3 апреля день рождения отмечает молодой ведущий артист Малого театра Глеб Валерьевич Подгородинский.

Поздравляем и желаем новых успехов, преодоления всех трудностей и исполнения желаний!

30 метров до Президента

Молодой актер мечтал получить хотя бы самую маленькую роль, а получил… Государственную премию.

Артист Малого театра Глеб Подгородинский — о ролях любимых и «не своих», хороших людях-режиссерах, «брызгах славы» и белом пиджаке на всякий случай.

30 метров до Президента

Молодой актер мечтал получить хотя бы самую маленькую роль, а получил… Государственную премию.
Артист Малого театра Глеб Подгородинский — о ролях любимых и «не своих», хороших людях-режиссерах, «брызгах славы» и белом пиджаке на всякий случай.

Глеб, вы родились в театральной семье. Ваш папа, Валерий Васильевич Подгородинский – театровед, мама, Светлана Николаевна Чаплыгина – режиссер. Наверное, с юных лет часто посещали театр? А когда возникло желание самому стать актером?

В театр, конечно, часто водили. И сам я в детстве участвовал в работе театральной студии, которая называлась Театром юного москвича. В частности, когда мне было 12 лет, в спектакле ТЮМа «Иван» играл главного героя, то есть ту роль, которую в фильме Тарковского «Иваново детство» замечательно исполнил Николай Бурляев. У меня даже был некоторый успех в этой роли. Помню, подходили ко мне заплаканные девочки, ведь мой герой по сюжету погибал, благодарили, говорили какие-то приятные слова. Может быть, после этого спектакля мои родители подумали, что я могу стать актером. Но я тогда всерьез об этом еще не помышлял. «Заболел» я своей профессией только в институте. Прежде было интересно, но целенаправленную подготовку я не вел. Я даже чуть не опоздал на экзамен. Перепутал числа. Молодой был совсем. И не потому, что мне было 17 лет. А потому что я поздно взрослел.

По окончании Щепкинского училища, вы практически сразу начали играть ведущие роли в спектаклях Малого театра. А как вы восприняли свое назначение на Чацкого, сложнейшую роль русского классического репертуара, которую обычно поручают премьерам труппы?

Я видел много постановок Сергея Женовача в разных театрах. Очень хотел работать с этим режиссером, но никогда не думал, что доведется. Когда актер приходит в театр и смотрит какую-то работу, то ему либо хочется оказаться там, на сцене, в той созданной режиссером атмосфере, либо нет. У Женовача почти во всех спектаклях мне хотелось поработать, мне его спектакли очень нравились. И когда я узнал, что он будет ставить в Малом театре Грибоедова, я страшно обрадовался. Я думал, хорошо бы получить какую-нибудь небольшую роль в «Горе от ума», например, господина D или N, чтобы посмотреть, как он работает. А когда пошли слухи, что мне дают Чацкого, я не верил, совсем не верил. Так до сих пор и не верю. Потому что эта роль на сопротивление. Я совсем не Чацкий, совсем.

После Чацкого Сергей Женовач поручил вам роль Платона Зыбкина в своей постановке комедии Островского «Правда – хорошо, а счастье лучше», которая получила высокую оценку критики и множество театральных и правительственных премий. А сейчас вы уже в третий раз сотрудничаете с ним, работая над ролью Клеанта в мольеровском «Мнимом больном». Легко ли Вам было найти общий язык с одним из самых известных режиссеров нашего времени?

Легко. Совершенно несложно. Прежде, чем говорить о его профессиональных качествах, скажу, что Сергей Васильевич очень хороший человек. А это так важно для режиссера. Человек определяется поступками, правда же? А он, конечно, очень много делает хорошего. Он буквально растворяется и в студентах своих и в актерах. Можно вспомнить хотя бы, что он носил яблоки на все наши репетиции «Правды…». Сам покупал и приносил актерам. Он делает подарки всегда, постоянно интересуется, что происходит с человеком. Студенты для него как родные дети. Он им помогает и финансово, и советом, и делом. Одна девочка-студентка сильно разбилась, выпрыгнув из окна во время пожара. Как он переживал, как он сочувствовал, с родителями ее общался! Пытался сделать все, чтобы она осталась в институте. Он очень доброжелательный человек и компанейский, поэтому какого-то особого контакта искать не надо было. Я помню первую репетицию «Горе от ума». Стоял такой скромный человек с тихой, застенчивой улыбкой. И как-то он начал говорить очень просто. Я уж не помню, что конкретно он говорил, по-моему, даже не о пьесе, а вообще о жизни. И тут же, моментально, он расположил всех, и молодых, и стариков. И дальше уже не было проблем.
А рассказать, как работает Женовач, объяснить, какой он режиссер, я не могу. Потому что раскладывать по полочкам, не умею. Я не рациональный человек. Я воспринимаю эмоциями. Скажу одно: работать с ним очень хорошо, очень! Приходишь на репетицию и ощущаешь радость. В каждой репетиции что-то находишь, что-то новое всегда происходит. А работает всегда Женовач очень спокойно. Как-то так плавно, доброжелательно. Атмосфера во время работы всегда такая домашняя, дружеская. Порой во время репетиций в театре бывает необходимо преодолевать какие-то мучения, трудные разговоры, споры, недовольства… У Женовача этого в двух его работах в Малом театре не было и в третьей, к которой мы только приступили, уверен, тоже не будет. Особенно «Правда — хорошо…» плавно выходила. С «Горе от ума» было больше проблем, моих лично проблем. Роль не моя. Я не Чацкий. Совершенно другой человек – противоположный просто. А вот в «Правде» как-то все мягко было. Такое складывалось ощущение, как будто нет режиссера, который сидит за столом и руководит нами. Режиссер, дирижер, главный центр – ну, нет такого. Просто мы все вместе собрались кружком. И все вместе придумываем. И каждый предлагает что-то. И это, мне кажется, замечательно. Конечно, без Женовача ничего бы не было. Но он не любит, когда его хвалят. Говорит: «Это наша общая работа. Наше общее дело. Это компания, это команда». На самом деле так и происходит в работе с ним. Как-то мы работаем командой.

Вы и Ирина Леонова – самые молодые артисты, получившие Государственную премию России за исполнение ролей в спектакле «Правда – хорошо, а счастье лучше». Что Вы испытали, получив такую высокую правительственную награду?

Сказать, что почувствовал какую-то бурную радость или чрезмерную гордость, что прибывал в эйфории, не могу. Скорее испытал больше гордость за родителей, потому что они очень трепетно относятся к этому событию. Конечно, приятно, что так произошло, но воспринял награждение достаточно спокойно. Может быть, если бы это случилось внезапно, неожиданно, тогда это было бы и для меня мощным событием. А поскольку уже за год до присуждения премии мы знали, что выдвинуты на награду, то в какой-то степени были уже подготовлены. И все же во время церемонии было ощущение: мы — такие молодые и получили такую серьезную награду. Не то, чтобы незаслуженно, но, когда рядом столько достойнейших людей, выдвинутых на премию, но не получивших ее, становится неловко. Но, так уж вышло. Может быть, повезло. Мы дошли до финала, нас не вычеркнули.

Расскажите, как проходило награждение. Что больше всего запомнилось во время церемонии?

Мы до последнего момента не знали о награждении, пока не появились 15 июня в Екатерининском зале. У меня сохранялись сомнения. А вдруг скажут: «Извините, вас нет в списках, до свидания». Поскольку у меня не было летнего костюма, а начало июня было довольно жарким, я решил купить на всякий случай светлый костюм. И когда шел по Ленинскому проспекту в новых туфлях и в пиджаке от только что купленного костюма, в меня кинули пакет с молоком. Видно, какой-то мальчишка баловался, метил в меня, но промахнулся. Брызги попали на джинсы. Слава Богу, пакет не попал на новый пиджак. А то пришлось бы срочно искать замену у друзей. А в результате 15-го числа погода оказалась пасмурной. И когда я вошел в Екатерининский зал, то увидел, что все пришли в темных костюмах. Один я — в белом. Потом только я разглядел, что Юрий Яковлев был в светлом костюме, и Евгения Глушенко тоже была одета в светлых тонах. Это меня немного успокоило.
Театральные премии присуждались в конце. Нам дали указание, чтобы мы не торопились, выходили спокойно, пожали руку президенту и немножко задержались. И когда объявили меня, то кто-то из корреспондентов, находившихся рядом, сказал: «пожалуйста, помедленнее идите». Мы сидели в дальних рядах, идти до президента надо было метров 30, это достаточно долго. Иду я и думаю, может быть, немного ускориться, потом поближе к президенту приостановиться и спокойно подойти. Но тут же возникла другая мысль: нет, суетиться не надо. Все ведь так спокойно, достойно выходят. Потом я еще почему-то думал о том, чтобы не споткнуться. У меня были новые туфли, и я, чтобы не зацепиться за что-нибудь, когда шел, ногу задирал повыше. А вообще обстановка была очень спокойная. Президент пожал руку, поблагодарил, держался он очень доброжелательно, неофициально. Я сказал 4 раза «спасибо», еще до того, как он мне что-либо сказал.

Большие, ответственные роли, особенно такие сложные, как Чацкий, требуют колоссального напряжения сил, выматывают эмоционально и физически. Как вы восстанавливаетесь после спектакля?

Тяжело. Если честно, то тяжело. Потому что у меня очень сложные отношения с этой ролью. Я, конечно, благодарен, безумно благодарен и театру, и Женовачу, и Грибоедову, что это произошло, что я работал в таком материале гениальном. Но дается это на самом деле непросто. Я искал точки соприкосновения с ролью, которые мне были близки. Самым сложным было понять, почему он говорит так называемые обличительные монологи. Почему Чацкий обличает всех? Это как-то нелогично, глупо. И вообще Чацкого никогда не любили. И в школе его не любят, и зрители его не любят.
Я читал, как играли другие актеры эту роль и у нас в театре, и в других знаменитых постановках. Читал то, что писали сами артисты о своей работе. Они все были не удовлетворены. Вот сейчас вышла книжка о Никите Подгорном, он был не доволен работой в «Горе от ума». И у Виталия Соломина тоже были проблемы. Потому что очень сложно оправдать этого человека. Он же эгоист большой Саша Чацкий. Ну, представьте, если бы в наше время вернулся издалека такой человек, сложно было бы ему, наверное, быть, не то что властителем умов, а просто душой компании. Он ведь всех оскорбляет. Причем оскорбляет людей уважаемых. Почему он это делает? Я для себя определил, что причина одна: он безумно любит, любит так, что жить не может без любимого человека. И когда он понимает, что ему не отвечают взаимностью и что за его спиной плетутся какие-то интриги, из него вырываются эти нескончаемые монологи.
В каждом из нас сидит Чацкий. Все чем-то недовольны. Но в ком-то маленький Чацкий живет, и он говорит о каких-то мелких недостатках, высказывает где-нибудь у себя на кухне какие-то несущественные претензии. Вот, мол, в метро толкнули, или правительство что-то сделало не так. И все. А кто-то поднимается на трибуну и открыто говорит о больших проблемах, о всех ужасах, которые творятся, публично высказывает то, о чем душа у него болит, что не дает ему покоя ни днем, ни ночью.
Вот и у Чацкого много накопилось на душе. И когда ситуация обостряется, из него это все вырывается наружу. А на самом деле в наше время больше Молчалиных, а не Чацких. Мы все больше молчим. Или говорим то, что от нас ждут, идем, как говорится, в струе. И я, конечно, не Чацкий. Много есть общего, естественно. Но ощущения от жизни у меня другие. И мне приходится преодолевать, ломать себя, приходится настраиваться, что бы выйти на сцену и быть убедительным, уверенным, сильным.
А восстанавливаться, конечно, не просто. Потому что у нас спектакль психологический. Если я не буду в данный момент любить Софью – Иру Леонову или Олю Молочную, которая сейчас заменяет Иру, то у меня ничего не получится, я просто не смогу дальше играть, не смогу сказать финальный монолог. Все идет через проживание. А так как за сутки у Чацкого много перепадов внутренних происходит, то это отражается на мне, на актере. Бывало, что не мог заснуть после спектакля. Я стараюсь быстрее убежать из театра, проехать в метро или на машине, моментально отключиться и забыть. А потом уже на следующий день или через день вспомнить, как играл, отметить какие-то моменты роли. Но, конечно, как бы я ни старался быстрее отойти от спектакля, внутри все еще бурлит, горит и сердце бьется долго. Это, пожалуй, единственная роль, которая так на меня влияет. Если играть Чацкого резонером, если сердцем не принимать, было бы, наверное, проще. Но так уже играть нельзя. Я не хочу так играть.

Вы очень плотно заняты в репертуаре Малого, к тому же играете в спектаклях других театров. Бывает ли время на отдых, и как вы его проводите?

В активный сезон мне отдых как таковой не нужен. Мне восстановиться нужно полдня после спектакля. В прошлом году у меня получилось 4 премьеры – 4 выпуска. Спектакли Малого театра «Три сестры» и «Свадьба, свадьба, свадьба»!, а также спектакль «Половое покрытие» в центре режиссуры Казанцева и Рощина и «Чехов-джаз» к фестивалю «Черешневый сад».
А как отдыхаю? Этим летом ездил с сыном в Сочи. С сыном я очень хорошо отдыхаю, с ним я отключаюсь. Он дает мне силы. Радость! В деревне под Суздалем у родителей есть дом. Места замечательные. Туда я часто езжу. И этот год не был исключением. А еще мы с женой каждое лето ездим в Щелыково, бывшее имение Островского – теперь дом творчества СТД. Там потрясающе красиво и всегда очень много друзей и добрых знакомых. Но мне достаточно там недели отдыха, люблю больше один побыть. Я компании люблю, но недолго. Потому что все время находишься в театре, а это давит. Все время идет общение. Может, потому что у нас публичная профессия, я иногда люблю одиночество.

У Вас есть какие-то сильные увлечения помимо театра?

Пожалуй, такого занятия, чтобы полностью погрузиться, — нет. Всего понемножку. Например, я люблю ходить за грибами. И вообще многое мне нравится. Нравятся очень машины. Люблю водить, читать, разговаривать про машины. Фильмы люблю смотреть, спектакли, но это уже скорее относится к профессии. Раньше мы с женой много выжигали по дереву. У меня с детства – выжигательный аппарат. Юля рисует, а я потом выжигаю. Покрываем лаком, дарим друзьям. Но больше всего я люблю с сыном заниматься.
А кем вы видите своего сына в будущем?

Не знаю, не загадываю. Не хочу планировать, чтобы он кем-то конкретно был. Наверное, отвечу, как все родители: главное, чтобы он был счастливым. Мне кажется, что он будет каким-то образом связан с творчеством. Егор сейчас тянется к музыке, и он очень подвижный ребенок. Все говорят, вот уже — актер. Наверное, про всех детей так говорят. Он любит выступать, любит что-нибудь исполнить, спеть. Я не думаю, что надо как-либо влиять на него в плане профессии. Вдруг у него хорошо пойдут точные науки. Может быть, увлечется, станет математиком. Почему нет? Главное, чтобы он жил счастливо, чтобы его будущее дело нравилось ему.

Читать любите? Что из прочитанного в последнее время особенно запало в душу?

Люблю, но в прошедшем году редко удавалось. Я был очень занят. А что запомнилось? Почитал Коэльо, потом Акутагаву, но не могу сказать, что их книги произвели на меня сильное впечатление. Я Достоевского люблю перечитывать. Достоевский, пожалуй, мой любимый писатель. Он меня очень волнует.
Помимо предстоящей премьеры «Мнимого больного» в Малом театре какие у вас еще планы на текущий театральный сезон?
С режиссером Николаем Дручеком, который, кстати говоря, является учеником Женовача, мы работаем над инсценировкой романа «Гаргантюа и Пантагрюэль». Это будет спектакль на двоих. Алексей Дубровский, артист МТЮЗа, и я будем играть все роли. Папа мой написал инсценировку, а мы сейчас читаем, дорабатываем ее, выправляем, пробуем, ищем ход. Потому что материал гигантский. Начинали мы репетировать на площадке СТД, еще не зная перспектив нашей работы. Потом нам, к счастью, выделили грант, и теперь наш спектакль будет выпускаться на сцене центра режиссуры. Там же, весной, состоится, я надеюсь, выпуск спектакля «Смерть Тарелкина». У меня там заглавная роль. А ставит пьесу Сухово-кобылина Алексей Казанцев.

А удается вам побывать зрителем в других театрах?

Не часто, но удается. Как правило, хожу на спектакли, где заняты мои товарищи, а они есть почти в каждом московском театре. Мир же тесен. Актерский мир тем более.
В центре режиссуры под руководством Казанцева мне понравились спектакли «Пленные духи» и «Облом off». А еще
я – поклонник ТЮЗа, вернее, поклонник некоторых его спектаклей, таких, например, как «Дама с собачкой» или «Скрипка Ротшильда». Такая гордость у меня была, что с Бариновым, который так мощно играет в этом спектакле главную роль, в Малом я выхожу вместе на сцену. Еще в театре у Фоменко мне очень нравятся спектакли «Двенадцатая ночь» и «Владимир III степени».
У Доннеллана я видел «Отелло», «Бориса Годунова» и «Двенадцатую ночь». «Годунова» я воспринял довольно рационально, но что-то меня в нем зацепило, спектакль не отпускал меня. А еще постановки Стуруа мне очень нравятся. Особенно, когда он работает со своим грузинским театром. То, что он делает у нас, меньше впечатляет. А у Доннеллана все наоборот. С нашими артистами он работает, на мой взгляд, интереснее, чем с англичанами. Вот парадокс.

Если бы вы не стали актером, то кем были бы?

Думаю, что каким-то образом все равно был бы при театре. Может быть, монтировщиком сцены работал. А может быть, писал бы. Я в детстве пробовал писать, даже в «Мурзилку» отправлял рассказы, правда, их не опубликовали. А может быть, я бы стал рисовать. Одно жалею, музыку я не освоил, терпенья не хватило, начал заниматься на фортепиано, но потом бросил.

У вас не только родители профессионально занимаются театром, но и жена, Юлия Сафронова, и тесть, Владимир Сафронов, — актеры Малого театра. У вас в семье не возникают творческие споры?

У нас театр большой. Мы практически не пересекаемся. То, что мы работаем в одном театре, не мешает нам. А дома, конечно, говорим о театре. Но точки зрения чаще всего совпадают, мы на одном языке разговариваем.

Как вы относитесь к критике вообще и, в частности, к отзывам о вашей работе?

Я читаю. Мне интересно. И о наших спектаклях читаю прессу и о тех, которые посмотрел в других театрах. Хотя настоящего анализа мало. Людей, которые на меня бы повлияли, не очень много. Но не было и такого, чтобы меня как-то особенно разозлили, расстроили или еще что-либо в таком духе. Я спокойно отношусь к критике.

Каким вы представляете идеальный театр будущего?

Не знаю, может ли он быть идеальным. В одном я уверен: театр не умрет. Многое может измениться. Кино компьютерным может стать. И актеры в нем будут виртуальные. Но театр сохранит свою природу, он останется, он будет всегда. Театры разные должны быть. Мне кажется, психологический театр будет всегда. В большей степени, или в меньшей.
А идеальный театр для меня – это, чтобы актер и режиссер говорили на одном языке, и партнеры, чтобы понимали друг друга. Хотелось бы, чтобы то дело, которое задумывалось вместе, могло реализоваться наилучшим образом, и чтобы зрители выходили из театра немного изменившимися. А вообще мне нравится тот театр, который существует сейчас. В Москве, в Петербурге, в других городах.
А как будет в будущем построено здание, устроен зрительный зал? Вот все, кто приходят в Малый театр, восхищаются нашим зданием, залом, акустикой, сценой. Говорят, что это чудо какое-то, что это абсолютное совершенство. Провинциальные актеры даже становятся на колени, целуют сцену.
И мне тоже очень нравится, как устроен наш театр, по-моему, лучшего и придумать нельзя. Вот так, наверное, и должен выглядеть идеальный театр будущего.

Беседовала Наталия Пашкина.
Общество и Здоровье №1 2005

Воспоминания о гастролях в Японии.

Алена Охлупина, Ольга Пашкова, Варвара Андреева, Глеб Подгородинский.

Воспоминания о гастролях в Японии.

Алена Охлупина, Ольга Пашкова, Варвара Андреева, Глеб Подгородинский.

Алена Охлупина
С начала и до конца поездки не было ни одной минуты, которая принесла бы разочарование или сожаление. Даже при тяжелых физических нагрузках мы не чувствовали ни капли усталости, потому что жизнь была духовно наполнена, осмысленна, и при этом было много юмора, привнесенного коллегами-артистами. Эта грань серьезного и смешного сделала всю поездку и легкой, и насыщенной. Мы сыграли двенадцать спектаклей за четырнадцать дней. На шестом спектакле казалось, что уже тяжело, наступил эмоциональный предел, но Господь Бог давал силы. И когда мы сели в самолет, то все в один голос сказали: «Ну, еще бы спектаклей двенадцать, и они были бы самыми лучшими!» Последние несколько раз мы играли на отчаянном кураже, эмоциональности и внутренней свободе. И даже тайфун мы физически ощутили на себе. Спектакль задержали, потому что зритель не мог вовремя приехать, и это прибавило страсти и вихря нашему исполнению. При жуткой занятости мы находили возможность и Токио посмотреть, и суши поесть, и повеселиться. Вся прелесть в том, что была семья, нежность, забота друг о друге, о каждом, и весь коллектив – и Юрий Мефодьевич, и артисты, и костюмеры, и гримеры – все были в едином порыве.
Я ездила в Японию четвертый раз, но это была самая удачная поездка. Потрясающий зал. Ощущение, что ты играешь у себя дома, и не надо ничего форсировать, никому ничего показывать, доказывать. Как только мы привыкли к этому залу, то поняли, что зритель все воспринимает, реагирует даже на взгляд, поворот головы. Японцы — народ сентиментальный, любят поплакать, пострадать вместе с нами. Они очень напряженно живут, и когда видят что-то, что может запасть в душу, мгновенно на это реагируют.

Ольга Пашкова
Существует простое определение счастья: «Счастье – это когда тебя понимают». Я испытала в Японии ощущение счастья от зрительского понимания. Это было неожиданно, потому что есть ведь языковой барьер. Японские зрители понимали и юмор, и все переживания моей героини. Они воспринимали все с открытым сердцем, и потому очень легко было с ними говорить. Я не первый раз в Японии, но уже забыла эти ощущения, к тому же у меня не было такой значительной роли в прошлый приезд. Там никто не знает, «как надо», не ищет ошибок, у них нет эталона, они все искренне воспринимают и сопереживают. Такого приема я не помню, и знатоки не помнят.
И мне жалко, что декорации так долго ехали, потому что мне хотелось сразу принести это ощущение в Москву, испытать его на нашем зрителе. Гастроли в этом смысле очень полезны…
Конечно, времени было мало, и у меня создалось ощущение, что я не видела солнечного света – сначала ехали под землей в театр, потом сидели под землей в гримерках. А когда мы просыпались, была все время плохая погода – то тайфуны, то дожди, неба я не видела. Но, несмотря на это, я была согрета теплом душевного понимания.

Варвара Андреева
Гастроли были необыкновенно интересными. Вначале нам казалось: шесть спектаклей за четыре дня – это катастрофа, будет очень тяжело. Но японские зрители давали нам столько энергии, что ее хватило на все гастроли. На каждом спектакле были аншлаги. И мы отдавали зрителям душевное тепло, и они нам. Только после шестого спектакля я почувствовала, что выдохлась. Мне хочется выразить огромную благодарность японской театральной публике. Они с большим интересом и вниманием смотрели и слушали, очень трепетно относились к происходящему на сцене. Нас, актеров, это вдохновляло, и, кажется, появлялась свобода, возможность импровизации, и нам было очень уютно и хорошо жить в спектакле.
Самое сильное впечатление от Японии — когда мы поднимались на сорок шестой этаж небоскреба. Таких небоскребов в Токио очень много. Прозрачная кабина лифта, скоростная, уши закладывало. И когда смотришь сверху вниз, возникает ощущение, как в компьютерных играх – узенькие ниточки автомобильных дорог, людей не видно, все кажется каким-то нереальным. А вообще, мне показалось, народ очень радушный, очень приветливый. Эта девочка, японка, которая при нас была, плакала, когда мы уезжали…

Глеб Подгородинский
Самое сильное впечатление – когда мы играли первый спектакль. Ждем, когда откроется занавес. У нас в театре всегда слышно дыхание зала, разговоры, гул. А там тишина, ни шороха — ощущение, что вообще пустота. И открывается занавес — полный зал. Это удивительно – их уважение к театру, актерам… У нас было очень мало времени, мы не гуляли, только работали. Не хватило времени посмотреть Японию! Я бы там еще на полгодика остался… Чуть-чуть походили по улицам, поднимались на небоскреб, смотрели ночной Токио…
Японский зритель очень сдержанный, уравновешенный, спокойный. Вот если в финале они аплодируют стоя – это высшее эмоциональное проявление, восторг.

Президент России Владимир Путин подписал указ «О присуждении Государственных премий Российской Федерации в области литературы и искусства 2003г.».

В области театрального искусства Государственные премии присуждены режиссеру-постановщику Сергею Женовачу, художнику-постановщику Александру Боровскому, исполнителям главных ролей Василию Бочкареву, Евгении Глушенко, Ирине Леоновой, Глебу Подгородинскому, Людмиле Поляковой - за спектакль Государственного академического Малого театра России «Правда - хорошо, а счастье лучше» по пьесе А.Островского.

3 апреля день рождения артиста Малого театра Глеба Валерьевича Подгородинского.

Мы от всей души поздравляем Глеба с этим праздником и желаем крепкого здоровья,

семейного счастья, новых интересных ролей в театре и кино.

ЧАЦКИЙ В ПОТЕ ЛИЦА

«Горе от ума» Грибоедова. Чацкий. Блистательный Чацкий! Чацкий, в исполнении Глеба Подгородинского, молодого 31-летнего актера Малого театра, выпускника Щепкинского училища, которое в свое время окончил мастер мирового театра и кино Олег Меньшиков.

ЧАЦКИЙ В ПОТЕ ЛИЦА

«Горе от ума» Грибоедова. Чацкий. Блистательный Чацкий! Чацкий, в исполнении Глеба Подгородинского, молодого 31-летнего актера Малого театра, выпускника Щепкинского училища, которое в свое время окончил мастер мирового театра и кино Олег Меньшиков.
Почему я вспомнила именно об Олеге Евгеньевиче, ведь это высшее театральное заведение окончили многие замечательные артисты? Такой Чацкий, которого мне довелось увидеть в интерпретации Подгородинского, дал представление о Чацком в исполнении Меньшикова. Что-то схожее с Меньшиковым отыгрывает Подгородинский, схожее по яркости и динамичности, только в своем пространстве.
Его Чацкий весьма увлекает за своими словами и мыслями, вызывает сожаление и доверие. Кажется, этого человека можно унизить, обидеть, и он сам соглашается с этим, одновременно напрочь отвергая это. Чацкий не боится говорить правду в лицо, невзирая на положение, к которому оно принадлежит, он не может молчать, видя лицемерие и ханжество. В нем присутствует чувство собственного достоинства с проблесками ранимости.
Сцена из первой части, где Чацкий с Софьей сидят на софе, вспоминая прошлое, детство. Чацкий радостно, захлебываясь от собственных воспоминаний, набрасывает контуры минувшего Софье, которые она тоже, оказывается, хорошо помнит. Но, радость принадлежит не тому, что «Ты тоже помнишь?!», а другому – «Вспомни, оно наше общее!» Это радость о надежде в подтексте. О надежде, что человек, который ему дорог и любим, вспомнит то, что когда-то для них было одинаково ценно.
Но, понимая, что прошлых отношений не возвратить, прошлого дома Фамусова, дома, как состояние души не вернуть, он уходит, но уходит не как изгнанный, а осознающий, что теперешний Чацкий вырос для этих людей. Теперь его мышление противоречит их представлениям о жизни, о счастье, о любви…
В нем – трагедия: улыбка на лице, но разочарование в глазах и неуверенность в действиях.
Замечательная мимика, пластика, речь Глеба Подгородинского, лицо, покрытое потом – это свидетельство тому, что он сполна раскрывает в себе своего героя, до конца отдает его зрителю. Та энергия, с которой выговаривается каждая реплика, эмоции и чувства, которые вкладываются в каждое слово, говорят о том, насколько актер смог пропустить через себя роль, как он дорого относится к «своему» Чацкому, придавая ему свое обаяние, мягкость, добродушность. И, словно играя что-то из своего личного, почерпнутого из собственного представления, пройденного десятки вариантов, Глеб преподносит довольно яркий образ, внушительный, богатый, интересный.
Подгородинский не второй Меньшиков, но в нем есть особенность, особенность непохоже-похожего чувствования роли. Это два особенных, несхоже-схожих актера, которые выделяют русский театр. И если сейчас Глеба еще мало замечают, то в будущем может произойти и так, что зритель будет идти на Подгородинского так, как сегодня идет на Меньшикова.

Автор НАТАЛИЯ ХИЛОБОК

Рецензия написана по просмотру спектакля «Горе от ума» в постановке Малого театра на канале «Россия» 11 января 2004 года.

Обворожительный сорванец

Роль Чацкого — знаковая в творчестве Глеба Подгородинского, но отнюдь не единственная.

Обворожительный сорванец

Словно отзвук трогательной бескомпромиссной юности, возносящейся от побед и безутешной в поражениях, доносится его голос. Слегка надтреснутый, хрипловатый, но наделенный свежестью и силой. Голос как элемент неповторимой индивидуальности. Голос как инструмент актерского самочувствия. Голос как театральный язык. Этому «языку» Глеб Подгородинский обучил немало своих героев. Артист Малого театра, он окончил Театральное училище им. Щепкина и с 1993 г. официально состоит в труппе. В свои тридцать он имеет на счету уже более десяти ролей в театре, запоминающийся дебют в кино (Никита - «Мама», режиссер Д.Евстигнеев, 1998 г.) и не одну премию, в том числе литературно-театральную премию «Хрустальная роза Виктора Розова» за 2001 год. Но, несмотря на это, он сумел сохранить то непередаваемое обаяние юности, которое с течением времени и накопленным опытом неизбежно исчезает. Подобно своим героям, артист сочетает в себе две разные природы — черты разудалого малого, «забияки и сорванца», с элементами тонкой, но очень цельной натуры. Его герои — это, в основном, обворожительные юноши. Взять, к примеру, того же Чацкого («Горе от ума» Грибоедова, режиссер С.Женовач, 2000 г.). Исполнение этой, отнюдь «не последней роли в мировом театре», как лукаво замечает сам Подгородинский, стало для него настоящим прорывом. Артист рассказывает, что роль не далась ему просто:
— Мы репетировали целый год, и весной, когда уже начали готовиться к показам, я вдруг почувствовал, что паникую. Просто ничего не получается! Как это объяснить? Не знаю. Хотя, с другой стороны, если роль «без кровиночки», как говорится, плавно идет, то обычно выходит не интересно. Обязательно нужно что-то в себе преодолеть — через слезы, через боль, через пот. А тогда, весной, я вижу: спектакль как-то потихоньку собрался и почти готов. Остается 2 недели. А я все кручусь-кручусь... Стопор. К счастью, я все-таки нашел ход и попытался оправдать своего героя.
Что касается этого «оправдания» образа, оно выглядит весьма убедительно. Чацкий как литературный персонаж не очень симпатичен: то ли революционер-обличитель, агитирующий милейших господ на неприятные дела; то ли чудак, задохнувшийся «дымом Отечества» и мечущий «бисер перед свиньями». В интерпретации Подгородинского все несколько не так. Его Чацкий простодушен. Возвращение на Родину для него и впрямь событие чрезвычайное. От одного этого, его чувства обострены. Думается, он очень много понял во время путешествия. И то, что незначительное увлечение, от которого уезжал, на поверку оказалось любовью. И то, что там, где странствовал, ценят людей за поступки и подобострастие не в чести. И то, что он — патриот и его тянет домой. Наконец, он дома, в Москве, и видит... то, что видит. «Предрассудки стары»; подхалимы правят балом; несправедливость никуда не делась — все это он понимает, как и каждый, и, как и каждый, проходит мимо. Чацкий словно заново открывает для себя давно знакомые, привычные вещи. Причем, делает это очень неосторожно. Опьяненный и встревоженный, он очарован Софьей (мотив любви в постановке играет существенное значение) и с негодованием наблюдает за тем, как Фамусов, расшаркиваясь перед Скалозубом, сватает за него дочку. И все это происходит на глазах у него — того, кто только что восторгался: «Как Софья Павловна у вас похорошела!..». С этого момента герой «заводится» и превращается в сплошной нерв из иронии и отчаянья. Артист «оправдывает» несносное поведение своего нечуткого персонажа так: - Чацкий переживает «второе рождение», когда все в новинку и ничто не ново. Он буквально захлебывается от впечатлений и говорит-говорит... но все равно оправдать его не так-то просто! Особенно сегодня. Ведь сейчас жизнь «молчалиных». И у нас всех есть по Молчалину и по Чацкому. Эдакие «ангел» и «бесенок». Хотя неизвестно, кто есть кто. Роль Чацкого — знаковая в творчестве Глеба Подгородинского, но отнюдь не единственная. Есть проворный егоза Павел Грунцов («Трудовой хлеб» А.Н.Островского, режиссер А.Коршунов, 1998 г.). Влюбленный студент и просто честный человек. Так играет Подгородинский. Так подсказывает сам текст. В этом образе артист подчеркивает какую-то непоседливость, стремительность. Нужные краски дает хорошо поставленная и отлаженная в спектакле хореография. Не в последнюю очередь за счет пластики актер создает картинку игривых, шатких, порою неловких ухаживаний. Его герой очень молод и очень влюблен. А вместе с тем мил и забавен. Но помимо личного творчества, в этой роли очень важны партнерские отношения, ведь любовные игры - дело двоих. Надо сказать, дуэт Грунцова и Жени (Евгения Дмитриева) выстроен блестяще. Стройные, на пружинящих ногах, готовые вот-вот вспорхнуть от счастья, они выглядят органично. Совсем в другом качестве, но этот логичный дуэт существует в спектакле «Чудаки» в постановке все того же режиссера.
Итак, амплуа Глеба Подгородинского включает в себя юношеские образы. Репертуар артиста, по преимуществу, построен на них. Почему? — Просто молодой пока еще. И такой репертуар меня, по правде сказать, не смущает. Это раньше, как раз в пору юношеского становления, хотелось выглядеть постарше. А сейчас это стремление ушло. Если я молодой, зачем же мне играть стариков?! Но если говорить об амплуа, то я думаю, что мне очень повезло уже сейчас, потому что в отличие от многих, я играю разносторонний репертуар. Большинство героев - молодые. Но зато, какой у них диапазон разный — и комические есть, и трагические.
Некоторые образы, созданные Подгородинским, не подходят под определение «обворожительных юношей». Среди них Якоб Израэль из стриндберговского «Короля Густава Васы» (режиссер А.Нордстрем, 1998 г.). «Настоящий мужчина с истинно мужскими поступками», — так полагает сам артист. К разряду «обворожительных» нельзя отнести и юного Васю Турипына («Чудаки» М.Горького в постановке А.Коршунова, 1996 г.). Вася смертельно болен и угасает на глазах у своей молоденькой невесты. Некогда вспыхнувшее между ними чувство час за часом угасает вместе с больным и перерастает почти что в отвращение. Как ни жестоко, но молодая кровь девушки жаждет радости, жизни, а не изматывающего ухода за чахоточным. Актер играет ровно, без надрыва. Он смотрит на своего больного без тени жалости или презрения. Показывает, как с приближением смерти добрый, деликатный, как и все его герои, Вася становится брюзглив и нетерпим. Выходит, даже в этой светлой голове немощность рождает агрессию.
Тему милого озорства и наивного мальчишества развивает артист в детских образах, таких как Кай в феерической «Снежной королеве» Шварца (режиссер В.Иванов, 1996 г.). Это весьма удачная работа. В ней точно обрисован противоречивый образ мальчугана — задиристого, обидчивого, но очень нежного и беззащитного. Во многом Кай — уже сформировавшийся человек. А во многом — тоненький стебелек, который может сломаться от одного грубого прикосновения. Драчун, он имеет стойкое представление о справедливости. Помощник бабушки, он, пусть смутно, но понимает ценность милосердия. А в своем отношении к Герде он впервые постигает законы любви и в конечном итоге — счастья. Помимо «мальчиковых» ролей у Глеба есть и другие, не менее интересные. Например, самые ранние - Леон («Преступная мать, или Второй Тартюф» П.Бомарше, режиссер Б.Морозов, 1994 г.); Алеша Карамазов и Нелькин, сыгранные в Театральной труппе В.Саркисова; Федор Иоаннович («Царь Иоанн Грозный», режиссер В.Драгунов) и царевич Федор («Царь Борис», режиссер В.Бейлис) из трилогии А.К.Толстого — работы 1995 г. Или еще одна, очень любимая артистом, работа - моноспектакль «Руслан и Людмила» А.С.Пушкина (режиссер Н.Косенкова, 1998 г.). Многие из них, антрепризные роли, утрачены. Но уже заявленная тема отчасти звучит и в них.
Мастерство молодого актера в четырехлетнем пути от Кая к Чацкому переросло в настоящий профессионализм. Это доказывает небольшая, но точно сыгранная роль капитана Попплтона из «Корсиканки» И.Губача (режиссер В.Константинов). Премьера спектакля состоялась в феврале 2002 года. Роль Попплтона, несомненно, комическая. Здесь артист сознательно не иронизирует над своим героем и тем достигает еще большего комического эффекта. Попплтон — капитан Королевского шотландского корпуса, который охраняет низложенного Наполеона. Его военная форма очень красноречива. Клетчатая юбка — характерный элемент шотландского костюма — придает облику необычный вид.
Но артист виртуозно обыгрывает свой наряд, старательно маршируя и смешно отдавая честь. Попплтон совсем не юн. Хотя довольно трогателен и подобострастен. Особенно в присутствии своего венценосного арестанта. Он боится попасть в немилость к начальству и изо всех сил стремится выполнить приказ. Но на пути у этого порядочного и от природы доброго человека встают вконец расшалившийся заключенный и бесшабашная корсиканка. Они подтрунивают над бедолагой, совершенно не принимают его в расчет. И Попплтон совсем теряется. Привыкший иметь дело со срочными донесениями и важными циркулярами, он не может противостоять неподчинению и ослушанию. Англичанин, кабинетный военный, он привык к предельно четкому выполнению предписаний. Французская едкость ему в новинку. Она окончательно сбивает с толку. Весь респектабельный вид в мгновение ока слетает с Попплтона. Непроницаемое выражение лица сменяется чуть-чуть раздосадованной, зато естественной улыбкой. Напряжение спадает, и перед нами предстает другой Попплтон — доверчивый, простой, «свой в доску» парень. Оказывается, официальное поведение сковывает его. На самом деле он — человек мягкий, ранимый, уступчивый. Это роднит его с «обворожительными юношами» — Каем, Грунцовым и Чацким.
Но - «труба зовет!», и Попплтон вынужден снова надеть маску невозмутимого английского джентльмена и аккуратного шотландского служащего.
Глеб Подгородинский очень добросовестен. Он не пытается «брать» публику отдельными приемами, а выстраивает полноценный образ — от начала до конца. Артист неотступно следует психологической правде. Поэтому в его построении ничто не случайно.
В нынешнем сезоне у артиста не было застоя в работе. Накануне Нового 2003 года Сергей Женовач выпустил уже вторую по счету премьеру на сцене Малого — спектакль «Правда — хорошо, а счастье лучше» А.Н.Островского. Женовач снова собрал свою «грибоедовскую» команду — Ирину Леонову (Софья), Виктора Низового (Скалозуб). И, разумеется, снова пригласил Глеба Подгородинского.
На этот раз трогательный и влюбленный резонер Чацкий переродился в горе-резонера Платона, персонажа откровенно комического и местами даже жалкого. Этим образом актер развенчал все идеалистические мечтания грибоедовского персонажа.
Та прекраснодушная прямота, которой, принимая во внимание молодость, неопытность и «сердечный недуг», еще можно было умилиться в Чацком, здесь стала карикатурой на саму себя. Платон — явление переходное. Уже не Чацкий и еще не Треплев, он представляет собой существо, над которым «все смеются, шутки да озорства делают». Недостаток юноши заключается в том, что он всем людям правду в глаза говорит. А, по мнению его сердобольной и несколько плутоватой матушки, это есть даже некоторое «повреждение в уме». Смешно, конечно. Но, в некотором смысле соответствует действительности.
Как ни жаль одинокого и забитого Платошу, когда, разлученный с любимой, он вскакивает на лавку и с высоты ее, как с кафедры, произносит изобличительную речь, все же ясно, что никого он ею не изобличает. Лишь изливает горечь своего никчемного сердца. И хочет заразить этой горечью всю красоту окружающего мира — окрашенное рассветом, робко просыпающееся небо; глухой забор купеческого двора, то здесь то там обнаруживающий игривые просветы светлого денька; бельевые веревки, по-хозяйски перегораживающие двор и... душистые наливные зеленые яблоки, которые сочно хрустят под натиском крепких здоровых зубов. Глеб Подгородинский подходит к своей новой роли, как и ко всем предыдущим. Добросовестно. Все жесты точны, все интонации продуманны. А главное, отходя от лирической линии, он смело и, причем, весьма успешно вливается в комическую струю. Наиболее ценно то, что восклицаниями крайне тщедушного и крайне самонадеянного Платона артист не стремится в первую очередь рассмешить. И именно эта серьезность, порою окрашивающаяся в трагические тона, сконцентрированность на себе и своей обделенности как раз и делает хлюпика-Платона истинно смешным. Определенно, эта роль в новой постановке Женовача — уже не столько знаковая в творчестве артиста, сколько закрепляющая за ним статус свежего, интересного и профессионально точного дарования Малого театра.
Итак, в прошлом году отметив свой тридцатилетний юбилей, Глеб Подгородинский вступил в ту «пору молочно-восковой спелости, когда уже есть немало свершений и все еще есть немало сил» (О.П.Табаков). Это лучшее время для подведения итогов и определения новых целей и приоритетов.

Екатерина Безроднова
9 59/2003
СТРАСТНОЙ БУЛЬВАР, 10

Выдержки из статей о спектакле «Горе от ума»

Вера Максимова: «…и, конечно, Глеб Подгородинский - Чацкий, о котором уже начались споры критиков».

Выдержки из статей о спектакле «Горе от ума»

Вера Максимова: «…и, конечно, Глеб Подгородинский - Чацкий, о котором уже начались споры критиков».

Ольга Романцова: «Его герой не похож на романтического, одинокого скептика в чёрном плаще. В его монологах нет обличительного пафоса или желания разрушить «старый мир».

Глеб Ситковский: «Чацкий в интерпретации Подгородинского неуловимо напоминает князя Мышкина, он застенчив, угловат…У Грибоедова Чацкий - малоприятный персонаж, то ли резонёр-зануда, то ли обличитель-революционер. Чацкий в спектакле забавен, простодушен, обаятелен. Превосходная работа - именно после таких просыпаются знаменитым».

Ольга Фукс: «Искренний, чистый мальчик, который ещё не постиг азов в науке счастья, но науку утраченных иллюзий изучил сполна и отходить после этого удара будет очень долго».

Нина Катаева: «Его Чацкий - подобен вулкану или плавильному котлу. Монологи Чацкого неотразимы, но он обречён на поражение - именно эту «страдательность» подчёркивает актёр… Этот Чацкий, думается, ещё долгие годы будет удивлять москвичей своей смелостью и бесшабашностью… Почему-то вспоминалась трагическая судьба самого автора гениальной пьесы, в облике актёра неуловимо проскальзывало нечто, наводящее на эти мысли».

Мария Хализева: «Саша Чацкий - так в одном из интервью назвал режиссёр героя, традиционно державшегося за трибуна и бунтаря, - на протяжении одного неестественно длинного зимнего вечера расстаётся с иллюзиями и надеждами, показывая себя человеком умным, проницательным, светски сдержанным и одновременно наивным, по-детски ершистым и уязвимым… Роль сыграна убедительно, искренне и, как это ни привычно, обаятельно».

Марина Тимашева: «…и вдруг оказывается похож на князя Мышкина: даже в том, что возвращается в родные пенаты из-за гграницы, и уж тем более в том, что влюблён, благороден, странен, гоним, безумен с точки зрения нормальных добропорядочных граждан».

Вера Никифорова: «В сущности, спектакль получился об одиночестве, болезненном одиночестве человека, находящегося в глубоком разладе с собой, и, следовательно, с миром. Чацкий обострённо чувствует то, что Стендаль называл «иллюзорностью любого поприща в позорные моменты истории», а потому не может пристать ни к одному берегу, и постоянно испытывает разочарование».

Светлана Магидсон: «Чацкий - самая живая личность в спектакле, и как человек, и как исполнитель высокой общественной роли, которую ему дал Грибоедов. И Подгородинский умно и изящно раскрывает нам в Чацком именно это».

Нина Агишева: «Подгородинский в этой роли не премьер, не любимец публики, страстно произносящий монологи: он говорит тихо, запинается, он - сторона страдающая от страшной муки безответного чувства, он срывается на фальцет, ведёт себя препротивно, но ему прощаешь и его любишь. А Чацкого редко любят даже зрители: он или пугает или восхищает».

Наталья Каминская: «Не столь пока блестящий, как О.Меньшиков, хотя и очень талантливый, Г.Подгородинский изумительно молчит. Он играет абсолютное одиночество, тревожную влюблённость, очевидный ум»

Павел Руднев: «Чацкого сыграл Глеб Подгородинский. Актёр стал известен после того, как пять лет назад сыграл в Антрепризе Валерия Саркисова роль Алёши Карамазова, очень подходившую к темпераменту этого тихого, мягкого, доверчивого актёра. Природа не изменила Подгородинскому и в этой роли. Его Чацкий тих, почти невзрачен - одетый во всё чёрное, он выглядит тёмным пятном, тенью на однотонном фоне сценических рам. Его не слушают, избегают, у него нет никаких шансов на успех. Благодаря этой неэффектности, незвонкости Чацкий Подгородинского кажется, вопреки всем теориям, умным: он говорит дело. Чацкий - не из этого мира. Всё в нём выдаёт этакого «репатрианта», давно не видевшего России, ходящего бледной тенью по солнечной праздничной Москве, и выдаёт его, пожалуй, словоблудие - три-четыре слова в обмен на одно - так много и так впустую говорят люди, долго не произносившие родные слова… Он в России - иностранец, немножко «идиот», князь Мышкин, представлявший себе Россию как мечту. Он - больше, чем соотечественники, - болеет за судьбу Родины… В исполнении Подгородинского неожиданно зазвучит «Французик из Бордо, надсаживая грудь…» Садясь на стул и глядя прямо в зал, он с глубоким, почти суицидальным отчаянием произносит: «Москва и Петербург - во всей России то, / Что человек из города Бордо, / Лишь рот открыл, имеет счастье / Во всех княжён вселять участье…» Государственник Чацкий (схожий здесь с государственником Грибоедовым), думающий и знающий о внешней и внутренней политике России больше, нежели о законах поведения в обществе, не узнаёт в Москве Москву, как в Софье не видит былой любви. Он видит рыхлую, вялую, ничтожную землицу, где всё - чужое, не наше. Здесь Сергей Женовач продолжает тему своего «Русского света», последней части трилогии об «Идиоте», - и там и здесь в финале говорится об особом пути России, о патриотизме, о русском свете, которого не находят в России Чацкий и Грибоедов, но уже после них находит Достоевский»

Сегодня среди тех, кто обращается к исполнению пушкинских стихов и прозы, — В.Лановой, С.Юрский, Ю.Авшаров. И вот новое поколение чтецов пополнил актер Малого театра Глеб Подгородинский.

КАЖДЫЙ АКТЕР В ДУШЕ МЕЧТАЕТ ЧИТАТЬ ПУШКИНА

Сегодня среди тех, кто обращается к исполнению пушкинских стихов и прозы, — В.Лановой, С.Юрский, Ю.Авшаров. И вот новое поколение чтецов пополнил актер Малого театра Глеб Подгородинский. Его творческая судьба складывается весьма успению: после Щепкинского училища — Малый театр. И сразу — большие роли. Пылкий и честный юноша Леон из «Преступной матери» Бомарше, трогательный Кай в «Снежной королеве», чистый и светлый Федор в «Царе Борисе», Мастаков в пьесе Горького «Чудаки».
В моноспектакле «Руслан и Людмила» счастливо сошлось все — фактура и природное обаяние актера и то, что автор и исполнитель оказались почти ровесниками, и молодая удаль, насмешливость и эпатаж Пушкина нашли свое отражение в энергии, задоре, порывистости исполнителя.
Актер все время поддразнивает зрителя, начинает словно бы и не всерьез, посмеиваясь над нами и над самим собой. Легкими штрихами, почти неуловимо меняясь, характеризует он и чуть жеманную Людмилу и ее незадачливых женихов, и романтическую пылкость Руслана, и коварного Черномора, и мудрого Финна.
Лирический и озорной, печальный и восторженный, ироничный и мудрый — таким предстает актер, которому удается создать не только «моментальные портреты» персонажей поэмы, но и образ самого Поэта.

Валентина Федорова
«Театральная жизнь»

ГЛЕБ ПОДГОРОДИНСКИЙ — ЧАЦКИЙ

Этот герой никогда не был среди ролей, которые мне хотелось играть. Он не был близок мне и прошел мимо меня, не вызвав положительных эмоций.

Глеб Подгородинский — Чацкий

Этот герой никогда не был среди ролей, которые мне хотелось играть. Он не был близок мне и прошел мимо меня, не вызвав положительных эмоций. Но когда я узнал, что «Горе от ума» будет ставить Сергей Женовач, то перечитал пьесу и увлекся. Когда же начались репетиции, я влюбился в эту роль. Знакомые и коллеги постоянно спрашивали меня: «Ну что, как? боишься? страшно?» Нет, такого чувства я не испытывал. Было огромное желание работать. И все-таки я не ожидал, что образ Чацкого окажется таким сложным. В какой-то момент, когда спектакль репетировался в целом, я начал пробуксовывать на одном месте, не в силах сдвинуться с мертвой точки. Меня охватила паника, казалось, что ничего не получится.
К счастью, с этими трудностями удалось справиться. Вначале я знакомился с тем, как играли «Горе от ума» у Мейерхольда, у Товстоногова, как играл Мочалов, но мне это ничего не дало. Я даже не пошел смотреть Олега Меньшикова в роли Чацкого, чтобы не сбиться, хотя Меньшиков мне очень нравится. Судя по старым рецензиям, Чацкого часто изображали революционером и декабристом. Для того времени это было объяснимо. Сегодня для меня главное в Чацком — его любовь к Софье. Из-за любви к ней он уехал на три года, потом понял, что жить без нее не может, и вернулся в Москву. Все его действия и поступки в этот день продиктованы его чувством к ней. Впервые я пересекся в работе с Юрием Мефодьевичем Соломиным и был поражен тем, как тактично он помогал нам, всегда подмечая, когда надо посоветовать и поддержать. Как мне кажется, «старики» Малого театра нас хорошо приняли, а это многое значит: ведь у каждого из них было свое «Горе от ума» и свой Чацкий. Эта пьеса для Малого театра знаковая. Начиная от Мочалова, наша постановка, если не ошибаюсь, восьмая по счету. Я испытываю чувство радости оттого, что в спектакле такой прекрасный актерский состав, что его поставил талантливый режиссер, и уже не представляю себя без этой роли.

«Афиша»

А тут со всех сторон слышу: как вырос мальчик, как стал лидировать в «Горе от ума». А мальчик-то, вежливее — молодой артист Глеб Подгородинский — больше всего встревожил меня своей робостью на премьере.

Однажды двадцать раз спустя…

Ведь говорила себе: если спектакль не понравился или не понравилось в нем что-то существенное — не поленись, посмотри еще раз... Но ленюсь. И коллеги, похоже, ленятся... А тут со всех сторон слышу: как вырос мальчик, как стал лидировать в «Горе от ума». А мальчик-то, вежливее — молодой артист Глеб Подгородинский — больше всего встревожил меня своей робостью на премьере. Вернее, не на премьере даже — на спектакле «для пап и мам». Пошла снова. И не пожалела. Потому что на тридцатом спектакле «Горе от ума» в Малом театре стало иным зрелищем. Я предполагала это и написала об этом в рецензии, так и не пошедшей в альманахе «Современная драматургия». Посему извиняюсь, но чуть-чуть себя процитирую.

- На сцене Малого театра в этом спектакле — семья: Соня, Саша, Алеша, Сережа, дядя Паша... И все, буквально все в спектакле Женовача, поставленном по хрестоматийной пьесе Грибоедова — по разным ее вариантам, — «работает», и абсолютно без натяжки — на эту семейную трактовку.
- Когда появился Юрий Соломин и заиграл с роскошным, упоительным блеском, то подумалось, что спектакль этот — не о Чацком — о Фамусове. Поклоны это подтвердили: Соломин на них выходил один и последним.
- Соломин играет вкусно, смачно, подробно и очень лихо. Он успевает везде — не только сыграть Фамусова — совершенно непривычного, но абсолютно логичного в этой трактовке, но и отыграть юных своих коллег Его реакции на то, что делают и говорят Софья, Чацкий, Лиза, Молчалин, добавляют их ролям пока еще недостающей живости. Пишу пока еще, потому что в таком партнерстве только и может вырасти артист.
- Фамусов в этой семье и в этом семейном спектакле заводила.
«Не надобно иного образца.
Когда в глазах пример отца».
Эти грибоедовские строчки можно поставить эпиграфом к той работе, которую сотворяет в спектакле Юрий Соломин, подавая пример партнерства и мастерства, лицедейства и самоотдачи юным своим коллегам...
- Бал сыгран с истинным великолепие». Малого театра, актерским великолепием. Сыгран звездами первой величины, у которых тоже предложено счастье учиться молодым...
И молодые — учатся. Тридцатый спектакль разительно не похож на первый.
Этот спектакль был уже не о Фамусове, но о Фамусове и Чацком или о Чацком и Фамусове — здесь от перемены мест слагаемых сумма двух первоклассных актерских работ не меняется.
А Глеб Подгородинский заиграл первоклассно.
На сцену Малого театра в обозримом прошлом резко врывался, проездом на Сенатскую, саркастический, ироничный, злой и страстный Чацкий — Никита Подгорный.
Влетал бесконечно влюбленный Чацкий — Ромео прелестного двадцатилетнего Валерия Бабятинского.
Шлепался к ногам Софьи смешливый, очень родной залу, в круглых очечках похожий на самого Грибоедова, Чацкий — Виталий Соломин.
Сегодня — Глеб Подгородинский словно объединил, сыграл разом все прошлые трактовки.
Сегодня в спектакль приходит очень юный, с меньшиковским обаянием, трогательный, живой, логичный и естественный каждым мгновением своей сценической жизни Чацкий.
В самом первом спектакле с ним на сцене появлялись неприкаянность и испуг. Сегодня — с ним приходит тепло. И понятна радость Лизы. И дяди Паши. И Сони, когда не задевает он ее Молчалина. И — радость зала. Которому этот Чацкий — родной. Не случайно в начале второго акта при его появлении в партере раздался громкий девичий вздох: «Ах, Чацкий!»
У него замечательные родственные связи со всем фамусовским семейством. Вот на кушетке он перебирает всех знакомых, а рядышком сидящая Софья поддакивает ему, озорно веселится — они одного поля ягоды, эти умницы, такие естественные и озорные в упоении воспоминаниями детства, в понимании друг друга...
Вот Фамусов отчаянно сетует на засилье всего французского.
А вот и Чацкий... Понятно, у кого рос в доме. Вот Чацкий говорит монолог прямо дяде Паше — он свой, поймет.
А вот обиду выплескивает в другом монологе — и зал понимает его состояние и сочувствует ему.
Подгородинский, как и Соломин, — играет замечательно подробно и при этом создает цельный образ... И большие монологи, и мельчайшие «a propos» у этого Чацкого — по делу, они спровоцированы и единственно возможны. Здесь и сейчас. Декламации нет вовсе. Есть слова, которые нужны Александру Андреевичу фатально.
Все в этом спектакле живут очень подробно и общаются очень точно. «Я тебе петельку, ты мне крючочек», как говаривала Ольга Осиповна Садовская. Это и есть мастерство Малого театра, которое осваивают молодые. Кто — как Глеб Подгородинский — стремительно, кто помедленнее.
Живее стала И.Леонова — Софья. А на финальном монологе Чацкого лицо юной актрисы заливают всамделишные слезы...
Вот ведь никогда не думала, что Грибоедов близок Чехову, у которого сумма трагедий равняется комедии.
Но Женовач выстроил комедию из разных семейных драм.
И молодые у него впервые чувствуют эти драмы — абсолютно личные — на вкус. И Чацкий. И Софья. И Молчалин — Александр Вершинин, суетливо избегающий драмы, а для него — трагедии: разрушения карьеры. Которую хорошенький мальчик строит как Глумов — через дам-с.
Один Скалозуб здесь безмятежно счастлив. Артист Виктор Низовой еще на первом спектакле дал надежду на состоятельность молодого поколения Малого. Он играет сочно и смешно этакого юного Лебедя — еще не генерала, но уже метящего в оные. В труппе появился хороший комик. А в Малом традиционно любят амплуа... — Низовой тогда был едва ли не единственным из молодых, кто приносил на сцену живость игры. На остальных было еще смотреть скучновато, и я нетерпеливо ждала появления Фамусова.
Сегодня — иначе. Но пока артисты естественнее говорят, чем слушают. Пока один Подгородинский живет, и всамделишно, каждое мгновение: другие, чтобы проиграть все общения, подхлопатывают-таки лицами.
А в общем — на тридцатом спектакле зрители стали аплодировать не только «старикам», но и молодым. Не только на уходы, но и на выходы.
Что дорогого стоит.

Светлана Овчинникова
«Театральная жизнь» №10

ГЛЕБ ПОДГОРОДИНСКИЙ: МЫ ИГРАЕМ ПЬЕСУ О ЛЮБВИ

Молодой артист исполнит роль Чацкого...

ГЛЕБ ПОДГОРОДИНСКИЙ: МЫ ИГРАЕМ ПЬЕСУ О ЛЮБВИ

Молодой артист исполнит роль Чацкого

- Глеб, как сейчас проходят репетиции?
- Когда я получил роль и перечитал пьесу, то сразу начал фантазировать, как я буду играть ту или другую сцену. А потом, с каждой репетицией, все яснее понимал, что ничего не знаю. Так бывает всегда: когда артист-новичок приходит из училища в театр, он думает, что все умеет. А начинает работать и осознает, что это далеко не так. У меня сейчас такой период: я как белый лист. Я читал, как раньше ставили эту пьесу в Малом театре, как решали ее Товстоногов, Мейерхольд. Но понял, что столкновение этих различных концепций мне ничего не дает, и решил полностью довериться режиссеру. Тем более, что режиссер Сергей Женовач мне очень нравится. Я еще раньше, в студенческие годы, смотрел многие из его спектаклей и думал: хорошо бы поработать у Женовача. Как идут репетиции? Мы берем ситуацию и пробуем различные варианты. Режиссер не определяет все заранее, он советует нам пробовать. И я знаю по опыту: должен быть какой-то толчок, чтобы роль «пошла».
- Чем вам близок ваш герой?
- Трудно сказать. Характер Чацкого, как и характер Гамлета, очень непросто обозначить несколькими словами. Молчалин или Скалозуб гораздо легче поддаются определениям. Каждый представляет Чацкого по-своему, и его роль можно играть по-разному. Конечно, мне близки его искренность, честность, его максимализм. Но, я думаю, самое главное, что он — человек любящий.
- Как вы считаете, что важнее для Чацкого — гражданский пафос или любовь?
- Конечно, любовь. Мне кажется, здесь нет гражданского пафоса…
- А как же знаменитые монологи — «А судьи кто?» и про французика из Бордо?
- Наверное, потому Чацкий произносит эти монологи, что любовь к Софье и сама ситуация заставляют его высказаться. Когда он видит, как Фамусов хлопочет вокруг Скалозуба, он не может смолчать… Мы долго думали, зачем Чацкий уезжал за границу и почему вернулся. И поняли — он уехал от любви. Он и Софья — умные люди и волевые личности. Кто-то из них должен был лидировать, а они оба сильные. И Чацкий решил выкинуть любовь из сердца, поехал за границу, воевал, общался с разными женщинами, состоял в каких-то кружках, был связан с министрами, мог бы сделать карьеру, но понял, что все это — ерунда. А главное — это любовь. И приехал к ней, потому что не мог иначе.
- А какой эпизод в пьесе вы считаете ключевым для раскрытия образа Чацкого?
- Мы как-то встретились с Меньшиковым, и он сказал мне, что для него ключевым моментом является реплика «Так этим вымыслом я вам еще обязан?» А я еще не готов ответить на этот вопрос. Могу только предположить, что самым главным для меня будет финальный монолог, в котором Чацкий понимает, что его обманули.

Беседу вела Ольга Буткова. 2000г.

Недавно, побывав в Москве, она поставила с молодым актером Малого театра Глебом ПОДГОРОДИНСКИМ моноспектакль «Руслан и Людмила» (его можно увидеть на разных сценических площадках, а недавно он был показан на канале «Культура»).

С улыбкой поэта

Имя Вероники КОСЕНКОВОЙ (она зовет себя Никой — греческой богиней победы) — заслуженного деятеля искусств, актрисы, режиссера, педагога — широко известно в театральных кругах. Она окружила себя учениками, создала свой театр, ставит редко идущие пьесы, а также свои поэтические композиции не только в Москве, но и во Франции, где почти постоянно живет, даже в столице Марокко, где она открыла африканцам поэтический мир Пушкина.
Пушкин в последние годы — ее жизнь, наваждение, ему отданы все помыслы, творческие искания. Недавно, побывав в Москве, она поставила с молодым актером Малого театра Глебом ПОДГОРОДИНСКИМ моноспектакль «Руслан и Людмила» (его можно увидеть на разных сценических площадках, а недавно он был показан на канале «Культура»). Это неожиданная, свежая, оригинальная трактовка хрестоматийного произведения. Я не случайно начал с упоминания режиссера — именно она создала, определила сценический образ, атмосферу звучания поэмы, раскрыла нюансы стиха, которые воплощает молодой актер.
Глеб Подгородинский одарен подкупающим обаянием, искренностью, почти детской непосредственностью. Он появляется на сцене в цилиндре, фраке, кружевной манишке, с белым шарфом, изящной тростью. Все это помогает обрисовке образа.
С детства знакомая поэма воспринимается через улыбку, мягкую иронию, даже озорство, через доверительное общение со зрителями. Отработана каждая деталь, каждая интонация, обыгрываются паузы — улыбки, неизменно вызывающие реакции зала.

Николай ПУТИНЦЕВ

Глебу Подгородинскому повезло. С первого же своего сезона в Малом театре, куда он был принят после окончания Щепкинского училища, его профессиональная жизнь заладилась.

Соблазнит ли Гамлета «сникерс»?

Глебу Подгородинскому повезло. С первого же своего сезона в Малом театре, куда он был принят после окончания Щепкинского училища, его профессиональная жизнь заладилась. Он сыграл одну из главных ролей — Леона в премьер-ном спектакле по пьесе Бомарше «Преступная мать, или Второй Тартюф», Что бывает коварнее, чем характер положительного, так называемого «голубого» героя классической пьесы? Только сила молодости, обаяние, искренность и свежесть чувств помогают избежать расхожести штампов. Но велик соблазн ими и ограничиться. В данном случае было подключено еще кое-что, без чего, на мой взгляд, актерская судьба вообще не может состояться, вне зависимости от дарованных природой способностей.
Глеб умеет работать. Это я уже могу сказать определенно: он — ученик нашей школы, и я четыре года наблюдал за ним. Этот мальчик относится к профессии с теми необходимыми серьезностью и готовностью отдавать себя делу, которые позволяют мне верить, что успех его первой профессиональной работы не случаен. Я человек опытный, и мне зачастую достаточно видеть, как молодой артист ходит по театру, с каким выражением лица, чтобы понять, кто будет играть Гамлета, а кто — «сникерсы» рекламировать. Сейчас такое время, что реклама «сникерсов» выглядит заманчивей, во всяком случае это выгоднее...
Да, время сейчас не лучшее, не золотое, провокационное, я бы сказал. Слишком много искусов, возможностей заработать дешевую популярность. И все это подталкивает к своего рода амикошонству с искусством. Этакому панибратству. Так вот Глеб Подгородинский с Театром на «Вы». В этом я уверен, и эта уверенность дает мне возможность, не боясь некоторой преждевременности, посчитать его артистом с будущим. И пожелать ему всего самого лучшего в этом трудном и сложном мире, в котором есть место и доброму, и дурному, и победам, и поражениям, и несправедливостям. В этом ужасном и прекрасном мире театра!

Юрий СОЛОМИН,
художественный руководитель Малого театра.
«Вечерняя Москва» 1994 год.