссера. Это принципиальная позиция — не иметь в Малом главного режиссера?
- Не хотел бы касаться некоторых подробностей, но все не так.
С Борисом мы в хороших отношениях. Ему было сказано: «Боря, подожди чуточку, совсем немножко». Почему? Вы знаете, что такое художественный руководитель? Это человек, отвечающий за репертуар и за все. Чтобы стабилизировать театр, надо было открывать двери в разные инстанции, чего он не смог сделать. Все условия для его работы — и вы наверняка можете знать это — были предоставлены. И материально, и по всем другим статьям он был выше других режиссеров, заслуженных деятелей, а он тогда еще не имел звания. Другие тоже ставили удачные, хорошие спектакли, но ему был предоставлен более широкий плацдарм для деятельности. Это о чем-то говорит? Слухи, которые ходят, неверны. И ушел он не поэтому. А вот почему, — вы уже с ним говорите.
- Было время, когда в Малом работали не только Морозов, но и Борис Львов-Анохин, и Леонид Хейфец. Все — сильные режиссеры. Нынешние уступают им. Вы считаете, что сильная режиссура не нужна Малому? И достаточно просто развести актеров, дать им свободу для творческого самовыражения?
- Это в корне неправильная позиция критики. Речь идет о так называемой актерской режиссуре. Я ее представитель. Также могу назвать представителей актерской режиссуры: это Станиславский, Мейерхольд, Вахтангов, Вивьен, Завадский, Рубен Симонов, Олег Ефремов, Галина Волчек, Игорь Горбачев... Не было бы таких режиссеров никогда, если бы каждый из них не был бы прежде актером. Любую профессию нужно знать. Доверят ли полостную операцию врачу, который только-только со студенческой скамьи? Нет, он должен «попахать», он должен изучить, что это такое. А режиссеры, закончив определенный институт сразу после школы или после какого-либо вуза, считают, что они все знают. Я категорически против этого. Почему-то на Западе эта проблема никого не волнует. И никто не против того, чтобы актер, если он захотел и может, ставил спектакль. Никто ведь не хочет ставить плохо.
Это — надуманная проблема. У того же Виталия Иванова несколько лет идет прекрасный спектакль «Волки и овцы». Спектакль «держит» стоимость билетов, зритель идет на него. А кто в конечном итоге определяет успех спектакля — зрители или два-три критика? У нас был прекрасный артист Владиславский Владимир Александрович. Он был когда-то провинциальным актером, потом работал у Корша. Когда мы с ним играли в филиале, он все время заходил в кассу, и я как-то тоже зашел, чтобы купить билеты. И вот Владиславский говорит мне:«Деточка, Корш всегда заходил в кассу и спрашивал: «Как у вас сегодня?» Корш понимал, кто определяет успех спектакля, — зритель. Для кого мы работаем, елки-палки?!» Я, наверное, скоро заговорю другими словами... Почему мне доказывают, что она, критика, понимает, а три миллиона человек не понимают? Потому что те закончили определенный институт? Поймите, я не злой. Мне хочется иногда выйти на улицу и крикнуть: «Вы что, не понимаете, что пилите сук, на котором сидите?» Я с голоду не умру. Меня прокормит зритель. Это я вам точно говорю. Хотите со мной на рынок пойти? С меня денег не берут. Я в рыночной экономике давно. Когда я еще снимался 20-30 лет назад, уже тогда мы были в рыночной экономике: либо я соглашался на ставку 16-50, либо нахально говорил: «Нет, дайте мне 25». И мне давали. Вот и все. Рыночной экономикой нас не запугать. Нас — это большую группу прежде всего московских и ленинградских актеров. У нас же сейчас раздаются ярлыки: этот режиссер поднимается, а другой — нет. У нас 30 лет работают в Малом Иванов и Бейлис. Ставили спектакли Ильинский, Любезнов, Доронин, Жаров. Не буду всех перечислять. Кому-то не нравится Бейлис. Допустим, фамилия кому-то не нравится. Но Иванов-то... И у того и у другого спектакли идут десятками лет. Напишите, допустим, что это плохо потому-то и потому-то, без концепции и так далее. Концепция, конечно, необходима. Но именно через актера идет восприятие всех этих концепций. Согласен с Константином Сергеевичем, что режиссер должен умереть в артисте. Режиссер должен быть прежде всего доброжелательным педагогом. Актер чувствует все: не так посмотришь, не так закуришь. И сутки будет ходить и думать: что-то не так. А оказывается, у режиссера просто желудок болел. Борис Андреевич Бабочкин на репетиции иногда садился боком к сцене и все лицо закрывал ладонью. «Что-то не так?» — спрашивали его. «Да нет, все так». Но артист сутки переживает. Как только артист прорывается и становится независимым, он артист. А когда из нас лепят... Я против того, чтобы артист был материалом для лепки. Против.
- Малый театр действительно не носит официального звания национального. Но исторически в СССР — а теперь в России — существовали и существуют два национальных театра, две театральные школы — школа Малого и школа Художественного. Казалось, рассчитанный на долгие годы жизни, Художественный театр, как нам кажется, довольно быстро прошел свою историю. Разделился надвое, в год своего столетия четыре с лишним месяца не играет. А Малый театр, пережив тоталитарную систему, сохранил свои великие традиции. В чем секрет такой жизнестойкости?
- На мой взгляд, единственный национальный театр был, есть и будет — Малый театр. Второго национального театра быть не может. Это нечто другое. Почему выжил? Потому что существует определенная традиция и школа. Вы знаете, что Станиславский ходил в Малый. Учился у его актеров. Великий человек, я к нему отношусь с огромным уважением. Впрочем как и к актерам из других театров. Но не могу не вспомнить и Михаила Ивановича Царева, а это был хитрый человек, дипломат. Было время, когда требовали обновлять театры и сокращать коллективы на 25 процентов. Все делали это. Царев ни одного человека не убрал из театра по этим постановлениям. Вот тут стоял стол, заседал совет, и в самом конце, когда уже все расходились, председатель спрашивал (изображает председателя и Царева и их манеру говорить): «Есть еще одно предписание из министерства, но трудно... 25 процентов... надо, так сказать, на конкурс. Ну, как мы, Михаил Иванович? Может быть, подождем?» «Хорошо, подождем», — отвечал Михаил Иванович. И так тянулось годами. Не буду перечислять всех режиссеров. К примеру, тот же Леонид Хейфец. Когда ему было очень плохо и в Театре Советской Армии у него был очень сложный момент, его взял под свое крыло Малый театр под руководством Царева. Когда Леонид Варпаховский пришел из мест не столь отдаленных и мыкался, его взял Малый театр. И он стал тем Варпаховским, которого мы знаем и уважаем. Когда Львов-Анохин пришел в Малый театр, этому тоже предшествовали разные сложности, и он многие годы не ставил, а только писал. Кто его пригрел? Царев, Малый театр. Свои лучшие работы, особенно за последний год, Львов-Анохин поставил здесь... Это все забывают почему-то. Я не слышал, чтобы кто-то был уволен тогда за пьянство. Это не анекдот, а правда: сюда, в этот кабинет, приходили и говорили: «Михаил Иванович, там на четвертом этаже пьют — тот-то и тот-то». «Да, — вскрикивал Царев, — безобразие!» И в присутствии посетителя снимал трубку и звонил: «Александр Егорович, — а это зав. труппой, его близкий друг, — какое там у вас безобразие? Пьют!» И называл по фамилиям. «Я сейчас иду туда, прекратите это!». Царев знал, что Александр Егорович на 100 метров ближе к «этому безобразию», что он добежит и предупредит артистов. Царев шел, разгневанный, к уборной, открывал, а там никого нет. Это же все поступки. Царев всегда говорил (изображает Царева): «Малый театр — корабль большой. Пока мы его развернем направо, все изменится. Пока — налево, то... Поэтому мы идем вперед». Он не поворачивался ни направо, ни налево, шел своим курсом и по возможности что-то ставил. Или, наоборот, не ставил пьесы, которые навязывались ему. Я еще застал, когда «не рекомендовали». Сейчас, правда, это любят делать демократы. Мне «не рекомендовали» и Солженицына ставить.
Да, при Цареве ставилось и «рекомендованное». А кто не ставил? Назовите мне хотя бы один театр из самых известнейших сегодня, который бы не ставил пьес о том времени и о себе. Причем они ставили больше и получали премии. Ведь давали за лучшее произведение того времени. Нахватали тогда. А мы ставили как можно хуже. И званий лауреатов за это не получали. ...У нас в театре существует это — «вперед». Все наши собрания я заканчиваю словами: «Вперед!» Лучше и больше не скажешь.
- У Ахматовой есть стихи: «И мы сохраним тебя, русская речь, великое русское слово». Написано в начале войны, когда действительно нависла опасность. Сейчас эта опасность другая, но не менее страшная. Малый театр, кажется, единственное место, где так говорят по-русски, так посылают реплику в зал и можно услышать такое качество речи. Как вам удается сохранять эти традиции, как вы учите?
- Вы практически и ответили на вопрос: учим. В училище преподают актеры и педагоги, которые его и заканчивали, которые работали с актерами, ставшими славой нашей театральной истории. Разве можно было сказать в то время, что русская речь плоха в других театрах? Она была на отличном уровне. А потом с появлением сленгов, жаргонов в драматургии и с увлечением театров этой драматургией все стало как бы наоборот. Я не мог понять, почему это происходит. Вот посмотрите в американских фильмах: там самые что ни на есть звезды так говорят, что запятую слышно. Немцы, французы, итальянцы — любят свою речь. А нас почему-то приучили не любить. Артистов нашего театра, помню, критиковали: «В Малом театре они все кричат». Но разве я сейчас кричу? Ничего подобного, я могу сутки так разговаривать. Я просто как собака натасканная. Меня выучили так.
Послушайте, какая музыка в любой фразе Островского, ее произнести-то сейчас одно удовольствие. Или Чехова возьмите. Какое построение фразы! Раньше их речь была эталоном во всех театрах. Помню, Доронин говорил: «У меня хрипатый голос, у меня в голосе должна быть биография»(смеется). Чем хрипатей, тем больше биография... Кстати, не такой уж хрипатый был у него голос. Эталон в театрах пропал. Почему у нас он еще задержался? Потому что в художественном совете была Гоголева, Ильинский... Кто лучше Ильинского читал? Вот вам и эталон. Любезнов. Кто лучше Любезнова читал на эстраде басни? Это же классика. Эталон передавался Гоголевой от Пашенной, Пашенной от Ермоловой. Кто-то может сказать: но сегодня у вас мало таких величин или даже совсем нет. Пройдет 40 лет, и эталоном будут называть артистов, которые живут и работают на сцене Малого театра. Благодарю за вопрос: он очень важный.
- На вступительных экзаменах в Щепкинское этот фактор, наверное, учитывается...
- Все начинается со школы. И, естественно, мы за этим следим.
Кто присутствует сейчас на сдаче экзаменов у нас? Панкова Татьяна Петровна. Кто в России говорит лучше, чем Панкова? Нету. Самойлов Евгений Валерьянович с прекрасной речью. Вот почему они у нас председатели экзаменационной комиссии. Н.А.Анненков, которому сейчас 98 лет, еще год назад заходил и начинал пояснять, как нужно выстраивать фразу, чтобы был смысл: «Не надо, Юра, выдавать темперамент. Смыслово надо фразу эту построить. Она же написана у Островского». В училище, где я тоже работаю, студенты самостоятельно делают монологи из русской и западной драматургии. Из «Электры», «Федры», «Сида» — это монологи, которые не может произнести человек, если у него проблемы с дыханием и речевым аппаратом. Конечно, можно произнести и еле слышно, медленно: «Ах, сын мой...» Это, пожалуй, можно было бы даже назвать современным решением. Но авторы этого не писали. Я за экологию драматургии. Я за сохранение того, что было написано Островским, Фонвизиным, Грибоедовым, Достоевским, Чеховым. Да, языковое загрязнение приобретает чудовищные масштабы. Если с детства тебя на поставили правильно на ноги, не научили, то беда. Все надо делать со школы. Имею в виду школу не театральную, а общеобразовательную. Когда я мальчишкой приехал сюда поступать и читал стихи, меня спрашивали: «Еще можете?» Конечно, мог, в школе учили — и Пушкина, и Лермонтова, и Тургенева... Сейчас этого нет. Так вправе ли требовать от детей, чтобы они говорили правильно?
- Юрий Мефодьевич, конечно, можно сохранять русскую речь, стараться от поколения к поколению передавать живое слово и очистить репертуар, оставив в нем только классику, но от того, что происходит в мире, за этим окном, вы никогда и ничем не отгородитесь. Душа-то болит подчас, верно?
- Болит. И не подчас, а подолгу.
- Почему и от чего?
- Мы не плачемся. У всех положение тяжелое, потому что мы бюджетники. Два года практически содержим весь дом. Из бюджета получаем только на зарплату. Нам не додали за два года большие деньги. Я говорю в министерстве: вот вы заседаете, принимаете бюджет, беседуете с министром финансов, так решите точно, на сколько зарубите — на 50%, на 30%, на 70%. Но то, что положено, те же 10%, отдайте нам, потому что мы не шараш-монтаж, не какая-то частная лавочка, мы же имеем статус национального достояния. Почему, например, милиция у нас при входе? Отвинчивали и уносили уникальнейшие бра, а это все надо сохранить. Два года не идут деньги на ремонт здания, на выпуски спектаклей, на оплату воды, канализацию, охрану... У меня и сейчас лежит письмо, в котором нас в последний раз предупреждают...
В жизни я часто повторял: «Хочу работать в хорошем театре, хочу работать в хороших спектаклях, у хороших режиссеров». Теперь я говорю: «Хочу жить в хорошей стране. Для этого у нас все есть». В прошлые годы я нередко приезжал в Читу, встречался с друзьями. Один из них — он занимал видный пост в области — почему-то таскал меня по лагерям. В один лагерь приехали, там висит красивая стенгазета «Они мешают нам жить!» (смеется). Так вот просто: «Они мешают нам жить». Я не могу понять, почему нельзя убрать всех этих людей, которые мешают жить. Убежден, их можно убрать, и так, чтобы не переводить с одной должности на другую, из одного министерства в другое, потому что там они так же будут мешать нам жить. Надо решать цивилизованно, но твердо. К сожалению, у нас сплошные перестановки. К чему это привело? К цинизму, черному юмору. Это все даже вылилось в анекдотическую программу на телевидении. Талантливую, безусловно. Но сколько можно находиться под пятой городничего в гоголевском «Ревизоре». «Над кем смеетесь? Над собой смеетесь». Мы все время над собой смеемся. Хуже того, у нас в последнее время появилась отвратительная черта — унизить себя.
- Ну вы же со сцены в «Царе Федоре» произносите удивительно современные слова: «Мое такое разуменье шурин: Нам делать так, чтоб на Руси у нас Привольней было жить, чем у чужих; Так незачем от нас и бегать будет». Но бегают и до сих пор. Не от такой ли жизни и все негативные качества, о которых вы говорите?
- Значит, что-то непривольно. То есть, может быть, и привольно, но не тем людям.
- Как вы сами чувствуете, что мы за последние десять лет потеряли, а что приобрели?
- В двух словах: приобрели свободу. Что потеряли? (Долгая пауза.) Гордость. Мы были гордый народ, я имею в виду все народы, населяющие Россию. Да, у нас многого не было. Плохого хватало, и я не хотел бы, чтобы все это вернулось. Но и не хотел бы, чтобы продолжалось то, что мы имеем сегодня. Замечаю, что дети уже другие. С самого раннего возраста идет расслоение людей. Не знаю, как по другим профессиям, но вот уже третий год в театральные вузы стремятся поступить все больше юношей и девушек, хотя наплыв и меньше, чем 10-15 лет назад. Но кто не приезжает? Не приезжает Дальний Восток, не приезжает Восточная Сибирь, отдаленные районы. Денег нет. Говорят: «Есть талант, он везде пробьется». Не согласен. Сейчас не пробьется. Таланту надо всегда помогать, а сегодня — тем более. Когда-то мне помогала Вера Николаевна Пашенная, другие актеры. Помогали советом, говорили: «Деточка, тебе надо бы это поправить, а это сделать вот так-то». Когда в 65-м году я вышел в роли Хлестакова, Городничего играл Ильинский, Почтмейстера — Бабочкин, Землянику — Хохряков, Ляпкина — Владиславский. Все они мне помогали. Конечно, такое окружение тащило меня. И та же Гоголева, и Царев — они всем помогали. Я человек мягкий, но ершистый. С Михаилом Ивановичем Царевым все время находился в оппозиции. Но когда возникал вопрос, кому помочь с квартирой, он говорил: «Соломину». Я неверующий человек. Но мне хочется быть верующим. Верю, что что-то есть. Очень хочется верить, что за добро воздастся, а за зло накажется.
1996 год.
Подробнее
16 ноября свой день рождения отмечает заслуженная артистка России Валентина Владимировна Светлова. В этот день мы желаем Валентине Владимировне крепкого здоровья, отличного настроения и новых интересных ролей.
16 ноября свой день рождения отмечает заслуженная артистка России Валентина Владимировна Светлова.
В этот день мы желаем Валентине Владимировне крепкого здоровья, отличного настроения и
новых интересных ролей.
В этот день мы желаем Валентине Владимировне крепкого здоровья, отличного настроения и
новых интересных ролей.
15.11.2003
Подробнее
Александр Михайлов: «Россия преодолеет зло»
— Александр Яковлевич, я прочла в двух номерах «Нашего современника» вашу исповедальную прозу «Личное дело».
Александр Михайлов: «Россия преодолеет зло»
— Александр Яковлевич, я прочла в двух номерах «Нашего современника» вашу исповедальную прозу «Личное дело». Там Вы пишете, что жизнь состоит из потерь и находок, из потерь и приобретений. Как вам кажется, что в вашей жизни самое главное приобретение? Творчество, которому вы посвятили свою жизнь? Что наиболее дорого в нем?
— Я считаю, что самое главное приобретение в моей жизни – это подарок Господа, что я пока живу, смотрю, дышу, слышу или слушаю. Это самое главное — то, что подарили природа, моя родина, мои корни, родители. Поэтому я не стал манкуртом и не буду им никогда.
— Кем?
— Манкуртом? Это лик без памяти. Иван, не помнящий родства.
Я утром просыпаюсь и стараюсь отбросить злые мысли, которые вызывают темные стороны нашей жизни. Стараюсь улыбнуться, несмотря на действительно ужасающую атмосферу, которая нас окружает. Но если постоянно ходить с болью, можно и надорваться. Поэтому в экстремальных ситуациях надо давать людям и себе возможность глотнуть свежего воздуха. Это — самое главное. И, засыпая, постараться уйти от суеты, погрузиться в себя.
— Тем не менее я знаю, что вы своим творчеством делаете многое для того, чтобы жизнь стала светлее. Опять же в этом журнале, помнится, вы пишете: если делаешь что-то светлое, тут же набрасываются темные силы, причем с той же силой, с какой ты делаешь светлое. Может, это и есть смысл жизни?
— Абсолютно верно. Я не отрекаюсь от этого высказывания. Да, чем больше, чем активнее ты стоишь на платформе светлых идей, помыслов и поступков, тем страшнее противостояние. Это — нормальное явление, это закономерно. Можно пройти спокойно — не по лезвию, не по канату, а по широко асфальтированной дороге. И никуда не заглядывать по сторонам. Пройти всю жизнь в голубом одеянии. Я всегда преклоняюсь перед теми, кто пробивает тропы в неведомое пространство, пробивается к душам людей и несет светлое слово. Сегодня оно — самое ценное из того, что может приобрести человечество. Свет и добро, заключенные в нем…
— В начале было слово!
— Да, именно так ... Сегодня действительно становишься каким-то воином. Казалось бы, демократия, свобода слова, а никакой свободы слова нет. Я включаю программу, и там не говорят о нормальных здоровых вещах. Стоит пройтись по остальным каналам, и везде одно и то же: одна еда, зрелища и хлеб. Вот и все.
Зрелищ уже по горло, ну и мясопродукты, кулинария уже заполонили нашу жизнь!
В то время как в провинции, в Подмосковье люди нищенствуют. Можно ли прожить целой семье на 5—6 тысяч? Сейчас вот мы сидим с вами в Малом театре, в моем храме. Это мой корабль — пусть с пробоинами, с ржавчиной, но он знает свой курс, знает куда идти. И на палубе хорошая команда, хоть нас и упрекают в консерватизме. Я считаю, что это — нормальное явление. Мы преклоняемся перед классикой. А рядом через дорогу стоит Большой театр, а за ним огромный монстр с современной аппаратурой. В день христианских праздников, в особый день Страстной недели, в день, когда распяли Иисуса Христа, оцепляют площадь и гремит тяжелый рок, металл. И начинается самое настоящее бесовство, топанье копытами. Все это, как сказал один священник, война, убиение тела, убиение души...
— Вы сказали про свою команду, про свой корабль Малого театра. Я вчера была на спектакле «На всякого мудреца довольно простоты» и удивилась необыкновенной слаженности игры. Это действительно единое тело единой команды. Скажите, это духовное родство мэтров сцены или отточенный профессионализм, когда все играют на одном дыхании?
— Я не скажу, что это только отточенный профессионализм... Ведь во всех остальных театрах, в том числе и в современных, есть не менее профессиональные актеры. Но у нас существует некая аура, которую трудно определить даже в словах, это нечто такое, что не объяснить. Как талант рождается из ничего, из ниоткуда, так и некое духовное родство наших актеров тоже вроде бы ниоткуда. Атмосфера нашего театра пропитана воздухом столетий. И когда выходишь на сцену, то невозможно без искренности, потому что над тобой висят портреты актеров, которые оставили свой след в стенах Малого театра, который впитал мастерство этих людей. Иногда даже при средней режиссуре происходит нечто такое, что спектакль начинает оживать. Словно подключается какая-то энергетика.
— Я читала, что вы почти ювелирно оттачиваете свои роли. Что это? Только талант и работоспособность или это еще что-то неведомое зрителю? Царь Иван Грозный – тиран, деспот в нашем устоявшемся представлении, а вы заставляете зрителей сострадать ему своей трактовкой этого образа? Я слышала, что Церковь хочет канонизировать его...
— Я отвечу словами Георгия Свиридова. Это очень близкий мне по духу человек, посвященный в религиозный мир, погруженный в историю России. Он писал музыку к «Ивану Грозному». Самый большой комплимент, сказанный Свиридовым, я запомнил на всю жизнь. Как-то он сидел за пультом, монтировал музыку и вызвал меня к себе. После репетиции мы пили кофе, а потом он сказал: «Ты знаешь, Саша, я чувствую какое-то просветление в твоей трактовке образа Грозного. Я много видел, много перебрал музыки и вот почему-то твоему Царю очень сострадаю. Он, твой Царь, любит Россию, и жестокость, которая выписана Толстым, тодвигается, на поверхность выходит нечто более тонкое и значительное. Я тебе очень благодарен».
— Замечательные слова. Александр Яковлевич, вы наверняка и сами чувствуете ответственность за нашу Россию, возрождения которой, как кажется иногда, не предвидится...
— Да, порой кажется, что не предвидится. И все же я чувствую, что грядет. Будет мощное противостояние, борьба против зла. Сегодня зло – это чертовщина, бесовщина, причем в тот момент, когда злые силы получили благодатную почву для объединения. А мщение – это апокалипсис для злых сил.
Редко услышишь в печати или на телевидении, что такое борьба со злом. А борьба эта всегда и во все времена, во все века означает собирание камней и душ.
И происходит это так: дьявол имеет два недостатка. Господь не дал ему чувство меры и чувство стыда. И вот с этими безмерностью и бесстыдством он насилует нашу молодежь. Но он обязательно проиграет. Ибо невозможно обливать помоями все, в том числе и здорового, нормального человека. Ему все равно захочется глотнуть чистого воздуха, поклониться ручью, по-другому посмотреть на другого человека.
Я не верю в разговоры о гибели, о катастрофе России. Она уже столько всего перемолола, столько жертв перенесла.
Даже те люди, которые ушли в мир иной, я чувствую, с нами: и Игорь Тальков, и Николай Рубцов... Ведут вечный диалог. Они сегодня, как воины, стоят на рубеже духовного очищения. Они вместе с нами будут бороться на благо России, всего человечества. Поэтому когда кому-то очень хочется нагадить, растоптать, уничтожить, сжечь, растлить, то срабатывает великий закон бумеранга. И тот, кто принес зло, получит его сполна обратно. Кто принес добро, тот добро и получит.
— Как-то на вечере поэта Николая Зиновьева вы сказали, что, пока такие парни у России есть, у нее есть будущее. А я добавлю, что, пока есть такие люди и актеры, как вы и, конечно, другие, надежду на возрождение терять нельзя.
— Да, их много — огромное количество, порядочных, совестливых людей.
— Православных?
— Да. Хотя могут быть и не православные, если есть хорошая стержневая человеческая основа. Думаю, мы выживем обязательно. Я сегодня внимательно смотрю на молодежь — да ее растлевают, ее загружают пивом, но она почему-то становится мудрее. Зарождается новое поколение, и с ним связана надежда. Благодаря ребятам, которых я вижу, очищаются леса, болота, озера.
Да, их стараются развратить, зомбировать их души. А я все равно верю.
— Есть расслоение на богатых и на бедных, есть и расслоение молодежи на хороших и плохих. Кстати, в одной из передач «Момента истины» Караулова говорилось о том, что увольняют людей за то, что они отстаивают экономические интересы страны?
— Я поражаюсь ему. Он поднимает очень острые проблемы. Понимаю, что из всего того, о чем он рассказывает, исправляется, может, только сотая доля. Запущен страшный механизм воровства, разрушения. Сейчас все идет к тому, чтобы человек забыл, чтобы он перестал думать. Боятся, что он начнет думать. В уничтожение вкладываются огромные суммы. Никогда не забуду Татьяну Заславскую, на совести которой идея уничтожения наших деревень. А ведь как необходимо, чтобы сохранялась некая духовная основа, чтобы люди соприкасались с природой, с землей, дышали этим воздухом и приносили в культуру огромное количество интересных произведений. Я уж не говорю о наших изобретателях и ученых.
Дай Бог, чтобы такие передачи, как «Русский дом», шли на всю Россию. Хотя бы 3—4 часа в сутки таких передач, где люди выходили бы на исповедь и были искренны.
Сегодня я вижу, как задыхается народ, как он чахнет, как умирают тысячи деревень, 10 тысяч церквей было взорвано по всей России. Но сегодня восстанавливаются, причем не на государственные — на частные вложения. И храмы расцветают. Нужна политическая идея, национальная идея, нужна организация на уровне правительства. Как во времена И.Грозного, когда он действительно призвал народ к покаянию, трижды призывал к прощению. Один из самых образованных людей в Европе, царей, красавец, который создавал Россию: Казань, Астрахань. Европа дрожала от России. И совсем не потому, что он убивал. За 40 лет он казнил всего 3500 человек, причем преступников. А все средневековье строилось только на крови. Я уж не говорю о том, что происходит сейчас. Он просто мальчик по сравнению с остальными: со Сталиным, с нашими правителями. Я боюсь играть с трагической интонацией. Когда выходишь на нее, что-то теряешь. Но иногда чувствуешь, что кому-то это все равно надо. Надо!
— Это же наша история. Хочется услышать о тех ролях, которые дошли до самого сердца...
— Очень ругали фильм «Мужики», а он красивый. Народ принял эту картину. Я помню, как люди шли на одно название «Мужики». Вроде, все просто, ничего нет. Но вдруг увидели глоток свежего воздуха, почувствовали, что может быть и такое. Существует характер, который может совершать такие поступки. И здесь, в Москве, и в Питере, везде.
То же и с «Любовью и голубями» — фильме, который уже стал «классикой». Я включаю иногда на 10—15 минут видео и улыбаюсь, мне хорошо. Становится спокойней за себя, уходят все черные мысли. Он один из любимых дорогих мне фильмов.
Александр Яковлевич, желаю Вам здоровья, много сил, хорошего настроения.
ИЗ НАШЕГО ДОСЬЕ
Народный артист России Александр МИХАЙЛОВ родился 5 октября 1944 года в пос. Оловянное Читинской области.
Окончил ремесленное училище, потом стал моряком. Списавшись на берег, работал на заводе электромехаником, затем – на швейной фабрике. В свободное время начал принимать участие в спектаклях Студенческого театра миниатюр Дальневосточного университета. Так родилось желание стать актером. После окончания Дальневосточного института искусств проработал 10 лет в Саратовском академическом театре драмы. С 1980 по 1985 год А.Михайлов был актером Московского театра им. Ермоловой, где сыграл более 50 ролей.
С 1985 года Александр Михайлов – артист Государственного академического Малого театра. Среди крупных творческих удач Михайлова на старейшей московской сцене – Константин («Дети Ванюшина» С. Найденова), Джеймс («Долгий день уходит в ночь» Ю.О’Нила), Вайнер («…И Аз воздам» С. Кузнецова), Хрущев («Леший» А.Чехова), Иоанн Грозный («Царь Иоанн Грозный» А.К. Толстого), Дорн («Чайка» А.Чехова). Эти образы показывают широчайший творческий диапазон артиста. Его царь всея Руси Иоанн величествен даже в своем падении, унижении и раскаянии. Играя эту роль, Михайлов достигает поистине трагических высот, заставляя зрителей испытывать почти мучительное сострадание к кающемуся тирану.
Врач Хрущев справедлив, резок, бескомпромиссен, суров – Михайлов играет человека, стремящегося спасти природу от истребления, но не умеющего противостоять жестокости в человеческих отношениях. И совсем иным предстает перед нами другой чеховский доктор, Дорн — грустный, ироничный, умудренный жизнью. Обаятельный человек, который понимает все и всех, но никому не может помочь, – таким мы видим Дорна в исполнении Александра Михайлова.
Талант артиста позволяет выстроить каждую роль с виртуозной точностью и безупречным вкусом. Работая над образом Иоанна Грозного, Александр Михайлов изучал историческим источники и пришел к выводу, что расхожее мнение об Иоанне Грозном как о кровожадном злодее, неверно. Царь Иоанн был яркой, выдающейся личностью своей эпохи, что нашло отражение в трактовке артистом своей роли.
Огромную популярность принесли А.Михайлову роли в кино. Он снимался в фильмах: «Приезжая», «Мужики», «Очарованный странник», «Любовь и голуби», «Змеелов», «Бешеные деньги», «Риск – благородное дело», «Похищение Савойи», «Белый снег России» и многих других. Всего на счету артиста более 50 работ в кино. С наибольшим успехом Михайлов играл наших современников, сильных духом людей, обладающих цельной натурой. Особенно запомнились и полюбились зрителям его Павел Зубов («Мужики»), Вася Кузякин («Любовь и голуби»), Павел Шорохов («Змеелов»). Само по себе участие Александра Михайлова – уже определенная гарантия успеха фильма.
За исполнение роли в фильме «Мужики» артист был удостоен Государственной премии РСФСР. Он также стал лауреатом премии Ленинского комсомола – «за талантливое воплощение образов современников в кино и высокое исполнительское мастерство». Михайлов был дважды – в 1982 и 1986 годах — отмечен как «лучший актер года» за исполнение ролей в фильмах «Мужики» и «Змеелов». Как режиссер снял «Только не уходи».
Александр Михайлов часто выступает перед зрителями с концертными программами. Аккомпанируя себе на гитаре, он исполняет русские романсы, песни времен Гражданской войны, казачий фольклор… Собиранием фольклора Александр Яковлевич занимался в поездках по родным местам. А любовь к песне у него, как у многих сибиряков, с детства: еще отец учил Александра петь казачьи песни. Концертные программы Михайлова всегда собирают полные залы.
Александр Михайлов любит русскую классическую литературу. Среди его любимых поэтов и писателей – А.Пушкин, Ф.Достоевский, А.Чехов, С.Есенин, И.Ильин, Дж.Лондон, В.Распутин, В.Шукшин, Г.Шпаликов и другие. Занимается спортом – волейболом, баскетболом, легкой атлетикой. Свободное время уделяет общению с природой.
Беседовала Наталья СВЕРЧКОВА.
— Александр Яковлевич, я прочла в двух номерах «Нашего современника» вашу исповедальную прозу «Личное дело». Там Вы пишете, что жизнь состоит из потерь и находок, из потерь и приобретений. Как вам кажется, что в вашей жизни самое главное приобретение? Творчество, которому вы посвятили свою жизнь? Что наиболее дорого в нем?
— Я считаю, что самое главное приобретение в моей жизни – это подарок Господа, что я пока живу, смотрю, дышу, слышу или слушаю. Это самое главное — то, что подарили природа, моя родина, мои корни, родители. Поэтому я не стал манкуртом и не буду им никогда.
— Кем?
— Манкуртом? Это лик без памяти. Иван, не помнящий родства.
Я утром просыпаюсь и стараюсь отбросить злые мысли, которые вызывают темные стороны нашей жизни. Стараюсь улыбнуться, несмотря на действительно ужасающую атмосферу, которая нас окружает. Но если постоянно ходить с болью, можно и надорваться. Поэтому в экстремальных ситуациях надо давать людям и себе возможность глотнуть свежего воздуха. Это — самое главное. И, засыпая, постараться уйти от суеты, погрузиться в себя.
— Тем не менее я знаю, что вы своим творчеством делаете многое для того, чтобы жизнь стала светлее. Опять же в этом журнале, помнится, вы пишете: если делаешь что-то светлое, тут же набрасываются темные силы, причем с той же силой, с какой ты делаешь светлое. Может, это и есть смысл жизни?
— Абсолютно верно. Я не отрекаюсь от этого высказывания. Да, чем больше, чем активнее ты стоишь на платформе светлых идей, помыслов и поступков, тем страшнее противостояние. Это — нормальное явление, это закономерно. Можно пройти спокойно — не по лезвию, не по канату, а по широко асфальтированной дороге. И никуда не заглядывать по сторонам. Пройти всю жизнь в голубом одеянии. Я всегда преклоняюсь перед теми, кто пробивает тропы в неведомое пространство, пробивается к душам людей и несет светлое слово. Сегодня оно — самое ценное из того, что может приобрести человечество. Свет и добро, заключенные в нем…
— В начале было слово!
— Да, именно так ... Сегодня действительно становишься каким-то воином. Казалось бы, демократия, свобода слова, а никакой свободы слова нет. Я включаю программу, и там не говорят о нормальных здоровых вещах. Стоит пройтись по остальным каналам, и везде одно и то же: одна еда, зрелища и хлеб. Вот и все.
Зрелищ уже по горло, ну и мясопродукты, кулинария уже заполонили нашу жизнь!
В то время как в провинции, в Подмосковье люди нищенствуют. Можно ли прожить целой семье на 5—6 тысяч? Сейчас вот мы сидим с вами в Малом театре, в моем храме. Это мой корабль — пусть с пробоинами, с ржавчиной, но он знает свой курс, знает куда идти. И на палубе хорошая команда, хоть нас и упрекают в консерватизме. Я считаю, что это — нормальное явление. Мы преклоняемся перед классикой. А рядом через дорогу стоит Большой театр, а за ним огромный монстр с современной аппаратурой. В день христианских праздников, в особый день Страстной недели, в день, когда распяли Иисуса Христа, оцепляют площадь и гремит тяжелый рок, металл. И начинается самое настоящее бесовство, топанье копытами. Все это, как сказал один священник, война, убиение тела, убиение души...
— Вы сказали про свою команду, про свой корабль Малого театра. Я вчера была на спектакле «На всякого мудреца довольно простоты» и удивилась необыкновенной слаженности игры. Это действительно единое тело единой команды. Скажите, это духовное родство мэтров сцены или отточенный профессионализм, когда все играют на одном дыхании?
— Я не скажу, что это только отточенный профессионализм... Ведь во всех остальных театрах, в том числе и в современных, есть не менее профессиональные актеры. Но у нас существует некая аура, которую трудно определить даже в словах, это нечто такое, что не объяснить. Как талант рождается из ничего, из ниоткуда, так и некое духовное родство наших актеров тоже вроде бы ниоткуда. Атмосфера нашего театра пропитана воздухом столетий. И когда выходишь на сцену, то невозможно без искренности, потому что над тобой висят портреты актеров, которые оставили свой след в стенах Малого театра, который впитал мастерство этих людей. Иногда даже при средней режиссуре происходит нечто такое, что спектакль начинает оживать. Словно подключается какая-то энергетика.
— Я читала, что вы почти ювелирно оттачиваете свои роли. Что это? Только талант и работоспособность или это еще что-то неведомое зрителю? Царь Иван Грозный – тиран, деспот в нашем устоявшемся представлении, а вы заставляете зрителей сострадать ему своей трактовкой этого образа? Я слышала, что Церковь хочет канонизировать его...
— Я отвечу словами Георгия Свиридова. Это очень близкий мне по духу человек, посвященный в религиозный мир, погруженный в историю России. Он писал музыку к «Ивану Грозному». Самый большой комплимент, сказанный Свиридовым, я запомнил на всю жизнь. Как-то он сидел за пультом, монтировал музыку и вызвал меня к себе. После репетиции мы пили кофе, а потом он сказал: «Ты знаешь, Саша, я чувствую какое-то просветление в твоей трактовке образа Грозного. Я много видел, много перебрал музыки и вот почему-то твоему Царю очень сострадаю. Он, твой Царь, любит Россию, и жестокость, которая выписана Толстым, тодвигается, на поверхность выходит нечто более тонкое и значительное. Я тебе очень благодарен».
— Замечательные слова. Александр Яковлевич, вы наверняка и сами чувствуете ответственность за нашу Россию, возрождения которой, как кажется иногда, не предвидится...
— Да, порой кажется, что не предвидится. И все же я чувствую, что грядет. Будет мощное противостояние, борьба против зла. Сегодня зло – это чертовщина, бесовщина, причем в тот момент, когда злые силы получили благодатную почву для объединения. А мщение – это апокалипсис для злых сил.
Редко услышишь в печати или на телевидении, что такое борьба со злом. А борьба эта всегда и во все времена, во все века означает собирание камней и душ.
И происходит это так: дьявол имеет два недостатка. Господь не дал ему чувство меры и чувство стыда. И вот с этими безмерностью и бесстыдством он насилует нашу молодежь. Но он обязательно проиграет. Ибо невозможно обливать помоями все, в том числе и здорового, нормального человека. Ему все равно захочется глотнуть чистого воздуха, поклониться ручью, по-другому посмотреть на другого человека.
Я не верю в разговоры о гибели, о катастрофе России. Она уже столько всего перемолола, столько жертв перенесла.
Даже те люди, которые ушли в мир иной, я чувствую, с нами: и Игорь Тальков, и Николай Рубцов... Ведут вечный диалог. Они сегодня, как воины, стоят на рубеже духовного очищения. Они вместе с нами будут бороться на благо России, всего человечества. Поэтому когда кому-то очень хочется нагадить, растоптать, уничтожить, сжечь, растлить, то срабатывает великий закон бумеранга. И тот, кто принес зло, получит его сполна обратно. Кто принес добро, тот добро и получит.
— Как-то на вечере поэта Николая Зиновьева вы сказали, что, пока такие парни у России есть, у нее есть будущее. А я добавлю, что, пока есть такие люди и актеры, как вы и, конечно, другие, надежду на возрождение терять нельзя.
— Да, их много — огромное количество, порядочных, совестливых людей.
— Православных?
— Да. Хотя могут быть и не православные, если есть хорошая стержневая человеческая основа. Думаю, мы выживем обязательно. Я сегодня внимательно смотрю на молодежь — да ее растлевают, ее загружают пивом, но она почему-то становится мудрее. Зарождается новое поколение, и с ним связана надежда. Благодаря ребятам, которых я вижу, очищаются леса, болота, озера.
Да, их стараются развратить, зомбировать их души. А я все равно верю.
— Есть расслоение на богатых и на бедных, есть и расслоение молодежи на хороших и плохих. Кстати, в одной из передач «Момента истины» Караулова говорилось о том, что увольняют людей за то, что они отстаивают экономические интересы страны?
— Я поражаюсь ему. Он поднимает очень острые проблемы. Понимаю, что из всего того, о чем он рассказывает, исправляется, может, только сотая доля. Запущен страшный механизм воровства, разрушения. Сейчас все идет к тому, чтобы человек забыл, чтобы он перестал думать. Боятся, что он начнет думать. В уничтожение вкладываются огромные суммы. Никогда не забуду Татьяну Заславскую, на совести которой идея уничтожения наших деревень. А ведь как необходимо, чтобы сохранялась некая духовная основа, чтобы люди соприкасались с природой, с землей, дышали этим воздухом и приносили в культуру огромное количество интересных произведений. Я уж не говорю о наших изобретателях и ученых.
Дай Бог, чтобы такие передачи, как «Русский дом», шли на всю Россию. Хотя бы 3—4 часа в сутки таких передач, где люди выходили бы на исповедь и были искренны.
Сегодня я вижу, как задыхается народ, как он чахнет, как умирают тысячи деревень, 10 тысяч церквей было взорвано по всей России. Но сегодня восстанавливаются, причем не на государственные — на частные вложения. И храмы расцветают. Нужна политическая идея, национальная идея, нужна организация на уровне правительства. Как во времена И.Грозного, когда он действительно призвал народ к покаянию, трижды призывал к прощению. Один из самых образованных людей в Европе, царей, красавец, который создавал Россию: Казань, Астрахань. Европа дрожала от России. И совсем не потому, что он убивал. За 40 лет он казнил всего 3500 человек, причем преступников. А все средневековье строилось только на крови. Я уж не говорю о том, что происходит сейчас. Он просто мальчик по сравнению с остальными: со Сталиным, с нашими правителями. Я боюсь играть с трагической интонацией. Когда выходишь на нее, что-то теряешь. Но иногда чувствуешь, что кому-то это все равно надо. Надо!
— Это же наша история. Хочется услышать о тех ролях, которые дошли до самого сердца...
— Очень ругали фильм «Мужики», а он красивый. Народ принял эту картину. Я помню, как люди шли на одно название «Мужики». Вроде, все просто, ничего нет. Но вдруг увидели глоток свежего воздуха, почувствовали, что может быть и такое. Существует характер, который может совершать такие поступки. И здесь, в Москве, и в Питере, везде.
То же и с «Любовью и голубями» — фильме, который уже стал «классикой». Я включаю иногда на 10—15 минут видео и улыбаюсь, мне хорошо. Становится спокойней за себя, уходят все черные мысли. Он один из любимых дорогих мне фильмов.
Александр Яковлевич, желаю Вам здоровья, много сил, хорошего настроения.
ИЗ НАШЕГО ДОСЬЕ
Народный артист России Александр МИХАЙЛОВ родился 5 октября 1944 года в пос. Оловянное Читинской области.
Окончил ремесленное училище, потом стал моряком. Списавшись на берег, работал на заводе электромехаником, затем – на швейной фабрике. В свободное время начал принимать участие в спектаклях Студенческого театра миниатюр Дальневосточного университета. Так родилось желание стать актером. После окончания Дальневосточного института искусств проработал 10 лет в Саратовском академическом театре драмы. С 1980 по 1985 год А.Михайлов был актером Московского театра им. Ермоловой, где сыграл более 50 ролей.
С 1985 года Александр Михайлов – артист Государственного академического Малого театра. Среди крупных творческих удач Михайлова на старейшей московской сцене – Константин («Дети Ванюшина» С. Найденова), Джеймс («Долгий день уходит в ночь» Ю.О’Нила), Вайнер («…И Аз воздам» С. Кузнецова), Хрущев («Леший» А.Чехова), Иоанн Грозный («Царь Иоанн Грозный» А.К. Толстого), Дорн («Чайка» А.Чехова). Эти образы показывают широчайший творческий диапазон артиста. Его царь всея Руси Иоанн величествен даже в своем падении, унижении и раскаянии. Играя эту роль, Михайлов достигает поистине трагических высот, заставляя зрителей испытывать почти мучительное сострадание к кающемуся тирану.
Врач Хрущев справедлив, резок, бескомпромиссен, суров – Михайлов играет человека, стремящегося спасти природу от истребления, но не умеющего противостоять жестокости в человеческих отношениях. И совсем иным предстает перед нами другой чеховский доктор, Дорн — грустный, ироничный, умудренный жизнью. Обаятельный человек, который понимает все и всех, но никому не может помочь, – таким мы видим Дорна в исполнении Александра Михайлова.
Талант артиста позволяет выстроить каждую роль с виртуозной точностью и безупречным вкусом. Работая над образом Иоанна Грозного, Александр Михайлов изучал историческим источники и пришел к выводу, что расхожее мнение об Иоанне Грозном как о кровожадном злодее, неверно. Царь Иоанн был яркой, выдающейся личностью своей эпохи, что нашло отражение в трактовке артистом своей роли.
Огромную популярность принесли А.Михайлову роли в кино. Он снимался в фильмах: «Приезжая», «Мужики», «Очарованный странник», «Любовь и голуби», «Змеелов», «Бешеные деньги», «Риск – благородное дело», «Похищение Савойи», «Белый снег России» и многих других. Всего на счету артиста более 50 работ в кино. С наибольшим успехом Михайлов играл наших современников, сильных духом людей, обладающих цельной натурой. Особенно запомнились и полюбились зрителям его Павел Зубов («Мужики»), Вася Кузякин («Любовь и голуби»), Павел Шорохов («Змеелов»). Само по себе участие Александра Михайлова – уже определенная гарантия успеха фильма.
За исполнение роли в фильме «Мужики» артист был удостоен Государственной премии РСФСР. Он также стал лауреатом премии Ленинского комсомола – «за талантливое воплощение образов современников в кино и высокое исполнительское мастерство». Михайлов был дважды – в 1982 и 1986 годах — отмечен как «лучший актер года» за исполнение ролей в фильмах «Мужики» и «Змеелов». Как режиссер снял «Только не уходи».
Александр Михайлов часто выступает перед зрителями с концертными программами. Аккомпанируя себе на гитаре, он исполняет русские романсы, песни времен Гражданской войны, казачий фольклор… Собиранием фольклора Александр Яковлевич занимался в поездках по родным местам. А любовь к песне у него, как у многих сибиряков, с детства: еще отец учил Александра петь казачьи песни. Концертные программы Михайлова всегда собирают полные залы.
Александр Михайлов любит русскую классическую литературу. Среди его любимых поэтов и писателей – А.Пушкин, Ф.Достоевский, А.Чехов, С.Есенин, И.Ильин, Дж.Лондон, В.Распутин, В.Шукшин, Г.Шпаликов и другие. Занимается спортом – волейболом, баскетболом, легкой атлетикой. Свободное время уделяет общению с природой.
Беседовала Наталья СВЕРЧКОВА.
Подробнее
15 ноября мы поздравляем с днем рождения артистку Малого театра Наталью Николаевну Верещенко. Желаем крепкого здоровья, благополучия и неизменного успеха.
15 ноября мы поздравляем с днем рождения артистку Малого театра Наталью Николаевну Верещенко.
Желаем крепкого здоровья, благополучия и неизменного успеха.
Желаем крепкого здоровья, благополучия и неизменного успеха.
14.11.2003
Подробнее
Актёры занятые в спектаклях с 18 по 23 ноября 2003 года.
Актёры занятые в спектаклях с 18 по 23 ноября 2003 года.
Актёры занятые в спектаклях с 18 по 23 ноября 2003 года.
18 ноября, основная сцена, «На всякого мудреца довольно простоты»: Кичанова, Муравьёва, Быстрицкая, Панкова, О.Пашкова, Микшун, Швец, Жарова, Зотов, Потапов, В.Коршунов, Клюквин, Дронов, Ермаков, Абрамов, Манке, Григорьев.
18 ноября, сцена филиала, «Корсиканка»: Глушенко, В.Баринов, Торопов, Коняев, Подгородинский, Дубровский, Складчиков.
19 ноября, сцена филиала, «Усилия любви…»: Леонова, Иванова, В.Андреева, Базарова, Подгорная, Зотов, Жулин, Доброван, С.Коршунов, Фаддеев, Солодовник, Дахненко, Низовой, Кипнис.
20 ноября, основная сцена, «Правда – хорошо, а счастье лучше»: Глушенко, Леонова, Полякова, Кичанова, Подгорная, Сафронова, Кулешова, Низовой, Бочкарев, Клюквин, Подгородинский, Дронов, Зеничев, Григорьев.
20 ноября, сцена филиала, «Старый добрый ансамбль»: Евдокимова, Юдина, Торопов, Борцов, Кочетков, Каюров, Носик.
21 ноября, основная сцена, «Волки и овцы» : Полякова, Титова, Муравьева, Демина, А.Коршунов, Марцевич, В.Коршунов, Барышев, Торопов, Низовой, Носик, Анохин.
21 ноября, сцена филиала, «Делец»: Харитонова, Базарова, Бочкарёв, С.Коршунов, Сафронов, Клюев, Коняев, Дубровский, Вахтеров, Складчиков.
22 ноября, основная сцена, «Дядя Ваня»: Аманова, Скиба, Еремеева, Солодова, Бабятинский, Марцевич, Михайлов, Борцов, Е.Баринов.
22 ноября, сцена филиала, «Тайны мадридского двора»: Лебедева, О.Пашкова, Харитонова, Микшун, Н.Верещенко, Иванова, Базарова, Ещенко, Жевакина, Езепов, Вершинин, Низовой, Хомятов, Зотов, Анохин, Солодовник, Малец.
22 ноября, малая сцена филиала, «Трудовой хлеб»: Леонова, Дмитриева, Швец, Охлупина, Сафронова, Жарова, В.Баринов, Подгородинский, Зеничев, Клюквин, Доброван, Вахтеров.
23 ноября, основная сцена, утро, «Сказка о Царе Салтане»: Н.Верещенко, Светлова, Рыжова, Швец, Блохина, Мекаева, Коняев, Зотов, Подгородинский, Низовой, Жулин, Бунаков, Скряпкин, Евтеев, Курочка.
23 ноября, основная сцена, вечер, «Царь Фёдор Иоаннович»: Лебедева, Титова, Кичанова, З.Андреева, Марцевич, В.Коршунов, Барышев, Езепов, Анохин, Абрамов(2 роли), Зеничев, Кочетков, Богин, Бунаков, Клюев, Григорьев, Клюквин, Ильин, Белый, Оболенский, Демин, Дахненко, Торопов, Хомятов, Кипнис, Солодовник, Манке, Вещев.
23 ноября, сцена филиала, утро, «Снежная Королева»: В.Андреева, Солодова, Юдина, Жарова, Дмитриева, Кичанова, З.Андреева, Демин, С.Коршунов, Бабятинский, Анохин, Дронов, Еремеев, Доброван, Марин, Беленький.
23 ноября, сцена филиала, вечер, «Пучина»: Чуваева, Охлупина, О.Пашкова, Скиба, Базарова, Швец, Яна Умарова, А.Коршунов, Е.Баринов, В.Баринов, Дубровский, Вахтеров, Бочкарев, Тезов, Кагаков, С.Коршунов, Фаддеев, Феликс Умаров.
18 ноября, основная сцена, «На всякого мудреца довольно простоты»: Кичанова, Муравьёва, Быстрицкая, Панкова, О.Пашкова, Микшун, Швец, Жарова, Зотов, Потапов, В.Коршунов, Клюквин, Дронов, Ермаков, Абрамов, Манке, Григорьев.
18 ноября, сцена филиала, «Корсиканка»: Глушенко, В.Баринов, Торопов, Коняев, Подгородинский, Дубровский, Складчиков.
19 ноября, сцена филиала, «Усилия любви…»: Леонова, Иванова, В.Андреева, Базарова, Подгорная, Зотов, Жулин, Доброван, С.Коршунов, Фаддеев, Солодовник, Дахненко, Низовой, Кипнис.
20 ноября, основная сцена, «Правда – хорошо, а счастье лучше»: Глушенко, Леонова, Полякова, Кичанова, Подгорная, Сафронова, Кулешова, Низовой, Бочкарев, Клюквин, Подгородинский, Дронов, Зеничев, Григорьев.
20 ноября, сцена филиала, «Старый добрый ансамбль»: Евдокимова, Юдина, Торопов, Борцов, Кочетков, Каюров, Носик.
21 ноября, основная сцена, «Волки и овцы» : Полякова, Титова, Муравьева, Демина, А.Коршунов, Марцевич, В.Коршунов, Барышев, Торопов, Низовой, Носик, Анохин.
21 ноября, сцена филиала, «Делец»: Харитонова, Базарова, Бочкарёв, С.Коршунов, Сафронов, Клюев, Коняев, Дубровский, Вахтеров, Складчиков.
22 ноября, основная сцена, «Дядя Ваня»: Аманова, Скиба, Еремеева, Солодова, Бабятинский, Марцевич, Михайлов, Борцов, Е.Баринов.
22 ноября, сцена филиала, «Тайны мадридского двора»: Лебедева, О.Пашкова, Харитонова, Микшун, Н.Верещенко, Иванова, Базарова, Ещенко, Жевакина, Езепов, Вершинин, Низовой, Хомятов, Зотов, Анохин, Солодовник, Малец.
22 ноября, малая сцена филиала, «Трудовой хлеб»: Леонова, Дмитриева, Швец, Охлупина, Сафронова, Жарова, В.Баринов, Подгородинский, Зеничев, Клюквин, Доброван, Вахтеров.
23 ноября, основная сцена, утро, «Сказка о Царе Салтане»: Н.Верещенко, Светлова, Рыжова, Швец, Блохина, Мекаева, Коняев, Зотов, Подгородинский, Низовой, Жулин, Бунаков, Скряпкин, Евтеев, Курочка.
23 ноября, основная сцена, вечер, «Царь Фёдор Иоаннович»: Лебедева, Титова, Кичанова, З.Андреева, Марцевич, В.Коршунов, Барышев, Езепов, Анохин, Абрамов(2 роли), Зеничев, Кочетков, Богин, Бунаков, Клюев, Григорьев, Клюквин, Ильин, Белый, Оболенский, Демин, Дахненко, Торопов, Хомятов, Кипнис, Солодовник, Манке, Вещев.
23 ноября, сцена филиала, утро, «Снежная Королева»: В.Андреева, Солодова, Юдина, Жарова, Дмитриева, Кичанова, З.Андреева, Демин, С.Коршунов, Бабятинский, Анохин, Дронов, Еремеев, Доброван, Марин, Беленький.
23 ноября, сцена филиала, вечер, «Пучина»: Чуваева, Охлупина, О.Пашкова, Скиба, Базарова, Швец, Яна Умарова, А.Коршунов, Е.Баринов, В.Баринов, Дубровский, Вахтеров, Бочкарев, Тезов, Кагаков, С.Коршунов, Фаддеев, Феликс Умаров.
Подробнее
ИВАН ГРОЗНЫЙ В МАНТИИ КАРДИНАЛА Ярослав Барышев: «За царей премий не получал»
ИВАН ГРОЗНЫЙ В МАНТИИ КАРДИНАЛА
Ярослав Барышев: «За царей премий не получал»
Ярослав Барышев: «За царей премий не получал»
ИВАН ГРОЗНЫЙ В МАНТИИ КАРДИНАЛА
Ярослав Барышев: «За царей премий не получал»
В красной с золотом мантии он вошел в гримерку. Посмотрел в зеркало, поправил грим, сличив его с портретным изображением своего героя. Хотя сам Ярослав Барышев — артист Малого театра — человек добрый, чувствительный и при этом с потрясающим чувством юмора. И тем не менее в Малом, где он служит много лет, ему достаются в основном роли первых, ну в крайнем случае вторых лиц государств. Сейчас он — кардинал Ришелье, а до этого успел стать дважды Иваном Грозным дома Островского. И про каждого он знает, кажется, все.
— Во время революции над кардиналом и его памятью надругались: разрушили гробницу, и сохранилась только кисть, голова и клок волос на ней, — говорит Ярослав Павлович. — Его черепом мальчишки играли в футбол. Такая судьба у Ришелье.
— Но меня интересует другой исторический персонаж — ваш Иван Грозный. Когда вы впервые сыграли русского самодержца и какие чувства при этом испытали?
— Когда мне дали пьесу «Смерть Иоанна Грозного», я пошел в церковь и поставил свечку. Хотел, чтобы Господь Бог не был так суров к нему, потому что, если подумать, сколько он сделал для России... Другие правители столько душ загубили, что они с Грозным в жестокости не сравнятся. А когда репетировал второго Грозного в «Князе Серебряном», открыл для себя другого царя. Многое понял, когда читал, как он, мальчишка, сидел под столом, а бояре пировали и бросали ему, как собаке, кости. И он это доедал. Они его таким жестоким воспитали.
Потом он очень долгое время ездил без охраны и только после первого покушения на него взял сопровождение. Да, можно сказать, что он ни одного сражения не выиграл, но все равно такое ощущение, что если бы не он, не было бы ни Петра, ни Екатерины... В общем, Грозный — это особая ипостась.
— А какая у вас вообще была первая роль в Малом театре?
— Играл самого Шекспира в пьесе Алешина «Человек из Стратфорда».
— Простых-то людей вы играли? А то все цари да поэтические гении...
— Играл предателя Илью Рамзина в пьесе Бондарева, за нее мне дали Государственную премию. А за царя премии нет.
— Неписаный закон Малого театра — молодых воспитывают на сцене старики. Кто вас воспитал?
— Когда я играл Чацкого, Фамусова играли четыре корифея — Царев, Ильинский, Хохряков и Светловидов. Вот Светловидов, когда играл героев, сорвал голос, перешел в разряд характерных. И когда мы, студенты, восторженно смотрели на него, он сказал нам: «Деточки, вот если бы вы так восторженно на меня не смотрели, я бы играть не мог». Анненков — мой учитель, он был первым руководителем курса, где учились Даль, Павлов, Кононов, Фомина, Виталий Соломин — во курс был! Все делали. Рассмешить могли, и неправда, что только серьезное выражение лица присуще Малому театру. Смешить, раскалывать — в этом тоже есть творчество. Пашенная, например, была очень смешливая.
Никита Подгорный такое мог выкинуть на сцене, что никто не мог удержаться. Однажды на спектакль по Оскару Уайльду пришел Рубен Симонов. Никита не выходил из своей гримуборной, заперся там, а когда появился на сцене, все упали — у него был грим один к одному симоновский. Или я, тогда молодой актер, был занят у Ильинского в «Ревизоре», с Соломиным стояли в массовке. И как-то я пропустил утренний спектакль. «Вот, Барышев не пришел...» — подняли шум в театре. «Никому говорить не надо. Где его костюм?» — спросил Подгорный, он тогда уже был народным артистом. И надел купеческий костюм, загримировался. И когда его в моем костюме увидел Весник, сказать ничего не смог — народный артист стоял в массовке. Вот такой у нас театр.
— Малый театр всегда гордился своей школой речи — низкие красивые мужские голоса...
— Пашенная говорила: «Нужно, чтобы все видно было и все слышно, а уж остальное — ваше дело». А Бабочкин говорил по-другому: «Хорошо вы играть будете или плохо — это посмотрим, а то, что вы играть будете правильно, — я вам отвечаю». Прекрасная у них была речь.
— Все знают, что вы рисуете. Ришелье не нарисовали?
— Ивана с меня рисовали мои друзья. Есть из «Князя Серебряного» два портрета. Художник Миронов нарисовал такой, что мои родные заставили его увезти из дома, сказали: «Очень давит». И я увез его на дачу. Когда у меня не было работы в театре (в простое был примерно пять лет), я начал рисовать, стихи писать. В реалистической манере — пейзажи немного, композиции с людьми. А стихи... Это как любовь на сцене — если ее нет, ее сыграть невозможно.
— Каждый артист знает цену своим возможностям. Что вам лучше удается играть на сцене — власть, любовь или что-то другое?
— Когда я играл Шекспира, про меня говорили: «Он не играет любовь, она есть на сцене». Или что значит власть? Вот я сейчас репетирую Ришелье — вроде кардинал, государство в руках держит, а мне хочется, чтобы он как Иван Грозный был на сцене — человек. Слабый, сильный, жестокий... Вот Грозный, он вдруг начинал ласково говорить, все понимали, что сейчас задушит... Шептал: «Ты смелая, боярыня, смелая...» И все, конец ей.
— Я понимаю, что вы влюблены в своих героев и будете защищать их даже на самом страшном суде. Будете?
— Буду, потому что он не то что говорил, он все делал для страны, для Франции. Флот — это Ришелье, Испания — это Ришелье.
— Ну да, величие — на костях. Вопрос вопросов — цель оправдывает любые средства? Ведь сколько судеб сломано, сколько жизней загублено — хоть на строительстве Петербурга, хоть на строительстве сталинских гигантов или на войне в Чечне.
— Не знаю... Судьбы ломаются... Но король Франции, который боялся Ришелье, когда тот умер, сказал: «Какой великий политик умер».
— Приятно носить одежды знатных особ?
— Тяжелые они.
«Московский Комсомолец»
от 24.12.2002
Марина РАЙКИНА.
Ярослав Барышев: «За царей премий не получал»
В красной с золотом мантии он вошел в гримерку. Посмотрел в зеркало, поправил грим, сличив его с портретным изображением своего героя. Хотя сам Ярослав Барышев — артист Малого театра — человек добрый, чувствительный и при этом с потрясающим чувством юмора. И тем не менее в Малом, где он служит много лет, ему достаются в основном роли первых, ну в крайнем случае вторых лиц государств. Сейчас он — кардинал Ришелье, а до этого успел стать дважды Иваном Грозным дома Островского. И про каждого он знает, кажется, все.
— Во время революции над кардиналом и его памятью надругались: разрушили гробницу, и сохранилась только кисть, голова и клок волос на ней, — говорит Ярослав Павлович. — Его черепом мальчишки играли в футбол. Такая судьба у Ришелье.
— Но меня интересует другой исторический персонаж — ваш Иван Грозный. Когда вы впервые сыграли русского самодержца и какие чувства при этом испытали?
— Когда мне дали пьесу «Смерть Иоанна Грозного», я пошел в церковь и поставил свечку. Хотел, чтобы Господь Бог не был так суров к нему, потому что, если подумать, сколько он сделал для России... Другие правители столько душ загубили, что они с Грозным в жестокости не сравнятся. А когда репетировал второго Грозного в «Князе Серебряном», открыл для себя другого царя. Многое понял, когда читал, как он, мальчишка, сидел под столом, а бояре пировали и бросали ему, как собаке, кости. И он это доедал. Они его таким жестоким воспитали.
Потом он очень долгое время ездил без охраны и только после первого покушения на него взял сопровождение. Да, можно сказать, что он ни одного сражения не выиграл, но все равно такое ощущение, что если бы не он, не было бы ни Петра, ни Екатерины... В общем, Грозный — это особая ипостась.
— А какая у вас вообще была первая роль в Малом театре?
— Играл самого Шекспира в пьесе Алешина «Человек из Стратфорда».
— Простых-то людей вы играли? А то все цари да поэтические гении...
— Играл предателя Илью Рамзина в пьесе Бондарева, за нее мне дали Государственную премию. А за царя премии нет.
— Неписаный закон Малого театра — молодых воспитывают на сцене старики. Кто вас воспитал?
— Когда я играл Чацкого, Фамусова играли четыре корифея — Царев, Ильинский, Хохряков и Светловидов. Вот Светловидов, когда играл героев, сорвал голос, перешел в разряд характерных. И когда мы, студенты, восторженно смотрели на него, он сказал нам: «Деточки, вот если бы вы так восторженно на меня не смотрели, я бы играть не мог». Анненков — мой учитель, он был первым руководителем курса, где учились Даль, Павлов, Кононов, Фомина, Виталий Соломин — во курс был! Все делали. Рассмешить могли, и неправда, что только серьезное выражение лица присуще Малому театру. Смешить, раскалывать — в этом тоже есть творчество. Пашенная, например, была очень смешливая.
Никита Подгорный такое мог выкинуть на сцене, что никто не мог удержаться. Однажды на спектакль по Оскару Уайльду пришел Рубен Симонов. Никита не выходил из своей гримуборной, заперся там, а когда появился на сцене, все упали — у него был грим один к одному симоновский. Или я, тогда молодой актер, был занят у Ильинского в «Ревизоре», с Соломиным стояли в массовке. И как-то я пропустил утренний спектакль. «Вот, Барышев не пришел...» — подняли шум в театре. «Никому говорить не надо. Где его костюм?» — спросил Подгорный, он тогда уже был народным артистом. И надел купеческий костюм, загримировался. И когда его в моем костюме увидел Весник, сказать ничего не смог — народный артист стоял в массовке. Вот такой у нас театр.
— Малый театр всегда гордился своей школой речи — низкие красивые мужские голоса...
— Пашенная говорила: «Нужно, чтобы все видно было и все слышно, а уж остальное — ваше дело». А Бабочкин говорил по-другому: «Хорошо вы играть будете или плохо — это посмотрим, а то, что вы играть будете правильно, — я вам отвечаю». Прекрасная у них была речь.
— Все знают, что вы рисуете. Ришелье не нарисовали?
— Ивана с меня рисовали мои друзья. Есть из «Князя Серебряного» два портрета. Художник Миронов нарисовал такой, что мои родные заставили его увезти из дома, сказали: «Очень давит». И я увез его на дачу. Когда у меня не было работы в театре (в простое был примерно пять лет), я начал рисовать, стихи писать. В реалистической манере — пейзажи немного, композиции с людьми. А стихи... Это как любовь на сцене — если ее нет, ее сыграть невозможно.
— Каждый артист знает цену своим возможностям. Что вам лучше удается играть на сцене — власть, любовь или что-то другое?
— Когда я играл Шекспира, про меня говорили: «Он не играет любовь, она есть на сцене». Или что значит власть? Вот я сейчас репетирую Ришелье — вроде кардинал, государство в руках держит, а мне хочется, чтобы он как Иван Грозный был на сцене — человек. Слабый, сильный, жестокий... Вот Грозный, он вдруг начинал ласково говорить, все понимали, что сейчас задушит... Шептал: «Ты смелая, боярыня, смелая...» И все, конец ей.
— Я понимаю, что вы влюблены в своих героев и будете защищать их даже на самом страшном суде. Будете?
— Буду, потому что он не то что говорил, он все делал для страны, для Франции. Флот — это Ришелье, Испания — это Ришелье.
— Ну да, величие — на костях. Вопрос вопросов — цель оправдывает любые средства? Ведь сколько судеб сломано, сколько жизней загублено — хоть на строительстве Петербурга, хоть на строительстве сталинских гигантов или на войне в Чечне.
— Не знаю... Судьбы ломаются... Но король Франции, который боялся Ришелье, когда тот умер, сказал: «Какой великий политик умер».
— Приятно носить одежды знатных особ?
— Тяжелые они.
«Московский Комсомолец»
от 24.12.2002
Марина РАЙКИНА.
Подробнее
14 ноября отмечает день рождения заслуженный артист России Кирилл Вадимович Демин. Сегодня мы поздравляем Кирилла Вадимовича с днем рождения и от всего сердца желаем крепкого здоровья, хорошего настроения и новых творческих побед.
14 ноября отмечает день рождения заслуженный артист России Кирилл Вадимович Демин.
Сегодня мы поздравляем Кирилла Вадимовича с днем рождения и от всего сердца желаем крепкого здоровья, хорошего настроения и новых творческих побед.
Сегодня мы поздравляем Кирилла Вадимовича с днем рождения и от всего сердца желаем крепкого здоровья, хорошего настроения и новых творческих побед.
14 ноября отмечает день рождения заслуженный артист России Кирилл Вадимович Демин.
Кирилл Демин после окончания театрального училища им. М. С.Щепкина в 1987 году был принят в труппу Государственного академического Малого театра. В первые же годы своей работы на старейшей драматической сцене молодой артист исполнил ряд значительных, центральных ролей русского и зарубежного классического репертуара.
Творческими удачами Кирилла Демина стали роли Чацкого («Горе от ума» А.С.Грибоедова), Бобчинского («Ревизор» Н.В.Гоголя), Кутейкина («Недоросль» Д.И.Фонвизина), Петушкова («Живой труп» Л.Н.Толстого), Ивана Клещева («И аз воздам» С.Кузнецова), Максима Скуратова («Князь Серебряный» А.К.Толстого), Богдана Курюкова («Царь Федор Иоаннович» А.К.Толстого), Григория Нагого и Сицкого («Царь Иоанн Грозный» А.К.Толстого), Нелькина («Свадьба Кречинского» А.Колкера по А.В.Сухово-Кобылину), Глумова («Бешеные деньги» А.Н.Островского), Бабьеки («Тайны Мадридского двора» Э.Скриба и Е.Легуве) и другие. Каждая из этих ролей в исполнении молодого артиста звучит достоверно, правдиво и убедительно. Даже сам перечень ролей говорит о широте творческого диапазона Кирилла Демина, которому доступны самые различные жанры — от трагедии до острого гротеска.
В настоящее время Кирилл Дёмин репетирует Харлампия Гаврилыча Мудрова в ранней комедии Островского «Тяжелые дни» (режиссер А.Коршунов, премьера намечена на зиму 2004 года).
Яркий и самобытный талант К.В.Демина, его высокое профессиональное мастерство, умение создавать самые сложные и разнообразные характеры, глубоко проникая в психологию персонажа, тонко чувствуя стиль и дух воссоздаваемой эпохи — все эти творческие качества в сочетании с большим трудолюбием и требовательностью к себе позволяют говорить о том, что Кирилл Демин — один из самых перспективных молодых артистов Малого театра, хранящий и развивающий его богатые традиции.
Сегодня мы поздравляем Кирилла Вадимовича с днем рождения и от всего сердца желаем крепкого здоровья, хорошего настроения и новых творческих побед.
Кирилл Демин после окончания театрального училища им. М. С.Щепкина в 1987 году был принят в труппу Государственного академического Малого театра. В первые же годы своей работы на старейшей драматической сцене молодой артист исполнил ряд значительных, центральных ролей русского и зарубежного классического репертуара.
Творческими удачами Кирилла Демина стали роли Чацкого («Горе от ума» А.С.Грибоедова), Бобчинского («Ревизор» Н.В.Гоголя), Кутейкина («Недоросль» Д.И.Фонвизина), Петушкова («Живой труп» Л.Н.Толстого), Ивана Клещева («И аз воздам» С.Кузнецова), Максима Скуратова («Князь Серебряный» А.К.Толстого), Богдана Курюкова («Царь Федор Иоаннович» А.К.Толстого), Григория Нагого и Сицкого («Царь Иоанн Грозный» А.К.Толстого), Нелькина («Свадьба Кречинского» А.Колкера по А.В.Сухово-Кобылину), Глумова («Бешеные деньги» А.Н.Островского), Бабьеки («Тайны Мадридского двора» Э.Скриба и Е.Легуве) и другие. Каждая из этих ролей в исполнении молодого артиста звучит достоверно, правдиво и убедительно. Даже сам перечень ролей говорит о широте творческого диапазона Кирилла Демина, которому доступны самые различные жанры — от трагедии до острого гротеска.
В настоящее время Кирилл Дёмин репетирует Харлампия Гаврилыча Мудрова в ранней комедии Островского «Тяжелые дни» (режиссер А.Коршунов, премьера намечена на зиму 2004 года).
Яркий и самобытный талант К.В.Демина, его высокое профессиональное мастерство, умение создавать самые сложные и разнообразные характеры, глубоко проникая в психологию персонажа, тонко чувствуя стиль и дух воссоздаваемой эпохи — все эти творческие качества в сочетании с большим трудолюбием и требовательностью к себе позволяют говорить о том, что Кирилл Демин — один из самых перспективных молодых артистов Малого театра, хранящий и развивающий его богатые традиции.
Сегодня мы поздравляем Кирилла Вадимовича с днем рождения и от всего сердца желаем крепкого здоровья, хорошего настроения и новых творческих побед.
Подробнее
ВЛЮБЛЕНА ПО СОБСТВЕННОМУ Евгения ГЛУШЕНКО играла любовь с Янковским, а полюбила Калягина Евгения Константиновна Глушенко журналистов не жалует, интервью давать не любит
ВЛЮБЛЕНА ПО СОБСТВЕННОМУ
Евгения ГЛУШЕНКО играла любовь с Янковским, а полюбила Калягина
Евгения Константиновна Глушенко журналистов не жалует, интервью давать не любит
Евгения ГЛУШЕНКО играла любовь с Янковским, а полюбила Калягина
Евгения Константиновна Глушенко журналистов не жалует, интервью давать не любит
ВЛЮБЛЕНА ПО СОБСТВЕННОМУ
Евгения ГЛУШЕНКО играла любовь с Янковским, а полюбила Калягина
Евгения Константиновна Глушенко журналистов не жалует, интервью давать не любит. Вопросы «как вы играете?», «как это у вас получается?» ей неинтересны, потому что «это моя «кухня», и я никому об этом не говорю. Даже режиссер может не знать как...». На вопросы личного характера отвечает, как в бюллетене референдума 1993 года: «нет», «нет», «да», «нет», потому что «сегодня к личной жизни такое пристальное внимание, что создается впечатление, будто больше и говорить не о чем».
Помня слова Чехова о том, что «каждое личное существование держится на тайне», я дала слово в тайное не углубляться, но попросила актрису дать возможность читателю, зрителю приблизиться на некоторое расстояние, при котором «состав» личности Евгении Глушенко, может быть, будет близок к разгадке.
- Вы действительно человек скрытный, «вещь в себе» или это такая маска?
- Наверное, это лучше спросить у моих близких и друзей. Да, разговоров бытовых я не люблю, хотя между женщинами, естественно, они существуют. Но углубляться в них мне несвойственно. У меня есть близкая подруга — художник по костюмам, мы дружим уже 27 лет, но и в наших отношениях есть табу — черта, за которую мы не переходим в разговорах: вот это мы обсуждаем, а вот это — нет.
- Психологи говорят, что корни скрытности берут начало в детстве. Но вы стали актрисой, что предполагает наличие открытых эмоций. Так что же было в детстве?..
- Я родилась и выросла в Ростове-на-Дону. В детстве очень любила танцевать, читать стишки, и когда с родителями ходила в гости, то, если я не слушалась, самым большим наказанием было: «Мы тебя возьмем в гости, но выступать ты не будешь». Я готова была сделать все что угодно, только бы с меня сняли наказание.
Так было лет до пяти-шести, а потом все куда-то ушло, появились другие увлечения — я занялась спортом, не профессионально, а просто ходила в секции. И однажды мама сказала: «А не хочешь ли ты пойти в драмкружок? Там ты сможешь развить речь, научишься правильно говорить». Мой южный грубоватый говорок маме не нравился. Я пошла в дом пионеров и очень увлеклась особой художественной атмосферой, которую создавала руководительница драмкружка Тамара Ильинична Ильинская — ей я обязана многим. Да и не только я. Из этого кружка вышли многие ныне известные режиссеры и актеры: Анатолий Васильев, Евгений Тростинецкий, Елена Смирнова, питерец Александр Марков, да и в Александринском театре много выходцев из нашего драмкружка.
Я очень любила все, что было связано с нашими спектаклями: любила шить костюмы, нашивать блестки, репетиции... И хотя я человек зажатый, сцены не боялась. Мне и сейчас легче сыграть спектакль, чем произнести речь. На сцене я освобождаюсь.
Желание стать актрисой, конечно, было, но уверенность в том, что я могу ею стать, отсутствовала. Когда я ходила в театр или смотрела кино, то видела, какие все актрисы красивые, а во мне не было ничего особенного — ни ног от горла, ни тонкой талии, ни роста... Ну симпатичная, и все. Но однажды студийцы в мое отсутствие обсуждали, кто может стать актером, а кто нет. И Тамара Ильинична сказала: «А вот Женя могла бы стать актрисой». Ребята мне это передали.
- То есть вы стали актрисой вопреки «отсутствию» фактуры...
- Да, я поступила в Ростовское училище искусств и, закончив первый курс, решила попробовать...
- ...покорить Москву?
- Нет, об этом я не думала, просто решила попробовать, на что я способна. Я до сих пор не знаю, почему так поступила. Гордыня это была или амбиции... Нет, амбиций у меня не было, скорее это был импульс — я часто поступала импульсивно, и это как раз был тот случай. В это время еще два студийца ехали поступать в Москву, и это придало мне решимости.
Как и все, я поступала во все театральные вузы сразу, не представляя,где лучше, где хуже. Когда я поступала в ГИТИС, в приемной комиссии сидел преподаватель института актер Гутиэрес — он снялся у Хейфица в фильме «Салют, Мария!». Позже он уехал в Испанию. Я прошла первый тур, а на втором он спросил меня: «Ты откуда?» — «Из Ростова-на-Дону». – «А почему не гакаешь?» — «Не знаю...» — «Ну-ка, повернись», — попросил он. Я повернулась. «У тебя каблуки повыше есть?» — «Найду», — ответила я. «Приходи на третий тур на каблуках повыше». Туфли мне срочно прислали поездом, но они не понадобились, поскольку я прошла все туры в Щепкинском училище — осталось сдать общеобразовательные предметы.
- Наверняка к вам в училище приходили кинематографисты выбирать «натуру»...
- Конечно, приходили и кого-то отбирали. Но так, чтобы мне говорили: «Девушка, мы вас приглашаем на съемку», — такого не было.
- Обижались? Хотелось попасть в кино?
- Конечно, хотелось. Но я не помню, чтоб мне было завидно или больно оттого, что выбрали не меня.
- Однако первая же ваша роль в «Неоконченной пьесе...» оказалась звездной. Да и все остальные — прямое попадание в зрительские сердца, они как будто написаны для вас специально. Это та самая госпожа Удача или случайность?
- Будем считать, случайность, поскольку не я искала, а меня находили. Я уже была актрисой Малого театра, закончила первый театральный сезон,жила в актерском общежитии. Моя подруга пробовалась на одну из ролей в «Неоконченной пьесе...». Ассистент режиссера ее спросила: «Нет ли у тебя на примете молоденькой девушки на роль Сашеньки Платоновой? Где мы уже только ни искали — все не то!». «Я дала твой телефон, — сказала подруга, — так что тебе позвонят». Я поблагодарила, но в ожидании звонка не трепетала. А через день мне позвонили и пригласили в студию.
Я приехала, и мне сказали, что Никиты Сергеевича еще нет, а я могу пока почитать сценарий. Пришел Михалков, мы познакомились, и он в присущей ему легкой манере спросил: «В каком театре работаете?». Когда я сказала: «В Малом», — он состроил такую гримасу, что хотя я и не была взрывным человеком, но внутри меня все загорелось. «Черт! — сказала я себе. — Как же хочется, чтобы вы изменили свое мнение о Малом театре!» Михалков рассказал мне об образе моей героини, о том, как он его видит. Попросил рассказать о себе и в это время сделал знак, чтобы меня снимали. Были еще одни пробы, и я поняла, что ничего не получится. Ну не получится, и не надо. У меня ведь был театр, да и страстного желания сниматься я не ощущала. Но меня пригласили в третий раз, я приехала, Михалков сказал, что надо сыграть финальную сцену (сцену в воде). Эта сцена требует больших эмоций — это я понимала и честно сказала режиссеру: «Я не смогу... я не знаю как, не знаю, что вы от меня хотите». – «Ничего не хочу, — сказал он. — Просто запиши этот текст на бумажку и читай, не обращая внимания на камеру». Я переписала текст и начала читать: «Мишенька, муж мой любимый...». И вдруг я стала рыдать — слезы брызнули мгновенно — и, плача, я продолжала читать. То состояние, которое нужно было сыграть, я нашла в себе, я это сделала. И Михалков сказал: «Вот так и надо сыграть. Будет очень хорошо, если так получится».
- Вы впервые оказались на съемках, да еще в звездном составе. Не тушевались?
- Нет, вы знаете, там была такая легкая дружеская атмосфера. И главное — я чувствовала, что режиссер со мной в каждом кадре, он вел меня.
- Вы действительно сыграли на пределе эмоций. Говорят, что такие сцены удаются, когда и в жизни присутствует любовь или состояние влюбленности...
- Да, я слышала, что так говорят. Но тогда я не была влюблена, и романа никакого не было. Я была свободна, может быть, поэтому и получилось. То, что было во мне глубоко запрятано, режиссер вытаскивал из меня, настраивал, как музыкальный инструмент.
- Разве отношения с Александром Александровичем Калягиным не зародились именно тогда, на съемках?
- Нет-нет. Мы были просто добрыми партнерами, и все. У меня была своя жизнь, у него — своя. Когда невзначай встречались, то общались формально. «Как дела?» — «Хорошо». – «Придешь на мой спектакль?» — «Не могу». Спустя полгода состоялась премьера фильма. На вечере у всех было хорошее настроение, было очень весело, мы танцевали, и Александр Александрович сказал мне: «Выходите за меня замуж». И я так же легко ответила: «Да, конечно, давайте...». Мы тогда были на «вы», и никто из нас всерьез не воспринял эти слова. Через год мы поженились...
- Потом родился ребенок, а это всегда большое испытание для семьи, а тем более для актерской...
- Ребенок появился не сразу. В нашей семье уже был ребенок. Дочка Александра Александровича от первого брака Ксения. Когда мы поженились, ей было девять лет.
- Роль мачехи не менее сложна, чем любая актерская роль.
- Я не прочувствовала этой сложности. У нас всегда были замечательные отношения, и они сохранились до сих пор. Это очень дорогой, родной и близкий мне человек, и сейчас, когда дочке 35 лет и она живет в Америке,мы скучаем друг без друга, когда долго не видимся, перезваниваемся, ездим друг к другу в гости. А сын — это, конечно, большая радость и большое испытание. Нам очень помогали мои родители — они всегда были с ним рядом, и Денис их обожает.
- Дети не пошли по стопам родителей? Вы не пытались их направлять?
- Когда дочке было лет 15-16, она спросила: «Пап, может, мне в артистки пойти?». И Саша сказал: «Если ты так спрашиваешь, значит, не надо». И она стала дизайнером.
Сын, когда был маленький, любил кривляться перед зеркалом, что-то изображать. Он посмотрел Шерлока Холмса и попросил купить ему трубки. Отец ему покупал трубки, как у Шерлока Холмса, и трости, как у Чарли Чаплина. Так что у него было несколько настоящих трубок и тростей. Помню, был очень забавный случай, когда Саша сыграл Ленина в «Так Победим». Денис был тогда маленький, и один портрет, где Саша в образе Ленина, мы подарили моим родителям. Дедушка объяснял Денису, что это папа в образе Ленина, но он не в состоянии был понять, что это такое. И когда он приехал в Москву и увидел памятник Ленину, то сказал: «Это мой папа!». Мы очень смеялись.
Когда Денис подрос, я спросила: «Хочешь стать актером?» — «Я не знаю...» — неопределенно ответил он. И никто из нас не стал на него давить.
- Кто для сына больший авторитет в семье — вы или отец?
- Думаю, отец. Но Денис рано стал самостоятельным — в 15 лет мы отправили его учиться в Америку, где он окончил гуманитарный колледж. Сейчас ему 22 года, он будет поступать в аспирантуру в Москве. Будет заниматься философией. Он вполне взрослый человек, и руководить им, несмотря на семейные авторитеты, было бы глупо.
- Но свою роль мамы-опекунши вы выполняете?
- Да, конечно, меня интересует, чем занимаются мои дети, но быть мамой-курицей я не могу. Я мама-друг, и в жизнь своих детей не влезаю, не живу их жизнью. Ведь когда ты разговариваешь с подругой и задаешь ей вопросы, ты не живешь ее жизнью. Так же и с детьми. Есть родители, которые постоянно пасут своих детей и, расставаясь утром, вечером задают им тысячи вопросов: «Что ты делала? А что он сказал? А что ты ответил?». И если мой сын о чем-то говорит с отцом, я не буду его расспрашивать, о чем он говорил. Если он захочет — сам расскажет.
- Как думаете, такая отстраненность не мешает семье?
- Наверное, члены моей семьи на этот вопрос ответили бы определеннее, чем я. Наверное, мешает... Меня дочка иногда спрашивала: «Женюра, ты куда улетела?». – «А... сейчас вернусь», — и возвращалась. Дети, конечно, требуют внимания. И если сын, например, просит что-то приготовить, а у меня есть время, я обязательно приготовлю. А если нет, он говорит: «Давай приготовлю я». Но иногда я чувствую, что мне необходимо побыть одной, и я говорю Денису: «Ты меня сейчас не трогай». – «Хорошо, — говорит он. — Ты скажи, когда можно будет говорить. Тебе сколько времени надо?». Мы начинаем смеяться, и я отключаюсь от своих проблем. Конечно, бывает так, что я не всегда могу справиться с собой. Но у меня есть способ сбросить то плохое, что накопилось во мне. Я обязательно нахожу какой-то вид деятельности: бросаюсь убирать или иду пешком несколько километров... Это очень помогает переключаться.
- Не секрет, что в театральной среде, как и кинематографической, недоброжелателей хватает, как и доброхотов-сплетников. Вам наверняка приходилось сталкиваться с этими явлениями. Как обычно реагируете?
- Как-то давно я спросила у одной актрисы: «Как ты реагируешь, когда тебе говорят что-то неприятное?». Она ответила: «Я мысленно поворачиваюсь к этому человеку спиной».
А сын рассказал мне такую историю: в колледже, где он учился, были двое ребят, которые вроде бы дружили, но при этом один другому как-то сказал: «Я тебя ненавижу!». – «А я тебя не ненавижу, — отреагировал другой. — Ведь это сколько сил надо, чтобы ненавидеть! Тебя просто нет в моей вселенной». Я не могу сказать, что я так же реагирую на сплетни, но в моменты негативные я между собой и человеком как бы ставлю экран.
- И, как я понимаю, еще тусовку не жалуете?
- Я люблю приходить на премьеры в Дом кино или Киноцентр, когда мне это нужно и интересно. И тогда мне не важно, кто сидит рядом со мной, потому что я пришла не общаться, а смотреть. Но когда я общаюсь, я стараюсь быть со всеми доброжелательной.
А в тусовке, я заметила, люди не общаются друг с другом. Мне кажется, им важно не общение, а то, как люди реагируют на них, как воспринимают. Это такая игра — игра в общение. Наверное, и она нужна.
- Ну а в «женских разговорах» участвуете?
- Конечно. С удовольствием говорю о проблемах, которые волнуют всех женщин: как сделать так, чтобы хорошо выглядеть, о диете, кремах или выспрашиваю рецепт какого-нибудь блюда, которое мне понравилось. Но я не люблю обременять кого-то своими проблемами. У меня есть несколько дорогих мне людей, к которым я просто прихожу, когда мне плохо, и им ничего не надо рассказывать — мне с ними становится хорошо.
- Мужа обременяете домашними проблемами?
- Что касается меня, детей, семьи — это для мужа свято, тут я могу положиться на него полностью. Другое дело, что у меня есть такое свойство характера — драматизировать события. Иногда я слишком погружаюсь в себя, мрачнею, но одно слово мужа, точно найденное и подчас остроумное, разбивает все, что я нагромоздила в душе и голове... А если просто пришли плохие мысли, то я точно знаю, что я должна с ними перебыть. Значит, они мне даны для того, чтобы что-то понять.
- У вашего мужа свой театр. Никогда не хотелось там сыграть?
- Вы знаете, после того как мы поженились, нам не раз предлагали сняться вместе, но мы отказывались. Не сговариваясь, мы поняли, что лучше нам этого не делать. Это наше индивидуальное решение.
- Александр Александрович дает творческие советы, помогает в работе?
- Конечно, помогает. Бывает так, что я вижу роль, но не чувствую ее. Так, одну сцену, которая не получалась у меня в фильме «Влюблен по собственному желанию», мы с Сашей разбирали, и он показал мне (очень деликатно, не навязывая своего мнения) одну краску характера. «Попробуй, — сказал, — если режиссеру понравится...»
- Кстати, играть «милую дурнушку», как говорил герой Янковского, наверное, было не очень приятно?
- Ну что вы! Было очень весело и интересно! Я не думала, как я буду выглядеть и что обо мне скажут. У меня было очень гладкое лицо, и гримеры лепили мне прыщи из латекса, затягивали волосы, чтобы подчеркнуть мою непривлекательность. Нет, никаких комплексов я не испытывала. Мне мама никогда не говорила: «Какая ты красивая!» Хотя я считаю, что детям это надо говорить. Но меня воспитывали строго и, наоборот, говорили: «Посмотри на других девочек. Вот как-то ты все не так делаешь, двигаешься...».
По сценарию моя героиня была другая, чем получилась в результате. Она должна была быть худой, с длинным носом. А у меня совсем иная фактура — я никогда не была субтильной. И я предложила режиссеру идти от обратного: я буду толстеть, а потом худеть. И он согласился.
- Вас на улице узнают, оказывают знаки внимания?
- Это бывает нечасто, но очень приятно, когда тебе улыбаются и говорят: «Здравствуйте». Я тоже здороваюсь и улыбаюсь в ответ. Но иногда бывают такие диалоги — дама останавливает меня и спрашивает: «А вы меня не знаете?» — «Нет, не знаю». – «Что-то мне ваше лицо знакомо, — говорит она.
- Вы похожи на какую-то актрису». – «Да, — отвечаю, — мне многие это говорят». И иду дальше.
- То, что у вас нет блестящей фактуры, за которой охотятся режиссеры, заставляет чувствовать свою невостребованность?
- Я рада и счастлива тому, что послала мне судьба или, если хотите, Господь. Я получила больше, чем предполагала. И у меня никогда не было и нет чувства невостребованности и нет оснований сетовать на судьбу. Идет жизнь, есть работа в театре... И если не снимаюсь, значит, не суждено. А может быть, это еще будет... Но суетиться и тем более страдать по этому поводу я никогда не буду.
- Стало быть, можете со всей ответственностью сказать, что жизнь сложилась?
- Сказать так — значит, поставить точку, а у меня есть ощущение, что впереди много интересного и, как говорит один из героев шекспировской пьесы, «надо лишь всегда быть наготове...».
Евгения ГЛУШЕНКО играла любовь с Янковским, а полюбила Калягина
Евгения Константиновна Глушенко журналистов не жалует, интервью давать не любит. Вопросы «как вы играете?», «как это у вас получается?» ей неинтересны, потому что «это моя «кухня», и я никому об этом не говорю. Даже режиссер может не знать как...». На вопросы личного характера отвечает, как в бюллетене референдума 1993 года: «нет», «нет», «да», «нет», потому что «сегодня к личной жизни такое пристальное внимание, что создается впечатление, будто больше и говорить не о чем».
Помня слова Чехова о том, что «каждое личное существование держится на тайне», я дала слово в тайное не углубляться, но попросила актрису дать возможность читателю, зрителю приблизиться на некоторое расстояние, при котором «состав» личности Евгении Глушенко, может быть, будет близок к разгадке.
- Вы действительно человек скрытный, «вещь в себе» или это такая маска?
- Наверное, это лучше спросить у моих близких и друзей. Да, разговоров бытовых я не люблю, хотя между женщинами, естественно, они существуют. Но углубляться в них мне несвойственно. У меня есть близкая подруга — художник по костюмам, мы дружим уже 27 лет, но и в наших отношениях есть табу — черта, за которую мы не переходим в разговорах: вот это мы обсуждаем, а вот это — нет.
- Психологи говорят, что корни скрытности берут начало в детстве. Но вы стали актрисой, что предполагает наличие открытых эмоций. Так что же было в детстве?..
- Я родилась и выросла в Ростове-на-Дону. В детстве очень любила танцевать, читать стишки, и когда с родителями ходила в гости, то, если я не слушалась, самым большим наказанием было: «Мы тебя возьмем в гости, но выступать ты не будешь». Я готова была сделать все что угодно, только бы с меня сняли наказание.
Так было лет до пяти-шести, а потом все куда-то ушло, появились другие увлечения — я занялась спортом, не профессионально, а просто ходила в секции. И однажды мама сказала: «А не хочешь ли ты пойти в драмкружок? Там ты сможешь развить речь, научишься правильно говорить». Мой южный грубоватый говорок маме не нравился. Я пошла в дом пионеров и очень увлеклась особой художественной атмосферой, которую создавала руководительница драмкружка Тамара Ильинична Ильинская — ей я обязана многим. Да и не только я. Из этого кружка вышли многие ныне известные режиссеры и актеры: Анатолий Васильев, Евгений Тростинецкий, Елена Смирнова, питерец Александр Марков, да и в Александринском театре много выходцев из нашего драмкружка.
Я очень любила все, что было связано с нашими спектаклями: любила шить костюмы, нашивать блестки, репетиции... И хотя я человек зажатый, сцены не боялась. Мне и сейчас легче сыграть спектакль, чем произнести речь. На сцене я освобождаюсь.
Желание стать актрисой, конечно, было, но уверенность в том, что я могу ею стать, отсутствовала. Когда я ходила в театр или смотрела кино, то видела, какие все актрисы красивые, а во мне не было ничего особенного — ни ног от горла, ни тонкой талии, ни роста... Ну симпатичная, и все. Но однажды студийцы в мое отсутствие обсуждали, кто может стать актером, а кто нет. И Тамара Ильинична сказала: «А вот Женя могла бы стать актрисой». Ребята мне это передали.
- То есть вы стали актрисой вопреки «отсутствию» фактуры...
- Да, я поступила в Ростовское училище искусств и, закончив первый курс, решила попробовать...
- ...покорить Москву?
- Нет, об этом я не думала, просто решила попробовать, на что я способна. Я до сих пор не знаю, почему так поступила. Гордыня это была или амбиции... Нет, амбиций у меня не было, скорее это был импульс — я часто поступала импульсивно, и это как раз был тот случай. В это время еще два студийца ехали поступать в Москву, и это придало мне решимости.
Как и все, я поступала во все театральные вузы сразу, не представляя,где лучше, где хуже. Когда я поступала в ГИТИС, в приемной комиссии сидел преподаватель института актер Гутиэрес — он снялся у Хейфица в фильме «Салют, Мария!». Позже он уехал в Испанию. Я прошла первый тур, а на втором он спросил меня: «Ты откуда?» — «Из Ростова-на-Дону». – «А почему не гакаешь?» — «Не знаю...» — «Ну-ка, повернись», — попросил он. Я повернулась. «У тебя каблуки повыше есть?» — «Найду», — ответила я. «Приходи на третий тур на каблуках повыше». Туфли мне срочно прислали поездом, но они не понадобились, поскольку я прошла все туры в Щепкинском училище — осталось сдать общеобразовательные предметы.
- Наверняка к вам в училище приходили кинематографисты выбирать «натуру»...
- Конечно, приходили и кого-то отбирали. Но так, чтобы мне говорили: «Девушка, мы вас приглашаем на съемку», — такого не было.
- Обижались? Хотелось попасть в кино?
- Конечно, хотелось. Но я не помню, чтоб мне было завидно или больно оттого, что выбрали не меня.
- Однако первая же ваша роль в «Неоконченной пьесе...» оказалась звездной. Да и все остальные — прямое попадание в зрительские сердца, они как будто написаны для вас специально. Это та самая госпожа Удача или случайность?
- Будем считать, случайность, поскольку не я искала, а меня находили. Я уже была актрисой Малого театра, закончила первый театральный сезон,жила в актерском общежитии. Моя подруга пробовалась на одну из ролей в «Неоконченной пьесе...». Ассистент режиссера ее спросила: «Нет ли у тебя на примете молоденькой девушки на роль Сашеньки Платоновой? Где мы уже только ни искали — все не то!». «Я дала твой телефон, — сказала подруга, — так что тебе позвонят». Я поблагодарила, но в ожидании звонка не трепетала. А через день мне позвонили и пригласили в студию.
Я приехала, и мне сказали, что Никиты Сергеевича еще нет, а я могу пока почитать сценарий. Пришел Михалков, мы познакомились, и он в присущей ему легкой манере спросил: «В каком театре работаете?». Когда я сказала: «В Малом», — он состроил такую гримасу, что хотя я и не была взрывным человеком, но внутри меня все загорелось. «Черт! — сказала я себе. — Как же хочется, чтобы вы изменили свое мнение о Малом театре!» Михалков рассказал мне об образе моей героини, о том, как он его видит. Попросил рассказать о себе и в это время сделал знак, чтобы меня снимали. Были еще одни пробы, и я поняла, что ничего не получится. Ну не получится, и не надо. У меня ведь был театр, да и страстного желания сниматься я не ощущала. Но меня пригласили в третий раз, я приехала, Михалков сказал, что надо сыграть финальную сцену (сцену в воде). Эта сцена требует больших эмоций — это я понимала и честно сказала режиссеру: «Я не смогу... я не знаю как, не знаю, что вы от меня хотите». – «Ничего не хочу, — сказал он. — Просто запиши этот текст на бумажку и читай, не обращая внимания на камеру». Я переписала текст и начала читать: «Мишенька, муж мой любимый...». И вдруг я стала рыдать — слезы брызнули мгновенно — и, плача, я продолжала читать. То состояние, которое нужно было сыграть, я нашла в себе, я это сделала. И Михалков сказал: «Вот так и надо сыграть. Будет очень хорошо, если так получится».
- Вы впервые оказались на съемках, да еще в звездном составе. Не тушевались?
- Нет, вы знаете, там была такая легкая дружеская атмосфера. И главное — я чувствовала, что режиссер со мной в каждом кадре, он вел меня.
- Вы действительно сыграли на пределе эмоций. Говорят, что такие сцены удаются, когда и в жизни присутствует любовь или состояние влюбленности...
- Да, я слышала, что так говорят. Но тогда я не была влюблена, и романа никакого не было. Я была свободна, может быть, поэтому и получилось. То, что было во мне глубоко запрятано, режиссер вытаскивал из меня, настраивал, как музыкальный инструмент.
- Разве отношения с Александром Александровичем Калягиным не зародились именно тогда, на съемках?
- Нет-нет. Мы были просто добрыми партнерами, и все. У меня была своя жизнь, у него — своя. Когда невзначай встречались, то общались формально. «Как дела?» — «Хорошо». – «Придешь на мой спектакль?» — «Не могу». Спустя полгода состоялась премьера фильма. На вечере у всех было хорошее настроение, было очень весело, мы танцевали, и Александр Александрович сказал мне: «Выходите за меня замуж». И я так же легко ответила: «Да, конечно, давайте...». Мы тогда были на «вы», и никто из нас всерьез не воспринял эти слова. Через год мы поженились...
- Потом родился ребенок, а это всегда большое испытание для семьи, а тем более для актерской...
- Ребенок появился не сразу. В нашей семье уже был ребенок. Дочка Александра Александровича от первого брака Ксения. Когда мы поженились, ей было девять лет.
- Роль мачехи не менее сложна, чем любая актерская роль.
- Я не прочувствовала этой сложности. У нас всегда были замечательные отношения, и они сохранились до сих пор. Это очень дорогой, родной и близкий мне человек, и сейчас, когда дочке 35 лет и она живет в Америке,мы скучаем друг без друга, когда долго не видимся, перезваниваемся, ездим друг к другу в гости. А сын — это, конечно, большая радость и большое испытание. Нам очень помогали мои родители — они всегда были с ним рядом, и Денис их обожает.
- Дети не пошли по стопам родителей? Вы не пытались их направлять?
- Когда дочке было лет 15-16, она спросила: «Пап, может, мне в артистки пойти?». И Саша сказал: «Если ты так спрашиваешь, значит, не надо». И она стала дизайнером.
Сын, когда был маленький, любил кривляться перед зеркалом, что-то изображать. Он посмотрел Шерлока Холмса и попросил купить ему трубки. Отец ему покупал трубки, как у Шерлока Холмса, и трости, как у Чарли Чаплина. Так что у него было несколько настоящих трубок и тростей. Помню, был очень забавный случай, когда Саша сыграл Ленина в «Так Победим». Денис был тогда маленький, и один портрет, где Саша в образе Ленина, мы подарили моим родителям. Дедушка объяснял Денису, что это папа в образе Ленина, но он не в состоянии был понять, что это такое. И когда он приехал в Москву и увидел памятник Ленину, то сказал: «Это мой папа!». Мы очень смеялись.
Когда Денис подрос, я спросила: «Хочешь стать актером?» — «Я не знаю...» — неопределенно ответил он. И никто из нас не стал на него давить.
- Кто для сына больший авторитет в семье — вы или отец?
- Думаю, отец. Но Денис рано стал самостоятельным — в 15 лет мы отправили его учиться в Америку, где он окончил гуманитарный колледж. Сейчас ему 22 года, он будет поступать в аспирантуру в Москве. Будет заниматься философией. Он вполне взрослый человек, и руководить им, несмотря на семейные авторитеты, было бы глупо.
- Но свою роль мамы-опекунши вы выполняете?
- Да, конечно, меня интересует, чем занимаются мои дети, но быть мамой-курицей я не могу. Я мама-друг, и в жизнь своих детей не влезаю, не живу их жизнью. Ведь когда ты разговариваешь с подругой и задаешь ей вопросы, ты не живешь ее жизнью. Так же и с детьми. Есть родители, которые постоянно пасут своих детей и, расставаясь утром, вечером задают им тысячи вопросов: «Что ты делала? А что он сказал? А что ты ответил?». И если мой сын о чем-то говорит с отцом, я не буду его расспрашивать, о чем он говорил. Если он захочет — сам расскажет.
- Как думаете, такая отстраненность не мешает семье?
- Наверное, члены моей семьи на этот вопрос ответили бы определеннее, чем я. Наверное, мешает... Меня дочка иногда спрашивала: «Женюра, ты куда улетела?». – «А... сейчас вернусь», — и возвращалась. Дети, конечно, требуют внимания. И если сын, например, просит что-то приготовить, а у меня есть время, я обязательно приготовлю. А если нет, он говорит: «Давай приготовлю я». Но иногда я чувствую, что мне необходимо побыть одной, и я говорю Денису: «Ты меня сейчас не трогай». – «Хорошо, — говорит он. — Ты скажи, когда можно будет говорить. Тебе сколько времени надо?». Мы начинаем смеяться, и я отключаюсь от своих проблем. Конечно, бывает так, что я не всегда могу справиться с собой. Но у меня есть способ сбросить то плохое, что накопилось во мне. Я обязательно нахожу какой-то вид деятельности: бросаюсь убирать или иду пешком несколько километров... Это очень помогает переключаться.
- Не секрет, что в театральной среде, как и кинематографической, недоброжелателей хватает, как и доброхотов-сплетников. Вам наверняка приходилось сталкиваться с этими явлениями. Как обычно реагируете?
- Как-то давно я спросила у одной актрисы: «Как ты реагируешь, когда тебе говорят что-то неприятное?». Она ответила: «Я мысленно поворачиваюсь к этому человеку спиной».
А сын рассказал мне такую историю: в колледже, где он учился, были двое ребят, которые вроде бы дружили, но при этом один другому как-то сказал: «Я тебя ненавижу!». – «А я тебя не ненавижу, — отреагировал другой. — Ведь это сколько сил надо, чтобы ненавидеть! Тебя просто нет в моей вселенной». Я не могу сказать, что я так же реагирую на сплетни, но в моменты негативные я между собой и человеком как бы ставлю экран.
- И, как я понимаю, еще тусовку не жалуете?
- Я люблю приходить на премьеры в Дом кино или Киноцентр, когда мне это нужно и интересно. И тогда мне не важно, кто сидит рядом со мной, потому что я пришла не общаться, а смотреть. Но когда я общаюсь, я стараюсь быть со всеми доброжелательной.
А в тусовке, я заметила, люди не общаются друг с другом. Мне кажется, им важно не общение, а то, как люди реагируют на них, как воспринимают. Это такая игра — игра в общение. Наверное, и она нужна.
- Ну а в «женских разговорах» участвуете?
- Конечно. С удовольствием говорю о проблемах, которые волнуют всех женщин: как сделать так, чтобы хорошо выглядеть, о диете, кремах или выспрашиваю рецепт какого-нибудь блюда, которое мне понравилось. Но я не люблю обременять кого-то своими проблемами. У меня есть несколько дорогих мне людей, к которым я просто прихожу, когда мне плохо, и им ничего не надо рассказывать — мне с ними становится хорошо.
- Мужа обременяете домашними проблемами?
- Что касается меня, детей, семьи — это для мужа свято, тут я могу положиться на него полностью. Другое дело, что у меня есть такое свойство характера — драматизировать события. Иногда я слишком погружаюсь в себя, мрачнею, но одно слово мужа, точно найденное и подчас остроумное, разбивает все, что я нагромоздила в душе и голове... А если просто пришли плохие мысли, то я точно знаю, что я должна с ними перебыть. Значит, они мне даны для того, чтобы что-то понять.
- У вашего мужа свой театр. Никогда не хотелось там сыграть?
- Вы знаете, после того как мы поженились, нам не раз предлагали сняться вместе, но мы отказывались. Не сговариваясь, мы поняли, что лучше нам этого не делать. Это наше индивидуальное решение.
- Александр Александрович дает творческие советы, помогает в работе?
- Конечно, помогает. Бывает так, что я вижу роль, но не чувствую ее. Так, одну сцену, которая не получалась у меня в фильме «Влюблен по собственному желанию», мы с Сашей разбирали, и он показал мне (очень деликатно, не навязывая своего мнения) одну краску характера. «Попробуй, — сказал, — если режиссеру понравится...»
- Кстати, играть «милую дурнушку», как говорил герой Янковского, наверное, было не очень приятно?
- Ну что вы! Было очень весело и интересно! Я не думала, как я буду выглядеть и что обо мне скажут. У меня было очень гладкое лицо, и гримеры лепили мне прыщи из латекса, затягивали волосы, чтобы подчеркнуть мою непривлекательность. Нет, никаких комплексов я не испытывала. Мне мама никогда не говорила: «Какая ты красивая!» Хотя я считаю, что детям это надо говорить. Но меня воспитывали строго и, наоборот, говорили: «Посмотри на других девочек. Вот как-то ты все не так делаешь, двигаешься...».
По сценарию моя героиня была другая, чем получилась в результате. Она должна была быть худой, с длинным носом. А у меня совсем иная фактура — я никогда не была субтильной. И я предложила режиссеру идти от обратного: я буду толстеть, а потом худеть. И он согласился.
- Вас на улице узнают, оказывают знаки внимания?
- Это бывает нечасто, но очень приятно, когда тебе улыбаются и говорят: «Здравствуйте». Я тоже здороваюсь и улыбаюсь в ответ. Но иногда бывают такие диалоги — дама останавливает меня и спрашивает: «А вы меня не знаете?» — «Нет, не знаю». – «Что-то мне ваше лицо знакомо, — говорит она.
- Вы похожи на какую-то актрису». – «Да, — отвечаю, — мне многие это говорят». И иду дальше.
- То, что у вас нет блестящей фактуры, за которой охотятся режиссеры, заставляет чувствовать свою невостребованность?
- Я рада и счастлива тому, что послала мне судьба или, если хотите, Господь. Я получила больше, чем предполагала. И у меня никогда не было и нет чувства невостребованности и нет оснований сетовать на судьбу. Идет жизнь, есть работа в театре... И если не снимаюсь, значит, не суждено. А может быть, это еще будет... Но суетиться и тем более страдать по этому поводу я никогда не буду.
- Стало быть, можете со всей ответственностью сказать, что жизнь сложилась?
- Сказать так — значит, поставить точку, а у меня есть ощущение, что впереди много интересного и, как говорит один из героев шекспировской пьесы, «надо лишь всегда быть наготове...».
12.11.2003
Подробнее
ПРЕМЬЕРА – 20 ноября 2003 года. «Старый добрый ансамбль» И.Губача Письмо автора
ПРЕМЬЕРА – 20 ноября 2003 года.
«Старый добрый ансамбль» И.Губача
Письмо автора
«Старый добрый ансамбль» И.Губача
Письмо автора
ПРЕМЬЕРА – 20 ноября 2003 года.
«Старый добрый ансамбль» И.Губача
Письмо автора
Уважаемые господа Юрий Соломин и Виктор Коршунов!
Ещё два с половиной года назад из чешского посольства в Москве мне сообщили, что в Вашем театре состоялась премьера спектакля по моей пьесе «Корсиканка», который, как я знаю, до сих пор с успехом идёт на Вашей сцене. Для меня это большая честь, потому что Московский Малый академический театр известен во всём мире как театр, соблюдающий традиции классического русского театра, а также тем, что на его сцене были поставлены все пьесы известного русского драматурга А.Островского — на сценах чешских театров в течение многих лет с неизменным успехом идёт его пьеса «На всякого мудреца довольно простоты».
Весной этого года из нашего посольства в Москве мне сообщили, что в Вашем театре будет поставлена ещё одна моя пьеса «Старый добрый ансамбль». Написанный для чешского радио более короткий вариант этой пьесы «Незрелая малина», насколько я помню, был поставлен в Вашем театре в 1985 г. У вас также шла моя пьеса «Дом на небесах».
Пьесу «Старый добрый ансамбль» я в своё время написал для старшего поколения актёров пражского театра «На Виноградах», где спектакль с успехом шёл на протяжении семи лет. Сейчас эту пьесу собираются ставить в драме Национального театра с участием «старой гвардии» актёров этого театра. Мне также сообщили, что в настоящий момент пьеса репетируется в одном из польских театров и во Франции. Но прежде всего я рад, что «Старый добрый ансамбль» будет поставлен в Москве именно в Вашем замечательном театре. В пьесе затронуто несколько тем, актуальных для любой страны: ушедшая юность с её неувядающей романтикой, несостоявшаяся или состоявшаяся карьера, вечные трения между молодым и старым поколениями на фоне политических событий.
Передайте мои приветы всем актёрам, участвующим в спектакле, а также режиссёру, художнику, композитору и всем, кто причастен к созданию этого спектакля по моей пьесе.
С уважением, Иржи Губач Прага, 14 августа 2003 г.
«Старый добрый ансамбль» И.Губача
Письмо автора
Уважаемые господа Юрий Соломин и Виктор Коршунов!
Ещё два с половиной года назад из чешского посольства в Москве мне сообщили, что в Вашем театре состоялась премьера спектакля по моей пьесе «Корсиканка», который, как я знаю, до сих пор с успехом идёт на Вашей сцене. Для меня это большая честь, потому что Московский Малый академический театр известен во всём мире как театр, соблюдающий традиции классического русского театра, а также тем, что на его сцене были поставлены все пьесы известного русского драматурга А.Островского — на сценах чешских театров в течение многих лет с неизменным успехом идёт его пьеса «На всякого мудреца довольно простоты».
Весной этого года из нашего посольства в Москве мне сообщили, что в Вашем театре будет поставлена ещё одна моя пьеса «Старый добрый ансамбль». Написанный для чешского радио более короткий вариант этой пьесы «Незрелая малина», насколько я помню, был поставлен в Вашем театре в 1985 г. У вас также шла моя пьеса «Дом на небесах».
Пьесу «Старый добрый ансамбль» я в своё время написал для старшего поколения актёров пражского театра «На Виноградах», где спектакль с успехом шёл на протяжении семи лет. Сейчас эту пьесу собираются ставить в драме Национального театра с участием «старой гвардии» актёров этого театра. Мне также сообщили, что в настоящий момент пьеса репетируется в одном из польских театров и во Франции. Но прежде всего я рад, что «Старый добрый ансамбль» будет поставлен в Москве именно в Вашем замечательном театре. В пьесе затронуто несколько тем, актуальных для любой страны: ушедшая юность с её неувядающей романтикой, несостоявшаяся или состоявшаяся карьера, вечные трения между молодым и старым поколениями на фоне политических событий.
Передайте мои приветы всем актёрам, участвующим в спектакле, а также режиссёру, художнику, композитору и всем, кто причастен к созданию этого спектакля по моей пьесе.
С уважением, Иржи Губач Прага, 14 августа 2003 г.
Подробнее
ПРЕМЬЕРА – 20 ноября 2003 года. «Старый добрый ансамбль» И.Губача «Всё, что вам нужно – это любовь» Интервью с режиссёром Владиславом Константиновым - Владислав Георгиевич, Вы ставите уже вторую пьесу Иржи Губача
ПРЕМЬЕРА – 20 ноября 2003 года.
«Старый добрый ансамбль» И.Губача
«Всё, что вам нужно – это любовь»
Интервью с режиссёром Владиславом Константиновым
- Владислав Георгиевич, Вы ставите уже вторую пьесу Иржи Губача
«Старый добрый ансамбль» И.Губача
«Всё, что вам нужно – это любовь»
Интервью с режиссёром Владиславом Константиновым
- Владислав Георгиевич, Вы ставите уже вторую пьесу Иржи Губача
ПРЕМЬЕРА – 20 ноября 2003 года.
«Старый добрый ансамбль» И.Губача
«Всё, что вам нужно – это любовь»
Интервью с режиссёром Владиславом Константиновым
- Владислав Георгиевич, Вы ставите уже вторую пьесу Иржи Губача, и Вас по праву можно назвать одним из главных популяризаторов этого замечательного чешского драматурга в России. В «Корсиканке» рассказывается о последней ссылке Наполеона. А каков сюжет «Старого доброго ансамбля»?
- В этих двух пьесах много общего: и там, и там затрагивается тема уходящего поколения. Собираются через 40 лет музыканты-гимназисты и пытаются воспроизвести отношения времён своей юности. И оказалось, что ничто не забыто — ни первая любовь, ни какие-то давние конфликты, которые были незначительными и вдруг выросли до глобальных размеров. Почему они бегут в прошлое? Да потому что на фоне современной жизни оно представляется лучезарным. В «Старом добром ансамбле» заняты ведущие мастера Малого театра, и они такого же возраста, что и персонажи. Думаю, каждому из них есть, что сказать в этом спектакле.
- По-моему, попадание актёров и действующих лиц стопроцентное.
- Да, и я уверен, что Иржи Губач был бы доволен таким распределением. Каждый исполнитель несёт определённую задачу, будь то великолепный Борцов – играющий человека, чья жизнь не состоялась, несмотря на то, что он известный адвокат. Прекрасно играет Носик, думаю, у него будет очень хорошая работа. Он сумел найти суть своего персонажа, восторженного, готового всё отдать этим людям. Интересная работа намечается у Торопова. В обыденной жизни это очень трогательный человек, ходячая энциклопедия Малого театра.
- У Вас не возникало ощущения, что эта встреча состоялась напрасно, потому что люди, всё время ищущие утешения в прошлом, не могут, в конце концов, не осознать, что жизнь прожита зря?
- Да, эта мысль лежит на поверхности пьесы. Но в финале, когда герои стоят все вместе, обнявшись, понимаешь, что в жизни у них было не только плохое. Пьеса – очень тонкая по своей природе отношений, и вдруг автор решает её как комедию. Я всё время думал – почему же комедия? Ведь там столько драматических моментов! Очень хорошо подсказал Юрий Мефодьевич: они как дети в песочнице, которые ссорятся по любому пустяку.
- «Детям» уже почти всем восьмой десяток!
- Вот-вот. Человек стареет внешне, а внутри-то он ещё молод. Вот где трагедия! И комедия одновременно, потому что, например, профессор, доктор наук, такой сдержанный, интеллигентный, вдруг превращается в настоящего хулигана. Так что, моя главная задача – вытащить молодую сущность самих артистов.
- А может быть, в этой способности из восьмого десятка вернуться в глубокое детство есть какая-то чешская специфика, потому что мне кажется, что отечественные пенсионеры, встретившись, никогда не стали бы говорить о любви. Они принялись бы честить власть, рассуждать о политике, о ценах…
- А Вы знаете, я, когда прочёл эту пьесу, пошёл в Парк культуры имени Горького, и увидел там тусовку – «кому за 70». И я посмотрел – как они танцуют, радуются жизни, какие у них романы, какие ревности… Старость многогранна. Ты уже прожил много лет, и начинаешь понимать, что время уходит. Как Адик говорит: «Люди! Вы всё время ссоритесь, но остановитесь, ведь самое главное – окружающая жизнь, и нужно нести добро».
- Об Адике хотелось бы поговорить особо. Многие его реплики очень похожи на рассуждения Жозефины Понтиу из пьесы «Корсиканка».
- Да, что-то общее есть. Мне кажется, Адик(его замечательно играет Юрий Каюров) нашёл свою нишу. Этот человек – от Христа, настолько он открыт, одухотворён и доверчив... Со временем мы теряем эти качества, так что герои Губача просто возрождают то, что должно быть во главе угла любых отношений. Есть такое выражение: «Уходящая натура». То, что уходит, никогда не вернёшь. Все мы говорим о вечности, глядя на памятники, а вечность человека заключается в том, что он оставляет в сердцах других нечто, дающее возможность жить дальше, верить, надеяться и любить.
- И ведь добрый, светлый, доверчивый Адик приносит самую большую жертву – он отказывается от любви.
- Да, но тем не менее, я могу его понять… У нас в спектакле заняты две изумительные актрисы – Лилия Витальевна Юдина и Алевтина Николаевна Евдокимова. Женские образы вносят определённую лепту и в сюжет, и в отношения между центральными персонажами. Есть страстная женщина-Отелло, для которой смысл жизни в любви, но от этой любви Адику почему-то становится тошно.
- Попробуйте выпивать по три литра молока в день, уж лучше, когда сразу задушат!
- И в то же время, когда женщины появляются на сцене, мужчины сразу молодеют и подтягиваются. Взять, к примеру, героиню, которую играет Лилия Витальевна. Андулу очень любили, она была идолом всей молодёжи. И вот приезжает роскошная, красивая женщина, у которой есть всё, кроме главного: любви. Лилия Витальевна очень интересно делает эту работу. Вообще, это очень азартный, любящий человек, бескомпромиссный и в то же время наивный. А вот Аллочка — добрая, пытающаяся понять, помочь, приласкать. Ей сложно, потому что приходится играть более жёсткую даму, готовую утопить своего Адика в молоке. Любовь бывает всякая. И такая, от которой можно сойти с ума.
- Но в пьесе есть ещё и третий женский персонаж. Хотя эта героиня и не появляется на сцене…
- Да, персонажи Борцова и Кочеткова влюблены в одну и ту же девушку, которая, наверное, уже бабушка… И до сих пор ссорятся из-за неё. Кто же такая эта Марушка? Приедет она или нет, пусть об этом узнает сам зритель. Но то, как они переживают, как ждут Марушку, и что она значит для них – только за одно это можно любить милых стариков, остающихся такими же безрассудными, любящими и наивными, как в юности.
- Воровать цветы всё равно нехорошо.
- Да, но для этой женщины они готовы на что угодно!
- Хотелось бы поговорить о пьесе «Соло для часов с боем». Многие, узнав о том, что в Малом театре репетируется спектакль, рассчитанный на старшее поколение исполнителей, сразу вспоминают эту МХАТовскую постановку. Что, на Ваш взгляд, роднит пьесы Губача и Заградника, и чем они друг от друга отличаются?
- Роднит, в первую очередь, тема уходящего поколения. И большие мастера, занятые в обоих спектаклях. Что же касается отличий… В то время, когда была написана и поставлена пьеса «Соло для часов с боем», общество и государство проявляли хоть какое-то внимание к проблемам стариков. А сейчас связь поколений разрушена, и старики оказались на обочине жизни. Пьес, в которых затрагивались бы подобные проблемы, в репертуарах московских театров сейчас нет. Поэтому так важно, что у нас будет идти «Старый добрый ансамбль». Какие ещё отличия? Герои Губача — музыканты. Это по своей природе особые люди, в них изначально заложен фундамент творчества. И они не просто собираются все вместе, как у Заградника, а пытаются сыграть. А это возможно только при наличии духовного родства. Так что, если «Соло для часов с боем» – реквием по уходящему, то Губач подсказывает нам выход: когда миром правят любовь и взаимопонимание, у нас есть шанс остаться людьми.
- Вы упомянули, что персонажи – музыканты, много лет назад они все вместе играли в школьном ансамбле. В чём для Вас, как для драматического режиссёра, были трудности и преимущества постановки, в сущности, музыкального спектакля?
- Встреча с композитором Григорием Гоберником дала мне возможность найти новый подход к работе с драматургией. Дело в том, что Гоберник – не иллюстратор, он как бы композитор-режиссёр «Старого доброго ансамбля». Предлагаемые им музыкальные подтексты выявляют второй план того или иного персонажа. Григорий Яковлевич сочинил прекрасную оригинальную музыку, в которой есть одновременно и детскость, и глубина. Я думаю, что своим успехом «Старый добрый ансамбль» во многом будет обязан Гобернику.
- Можно ли на основании пьес Губача говорить о его жизненной философии, и какова она?
- Вы правильно сказали насчёт общности Жозефины и Адика. Мне кажется, что философия Губача действительно заложена и в «Корсиканке», и в «Старом добром ансамбле». Помните, Наполеон спрашивает Жозефину: «Чему мне радоваться?», и она отвечает: «Морю, дню, чайкам, ты должен научиться любить жизнь и беречь каждую секунду»… Адик говорит: «Когда я просыпаюсь, я не смотрюсь в зеркало, потому что ничего интересного там уже нет. Я смотрю вокруг». Эта способность Адика и Жозефины воспринимать окружающий мир и людей с открытым сердцем даёт им ощущение того, что жизнь прожита не зря. Так что, философия у Губача проста: люби – и будешь любимым. Вот и всё.
- Адик – это луч света в тёмном царстве. Но есть и противоположный полюс – Шаня. Если детство – период максимализма, почему все этого Шаню терпят?
- Они его жалеют. Ведь из всех персонажей Шаня(изумительный Афанасий Кочетков) самый несчастный. Когда-то он был лидером этой компании. А сейчас перед нами человек, сбежавший на встречу с друзьями из дома для престарелых. И бузит там Шаня не оттого, что он такая шпана, просто он восстаёт против духовной смерти человека. Поэтому он швыряется в других стариков чёрствыми булочками, пытаясь их расшевелить, и так далее. По своей природе Шаня был и остаётся бунтарём, только сейчас он превратился в Дон Кихота, воюющего с ветряными мельницами.
- Дон Кихот был добрый!
- Доброта Шани – в природе бунтарства. Почему друзья его прощают? Они понимают, что весь этот бунт зиждется на любви.
- Что ж тут доброго – запульнуть в ближнего своего чёрствой булочкой?!
- А чтобы не спал! Чтобы любил жизнь, чтобы сопротивлялся! Но всё-таки в конце пьесы этот бескомпромиссный человек говорит о себе очень жестоко: жизнь-то прожита не так. И вылечило его только внимание друзей, которые до сих пор любят и ценят Шаню. Плюс, наверное, понимание того, что во всех его несчастьях виноваты не только окружающие, но и он сам. Вообще сложно сказать однозначно – кто из них прав, кто виноват. Я могу только сопереживать этим людям и не имею никакого права их судить. Но я понимаю, что самую главную ошибку они совершили, когда разъехались. Если бы они были вместе, может быть, им было бы легче выжить.
- У Вас не возникает ассоциации с замечательным советским фильмом «Белорусский вокзал»?
- Потрясающая ассоциация, совершенно точная! Помню, как я был растроган, впервые посмотрев этот фильм. Актёры словно считывали собственную жизнь, и я за текстом видел Леонова, Глазырина, судьбы этих беззащитных защитников Отечества. И глядя на знаменитых актёров, работающих в моём спектакле, я думаю о том, что мастеров уровня Борцова или Кочеткова, или Евдокимовой, Юдиной, Каюрова, Торопова, Носика, наверное, больше не будет. Мне тепло с этими людьми, мне интересно с ними, и я уже немножко по-другому смотрю на окружающую жизнь.
«Старый добрый ансамбль» И.Губача
«Всё, что вам нужно – это любовь»
Интервью с режиссёром Владиславом Константиновым
- Владислав Георгиевич, Вы ставите уже вторую пьесу Иржи Губача, и Вас по праву можно назвать одним из главных популяризаторов этого замечательного чешского драматурга в России. В «Корсиканке» рассказывается о последней ссылке Наполеона. А каков сюжет «Старого доброго ансамбля»?
- В этих двух пьесах много общего: и там, и там затрагивается тема уходящего поколения. Собираются через 40 лет музыканты-гимназисты и пытаются воспроизвести отношения времён своей юности. И оказалось, что ничто не забыто — ни первая любовь, ни какие-то давние конфликты, которые были незначительными и вдруг выросли до глобальных размеров. Почему они бегут в прошлое? Да потому что на фоне современной жизни оно представляется лучезарным. В «Старом добром ансамбле» заняты ведущие мастера Малого театра, и они такого же возраста, что и персонажи. Думаю, каждому из них есть, что сказать в этом спектакле.
- По-моему, попадание актёров и действующих лиц стопроцентное.
- Да, и я уверен, что Иржи Губач был бы доволен таким распределением. Каждый исполнитель несёт определённую задачу, будь то великолепный Борцов – играющий человека, чья жизнь не состоялась, несмотря на то, что он известный адвокат. Прекрасно играет Носик, думаю, у него будет очень хорошая работа. Он сумел найти суть своего персонажа, восторженного, готового всё отдать этим людям. Интересная работа намечается у Торопова. В обыденной жизни это очень трогательный человек, ходячая энциклопедия Малого театра.
- У Вас не возникало ощущения, что эта встреча состоялась напрасно, потому что люди, всё время ищущие утешения в прошлом, не могут, в конце концов, не осознать, что жизнь прожита зря?
- Да, эта мысль лежит на поверхности пьесы. Но в финале, когда герои стоят все вместе, обнявшись, понимаешь, что в жизни у них было не только плохое. Пьеса – очень тонкая по своей природе отношений, и вдруг автор решает её как комедию. Я всё время думал – почему же комедия? Ведь там столько драматических моментов! Очень хорошо подсказал Юрий Мефодьевич: они как дети в песочнице, которые ссорятся по любому пустяку.
- «Детям» уже почти всем восьмой десяток!
- Вот-вот. Человек стареет внешне, а внутри-то он ещё молод. Вот где трагедия! И комедия одновременно, потому что, например, профессор, доктор наук, такой сдержанный, интеллигентный, вдруг превращается в настоящего хулигана. Так что, моя главная задача – вытащить молодую сущность самих артистов.
- А может быть, в этой способности из восьмого десятка вернуться в глубокое детство есть какая-то чешская специфика, потому что мне кажется, что отечественные пенсионеры, встретившись, никогда не стали бы говорить о любви. Они принялись бы честить власть, рассуждать о политике, о ценах…
- А Вы знаете, я, когда прочёл эту пьесу, пошёл в Парк культуры имени Горького, и увидел там тусовку – «кому за 70». И я посмотрел – как они танцуют, радуются жизни, какие у них романы, какие ревности… Старость многогранна. Ты уже прожил много лет, и начинаешь понимать, что время уходит. Как Адик говорит: «Люди! Вы всё время ссоритесь, но остановитесь, ведь самое главное – окружающая жизнь, и нужно нести добро».
- Об Адике хотелось бы поговорить особо. Многие его реплики очень похожи на рассуждения Жозефины Понтиу из пьесы «Корсиканка».
- Да, что-то общее есть. Мне кажется, Адик(его замечательно играет Юрий Каюров) нашёл свою нишу. Этот человек – от Христа, настолько он открыт, одухотворён и доверчив... Со временем мы теряем эти качества, так что герои Губача просто возрождают то, что должно быть во главе угла любых отношений. Есть такое выражение: «Уходящая натура». То, что уходит, никогда не вернёшь. Все мы говорим о вечности, глядя на памятники, а вечность человека заключается в том, что он оставляет в сердцах других нечто, дающее возможность жить дальше, верить, надеяться и любить.
- И ведь добрый, светлый, доверчивый Адик приносит самую большую жертву – он отказывается от любви.
- Да, но тем не менее, я могу его понять… У нас в спектакле заняты две изумительные актрисы – Лилия Витальевна Юдина и Алевтина Николаевна Евдокимова. Женские образы вносят определённую лепту и в сюжет, и в отношения между центральными персонажами. Есть страстная женщина-Отелло, для которой смысл жизни в любви, но от этой любви Адику почему-то становится тошно.
- Попробуйте выпивать по три литра молока в день, уж лучше, когда сразу задушат!
- И в то же время, когда женщины появляются на сцене, мужчины сразу молодеют и подтягиваются. Взять, к примеру, героиню, которую играет Лилия Витальевна. Андулу очень любили, она была идолом всей молодёжи. И вот приезжает роскошная, красивая женщина, у которой есть всё, кроме главного: любви. Лилия Витальевна очень интересно делает эту работу. Вообще, это очень азартный, любящий человек, бескомпромиссный и в то же время наивный. А вот Аллочка — добрая, пытающаяся понять, помочь, приласкать. Ей сложно, потому что приходится играть более жёсткую даму, готовую утопить своего Адика в молоке. Любовь бывает всякая. И такая, от которой можно сойти с ума.
- Но в пьесе есть ещё и третий женский персонаж. Хотя эта героиня и не появляется на сцене…
- Да, персонажи Борцова и Кочеткова влюблены в одну и ту же девушку, которая, наверное, уже бабушка… И до сих пор ссорятся из-за неё. Кто же такая эта Марушка? Приедет она или нет, пусть об этом узнает сам зритель. Но то, как они переживают, как ждут Марушку, и что она значит для них – только за одно это можно любить милых стариков, остающихся такими же безрассудными, любящими и наивными, как в юности.
- Воровать цветы всё равно нехорошо.
- Да, но для этой женщины они готовы на что угодно!
- Хотелось бы поговорить о пьесе «Соло для часов с боем». Многие, узнав о том, что в Малом театре репетируется спектакль, рассчитанный на старшее поколение исполнителей, сразу вспоминают эту МХАТовскую постановку. Что, на Ваш взгляд, роднит пьесы Губача и Заградника, и чем они друг от друга отличаются?
- Роднит, в первую очередь, тема уходящего поколения. И большие мастера, занятые в обоих спектаклях. Что же касается отличий… В то время, когда была написана и поставлена пьеса «Соло для часов с боем», общество и государство проявляли хоть какое-то внимание к проблемам стариков. А сейчас связь поколений разрушена, и старики оказались на обочине жизни. Пьес, в которых затрагивались бы подобные проблемы, в репертуарах московских театров сейчас нет. Поэтому так важно, что у нас будет идти «Старый добрый ансамбль». Какие ещё отличия? Герои Губача — музыканты. Это по своей природе особые люди, в них изначально заложен фундамент творчества. И они не просто собираются все вместе, как у Заградника, а пытаются сыграть. А это возможно только при наличии духовного родства. Так что, если «Соло для часов с боем» – реквием по уходящему, то Губач подсказывает нам выход: когда миром правят любовь и взаимопонимание, у нас есть шанс остаться людьми.
- Вы упомянули, что персонажи – музыканты, много лет назад они все вместе играли в школьном ансамбле. В чём для Вас, как для драматического режиссёра, были трудности и преимущества постановки, в сущности, музыкального спектакля?
- Встреча с композитором Григорием Гоберником дала мне возможность найти новый подход к работе с драматургией. Дело в том, что Гоберник – не иллюстратор, он как бы композитор-режиссёр «Старого доброго ансамбля». Предлагаемые им музыкальные подтексты выявляют второй план того или иного персонажа. Григорий Яковлевич сочинил прекрасную оригинальную музыку, в которой есть одновременно и детскость, и глубина. Я думаю, что своим успехом «Старый добрый ансамбль» во многом будет обязан Гобернику.
- Можно ли на основании пьес Губача говорить о его жизненной философии, и какова она?
- Вы правильно сказали насчёт общности Жозефины и Адика. Мне кажется, что философия Губача действительно заложена и в «Корсиканке», и в «Старом добром ансамбле». Помните, Наполеон спрашивает Жозефину: «Чему мне радоваться?», и она отвечает: «Морю, дню, чайкам, ты должен научиться любить жизнь и беречь каждую секунду»… Адик говорит: «Когда я просыпаюсь, я не смотрюсь в зеркало, потому что ничего интересного там уже нет. Я смотрю вокруг». Эта способность Адика и Жозефины воспринимать окружающий мир и людей с открытым сердцем даёт им ощущение того, что жизнь прожита не зря. Так что, философия у Губача проста: люби – и будешь любимым. Вот и всё.
- Адик – это луч света в тёмном царстве. Но есть и противоположный полюс – Шаня. Если детство – период максимализма, почему все этого Шаню терпят?
- Они его жалеют. Ведь из всех персонажей Шаня(изумительный Афанасий Кочетков) самый несчастный. Когда-то он был лидером этой компании. А сейчас перед нами человек, сбежавший на встречу с друзьями из дома для престарелых. И бузит там Шаня не оттого, что он такая шпана, просто он восстаёт против духовной смерти человека. Поэтому он швыряется в других стариков чёрствыми булочками, пытаясь их расшевелить, и так далее. По своей природе Шаня был и остаётся бунтарём, только сейчас он превратился в Дон Кихота, воюющего с ветряными мельницами.
- Дон Кихот был добрый!
- Доброта Шани – в природе бунтарства. Почему друзья его прощают? Они понимают, что весь этот бунт зиждется на любви.
- Что ж тут доброго – запульнуть в ближнего своего чёрствой булочкой?!
- А чтобы не спал! Чтобы любил жизнь, чтобы сопротивлялся! Но всё-таки в конце пьесы этот бескомпромиссный человек говорит о себе очень жестоко: жизнь-то прожита не так. И вылечило его только внимание друзей, которые до сих пор любят и ценят Шаню. Плюс, наверное, понимание того, что во всех его несчастьях виноваты не только окружающие, но и он сам. Вообще сложно сказать однозначно – кто из них прав, кто виноват. Я могу только сопереживать этим людям и не имею никакого права их судить. Но я понимаю, что самую главную ошибку они совершили, когда разъехались. Если бы они были вместе, может быть, им было бы легче выжить.
- У Вас не возникает ассоциации с замечательным советским фильмом «Белорусский вокзал»?
- Потрясающая ассоциация, совершенно точная! Помню, как я был растроган, впервые посмотрев этот фильм. Актёры словно считывали собственную жизнь, и я за текстом видел Леонова, Глазырина, судьбы этих беззащитных защитников Отечества. И глядя на знаменитых актёров, работающих в моём спектакле, я думаю о том, что мастеров уровня Борцова или Кочеткова, или Евдокимовой, Юдиной, Каюрова, Торопова, Носика, наверное, больше не будет. Мне тепло с этими людьми, мне интересно с ними, и я уже немножко по-другому смотрю на окружающую жизнь.
11.11.2003
Подробнее
АРХАИЧНОЕ СЧАСТЬЕ МАЛОГО ТЕАТРА
А.Н.Островский «Правда — хорошо, а счастье лучше».
Режиссер Сергей Женовач возрождает Малый театр.
Режиссер Сергей Женовач возрождает Малый театр.
Архаичное счастье Малого театра
А.Н.Островский «Правда — хорошо, а счастье лучше».
Режиссер Сергей Женовач возрождает Малый театр.
Секрет прост – надо заставить актеров хорошо играть.
То, что в Малом театре поставили пьесу Островского само по себе совершенно не удивительно. Где как не в Малом, с девятнадцатого века прозванном «домом Островского», ставить его пьесы. А тем более такие, как «Правда — хорошо, а счастье лучше», не всегда известные даже начитанным театроведам, очень простенькие, сюжетно построенные на какой-нибудь поговорке и трогательные в своей искренности. Режиссер Сергей Женовач, уже сделавший для Малого театра блестящий спектакль «Горе от ума» явно тяготеет к такой, чуть подзабытой драматургии. Еще в самом начале своей карьеры Женовач извлек из театральных хрестоматий комическую оперу Аблесимова «Мельник – колдун, обманщик и сват», бывшую в большой популярности на русской сцене в конце 18 века, и заставил восхититься ею вполне современных зрителей. Теперь он проделал тоже самое с пьесой Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше». Давно уже язык Островского не звучал со сцены Малого театра так свежо и естественно, а артисты не заставляли так искренне сопереживать своим героям: Маврам Тарасовным, Поликсенам Амосовным и Силам Ерофеичам. А ведь никаких особых постановочных приемов Сергей Женовач не применял и в непримиримую борьбу с вековой традицией самого консервативного театра страны не вступал. На сцене сооружена традиционная, но стильная выгородка, изображающая сад с высоким забором богатого купеческого дома (художник Александр Боровский).
Как и во всякой другой пьесе Островского, идущей в Малом, у авансцены стоят скамеечки, на них сидят купчихи разодетые в шали, судачат о всякой всячине и чистят яблоки. Однако на этот раз текст, изобилующий всяческими давно не потребляемыми в русской речи словечками и выражениями, неожиданно приобрел почти современное звучание. История в пьесе очень обыкновенная. Дурковатый купец (Виктор Низовой) расстраивает свое состояние выпивками да гуляньем, а его юный приказчик (Глеб Подгородинский) не только пытается увильнуть от составления фальшивой бухгалтерии, но еще и влюбляется в дочку купца Поликсену. Совсем бы парень со своей привычкой всю правду господам резать, как она есть и чуть-что подчеркивать: «Я патриот!» пропал, если бы ни случай, приведший всю интригу к счастливой развязке и трогательному финалу. Ради этого всеобщего умиления в финале, видимо, и полюбил эту старенькую и редко играющуюся пьесу режиссер Сергей Женовач, который прежде всего предпочитает в театре простоту и доброту. Вслед за ним неспешностью и простотой купеческого быта прониклись и артисты Малого театра. Они слезли с пафосных котурн, перестали активно «актерствовать» и демонстрировать двухсотлетнюю традицию изображения темного
купечества. Звезды Малого: Евгения Глушенко, Василий Бочкарев и Людмила Полякова заиграли с таким психологическим правдоподобием, которого, должно быть, со времен Мочалова и Щепкина не бывало в этих академических стенах. Но особенно хороши и приятны оказались молодые исполнители: Глеб Подгородинский, играющий юного идеалиста и правдолюбца, и Ирина Леонова представившая полную разных чувств и сильную характером купеческую дочку. «Правда — хорошо, а счастье лучше» — вторая после «Горя от ума» их удачная работа. Напрашиваются утешительные выводы. С приходом Сергея Женовача в Малый, там появился не только режиссер, тонко понимающий природу этого театра, но и очень хорошие молодые актеры, которые заставляют зрителей сопереживать замосквореченским купчикам так, словно это их родные и близкие.
Евгения Поливанова
«Газета.ru», 28 ДЕКАБРЯ
А.Н.Островский «Правда — хорошо, а счастье лучше».
Режиссер Сергей Женовач возрождает Малый театр.
Секрет прост – надо заставить актеров хорошо играть.
То, что в Малом театре поставили пьесу Островского само по себе совершенно не удивительно. Где как не в Малом, с девятнадцатого века прозванном «домом Островского», ставить его пьесы. А тем более такие, как «Правда — хорошо, а счастье лучше», не всегда известные даже начитанным театроведам, очень простенькие, сюжетно построенные на какой-нибудь поговорке и трогательные в своей искренности. Режиссер Сергей Женовач, уже сделавший для Малого театра блестящий спектакль «Горе от ума» явно тяготеет к такой, чуть подзабытой драматургии. Еще в самом начале своей карьеры Женовач извлек из театральных хрестоматий комическую оперу Аблесимова «Мельник – колдун, обманщик и сват», бывшую в большой популярности на русской сцене в конце 18 века, и заставил восхититься ею вполне современных зрителей. Теперь он проделал тоже самое с пьесой Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше». Давно уже язык Островского не звучал со сцены Малого театра так свежо и естественно, а артисты не заставляли так искренне сопереживать своим героям: Маврам Тарасовным, Поликсенам Амосовным и Силам Ерофеичам. А ведь никаких особых постановочных приемов Сергей Женовач не применял и в непримиримую борьбу с вековой традицией самого консервативного театра страны не вступал. На сцене сооружена традиционная, но стильная выгородка, изображающая сад с высоким забором богатого купеческого дома (художник Александр Боровский).
Как и во всякой другой пьесе Островского, идущей в Малом, у авансцены стоят скамеечки, на них сидят купчихи разодетые в шали, судачат о всякой всячине и чистят яблоки. Однако на этот раз текст, изобилующий всяческими давно не потребляемыми в русской речи словечками и выражениями, неожиданно приобрел почти современное звучание. История в пьесе очень обыкновенная. Дурковатый купец (Виктор Низовой) расстраивает свое состояние выпивками да гуляньем, а его юный приказчик (Глеб Подгородинский) не только пытается увильнуть от составления фальшивой бухгалтерии, но еще и влюбляется в дочку купца Поликсену. Совсем бы парень со своей привычкой всю правду господам резать, как она есть и чуть-что подчеркивать: «Я патриот!» пропал, если бы ни случай, приведший всю интригу к счастливой развязке и трогательному финалу. Ради этого всеобщего умиления в финале, видимо, и полюбил эту старенькую и редко играющуюся пьесу режиссер Сергей Женовач, который прежде всего предпочитает в театре простоту и доброту. Вслед за ним неспешностью и простотой купеческого быта прониклись и артисты Малого театра. Они слезли с пафосных котурн, перестали активно «актерствовать» и демонстрировать двухсотлетнюю традицию изображения темного
купечества. Звезды Малого: Евгения Глушенко, Василий Бочкарев и Людмила Полякова заиграли с таким психологическим правдоподобием, которого, должно быть, со времен Мочалова и Щепкина не бывало в этих академических стенах. Но особенно хороши и приятны оказались молодые исполнители: Глеб Подгородинский, играющий юного идеалиста и правдолюбца, и Ирина Леонова представившая полную разных чувств и сильную характером купеческую дочку. «Правда — хорошо, а счастье лучше» — вторая после «Горя от ума» их удачная работа. Напрашиваются утешительные выводы. С приходом Сергея Женовача в Малый, там появился не только режиссер, тонко понимающий природу этого театра, но и очень хорошие молодые актеры, которые заставляют зрителей сопереживать замосквореченским купчикам так, словно это их родные и близкие.
Евгения Поливанова
«Газета.ru», 28 ДЕКАБРЯ
10.11.2003
Подробнее
БАБУШКА ВСЕ УЛАДИТ Комедия Александра Островского «Правда хорошо, а счастье лучше» в Малом театре. Имя Александра Островского звучит сегодня в Европе повсюду
БАБУШКА ВСЕ УЛАДИТ
Комедия Александра Островского «Правда хорошо, а счастье лучше» в Малом театре.
Имя Александра Островского звучит сегодня в Европе повсюду
Комедия Александра Островского «Правда хорошо, а счастье лучше» в Малом театре.
Имя Александра Островского звучит сегодня в Европе повсюду
БАБУШКА ВСЕ УЛАДИТ
Комедия Александра Островского «Правда хорошо, а счастье лучше» в Малом театре.
Имя Александра Островского звучит сегодня в Европе повсюду. На берегах Москвы-реки, на Шпрее, или на Сене — его пьесы ставятся регулярно или включаются в самые ближайшие творческие планы театров. Едва ли за всю свою жизнь на долю автора выпадал столь огромный успех.
Русский драматург родился 12 апреля 1823 года в Москве; после того как он бросил изучение права в московском суде по коммерческим делам, им была написана первая комедия. Затем последовало почти 50 пьес, которые показывали духовный склад людей XIX столетия, социальные и экономические преобразования. В галерее характеров: богатые купцы, семейные деспоты («Свои люди — сочтёмся!»), тираны в женском обличий («Гроза»). Однако, реалистично представлен и мир маленького человека, актёров, служащих и дворянства. Социальные вопросы присутствуют в комедии «Бешеные деньги», как и в «Волках и овцах». Александр Островский, почти все произведения которого шли на сцене Малого театра (или Дома Островского) скончался 14 июня 1886 года в своём поместье Щелыково под Костромой.
Тому, кто хотел бы пережить истинное наслаждение русским театром, увидеть первозданное сценическое действо, где, к тому же, говорят на образцовом русском языке, несомненно, стоит порекомендовать Малый театр. Здесь как раз можно насладиться только что выпущенной премьерой «Правда хорошо, а счастье лучше». Эта постановка — вторая попытка режиссёра Сергея Женовача воплотить своё мастерство на старейших подмостках русской сцены. Первой пробой была комедия Александра Грибоедова «Горе от ума». На сей раз, с той же самой командой он создал настоящий шедевр.
Сергей Женовач по праву является лучшим учеником патриарха театра Петра Фоменко, с чьей постановки Островского «Без вины виноватые» (1993 год в Вахтанговском театре) открылась новая страница театральной жизни России. Однако Женовачу не хотелось, очевидно, по пятам следовать за своим учителем, и он предложил свою собственную версию прочтения Островского. Современность проявляется здесь прежде всего в скупой чёрно-белой сценографии (Александр Боровский), стильных костюмах (Оксана Ярмольник) и в лёгкой «прозрачной» игре актёров.
Сюжет: Он (Глеб Подгородинский) беден, доверчив «как дитя» и, разумеется, в долгах; она (Ирина Леонова) молода, романтична и влюблена. Её очень богатая бабушка (Евгения Глушенко) вместе с отцом (Виктор Низовой) ищут ей подходящего жениха (который непременно должен быть сыном генерала), поскольку, как полагает бабушка: «Женская природа была и останется одной и той же, она не меняется...». Действие происходит в Москве, в купеческом районе Замоскворечье, где в садах в изобилии зреют яблоки. Яблоки и на сцене: их собирают, едят, воруют. «На словах-то ты патриот, а на деле — яблоки таскаешь» — фразу эту, без долгих размышлений, можно причислить к крылатым. Островский, известный своими афоризмами, воспринимался как моралист, сегодня он — актуальный драматург, ибо всё, что он описывал в своих произведениях, а в особенности пресловутые деньги, снова становится в России темой номер один.
В комедии старая кормилица (Людмила Полякова) заботится о неожиданном визите бывшего любовника бабушки (Василий Бочкарёв — актёр уже был удостоен за эту роль премией Станиславского «Московская премьера»). Возвращаясь в мыслях в свою молодость строгая бабушка меняет гнев на милость и позволяет внучке выйти замуж за бедного юношу. Всё хорошо, что хорошо кончается. Об этом — финальная фраза бабушки: «Не родись умной, а родись счастливой».
Татьяна Датченко
Комедия Александра Островского «Правда хорошо, а счастье лучше» в Малом театре.
Имя Александра Островского звучит сегодня в Европе повсюду. На берегах Москвы-реки, на Шпрее, или на Сене — его пьесы ставятся регулярно или включаются в самые ближайшие творческие планы театров. Едва ли за всю свою жизнь на долю автора выпадал столь огромный успех.
Русский драматург родился 12 апреля 1823 года в Москве; после того как он бросил изучение права в московском суде по коммерческим делам, им была написана первая комедия. Затем последовало почти 50 пьес, которые показывали духовный склад людей XIX столетия, социальные и экономические преобразования. В галерее характеров: богатые купцы, семейные деспоты («Свои люди — сочтёмся!»), тираны в женском обличий («Гроза»). Однако, реалистично представлен и мир маленького человека, актёров, служащих и дворянства. Социальные вопросы присутствуют в комедии «Бешеные деньги», как и в «Волках и овцах». Александр Островский, почти все произведения которого шли на сцене Малого театра (или Дома Островского) скончался 14 июня 1886 года в своём поместье Щелыково под Костромой.
Тому, кто хотел бы пережить истинное наслаждение русским театром, увидеть первозданное сценическое действо, где, к тому же, говорят на образцовом русском языке, несомненно, стоит порекомендовать Малый театр. Здесь как раз можно насладиться только что выпущенной премьерой «Правда хорошо, а счастье лучше». Эта постановка — вторая попытка режиссёра Сергея Женовача воплотить своё мастерство на старейших подмостках русской сцены. Первой пробой была комедия Александра Грибоедова «Горе от ума». На сей раз, с той же самой командой он создал настоящий шедевр.
Сергей Женовач по праву является лучшим учеником патриарха театра Петра Фоменко, с чьей постановки Островского «Без вины виноватые» (1993 год в Вахтанговском театре) открылась новая страница театральной жизни России. Однако Женовачу не хотелось, очевидно, по пятам следовать за своим учителем, и он предложил свою собственную версию прочтения Островского. Современность проявляется здесь прежде всего в скупой чёрно-белой сценографии (Александр Боровский), стильных костюмах (Оксана Ярмольник) и в лёгкой «прозрачной» игре актёров.
Сюжет: Он (Глеб Подгородинский) беден, доверчив «как дитя» и, разумеется, в долгах; она (Ирина Леонова) молода, романтична и влюблена. Её очень богатая бабушка (Евгения Глушенко) вместе с отцом (Виктор Низовой) ищут ей подходящего жениха (который непременно должен быть сыном генерала), поскольку, как полагает бабушка: «Женская природа была и останется одной и той же, она не меняется...». Действие происходит в Москве, в купеческом районе Замоскворечье, где в садах в изобилии зреют яблоки. Яблоки и на сцене: их собирают, едят, воруют. «На словах-то ты патриот, а на деле — яблоки таскаешь» — фразу эту, без долгих размышлений, можно причислить к крылатым. Островский, известный своими афоризмами, воспринимался как моралист, сегодня он — актуальный драматург, ибо всё, что он описывал в своих произведениях, а в особенности пресловутые деньги, снова становится в России темой номер один.
В комедии старая кормилица (Людмила Полякова) заботится о неожиданном визите бывшего любовника бабушки (Василий Бочкарёв — актёр уже был удостоен за эту роль премией Станиславского «Московская премьера»). Возвращаясь в мыслях в свою молодость строгая бабушка меняет гнев на милость и позволяет внучке выйти замуж за бедного юношу. Всё хорошо, что хорошо кончается. Об этом — финальная фраза бабушки: «Не родись умной, а родись счастливой».
Татьяна Датченко
09.11.2003
Подробнее
СОЛОМИН МОЖЕТ И КАНКАН. В новом спектакле Малого театра его художественный руководитель поет и танцует вместе с молодыми актерами. Бытует мнение, что попасть в Малый относительно легко, поскольку в нем ставятся классические пьесы, а публика довол
СОЛОМИН МОЖЕТ И КАНКАН.
В новом спектакле Малого театра его художественный руководитель поет и танцует вместе с молодыми актерами.
Бытует мнение, что попасть в Малый относительно легко, поскольку в нем ставятся классические пьесы, а публика довольно равнодушна к ним. Но попробуйте купить билеты перед началом спектаклей — и вас постигнет неудача, не говоря уже о недавно состоявшейся премьере «Таинственного ящика».
В новом спектакле Малого театра его художественный руководитель поет и танцует вместе с молодыми актерами.
Бытует мнение, что попасть в Малый относительно легко, поскольку в нем ставятся классические пьесы, а публика довольно равнодушна к ним. Но попробуйте купить билеты перед началом спектаклей — и вас постигнет неудача, не говоря уже о недавно состоявшейся премьере «Таинственного ящика».
СОЛОМИН МОЖЕТ И КАНКАН.
В новом спектакле Малого театра его художественный руководитель поет и танцует вместе с молодыми актерами.
Бытует мнение, что попасть в Малый относительно легко, поскольку в нем ставятся классические пьесы, а публика довольно равнодушна к ним. Но попробуйте купить билеты перед началом спектаклей «Горе от ума», «Правда хорошо, а счастье лучше» — и вас постигнет неудача, не говоря уже о недавно состоявшейся премьере «Таинственного ящика». Перекупщики, почувствовав, что здесь можно хорошо заработать, продают билеты по полторы тысячи, и зрители — покупают.
Спрашивается, почему водевиль Петра Каратыгина, написанный в 1841 году, вдруг стал хитом сезона? Да хотя бы потому, что забытый всеми жанр водевиля сегодня может конкурировать с мюзиклами, наводнившими всю Москву. Ведь именно с водевилей начиналась в России история музыкальных спектаклей.
Однако Соломин поставил «Таинственный ящик» не ради того, чтобы попасть в модную струю. У него была совсем другая цель — доказать всем, сколь неисчерпаемы творческие кладовые русского театра, надо только не полениться открыть их.
В водевиле Каратыгина интрига закручивается вокруг некоего сундука с деньгами. Некий богач по фамилии Мерлюш оставил своим потомкам странное завещание: открыть сундук ровно через 100 лет — в день его смерти и... Толи старик под конец жизни совсем «сбрендил», то ли ему захотелось подразнить своих родственничков, только в этом завещании есть один весьма существенный пункт: тот, кто наденет его костюм башмачника и пройдется в нем по городу, тому и достанутся все деньги.
Среди наследников в кабинете нотариуса начинается форменный переполох, их возмущению нет предела. Как, скажем, барон де Ратиньер (Александр Ермаков) или редактор «самой моральной» газеты Дероше (Борис Клюев) могут обрядиться в лохмотья и выставить себя на посмешище перед горожанами? Такое немыслимо. Это, конечно бы, мог сделать бедный актер Сен-Феликс, ему не привыкать рядиться в шутов и, таким образом, позорить род Мерлюшей, но он «не врубается» в ситуацию. В момент раздела наследства его голова занята другим — немедленно найти 90 франков, чтобы их с дочерью не вышвырнули из гостиницы. В противном случае ему придется отказаться от ангажемента в новом театре. А это его последний шанс. В конце концов, он должен доказать всем и в первую очередь себе, что ему под силу не только роли с единственной репликой «кушать подано», но и шекспировские страсти.
Пожалуй, на этом стоит остановиться и не углубляться в сюжет спектакля, потому что главное в водевиле все-таки не сюжет, а КАК артисты его играют. Ведь не случайно из недр этого легковесного жанра возникли такие актерские амплуа, как инженю-кокет, наивный простак. Вот и Юрий Соломин не постеснялся сыграть старого чудака, зашиканного публикой провинциального актера, которому постоянно снится один и тот же сон, будто выходит он на поклон, а в него летят тухлые яйца. Зрителю, естественно, смешно, а актеру грустно, и чем больше он грустит, вздыхая, как большая печальная лошадь, тем сильнее веселится публика. А сколько теплоты и нежности в голосе Соломина, когда его герой, получив все-таки наследство, предается мечтаниям о собственном маленьком театре, где все актеры любят друг друга. В этом эмоциональном всплеске водевильного персонажа я ощутила и личный мотив художественного руководителя Малого театра, который держит на своих плечах такую махину... Поэтому, когда в финале спектакля, после виртуозно исполненного канкана простак Соломин обратился к публике и попросил ее не судить артистов слишком строго, то в этой реплике пронзительно-трогательно выразилось и его отношение к тем, кто каждый вечер выходит с ним на сцену.
И вновь звучала бравурная музыка, и вновь пышные юбки актрис взвивались, обнажая их стройные ножки, но это не выглядело пошло, — наоборот, красиво и по-русски лихо. Спектаклем «Таинственный ящик» Малый театр открыл, кажется, какую-то новую страницу своей жизни.
Любовь ЛЕБЕДИНА.
газета «Труд»
В новом спектакле Малого театра его художественный руководитель поет и танцует вместе с молодыми актерами.
Бытует мнение, что попасть в Малый относительно легко, поскольку в нем ставятся классические пьесы, а публика довольно равнодушна к ним. Но попробуйте купить билеты перед началом спектаклей «Горе от ума», «Правда хорошо, а счастье лучше» — и вас постигнет неудача, не говоря уже о недавно состоявшейся премьере «Таинственного ящика». Перекупщики, почувствовав, что здесь можно хорошо заработать, продают билеты по полторы тысячи, и зрители — покупают.
Спрашивается, почему водевиль Петра Каратыгина, написанный в 1841 году, вдруг стал хитом сезона? Да хотя бы потому, что забытый всеми жанр водевиля сегодня может конкурировать с мюзиклами, наводнившими всю Москву. Ведь именно с водевилей начиналась в России история музыкальных спектаклей.
Однако Соломин поставил «Таинственный ящик» не ради того, чтобы попасть в модную струю. У него была совсем другая цель — доказать всем, сколь неисчерпаемы творческие кладовые русского театра, надо только не полениться открыть их.
В водевиле Каратыгина интрига закручивается вокруг некоего сундука с деньгами. Некий богач по фамилии Мерлюш оставил своим потомкам странное завещание: открыть сундук ровно через 100 лет — в день его смерти и... Толи старик под конец жизни совсем «сбрендил», то ли ему захотелось подразнить своих родственничков, только в этом завещании есть один весьма существенный пункт: тот, кто наденет его костюм башмачника и пройдется в нем по городу, тому и достанутся все деньги.
Среди наследников в кабинете нотариуса начинается форменный переполох, их возмущению нет предела. Как, скажем, барон де Ратиньер (Александр Ермаков) или редактор «самой моральной» газеты Дероше (Борис Клюев) могут обрядиться в лохмотья и выставить себя на посмешище перед горожанами? Такое немыслимо. Это, конечно бы, мог сделать бедный актер Сен-Феликс, ему не привыкать рядиться в шутов и, таким образом, позорить род Мерлюшей, но он «не врубается» в ситуацию. В момент раздела наследства его голова занята другим — немедленно найти 90 франков, чтобы их с дочерью не вышвырнули из гостиницы. В противном случае ему придется отказаться от ангажемента в новом театре. А это его последний шанс. В конце концов, он должен доказать всем и в первую очередь себе, что ему под силу не только роли с единственной репликой «кушать подано», но и шекспировские страсти.
Пожалуй, на этом стоит остановиться и не углубляться в сюжет спектакля, потому что главное в водевиле все-таки не сюжет, а КАК артисты его играют. Ведь не случайно из недр этого легковесного жанра возникли такие актерские амплуа, как инженю-кокет, наивный простак. Вот и Юрий Соломин не постеснялся сыграть старого чудака, зашиканного публикой провинциального актера, которому постоянно снится один и тот же сон, будто выходит он на поклон, а в него летят тухлые яйца. Зрителю, естественно, смешно, а актеру грустно, и чем больше он грустит, вздыхая, как большая печальная лошадь, тем сильнее веселится публика. А сколько теплоты и нежности в голосе Соломина, когда его герой, получив все-таки наследство, предается мечтаниям о собственном маленьком театре, где все актеры любят друг друга. В этом эмоциональном всплеске водевильного персонажа я ощутила и личный мотив художественного руководителя Малого театра, который держит на своих плечах такую махину... Поэтому, когда в финале спектакля, после виртуозно исполненного канкана простак Соломин обратился к публике и попросил ее не судить артистов слишком строго, то в этой реплике пронзительно-трогательно выразилось и его отношение к тем, кто каждый вечер выходит с ним на сцену.
И вновь звучала бравурная музыка, и вновь пышные юбки актрис взвивались, обнажая их стройные ножки, но это не выглядело пошло, — наоборот, красиво и по-русски лихо. Спектаклем «Таинственный ящик» Малый театр открыл, кажется, какую-то новую страницу своей жизни.
Любовь ЛЕБЕДИНА.
газета «Труд»
08.11.2003
Подробнее
Валерий Баринов: «И снова я гармонией упьюсь...» В свое время в спектакле Юрия Еремина «Идиот», до сих пор идущем на сцене театра Армии, Рогожина играл Валерий Баринов.
Валерий Баринов: «И снова я гармонией упьюсь...»
В свое время в спектакле Юрия Еремина «Идиот», до сих пор идущем на сцене театра Армии, Рогожина играл Валерий Баринов.
В свое время в спектакле Юрия Еремина «Идиот», до сих пор идущем на сцене театра Армии, Рогожина играл Валерий Баринов.
Валерий Баринов: «И снова я гармонией упьюсь...»
В свое время в спектакле Юрия Еремина «Идиот», до сих пор идущем на сцене театра Армии, Рогожина играл Валерий Баринов. Играл так, что с чьей-то легкой руки в театральной среде спектакль начали называть «Рогожин». А ведь в спектакле было немало актерских открытий: Мышкин Аристарха Ливанова или Ганечка Олега Меньшикова. Но, анализируя сегодня то давнее эмоциональное впечатление, думаю, что, действительно, именно Рогожин Баринова - сплетение низких и высоких страстей, ежесекундная балансировка «бездны мрачной на краю» оказался наиболее адекватен Достоевскому. Тому мучительному, захватывающему, противоречивому, что составляет суть его творчества и что впоследствии мудрено обозвали «русской ментальностью», но до сих пор никто не знает, что же это такое. Рогожин, по признанию Баринова, стал поворотной ролью в его профессии. Такое глубокое погружение в тайну человеческих страстей напрочь излечило от стереотипов деления героев на «положительных» и «отрицательных». Казалось бы, даже Хлебонасущенский из знаменитых «Петербургских тайн» - уж на что стопроцентный злодей, но - он любит. И эта разрушительная страсть - его оправдание.
- Вообще мне повезло, что я так много играл всегда русскую классику. Чехов, Достоевский, на радио записывал Лескова, Бунина, Шмелева. А вот теперь у меня «период» Островского. И не какая-то отдельная роль, вся его драматургия оказалась для меня поворотной! Да, представьте себе. В Малом театре у меня три спектакля «Таланты и поклонники», «Бешеные деньги», «Трудовой хлеб» и в театре-студии «Человек» «Не все коту масленица». Погрузившись в драматургию Островского, я вдруг понял, в каких стереотипах по отношению к нему мы все долгое время существовали. Бытописатель, темное царство, купцы, лучи света, это - черное, это - белое. В Малом любят повторять, что Островский - это поэзия простоты. Да ничего подобного! Для меня Островский архисложный драматург. И если говорят, что русская литература вышла из гоголевской «Шинели», то драматургия наша вышла из пьес Островского. Тот же Чехов, который, кстати, восхищался им. Весь этот чеховский «воздух», многоплановость, недосказанность - все уже есть в драме Островского.
- Скажите, это ваше «открытие» связано с работой в спектакле «Не все коту масленица» в театре-студии «Человек»? Действительно Островский в постановке Шамирова - почти Чехов. Необыкновенный спектакль.
- Вот именно, не-обыкновенный. Хотя «Кота» я и раньше играл: записывал на радио. И вроде все мне было известно и знакомо. Но вот Виктор Шамиров приглашает меня на роль купца Ахова. Купец и купец. И вдруг Шамиров, этот совсем молодой человек, мне и говорит: «А не кажется ли вам, что Ахов - несчастный в сущности человек. Он не знает, любит ли он эту девочку, зачем он приходит в этот дом, надо ли ему жениться. Он богат, вкалывает день и ночь, уже немолод и вдруг задумывается: а зачем я живу? Он растерян». Знаете, это вдруг так совпало с моими собственными ощущениями, что я даже задохнулся. Ведь как бы удачлив, даже счастлив ни был человек, обязательно находится момент, когда просыпаешься среди ночи и думаешь: зачем все? Вот и Ахов, он же умный, дурак богатым не станет. И цену знает - богатству, власти. «Знаешь, как задешево людей покупать. Веришь, самому порой жаль станет». Сколько мудрости, горечи, в этих словах, какая уж тут поэзия простоты! Меня все это ужасно захватило. В этой работе для меня не столько открытие Островского произошло, сколько открытие Баринова. Ведь я играл и играю очень много. Много возникло разных наработок, приемов. И так просуществовать можно уже до конца. А вот узнать себя заново дорогого стоит. Я ходил на репетиции к Шамирову как на реанимацию! А ведь я знаю вкус хорошей режиссуры: в Александринке я работал с Горяевым, в Москве - с Морозовым, Ереминым, Фоменко, Хейфецем. Но тут... Было что-то совершенно особое. С Шамировым я начал с нуля. Я даже робел сначала делать какие-то предложения по ходу репетиций, хотя он и ждал этого.
- Так в чем же особенность его режиссерской манеры?
- Его работа схожа с работой хорошего парикмахера. Он вас подстриг, а никто не заметил, просто голова стала блеск! Он не сделал кока, начеса, не обрил наголо - он придал форму. Мою собственную. Получилось великолепно, а что собственно - и не видно. Вот так Шамиров работает с актерами и пьесой. Это высший класс.
- Значит, важная все-таки профессия - режиссура. А вот в Малом театре столько лет нет главного режиссера, хотя, конечно, Юрий Соломин очень сильный художественный руководитель. Но разве это нормально для театра, когда нет режиссера-лидера?
- Да, Малому нужен сильный режиссер. Однако... Это деликатный вопрос. Поймите, в таком колоссально разнообразном театральном процессе, какой мы сейчас имеем, должен быть театр, который, как английская королева, неизменен. Процесс может занести вправо и влево, но должна же быть точка отсчета, по которой это «право-лево» можно будет определять. Упреки в отношении Малого зачастую справедливы, но я очень боюсь, что если сюда придет какой-нибудь реформатор, то Малый как памятник культуры и истории просто исчезнет.
- А нужен ли театр-памятник? Ведь памятник это что-то мертвое.
- Есть такое понятие - намоленная икона. Впитавшая в себя все чаяния, молитвы, слезы многих-многих людей. Вот Малый театр -такое намоленное место. Наигранное место. Да, он никого сходу не потрясет, не поразит, не удивит. Чтобы здесь вдруг удивиться надо сюда ходить, ходить, ходить. В последнее время у нас опять полные залы, битком. Как смотрят, как слушают! Люди возвращаются в театр, причем в традиционный театр. Вот что важно понять.
- А как вы относитесь к «нетрадиционному» театру, к антрепризам? Там, кстати, тоже полные залы.
- В принципе - отношусь нормально. Но, увы, больших достижений на этом поприще я пока не вижу. А происходят зачастую там даже разрушительные для театра вещи. Смотришь порой спектакль - беда просто.
- В чем же - беда?
- В примитивном понимании того, что есть театр. В той простоте, которая хуже воровства. В легкодоступности. В пошлой адаптации, которой подвергается любая пьеса, будь даже Шекспира или Чехова! Но с единственной целью - ублажить зрителя, уставшего якобы от тяжелых проблем. Сейчас все газеты, журналы, телевидение - все стремятся к легкости. Люди устали. Да ерунда! Люди устали от примитива. Потому что действительно «душа обязана трудиться». И где, как не в театре? Пусть она плачет, пусть радуется, пусть подчас кровью обольется. Ведь что такое порнография, к примеру? Это простота. Техники, приемов, терминов. А любовь - это сложность. Так, может, без любви обойдемся? Мы сами у себя крадем сложное восприятие мира, но только оно одно и делает людей людьми. А театр - театром. Ведь театр, сколько уж раз об этом говорено, - это чудо слияния сцены и зала, когда где-то там, над рампой, вдруг встречаются страсти, желания, эмоции зрителей с моими страстями и эмоциями. Тайна сия великая есть. Знаете, я в последнее время испытываю перед публикой особенную благодарность - до слез.
- Но вы же профессиональный актер. Неужели ежедневное существование в профессии не притупляет этих эмоций?
- Нет. Мне кажется, именно по этому волнению перед темным заполненным залом, которое однажды обнаруживает в себе человек и которое уже никогда его не покидает, и можно определить - актер ты или тебе это только показалось. Смешно сейчас вспомнить, но что-то подобное я испытал в первое же свое выступление. Мне было шесть лет. Жили мы в деревне, в Орловской области, родители мои крестьяне, самая обычная среда. Как говорится, ничто не предвещало. Но... Моя мама что-то, наверное, почувствовала. Иначе как объяснить, что однажды она вдруг решила отвести меня на конкурс художественной самодеятельности? Она помогла мне выучить стихотворение и даже что-то показала - как его прочесть. И вот я вышел на сцену. Я помню все в деталях. Мне дали тогда большой кулек с шоколадными конфетами, первыми в моей жизни, и я подумал: какое хорошее занятие, прочел и получил конфеты! Но главное мне понравилось волнение, какое я испытал. Это чувство было ни на что не похоже. И вот всю жизнь, перед любым залом я испытываю это волнение. Бывало, в отпуске с концертами в такие медвежьи углы забирались! Где люди и слыхом не слыхивали о театре. Помню, в Томской области играли в поселке для ссыльных. Маленький клуб на 50 мест. А народу человек 300. Все собрались, но не начинаем. Народ ждет главного - местного пахана. Помню, звали его Гурьян. Наконец, появляется, В шикарном японском костюме, брюки заправлены в сапоги. Садится с папироской в первый ряд. Дымит. Мол, ну давайте, чем удивите? Играли мы незатейливый водевильчик Володина «Бабуля». И я играл только для него - этого Гурьяна. Нет, думаю, я тебя достану. Кончилось тем, что он встал на колени и, расталкивая детей, усевшихся на полу, пополз к сцене, умирая от смеха. Потом стал стучать по сцене кулаком с криком: «Подожди, падла, дай просмеяться!» После спектакля я не мог отвязаться от него: он непременно хотел со мной выпить. Вот такой зритель, такой зал. И все равно - он мой и мне он дорог.
- Валерий Александрович, значит ли, что все, что с вами случилось - из глухой деревушки - в известные актеры - это судьба? Вы верите в такую предопределенность?
- Ну верю не верю, а ощущение, что кто-то мной руководил, что меня вело, всегда было. Приехал в Орел на заводе работать, вдруг вижу - набор в студию при городском театре без отрыва от производства. Поступил, хотя и конкурс был немалый, и пошел работать в этот же театр рабочим сцены. Потом как-то послали актеров в Москву, в творческую командировку. И меня взяли. Ну в Москву-то я и раньше ездил - помогал тетке картошку и огурцы продавать, а вот так - с культурной программой, это впервые. Москва меня потрясла. И первым же московским театром, куда я попал, стал Малый. Совпадение? Судьба? Как сейчас помню, была премьера спектакля «Луна зашла» - играли Жаров, Зеркалова, Владиславский. На них-то я и смотрел, как на богов, даже не завидовал. А вот кому я завидовал лютой завистью - это массовке, тем, о ком в программке было написано: «Солдаты - студенты училища им. Щепкина». Мне казалось тогда, что это несбыточная мечта, что барьер непереходим! И все-таки я поступил, именно в Щепкинское. Конкурс был 150 человек на место! Курс Виктора Коршунова. Известный актер! Я парил. Он оказался еще и замечательным педагогом.
- Но после училища вы отправились в Александринку.
- Да, так вышло, о чем я ни секунды не жалею. Я ведь застал еще всех тамошних «зубров»! Играл с ними в «На дне»: я в роли Алешки, а Николай Симонов - Сатин, Юрий Толубеев - Бубнов, Бруно Фрейндлих - Барон. Когда собиралась такая компания, я едва успевал глазами вращать! Симонов играл гениально, хотя все не так, все не по канону, знаменитый монолог Сатина он не говорил, а пел: «Чела-век!!» Почему? Но когда он так говорил, сердце падало и останавливалось.
- А правда, что в Александринке вы играли Пушкина?
- Почти. Я играл Белкина в спектакле «Болдинская осень». Замечательная была пьеса актера Юрия Свирина. Там по сюжету существовали и Пушкин, и Белкин. Чисто внешне, в гриме, я кстати был удивительно похож на Пушкина. Но Белкин был чисто человеческое, обыкновенное в Пушкине. Он хотел быть счастлив, покоен, хотел быть как все. Жить как все. И был Пушкин, который и хотел бы примириться в себе с этим Белкиным, но не мог - потому что был обречен быть Пушкиным, гением. Помню, мы с Юрием Родионовым, актером, исполнявшим роль Пушкина, целую ночь провели в пустой пушкинской квартире на Мойке, нам разрешили, чтобы почувствовать, так сказать, атмосферу. Это было что-то потрясающее, эмоциональный шок. Спектакль имел успех. Кстати, на гастролях в Москве мы играли его на сцене Малого театра.
- Булат Окуджава как-то заметил, что с годами его восприятие Пушкина меняется, что такие знакомые хрестоматийные строчки вдруг наполняются глубоким, личным смыслом. Что, перечтя «Онегина» в сорок, он был просто потрясен. И то же самое было в сорок пять, и дальше. И это - главная загадка.
- Абсолютно согласен. Недавно мне попалось на глаза вот это: «И с отвращением читая жизнь свою, Я трепещу и проклинаю...». Боже мой! Ведь сто раз читал, а как будто не слышал, не видел. Только наш собственный личный опыт, опыт души дает возможность приблизиться к пушкинской поэзии, разгадать ее обманчивую простоту. У того же Пушкина дано фантастически верное определение воздействию на нас истинного искусства: «И снова я гармонией упьюсь, Над вымыслом слезами обольюсь...». Вот основа нашей профессии - научить зрителя смеяться и плакать. Остальному он научится сам.
Нина СУСЛОВИЧ
«Театральный курьер», июнь 1999 г.
В свое время в спектакле Юрия Еремина «Идиот», до сих пор идущем на сцене театра Армии, Рогожина играл Валерий Баринов. Играл так, что с чьей-то легкой руки в театральной среде спектакль начали называть «Рогожин». А ведь в спектакле было немало актерских открытий: Мышкин Аристарха Ливанова или Ганечка Олега Меньшикова. Но, анализируя сегодня то давнее эмоциональное впечатление, думаю, что, действительно, именно Рогожин Баринова - сплетение низких и высоких страстей, ежесекундная балансировка «бездны мрачной на краю» оказался наиболее адекватен Достоевскому. Тому мучительному, захватывающему, противоречивому, что составляет суть его творчества и что впоследствии мудрено обозвали «русской ментальностью», но до сих пор никто не знает, что же это такое. Рогожин, по признанию Баринова, стал поворотной ролью в его профессии. Такое глубокое погружение в тайну человеческих страстей напрочь излечило от стереотипов деления героев на «положительных» и «отрицательных». Казалось бы, даже Хлебонасущенский из знаменитых «Петербургских тайн» - уж на что стопроцентный злодей, но - он любит. И эта разрушительная страсть - его оправдание.
- Вообще мне повезло, что я так много играл всегда русскую классику. Чехов, Достоевский, на радио записывал Лескова, Бунина, Шмелева. А вот теперь у меня «период» Островского. И не какая-то отдельная роль, вся его драматургия оказалась для меня поворотной! Да, представьте себе. В Малом театре у меня три спектакля «Таланты и поклонники», «Бешеные деньги», «Трудовой хлеб» и в театре-студии «Человек» «Не все коту масленица». Погрузившись в драматургию Островского, я вдруг понял, в каких стереотипах по отношению к нему мы все долгое время существовали. Бытописатель, темное царство, купцы, лучи света, это - черное, это - белое. В Малом любят повторять, что Островский - это поэзия простоты. Да ничего подобного! Для меня Островский архисложный драматург. И если говорят, что русская литература вышла из гоголевской «Шинели», то драматургия наша вышла из пьес Островского. Тот же Чехов, который, кстати, восхищался им. Весь этот чеховский «воздух», многоплановость, недосказанность - все уже есть в драме Островского.
- Скажите, это ваше «открытие» связано с работой в спектакле «Не все коту масленица» в театре-студии «Человек»? Действительно Островский в постановке Шамирова - почти Чехов. Необыкновенный спектакль.
- Вот именно, не-обыкновенный. Хотя «Кота» я и раньше играл: записывал на радио. И вроде все мне было известно и знакомо. Но вот Виктор Шамиров приглашает меня на роль купца Ахова. Купец и купец. И вдруг Шамиров, этот совсем молодой человек, мне и говорит: «А не кажется ли вам, что Ахов - несчастный в сущности человек. Он не знает, любит ли он эту девочку, зачем он приходит в этот дом, надо ли ему жениться. Он богат, вкалывает день и ночь, уже немолод и вдруг задумывается: а зачем я живу? Он растерян». Знаете, это вдруг так совпало с моими собственными ощущениями, что я даже задохнулся. Ведь как бы удачлив, даже счастлив ни был человек, обязательно находится момент, когда просыпаешься среди ночи и думаешь: зачем все? Вот и Ахов, он же умный, дурак богатым не станет. И цену знает - богатству, власти. «Знаешь, как задешево людей покупать. Веришь, самому порой жаль станет». Сколько мудрости, горечи, в этих словах, какая уж тут поэзия простоты! Меня все это ужасно захватило. В этой работе для меня не столько открытие Островского произошло, сколько открытие Баринова. Ведь я играл и играю очень много. Много возникло разных наработок, приемов. И так просуществовать можно уже до конца. А вот узнать себя заново дорогого стоит. Я ходил на репетиции к Шамирову как на реанимацию! А ведь я знаю вкус хорошей режиссуры: в Александринке я работал с Горяевым, в Москве - с Морозовым, Ереминым, Фоменко, Хейфецем. Но тут... Было что-то совершенно особое. С Шамировым я начал с нуля. Я даже робел сначала делать какие-то предложения по ходу репетиций, хотя он и ждал этого.
- Так в чем же особенность его режиссерской манеры?
- Его работа схожа с работой хорошего парикмахера. Он вас подстриг, а никто не заметил, просто голова стала блеск! Он не сделал кока, начеса, не обрил наголо - он придал форму. Мою собственную. Получилось великолепно, а что собственно - и не видно. Вот так Шамиров работает с актерами и пьесой. Это высший класс.
- Значит, важная все-таки профессия - режиссура. А вот в Малом театре столько лет нет главного режиссера, хотя, конечно, Юрий Соломин очень сильный художественный руководитель. Но разве это нормально для театра, когда нет режиссера-лидера?
- Да, Малому нужен сильный режиссер. Однако... Это деликатный вопрос. Поймите, в таком колоссально разнообразном театральном процессе, какой мы сейчас имеем, должен быть театр, который, как английская королева, неизменен. Процесс может занести вправо и влево, но должна же быть точка отсчета, по которой это «право-лево» можно будет определять. Упреки в отношении Малого зачастую справедливы, но я очень боюсь, что если сюда придет какой-нибудь реформатор, то Малый как памятник культуры и истории просто исчезнет.
- А нужен ли театр-памятник? Ведь памятник это что-то мертвое.
- Есть такое понятие - намоленная икона. Впитавшая в себя все чаяния, молитвы, слезы многих-многих людей. Вот Малый театр -такое намоленное место. Наигранное место. Да, он никого сходу не потрясет, не поразит, не удивит. Чтобы здесь вдруг удивиться надо сюда ходить, ходить, ходить. В последнее время у нас опять полные залы, битком. Как смотрят, как слушают! Люди возвращаются в театр, причем в традиционный театр. Вот что важно понять.
- А как вы относитесь к «нетрадиционному» театру, к антрепризам? Там, кстати, тоже полные залы.
- В принципе - отношусь нормально. Но, увы, больших достижений на этом поприще я пока не вижу. А происходят зачастую там даже разрушительные для театра вещи. Смотришь порой спектакль - беда просто.
- В чем же - беда?
- В примитивном понимании того, что есть театр. В той простоте, которая хуже воровства. В легкодоступности. В пошлой адаптации, которой подвергается любая пьеса, будь даже Шекспира или Чехова! Но с единственной целью - ублажить зрителя, уставшего якобы от тяжелых проблем. Сейчас все газеты, журналы, телевидение - все стремятся к легкости. Люди устали. Да ерунда! Люди устали от примитива. Потому что действительно «душа обязана трудиться». И где, как не в театре? Пусть она плачет, пусть радуется, пусть подчас кровью обольется. Ведь что такое порнография, к примеру? Это простота. Техники, приемов, терминов. А любовь - это сложность. Так, может, без любви обойдемся? Мы сами у себя крадем сложное восприятие мира, но только оно одно и делает людей людьми. А театр - театром. Ведь театр, сколько уж раз об этом говорено, - это чудо слияния сцены и зала, когда где-то там, над рампой, вдруг встречаются страсти, желания, эмоции зрителей с моими страстями и эмоциями. Тайна сия великая есть. Знаете, я в последнее время испытываю перед публикой особенную благодарность - до слез.
- Но вы же профессиональный актер. Неужели ежедневное существование в профессии не притупляет этих эмоций?
- Нет. Мне кажется, именно по этому волнению перед темным заполненным залом, которое однажды обнаруживает в себе человек и которое уже никогда его не покидает, и можно определить - актер ты или тебе это только показалось. Смешно сейчас вспомнить, но что-то подобное я испытал в первое же свое выступление. Мне было шесть лет. Жили мы в деревне, в Орловской области, родители мои крестьяне, самая обычная среда. Как говорится, ничто не предвещало. Но... Моя мама что-то, наверное, почувствовала. Иначе как объяснить, что однажды она вдруг решила отвести меня на конкурс художественной самодеятельности? Она помогла мне выучить стихотворение и даже что-то показала - как его прочесть. И вот я вышел на сцену. Я помню все в деталях. Мне дали тогда большой кулек с шоколадными конфетами, первыми в моей жизни, и я подумал: какое хорошее занятие, прочел и получил конфеты! Но главное мне понравилось волнение, какое я испытал. Это чувство было ни на что не похоже. И вот всю жизнь, перед любым залом я испытываю это волнение. Бывало, в отпуске с концертами в такие медвежьи углы забирались! Где люди и слыхом не слыхивали о театре. Помню, в Томской области играли в поселке для ссыльных. Маленький клуб на 50 мест. А народу человек 300. Все собрались, но не начинаем. Народ ждет главного - местного пахана. Помню, звали его Гурьян. Наконец, появляется, В шикарном японском костюме, брюки заправлены в сапоги. Садится с папироской в первый ряд. Дымит. Мол, ну давайте, чем удивите? Играли мы незатейливый водевильчик Володина «Бабуля». И я играл только для него - этого Гурьяна. Нет, думаю, я тебя достану. Кончилось тем, что он встал на колени и, расталкивая детей, усевшихся на полу, пополз к сцене, умирая от смеха. Потом стал стучать по сцене кулаком с криком: «Подожди, падла, дай просмеяться!» После спектакля я не мог отвязаться от него: он непременно хотел со мной выпить. Вот такой зритель, такой зал. И все равно - он мой и мне он дорог.
- Валерий Александрович, значит ли, что все, что с вами случилось - из глухой деревушки - в известные актеры - это судьба? Вы верите в такую предопределенность?
- Ну верю не верю, а ощущение, что кто-то мной руководил, что меня вело, всегда было. Приехал в Орел на заводе работать, вдруг вижу - набор в студию при городском театре без отрыва от производства. Поступил, хотя и конкурс был немалый, и пошел работать в этот же театр рабочим сцены. Потом как-то послали актеров в Москву, в творческую командировку. И меня взяли. Ну в Москву-то я и раньше ездил - помогал тетке картошку и огурцы продавать, а вот так - с культурной программой, это впервые. Москва меня потрясла. И первым же московским театром, куда я попал, стал Малый. Совпадение? Судьба? Как сейчас помню, была премьера спектакля «Луна зашла» - играли Жаров, Зеркалова, Владиславский. На них-то я и смотрел, как на богов, даже не завидовал. А вот кому я завидовал лютой завистью - это массовке, тем, о ком в программке было написано: «Солдаты - студенты училища им. Щепкина». Мне казалось тогда, что это несбыточная мечта, что барьер непереходим! И все-таки я поступил, именно в Щепкинское. Конкурс был 150 человек на место! Курс Виктора Коршунова. Известный актер! Я парил. Он оказался еще и замечательным педагогом.
- Но после училища вы отправились в Александринку.
- Да, так вышло, о чем я ни секунды не жалею. Я ведь застал еще всех тамошних «зубров»! Играл с ними в «На дне»: я в роли Алешки, а Николай Симонов - Сатин, Юрий Толубеев - Бубнов, Бруно Фрейндлих - Барон. Когда собиралась такая компания, я едва успевал глазами вращать! Симонов играл гениально, хотя все не так, все не по канону, знаменитый монолог Сатина он не говорил, а пел: «Чела-век!!» Почему? Но когда он так говорил, сердце падало и останавливалось.
- А правда, что в Александринке вы играли Пушкина?
- Почти. Я играл Белкина в спектакле «Болдинская осень». Замечательная была пьеса актера Юрия Свирина. Там по сюжету существовали и Пушкин, и Белкин. Чисто внешне, в гриме, я кстати был удивительно похож на Пушкина. Но Белкин был чисто человеческое, обыкновенное в Пушкине. Он хотел быть счастлив, покоен, хотел быть как все. Жить как все. И был Пушкин, который и хотел бы примириться в себе с этим Белкиным, но не мог - потому что был обречен быть Пушкиным, гением. Помню, мы с Юрием Родионовым, актером, исполнявшим роль Пушкина, целую ночь провели в пустой пушкинской квартире на Мойке, нам разрешили, чтобы почувствовать, так сказать, атмосферу. Это было что-то потрясающее, эмоциональный шок. Спектакль имел успех. Кстати, на гастролях в Москве мы играли его на сцене Малого театра.
- Булат Окуджава как-то заметил, что с годами его восприятие Пушкина меняется, что такие знакомые хрестоматийные строчки вдруг наполняются глубоким, личным смыслом. Что, перечтя «Онегина» в сорок, он был просто потрясен. И то же самое было в сорок пять, и дальше. И это - главная загадка.
- Абсолютно согласен. Недавно мне попалось на глаза вот это: «И с отвращением читая жизнь свою, Я трепещу и проклинаю...». Боже мой! Ведь сто раз читал, а как будто не слышал, не видел. Только наш собственный личный опыт, опыт души дает возможность приблизиться к пушкинской поэзии, разгадать ее обманчивую простоту. У того же Пушкина дано фантастически верное определение воздействию на нас истинного искусства: «И снова я гармонией упьюсь, Над вымыслом слезами обольюсь...». Вот основа нашей профессии - научить зрителя смеяться и плакать. Остальному он научится сам.
Нина СУСЛОВИЧ
«Театральный курьер», июнь 1999 г.
07.11.2003
Подробнее
Петербургские тайны. Фантазии и явь Валерия Баринова Творческий путь выпускника Щепкинского училища, народного артиста России Валерия БАРИНОВА начинался в легендарной Александринке. В Дом Островского, как принято называть Малый театр, его питомец верну
Петербургские тайны. Фантазии и явь Валерия Баринова
Творческий путь выпускника Щепкинского училища, народного артиста России Валерия БАРИНОВА начинался в легендарной Александринке. В Дом Островского, как принято называть Малый театр, его питомец вернулся уже зрелым мастером.
Творческий путь выпускника Щепкинского училища, народного артиста России Валерия БАРИНОВА начинался в легендарной Александринке. В Дом Островского, как принято называть Малый театр, его питомец вернулся уже зрелым мастером.
Петербургские тайны. Фантазии и явь Валерия Баринова
Творческий путь выпускника Щепкинского училища, народного артиста России Валерия БАРИНОВА начинался в легендарной Александринке. В Дом Островского, как принято называть Малый театр, его питомец вернулся уже зрелым мастером. Но свою заслуженную популярность актер приобрел, как, впрочем, большинство его коллег по театральному цеху, в значительной степени благодаря кинематографу. Достаточно сказать, что число телесериалов, в которых снялся Валерий Баринов, давно перевалило за двадцать. А до конца года к ним должно прибавиться ещё как минимум пять. Поводом к нашей встрече стали его петербургские тайны. Нет, речь пойдет не о нашумевшем российском сериале по роману Всеволода Крестовского, постоянно крутящемся на каком-нибудь телеканале, где актер создал зловещий образ управляющего в доме Шадурских со смачной фамилией Хлебонасущенский.
Захотелось узнать, что значит Санкт-Петербург для человека, чьи первые шаги в избранной им профессии начинались под сводами этого города-легенды. города, где создавали свои гениальные творения Пушкин и Достоевский, Гоголь и Блок. Города, где рождались магические аккорды Дмитрия Шостаковича.
- Если не ошибаюсь, вы родом из Орла - чудесной среднерусской провинции, подарившей миру Тургенева и Лескова, Фета и Бунина...
- Это действительно так. Но сколько себя помню, всегда мечтал жить в Москве. Парнишкой чуть ли не каждый день бегал на вокзал провожать идущие в Москву с юга поезда, Гасил всеми силами в себе желание вспрыгнуть на подножку проходящего мимо состава. Москва с детства манила мое воображение. Страстно желал подрасти и поскорее вырваться из губительных, как мне тогда казалось, оков душной патриархальной провинции на столичный простор.
- А когда цель была достигнута?
- Если честно, воспринял это как достойную меня данность.
- И город Петра не будил фантазию, не будоражил душу?
- Да нет, я относился к нему вполне спокойно. Лишь за год до окончания Щепки решил взглянуть на былую славу Российской империи. В ту пору я был влюблен, собирался жениться. А родственники моей невесты - мама, дедушка, сестра и тетя - жили в Ленинграде. Вот мы и отправились туда на зимние каникулы. После короткого знакомства с родней моя избранница предложила съездить на Петроградскую сторону, где пустовала комната в коммуналке, ждущая ее возвращения со столичным дипломом актрисы. Мы сели на трамвай номер три, который шел от Сенатской площади мимо Летнего сада. Зимнее солнце стояло в зените. На небе ни облачка. И когда выехали на Кировский - теперь Троицкий - мост, мне впервые открылась в медово-прозрачных солнечных струях стрелка Васильевского острова. Мы миновали Растральные колонны, Эрмитаж. Вдали посверкивали строгие контуры Петропавловской крепости. Суровая, чуть надменная красота этого города пленила меня буквально с первого взгляда. И я мысленно сказал самому себе: «Хочу здесь жить!» Так и случилось. Спустя год я показывался сразу в нескольких ленинградских театрах. В Александринке в то время блистали Толубеев, Симонов, Горбачев, Фрейндлих. И я остановил свой выбор на этом красивейшем храме российского драматического искусства.
- Хочу жить в Москве, потом хочу в Ленинграде... Вам всегда с такой поразительной легкостью доставались желанные подарки судьбы?
- Как бы не так! За все приходилось платить сполна. Вы и представить себе не можете, как часто искрометные желания и необузданная фантазия играли со мной злые шутки. И Петербург в этом плане не знает себе равных. Город ломал меня, смертельно ранил мою душу, и, когда уже не было сил бороться, я каким-то мистическим образом вдруг находил в нем же живительный источник своего духовного возрождения... Семейная идиллия моего первого брака длилась чуть больше дня. Мне было двадцать два года, и я едва ли не в одночасье остался в чужом мне городе без друзей, без любви.
Театр меня принял. Моей соседкой по коммуналке оказалась милейшая женщина Александра Силантьевна - коренная ленинградка, на себе испытавшая все житейские тяготы блокадной поры. Но в душе у меня с каждым прожитым днем росло непреодолимое чувство безысходности. Я не мог жить в этом царственно прекрасном городе. Меня до боли в скулах раздражала прямолинейная идеальность питерских улиц, холодный размах площадей, изощренное совершенство всевозможных архитектурных стилей. А знали бы вы, как бесили меня ленинградские белые ночи! Помню, однажды я вышел после спектакля под моросящий июльский дождь и, обнаружив, что они кончились, зарыдал от радости. Белые ночи подошли к концу, но моя жизнь и не думала возвращаться в нормальное русло. Я был узником в золотой клетке. Можно ли разорвать ее путы? Я не нашел ничего лучшего, как пойти в военкомат. Там искренне удивились, но в просьбе не отказали. И вскоре я уже проходил военную службу в Монголии.
- Вы рассказываете поразительные вещи. В это трудно поверить. Но, пожалуй, ваша история - еще одно наглядное подтверждение магических проявлений петербургских тайн.
- Вы правы. Неслучайно именно в этом городе творил Федор Михайлович Достоевский. Не будь на земле Петербурга, не было бы и его. А тому, кто вкусил драму страстей этого города, уже не повернуть вспять. Через год я вернулся в театр. Вернулся, осознав, что мне не убежать от этого рокового для моей жизни и творческой судьбы города. Я все ещё сопротивлялся магии Петербурга, пытаясь постичь его непостижимые тайны. Но я уже его любил. Я начал с одиночестве бродить по нему ночами. В осеннюю слякоть, февральскую вьюгу, под проливным дождем. Со стороны это может показаться примитивным помешательством рассудка. Зимой я облачался в привезенную из Монголии овчинную солдатскую бекешу, брал посох. Я пешком обходил легко и не очень узнаваемые места жизни реальных исторических персон и не менее легендарных персонажей Пушкина, Достоевского, Гоголя, Александра Блока... Я по каплям впитывал в себя город на Неве, дышал и не мог надышаться духовными флюидами имперской столицы, возникшей по воле гениального самодержца там, где изначально не должно было появиться ничего и близко напоминающего нормальную человеческую жизнь.
- И чем, если не секрет, закончились ваши ночные скитания?
- Сегодня, не стану лукавить, для меня нет города роднее и любимее, чем Петербург. Я прожил в нем семь лет.
- Не так уж много в масштабе человеческой жизни. Хотя семерка, как известно, цифра магическая. Многие считают, что к семи годам в каждом ребенке закладывается нравственный фундамент будущей личности, формируется его мировосприятие.
- Возможно, это и так. Но для меня таким, как теперь стало модным говорить, «судьбоносным» семилетием стали годы жизни в Ленинграде. Это был период узнавания не только города и его обитателей. Это было время обретения самого себя. Я, скажу без кокетства, стал другим человеком. И сейчас, если так складываются обстоятельства, что не удается побывать в Питере хотя бы раз в полгода, остро ощущаю, как меня буквально начинает ломать от тоски. Это мой город. Не представляю, как бы мне удалось создать без его участия сценические образы Рогожина в «Идиоте», Лужина в «Преступлении и наказании», Шатова в «Бесах», Белкина в «Болдинской осени». Счастливый случай позволил мне однажды переночевать в пушкинской квартире на Мойке, когда там шли реставрационные работы. Незабываемый вихрь чувств и непроходящая боль. Мог ли Пушкин убить Дантеса? Судьба не дала ему шанса стать убийцей. И он сам, как мне думается, предвосхитил драматичный финал собственной жизни, написав провидческие строки: «Гений и злодейство две вещи несовместные».
В начале этого мая я ездил в Петербург, где, к своему удивлению, получил фестивальный приз с обязывающей формулировкой: «Немеркнущей зрительской любви». Днем, прогуливаясь по Питеру, заглянул в церковь на Конюшенной площади, где отпевали Александра Сергеевича. Там теперь служит настоятелем отец Константин - мой давний друг, в миру Костя Смирнов, игравший со мной на подмостках Александринки. Сколько воды утекло... И как все переплелось: воспоминания, фантазии, сегодняшняя реальность. Уезжая из Ленинграда в середине 70-х, я не мог и предположить, что многие мои открытия этого города еще впереди.
- Какие же, например?
- Съемки в «Красных колоколах» Сергея Бондарчука, где я играл Подвойского. Помню, как меня ошеломил своей неожиданностью образ революционного Петрограда, рожденный воображением великого оператора Юсова. А спустя еще какое-то время я испытал душевное потрясение, которому удалось затмить первозданную яркость чувств от моей первой роковой встречи с Ленинградом во времена беззаботного студенчества. Это произошло на съемках фильма «Роман императора» о фатальных взаимоотношениях Александра II и Екатерины Долгорукой. Музеи тогда впервые за долгие годы начали обретать некую самостоятельность. Пытаясь выбраться из нищеты, они охотно соглашались сдавать в аренду свои уникальные территории заезжим киношникам с большим кошельком. У нас он был благодаря каким-то французским спонсорам. И эта жизнь перед камерой, в подлинных исторических интерьерах навсегда ушедшей эпохи, стала для меня, исполнявшего роль графа Шувалова, нечаянным подарком судьбы. Как передать глубину чувств, рожденных в атмосфере реальных архитектурных памятников и всевозможной, только на первый взгляд чисто бытовой утвари, окружавшей реальных героев нашей киноверсии? Все это рукотворное наваждение (и я не раз в этом убеждался) способно сегодня влиять не только на наш душевный настрой, мироощущение. Ему подвластны и наши судьбы... Теперь я твердо знаю, что каждое свидание с Петербургом сулит мне череду непредсказуемых открытий: ошеломляюще радостных встреч, приятных общений со старыми друзьями и новыми знакомыми. Я рискну сравнить свою любовь к этому породу с любовью к женщине. Пока в отношениях присутствует некая тайна, она не умрет и чувствам не грозит притупиться.
Беседу вела Мария ПАСХИНА
«Культура»
Творческий путь выпускника Щепкинского училища, народного артиста России Валерия БАРИНОВА начинался в легендарной Александринке. В Дом Островского, как принято называть Малый театр, его питомец вернулся уже зрелым мастером. Но свою заслуженную популярность актер приобрел, как, впрочем, большинство его коллег по театральному цеху, в значительной степени благодаря кинематографу. Достаточно сказать, что число телесериалов, в которых снялся Валерий Баринов, давно перевалило за двадцать. А до конца года к ним должно прибавиться ещё как минимум пять. Поводом к нашей встрече стали его петербургские тайны. Нет, речь пойдет не о нашумевшем российском сериале по роману Всеволода Крестовского, постоянно крутящемся на каком-нибудь телеканале, где актер создал зловещий образ управляющего в доме Шадурских со смачной фамилией Хлебонасущенский.
Захотелось узнать, что значит Санкт-Петербург для человека, чьи первые шаги в избранной им профессии начинались под сводами этого города-легенды. города, где создавали свои гениальные творения Пушкин и Достоевский, Гоголь и Блок. Города, где рождались магические аккорды Дмитрия Шостаковича.
- Если не ошибаюсь, вы родом из Орла - чудесной среднерусской провинции, подарившей миру Тургенева и Лескова, Фета и Бунина...
- Это действительно так. Но сколько себя помню, всегда мечтал жить в Москве. Парнишкой чуть ли не каждый день бегал на вокзал провожать идущие в Москву с юга поезда, Гасил всеми силами в себе желание вспрыгнуть на подножку проходящего мимо состава. Москва с детства манила мое воображение. Страстно желал подрасти и поскорее вырваться из губительных, как мне тогда казалось, оков душной патриархальной провинции на столичный простор.
- А когда цель была достигнута?
- Если честно, воспринял это как достойную меня данность.
- И город Петра не будил фантазию, не будоражил душу?
- Да нет, я относился к нему вполне спокойно. Лишь за год до окончания Щепки решил взглянуть на былую славу Российской империи. В ту пору я был влюблен, собирался жениться. А родственники моей невесты - мама, дедушка, сестра и тетя - жили в Ленинграде. Вот мы и отправились туда на зимние каникулы. После короткого знакомства с родней моя избранница предложила съездить на Петроградскую сторону, где пустовала комната в коммуналке, ждущая ее возвращения со столичным дипломом актрисы. Мы сели на трамвай номер три, который шел от Сенатской площади мимо Летнего сада. Зимнее солнце стояло в зените. На небе ни облачка. И когда выехали на Кировский - теперь Троицкий - мост, мне впервые открылась в медово-прозрачных солнечных струях стрелка Васильевского острова. Мы миновали Растральные колонны, Эрмитаж. Вдали посверкивали строгие контуры Петропавловской крепости. Суровая, чуть надменная красота этого города пленила меня буквально с первого взгляда. И я мысленно сказал самому себе: «Хочу здесь жить!» Так и случилось. Спустя год я показывался сразу в нескольких ленинградских театрах. В Александринке в то время блистали Толубеев, Симонов, Горбачев, Фрейндлих. И я остановил свой выбор на этом красивейшем храме российского драматического искусства.
- Хочу жить в Москве, потом хочу в Ленинграде... Вам всегда с такой поразительной легкостью доставались желанные подарки судьбы?
- Как бы не так! За все приходилось платить сполна. Вы и представить себе не можете, как часто искрометные желания и необузданная фантазия играли со мной злые шутки. И Петербург в этом плане не знает себе равных. Город ломал меня, смертельно ранил мою душу, и, когда уже не было сил бороться, я каким-то мистическим образом вдруг находил в нем же живительный источник своего духовного возрождения... Семейная идиллия моего первого брака длилась чуть больше дня. Мне было двадцать два года, и я едва ли не в одночасье остался в чужом мне городе без друзей, без любви.
Театр меня принял. Моей соседкой по коммуналке оказалась милейшая женщина Александра Силантьевна - коренная ленинградка, на себе испытавшая все житейские тяготы блокадной поры. Но в душе у меня с каждым прожитым днем росло непреодолимое чувство безысходности. Я не мог жить в этом царственно прекрасном городе. Меня до боли в скулах раздражала прямолинейная идеальность питерских улиц, холодный размах площадей, изощренное совершенство всевозможных архитектурных стилей. А знали бы вы, как бесили меня ленинградские белые ночи! Помню, однажды я вышел после спектакля под моросящий июльский дождь и, обнаружив, что они кончились, зарыдал от радости. Белые ночи подошли к концу, но моя жизнь и не думала возвращаться в нормальное русло. Я был узником в золотой клетке. Можно ли разорвать ее путы? Я не нашел ничего лучшего, как пойти в военкомат. Там искренне удивились, но в просьбе не отказали. И вскоре я уже проходил военную службу в Монголии.
- Вы рассказываете поразительные вещи. В это трудно поверить. Но, пожалуй, ваша история - еще одно наглядное подтверждение магических проявлений петербургских тайн.
- Вы правы. Неслучайно именно в этом городе творил Федор Михайлович Достоевский. Не будь на земле Петербурга, не было бы и его. А тому, кто вкусил драму страстей этого города, уже не повернуть вспять. Через год я вернулся в театр. Вернулся, осознав, что мне не убежать от этого рокового для моей жизни и творческой судьбы города. Я все ещё сопротивлялся магии Петербурга, пытаясь постичь его непостижимые тайны. Но я уже его любил. Я начал с одиночестве бродить по нему ночами. В осеннюю слякоть, февральскую вьюгу, под проливным дождем. Со стороны это может показаться примитивным помешательством рассудка. Зимой я облачался в привезенную из Монголии овчинную солдатскую бекешу, брал посох. Я пешком обходил легко и не очень узнаваемые места жизни реальных исторических персон и не менее легендарных персонажей Пушкина, Достоевского, Гоголя, Александра Блока... Я по каплям впитывал в себя город на Неве, дышал и не мог надышаться духовными флюидами имперской столицы, возникшей по воле гениального самодержца там, где изначально не должно было появиться ничего и близко напоминающего нормальную человеческую жизнь.
- И чем, если не секрет, закончились ваши ночные скитания?
- Сегодня, не стану лукавить, для меня нет города роднее и любимее, чем Петербург. Я прожил в нем семь лет.
- Не так уж много в масштабе человеческой жизни. Хотя семерка, как известно, цифра магическая. Многие считают, что к семи годам в каждом ребенке закладывается нравственный фундамент будущей личности, формируется его мировосприятие.
- Возможно, это и так. Но для меня таким, как теперь стало модным говорить, «судьбоносным» семилетием стали годы жизни в Ленинграде. Это был период узнавания не только города и его обитателей. Это было время обретения самого себя. Я, скажу без кокетства, стал другим человеком. И сейчас, если так складываются обстоятельства, что не удается побывать в Питере хотя бы раз в полгода, остро ощущаю, как меня буквально начинает ломать от тоски. Это мой город. Не представляю, как бы мне удалось создать без его участия сценические образы Рогожина в «Идиоте», Лужина в «Преступлении и наказании», Шатова в «Бесах», Белкина в «Болдинской осени». Счастливый случай позволил мне однажды переночевать в пушкинской квартире на Мойке, когда там шли реставрационные работы. Незабываемый вихрь чувств и непроходящая боль. Мог ли Пушкин убить Дантеса? Судьба не дала ему шанса стать убийцей. И он сам, как мне думается, предвосхитил драматичный финал собственной жизни, написав провидческие строки: «Гений и злодейство две вещи несовместные».
В начале этого мая я ездил в Петербург, где, к своему удивлению, получил фестивальный приз с обязывающей формулировкой: «Немеркнущей зрительской любви». Днем, прогуливаясь по Питеру, заглянул в церковь на Конюшенной площади, где отпевали Александра Сергеевича. Там теперь служит настоятелем отец Константин - мой давний друг, в миру Костя Смирнов, игравший со мной на подмостках Александринки. Сколько воды утекло... И как все переплелось: воспоминания, фантазии, сегодняшняя реальность. Уезжая из Ленинграда в середине 70-х, я не мог и предположить, что многие мои открытия этого города еще впереди.
- Какие же, например?
- Съемки в «Красных колоколах» Сергея Бондарчука, где я играл Подвойского. Помню, как меня ошеломил своей неожиданностью образ революционного Петрограда, рожденный воображением великого оператора Юсова. А спустя еще какое-то время я испытал душевное потрясение, которому удалось затмить первозданную яркость чувств от моей первой роковой встречи с Ленинградом во времена беззаботного студенчества. Это произошло на съемках фильма «Роман императора» о фатальных взаимоотношениях Александра II и Екатерины Долгорукой. Музеи тогда впервые за долгие годы начали обретать некую самостоятельность. Пытаясь выбраться из нищеты, они охотно соглашались сдавать в аренду свои уникальные территории заезжим киношникам с большим кошельком. У нас он был благодаря каким-то французским спонсорам. И эта жизнь перед камерой, в подлинных исторических интерьерах навсегда ушедшей эпохи, стала для меня, исполнявшего роль графа Шувалова, нечаянным подарком судьбы. Как передать глубину чувств, рожденных в атмосфере реальных архитектурных памятников и всевозможной, только на первый взгляд чисто бытовой утвари, окружавшей реальных героев нашей киноверсии? Все это рукотворное наваждение (и я не раз в этом убеждался) способно сегодня влиять не только на наш душевный настрой, мироощущение. Ему подвластны и наши судьбы... Теперь я твердо знаю, что каждое свидание с Петербургом сулит мне череду непредсказуемых открытий: ошеломляюще радостных встреч, приятных общений со старыми друзьями и новыми знакомыми. Я рискну сравнить свою любовь к этому породу с любовью к женщине. Пока в отношениях присутствует некая тайна, она не умрет и чувствам не грозит притупиться.
Беседу вела Мария ПАСХИНА
«Культура»
06.11.2003
Подробнее
Народный артист России Валерий БАРИНОВ: «Мой рекорд - 113 страниц за ночь!» О феноменальной памяти этого актера в театрально-киношной среде ходят легенды.
Народный артист России Валерий БАРИНОВ: «Мой рекорд - 113 страниц за ночь!»
О феноменальной памяти этого актера в театрально-киношной среде ходят легенды.
О феноменальной памяти этого актера в театрально-киношной среде ходят легенды.
Народный артист России Валерий БАРИНОВ: «Мой рекорд - 113 страниц за ночь!»
О феноменальной памяти этого актера в театрально-киношной среде ходят легенды. Приехав на несколько дней к маме в Орел, Валерий Баринов поделился с читателями «Комсомолки» некоторыми секретами запоминания больших объемов информации.
- Главное, просто поверить в свои возможности! Я когда работал в Театре им. Пушкина в Москве, был занят в 12 спектаклях. Двенадцать крупных ролей, каждый день разные. И все в голове удерживалось, хотя я никогда не учил тексты так, как это обычно делают люди - закатив глаза и бубня только что прочитанные строки. И правильно! Например, во время съемок «Петербургских тайн» прихожу на площадку, режиссер спрашивает: «Выучил монолог?». Я отвечаю: «Нет». «Молодец, мы тебе новый написали». Я его прочитывал - и в кадр. А роль княжеского управляющего Хлебонасущенского требовала оперирования огромным количеством цифр. Наташа Гундарева ужасалась: как ты можешь все помнить? Да очень просто! Надо только представить движение денежных потоков в хозяйской казне!
Я учу роли так: сажусь и просто читаю. Лучше вслух. При этом все, о чем в тексте идет речь, я стараюсь зрительно представить и последовательность событий в голове по полочкам разложить. Потом закрываю книгу, внутренне погружаюсь в то, о чем прочитал, и... говорю текстом, очень близким к оригиналу!
Кстати, подобный метод запоминания часто применяют в работе с актерами режиссеры. Например, Юрий Еремин прочитывал кусок пьесы, проводил разбор сцены и предлагал актерам сыграть, озвучивая роли своими словами! Раз-другой прогонял, а дальше актеры уже незаметно для себя авторский текст воспроизводили. Да так прочувствованно! Чеховская «Палата № 6» была поставлена с помощью этого метода. Чрезвычайно сильная получилась вещь!
Единственное исключение из этого способа - стихи. Поэзия читается не голосом, а глазами. А запечатлевается в душе.
Ирина Никишонкова.
О феноменальной памяти этого актера в театрально-киношной среде ходят легенды. Приехав на несколько дней к маме в Орел, Валерий Баринов поделился с читателями «Комсомолки» некоторыми секретами запоминания больших объемов информации.
- Главное, просто поверить в свои возможности! Я когда работал в Театре им. Пушкина в Москве, был занят в 12 спектаклях. Двенадцать крупных ролей, каждый день разные. И все в голове удерживалось, хотя я никогда не учил тексты так, как это обычно делают люди - закатив глаза и бубня только что прочитанные строки. И правильно! Например, во время съемок «Петербургских тайн» прихожу на площадку, режиссер спрашивает: «Выучил монолог?». Я отвечаю: «Нет». «Молодец, мы тебе новый написали». Я его прочитывал - и в кадр. А роль княжеского управляющего Хлебонасущенского требовала оперирования огромным количеством цифр. Наташа Гундарева ужасалась: как ты можешь все помнить? Да очень просто! Надо только представить движение денежных потоков в хозяйской казне!
Я учу роли так: сажусь и просто читаю. Лучше вслух. При этом все, о чем в тексте идет речь, я стараюсь зрительно представить и последовательность событий в голове по полочкам разложить. Потом закрываю книгу, внутренне погружаюсь в то, о чем прочитал, и... говорю текстом, очень близким к оригиналу!
Кстати, подобный метод запоминания часто применяют в работе с актерами режиссеры. Например, Юрий Еремин прочитывал кусок пьесы, проводил разбор сцены и предлагал актерам сыграть, озвучивая роли своими словами! Раз-другой прогонял, а дальше актеры уже незаметно для себя авторский текст воспроизводили. Да так прочувствованно! Чеховская «Палата № 6» была поставлена с помощью этого метода. Чрезвычайно сильная получилась вещь!
Единственное исключение из этого способа - стихи. Поэзия читается не голосом, а глазами. А запечатлевается в душе.
Ирина Никишонкова.
05.11.2003
Подробнее
Валерий Баринов, актер отрицательного обаяния Актер театра и кино Валерий БАРИНОВ сыграл семьдесят ролей, после чего перестал их считать.
Валерий Баринов, актер отрицательного обаяния
Актер театра и кино Валерий БАРИНОВ сыграл семьдесят ролей, после чего перестал их считать.
Актер театра и кино Валерий БАРИНОВ сыграл семьдесят ролей, после чего перестал их считать.
Валерий Баринов, актер отрицательного обаяния
Актер театра и кино Валерий БАРИНОВ сыграл семьдесят ролей, после чего перестал их считать. Знаменитым он проснулся после картины «Агапэ», где сыграл маленького человека, ставшего жертвой наглого «хозяина» нынешней жизни. Популярность Баринова возросла после телесериала «Петербургские тайны», где он предстал в роли отпетого мерзавца Хлебонасущенского, купившего невинную девушку. В недавней работе - фильме «Дом для богатых» - Валерий Баринов создал неоднозначный характер реформатора, который хочет, как лучше, но получается, естественно, как всегда. А на сцене Малого театра Валерий Александрович сыграл много ярких образов, в основном в пьесах Островского. «Я переиграл столько всяких подлецов и негодяев! Положительных героев у меня тоже не так уж мало, но они не столь ярки. Потому что отрицательные, как правило, драматургами выписываются ярче. Почему я специализируюсь в этом амплуа? Режиссеры привыкли ко мне в этой ипостаси. Один раз сыграл хорошо - и поехало!», - говорит актер.
- И какая же роль вас ««сгубила»?
- Влас в фильме «Строговы». Сутяга, мещанин. Про меня стали говорить «актер отрицательного обаяния». Играешь всякую мразь, а зрителю почему-то хочется такого человека понять и простить. Однако мне по душе актеры положительного обаяния, такие, как Валерий Носик, Юрий Васильев. Вот я даю интервью и поневоле стараюсь показать, какой я хороший. А коллегам, о которых я говорю, не надо было производить хорошее впечатление. По Юре Васильеву я проверял свои проступки: как он отреагирует? Но я, какого бы злодея ни играл, хотел, чтобы его понимали.
- Слышала, что авторы и актеры в творчестве вытаскивают из глубин души то, что подавляют в жизни, - и становится легче.
- Не всегда. Иногда, если в фильме или спектакле кого-то убью, потом не могу заснуть. А я-то поубивал столько народу! Зарезал, задушил... Что ни роль - какой-то черный омут. Но бывает, отыграешь - и словно очищаешься от черноты, глубоко в тебе сидящей, затаенной. Затаенное всегда интересно. За роль в фильме «Агапэ» я получил Гран-при на фестивале российского кино во Франции. Французы назвали меня русским Жаном Габеном. В театре очень смеялись. Например, сижу в буфете, пью кофе, задумавшись о чем-то, а мне говорят: «Габенишь?» Но, если серьезно, Габен привлекал тайной. Вот он уходит от камеры, потом поворачивается и снова уходит. А зрителю опять хочется увидеть его лицо. Я много раз просматривал его фильмы, чтобы постичь тайну Габена.
- Когда вы решили стать актером, вероятно, обо всем этом не думали?
- Конечно. Я вышел на сцену в шесть лет, в моей родной деревне, в Орловской области, - на смотре художественной самодеятельности. Читал стихи о поджигателях войны. Меня премировали огромным кульком шоколадных конфет. Это были первые шоколадные конфеты в моей жизни. И дали грамоту. На ней был нарисован дом с вывеской «Клуб». Это было мое первое в жизни слово, которое я прочитал. Я подумал: «Хорошо выступать в клубе, за это еще и конфеты дают». Я еще и пел хорошо. Пою и сейчас. В фильме «Вишневый омут», в том же «Агапэ». В театре исполняю песню извозчика: «Как на речке было, на Фонтанке...» Когда мне было восемь, я впервые пришел в театр, как зритель. В Орловский драматический. Пьеса называлась «Голос Америки». В ней были показаны американцы. Меня потрясли две вещи. То, что люди сидят, положив ноги на стол, а также огромное бутафорское дерево. У нас в Малом театре тоже предпочитают реалистические декорации, что меня в нем, кроме всего прочего, привлекает. Меня, ребенка, поразила еще и оркестровая яма. Я недоумевал, как же люди из нее вылезут, когда захотят пойти домой? Так началась моя любовь к театру. О кинематографе я не думал. В юности работал на заводе и в том же Орловском театре рабочим сцены. Когда в Орле открыли двухгодичную актерскую вечернюю студию, я стал там учиться и играть в массовке. Послал запрос в Школу-студию МХАТа, однако считал: если останусь в Орловском театре, это будет пределом моих мечтаний. Но в Москве начал поступать во все театральные училища, и нигде меня не отвергли. Однако поступил все-таки в Щепкинское училище, к Коршунову.
- Вы азартный человек?
- Да, игрок по натуре. Недавно в Сочи, на фестивале «Кинотавр», проиграл в казино.
- Сколько проиграли?
- Не скажу. Зачем жене это знать?.. Я человек увлекающийся. Много лет ходил на ипподром. Знал родословные всех лошадей! И вот странность : если выигрывал, то грустил - мол, мог бы выиграть больше. Если проигрывал, чувствовал себя бодрым: дескать, ничего, ничего, подумаешь, еще повоюем! Сейчас на это увлечение нет времени. Я страстный футбольный болельщик. Футбол - это моя вторая жизнь. Если все хорошо, но проиграла моя любимая команда «Локомотив», считаю: все плохо.
- Что для вас сегодня важнее - театр или кино?
- В театре сейчас куда больше интересного. Кинематограф, его развитие вызывает у меня страх. Происходит идеализация бандитизма. Чем отличается гений от примитивного человека? У примитивного человека в экстремальной ситуации наготове один вариант поведения. У человека, обладающего большим знанием о жизни, более образованного, более умного, - два, три, четыре варианта. У незаурядного - десять. Это вроде пирамиды. На ее вершине - гений. С пятнадцатью вариантами поведения. Так вот, молодой человек, вступающий в жизнь, ищет варианты поведения. Как он будет жить? Да и попросту: как одеться, кому уступить место в трамвае? Ему нужен образец. Хотим мы того или не хотим, любая информация, идущая с экрана или со сцены, откладывается в сознании зрителей и предлагает им варианты поведения. Я многое простил латиноамериканским сериалам, когда узнал, что некоторые матери, бросившие детей, посмотрев эти фильмы, стали разыскивать своих сыновей и дочек. Но в последнее время в российских фильмах появилось слишком много романтизированных бандитов. Положительным героям из так называемого социалистического реализма была свойственна сверхнравственность, несгибаемость - мы сейчас на это сетуем. Но эти герои давали пример нормального поведения. Они показывали, что такое хорошо, что такое благородство. А теперь нам на экране показывают «благородного» бандита, стреляющего, в кого хочется, направо-налево гуляющего с женщинами, колющегося, нюхающего отраву. Боюсь, мы очень дорого заплатим за этот разгул романтического бандитизма на экране. Тем более что бандитов хорошо играют хорошие актеры! Я не считаю, что такие фильмы надо запретить, но обо всем этом следует очень серьезно задуматься. Пока не поздно. А может, уже и поздно.
- Кто должен задуматься? Творцы? Спонсоры?
- То-то и оно. Боюсь, что музыку заказывают те самые, с золотыми цепями и бритыми головами. Теперь навесившие свои цепи на кинематограф. Кино, конечно, очистится, все равно будут создаваться хорошие фильмы. Они и сейчас есть. Но я больше верю в живучесть театра. Потому что это искусство не зависит от сторонних людей.
- Ну как же? Многие московские театры благодарны мэру Лужкову за субсидии.
- Да, лучше, чтоб попечители у театра были, но по сути театр независим. Есть я - артист, есть вы - зритель. Два самых важных компонента. Если они существуют, не нужен попечитель, не нужен никто. Если я сумею вас заинтересовать, спектакль состоится. На площади, во дворе, на крыльце - где угодно. Столкновение эмоций зрителя и актера, разделенных не обязательно рампой, любой условной линией, - вот тут-то и начинается чудо театра. А для кино нужна пленка, камера. Кино не обойдется без техники. И вот вам результат: искусство зависит от денег. Без них театр может засверкать, а кино - нет. Боюсь, что очень долго деньги кинематографу будут давать люди с золотыми цепями.
- Валерий Александрович, популярность чаще радует актера или тяготит?
- Мне она и добрую, и злую службу недавно сослужила. Заказал я железнодорожный билет. А нынче ведь в кассу надо сообщать фамилию. Кассирша говорит: «Здравствуйте, я вас узнала. Рада вас видеть!» Ищет, ищет мой билет - не находит. «Извините, сейчас выпишем новый». И выдает мне билет, на котором значится «моя» фамилия: Хлебонасущенский. Что ж, фильм «Петербургские тайны» людям понравился. И вот феномен: мой персонаж - негодяй, а ко мне кассирша отнеслась с симпатией.
- Над чем вы работаете сейчас?
- В основном над сериалами. В новом фильме с рабочим названием «Оборотень» играю старого следователя, а в историческом фильме о Столыпине - главную роль.
- С возрастным гримом?
- Нет, я без грима состарюсь. Рад, что играю положительного героя именно в телевизионном фильме. Ведь телесериал уже приучил зрителя к тому, что я играю мерзавцев. Да, опасны телесериалы для актеров: и популярность приносят, и на штампы обрекают.
Беседу вела Елена БЕЛОСТОЦКАЯ
Газета «Культура»
№7 (7264) 22 - 28 февраля 2001г.
Актер театра и кино Валерий БАРИНОВ сыграл семьдесят ролей, после чего перестал их считать. Знаменитым он проснулся после картины «Агапэ», где сыграл маленького человека, ставшего жертвой наглого «хозяина» нынешней жизни. Популярность Баринова возросла после телесериала «Петербургские тайны», где он предстал в роли отпетого мерзавца Хлебонасущенского, купившего невинную девушку. В недавней работе - фильме «Дом для богатых» - Валерий Баринов создал неоднозначный характер реформатора, который хочет, как лучше, но получается, естественно, как всегда. А на сцене Малого театра Валерий Александрович сыграл много ярких образов, в основном в пьесах Островского. «Я переиграл столько всяких подлецов и негодяев! Положительных героев у меня тоже не так уж мало, но они не столь ярки. Потому что отрицательные, как правило, драматургами выписываются ярче. Почему я специализируюсь в этом амплуа? Режиссеры привыкли ко мне в этой ипостаси. Один раз сыграл хорошо - и поехало!», - говорит актер.
- И какая же роль вас ««сгубила»?
- Влас в фильме «Строговы». Сутяга, мещанин. Про меня стали говорить «актер отрицательного обаяния». Играешь всякую мразь, а зрителю почему-то хочется такого человека понять и простить. Однако мне по душе актеры положительного обаяния, такие, как Валерий Носик, Юрий Васильев. Вот я даю интервью и поневоле стараюсь показать, какой я хороший. А коллегам, о которых я говорю, не надо было производить хорошее впечатление. По Юре Васильеву я проверял свои проступки: как он отреагирует? Но я, какого бы злодея ни играл, хотел, чтобы его понимали.
- Слышала, что авторы и актеры в творчестве вытаскивают из глубин души то, что подавляют в жизни, - и становится легче.
- Не всегда. Иногда, если в фильме или спектакле кого-то убью, потом не могу заснуть. А я-то поубивал столько народу! Зарезал, задушил... Что ни роль - какой-то черный омут. Но бывает, отыграешь - и словно очищаешься от черноты, глубоко в тебе сидящей, затаенной. Затаенное всегда интересно. За роль в фильме «Агапэ» я получил Гран-при на фестивале российского кино во Франции. Французы назвали меня русским Жаном Габеном. В театре очень смеялись. Например, сижу в буфете, пью кофе, задумавшись о чем-то, а мне говорят: «Габенишь?» Но, если серьезно, Габен привлекал тайной. Вот он уходит от камеры, потом поворачивается и снова уходит. А зрителю опять хочется увидеть его лицо. Я много раз просматривал его фильмы, чтобы постичь тайну Габена.
- Когда вы решили стать актером, вероятно, обо всем этом не думали?
- Конечно. Я вышел на сцену в шесть лет, в моей родной деревне, в Орловской области, - на смотре художественной самодеятельности. Читал стихи о поджигателях войны. Меня премировали огромным кульком шоколадных конфет. Это были первые шоколадные конфеты в моей жизни. И дали грамоту. На ней был нарисован дом с вывеской «Клуб». Это было мое первое в жизни слово, которое я прочитал. Я подумал: «Хорошо выступать в клубе, за это еще и конфеты дают». Я еще и пел хорошо. Пою и сейчас. В фильме «Вишневый омут», в том же «Агапэ». В театре исполняю песню извозчика: «Как на речке было, на Фонтанке...» Когда мне было восемь, я впервые пришел в театр, как зритель. В Орловский драматический. Пьеса называлась «Голос Америки». В ней были показаны американцы. Меня потрясли две вещи. То, что люди сидят, положив ноги на стол, а также огромное бутафорское дерево. У нас в Малом театре тоже предпочитают реалистические декорации, что меня в нем, кроме всего прочего, привлекает. Меня, ребенка, поразила еще и оркестровая яма. Я недоумевал, как же люди из нее вылезут, когда захотят пойти домой? Так началась моя любовь к театру. О кинематографе я не думал. В юности работал на заводе и в том же Орловском театре рабочим сцены. Когда в Орле открыли двухгодичную актерскую вечернюю студию, я стал там учиться и играть в массовке. Послал запрос в Школу-студию МХАТа, однако считал: если останусь в Орловском театре, это будет пределом моих мечтаний. Но в Москве начал поступать во все театральные училища, и нигде меня не отвергли. Однако поступил все-таки в Щепкинское училище, к Коршунову.
- Вы азартный человек?
- Да, игрок по натуре. Недавно в Сочи, на фестивале «Кинотавр», проиграл в казино.
- Сколько проиграли?
- Не скажу. Зачем жене это знать?.. Я человек увлекающийся. Много лет ходил на ипподром. Знал родословные всех лошадей! И вот странность : если выигрывал, то грустил - мол, мог бы выиграть больше. Если проигрывал, чувствовал себя бодрым: дескать, ничего, ничего, подумаешь, еще повоюем! Сейчас на это увлечение нет времени. Я страстный футбольный болельщик. Футбол - это моя вторая жизнь. Если все хорошо, но проиграла моя любимая команда «Локомотив», считаю: все плохо.
- Что для вас сегодня важнее - театр или кино?
- В театре сейчас куда больше интересного. Кинематограф, его развитие вызывает у меня страх. Происходит идеализация бандитизма. Чем отличается гений от примитивного человека? У примитивного человека в экстремальной ситуации наготове один вариант поведения. У человека, обладающего большим знанием о жизни, более образованного, более умного, - два, три, четыре варианта. У незаурядного - десять. Это вроде пирамиды. На ее вершине - гений. С пятнадцатью вариантами поведения. Так вот, молодой человек, вступающий в жизнь, ищет варианты поведения. Как он будет жить? Да и попросту: как одеться, кому уступить место в трамвае? Ему нужен образец. Хотим мы того или не хотим, любая информация, идущая с экрана или со сцены, откладывается в сознании зрителей и предлагает им варианты поведения. Я многое простил латиноамериканским сериалам, когда узнал, что некоторые матери, бросившие детей, посмотрев эти фильмы, стали разыскивать своих сыновей и дочек. Но в последнее время в российских фильмах появилось слишком много романтизированных бандитов. Положительным героям из так называемого социалистического реализма была свойственна сверхнравственность, несгибаемость - мы сейчас на это сетуем. Но эти герои давали пример нормального поведения. Они показывали, что такое хорошо, что такое благородство. А теперь нам на экране показывают «благородного» бандита, стреляющего, в кого хочется, направо-налево гуляющего с женщинами, колющегося, нюхающего отраву. Боюсь, мы очень дорого заплатим за этот разгул романтического бандитизма на экране. Тем более что бандитов хорошо играют хорошие актеры! Я не считаю, что такие фильмы надо запретить, но обо всем этом следует очень серьезно задуматься. Пока не поздно. А может, уже и поздно.
- Кто должен задуматься? Творцы? Спонсоры?
- То-то и оно. Боюсь, что музыку заказывают те самые, с золотыми цепями и бритыми головами. Теперь навесившие свои цепи на кинематограф. Кино, конечно, очистится, все равно будут создаваться хорошие фильмы. Они и сейчас есть. Но я больше верю в живучесть театра. Потому что это искусство не зависит от сторонних людей.
- Ну как же? Многие московские театры благодарны мэру Лужкову за субсидии.
- Да, лучше, чтоб попечители у театра были, но по сути театр независим. Есть я - артист, есть вы - зритель. Два самых важных компонента. Если они существуют, не нужен попечитель, не нужен никто. Если я сумею вас заинтересовать, спектакль состоится. На площади, во дворе, на крыльце - где угодно. Столкновение эмоций зрителя и актера, разделенных не обязательно рампой, любой условной линией, - вот тут-то и начинается чудо театра. А для кино нужна пленка, камера. Кино не обойдется без техники. И вот вам результат: искусство зависит от денег. Без них театр может засверкать, а кино - нет. Боюсь, что очень долго деньги кинематографу будут давать люди с золотыми цепями.
- Валерий Александрович, популярность чаще радует актера или тяготит?
- Мне она и добрую, и злую службу недавно сослужила. Заказал я железнодорожный билет. А нынче ведь в кассу надо сообщать фамилию. Кассирша говорит: «Здравствуйте, я вас узнала. Рада вас видеть!» Ищет, ищет мой билет - не находит. «Извините, сейчас выпишем новый». И выдает мне билет, на котором значится «моя» фамилия: Хлебонасущенский. Что ж, фильм «Петербургские тайны» людям понравился. И вот феномен: мой персонаж - негодяй, а ко мне кассирша отнеслась с симпатией.
- Над чем вы работаете сейчас?
- В основном над сериалами. В новом фильме с рабочим названием «Оборотень» играю старого следователя, а в историческом фильме о Столыпине - главную роль.
- С возрастным гримом?
- Нет, я без грима состарюсь. Рад, что играю положительного героя именно в телевизионном фильме. Ведь телесериал уже приучил зрителя к тому, что я играю мерзавцев. Да, опасны телесериалы для актеров: и популярность приносят, и на штампы обрекают.
Беседу вела Елена БЕЛОСТОЦКАЯ
Газета «Культура»
№7 (7264) 22 - 28 февраля 2001г.
29.10.2003
Подробнее
КУПЛЕТЫ КУРОЧКИНА
В 1950 г. Борис Равенских поставил на сцене Театра сатиры пьесу «Свадьба с приданым».
КУПЛЕТЫ КУРОЧКИНА
В 1950 г. Борис Равенских поставил на сцене Театра сатиры пьесу «Свадьба с приданым». Ольгу играла Вера Васильева, Максима — несколько актеров, в том числе и Владимир Ушаков. Через три года постановщик спектакля вместе с режиссером Татьяной Лукашевич сняли одноименный фильм — просто запечатлели театральное действо на пленке, оставив всех исполнителей.
Фильм полюбился зрителям. Особенно запомнился всем балагур Курочкин (который «вовсе не рыжий, а золотистый блондин»), его сыграл актер Малого театра Виталий Доронин. Куплеты Курочкина распевала вся страна.
Э. БАРСУКОВ
***
«Хвастать, милая, не стану»
Слова Алексея Фатьянова Музыка Бориса Мокроусова
Хвастать, милая, не стану,
Знаю сам, что говорю.
С неба звездочку достану
И на память подарю.
Обо мне все люди скажут:
Сердцем чист и не спесив.
Или я в масштабах ваших
Недостаточно красив?
Из-за вас, моя черешня.
Ссорюсь я с приятелем.
До чего же климат здешний
На любовь влиятелен!
Я тоскую по соседству
И на расстоянии.
Ах, без вас я, как без сердца,
Жить не в состоянии!
«Крестьянин», 29.10.2003
В 1950 г. Борис Равенских поставил на сцене Театра сатиры пьесу «Свадьба с приданым». Ольгу играла Вера Васильева, Максима — несколько актеров, в том числе и Владимир Ушаков. Через три года постановщик спектакля вместе с режиссером Татьяной Лукашевич сняли одноименный фильм — просто запечатлели театральное действо на пленке, оставив всех исполнителей.
Фильм полюбился зрителям. Особенно запомнился всем балагур Курочкин (который «вовсе не рыжий, а золотистый блондин»), его сыграл актер Малого театра Виталий Доронин. Куплеты Курочкина распевала вся страна.
Э. БАРСУКОВ
***
«Хвастать, милая, не стану»
Слова Алексея Фатьянова Музыка Бориса Мокроусова
Хвастать, милая, не стану,
Знаю сам, что говорю.
С неба звездочку достану
И на память подарю.
Обо мне все люди скажут:
Сердцем чист и не спесив.
Или я в масштабах ваших
Недостаточно красив?
Из-за вас, моя черешня.
Ссорюсь я с приятелем.
До чего же климат здешний
На любовь влиятелен!
Я тоскую по соседству
И на расстоянии.
Ах, без вас я, как без сердца,
Жить не в состоянии!
«Крестьянин», 29.10.2003
18.10.2003
Подробнее
НИ СЕКУНДЫ СКУКИ ЗА 27 ЛЕТ Семья, где любовь и внимание друг к другу приправлены юмором, крепче других. Доказательство тому — долгий брак Виталия и Маши Соломиных.
НИ СЕКУНДЫ СКУКИ ЗА 27 ЛЕТ
Семья, где любовь и внимание друг к другу приправлены юмором, крепче других. Доказательство тому — долгий брак Виталия и Маши Соломиных.
Семья, где любовь и внимание друг к другу приправлены юмором, крепче других. Доказательство тому — долгий брак Виталия и Маши Соломиных.
НИ СЕКУНДЫ СКУКИ ЗА 27 ЛЕТ
Семья, где любовь и внимание друг к другу приправлены юмором, крепче других. Доказательство тому — долгий брак Виталия и Маши Соломиных. Они воспитали 2 дочерей, поменяли 6 квартир, снялись вместе в кино и не перестают подшучивать друг над другом.
Вы женаты уже много лет. А помните ли свою первую встречу?
Маша: Мы женаты, страшно произнести, двадцать семь лет. Познакомились на пробах фильма Петра Тодоровского «Городской романс». Виталий был одним из претендентов на главную мужскую роль, я — на женскую. Меня утвердили, а его нет, посчитав, что его герой будет слишком положительным. Виталий не мог не произвести на меня впечатления. Я оказалась под прессингом доброты, щедрости, внимания — всего, чем в свои 19 лет не была избалована. Он всегда был в замечательном ровном расположении духа. Потом, когда мы поженились, я думала: «Боже мой, человек этот, оказывается, совсем не тот, за кого себя выдавал!»
Виталий: Конечно, узнай ты меня сразу — не вышла бы за меня замуж. О первой встрече я вообще ничего не помню. Какая-то Маша была непрофессиональная. А непрофессионалов я вообще не люблю. В глаза я не смотрел. Потом пелена спала. Я летал к Маше в Одессу, где она снималась, в Ленинград, где она жила. Деньги кончались -возвращался в Москву. Потом зарабатывал и летел снова. Это продолжалось почти год.
Маша, а вы непрофессиональная актриса?
М.: Я абсолютный актер-любитель. С «Городским романсом» все получилось совсем уж необыкновенно — как в кино. В Ленинграде прямо на улице ко мне подошла помощник режиссера и спросила, не хочу ли я сниматься в кино. Я сказала, что, конечно, хочу. Если бы знала, что это будет главная роль, испугалась бы и отказалась. Им нужна была социальная героиня, которая ничем особенным не выделялась, вот они меня и выбрали.
А откуда вы родом?
М.: Я из Ленинграда, Виталий из Читы. Когда мы поженились и надо было перевозить мои вещи, Виталий добыл коробку из-под холодильника, куда мы сложили мою одежду, сковородки и другое «приданое».
В.: При этом теща, вероятно, подумала, что я не промах, раз нашел такую огромную коробку, и постаралась добросовестно наполнить ее неподъемным количеством вещей, которые и положили начало нашему благосостоянию.
М.: Жили мы первое время в коммунальной квартире — общежитии Малого театра, где с нами соседствовали еще один актер и две дворничихи. От одной из них я наслушалась много ненормативного русского языка: когда по телефону звонили поклонницы Виталия и молчали, она им без стеснения говорила, что о них думает...
В этой квартире вы сравнительно недавно... Привыкли?
М.: Вообще-то я ужасно люблю переезжать. Мало кто это понимает, особенно муж. Эта квартира у нас шестая. После определенного этапа мною овладевает «охота к перемене мест». Предыдущая квартира была огромная и с легендой — до нас там жил Юлиан Семенов. Но она находилась над эстакадой на углу Нового Арбата и Бульварного кольца и под нашими окнами никогда не рассасывались автомобильные пробки. Здесь же, хотя и центр, тишайший зеленый двор. Кроме того, разница в метраже позволила нам сделать хороший ремонт и купить, например, такую кухонную мебель, которую, наверное, иначе не смогли бы себе позволить.
В.: Маша — хороший психолог. Информацию о грядущем переезде я воспринимаю с ужасом. Но она постепенно заводит мне эту информацию в подкорку, и уже года через два я созреваю, мы ищем варианты и упаковываем вещи.
У вас такой идеальный порядок...
В.: Многие наши знакомые живут среди разбросанных вещей и нормально себя чувствуют. Я так не могу. Мне надо, чтобы было чисто. Если перед глазами что-то мешается, я стараюсь это убрать, но Маша говорит, что лучше бы я этого не делал.
М.: Потому что потом ты никогда не вспомнишь, что и куда положил.
Сюда вы переехали уже без старшей дочери?
М.: У Насти замечательные муж и сын, и она живет самостоятельной взрослой жизнью. Конечно, у меня, по большому счету, есть к ней претензии, но вообще-то она очень трепетная, любящая и заботливая. Но оказалось, что и наша младшая дочь Лиза — замечательная тетя для Настиного сына Кирилла. С ним она взрослый и ответственный человек. Их можно оставить вдвоем, и малыш будет одет и накормлен. У нее фантастические задатки будущей матери.
У Лизы и Кирилла разница в возрасте примерно такая же, как у Насти и Лизы, но Настя не была столь заботливой сестрой, какой Лиза стала тетей. Когда родилась младшая дочь, мы жили на Кутузовском проспекте и Настя через эту правительственную трассу возила Лизу в коляске показывать одноклассницам. Больше всего ей нравилось, что уличный регулировщик останавливал машины и ждал, пока она проедет с «этим чудным ребенком». Когда мы с папой застали ее за таким гулянием, пришли в ужас.
У Лизы есть актерские способности?
В.: Трудно сказать, некоторые бывают такие ловкие, что думаешь: «Ну артист!», а он не артист, а всего-навсего нахал. У нас Настя здорово умеет показывать Раневскую, Рину Зеленую, просто знакомых. В жизни она не то чтобы весельчак, но здесь у нее определенно есть артистический дар.
Популярность Виталия вами ощущается?
М.: Теперь почти нет. Правда у мальчиков лет десяти при виде «доктора Ватсона» отвисает челюсть и пересыхает горло.
Во многих картинах вы играли вместе. Кто был инициатором совместной работы?
М.: Виталий мне сразу сказал: никакого кино. И я как-то тихо, как с квартирами, опять влезла.
В.: Мне кажется это бессмысленным: денег не приносит, славы тоже.
А удовольствие?
В.: Какое уж тут удовольствие, я в кадре с собственной женой категорически не могу целоваться. Так этого ни разу и не сделал. С чужими — пожалуйста...
Маша, а по специальности вам пришлось поработать?
М.: Художником по костюмам я работала некоторое время в Театре оперетты. Потом...
В.: Потом ее придавило очередной партией шинелей и на этом работа закончилась.
М.: Ну не смеши. В Малом я как художник по костюмам сделала два спектакля. Некоторое время была редактором отдела моды в «Журнале мод», ставила съемки одежды на взрослых и маленьких фотомоделях.
Сейчас не работаете?
М.: Скоро в Москве откроется бутик Mila Schon, и я буду его арт-директором. Стиль этого, пока почти неизвестного у нас итальянского дизайнера мне очень близок и по цельности, чистоте, постоянству напоминает любимого мной Армани.
Как вы относитесь к творчеству друг друга: благоговейно или критически?
В.: Маша — критически, я — благоговейно!
М.: Каждая премьера или картина заставляет меня влюбляться в Виталия снова и снова. Сейчас я, к своему большому сожалению, хожу в театр меньше, чем раньше, но все равно ужасно горжусь тем, что он делает. Особенно его последней работой на сцене филиала Малого театра — спектаклем «Свадьба Кречинского», который он поставил как режиссер и где играет главную роль.
Похоже, чтобы поддерживать интерес друг к другу, вам ничего не надо придумывать?
М.: За все годы, что мы вместе, мне ни одной секунды не было с ним скучно. К тому же гастроли и съемки Виталия нас раньше достаточно часто разлучали, что, видимо, заставляло чаще думать друг о друге и ценить время, проведенное вместе.
Как менялись в совместной жизни привычки и вкусы?
М.: Здесь, наверное, я тебе больше передавала, правда, пап?
В.: Я себя и не помню. Превратили меня в тесто, измяли, испекли и съели.
М.: Ну это смешно, конечно, это я полностью им вылеплена.
В.: Ладно. А я сам превратился и испекся благодаря твоим психиатрическим способностям.
Часто ли вы ссоритесь?
М.: Виталий со мной никогда не ссорится.
В.: Я это считаю ниже своего достоинства...
М.: А я могу выступить инициатором... Сейчас ругаюсь, раньше даже дралась. Но со временем поняла, что мои физические данные не очень этому способствуют. Решила, лучше буду пилить, этого никто не выносит, даже собака боится. На самом деле я сейчас подумала, что мы очень давно не ссорились. Как-то само собой это осталось в прошлом.
У вас большая разница в возрасте?
М.: Раньше была большая, сейчас — практически никакой. Когда мы женились, я была намного его моложе...
В.: Ну а потом я долго-долго над ней работал, чтобы она меня поскорее догнала.
А ревность у вас бытует?
В.: Развита в высшей степени.
М.: У обоих.
В.: Надо ухо востро держать, мало ли чего...
Время на общение есть?
М.: Обычно на откровенные разговоры времени до обидного мало. Но я очень люблю, когда Виталий приглашает меня в ресторан. Там он очень внимательно за мной ухаживает, обо всем расспросит... Когда же мы просто сидим на кухне, так душевно не получается...
В.: Получается. Когда настает время поговорить, оно всегда находится.
М.: Ты вообще не особенно разговорчивый.
В.: Я не люблю объяснений. Даже когда я как режиссер что-то объясняю актерам, я никогда не говорю: «Сделайте так-то и так-то». Это унижает.
Люди проявляют деликатность на работе и дома по-разному.
М.: По-настоящему нежен он только с нашей собакой Ромой.
В.: Потому что он полностью от меня зависит. Погуляешь с ним, накормишь...
М.: Виталий стоит и слушает, как Рома ест, и радуется его чавканью. При этом он ненавидит, когда люди звучно едят, если ребенок не дай бог хлюпнет чаем, он так на нее посмотрит! А здесь такое умиление на лице: «Чавкай, мой милый!»
В.: Ты просто ничего не понимаешь, его чавканье означает: «Хороший у меня хозяин...»
Ну к внуку-то, наверное, вы все-таки относитесь нежнее, чем к Роме?
В.: Кирюша — совсем другое. Когда Настя работает или уезжает на гастроли — она танцует в ансамбле Игоря Моисеева, — он бывает у нас. Это периодические приятные встречи, много чувств и никакой ответственности. Что ты, Маша, возмущаешься? Разница между детьми и внуками — это как между браком и романом. Внуки — это роман на всю жизнь. Всегда праздник.
Кстати, о праздниках... Какие они у вашей семьи?
В.: Больше всего мы любим Новый год. Обычно накануне идем с друзьями в ЦДХ, а потом Маша, пользуясь нашей территориальной близостью, всех зазывает к нам.
М.: Ну еще дни рождения. Помнишь, какой спектакль учинила на твое 50-летие Лизина дворовая компания? Жаль, что мы его не записали на видео. Люди буквально падали со стульев от смеха.
В вашем доме есть культ еды?
М.: Виталий Мефодьевич больше всего любит борщ.
В.: Ведь знает, а не делает!
М.: Ну не каждый же день! Причем тебе же абсолютно все равно — с мясом или без, ты и не отличаешь, была бы свекла.
В.: Главные вкусовые привязанности формируются, как правило, в детстве, а в мое детство дома в Чите главными блюдами были борщ и пельмени. В детстве ведь все воспринимается по-другому. Мне тогда казалось, что я ребенок дворовый. Но когда я смотрю на те далекие фотографии, то понимаю, что был просто гуляющим во дворе домашним ребенком. На фотоснимке я разительно отличаюсь от настоящих «дворовых» аккуратной стрижкой и глаженой одеждой.
А во взрослой жизни вы сохранили требовательность к внешнему виду?
В.: В детстве обо мне заботилась мама. Теперь — жена. Мне не все равно, во что я одет. На кого-нибудь, что ни надень, он будет хорош. Я же всегда помню, что моя интеллигентность отчасти приобретенного характера и отличить меня в соответствующей одежде от, скажем, шофера практически невозможно.
М.: Одежда его преображает...
В.: Это верно. Один раз я проявил самостоятельность и без Маши пошел и купил себе дубленку в магазине, который ежедневно рекламируется по телевизору.
М.: Когда он ее принес домой и развернул, я сразу же, конечно, все поняла, но, когда он ее надел, это было нечто. Не знаю, с кем его в ней можно сравнить... Даже не с почтальоном Печкиным. В этой одежде нельзя даже с собакой гулять — не дай бог кто-нибудь узнает. Такой вот поступок в самый разгар лета.
Для Маши вы покупаете что-нибудь вместе?
В.: Очень редко. Обычно я сделаю комплимент, скажу, что ей что-то необыкновенно идет, а она говорит: «Ой, это я давно, месяца два назад купила». Зато мне очень приятно, когда некоторые вещи ей идут особенно. Например, шуба, которую я ей подарил, или коричневое вечернее платье с вышивкой и вырезом...
А продовольственные магазины кто из вас посещает?
В.: Я очень люблю магазин на углу Суворовского бульвара и Калининского проспекта возле нашей старой квартиры. Считаю, что лучше магазина в Москве нет.
М.: Потому что тебя в нем знают и любят. Я один раз зашла в магазин незаметно и наблюдала нечто необычное и интересное. Там был моноспектакль Виталия Мефодьевича.
Говорят, что вас часто принимают за брата и сестру.
М.: Раньше даже дочкой называли.
В.: Ну, я не обольщаюсь, что такой же хорошенький...
«Домашний очаг», январь 1998 г.
Беседовала Елена Вышинская
Благодарим Ольгу Амелину за предоставленный материал.
Семья, где любовь и внимание друг к другу приправлены юмором, крепче других. Доказательство тому — долгий брак Виталия и Маши Соломиных. Они воспитали 2 дочерей, поменяли 6 квартир, снялись вместе в кино и не перестают подшучивать друг над другом.
Вы женаты уже много лет. А помните ли свою первую встречу?
Маша: Мы женаты, страшно произнести, двадцать семь лет. Познакомились на пробах фильма Петра Тодоровского «Городской романс». Виталий был одним из претендентов на главную мужскую роль, я — на женскую. Меня утвердили, а его нет, посчитав, что его герой будет слишком положительным. Виталий не мог не произвести на меня впечатления. Я оказалась под прессингом доброты, щедрости, внимания — всего, чем в свои 19 лет не была избалована. Он всегда был в замечательном ровном расположении духа. Потом, когда мы поженились, я думала: «Боже мой, человек этот, оказывается, совсем не тот, за кого себя выдавал!»
Виталий: Конечно, узнай ты меня сразу — не вышла бы за меня замуж. О первой встрече я вообще ничего не помню. Какая-то Маша была непрофессиональная. А непрофессионалов я вообще не люблю. В глаза я не смотрел. Потом пелена спала. Я летал к Маше в Одессу, где она снималась, в Ленинград, где она жила. Деньги кончались -возвращался в Москву. Потом зарабатывал и летел снова. Это продолжалось почти год.
Маша, а вы непрофессиональная актриса?
М.: Я абсолютный актер-любитель. С «Городским романсом» все получилось совсем уж необыкновенно — как в кино. В Ленинграде прямо на улице ко мне подошла помощник режиссера и спросила, не хочу ли я сниматься в кино. Я сказала, что, конечно, хочу. Если бы знала, что это будет главная роль, испугалась бы и отказалась. Им нужна была социальная героиня, которая ничем особенным не выделялась, вот они меня и выбрали.
А откуда вы родом?
М.: Я из Ленинграда, Виталий из Читы. Когда мы поженились и надо было перевозить мои вещи, Виталий добыл коробку из-под холодильника, куда мы сложили мою одежду, сковородки и другое «приданое».
В.: При этом теща, вероятно, подумала, что я не промах, раз нашел такую огромную коробку, и постаралась добросовестно наполнить ее неподъемным количеством вещей, которые и положили начало нашему благосостоянию.
М.: Жили мы первое время в коммунальной квартире — общежитии Малого театра, где с нами соседствовали еще один актер и две дворничихи. От одной из них я наслушалась много ненормативного русского языка: когда по телефону звонили поклонницы Виталия и молчали, она им без стеснения говорила, что о них думает...
В этой квартире вы сравнительно недавно... Привыкли?
М.: Вообще-то я ужасно люблю переезжать. Мало кто это понимает, особенно муж. Эта квартира у нас шестая. После определенного этапа мною овладевает «охота к перемене мест». Предыдущая квартира была огромная и с легендой — до нас там жил Юлиан Семенов. Но она находилась над эстакадой на углу Нового Арбата и Бульварного кольца и под нашими окнами никогда не рассасывались автомобильные пробки. Здесь же, хотя и центр, тишайший зеленый двор. Кроме того, разница в метраже позволила нам сделать хороший ремонт и купить, например, такую кухонную мебель, которую, наверное, иначе не смогли бы себе позволить.
В.: Маша — хороший психолог. Информацию о грядущем переезде я воспринимаю с ужасом. Но она постепенно заводит мне эту информацию в подкорку, и уже года через два я созреваю, мы ищем варианты и упаковываем вещи.
У вас такой идеальный порядок...
В.: Многие наши знакомые живут среди разбросанных вещей и нормально себя чувствуют. Я так не могу. Мне надо, чтобы было чисто. Если перед глазами что-то мешается, я стараюсь это убрать, но Маша говорит, что лучше бы я этого не делал.
М.: Потому что потом ты никогда не вспомнишь, что и куда положил.
Сюда вы переехали уже без старшей дочери?
М.: У Насти замечательные муж и сын, и она живет самостоятельной взрослой жизнью. Конечно, у меня, по большому счету, есть к ней претензии, но вообще-то она очень трепетная, любящая и заботливая. Но оказалось, что и наша младшая дочь Лиза — замечательная тетя для Настиного сына Кирилла. С ним она взрослый и ответственный человек. Их можно оставить вдвоем, и малыш будет одет и накормлен. У нее фантастические задатки будущей матери.
У Лизы и Кирилла разница в возрасте примерно такая же, как у Насти и Лизы, но Настя не была столь заботливой сестрой, какой Лиза стала тетей. Когда родилась младшая дочь, мы жили на Кутузовском проспекте и Настя через эту правительственную трассу возила Лизу в коляске показывать одноклассницам. Больше всего ей нравилось, что уличный регулировщик останавливал машины и ждал, пока она проедет с «этим чудным ребенком». Когда мы с папой застали ее за таким гулянием, пришли в ужас.
У Лизы есть актерские способности?
В.: Трудно сказать, некоторые бывают такие ловкие, что думаешь: «Ну артист!», а он не артист, а всего-навсего нахал. У нас Настя здорово умеет показывать Раневскую, Рину Зеленую, просто знакомых. В жизни она не то чтобы весельчак, но здесь у нее определенно есть артистический дар.
Популярность Виталия вами ощущается?
М.: Теперь почти нет. Правда у мальчиков лет десяти при виде «доктора Ватсона» отвисает челюсть и пересыхает горло.
Во многих картинах вы играли вместе. Кто был инициатором совместной работы?
М.: Виталий мне сразу сказал: никакого кино. И я как-то тихо, как с квартирами, опять влезла.
В.: Мне кажется это бессмысленным: денег не приносит, славы тоже.
А удовольствие?
В.: Какое уж тут удовольствие, я в кадре с собственной женой категорически не могу целоваться. Так этого ни разу и не сделал. С чужими — пожалуйста...
Маша, а по специальности вам пришлось поработать?
М.: Художником по костюмам я работала некоторое время в Театре оперетты. Потом...
В.: Потом ее придавило очередной партией шинелей и на этом работа закончилась.
М.: Ну не смеши. В Малом я как художник по костюмам сделала два спектакля. Некоторое время была редактором отдела моды в «Журнале мод», ставила съемки одежды на взрослых и маленьких фотомоделях.
Сейчас не работаете?
М.: Скоро в Москве откроется бутик Mila Schon, и я буду его арт-директором. Стиль этого, пока почти неизвестного у нас итальянского дизайнера мне очень близок и по цельности, чистоте, постоянству напоминает любимого мной Армани.
Как вы относитесь к творчеству друг друга: благоговейно или критически?
В.: Маша — критически, я — благоговейно!
М.: Каждая премьера или картина заставляет меня влюбляться в Виталия снова и снова. Сейчас я, к своему большому сожалению, хожу в театр меньше, чем раньше, но все равно ужасно горжусь тем, что он делает. Особенно его последней работой на сцене филиала Малого театра — спектаклем «Свадьба Кречинского», который он поставил как режиссер и где играет главную роль.
Похоже, чтобы поддерживать интерес друг к другу, вам ничего не надо придумывать?
М.: За все годы, что мы вместе, мне ни одной секунды не было с ним скучно. К тому же гастроли и съемки Виталия нас раньше достаточно часто разлучали, что, видимо, заставляло чаще думать друг о друге и ценить время, проведенное вместе.
Как менялись в совместной жизни привычки и вкусы?
М.: Здесь, наверное, я тебе больше передавала, правда, пап?
В.: Я себя и не помню. Превратили меня в тесто, измяли, испекли и съели.
М.: Ну это смешно, конечно, это я полностью им вылеплена.
В.: Ладно. А я сам превратился и испекся благодаря твоим психиатрическим способностям.
Часто ли вы ссоритесь?
М.: Виталий со мной никогда не ссорится.
В.: Я это считаю ниже своего достоинства...
М.: А я могу выступить инициатором... Сейчас ругаюсь, раньше даже дралась. Но со временем поняла, что мои физические данные не очень этому способствуют. Решила, лучше буду пилить, этого никто не выносит, даже собака боится. На самом деле я сейчас подумала, что мы очень давно не ссорились. Как-то само собой это осталось в прошлом.
У вас большая разница в возрасте?
М.: Раньше была большая, сейчас — практически никакой. Когда мы женились, я была намного его моложе...
В.: Ну а потом я долго-долго над ней работал, чтобы она меня поскорее догнала.
А ревность у вас бытует?
В.: Развита в высшей степени.
М.: У обоих.
В.: Надо ухо востро держать, мало ли чего...
Время на общение есть?
М.: Обычно на откровенные разговоры времени до обидного мало. Но я очень люблю, когда Виталий приглашает меня в ресторан. Там он очень внимательно за мной ухаживает, обо всем расспросит... Когда же мы просто сидим на кухне, так душевно не получается...
В.: Получается. Когда настает время поговорить, оно всегда находится.
М.: Ты вообще не особенно разговорчивый.
В.: Я не люблю объяснений. Даже когда я как режиссер что-то объясняю актерам, я никогда не говорю: «Сделайте так-то и так-то». Это унижает.
Люди проявляют деликатность на работе и дома по-разному.
М.: По-настоящему нежен он только с нашей собакой Ромой.
В.: Потому что он полностью от меня зависит. Погуляешь с ним, накормишь...
М.: Виталий стоит и слушает, как Рома ест, и радуется его чавканью. При этом он ненавидит, когда люди звучно едят, если ребенок не дай бог хлюпнет чаем, он так на нее посмотрит! А здесь такое умиление на лице: «Чавкай, мой милый!»
В.: Ты просто ничего не понимаешь, его чавканье означает: «Хороший у меня хозяин...»
Ну к внуку-то, наверное, вы все-таки относитесь нежнее, чем к Роме?
В.: Кирюша — совсем другое. Когда Настя работает или уезжает на гастроли — она танцует в ансамбле Игоря Моисеева, — он бывает у нас. Это периодические приятные встречи, много чувств и никакой ответственности. Что ты, Маша, возмущаешься? Разница между детьми и внуками — это как между браком и романом. Внуки — это роман на всю жизнь. Всегда праздник.
Кстати, о праздниках... Какие они у вашей семьи?
В.: Больше всего мы любим Новый год. Обычно накануне идем с друзьями в ЦДХ, а потом Маша, пользуясь нашей территориальной близостью, всех зазывает к нам.
М.: Ну еще дни рождения. Помнишь, какой спектакль учинила на твое 50-летие Лизина дворовая компания? Жаль, что мы его не записали на видео. Люди буквально падали со стульев от смеха.
В вашем доме есть культ еды?
М.: Виталий Мефодьевич больше всего любит борщ.
В.: Ведь знает, а не делает!
М.: Ну не каждый же день! Причем тебе же абсолютно все равно — с мясом или без, ты и не отличаешь, была бы свекла.
В.: Главные вкусовые привязанности формируются, как правило, в детстве, а в мое детство дома в Чите главными блюдами были борщ и пельмени. В детстве ведь все воспринимается по-другому. Мне тогда казалось, что я ребенок дворовый. Но когда я смотрю на те далекие фотографии, то понимаю, что был просто гуляющим во дворе домашним ребенком. На фотоснимке я разительно отличаюсь от настоящих «дворовых» аккуратной стрижкой и глаженой одеждой.
А во взрослой жизни вы сохранили требовательность к внешнему виду?
В.: В детстве обо мне заботилась мама. Теперь — жена. Мне не все равно, во что я одет. На кого-нибудь, что ни надень, он будет хорош. Я же всегда помню, что моя интеллигентность отчасти приобретенного характера и отличить меня в соответствующей одежде от, скажем, шофера практически невозможно.
М.: Одежда его преображает...
В.: Это верно. Один раз я проявил самостоятельность и без Маши пошел и купил себе дубленку в магазине, который ежедневно рекламируется по телевизору.
М.: Когда он ее принес домой и развернул, я сразу же, конечно, все поняла, но, когда он ее надел, это было нечто. Не знаю, с кем его в ней можно сравнить... Даже не с почтальоном Печкиным. В этой одежде нельзя даже с собакой гулять — не дай бог кто-нибудь узнает. Такой вот поступок в самый разгар лета.
Для Маши вы покупаете что-нибудь вместе?
В.: Очень редко. Обычно я сделаю комплимент, скажу, что ей что-то необыкновенно идет, а она говорит: «Ой, это я давно, месяца два назад купила». Зато мне очень приятно, когда некоторые вещи ей идут особенно. Например, шуба, которую я ей подарил, или коричневое вечернее платье с вышивкой и вырезом...
А продовольственные магазины кто из вас посещает?
В.: Я очень люблю магазин на углу Суворовского бульвара и Калининского проспекта возле нашей старой квартиры. Считаю, что лучше магазина в Москве нет.
М.: Потому что тебя в нем знают и любят. Я один раз зашла в магазин незаметно и наблюдала нечто необычное и интересное. Там был моноспектакль Виталия Мефодьевича.
Говорят, что вас часто принимают за брата и сестру.
М.: Раньше даже дочкой называли.
В.: Ну, я не обольщаюсь, что такой же хорошенький...
«Домашний очаг», январь 1998 г.
Беседовала Елена Вышинская
Благодарим Ольгу Амелину за предоставленный материал.
17.11.2003
ГАЛИНА МАНКЕ. НАЧАЛО. ИЗ ЩЕЛЫКОВСКИХ БАЕК
Спроси любого деревенского ребенка: «Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?»
И он ответит: «Отдыханцем».
И он ответит: «Отдыханцем».
16.11.2003
Во главе национального достояния «Мне никогда не хотелось сыграть современника», — утверждает художественный руководитель Малого театра артист Юрий Соломин. Соломину первым удалось сыграть царского офицера как человека интеллигентного.
Во главе национального достояния
«Мне никогда не хотелось сыграть современника», — утверждает художественный руководитель Малого театра артист Юрий Соломин. Соломину первым удалось сыграть царского офицера как человека интеллигентного.
«Мне никогда не хотелось сыграть современника», — утверждает художественный руководитель Малого театра артист Юрий Соломин. Соломину первым удалось сыграть царского офицера как человека интеллигентного.
16.11.2003
16 ноября свой день рождения отмечает заслуженная артистка России Валентина Владимировна Светлова. В этот день мы желаем Валентине Владимировне крепкого здоровья, отличного настроения и новых интересных ролей.
16 ноября свой день рождения отмечает заслуженная артистка России Валентина Владимировна Светлова.
В этот день мы желаем Валентине Владимировне крепкого здоровья, отличного настроения и
новых интересных ролей.
В этот день мы желаем Валентине Владимировне крепкого здоровья, отличного настроения и
новых интересных ролей.
15.11.2003
Александр Михайлов: «Россия преодолеет зло»
— Александр Яковлевич, я прочла в двух номерах «Нашего современника» вашу исповедальную прозу «Личное дело».
15.11.2003
15 ноября мы поздравляем с днем рождения артистку Малого театра Наталью Николаевну Верещенко. Желаем крепкого здоровья, благополучия и неизменного успеха.
15 ноября мы поздравляем с днем рождения артистку Малого театра Наталью Николаевну Верещенко.
Желаем крепкого здоровья, благополучия и неизменного успеха.
Желаем крепкого здоровья, благополучия и неизменного успеха.
14.11.2003
Актёры занятые в спектаклях с 18 по 23 ноября 2003 года.
Актёры занятые в спектаклях с 18 по 23 ноября 2003 года.
14.11.2003
ИВАН ГРОЗНЫЙ В МАНТИИ КАРДИНАЛА Ярослав Барышев: «За царей премий не получал»
ИВАН ГРОЗНЫЙ В МАНТИИ КАРДИНАЛА
Ярослав Барышев: «За царей премий не получал»
Ярослав Барышев: «За царей премий не получал»
14.11.2003
14 ноября отмечает день рождения заслуженный артист России Кирилл Вадимович Демин. Сегодня мы поздравляем Кирилла Вадимовича с днем рождения и от всего сердца желаем крепкого здоровья, хорошего настроения и новых творческих побед.
14 ноября отмечает день рождения заслуженный артист России Кирилл Вадимович Демин.
Сегодня мы поздравляем Кирилла Вадимовича с днем рождения и от всего сердца желаем крепкого здоровья, хорошего настроения и новых творческих побед.
Сегодня мы поздравляем Кирилла Вадимовича с днем рождения и от всего сердца желаем крепкого здоровья, хорошего настроения и новых творческих побед.
14.11.2003
ВЛЮБЛЕНА ПО СОБСТВЕННОМУ Евгения ГЛУШЕНКО играла любовь с Янковским, а полюбила Калягина Евгения Константиновна Глушенко журналистов не жалует, интервью давать не любит
ВЛЮБЛЕНА ПО СОБСТВЕННОМУ
Евгения ГЛУШЕНКО играла любовь с Янковским, а полюбила Калягина
Евгения Константиновна Глушенко журналистов не жалует, интервью давать не любит
Евгения ГЛУШЕНКО играла любовь с Янковским, а полюбила Калягина
Евгения Константиновна Глушенко журналистов не жалует, интервью давать не любит
12.11.2003
ПРЕМЬЕРА – 20 ноября 2003 года. «Старый добрый ансамбль» И.Губача Письмо автора
ПРЕМЬЕРА – 20 ноября 2003 года.
«Старый добрый ансамбль» И.Губача
Письмо автора
«Старый добрый ансамбль» И.Губача
Письмо автора
12.11.2003
ПРЕМЬЕРА – 20 ноября 2003 года. «Старый добрый ансамбль» И.Губача «Всё, что вам нужно – это любовь» Интервью с режиссёром Владиславом Константиновым - Владислав Георгиевич, Вы ставите уже вторую пьесу Иржи Губача
ПРЕМЬЕРА – 20 ноября 2003 года.
«Старый добрый ансамбль» И.Губача
«Всё, что вам нужно – это любовь»
Интервью с режиссёром Владиславом Константиновым
- Владислав Георгиевич, Вы ставите уже вторую пьесу Иржи Губача
«Старый добрый ансамбль» И.Губача
«Всё, что вам нужно – это любовь»
Интервью с режиссёром Владиславом Константиновым
- Владислав Георгиевич, Вы ставите уже вторую пьесу Иржи Губача
11.11.2003
АРХАИЧНОЕ СЧАСТЬЕ МАЛОГО ТЕАТРА
А.Н.Островский «Правда — хорошо, а счастье лучше».
Режиссер Сергей Женовач возрождает Малый театр.
Режиссер Сергей Женовач возрождает Малый театр.
10.11.2003
БАБУШКА ВСЕ УЛАДИТ Комедия Александра Островского «Правда хорошо, а счастье лучше» в Малом театре. Имя Александра Островского звучит сегодня в Европе повсюду
БАБУШКА ВСЕ УЛАДИТ
Комедия Александра Островского «Правда хорошо, а счастье лучше» в Малом театре.
Имя Александра Островского звучит сегодня в Европе повсюду
Комедия Александра Островского «Правда хорошо, а счастье лучше» в Малом театре.
Имя Александра Островского звучит сегодня в Европе повсюду
09.11.2003
СОЛОМИН МОЖЕТ И КАНКАН. В новом спектакле Малого театра его художественный руководитель поет и танцует вместе с молодыми актерами. Бытует мнение, что попасть в Малый относительно легко, поскольку в нем ставятся классические пьесы, а публика довол
СОЛОМИН МОЖЕТ И КАНКАН.
В новом спектакле Малого театра его художественный руководитель поет и танцует вместе с молодыми актерами.
Бытует мнение, что попасть в Малый относительно легко, поскольку в нем ставятся классические пьесы, а публика довольно равнодушна к ним. Но попробуйте купить билеты перед началом спектаклей — и вас постигнет неудача, не говоря уже о недавно состоявшейся премьере «Таинственного ящика».
В новом спектакле Малого театра его художественный руководитель поет и танцует вместе с молодыми актерами.
Бытует мнение, что попасть в Малый относительно легко, поскольку в нем ставятся классические пьесы, а публика довольно равнодушна к ним. Но попробуйте купить билеты перед началом спектаклей — и вас постигнет неудача, не говоря уже о недавно состоявшейся премьере «Таинственного ящика».
08.11.2003
Валерий Баринов: «И снова я гармонией упьюсь...» В свое время в спектакле Юрия Еремина «Идиот», до сих пор идущем на сцене театра Армии, Рогожина играл Валерий Баринов.
Валерий Баринов: «И снова я гармонией упьюсь...»
В свое время в спектакле Юрия Еремина «Идиот», до сих пор идущем на сцене театра Армии, Рогожина играл Валерий Баринов.
В свое время в спектакле Юрия Еремина «Идиот», до сих пор идущем на сцене театра Армии, Рогожина играл Валерий Баринов.
07.11.2003
Петербургские тайны. Фантазии и явь Валерия Баринова Творческий путь выпускника Щепкинского училища, народного артиста России Валерия БАРИНОВА начинался в легендарной Александринке. В Дом Островского, как принято называть Малый театр, его питомец верну
Петербургские тайны. Фантазии и явь Валерия Баринова
Творческий путь выпускника Щепкинского училища, народного артиста России Валерия БАРИНОВА начинался в легендарной Александринке. В Дом Островского, как принято называть Малый театр, его питомец вернулся уже зрелым мастером.
Творческий путь выпускника Щепкинского училища, народного артиста России Валерия БАРИНОВА начинался в легендарной Александринке. В Дом Островского, как принято называть Малый театр, его питомец вернулся уже зрелым мастером.
06.11.2003
Народный артист России Валерий БАРИНОВ: «Мой рекорд - 113 страниц за ночь!» О феноменальной памяти этого актера в театрально-киношной среде ходят легенды.
Народный артист России Валерий БАРИНОВ: «Мой рекорд - 113 страниц за ночь!»
О феноменальной памяти этого актера в театрально-киношной среде ходят легенды.
О феноменальной памяти этого актера в театрально-киношной среде ходят легенды.
05.11.2003
Валерий Баринов, актер отрицательного обаяния Актер театра и кино Валерий БАРИНОВ сыграл семьдесят ролей, после чего перестал их считать.
Валерий Баринов, актер отрицательного обаяния
Актер театра и кино Валерий БАРИНОВ сыграл семьдесят ролей, после чего перестал их считать.
Актер театра и кино Валерий БАРИНОВ сыграл семьдесят ролей, после чего перестал их считать.
29.10.2003
КУПЛЕТЫ КУРОЧКИНА
В 1950 г. Борис Равенских поставил на сцене Театра сатиры пьесу «Свадьба с приданым».
18.10.2003
НИ СЕКУНДЫ СКУКИ ЗА 27 ЛЕТ Семья, где любовь и внимание друг к другу приправлены юмором, крепче других. Доказательство тому — долгий брак Виталия и Маши Соломиных.
НИ СЕКУНДЫ СКУКИ ЗА 27 ЛЕТ
Семья, где любовь и внимание друг к другу приправлены юмором, крепче других. Доказательство тому — долгий брак Виталия и Маши Соломиных.
Семья, где любовь и внимание друг к другу приправлены юмором, крепче других. Доказательство тому — долгий брак Виталия и Маши Соломиных.
Художественный руководитель Малого театра —
народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Виртуальная экскурсия
Партнёры
О театре
Попечительский совет
Руководство театра
Актёры
Режиссеры
Художники
Оркестр
Репертуарный отдел
Режиссёрский отдел
Пресс-служба
Музейно-информационный центр
Художественно-постановочная часть
Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина
Филиал в Когалыме
Щепкинское училище
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2024 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнёры:
Информационная поддержка
