12.12.2005
18.11.2005
Подробнее
ВАСИЛИЙ ЛИВАНОВ: «РОЛИ — ОНИ КАК ДЕТИ»
ВАСИЛИЙ ЛИВАНОВ: «РОЛИ — ОНИ КАК ДЕТИ»
Доктор Ватсон и Шерлок Холмс – это неразрывная пара в мировой литературе, как, скажем, Дон Кихот и Санчо Панса или три мушкетера. Один без другого не воспринимается. Так случилось и у нас с Виталием. Виталий был верный друг, редкостный человек, который во всем стремился к совершенству и очень остро чувствовал свое призвание...
Доктор Ватсон и Шерлок Холмс – это неразрывная пара в мировой литературе, как, скажем, Дон Кихот и Санчо Панса или три мушкетера. Один без другого не воспринимается. Так случилось и у нас с Виталием. Виталий был верный друг, редкостный человек, который во всем стремился к совершенству и очень остро чувствовал свое призвание...
ВАСИЛИЙ ЛИВАНОВ: «РОЛИ — ОНИ КАК ДЕТИ»
Для Василия Ливанова этот год – юбилейный. Шерлоку Холмсу, Крокодилу Гене и Карлсону на всех исполнилось семьдесят лет.
Но возраст не сказывается на настроении Василия Борисовича. Он полон творческих планов и оптимизма. О себе и любимых работах артист рассказал нашему корреспонденту.
—Василий Борисович, какая из ролей у вас самая любимая?
—Роли – они как дети. Всех их любишь, и каждого – по-своему.
— Но все же был Шерлок Холмс…
— Что касается Шерлока Холмса, то это… Вообще, актер проверяется в классике. Он, к примеру, может успешно играть в современной драматургии, отлично справляясь со «злободневностью» сюжета. Ему все аплодируют! Но его профессионализм все равно должен пройти испытание классикой.
— Имеет ли смысл играть Шерлока Холмса сегодня?
— Актуален ли Шерлок Холмс в наши дни? Разумеется, раз он прожил больше века. И сейчас живет и будет жить. Гениальность Конана Дойля в том, что он угадал саму фигуру Шерлока. Это человек, который способен испытать боль за другого, который приходит на помощь тем, кто терпит бедствие. Бескорыстно! А такая личность в любое время и в любом обществе людям нужна.
— Дружили ли вы с Виталием Соломиным в жизни?
— Доктор Ватсон и Шерлок Холмс – это неразрывная пара в мировой литературе, как, скажем, Дон Кихот и Санчо Панса или три мушкетера. Один без другого не воспринимается. Так случилось и у нас с Виталием. Виталий был верный друг, редкостный человек, который во всем стремился к совершенству и очень остро чувствовал свое призвание.
Друзей приобретать очень трудно, особенно с годами. Но случилось так, что Виталий стал одним из самых близких моих друзей. Дружили наши жены, дружили наши дети. Мы дружили семьями. Общаемся с его близкими и сейчас…
— Не жалеете, что сериал и ваше конандойлевское партнерство оборвались «на взлете»?
— Все правильно. Мы с Виталием сыграли все этапы человеческих отношений. Прошли через знакомство наших героев, через их (наше) взаимное недоверие, дружеское сближение, совместное преодоление опасностей, потом через женитьбу Ватсона и через разлуку.
Что было еще играть? Так что все остановилось в нужный момент. Киноистория себя исчерпала. Мы с Виталием даже были против последних двух серий «Шерлок Холмс в двадцатом веке». Но Масленников нас все же уговорил. Сказал, что это нужно, чтобы достойно завершить фильм, что у нас есть долг перед зрителем и т.д. Мы с Виталием поставили условие изменить некоторые сцены, написанные Масленниковым.
— Правда ли, что вас признали лучшим Шерлоком Холмсом в мире?
— Действительно, Международное общество Конан Дойля признало меня лучшим Шерлоком Холмсом. Они специально приезжали в Москву, чтобы вручить мне награду – их специальный диплом. В составе «поздравительной» делегации были англичане, немцы, японцы… Поскольку организация международная, то, наверное, можно сказать, что моего Шерлока признали во всем мире. Но самое главное, что это признали сами англичане. Даже английская пресса писала, что мы с Виталием вернули им их национальных героев.
За рубежом, особенно в Англии и США, был выхолощен их характер, характер их отношений. Там давно была потеряна та самая «душа», которая лежит в основе хорошей актерской игры и которую бережно хранит русская школа – школа Станиславского.
— Расскажите, пожалуйста, чем знаменателен для вас этот год.
— Этот год у меня юбилейный. 70 лет мне, 50 – моей творческой деятельности. И 40 лет как я профессиональный литератор.
В 65-м году была первая публикация моих сказок, а предисловие к ней написал Лев Кассиль.
В литературу меня благословил Самуил Яковлевич Маршак. Я уже сорок лет в Союзе писателей. Пьеса «Мой любимый клоун» шла в Малом театре, потом у меня был свой театр «Детектив».
Сейчас в издательстве «Московия» выходит мой трехтомник. Надеюсь, что в ноябре книга появится на прилавках.
— Вы пишете что-то в данный момент?
— Я много работаю для периодики. В своих статьях защищаю театр от уничтожения русской культурной традиции.
Я всегда что-то пишу. Не могу без этого.
Беседовала Елена Арбузова
«Черноморская здравница», 16.11.2005
ОБСУДИТЬ СТАТЬЮ В АНТРАКТЕ
Для Василия Ливанова этот год – юбилейный. Шерлоку Холмсу, Крокодилу Гене и Карлсону на всех исполнилось семьдесят лет.
Но возраст не сказывается на настроении Василия Борисовича. Он полон творческих планов и оптимизма. О себе и любимых работах артист рассказал нашему корреспонденту.
—Василий Борисович, какая из ролей у вас самая любимая?
—Роли – они как дети. Всех их любишь, и каждого – по-своему.
— Но все же был Шерлок Холмс…
— Что касается Шерлока Холмса, то это… Вообще, актер проверяется в классике. Он, к примеру, может успешно играть в современной драматургии, отлично справляясь со «злободневностью» сюжета. Ему все аплодируют! Но его профессионализм все равно должен пройти испытание классикой.
— Имеет ли смысл играть Шерлока Холмса сегодня?
— Актуален ли Шерлок Холмс в наши дни? Разумеется, раз он прожил больше века. И сейчас живет и будет жить. Гениальность Конана Дойля в том, что он угадал саму фигуру Шерлока. Это человек, который способен испытать боль за другого, который приходит на помощь тем, кто терпит бедствие. Бескорыстно! А такая личность в любое время и в любом обществе людям нужна.
— Дружили ли вы с Виталием Соломиным в жизни?
— Доктор Ватсон и Шерлок Холмс – это неразрывная пара в мировой литературе, как, скажем, Дон Кихот и Санчо Панса или три мушкетера. Один без другого не воспринимается. Так случилось и у нас с Виталием. Виталий был верный друг, редкостный человек, который во всем стремился к совершенству и очень остро чувствовал свое призвание.
Друзей приобретать очень трудно, особенно с годами. Но случилось так, что Виталий стал одним из самых близких моих друзей. Дружили наши жены, дружили наши дети. Мы дружили семьями. Общаемся с его близкими и сейчас…
— Не жалеете, что сериал и ваше конандойлевское партнерство оборвались «на взлете»?
— Все правильно. Мы с Виталием сыграли все этапы человеческих отношений. Прошли через знакомство наших героев, через их (наше) взаимное недоверие, дружеское сближение, совместное преодоление опасностей, потом через женитьбу Ватсона и через разлуку.
Что было еще играть? Так что все остановилось в нужный момент. Киноистория себя исчерпала. Мы с Виталием даже были против последних двух серий «Шерлок Холмс в двадцатом веке». Но Масленников нас все же уговорил. Сказал, что это нужно, чтобы достойно завершить фильм, что у нас есть долг перед зрителем и т.д. Мы с Виталием поставили условие изменить некоторые сцены, написанные Масленниковым.
— Правда ли, что вас признали лучшим Шерлоком Холмсом в мире?
— Действительно, Международное общество Конан Дойля признало меня лучшим Шерлоком Холмсом. Они специально приезжали в Москву, чтобы вручить мне награду – их специальный диплом. В составе «поздравительной» делегации были англичане, немцы, японцы… Поскольку организация международная, то, наверное, можно сказать, что моего Шерлока признали во всем мире. Но самое главное, что это признали сами англичане. Даже английская пресса писала, что мы с Виталием вернули им их национальных героев.
За рубежом, особенно в Англии и США, был выхолощен их характер, характер их отношений. Там давно была потеряна та самая «душа», которая лежит в основе хорошей актерской игры и которую бережно хранит русская школа – школа Станиславского.
— Расскажите, пожалуйста, чем знаменателен для вас этот год.
— Этот год у меня юбилейный. 70 лет мне, 50 – моей творческой деятельности. И 40 лет как я профессиональный литератор.
В 65-м году была первая публикация моих сказок, а предисловие к ней написал Лев Кассиль.
В литературу меня благословил Самуил Яковлевич Маршак. Я уже сорок лет в Союзе писателей. Пьеса «Мой любимый клоун» шла в Малом театре, потом у меня был свой театр «Детектив».
Сейчас в издательстве «Московия» выходит мой трехтомник. Надеюсь, что в ноябре книга появится на прилавках.
— Вы пишете что-то в данный момент?
— Я много работаю для периодики. В своих статьях защищаю театр от уничтожения русской культурной традиции.
Я всегда что-то пишу. Не могу без этого.
Беседовала Елена Арбузова
«Черноморская здравница», 16.11.2005
ОБСУДИТЬ СТАТЬЮ В АНТРАКТЕ
22.06.2005
Подробнее
В ТЕНИ ИСПОЛИНА
В ТЕНИ ИСПОЛИНА
«Иванов» в Малом театре
Не зря артист назван Виталием – vita значит «жизнь». Вот и его Иванов, постоянно стенающий о своей усталости и бессилии, необыкновенно витален, энергичен, лукав. В нем на редкость много силы, опровергающей все его слова...
«Иванов» в Малом театре
Не зря артист назван Виталием – vita значит «жизнь». Вот и его Иванов, постоянно стенающий о своей усталости и бессилии, необыкновенно витален, энергичен, лукав. В нем на редкость много силы, опровергающей все его слова...
В ТЕНИ ИСПОЛИНА
«Иванов» в Малом театре
Малый, с достоинством хранящий свои традиции, переживал разные времена. Не углубляясь в анналы истории, можно вспомнить последние лет десять. И речь пойдет не о преданных поклонниках, которые всегда были верны театру, а о людях, «создающих» мнение. Считалось чуть ли не дурным тоном ходить в Малый, а если пошел, то хорошо писать о нем. По прошествии времени, когда артисты многих театров столицы разучились ясно говорить, правильно двигаться по сцене, которую, в свою очередь, заполонила «чернуха», оказалось, что в Малом сохранена высокая сценическая культура, ощущаемая даже в старых спектаклях, а труппа выгодно выделяется на общем фоне. Афиша театра не содержит, быть может, эпатирующих названий, но привлекает своей строгостью и приверженностью классике. Тут есть, конечно, с чем поспорить: все равно нужна современная пьеса, как ни рассматривай нынешнюю жизнь через давно известные произведения, но уважать театр за верность своим идеалам можно.
Виталий Соломин, давно служащий в Малом театре, зная возможности его труппы, выбрал раннюю пьесу Чехова «Иванов», справедливо разглядев в главном герое вполне современного человека, уставшего и измученного жизнью. Начало ХХI века внешне не слишком похоже на конец ХIХ, да вот человек совсем не переменился, его душевные тяготы остались прежними.
Когда раскрывается занавес, на сцене полумрак, в котором виднеется огромное неохватное дерево с широко раскинутыми, запутавшимися ветвями. При свете видишь строго задрапированные занавеси, отгораживающие небольшое пространство, а крона оказывается тюлем, раскрашенным резкими мазками, такими, какими изображают порыв ветра или стремительность полета птицы. Этот силуэт почти реликтового исполина будет неизменен почти весь спектакль, но ни разу не возникнет ощущения однообразия и статичности.
Вот в действии, происходящем в тени его кроны, такие моменты возникнут, но будут недолгими. А второй акт вообще пройдет под аплодисменты, которыми зрители точно отделят одну сцену от другой. Каждая роль придумана и сыграна так, что хочется в подробностях описывать исполнителя, припоминая все мелочи (пожалуй, лишь статуарные группы массовки в сцене у Лебедевых вызывают некоторое недоумение). Отдельной статьи достоин Юрий Каюров: его граф Шабельский, бедный приживала, элегантно игнорирует свое незавидное положение. Блистательна скопидомка Зюзюшка Евгении Глушенко, трясущаяся над каждой копейкой, жалеющая гостям «кружовенного» варенья, медленно засахаривающегося в кладовой. Жалок и смешон своей помешанностью на игре акцизный Косых Владимира Дубровского, донимающий всех рассказами о карточных неудачах. Невероятна вездесущая старуха Татьяны Панковой.
Соломин умело использует недюжинные дарования артистов. Однако иногда ловишь себя на мысли, не Островский ли разыгрывается на сцене. Впрочем, возмущения или несогласия эта мысль не вызывает. Наоборот, начинаешь с иным чувством вслушиваться в слова пьесы, законченной Чеховым на следующий год после кончины «замоскворецкого жителя».
Но один вопрос, увы, остается – это сам Соломин в заглавной роли. Не зря артист назван Виталием – vita значит «жизнь». Вот и его Иванов, постоянно стенающий о своей усталости и бессилии, необыкновенно витален, энергичен, лукав. В нем на редкость много силы, опровергающей все его слова. Наверно, поэтому он и нравится женщинам. Хотя к концу спектакля актеру и режиссеру в одном лице все-таки удается добиться нужного настроения, когда буквально осязаешь плотность пространства, давящего на героя. И его последний выстрел, прозвучавший где-то далеко, не на глазах собравшихся, если не принимаешь, то понимаешь его неизбежность. И вот тут, в самые важные минуты для спектакля, режиссеру неожиданно изменяет слух. Почему, отчего, зачем? Медленно и «обреченно» падает тюль, закрывая пустеющую сцену: потрясенных выстрелом свидетелей «поглощает» круг, вывозя наверх… распростертое тело Иванова, словно всплывающий труп утопленника. Такая школьная наглядность, к великому сожалению, смешна и неуместна. Так же как невозможна фальшивая нота в последнем аккорде прекрасно сыгранной симфонии.
Татьяна РЫБАКИНА
«Литературная газета», №47 (5857) 21 — 27 ноября 2001 года
«Иванов» в Малом театре
Малый, с достоинством хранящий свои традиции, переживал разные времена. Не углубляясь в анналы истории, можно вспомнить последние лет десять. И речь пойдет не о преданных поклонниках, которые всегда были верны театру, а о людях, «создающих» мнение. Считалось чуть ли не дурным тоном ходить в Малый, а если пошел, то хорошо писать о нем. По прошествии времени, когда артисты многих театров столицы разучились ясно говорить, правильно двигаться по сцене, которую, в свою очередь, заполонила «чернуха», оказалось, что в Малом сохранена высокая сценическая культура, ощущаемая даже в старых спектаклях, а труппа выгодно выделяется на общем фоне. Афиша театра не содержит, быть может, эпатирующих названий, но привлекает своей строгостью и приверженностью классике. Тут есть, конечно, с чем поспорить: все равно нужна современная пьеса, как ни рассматривай нынешнюю жизнь через давно известные произведения, но уважать театр за верность своим идеалам можно.
Виталий Соломин, давно служащий в Малом театре, зная возможности его труппы, выбрал раннюю пьесу Чехова «Иванов», справедливо разглядев в главном герое вполне современного человека, уставшего и измученного жизнью. Начало ХХI века внешне не слишком похоже на конец ХIХ, да вот человек совсем не переменился, его душевные тяготы остались прежними.
Когда раскрывается занавес, на сцене полумрак, в котором виднеется огромное неохватное дерево с широко раскинутыми, запутавшимися ветвями. При свете видишь строго задрапированные занавеси, отгораживающие небольшое пространство, а крона оказывается тюлем, раскрашенным резкими мазками, такими, какими изображают порыв ветра или стремительность полета птицы. Этот силуэт почти реликтового исполина будет неизменен почти весь спектакль, но ни разу не возникнет ощущения однообразия и статичности.
Вот в действии, происходящем в тени его кроны, такие моменты возникнут, но будут недолгими. А второй акт вообще пройдет под аплодисменты, которыми зрители точно отделят одну сцену от другой. Каждая роль придумана и сыграна так, что хочется в подробностях описывать исполнителя, припоминая все мелочи (пожалуй, лишь статуарные группы массовки в сцене у Лебедевых вызывают некоторое недоумение). Отдельной статьи достоин Юрий Каюров: его граф Шабельский, бедный приживала, элегантно игнорирует свое незавидное положение. Блистательна скопидомка Зюзюшка Евгении Глушенко, трясущаяся над каждой копейкой, жалеющая гостям «кружовенного» варенья, медленно засахаривающегося в кладовой. Жалок и смешон своей помешанностью на игре акцизный Косых Владимира Дубровского, донимающий всех рассказами о карточных неудачах. Невероятна вездесущая старуха Татьяны Панковой.
Соломин умело использует недюжинные дарования артистов. Однако иногда ловишь себя на мысли, не Островский ли разыгрывается на сцене. Впрочем, возмущения или несогласия эта мысль не вызывает. Наоборот, начинаешь с иным чувством вслушиваться в слова пьесы, законченной Чеховым на следующий год после кончины «замоскворецкого жителя».
Но один вопрос, увы, остается – это сам Соломин в заглавной роли. Не зря артист назван Виталием – vita значит «жизнь». Вот и его Иванов, постоянно стенающий о своей усталости и бессилии, необыкновенно витален, энергичен, лукав. В нем на редкость много силы, опровергающей все его слова. Наверно, поэтому он и нравится женщинам. Хотя к концу спектакля актеру и режиссеру в одном лице все-таки удается добиться нужного настроения, когда буквально осязаешь плотность пространства, давящего на героя. И его последний выстрел, прозвучавший где-то далеко, не на глазах собравшихся, если не принимаешь, то понимаешь его неизбежность. И вот тут, в самые важные минуты для спектакля, режиссеру неожиданно изменяет слух. Почему, отчего, зачем? Медленно и «обреченно» падает тюль, закрывая пустеющую сцену: потрясенных выстрелом свидетелей «поглощает» круг, вывозя наверх… распростертое тело Иванова, словно всплывающий труп утопленника. Такая школьная наглядность, к великому сожалению, смешна и неуместна. Так же как невозможна фальшивая нота в последнем аккорде прекрасно сыгранной симфонии.
Татьяна РЫБАКИНА
«Литературная газета», №47 (5857) 21 — 27 ноября 2001 года
23.02.2005
Подробнее
23 февраля
в 16.40 на телеканале «Культура» смотрите фильм-спектакль Государственного академического Малого театра «Свадьба Кречинского» А.Колкера (по мотивам А.В.Сухово-Кобылина) в постановке народного артиста России В.М.Соломина.
Приятного вам просмотра!
Приятного вам просмотра!
01.06.2004
Подробнее
ВИТАЛИЙ СОЛОМИН. ТРИ ЛЮБВИ.
АРТИСТ МАЛОГО ТЕАТРА
Сначала хотела ответить Леониду Хейфецу про режиссуру Соломина.
Сначала хотела ответить Леониду Хейфецу про режиссуру Соломина.
ВИТАЛИЙ СОЛОМИН. ТРИ ЛЮБВИ.
АРТИСТ МАЛОГО ТЕАТРА
Сначала хотела ответить Леониду Хейфецу про режиссуру Соломина. Но это будет позже: надо же хотя бы приблизительно соблюдать хронологию...
А вот эту главу дам сейчас. Она необходима, хоть и путает все авторские планы...
Никакого открытия я не сделаю, сказав, что главный инструмент актера — его собственные нервы. И по ним все время бьют. Случайно и намеренно. Наотмашь и с оттяжкой.
Читая Виталины дневники, с трудом «осваивая» его трижды «врачебный» почерк, я, похоже, надломилась: очень больно было...
Он казался — только казался — человеком закрытым, самодостаточным и довольным судьбой... Он таким способом охранял свою «бескожесть», свои оголенные нервы. Такая гипертония, как была у него, не возникает на пустом месте, у комфортно расположившихся в жизни людей. В «Аварии» Дюрренматта есть пророческие слова о том, что никто не умирает сам — всех к этому подталкивают окружающие...
В дневниках, не рассчитанных на посторонних, писавшихся, как сам Виталий говорил в пилоте так и не состоявшейся его авторской телепередачи, «без внутренней цензуры», он признается себе:
«Судьба человека — это нрав его». Мне не хватает авантюризма, нахальства, риска...»
Но — главное, о чем и пойдет речь сейчас:
«Я хочу именно в Малом театре делать спектакль, я его суть, я его продолжение, это также и мой театр, и мой смысл жизни».
Он любил Малый. Одновременно трезво — и безрассудно. В любом другом месте актер такого ранга не ждал бы достойной его роли по три-четыре года, режиссер такого дара не поставил бы только пять спектаклей... Человек такой ранимости — а иным большой артист и не может быть — не написал бы с горечью:
Из дневника Виталия
«Я, очевидно, прихожу в то время, когда мало лиц в театре, — часа в 3, в 4, и у меня всякий раз возникает ощущение, что меня выжимают из этого пространства, с которым я связан тридцатью с лишним лет работы. Мучительных и радостных.
В основном мы побеждаем, и театр был полон зрителей: «Не все коту масленица», «Летние прогулки», «Горе от ума», «Заговор Фиеско в Генуе», «Живой труп», «Мой любимый клоун», «Ревизор», «Мамуре», «Дикарка», «Дядя Ваня», «Свадьба Кречинского».
Большая часть ролей была сыграна при руководстве М.И.Царева. Мы были в сложных отношениях, «Живой труп» я играл без его согласия, но играл. Была отвратительная статья в «Правде» — сына редактора книги Царева. Это все можно понять. Но спектакль шел.
После показа «Фиеско» он вошел и обнял меня ничего не говоря; но долго мы стояли, обнявшись и он только похлопывал меня по спине.
Я знаю, что до этого он был против моего назначения на роль Фиеско, все решила настойчивость Хейфеца.
Это можно понять, и тем более важно было признание.
За последние спектакли «Дикарка», «Дядя Ваня», «Кречинский» не только не поздравил (Кто? Об этом у Виталия ни слова. — Авт.), но даже не был на банкетах, которые я устраивал для всех работников театра.
Меня нет.
Но я есть.
И я хочу это заявить».
Как все сложно. И грустно.
Но эти слова — «Меня нет. Но я есть» — мог бы повторить вслед за ведущим своим актером и сам Малый театр.
Министр культуры замечательно тусовался на юбилее очень и мною любимого мхатовца Станислава Любшина. Который, кстати, выученик школы Малого театра — Щепкинского училища. Но г-на Швыдкого не было на юбилеях ни Элины Быстрицкой, ни Татьяны Панковой, ни Василия Бочкарева, ни Виталия Соломина.
Некогда? А на участие в многочисленных телепроектах находится время? Или «Малый театр есть. Но его нет»?
Малый, как и любой другой театр, можно любить или не любить, но это привилегия зрителей и критиков, а не министра культуры. Императорский Малый — то национальное достояние, которое он, именно он, обязан холить и лелеять. Ему за это деньги платят... За любовь и уважение к артистам в том числе.
А министр словно не знает, как они ранимы не только сказанным словом, но и несказанным.
А публика... Она сделала свой выбор. На тех спектаклях, которые перечисляет в дневнике Виталий, зал всегда был полон.
Помню, на «Свадьбе Кречинского», где народ разве только на люстре не висел, оказался французский профессор, который ежеминутно оборачивался к залу, оттопыривал большие пальцы рук, потрясал ими и кричал: «Браво!» Этим, впрочем, изрядно мешая актерам. И вдруг Соломин, не выходя из образа, прямо назойливому своей восторженностью зрителю крикнул: «Браво! Ура!»
Подобный актерский класс я наблюдала до того лишь однажды. Тоже в Малом. Когда царю Федору — Смоктуновскому с галерки крикнули: «Громче!» И он послал текст с оглушающей мощью прямо на третий ярус, словно спрашивая: «Достаточно?» Причем тоже не выходя из образа. Зал взорвался аплодисментами....
В истории Малого было много увлекательнейших сюжетов, связанных с его великими мастерами, о которых Виталий нежно писал в дневнике.
Недавно прошла по первому каналу очередная передача «Чтобы помнили»... Она была посвящена Юрию Николаевичу Васильеву, другу Соломина удивительному артисту Малого. В ней показали фрагмент из «Летних прогулок», и я еще раз удивилась замечательной энергетике и блистательному исполнению этого спектакля... В ней же был прочитан фрагмент дневника Соломина. О Юре. Рассказ — или, скорее, эссе — так и называется: «Юра Васильев».
«Он очень душевный человек. Мягкий, уютный, интеллигентный. С ним хорошо было у пивного ларька осенью болтать о важном и неважном. Когда не было квартиры и мы жили с женой в гостинице, он приходил к нам, и за окном сразу появлялись хлопья снега, и в комнате становилось уютно и спокойно.
Беседовали.
Он первый поверил в меня — режиссера. Я делал внеплановый спектакль по рассказам Альберто Моравиа. Юра репетировал главные мужские роли. Их было несколько. Работа шла во внеурочное время, а это всегда создает определенные трудности. Из-за Юры никогда не было отмен, перемен — никогда не было ненужных сложностей. Спектакль не выпустили — и его дружеская поддержка, понимание значительно смягчили драматизм ситуации.
А вообще я его звал Вася, а он меня Рыжим, но это не было панибратство, это было скорее выражение нежности.
В театре ко мне редко кто заходит поздравить с премьерой. В театре Моссовета зашли только двое — Бортников и Кузьменков. На гастролях зашел в номер Марков. В Малом один из немногих был Вася. Он всегда был искренен, и я ему верил. Он говорил «старичок» и обнимал. Остальные слова уже были не важны.
У кого-то я услышал: «Талант должен быть тихим», — мне это понравилось. Васин талант был тихим, при всей его яркой мужской красоте.
Я сейчас подумал, что никогда не читал, не видел и не слышал интервью с ним.
Юру многие любили. Женщины как красивого мужчину. Мужчины как верного друга. Он никогда не пользовался этой любовью. Как Федор Протасов...»
Я снова отсматриваю пленки... Случайные, плохо заснятые, несмонтированные. Уже закрадывается мысль: да зачем они мне? Есть разговоры с Виталием, его дневники, его друзья с их впечатлениями, с их болью... Действительно, ну к чему мне эта телесамодеятельность?
Теперь даже страшно представить, что было бы, выключи я тогда картинку... На экране вдруг посреди спектакля — крупный план Виталия. Он переспрашивает кого-то:
— Что для меня Малый театр?
И отвечает:
— Для меня это хорошее похоронное бюро. Которое готовит тебя всю жизнь к этому акту. А в конце торжественно и очень красиво хоронит. За счет театра. Поскольку у актеров денег нет. Вы же правду хотите услышать, а не вранье? Вот это правда.
А дальше дает, как всегда, эксклюзивные ответы на пропасть стандартных вопросов.
— Стены здесь на самом деле родные. Я не верю в мистику, но здесь многолетнее, многодесятилетнее существование актеров и зрителей — на этом самом месте. Что дает такую плотность творческой атмосферы: ни в каком другом театре я этого не чувствую. Особенно, когда в разных Дворцах культуры приходится играть...
Здесь особая, может быть, самая ценная — эта намоленность людьми на сцене. И собранная реакция зрительного зала...
Этот театр странный какой-то.
Шел здесь один спектакль — не знаю, он, наверное, не заснят, — его поставил Бабочкин. И такие артисты играли! Роек, Бабочкин с Царевым — они по очереди играли Иванова, Шатрова, Жаров, Никита Подгорный, Светловидов...
Наверное, прошло больше двадцати лет — а я его помню: каждую интонацию, каждый момент, даже ощущаю те мурашки, что бегали по спине...
Такие моменты в Малом театре были. И я их застал.
Я застал Пашенную, которая играла в не очень хорошей пьесе «Остров Афродиты». И когда начинала произносить монолог после гибели сына и шла с этим монологом на зрительный зал... Я много раз эту сцену смотрел, так что потом уже смог контролировать себя и наблюдать за зрителями: все приподнимались с кресел. Я не знаю, как она это проделывала, но ощущал такое потрясение! Которое редко можно в театре увидеть.
Видел такой момент и когда Ильинский играл в «Вишневом саде» Фирса...
Как он умирал! Ложился и, ничего не делая, не подавая никаких знаков, что он умер... Но все, весь зрительный зал в одну секунду понимал — умер. Это все равно как «Пьета»: из одного куска мрамора, но Мария живая, а тело Иисуса Христа мертвое...
То же ощущение было, когда он играл смерть в «Возвращении на круги своя». Там режиссер придумал прием — суживание на артисте луча. До полного угасания. Но сам процесс... Вот он умел это играть, сам процесс умирания. И это было очень по Толстому — а он играл в спектакле Толстого.
Толстой говорил, что смерть — она длительный процесс.
В «Смерти Ивана Ильича», помните? Не дословно, но смысл точный: последнее, что Иван Ильич слышал, как забивают гвозди в гроб...
В «Иванове» Роек... Там в конце первого акта Сарра спрашивает: «Доктор, а дети у вас есть?» Это когда она умирает, а Иванов ушел, граф сбежал — они одни с доктором остались. И вдруг такая тоска и чувство этой одинокой смерти...
На сцене были сделаны такая романтическая усадьба и анфилада. И она вдаль идет, в сад и, стоя спиной в глубине сцены, произносит своим необыкновенным голосом: «Доктор, а дети у вас есть?» И так это действовало, такое вызывало потрясение...
Солженицын писал в романе: «Серебристый голос Роек...»
Так что иногда в Малом театре были потрясения.
Соломин часто и в своем дневнике писал о том или ином мастере. О Гоголевой:
«Гоголева — удивительно живой человек. Работоспособностью и желанием достигла настоящей очевидно поразительной работы в «Мамуре»...»
Об Ильинском:
«Как я благодарен Ильинскому за то, как он откликнулся на мое приглашение прийти на «Живой труп». Он отменил съемки на телевидении... Затем в короткой беседе в антракте спектакля «На круги своя», не разбирая «Живой труп», сказал: это искусство, он взволнован этим...»
Но вот на что обратила внимание, стенографируя интервью телевидению: Виталий все время говорил о сценах смерти.
Почему он так часто о ней думал и говорил?
Вот и в дневнике...
«Сегодня с трудом встал, не хотелось просыпаться. Подкрадывается мысль: жить не хочется. Отдавливаю в глубину, вниз, в темноту. Там надо чем-то прижать и дождаться, чтобы затихло...»
Целая глава в книге может быть посвящена смерти...
Страшно.
А интервью на пленке — горькое:
— Чего вы ждете от будущего?
— От будущего? Как и вы — ничего хорошего я не жду в ближайшие годы. Да и в отдаленные тоже.
— Что хотите пожелать? г
— Пожелать, чтоб жили мы все. А то, как у меня, тридцать пять лет проработал, сыграл семь-восемь ролей всего. У меня пятилетние перерывы все время. И так у очень многих происходит.
Я потому придумываю всякие веселящие моменты. Вот весною устроил Новый год. В филиале взял и для всех поставил елку. Номера были. Застолье. Очень весело. Как в какие-то хорошие времена, когда актеры радуются, что играют друг для друга... Оказывается, они очень много умеют и талантливые — недаром в этом деле болтаются...
Вот я и вам бы пожелал, чтобы мы жили, кислород чувствовали, делали свое дело.
Достаточно получали, чтобы не умереть с голоду.
Этого нам хватит, чтобы жить...
Виталий много страдал, очень обостренно воспринимая различные сюжеты своей судьбы. Бывало даже так. Казалось бы — мелочь... Но вспомним об актерских нервах...
Из дневника Соломина
«29-го вечером ждал звонка из группы о времени съемки «Остановки по требованию», учил слова. И вдруг в половине одиннадцатого ко мне закралась мысль: «А вдруг я оказался стар, при просмотре это выяснилось, и они не знают, как мне сказать о том, что я снят с роли». Холодок побежал внутрь.
Меня раз сняли на «Городском романсе», где мы встретились с Машей. Неделю молчали, а потом пришло письмо от Тодоровского, что он видит другую пару.
Ну что же, хорошо, сказал я себе тогда и начал играть каждый день в теннис в спортзале у стены. Так продержал мяч до утверждения в «Даурии».
Сейчас, наверное, позвонят, может и режиссер, он достаточно интеллигентен, или помощник режиссера скажет сформулированные несколько фраз, и внутри холонет, и я отключу грудной регистр, просто скажу: «Понятно. Хорошо». И как мне потом сказать Маше? Нехорошо стало... И текст я отложил, что я, как дурак, буду учить. Да и расхотелось напрягаться.
Раздался звонок. Не тот. Я дернулся.
Потом другой. Я уже спокойно подошел. «Репетиция завтра в 9.45 на Северном речном вокзале». — «Хорошо». Я еще некоторое время сидел и додумывал придуманный исход, и свою реакцию, и причину испуга».
Мелочи, мелочи, мелочи... А из них состоит жизнь, строится судьба. Он, так ловко и умно решавший все проблемы других людей, а обращались к нему часто, знали, что не откажет, — перед собственными иногда брезгливо пасовал... Если это, конечно, не касалось творчества.
Из дневника Соломина
«Предложил «Иванова». Ответа не последовало. Больше ждать не хочу. У меня нет времени...»
Из книги:
Светланы Овчинниковой и Майи Карапетян
Виталий Соломин. Три любви. – М.: Изд-во Эксмо, Изд-во Алгоритм, 2004.
АРТИСТ МАЛОГО ТЕАТРА
Сначала хотела ответить Леониду Хейфецу про режиссуру Соломина. Но это будет позже: надо же хотя бы приблизительно соблюдать хронологию...
А вот эту главу дам сейчас. Она необходима, хоть и путает все авторские планы...
Никакого открытия я не сделаю, сказав, что главный инструмент актера — его собственные нервы. И по ним все время бьют. Случайно и намеренно. Наотмашь и с оттяжкой.
Читая Виталины дневники, с трудом «осваивая» его трижды «врачебный» почерк, я, похоже, надломилась: очень больно было...
Он казался — только казался — человеком закрытым, самодостаточным и довольным судьбой... Он таким способом охранял свою «бескожесть», свои оголенные нервы. Такая гипертония, как была у него, не возникает на пустом месте, у комфортно расположившихся в жизни людей. В «Аварии» Дюрренматта есть пророческие слова о том, что никто не умирает сам — всех к этому подталкивают окружающие...
В дневниках, не рассчитанных на посторонних, писавшихся, как сам Виталий говорил в пилоте так и не состоявшейся его авторской телепередачи, «без внутренней цензуры», он признается себе:
«Судьба человека — это нрав его». Мне не хватает авантюризма, нахальства, риска...»
Но — главное, о чем и пойдет речь сейчас:
«Я хочу именно в Малом театре делать спектакль, я его суть, я его продолжение, это также и мой театр, и мой смысл жизни».
Он любил Малый. Одновременно трезво — и безрассудно. В любом другом месте актер такого ранга не ждал бы достойной его роли по три-четыре года, режиссер такого дара не поставил бы только пять спектаклей... Человек такой ранимости — а иным большой артист и не может быть — не написал бы с горечью:
Из дневника Виталия
«Я, очевидно, прихожу в то время, когда мало лиц в театре, — часа в 3, в 4, и у меня всякий раз возникает ощущение, что меня выжимают из этого пространства, с которым я связан тридцатью с лишним лет работы. Мучительных и радостных.
В основном мы побеждаем, и театр был полон зрителей: «Не все коту масленица», «Летние прогулки», «Горе от ума», «Заговор Фиеско в Генуе», «Живой труп», «Мой любимый клоун», «Ревизор», «Мамуре», «Дикарка», «Дядя Ваня», «Свадьба Кречинского».
Большая часть ролей была сыграна при руководстве М.И.Царева. Мы были в сложных отношениях, «Живой труп» я играл без его согласия, но играл. Была отвратительная статья в «Правде» — сына редактора книги Царева. Это все можно понять. Но спектакль шел.
После показа «Фиеско» он вошел и обнял меня ничего не говоря; но долго мы стояли, обнявшись и он только похлопывал меня по спине.
Я знаю, что до этого он был против моего назначения на роль Фиеско, все решила настойчивость Хейфеца.
Это можно понять, и тем более важно было признание.
За последние спектакли «Дикарка», «Дядя Ваня», «Кречинский» не только не поздравил (Кто? Об этом у Виталия ни слова. — Авт.), но даже не был на банкетах, которые я устраивал для всех работников театра.
Меня нет.
Но я есть.
И я хочу это заявить».
Как все сложно. И грустно.
Но эти слова — «Меня нет. Но я есть» — мог бы повторить вслед за ведущим своим актером и сам Малый театр.
Министр культуры замечательно тусовался на юбилее очень и мною любимого мхатовца Станислава Любшина. Который, кстати, выученик школы Малого театра — Щепкинского училища. Но г-на Швыдкого не было на юбилеях ни Элины Быстрицкой, ни Татьяны Панковой, ни Василия Бочкарева, ни Виталия Соломина.
Некогда? А на участие в многочисленных телепроектах находится время? Или «Малый театр есть. Но его нет»?
Малый, как и любой другой театр, можно любить или не любить, но это привилегия зрителей и критиков, а не министра культуры. Императорский Малый — то национальное достояние, которое он, именно он, обязан холить и лелеять. Ему за это деньги платят... За любовь и уважение к артистам в том числе.
А министр словно не знает, как они ранимы не только сказанным словом, но и несказанным.
А публика... Она сделала свой выбор. На тех спектаклях, которые перечисляет в дневнике Виталий, зал всегда был полон.
Помню, на «Свадьбе Кречинского», где народ разве только на люстре не висел, оказался французский профессор, который ежеминутно оборачивался к залу, оттопыривал большие пальцы рук, потрясал ими и кричал: «Браво!» Этим, впрочем, изрядно мешая актерам. И вдруг Соломин, не выходя из образа, прямо назойливому своей восторженностью зрителю крикнул: «Браво! Ура!»
Подобный актерский класс я наблюдала до того лишь однажды. Тоже в Малом. Когда царю Федору — Смоктуновскому с галерки крикнули: «Громче!» И он послал текст с оглушающей мощью прямо на третий ярус, словно спрашивая: «Достаточно?» Причем тоже не выходя из образа. Зал взорвался аплодисментами....
В истории Малого было много увлекательнейших сюжетов, связанных с его великими мастерами, о которых Виталий нежно писал в дневнике.
Недавно прошла по первому каналу очередная передача «Чтобы помнили»... Она была посвящена Юрию Николаевичу Васильеву, другу Соломина удивительному артисту Малого. В ней показали фрагмент из «Летних прогулок», и я еще раз удивилась замечательной энергетике и блистательному исполнению этого спектакля... В ней же был прочитан фрагмент дневника Соломина. О Юре. Рассказ — или, скорее, эссе — так и называется: «Юра Васильев».
«Он очень душевный человек. Мягкий, уютный, интеллигентный. С ним хорошо было у пивного ларька осенью болтать о важном и неважном. Когда не было квартиры и мы жили с женой в гостинице, он приходил к нам, и за окном сразу появлялись хлопья снега, и в комнате становилось уютно и спокойно.
Беседовали.
Он первый поверил в меня — режиссера. Я делал внеплановый спектакль по рассказам Альберто Моравиа. Юра репетировал главные мужские роли. Их было несколько. Работа шла во внеурочное время, а это всегда создает определенные трудности. Из-за Юры никогда не было отмен, перемен — никогда не было ненужных сложностей. Спектакль не выпустили — и его дружеская поддержка, понимание значительно смягчили драматизм ситуации.
А вообще я его звал Вася, а он меня Рыжим, но это не было панибратство, это было скорее выражение нежности.
В театре ко мне редко кто заходит поздравить с премьерой. В театре Моссовета зашли только двое — Бортников и Кузьменков. На гастролях зашел в номер Марков. В Малом один из немногих был Вася. Он всегда был искренен, и я ему верил. Он говорил «старичок» и обнимал. Остальные слова уже были не важны.
У кого-то я услышал: «Талант должен быть тихим», — мне это понравилось. Васин талант был тихим, при всей его яркой мужской красоте.
Я сейчас подумал, что никогда не читал, не видел и не слышал интервью с ним.
Юру многие любили. Женщины как красивого мужчину. Мужчины как верного друга. Он никогда не пользовался этой любовью. Как Федор Протасов...»
Я снова отсматриваю пленки... Случайные, плохо заснятые, несмонтированные. Уже закрадывается мысль: да зачем они мне? Есть разговоры с Виталием, его дневники, его друзья с их впечатлениями, с их болью... Действительно, ну к чему мне эта телесамодеятельность?
Теперь даже страшно представить, что было бы, выключи я тогда картинку... На экране вдруг посреди спектакля — крупный план Виталия. Он переспрашивает кого-то:
— Что для меня Малый театр?
И отвечает:
— Для меня это хорошее похоронное бюро. Которое готовит тебя всю жизнь к этому акту. А в конце торжественно и очень красиво хоронит. За счет театра. Поскольку у актеров денег нет. Вы же правду хотите услышать, а не вранье? Вот это правда.
А дальше дает, как всегда, эксклюзивные ответы на пропасть стандартных вопросов.
— Стены здесь на самом деле родные. Я не верю в мистику, но здесь многолетнее, многодесятилетнее существование актеров и зрителей — на этом самом месте. Что дает такую плотность творческой атмосферы: ни в каком другом театре я этого не чувствую. Особенно, когда в разных Дворцах культуры приходится играть...
Здесь особая, может быть, самая ценная — эта намоленность людьми на сцене. И собранная реакция зрительного зала...
Этот театр странный какой-то.
Шел здесь один спектакль — не знаю, он, наверное, не заснят, — его поставил Бабочкин. И такие артисты играли! Роек, Бабочкин с Царевым — они по очереди играли Иванова, Шатрова, Жаров, Никита Подгорный, Светловидов...
Наверное, прошло больше двадцати лет — а я его помню: каждую интонацию, каждый момент, даже ощущаю те мурашки, что бегали по спине...
Такие моменты в Малом театре были. И я их застал.
Я застал Пашенную, которая играла в не очень хорошей пьесе «Остров Афродиты». И когда начинала произносить монолог после гибели сына и шла с этим монологом на зрительный зал... Я много раз эту сцену смотрел, так что потом уже смог контролировать себя и наблюдать за зрителями: все приподнимались с кресел. Я не знаю, как она это проделывала, но ощущал такое потрясение! Которое редко можно в театре увидеть.
Видел такой момент и когда Ильинский играл в «Вишневом саде» Фирса...
Как он умирал! Ложился и, ничего не делая, не подавая никаких знаков, что он умер... Но все, весь зрительный зал в одну секунду понимал — умер. Это все равно как «Пьета»: из одного куска мрамора, но Мария живая, а тело Иисуса Христа мертвое...
То же ощущение было, когда он играл смерть в «Возвращении на круги своя». Там режиссер придумал прием — суживание на артисте луча. До полного угасания. Но сам процесс... Вот он умел это играть, сам процесс умирания. И это было очень по Толстому — а он играл в спектакле Толстого.
Толстой говорил, что смерть — она длительный процесс.
В «Смерти Ивана Ильича», помните? Не дословно, но смысл точный: последнее, что Иван Ильич слышал, как забивают гвозди в гроб...
В «Иванове» Роек... Там в конце первого акта Сарра спрашивает: «Доктор, а дети у вас есть?» Это когда она умирает, а Иванов ушел, граф сбежал — они одни с доктором остались. И вдруг такая тоска и чувство этой одинокой смерти...
На сцене были сделаны такая романтическая усадьба и анфилада. И она вдаль идет, в сад и, стоя спиной в глубине сцены, произносит своим необыкновенным голосом: «Доктор, а дети у вас есть?» И так это действовало, такое вызывало потрясение...
Солженицын писал в романе: «Серебристый голос Роек...»
Так что иногда в Малом театре были потрясения.
Соломин часто и в своем дневнике писал о том или ином мастере. О Гоголевой:
«Гоголева — удивительно живой человек. Работоспособностью и желанием достигла настоящей очевидно поразительной работы в «Мамуре»...»
Об Ильинском:
«Как я благодарен Ильинскому за то, как он откликнулся на мое приглашение прийти на «Живой труп». Он отменил съемки на телевидении... Затем в короткой беседе в антракте спектакля «На круги своя», не разбирая «Живой труп», сказал: это искусство, он взволнован этим...»
Но вот на что обратила внимание, стенографируя интервью телевидению: Виталий все время говорил о сценах смерти.
Почему он так часто о ней думал и говорил?
Вот и в дневнике...
«Сегодня с трудом встал, не хотелось просыпаться. Подкрадывается мысль: жить не хочется. Отдавливаю в глубину, вниз, в темноту. Там надо чем-то прижать и дождаться, чтобы затихло...»
Целая глава в книге может быть посвящена смерти...
Страшно.
А интервью на пленке — горькое:
— Чего вы ждете от будущего?
— От будущего? Как и вы — ничего хорошего я не жду в ближайшие годы. Да и в отдаленные тоже.
— Что хотите пожелать? г
— Пожелать, чтоб жили мы все. А то, как у меня, тридцать пять лет проработал, сыграл семь-восемь ролей всего. У меня пятилетние перерывы все время. И так у очень многих происходит.
Я потому придумываю всякие веселящие моменты. Вот весною устроил Новый год. В филиале взял и для всех поставил елку. Номера были. Застолье. Очень весело. Как в какие-то хорошие времена, когда актеры радуются, что играют друг для друга... Оказывается, они очень много умеют и талантливые — недаром в этом деле болтаются...
Вот я и вам бы пожелал, чтобы мы жили, кислород чувствовали, делали свое дело.
Достаточно получали, чтобы не умереть с голоду.
Этого нам хватит, чтобы жить...
Виталий много страдал, очень обостренно воспринимая различные сюжеты своей судьбы. Бывало даже так. Казалось бы — мелочь... Но вспомним об актерских нервах...
Из дневника Соломина
«29-го вечером ждал звонка из группы о времени съемки «Остановки по требованию», учил слова. И вдруг в половине одиннадцатого ко мне закралась мысль: «А вдруг я оказался стар, при просмотре это выяснилось, и они не знают, как мне сказать о том, что я снят с роли». Холодок побежал внутрь.
Меня раз сняли на «Городском романсе», где мы встретились с Машей. Неделю молчали, а потом пришло письмо от Тодоровского, что он видит другую пару.
Ну что же, хорошо, сказал я себе тогда и начал играть каждый день в теннис в спортзале у стены. Так продержал мяч до утверждения в «Даурии».
Сейчас, наверное, позвонят, может и режиссер, он достаточно интеллигентен, или помощник режиссера скажет сформулированные несколько фраз, и внутри холонет, и я отключу грудной регистр, просто скажу: «Понятно. Хорошо». И как мне потом сказать Маше? Нехорошо стало... И текст я отложил, что я, как дурак, буду учить. Да и расхотелось напрягаться.
Раздался звонок. Не тот. Я дернулся.
Потом другой. Я уже спокойно подошел. «Репетиция завтра в 9.45 на Северном речном вокзале». — «Хорошо». Я еще некоторое время сидел и додумывал придуманный исход, и свою реакцию, и причину испуга».
Мелочи, мелочи, мелочи... А из них состоит жизнь, строится судьба. Он, так ловко и умно решавший все проблемы других людей, а обращались к нему часто, знали, что не откажет, — перед собственными иногда брезгливо пасовал... Если это, конечно, не касалось творчества.
Из дневника Соломина
«Предложил «Иванова». Ответа не последовало. Больше ждать не хочу. У меня нет времени...»
Из книги:
Светланы Овчинниковой и Майи Карапетян
Виталий Соломин. Три любви. – М.: Изд-во Эксмо, Изд-во Алгоритм, 2004.
28.05.2004
Подробнее
ВИТАЛИЙ СОЛОМИН. ТРИ ЛЮБВИ.
ВИТАЛИЙ СОЛОМИН. ТРИ ЛЮБВИ.
ЧЕЛОВЕК ИЗ КРАСНОЙ КНИГИ
На первом курсе театральных училищ студентам задают непременный этюд — показать животное.
ЧЕЛОВЕК ИЗ КРАСНОЙ КНИГИ
На первом курсе театральных училищ студентам задают непременный этюд — показать животное.
ВИТАЛИЙ СОЛОМИН. ТРИ ЛЮБВИ.
ЧЕЛОВЕК ИЗ КРАСНОЙ КНИГИ
Вместо предисловия
На первом курсе театральных училищ студентам задают непременный этюд — показать животное. Он требует наблюдательности, наивности, артистичности, чувства юмора, грации — короче, множества необходимых артисту качеств.
Не знаю, кого показывал Соломин тогда, в первый так трудно давшийся ему год учебы, о котором, смеясь, рассказывал: «Когда приедешь из Сибири, с нормального воздуха, с нормальной психикой, все, что видишь и делаешь в театральном училище, кажется очень странным...»
Но точно знаю, кем он был — не играл, а именно был — в жизни.
Амурским тигром, сильным, красивым, независимым.
Занесенным в Красную книгу.
Их остались считанные экземпляры.
Как и мужчин, настоящих мужчин, на которых можно положиться всегда и каждому.
Их тоже — считанные экземпляры.
С уходом Виталия стало еще на одного меньше...
Ну кто мог бы так, как он?
...Предупредив, что на его шестидесятилетии будет только «узкий круг самых близких друзей», пригласить и всех студентов своей мастерской во ВГИКе, и всех студентов Щепкинского училища при Малом театре, что танцевали в массовках блистательно поставленного им мюзикла «Свадьба Кречинского». Короче, «самых близких» собралось человек триста. И Виталий сокрушался, что не все сумели прийти...
Настоящий русский мужик, он был широк и хлебосолен.
... На совершенно деловую встречу примчаться с цветами. И не с тем вульгарным букетом, что составила продавщица в подземном переходе, а, например, с охапкой ирисов.
Интеллигент, он бежал всего вульгарного. И очень любил делать подарки.
...Пять часов мчаться на машине за пятьсот километров в Щелыково, чтобы поздравить друга с днем рождения, и тут же — обратно, снова полтысячи...
...Взять и устроить вовсе не 31 декабря встречу Нового года для своих коллег: «Просьба быть в смокингах и вечерних платьях». Но у одной из актрис платья не оказалось. Скинулись. Купили. И были свечи. И были песни. И было то душевное единение людей, родных по сцене Малого театра, которое — редкость.
Но Виталий умел и любил сочинять людям праздники.
Из дневника Соломина
«Сегодня 60-летие Павлова в Малом. Я придумал поздравление и подбил всех. Написал текст, но Клюквин написал лучше. Мои слова споют как тост. На музыку колыбельной из «Цирка». Попросил Глазунова помочь мне сделать пупса-Витю. Он прислал хорошего художника. Попросил узнать о цене и сказать мне, я заплачу. Но молодой человек вернулся сам и уточнил, на какую сумму мы рассчитываем: он, конечно, понимает, что юбилей... Спросил: сколько? Он назвал — 300 долларов. На этом и договорились. Отдал деньги. Прослушал запись музыки. Думаю, будет хорошо...»
...Помню, мы встретились с Виталием в радиостудии. Готовилась очередная передача «Театр и жизнь», в которой выпускники разных лет и разных театральных училищ вспоминали свои студенческие годы... Было это 19 лет назад: знаю точно, потому что, придя, Виталий первым делом гордо сообщил: «У меня родилась дочь! Елизавета!»
В той передаче он представлял театральное училище имени М.С.Щепкина при Малом театре. Меня, как автора и ведущую «Театра и жизни», поразило тогда, что, переиграв уже множество ролей в кино и на сцене, Виталий помнил тот репертуар, с которым без малого — нет! — ровно четверть века назад поступал. И тут же, с ходу, просто и обаятельно он не задекламировал — зарассказывал:
Нет, ребята, я не гордый.
Не заглядывая вдаль,
Так скажу: зачем мне орден?
Я согласен на медаль...
Он рассказывал Теркина.
А несколько лет спустя, когда скульптор Юрий Чернов стал лепить для Поклонной горы памятник Русскому Солдату — этому абсолютному народному герою, — он лепил его с Виталия Соломина!
И еще сюжет.
Из разговора с артистом Малого театра Александром Клюквиным
«Виталий сказал как-то:
— Ты, я слышал, машину покупаешь. А я продаю.
— Но она же тысяч восемь стоит...
— А я тебе продам за шесть. Покупай. Хорошая машина.
— Хорошо.
Сначала мы с ним покатались на его «Фиате» по Москве, он мне все показал, объяснил:
— Устраивает тебя? Нормально?
Он всюду съездил со мной, сам все оформил: у меня от разных государственных организаций начинается мандраж...
Езжу на машине. Виталий иногда спрашивает:
— Ну как?
— Хорошо. Замечательно. Чудесная машина.
— Нравится?
—Да.
А потом кто-то из его близких мне сказал:
— Саша, а ты знаешь, что Виталий те шесть тысяч, которые ты ему отдал за машину, положил и полгода не трогал?
- Почему?
— Чтобы, если тебе не понравится, вернуть деньги.
Я был потрясен».
Виталий часто вызывал это ощущение потрясенности. Так его поступки не вязались с той житейской логикой, к которой мы — увы! — привыкли.
Много страдая, он ни-ког-да не жаловался.
Маша только сейчас от меня случайно узнала, что два года назад он перенес микроинсульт. А мне, в свою очередь, рассказал об этом двоюродный брат Виталия –
Режиссер Борис Рябцев
«Однажды Виталий мне позвонил. Это было за год до его смерти. Он снимался в каком-то сериале, кажется «За кулисами». Звонит и говорит:
— Ты знаешь, а со мной тут плохо было.
— Как это?
— Ну, я потерял сознание и запомирал. А снимали в больнице, и меня быстро откачали, чего-то мне навтыкали, и я пришел в себя.
Он, должно быть, первый раз в жизни немножко испугался. И пошел к врачу, которого ему посоветовали. И врач выписал ему колоссальное количество лекарств.
А месяца через полтора-два моей жене стало плохо на работе, она потеряла сознание... Ее привезли домой, пришел врач, что-то сделал, и она пришла в себя. Я позвонил Виталику, попросил показать ее хорошему врачу. Он ответил:
— Поехали!
— Когда?
— Сейчас. И врач сказал:
— Виталий, у нее то же самое, что было у тебя. Это микроинсульт».
Вы думаете, Виталий скрупулезно принимал лекарства?!
Мужчины, как известно, делятся на две категории.
Одни из-за любого чиха начинают «умирать», всех вокруг поднимают на ноги, бегают по врачам и аптекам. Короче, как писали когда-то Ильф и Петров, «хлещут горе чайными стаканами».
Другие более всего боятся озаботить, потревожить собой кого бы то ни было. Виталий был из этих, последних.
Действительно последних...
Он напоминал мне Антона Павловича Чехова, который уже тяжелобольным откликался на любую, самую нелепую или нахальную просьбу.
Сюжет следующий.
...Однажды, хорошо погуляв, два теперь уже известных и увенчанных званиями, а тогда молодых и безвестных артиста Малого театра шли по городу и шумели. Их забрали в милицию, где стали избивать. Кто-то позвонил Виталию. В четыре часа утра. И тот помчался на выручку. Лица у ребят уже были всмятку: крутое попалось отделение... И если бы не Соломин... Но он выручил.
...Режиссер — профессия жесткая, даже жестокая. Сколько на своем театроведческом веку я наслушалась, как кричат они на актеров, не выбирая выражений, навидалась, как срывают на них свою беспомощность.
Виталий репетировал весело, к артистам относился бережно и нежно.
Из разговора с Александром Клюквиным
«Никак у нас не получалась сцена в кабинете Иванова — та, что с выпиванием. И вдруг на одну из репетиций приходим, а на письменном столе Иванова селедочка, водочка... И Виталий говорит:
— Ну, давайте попробуем, как это по-настоящему.
С нас-лаж-дением было попробовано мною — Боркиным, Потаповым — Лебедевым и Каюровым — Шабельским. И после этого, как ни странно, все получилось. Видимо, до того мы шли «вглубь» — как же, Чехов! — нельзя просто выпивать. Селедку надо есть с подтекстом! А оказалось: Чехов написал, что просто надо выпивать, есть селедку. И разговаривать о закуске...»
В чудесном фильме лучшего нашего фотохудожника Игоря Гневашева «Рождение «Иванова» запечатлен этот радостный процесс работы над очень грустной пьесой... Любимое дело можно делать только так. Все муки родов спектакля остались на страницах дневника. Он писал для себя. Оказалось теперь — и для этой книги.
Из дневника Виталия
«Понедельник — выходной день в театре.
Я сижу у себя в гримуборной.
На сцене первый раз монтируют спектакль.
Уже кое-что видно. В углу стоит подъемник. С 15 до 16, может быть, опробуют. Будет в три звонить Хариков — вечером будем с ним смотреть тайно собранные декорации.
Мне предложили ставить «Иванова», вспомнив, что у меня скоро шестидесятилетие... А я уже два года тому назад делал это предложение. И вот через два года ответ. При этом один год пропускается, планы уже составлены. Четвертый сезон к концу, и мы только пошли на выпуск...»
Маша Соломина недавно сказала: «Виталий всегда делал только то, что хотел».
Но, зная, сколько желанного Виталию в жизни сделать так и не удалось — по совсем не зависевшим от него причинам, — я предложила эту мысль сформулировать иначе: «Виталий никогда в жизни не делал того, чего не хотел». Маша согласилась.
Впрочем...
Он не хотел, не мог ударить человека. Потому, разрядник, оставил занятия боксом. Но — пришлось. Ударил. Поскольку настоящий мужчина. Не за себя ударил — за друга.
Дело было так.
Художник С. оскорбил Женю Матякина — хирурга-онколога, Виталиного близкого друга. Таким был еще, пожалуй, только Ливанов Василий Борисович. Закадычным и задушевным. Такие вот несовременные слова. Как и эти дружбы.
Так вот. Женю оскорбили, и он, когда они втроем, с Виталием и Машей, возвращались из гостей, где все случилось, пожаловался... Виталий спокойненько довез жену до дома, высадил, развернул машину и помчался обратно.
Позвонили в дверь. Открывший хозяин сразу спросил:
— Бить будете? Только осторожно со стенами — вчера ремонт закончил.
Виталий, подойдя к огромному художнику С., классически врезал ему в челюсть. Тот пролетел, несмотря на свой рост и вес, по коридору и, как-то странно завернув за угол, приземлился на кухне. Виталий с Женей раскланялись и вышли, аккуратно прикрыв за собой дверь...
...Отец первой жены Виталия, красавицы-актрисы Натальи Рудной, был довольно известным по тем временам драматургом и «устроил» молодым возможность купить кооперативную квартиру на «Аэропорте». Деньги на нее дал Виталий, уже тогда много снимавшийся. Когда он узнал о романе жены с одним из известных мастеров театра, то ушел, взяв с собой лишь чемоданчик.
Вскоре г-н Рудный позвал Виталия для разговора и, хотя семья имела еще две квартиры, без толики смущения произнес:
— Вы понимаете, Виталий, что Наташе надо где-то жить...
Гордый и нравственно брезгливый, Соломин ответил:
— Не беспокойтесь, я на эту квартиру не претендую...
Он жил сначала у тещи своего двоюродного брата. Потом получил комнату в общежитии...
А еще — дал зарок никогда не жениться.
Но на съемках фильма «Городской романс», где главную роль сначала играл он, а потом Евгений Киндинов, познакомился с красавицей-актрисой Машей Леонидовой... Тогда клятва была несколько отредактирована: он никогда не женится на актрисе... И Маша, выйдя за него замуж, обещала не сниматься. Точнее — сначала обещала. А потом они поженились...
...Актер Малого театра Владимир Дубровский рассказал... Впрочем, знаю это не только от него — от многих исполнителей «Иванова»:
«Меня потрясла... А я работал со многими режиссерами, которые исполняли в своих спектаклях главные роли: Бабочкин ставил и играл, Ильинский ставил и играл... Так вот, меня потрясла Виталина честность.
Это архисложная задача — ставить такую пьесу, как «Иванов», и играть в ней заглавную роль. Мы отыграли первые два спектакля, и он, собрав нас по поводу окончания сезона, сделал свои режиссерские замечания, а потом сказал:
— Ребята, я пока не добираю до вас. Извините. Но я постараюсь к следующему сезону подтянуться до вашего уровня игры».
Кто из режиссеров способен на такой поступок?
Кто вообще способен на такие поступки, которые делал Виталий — делал легко, естественно, как само собой разумеющееся?
Только человек из Красной книги.
Он многое мог.
Например, на день рождения друга — на сей раз журналиста Лидии Орловой — прийти вдвоем с Сашей Голобородько наряженными: Саша в роскошный костюм герцога де Гиша из «Сирано де Бержерака», Виталий — в костюме Ватсона... Они с мудрым Ливановым по окончании съемок выкупили одежды своих героев у киностудии.
«Он — человек-праздник», — скажут супруги Орловы, Лидия и ее муж, дивный писатель Владимир Орлов, автор культового «Альтиста Данилова». И добавят, может быть, главное: «Бывали периоды, когда у нас плохо в доме: сидим без денег, все пусто... А вечером звонит Виталий: «Можно я к вам приду?» И появляется с напитками, сумками, полными еды... Как он всегда угадывал, когда нам плохо, когда он нужен? Почему именно в такие моменты откуда ни возьмись возникал? И нес праздник... То ли чувствовал, что не та интонация голоса в телефонной трубке, то ли просто что-то предчувствовал. Этот человек с улыбкой Гагарина...»
Он действительно обладал этим уникальным свойством — предчувствовать, просто чувствовать чужую боль... Потому и персонажи его были так родственны зрителям.
Вот еще сюжет:
«Мой муж был технарь, — это уже из рассказа Марины Иосифовны Стародубцевой, альтистки Малого театра, крестной Виталия, — и мечтал о новом автомобиле. А Виталий в театре получил открытку на «Жигули» и приехал к нам:
— Вот я вам хочу передать свое право на покупку машины..
— Виталий, помилуй бог, что же вы свое отдаете нам?
— Нет, нет, берите.
Я довольно много путешествовала по больницам по разным причинам, и он всегда приезжал меня навещать с какими-то огромными, нереальными фруктами. Он очень щедрый был. Это все знают, весь театр. Однажды, строя дачу, последние деньги одолжил кому-то. И ему не отдали. А надо было расплачиваться с рабочими. Но он стеснялся позвонить и не то что потребовать, а напомнить. Когда предложила: «Давайте я позвоню», — услышала: «Нет, нет, не надо...» А ведь деньги ему не даром доставались...»
Снова из рассказов Александра Клюквина
«Первый раз я столкнулся с Виталием на сцене в спектакле «Заговор Фиеско в Генуе». Виталий был тогда уже известным артистом, а мы — студентами. Он играл Фиеско, а мы — охрану герцога. И случился довольно смешной спор. Виталий сказал режиссеру Леониду Хейфецу:
— Эти немцы-охранники — это вовсе не по правде, понарошку. Если я захочу зарезать герцога, то зарежу.
Я, услышав этот разговор, возражаю:
— Не зарежете! Он говорит:
— Спорим?
— Спорим!
— На что?
— На что хотите!
— На пиво.
— Хорошо, на ящик.
И на следующей репетиции все как-то затихли — ждали продолжения. Вдруг боковым зрением я заметил какую-то тень. А до появления Фиеско еще оставалось время, шла совсем другая сцена. Но я понял: сейчас будет нападение — Соломин бежал в сторону герцога — Барышева с кинжалом в руке. Я схватил его, повалил на пол, мы приставили ножи ему к горлу.
Назавтра мы, охранники, снова на сцене. Должен открыться люк, оттуда кто-то выйти... Но вместо этого из люка появились две руки и начали выставлять пиво прямо на сцену. А затем поднялся Виталий Мефодьевич и сказал:
— Я проиграл! Это было красиво».
Он все делал красиво: ухаживал за женщинами, вел машину или ел рыбью головку... Красиво и артистично. А еще — был обязателен и порядочен до педантичности.
Этот рассказ Саши Клюквина слово в слово взят из газеты Малого театра «Памяти Виталия Соломина», которую на 40 дней сделали две замечательные Оленьки из литературного отдела: Буткова и Петренко. Они тоже могут немало рассказать. Хотя бы то, что многим актерам помогали организовывать юбилеи, но пришел с цветами и корзиной пирожных поблагодарить их только Соломин...
...Мила Чиркова, Людмила Борисовна, педагог на том курсе ВГИКа, который вел Виталий:
«Он не знал, что у меня стоит определитель номера, и, звоня по вечерам, разыгрывал: «Говорят из корейского посольства», — или еще что-то выдумывал. И обиженно спрашивал: чего ты не удивляешься?
— Отец родной, я знаю, с кем разговариваю.
— Неинтересно. Этой женщине неинтересно ночами звонить!
О студентах своих он заботился пуще родителей. Мог позвонить и сказать:
— У такой-то девочки что-то с волосами. Я тихонько передам вам хороший шампунь, а вы дайте ей...»
Интересно, сколько весит сердце у амурского тигра?
Из дневника Виталия
«Была встреча с Нелли Корниенко. По ее словам, у нее сложно со здоровьем и она постепенно уходит из актрис. Но совсем бросать работу в театре ей не советует врач. Рассмотрели вопрос ее участия в роли педагога-репетитора. Она была долгие годы вполне заслуженно первой героиней театра и у самых лучших режиссеров: Бабочкина, Хейфеца, Варпаховского. Играла Нину в «Маскараде», Софью в «Горе от ума», Лизу в «Живом трупе», Сашу в «Иванове» и о войне... Забыл название. (Виталий, видимо, имел в виду «Берег» Бондарева, где Корниенко играла героиню. — Авт.)
Сейчас она выкинута из репертуара. И гордость не позволяет ей об этом говорить. А мне позволяет. Это актриса с выдающимися данными, очень красивая, с выразительными темными глазами, прекрасными волосами, хорошей фигурой, очень сценичная, музыкальная. И, как говорили старики, — умеющая взять тон спектакля. Я думаю привлечь ее в любом качестве, и, думаю, она будет играть».
Он не умел лгать. Катастрофически не умел: даже «во спасение» — спектакля ли, репутации.
Он написал в дневнике:
«Я свободный человек, хотел бы этого или нет. Если я делал попытку ссучиться — я заболевал. Сильная головная боль правого полушария. Если я не решаю делать то, что нужно, я перестаю спать. А когда засыпаю от корвалола и снотворных, то просыпаюсь рано и с той же мыслью, которая мучила меня ночью...»
А еще при всей своей настоящей мужской надежности, абсолютной самостоятельности, очевидном лидерстве, — он был большим ребенком.
Который мог вполне серьезно заявить: «У меня в жизни все будет отлично. У меня есть такая примета: я вот так делаю пальцы... — Он перекручивал указательный с безымянным. — И все получается!»
Василий Бочкарев рассказывал, как 1 Мая Виталий приехал на дачу, откуда-то вытащил старое знамя... «И мы все ходили по поселку с этим знаменем, весь поселок! С барабанным боем, дудками какими-то, ходили и говорили поздравительные речи». Вообразите эту картину: по тихому Хлебникову во главе с народным артистом Соломиным маршируют народный артист Бочкарев, доктор медицинских наук, профессор Матякин и прочие не менее почтенные граждане...
Он мог на свадьбе дочери друга быть тамадой... в образе Ленина. Причем это не было издевательством, пошлостью, политикой. Просто гуляла компания во главе с таким умным, веселым, рыжим Владимиром Ильичем.
И еще... Ну никак не завершается эта глава... При всей своей жесткости — а Виталий умел «держать дистанцию» с людьми не близкими — в жизни или в искусстве мог, умел и смел настоять на своем — всегда! Так вот — при всем том он бывал застенчив до трогательности.
У кадровика театра случился юбилей. На гастролях в Париже — но это так, а ргороз. Виталию этот человек был очень симпатичен. И он, отозвав в сторону Володю Дубровского, спросил:
— Скажи, удобно будет, если я ему подарю свой диск?
Здесь рассказана маленькая толика Виталиных поступков, сюжетов его судьбы.
Но...
Какой светильник разума угас! Какое сердце биться перестало! —
ясно и из этого маленького фрагмента большой книги о нем...
Виталий про своих чеховских героев — Астрова, Иванова — говорил, что они больше всего боятся быть смешными в собственных глазах...
Он тоже боялся этого. А боле — ничего, и.
Я так думала. И когда-то сказала ему, что он, похоже, ничего не боится. В ответ услышала:
— Это не так. Есть возмездие. Когда переходишь какую-то грань, то в результате обязательно отдача происходит. Об этом страшновато говорить, потому что это достаточно серьезно. Боль приходит к другим людям, к близким. Возмездие свершается им. И надо быть очень осторожным. Потому что, повторяю, то, что происходит в твоей жизни, потом ударяет по близким. Как будто рядом бабахает. А это еще хуже, нежели когда бьет по тебе самому...
Виталий действительно совсем не боялся. За себя. За других — боялся очень. Это и есть, наверное, храбрость сильного и порядочного человека.
Незаурядного.
Раритетного.
Из Красной книги.
В которой стало на страницу меньше...
Из книги:
Светланы Овчинниковой и Майи Карапетян
Виталий Соломин. Три любви. – М.: Изд-во Эксмо, Изд-во Алгоритм, 2004.
ЧЕЛОВЕК ИЗ КРАСНОЙ КНИГИ
Вместо предисловия
На первом курсе театральных училищ студентам задают непременный этюд — показать животное. Он требует наблюдательности, наивности, артистичности, чувства юмора, грации — короче, множества необходимых артисту качеств.
Не знаю, кого показывал Соломин тогда, в первый так трудно давшийся ему год учебы, о котором, смеясь, рассказывал: «Когда приедешь из Сибири, с нормального воздуха, с нормальной психикой, все, что видишь и делаешь в театральном училище, кажется очень странным...»
Но точно знаю, кем он был — не играл, а именно был — в жизни.
Амурским тигром, сильным, красивым, независимым.
Занесенным в Красную книгу.
Их остались считанные экземпляры.
Как и мужчин, настоящих мужчин, на которых можно положиться всегда и каждому.
Их тоже — считанные экземпляры.
С уходом Виталия стало еще на одного меньше...
Ну кто мог бы так, как он?
...Предупредив, что на его шестидесятилетии будет только «узкий круг самых близких друзей», пригласить и всех студентов своей мастерской во ВГИКе, и всех студентов Щепкинского училища при Малом театре, что танцевали в массовках блистательно поставленного им мюзикла «Свадьба Кречинского». Короче, «самых близких» собралось человек триста. И Виталий сокрушался, что не все сумели прийти...
Настоящий русский мужик, он был широк и хлебосолен.
... На совершенно деловую встречу примчаться с цветами. И не с тем вульгарным букетом, что составила продавщица в подземном переходе, а, например, с охапкой ирисов.
Интеллигент, он бежал всего вульгарного. И очень любил делать подарки.
...Пять часов мчаться на машине за пятьсот километров в Щелыково, чтобы поздравить друга с днем рождения, и тут же — обратно, снова полтысячи...
...Взять и устроить вовсе не 31 декабря встречу Нового года для своих коллег: «Просьба быть в смокингах и вечерних платьях». Но у одной из актрис платья не оказалось. Скинулись. Купили. И были свечи. И были песни. И было то душевное единение людей, родных по сцене Малого театра, которое — редкость.
Но Виталий умел и любил сочинять людям праздники.
Из дневника Соломина
«Сегодня 60-летие Павлова в Малом. Я придумал поздравление и подбил всех. Написал текст, но Клюквин написал лучше. Мои слова споют как тост. На музыку колыбельной из «Цирка». Попросил Глазунова помочь мне сделать пупса-Витю. Он прислал хорошего художника. Попросил узнать о цене и сказать мне, я заплачу. Но молодой человек вернулся сам и уточнил, на какую сумму мы рассчитываем: он, конечно, понимает, что юбилей... Спросил: сколько? Он назвал — 300 долларов. На этом и договорились. Отдал деньги. Прослушал запись музыки. Думаю, будет хорошо...»
...Помню, мы встретились с Виталием в радиостудии. Готовилась очередная передача «Театр и жизнь», в которой выпускники разных лет и разных театральных училищ вспоминали свои студенческие годы... Было это 19 лет назад: знаю точно, потому что, придя, Виталий первым делом гордо сообщил: «У меня родилась дочь! Елизавета!»
В той передаче он представлял театральное училище имени М.С.Щепкина при Малом театре. Меня, как автора и ведущую «Театра и жизни», поразило тогда, что, переиграв уже множество ролей в кино и на сцене, Виталий помнил тот репертуар, с которым без малого — нет! — ровно четверть века назад поступал. И тут же, с ходу, просто и обаятельно он не задекламировал — зарассказывал:
Нет, ребята, я не гордый.
Не заглядывая вдаль,
Так скажу: зачем мне орден?
Я согласен на медаль...
Он рассказывал Теркина.
А несколько лет спустя, когда скульптор Юрий Чернов стал лепить для Поклонной горы памятник Русскому Солдату — этому абсолютному народному герою, — он лепил его с Виталия Соломина!
И еще сюжет.
Из разговора с артистом Малого театра Александром Клюквиным
«Виталий сказал как-то:
— Ты, я слышал, машину покупаешь. А я продаю.
— Но она же тысяч восемь стоит...
— А я тебе продам за шесть. Покупай. Хорошая машина.
— Хорошо.
Сначала мы с ним покатались на его «Фиате» по Москве, он мне все показал, объяснил:
— Устраивает тебя? Нормально?
Он всюду съездил со мной, сам все оформил: у меня от разных государственных организаций начинается мандраж...
Езжу на машине. Виталий иногда спрашивает:
— Ну как?
— Хорошо. Замечательно. Чудесная машина.
— Нравится?
—Да.
А потом кто-то из его близких мне сказал:
— Саша, а ты знаешь, что Виталий те шесть тысяч, которые ты ему отдал за машину, положил и полгода не трогал?
- Почему?
— Чтобы, если тебе не понравится, вернуть деньги.
Я был потрясен».
Виталий часто вызывал это ощущение потрясенности. Так его поступки не вязались с той житейской логикой, к которой мы — увы! — привыкли.
Много страдая, он ни-ког-да не жаловался.
Маша только сейчас от меня случайно узнала, что два года назад он перенес микроинсульт. А мне, в свою очередь, рассказал об этом двоюродный брат Виталия –
Режиссер Борис Рябцев
«Однажды Виталий мне позвонил. Это было за год до его смерти. Он снимался в каком-то сериале, кажется «За кулисами». Звонит и говорит:
— Ты знаешь, а со мной тут плохо было.
— Как это?
— Ну, я потерял сознание и запомирал. А снимали в больнице, и меня быстро откачали, чего-то мне навтыкали, и я пришел в себя.
Он, должно быть, первый раз в жизни немножко испугался. И пошел к врачу, которого ему посоветовали. И врач выписал ему колоссальное количество лекарств.
А месяца через полтора-два моей жене стало плохо на работе, она потеряла сознание... Ее привезли домой, пришел врач, что-то сделал, и она пришла в себя. Я позвонил Виталику, попросил показать ее хорошему врачу. Он ответил:
— Поехали!
— Когда?
— Сейчас. И врач сказал:
— Виталий, у нее то же самое, что было у тебя. Это микроинсульт».
Вы думаете, Виталий скрупулезно принимал лекарства?!
Мужчины, как известно, делятся на две категории.
Одни из-за любого чиха начинают «умирать», всех вокруг поднимают на ноги, бегают по врачам и аптекам. Короче, как писали когда-то Ильф и Петров, «хлещут горе чайными стаканами».
Другие более всего боятся озаботить, потревожить собой кого бы то ни было. Виталий был из этих, последних.
Действительно последних...
Он напоминал мне Антона Павловича Чехова, который уже тяжелобольным откликался на любую, самую нелепую или нахальную просьбу.
Сюжет следующий.
...Однажды, хорошо погуляв, два теперь уже известных и увенчанных званиями, а тогда молодых и безвестных артиста Малого театра шли по городу и шумели. Их забрали в милицию, где стали избивать. Кто-то позвонил Виталию. В четыре часа утра. И тот помчался на выручку. Лица у ребят уже были всмятку: крутое попалось отделение... И если бы не Соломин... Но он выручил.
...Режиссер — профессия жесткая, даже жестокая. Сколько на своем театроведческом веку я наслушалась, как кричат они на актеров, не выбирая выражений, навидалась, как срывают на них свою беспомощность.
Виталий репетировал весело, к артистам относился бережно и нежно.
Из разговора с Александром Клюквиным
«Никак у нас не получалась сцена в кабинете Иванова — та, что с выпиванием. И вдруг на одну из репетиций приходим, а на письменном столе Иванова селедочка, водочка... И Виталий говорит:
— Ну, давайте попробуем, как это по-настоящему.
С нас-лаж-дением было попробовано мною — Боркиным, Потаповым — Лебедевым и Каюровым — Шабельским. И после этого, как ни странно, все получилось. Видимо, до того мы шли «вглубь» — как же, Чехов! — нельзя просто выпивать. Селедку надо есть с подтекстом! А оказалось: Чехов написал, что просто надо выпивать, есть селедку. И разговаривать о закуске...»
В чудесном фильме лучшего нашего фотохудожника Игоря Гневашева «Рождение «Иванова» запечатлен этот радостный процесс работы над очень грустной пьесой... Любимое дело можно делать только так. Все муки родов спектакля остались на страницах дневника. Он писал для себя. Оказалось теперь — и для этой книги.
Из дневника Виталия
«Понедельник — выходной день в театре.
Я сижу у себя в гримуборной.
На сцене первый раз монтируют спектакль.
Уже кое-что видно. В углу стоит подъемник. С 15 до 16, может быть, опробуют. Будет в три звонить Хариков — вечером будем с ним смотреть тайно собранные декорации.
Мне предложили ставить «Иванова», вспомнив, что у меня скоро шестидесятилетие... А я уже два года тому назад делал это предложение. И вот через два года ответ. При этом один год пропускается, планы уже составлены. Четвертый сезон к концу, и мы только пошли на выпуск...»
Маша Соломина недавно сказала: «Виталий всегда делал только то, что хотел».
Но, зная, сколько желанного Виталию в жизни сделать так и не удалось — по совсем не зависевшим от него причинам, — я предложила эту мысль сформулировать иначе: «Виталий никогда в жизни не делал того, чего не хотел». Маша согласилась.
Впрочем...
Он не хотел, не мог ударить человека. Потому, разрядник, оставил занятия боксом. Но — пришлось. Ударил. Поскольку настоящий мужчина. Не за себя ударил — за друга.
Дело было так.
Художник С. оскорбил Женю Матякина — хирурга-онколога, Виталиного близкого друга. Таким был еще, пожалуй, только Ливанов Василий Борисович. Закадычным и задушевным. Такие вот несовременные слова. Как и эти дружбы.
Так вот. Женю оскорбили, и он, когда они втроем, с Виталием и Машей, возвращались из гостей, где все случилось, пожаловался... Виталий спокойненько довез жену до дома, высадил, развернул машину и помчался обратно.
Позвонили в дверь. Открывший хозяин сразу спросил:
— Бить будете? Только осторожно со стенами — вчера ремонт закончил.
Виталий, подойдя к огромному художнику С., классически врезал ему в челюсть. Тот пролетел, несмотря на свой рост и вес, по коридору и, как-то странно завернув за угол, приземлился на кухне. Виталий с Женей раскланялись и вышли, аккуратно прикрыв за собой дверь...
...Отец первой жены Виталия, красавицы-актрисы Натальи Рудной, был довольно известным по тем временам драматургом и «устроил» молодым возможность купить кооперативную квартиру на «Аэропорте». Деньги на нее дал Виталий, уже тогда много снимавшийся. Когда он узнал о романе жены с одним из известных мастеров театра, то ушел, взяв с собой лишь чемоданчик.
Вскоре г-н Рудный позвал Виталия для разговора и, хотя семья имела еще две квартиры, без толики смущения произнес:
— Вы понимаете, Виталий, что Наташе надо где-то жить...
Гордый и нравственно брезгливый, Соломин ответил:
— Не беспокойтесь, я на эту квартиру не претендую...
Он жил сначала у тещи своего двоюродного брата. Потом получил комнату в общежитии...
А еще — дал зарок никогда не жениться.
Но на съемках фильма «Городской романс», где главную роль сначала играл он, а потом Евгений Киндинов, познакомился с красавицей-актрисой Машей Леонидовой... Тогда клятва была несколько отредактирована: он никогда не женится на актрисе... И Маша, выйдя за него замуж, обещала не сниматься. Точнее — сначала обещала. А потом они поженились...
...Актер Малого театра Владимир Дубровский рассказал... Впрочем, знаю это не только от него — от многих исполнителей «Иванова»:
«Меня потрясла... А я работал со многими режиссерами, которые исполняли в своих спектаклях главные роли: Бабочкин ставил и играл, Ильинский ставил и играл... Так вот, меня потрясла Виталина честность.
Это архисложная задача — ставить такую пьесу, как «Иванов», и играть в ней заглавную роль. Мы отыграли первые два спектакля, и он, собрав нас по поводу окончания сезона, сделал свои режиссерские замечания, а потом сказал:
— Ребята, я пока не добираю до вас. Извините. Но я постараюсь к следующему сезону подтянуться до вашего уровня игры».
Кто из режиссеров способен на такой поступок?
Кто вообще способен на такие поступки, которые делал Виталий — делал легко, естественно, как само собой разумеющееся?
Только человек из Красной книги.
Он многое мог.
Например, на день рождения друга — на сей раз журналиста Лидии Орловой — прийти вдвоем с Сашей Голобородько наряженными: Саша в роскошный костюм герцога де Гиша из «Сирано де Бержерака», Виталий — в костюме Ватсона... Они с мудрым Ливановым по окончании съемок выкупили одежды своих героев у киностудии.
«Он — человек-праздник», — скажут супруги Орловы, Лидия и ее муж, дивный писатель Владимир Орлов, автор культового «Альтиста Данилова». И добавят, может быть, главное: «Бывали периоды, когда у нас плохо в доме: сидим без денег, все пусто... А вечером звонит Виталий: «Можно я к вам приду?» И появляется с напитками, сумками, полными еды... Как он всегда угадывал, когда нам плохо, когда он нужен? Почему именно в такие моменты откуда ни возьмись возникал? И нес праздник... То ли чувствовал, что не та интонация голоса в телефонной трубке, то ли просто что-то предчувствовал. Этот человек с улыбкой Гагарина...»
Он действительно обладал этим уникальным свойством — предчувствовать, просто чувствовать чужую боль... Потому и персонажи его были так родственны зрителям.
Вот еще сюжет:
«Мой муж был технарь, — это уже из рассказа Марины Иосифовны Стародубцевой, альтистки Малого театра, крестной Виталия, — и мечтал о новом автомобиле. А Виталий в театре получил открытку на «Жигули» и приехал к нам:
— Вот я вам хочу передать свое право на покупку машины..
— Виталий, помилуй бог, что же вы свое отдаете нам?
— Нет, нет, берите.
Я довольно много путешествовала по больницам по разным причинам, и он всегда приезжал меня навещать с какими-то огромными, нереальными фруктами. Он очень щедрый был. Это все знают, весь театр. Однажды, строя дачу, последние деньги одолжил кому-то. И ему не отдали. А надо было расплачиваться с рабочими. Но он стеснялся позвонить и не то что потребовать, а напомнить. Когда предложила: «Давайте я позвоню», — услышала: «Нет, нет, не надо...» А ведь деньги ему не даром доставались...»
Снова из рассказов Александра Клюквина
«Первый раз я столкнулся с Виталием на сцене в спектакле «Заговор Фиеско в Генуе». Виталий был тогда уже известным артистом, а мы — студентами. Он играл Фиеско, а мы — охрану герцога. И случился довольно смешной спор. Виталий сказал режиссеру Леониду Хейфецу:
— Эти немцы-охранники — это вовсе не по правде, понарошку. Если я захочу зарезать герцога, то зарежу.
Я, услышав этот разговор, возражаю:
— Не зарежете! Он говорит:
— Спорим?
— Спорим!
— На что?
— На что хотите!
— На пиво.
— Хорошо, на ящик.
И на следующей репетиции все как-то затихли — ждали продолжения. Вдруг боковым зрением я заметил какую-то тень. А до появления Фиеско еще оставалось время, шла совсем другая сцена. Но я понял: сейчас будет нападение — Соломин бежал в сторону герцога — Барышева с кинжалом в руке. Я схватил его, повалил на пол, мы приставили ножи ему к горлу.
Назавтра мы, охранники, снова на сцене. Должен открыться люк, оттуда кто-то выйти... Но вместо этого из люка появились две руки и начали выставлять пиво прямо на сцену. А затем поднялся Виталий Мефодьевич и сказал:
— Я проиграл! Это было красиво».
Он все делал красиво: ухаживал за женщинами, вел машину или ел рыбью головку... Красиво и артистично. А еще — был обязателен и порядочен до педантичности.
Этот рассказ Саши Клюквина слово в слово взят из газеты Малого театра «Памяти Виталия Соломина», которую на 40 дней сделали две замечательные Оленьки из литературного отдела: Буткова и Петренко. Они тоже могут немало рассказать. Хотя бы то, что многим актерам помогали организовывать юбилеи, но пришел с цветами и корзиной пирожных поблагодарить их только Соломин...
...Мила Чиркова, Людмила Борисовна, педагог на том курсе ВГИКа, который вел Виталий:
«Он не знал, что у меня стоит определитель номера, и, звоня по вечерам, разыгрывал: «Говорят из корейского посольства», — или еще что-то выдумывал. И обиженно спрашивал: чего ты не удивляешься?
— Отец родной, я знаю, с кем разговариваю.
— Неинтересно. Этой женщине неинтересно ночами звонить!
О студентах своих он заботился пуще родителей. Мог позвонить и сказать:
— У такой-то девочки что-то с волосами. Я тихонько передам вам хороший шампунь, а вы дайте ей...»
Интересно, сколько весит сердце у амурского тигра?
Из дневника Виталия
«Была встреча с Нелли Корниенко. По ее словам, у нее сложно со здоровьем и она постепенно уходит из актрис. Но совсем бросать работу в театре ей не советует врач. Рассмотрели вопрос ее участия в роли педагога-репетитора. Она была долгие годы вполне заслуженно первой героиней театра и у самых лучших режиссеров: Бабочкина, Хейфеца, Варпаховского. Играла Нину в «Маскараде», Софью в «Горе от ума», Лизу в «Живом трупе», Сашу в «Иванове» и о войне... Забыл название. (Виталий, видимо, имел в виду «Берег» Бондарева, где Корниенко играла героиню. — Авт.)
Сейчас она выкинута из репертуара. И гордость не позволяет ей об этом говорить. А мне позволяет. Это актриса с выдающимися данными, очень красивая, с выразительными темными глазами, прекрасными волосами, хорошей фигурой, очень сценичная, музыкальная. И, как говорили старики, — умеющая взять тон спектакля. Я думаю привлечь ее в любом качестве, и, думаю, она будет играть».
Он не умел лгать. Катастрофически не умел: даже «во спасение» — спектакля ли, репутации.
Он написал в дневнике:
«Я свободный человек, хотел бы этого или нет. Если я делал попытку ссучиться — я заболевал. Сильная головная боль правого полушария. Если я не решаю делать то, что нужно, я перестаю спать. А когда засыпаю от корвалола и снотворных, то просыпаюсь рано и с той же мыслью, которая мучила меня ночью...»
А еще при всей своей настоящей мужской надежности, абсолютной самостоятельности, очевидном лидерстве, — он был большим ребенком.
Который мог вполне серьезно заявить: «У меня в жизни все будет отлично. У меня есть такая примета: я вот так делаю пальцы... — Он перекручивал указательный с безымянным. — И все получается!»
Василий Бочкарев рассказывал, как 1 Мая Виталий приехал на дачу, откуда-то вытащил старое знамя... «И мы все ходили по поселку с этим знаменем, весь поселок! С барабанным боем, дудками какими-то, ходили и говорили поздравительные речи». Вообразите эту картину: по тихому Хлебникову во главе с народным артистом Соломиным маршируют народный артист Бочкарев, доктор медицинских наук, профессор Матякин и прочие не менее почтенные граждане...
Он мог на свадьбе дочери друга быть тамадой... в образе Ленина. Причем это не было издевательством, пошлостью, политикой. Просто гуляла компания во главе с таким умным, веселым, рыжим Владимиром Ильичем.
И еще... Ну никак не завершается эта глава... При всей своей жесткости — а Виталий умел «держать дистанцию» с людьми не близкими — в жизни или в искусстве мог, умел и смел настоять на своем — всегда! Так вот — при всем том он бывал застенчив до трогательности.
У кадровика театра случился юбилей. На гастролях в Париже — но это так, а ргороз. Виталию этот человек был очень симпатичен. И он, отозвав в сторону Володю Дубровского, спросил:
— Скажи, удобно будет, если я ему подарю свой диск?
Здесь рассказана маленькая толика Виталиных поступков, сюжетов его судьбы.
Но...
Какой светильник разума угас! Какое сердце биться перестало! —
ясно и из этого маленького фрагмента большой книги о нем...
Виталий про своих чеховских героев — Астрова, Иванова — говорил, что они больше всего боятся быть смешными в собственных глазах...
Он тоже боялся этого. А боле — ничего, и.
Я так думала. И когда-то сказала ему, что он, похоже, ничего не боится. В ответ услышала:
— Это не так. Есть возмездие. Когда переходишь какую-то грань, то в результате обязательно отдача происходит. Об этом страшновато говорить, потому что это достаточно серьезно. Боль приходит к другим людям, к близким. Возмездие свершается им. И надо быть очень осторожным. Потому что, повторяю, то, что происходит в твоей жизни, потом ударяет по близким. Как будто рядом бабахает. А это еще хуже, нежели когда бьет по тебе самому...
Виталий действительно совсем не боялся. За себя. За других — боялся очень. Это и есть, наверное, храбрость сильного и порядочного человека.
Незаурядного.
Раритетного.
Из Красной книги.
В которой стало на страницу меньше...
Из книги:
Светланы Овчинниковой и Майи Карапетян
Виталий Соломин. Три любви. – М.: Изд-во Эксмо, Изд-во Алгоритм, 2004.
27.05.2004
Подробнее
Два года назад, 27 мая 2002 года, с нами не стало народного артиста России Виталия Мефодьевича Соломина.
Два года назад, 27 мая 2002 года, с нами не стало народного артиста России Виталия Мефодьевича Соломина.
12.12.2003
Подробнее
Виталию Соломину исполнилось бы 62 года Сегодня – день рождения Виталия Соломина. Памяти актера и режиссера сегодня посвящают свои спектакли 20 московских театров.
Виталию Соломину исполнилось бы 62 года
Сегодня – день рождения Виталия Соломина. Памяти актера и режиссера сегодня посвящают свои спектакли 20 московских театров.
Сегодня – день рождения Виталия Соломина. Памяти актера и режиссера сегодня посвящают свои спектакли 20 московских театров.
Виталию Соломину исполнилось бы 62 года
Сегодня – день рождения Виталия Соломина. Памяти актера и режиссера сегодня посвящают свои спектакли 20 московских театров. Среди них - Театры имени Вахтангова и Маяковского, «Сатирикон», «Эрмитаж», «Школа современной пьесы», РАМТ, Театр Российской Армии, ТЮЗ, Театр имени Станиславского и Пушкина, «Эт Сетера» и другие играют спектакли, сбор от которых будет перечислен в Фонд Виталия Соломина. Сбор от спектаклей пойдет в том числе и на памятник актеру. К акции московских театров присоединились коллективы из Санкт-Петербурга и Читы, родного города Соломина.
Миллионы зрителей помнят Соломина по фильмам, в которых он снимался, в том числе – «Зимняя вишня» и телесериал о приключениях Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Виталий Соломин успешно занимался и режиссурой. В числе спектаклей, поставленных им в Малом театре, - «Живой труп» по пьесе Льва Толстого, «Дикарка» Островского, «Свадьба Кречинского» Сухово-Кобылина и «Иванов» Чехова, где Соломин выступил и как актер, сыграв там главную и, возможно, свою лучшую роль.
http://www.utro.ru/news/2003/12/12/258857.shtml
Сегодня – день рождения Виталия Соломина. Памяти актера и режиссера сегодня посвящают свои спектакли 20 московских театров. Среди них - Театры имени Вахтангова и Маяковского, «Сатирикон», «Эрмитаж», «Школа современной пьесы», РАМТ, Театр Российской Армии, ТЮЗ, Театр имени Станиславского и Пушкина, «Эт Сетера» и другие играют спектакли, сбор от которых будет перечислен в Фонд Виталия Соломина. Сбор от спектаклей пойдет в том числе и на памятник актеру. К акции московских театров присоединились коллективы из Санкт-Петербурга и Читы, родного города Соломина.
Миллионы зрителей помнят Соломина по фильмам, в которых он снимался, в том числе – «Зимняя вишня» и телесериал о приключениях Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Виталий Соломин успешно занимался и режиссурой. В числе спектаклей, поставленных им в Малом театре, - «Живой труп» по пьесе Льва Толстого, «Дикарка» Островского, «Свадьба Кречинского» Сухово-Кобылина и «Иванов» Чехова, где Соломин выступил и как актер, сыграв там главную и, возможно, свою лучшую роль.
http://www.utro.ru/news/2003/12/12/258857.shtml
Подробнее
Сегодня, 12 декабря, состоится спектакль «Правда — хорошо, а счастье лучше» А.Н. Островского, посвященный памяти народного артиста России Виталия СОЛОМИНА. Ему сегодня исполнилось бы 62 года.
Сегодня, 12 декабря, состоится спектакль «Правда — хорошо, а счастье лучше» А.Н. Островского, посвященный памяти народного артиста России Виталия СОЛОМИНА. Ему сегодня исполнилось бы 62 года.
ПАМЯТИ НАРОДНОГО АРТИСТА РОССИИ
Виталия СОЛОМИНА
12 декабря 2003 г.
А.Н. Островский
ПРАВДА – ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ ЛУЧШЕ
Комедия в четырех действиях
Сценическая редакция Малого театра. Спектакль идет с одним антрактом
В спектакле принимают участие
народные артисты России:
лауреат Государственной премии России В.И.Бочкарёв, Е.К.Глушенко, Л.П. Полякова
заслуженный артист России А.В.Клюквин
Артисты:
И.С.Григорьев, Г.А.Дронов, Д.Н.Зеничев, Л.Г.Кичанова, Е.А.Кулешова, И.Ю.Леонова, В.А.Низовой, Г.В.Подгородинский, Д.Н.Подгорная, Ю.В.Сафронова, М.В. Иванов (гитара), заслуженный работник культуры России В.П. Медведев (баян)
В спектакле звучат народные песни и романсы русских композиторов
Духовный стих «Кукушечка» в исполнении В.В.Галицкого
Режиссёр-постановщик – С.В. ЖЕНОВАЧ
Художник-постановщик – А.Д. БОРОВСКИЙ
Художник по костюмам – О.П. ЯРМОЛЬНИК
Музыкальное оформление – заслуженный деятель искусств России – Г.Я. ГОБЕРНИК
Режиссёр – заслуженная артистка России – З.Е. АНДРЕЕВА
Помощник режиссёра – В.С. Кувшинова
Художник по свету – заслуженный работник культуры России А.Е. Изотов
Руководство художественно-постановочной частью – заслуженный работник культуры России В.Е.Барабашкин
Художественный руководитель театра – народный артист СССР Ю.М. СОЛОМИН
ИНФОРМАЦИОННАЯ ПОДДЕРЖКА: «Радио России»,
газеты: «Аргументы и Факты», www.utro.ru и «Новая газета»
Начало спектакля 18 часов
КАССА ТЕАТРА ОТКРЫТА-В БУДНИЕ ДНИ С 12.00 ДО 19.30,
В ВЫХОДНЫЕ ДНИ С 10.00 ДО 18.30 ПЕРЕРЫВ С 15 ДО 16
Виталия СОЛОМИНА
12 декабря 2003 г.
А.Н. Островский
ПРАВДА – ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ ЛУЧШЕ
Комедия в четырех действиях
Сценическая редакция Малого театра. Спектакль идет с одним антрактом
В спектакле принимают участие
народные артисты России:
лауреат Государственной премии России В.И.Бочкарёв, Е.К.Глушенко, Л.П. Полякова
заслуженный артист России А.В.Клюквин
Артисты:
И.С.Григорьев, Г.А.Дронов, Д.Н.Зеничев, Л.Г.Кичанова, Е.А.Кулешова, И.Ю.Леонова, В.А.Низовой, Г.В.Подгородинский, Д.Н.Подгорная, Ю.В.Сафронова, М.В. Иванов (гитара), заслуженный работник культуры России В.П. Медведев (баян)
В спектакле звучат народные песни и романсы русских композиторов
Духовный стих «Кукушечка» в исполнении В.В.Галицкого
Режиссёр-постановщик – С.В. ЖЕНОВАЧ
Художник-постановщик – А.Д. БОРОВСКИЙ
Художник по костюмам – О.П. ЯРМОЛЬНИК
Музыкальное оформление – заслуженный деятель искусств России – Г.Я. ГОБЕРНИК
Режиссёр – заслуженная артистка России – З.Е. АНДРЕЕВА
Помощник режиссёра – В.С. Кувшинова
Художник по свету – заслуженный работник культуры России А.Е. Изотов
Руководство художественно-постановочной частью – заслуженный работник культуры России В.Е.Барабашкин
Художественный руководитель театра – народный артист СССР Ю.М. СОЛОМИН
ИНФОРМАЦИОННАЯ ПОДДЕРЖКА: «Радио России»,
газеты: «Аргументы и Факты», www.utro.ru и «Новая газета»
Начало спектакля 18 часов
КАССА ТЕАТРА ОТКРЫТА-В БУДНИЕ ДНИ С 12.00 ДО 19.30,
В ВЫХОДНЫЕ ДНИ С 10.00 ДО 18.30 ПЕРЕРЫВ С 15 ДО 16
18.10.2003
Подробнее
НИ СЕКУНДЫ СКУКИ ЗА 27 ЛЕТ Семья, где любовь и внимание друг к другу приправлены юмором, крепче других. Доказательство тому — долгий брак Виталия и Маши Соломиных.
НИ СЕКУНДЫ СКУКИ ЗА 27 ЛЕТ
Семья, где любовь и внимание друг к другу приправлены юмором, крепче других. Доказательство тому — долгий брак Виталия и Маши Соломиных.
Семья, где любовь и внимание друг к другу приправлены юмором, крепче других. Доказательство тому — долгий брак Виталия и Маши Соломиных.
НИ СЕКУНДЫ СКУКИ ЗА 27 ЛЕТ
Семья, где любовь и внимание друг к другу приправлены юмором, крепче других. Доказательство тому — долгий брак Виталия и Маши Соломиных. Они воспитали 2 дочерей, поменяли 6 квартир, снялись вместе в кино и не перестают подшучивать друг над другом.
Вы женаты уже много лет. А помните ли свою первую встречу?
Маша: Мы женаты, страшно произнести, двадцать семь лет. Познакомились на пробах фильма Петра Тодоровского «Городской романс». Виталий был одним из претендентов на главную мужскую роль, я — на женскую. Меня утвердили, а его нет, посчитав, что его герой будет слишком положительным. Виталий не мог не произвести на меня впечатления. Я оказалась под прессингом доброты, щедрости, внимания — всего, чем в свои 19 лет не была избалована. Он всегда был в замечательном ровном расположении духа. Потом, когда мы поженились, я думала: «Боже мой, человек этот, оказывается, совсем не тот, за кого себя выдавал!»
Виталий: Конечно, узнай ты меня сразу — не вышла бы за меня замуж. О первой встрече я вообще ничего не помню. Какая-то Маша была непрофессиональная. А непрофессионалов я вообще не люблю. В глаза я не смотрел. Потом пелена спала. Я летал к Маше в Одессу, где она снималась, в Ленинград, где она жила. Деньги кончались -возвращался в Москву. Потом зарабатывал и летел снова. Это продолжалось почти год.
Маша, а вы непрофессиональная актриса?
М.: Я абсолютный актер-любитель. С «Городским романсом» все получилось совсем уж необыкновенно — как в кино. В Ленинграде прямо на улице ко мне подошла помощник режиссера и спросила, не хочу ли я сниматься в кино. Я сказала, что, конечно, хочу. Если бы знала, что это будет главная роль, испугалась бы и отказалась. Им нужна была социальная героиня, которая ничем особенным не выделялась, вот они меня и выбрали.
А откуда вы родом?
М.: Я из Ленинграда, Виталий из Читы. Когда мы поженились и надо было перевозить мои вещи, Виталий добыл коробку из-под холодильника, куда мы сложили мою одежду, сковородки и другое «приданое».
В.: При этом теща, вероятно, подумала, что я не промах, раз нашел такую огромную коробку, и постаралась добросовестно наполнить ее неподъемным количеством вещей, которые и положили начало нашему благосостоянию.
М.: Жили мы первое время в коммунальной квартире — общежитии Малого театра, где с нами соседствовали еще один актер и две дворничихи. От одной из них я наслушалась много ненормативного русского языка: когда по телефону звонили поклонницы Виталия и молчали, она им без стеснения говорила, что о них думает...
В этой квартире вы сравнительно недавно... Привыкли?
М.: Вообще-то я ужасно люблю переезжать. Мало кто это понимает, особенно муж. Эта квартира у нас шестая. После определенного этапа мною овладевает «охота к перемене мест». Предыдущая квартира была огромная и с легендой — до нас там жил Юлиан Семенов. Но она находилась над эстакадой на углу Нового Арбата и Бульварного кольца и под нашими окнами никогда не рассасывались автомобильные пробки. Здесь же, хотя и центр, тишайший зеленый двор. Кроме того, разница в метраже позволила нам сделать хороший ремонт и купить, например, такую кухонную мебель, которую, наверное, иначе не смогли бы себе позволить.
В.: Маша — хороший психолог. Информацию о грядущем переезде я воспринимаю с ужасом. Но она постепенно заводит мне эту информацию в подкорку, и уже года через два я созреваю, мы ищем варианты и упаковываем вещи.
У вас такой идеальный порядок...
В.: Многие наши знакомые живут среди разбросанных вещей и нормально себя чувствуют. Я так не могу. Мне надо, чтобы было чисто. Если перед глазами что-то мешается, я стараюсь это убрать, но Маша говорит, что лучше бы я этого не делал.
М.: Потому что потом ты никогда не вспомнишь, что и куда положил.
Сюда вы переехали уже без старшей дочери?
М.: У Насти замечательные муж и сын, и она живет самостоятельной взрослой жизнью. Конечно, у меня, по большому счету, есть к ней претензии, но вообще-то она очень трепетная, любящая и заботливая. Но оказалось, что и наша младшая дочь Лиза — замечательная тетя для Настиного сына Кирилла. С ним она взрослый и ответственный человек. Их можно оставить вдвоем, и малыш будет одет и накормлен. У нее фантастические задатки будущей матери.
У Лизы и Кирилла разница в возрасте примерно такая же, как у Насти и Лизы, но Настя не была столь заботливой сестрой, какой Лиза стала тетей. Когда родилась младшая дочь, мы жили на Кутузовском проспекте и Настя через эту правительственную трассу возила Лизу в коляске показывать одноклассницам. Больше всего ей нравилось, что уличный регулировщик останавливал машины и ждал, пока она проедет с «этим чудным ребенком». Когда мы с папой застали ее за таким гулянием, пришли в ужас.
У Лизы есть актерские способности?
В.: Трудно сказать, некоторые бывают такие ловкие, что думаешь: «Ну артист!», а он не артист, а всего-навсего нахал. У нас Настя здорово умеет показывать Раневскую, Рину Зеленую, просто знакомых. В жизни она не то чтобы весельчак, но здесь у нее определенно есть артистический дар.
Популярность Виталия вами ощущается?
М.: Теперь почти нет. Правда у мальчиков лет десяти при виде «доктора Ватсона» отвисает челюсть и пересыхает горло.
Во многих картинах вы играли вместе. Кто был инициатором совместной работы?
М.: Виталий мне сразу сказал: никакого кино. И я как-то тихо, как с квартирами, опять влезла.
В.: Мне кажется это бессмысленным: денег не приносит, славы тоже.
А удовольствие?
В.: Какое уж тут удовольствие, я в кадре с собственной женой категорически не могу целоваться. Так этого ни разу и не сделал. С чужими — пожалуйста...
Маша, а по специальности вам пришлось поработать?
М.: Художником по костюмам я работала некоторое время в Театре оперетты. Потом...
В.: Потом ее придавило очередной партией шинелей и на этом работа закончилась.
М.: Ну не смеши. В Малом я как художник по костюмам сделала два спектакля. Некоторое время была редактором отдела моды в «Журнале мод», ставила съемки одежды на взрослых и маленьких фотомоделях.
Сейчас не работаете?
М.: Скоро в Москве откроется бутик Mila Schon, и я буду его арт-директором. Стиль этого, пока почти неизвестного у нас итальянского дизайнера мне очень близок и по цельности, чистоте, постоянству напоминает любимого мной Армани.
Как вы относитесь к творчеству друг друга: благоговейно или критически?
В.: Маша — критически, я — благоговейно!
М.: Каждая премьера или картина заставляет меня влюбляться в Виталия снова и снова. Сейчас я, к своему большому сожалению, хожу в театр меньше, чем раньше, но все равно ужасно горжусь тем, что он делает. Особенно его последней работой на сцене филиала Малого театра — спектаклем «Свадьба Кречинского», который он поставил как режиссер и где играет главную роль.
Похоже, чтобы поддерживать интерес друг к другу, вам ничего не надо придумывать?
М.: За все годы, что мы вместе, мне ни одной секунды не было с ним скучно. К тому же гастроли и съемки Виталия нас раньше достаточно часто разлучали, что, видимо, заставляло чаще думать друг о друге и ценить время, проведенное вместе.
Как менялись в совместной жизни привычки и вкусы?
М.: Здесь, наверное, я тебе больше передавала, правда, пап?
В.: Я себя и не помню. Превратили меня в тесто, измяли, испекли и съели.
М.: Ну это смешно, конечно, это я полностью им вылеплена.
В.: Ладно. А я сам превратился и испекся благодаря твоим психиатрическим способностям.
Часто ли вы ссоритесь?
М.: Виталий со мной никогда не ссорится.
В.: Я это считаю ниже своего достоинства...
М.: А я могу выступить инициатором... Сейчас ругаюсь, раньше даже дралась. Но со временем поняла, что мои физические данные не очень этому способствуют. Решила, лучше буду пилить, этого никто не выносит, даже собака боится. На самом деле я сейчас подумала, что мы очень давно не ссорились. Как-то само собой это осталось в прошлом.
У вас большая разница в возрасте?
М.: Раньше была большая, сейчас — практически никакой. Когда мы женились, я была намного его моложе...
В.: Ну а потом я долго-долго над ней работал, чтобы она меня поскорее догнала.
А ревность у вас бытует?
В.: Развита в высшей степени.
М.: У обоих.
В.: Надо ухо востро держать, мало ли чего...
Время на общение есть?
М.: Обычно на откровенные разговоры времени до обидного мало. Но я очень люблю, когда Виталий приглашает меня в ресторан. Там он очень внимательно за мной ухаживает, обо всем расспросит... Когда же мы просто сидим на кухне, так душевно не получается...
В.: Получается. Когда настает время поговорить, оно всегда находится.
М.: Ты вообще не особенно разговорчивый.
В.: Я не люблю объяснений. Даже когда я как режиссер что-то объясняю актерам, я никогда не говорю: «Сделайте так-то и так-то». Это унижает.
Люди проявляют деликатность на работе и дома по-разному.
М.: По-настоящему нежен он только с нашей собакой Ромой.
В.: Потому что он полностью от меня зависит. Погуляешь с ним, накормишь...
М.: Виталий стоит и слушает, как Рома ест, и радуется его чавканью. При этом он ненавидит, когда люди звучно едят, если ребенок не дай бог хлюпнет чаем, он так на нее посмотрит! А здесь такое умиление на лице: «Чавкай, мой милый!»
В.: Ты просто ничего не понимаешь, его чавканье означает: «Хороший у меня хозяин...»
Ну к внуку-то, наверное, вы все-таки относитесь нежнее, чем к Роме?
В.: Кирюша — совсем другое. Когда Настя работает или уезжает на гастроли — она танцует в ансамбле Игоря Моисеева, — он бывает у нас. Это периодические приятные встречи, много чувств и никакой ответственности. Что ты, Маша, возмущаешься? Разница между детьми и внуками — это как между браком и романом. Внуки — это роман на всю жизнь. Всегда праздник.
Кстати, о праздниках... Какие они у вашей семьи?
В.: Больше всего мы любим Новый год. Обычно накануне идем с друзьями в ЦДХ, а потом Маша, пользуясь нашей территориальной близостью, всех зазывает к нам.
М.: Ну еще дни рождения. Помнишь, какой спектакль учинила на твое 50-летие Лизина дворовая компания? Жаль, что мы его не записали на видео. Люди буквально падали со стульев от смеха.
В вашем доме есть культ еды?
М.: Виталий Мефодьевич больше всего любит борщ.
В.: Ведь знает, а не делает!
М.: Ну не каждый же день! Причем тебе же абсолютно все равно — с мясом или без, ты и не отличаешь, была бы свекла.
В.: Главные вкусовые привязанности формируются, как правило, в детстве, а в мое детство дома в Чите главными блюдами были борщ и пельмени. В детстве ведь все воспринимается по-другому. Мне тогда казалось, что я ребенок дворовый. Но когда я смотрю на те далекие фотографии, то понимаю, что был просто гуляющим во дворе домашним ребенком. На фотоснимке я разительно отличаюсь от настоящих «дворовых» аккуратной стрижкой и глаженой одеждой.
А во взрослой жизни вы сохранили требовательность к внешнему виду?
В.: В детстве обо мне заботилась мама. Теперь — жена. Мне не все равно, во что я одет. На кого-нибудь, что ни надень, он будет хорош. Я же всегда помню, что моя интеллигентность отчасти приобретенного характера и отличить меня в соответствующей одежде от, скажем, шофера практически невозможно.
М.: Одежда его преображает...
В.: Это верно. Один раз я проявил самостоятельность и без Маши пошел и купил себе дубленку в магазине, который ежедневно рекламируется по телевизору.
М.: Когда он ее принес домой и развернул, я сразу же, конечно, все поняла, но, когда он ее надел, это было нечто. Не знаю, с кем его в ней можно сравнить... Даже не с почтальоном Печкиным. В этой одежде нельзя даже с собакой гулять — не дай бог кто-нибудь узнает. Такой вот поступок в самый разгар лета.
Для Маши вы покупаете что-нибудь вместе?
В.: Очень редко. Обычно я сделаю комплимент, скажу, что ей что-то необыкновенно идет, а она говорит: «Ой, это я давно, месяца два назад купила». Зато мне очень приятно, когда некоторые вещи ей идут особенно. Например, шуба, которую я ей подарил, или коричневое вечернее платье с вышивкой и вырезом...
А продовольственные магазины кто из вас посещает?
В.: Я очень люблю магазин на углу Суворовского бульвара и Калининского проспекта возле нашей старой квартиры. Считаю, что лучше магазина в Москве нет.
М.: Потому что тебя в нем знают и любят. Я один раз зашла в магазин незаметно и наблюдала нечто необычное и интересное. Там был моноспектакль Виталия Мефодьевича.
Говорят, что вас часто принимают за брата и сестру.
М.: Раньше даже дочкой называли.
В.: Ну, я не обольщаюсь, что такой же хорошенький...
«Домашний очаг», январь 1998 г.
Беседовала Елена Вышинская
Благодарим Ольгу Амелину за предоставленный материал.
Семья, где любовь и внимание друг к другу приправлены юмором, крепче других. Доказательство тому — долгий брак Виталия и Маши Соломиных. Они воспитали 2 дочерей, поменяли 6 квартир, снялись вместе в кино и не перестают подшучивать друг над другом.
Вы женаты уже много лет. А помните ли свою первую встречу?
Маша: Мы женаты, страшно произнести, двадцать семь лет. Познакомились на пробах фильма Петра Тодоровского «Городской романс». Виталий был одним из претендентов на главную мужскую роль, я — на женскую. Меня утвердили, а его нет, посчитав, что его герой будет слишком положительным. Виталий не мог не произвести на меня впечатления. Я оказалась под прессингом доброты, щедрости, внимания — всего, чем в свои 19 лет не была избалована. Он всегда был в замечательном ровном расположении духа. Потом, когда мы поженились, я думала: «Боже мой, человек этот, оказывается, совсем не тот, за кого себя выдавал!»
Виталий: Конечно, узнай ты меня сразу — не вышла бы за меня замуж. О первой встрече я вообще ничего не помню. Какая-то Маша была непрофессиональная. А непрофессионалов я вообще не люблю. В глаза я не смотрел. Потом пелена спала. Я летал к Маше в Одессу, где она снималась, в Ленинград, где она жила. Деньги кончались -возвращался в Москву. Потом зарабатывал и летел снова. Это продолжалось почти год.
Маша, а вы непрофессиональная актриса?
М.: Я абсолютный актер-любитель. С «Городским романсом» все получилось совсем уж необыкновенно — как в кино. В Ленинграде прямо на улице ко мне подошла помощник режиссера и спросила, не хочу ли я сниматься в кино. Я сказала, что, конечно, хочу. Если бы знала, что это будет главная роль, испугалась бы и отказалась. Им нужна была социальная героиня, которая ничем особенным не выделялась, вот они меня и выбрали.
А откуда вы родом?
М.: Я из Ленинграда, Виталий из Читы. Когда мы поженились и надо было перевозить мои вещи, Виталий добыл коробку из-под холодильника, куда мы сложили мою одежду, сковородки и другое «приданое».
В.: При этом теща, вероятно, подумала, что я не промах, раз нашел такую огромную коробку, и постаралась добросовестно наполнить ее неподъемным количеством вещей, которые и положили начало нашему благосостоянию.
М.: Жили мы первое время в коммунальной квартире — общежитии Малого театра, где с нами соседствовали еще один актер и две дворничихи. От одной из них я наслушалась много ненормативного русского языка: когда по телефону звонили поклонницы Виталия и молчали, она им без стеснения говорила, что о них думает...
В этой квартире вы сравнительно недавно... Привыкли?
М.: Вообще-то я ужасно люблю переезжать. Мало кто это понимает, особенно муж. Эта квартира у нас шестая. После определенного этапа мною овладевает «охота к перемене мест». Предыдущая квартира была огромная и с легендой — до нас там жил Юлиан Семенов. Но она находилась над эстакадой на углу Нового Арбата и Бульварного кольца и под нашими окнами никогда не рассасывались автомобильные пробки. Здесь же, хотя и центр, тишайший зеленый двор. Кроме того, разница в метраже позволила нам сделать хороший ремонт и купить, например, такую кухонную мебель, которую, наверное, иначе не смогли бы себе позволить.
В.: Маша — хороший психолог. Информацию о грядущем переезде я воспринимаю с ужасом. Но она постепенно заводит мне эту информацию в подкорку, и уже года через два я созреваю, мы ищем варианты и упаковываем вещи.
У вас такой идеальный порядок...
В.: Многие наши знакомые живут среди разбросанных вещей и нормально себя чувствуют. Я так не могу. Мне надо, чтобы было чисто. Если перед глазами что-то мешается, я стараюсь это убрать, но Маша говорит, что лучше бы я этого не делал.
М.: Потому что потом ты никогда не вспомнишь, что и куда положил.
Сюда вы переехали уже без старшей дочери?
М.: У Насти замечательные муж и сын, и она живет самостоятельной взрослой жизнью. Конечно, у меня, по большому счету, есть к ней претензии, но вообще-то она очень трепетная, любящая и заботливая. Но оказалось, что и наша младшая дочь Лиза — замечательная тетя для Настиного сына Кирилла. С ним она взрослый и ответственный человек. Их можно оставить вдвоем, и малыш будет одет и накормлен. У нее фантастические задатки будущей матери.
У Лизы и Кирилла разница в возрасте примерно такая же, как у Насти и Лизы, но Настя не была столь заботливой сестрой, какой Лиза стала тетей. Когда родилась младшая дочь, мы жили на Кутузовском проспекте и Настя через эту правительственную трассу возила Лизу в коляске показывать одноклассницам. Больше всего ей нравилось, что уличный регулировщик останавливал машины и ждал, пока она проедет с «этим чудным ребенком». Когда мы с папой застали ее за таким гулянием, пришли в ужас.
У Лизы есть актерские способности?
В.: Трудно сказать, некоторые бывают такие ловкие, что думаешь: «Ну артист!», а он не артист, а всего-навсего нахал. У нас Настя здорово умеет показывать Раневскую, Рину Зеленую, просто знакомых. В жизни она не то чтобы весельчак, но здесь у нее определенно есть артистический дар.
Популярность Виталия вами ощущается?
М.: Теперь почти нет. Правда у мальчиков лет десяти при виде «доктора Ватсона» отвисает челюсть и пересыхает горло.
Во многих картинах вы играли вместе. Кто был инициатором совместной работы?
М.: Виталий мне сразу сказал: никакого кино. И я как-то тихо, как с квартирами, опять влезла.
В.: Мне кажется это бессмысленным: денег не приносит, славы тоже.
А удовольствие?
В.: Какое уж тут удовольствие, я в кадре с собственной женой категорически не могу целоваться. Так этого ни разу и не сделал. С чужими — пожалуйста...
Маша, а по специальности вам пришлось поработать?
М.: Художником по костюмам я работала некоторое время в Театре оперетты. Потом...
В.: Потом ее придавило очередной партией шинелей и на этом работа закончилась.
М.: Ну не смеши. В Малом я как художник по костюмам сделала два спектакля. Некоторое время была редактором отдела моды в «Журнале мод», ставила съемки одежды на взрослых и маленьких фотомоделях.
Сейчас не работаете?
М.: Скоро в Москве откроется бутик Mila Schon, и я буду его арт-директором. Стиль этого, пока почти неизвестного у нас итальянского дизайнера мне очень близок и по цельности, чистоте, постоянству напоминает любимого мной Армани.
Как вы относитесь к творчеству друг друга: благоговейно или критически?
В.: Маша — критически, я — благоговейно!
М.: Каждая премьера или картина заставляет меня влюбляться в Виталия снова и снова. Сейчас я, к своему большому сожалению, хожу в театр меньше, чем раньше, но все равно ужасно горжусь тем, что он делает. Особенно его последней работой на сцене филиала Малого театра — спектаклем «Свадьба Кречинского», который он поставил как режиссер и где играет главную роль.
Похоже, чтобы поддерживать интерес друг к другу, вам ничего не надо придумывать?
М.: За все годы, что мы вместе, мне ни одной секунды не было с ним скучно. К тому же гастроли и съемки Виталия нас раньше достаточно часто разлучали, что, видимо, заставляло чаще думать друг о друге и ценить время, проведенное вместе.
Как менялись в совместной жизни привычки и вкусы?
М.: Здесь, наверное, я тебе больше передавала, правда, пап?
В.: Я себя и не помню. Превратили меня в тесто, измяли, испекли и съели.
М.: Ну это смешно, конечно, это я полностью им вылеплена.
В.: Ладно. А я сам превратился и испекся благодаря твоим психиатрическим способностям.
Часто ли вы ссоритесь?
М.: Виталий со мной никогда не ссорится.
В.: Я это считаю ниже своего достоинства...
М.: А я могу выступить инициатором... Сейчас ругаюсь, раньше даже дралась. Но со временем поняла, что мои физические данные не очень этому способствуют. Решила, лучше буду пилить, этого никто не выносит, даже собака боится. На самом деле я сейчас подумала, что мы очень давно не ссорились. Как-то само собой это осталось в прошлом.
У вас большая разница в возрасте?
М.: Раньше была большая, сейчас — практически никакой. Когда мы женились, я была намного его моложе...
В.: Ну а потом я долго-долго над ней работал, чтобы она меня поскорее догнала.
А ревность у вас бытует?
В.: Развита в высшей степени.
М.: У обоих.
В.: Надо ухо востро держать, мало ли чего...
Время на общение есть?
М.: Обычно на откровенные разговоры времени до обидного мало. Но я очень люблю, когда Виталий приглашает меня в ресторан. Там он очень внимательно за мной ухаживает, обо всем расспросит... Когда же мы просто сидим на кухне, так душевно не получается...
В.: Получается. Когда настает время поговорить, оно всегда находится.
М.: Ты вообще не особенно разговорчивый.
В.: Я не люблю объяснений. Даже когда я как режиссер что-то объясняю актерам, я никогда не говорю: «Сделайте так-то и так-то». Это унижает.
Люди проявляют деликатность на работе и дома по-разному.
М.: По-настоящему нежен он только с нашей собакой Ромой.
В.: Потому что он полностью от меня зависит. Погуляешь с ним, накормишь...
М.: Виталий стоит и слушает, как Рома ест, и радуется его чавканью. При этом он ненавидит, когда люди звучно едят, если ребенок не дай бог хлюпнет чаем, он так на нее посмотрит! А здесь такое умиление на лице: «Чавкай, мой милый!»
В.: Ты просто ничего не понимаешь, его чавканье означает: «Хороший у меня хозяин...»
Ну к внуку-то, наверное, вы все-таки относитесь нежнее, чем к Роме?
В.: Кирюша — совсем другое. Когда Настя работает или уезжает на гастроли — она танцует в ансамбле Игоря Моисеева, — он бывает у нас. Это периодические приятные встречи, много чувств и никакой ответственности. Что ты, Маша, возмущаешься? Разница между детьми и внуками — это как между браком и романом. Внуки — это роман на всю жизнь. Всегда праздник.
Кстати, о праздниках... Какие они у вашей семьи?
В.: Больше всего мы любим Новый год. Обычно накануне идем с друзьями в ЦДХ, а потом Маша, пользуясь нашей территориальной близостью, всех зазывает к нам.
М.: Ну еще дни рождения. Помнишь, какой спектакль учинила на твое 50-летие Лизина дворовая компания? Жаль, что мы его не записали на видео. Люди буквально падали со стульев от смеха.
В вашем доме есть культ еды?
М.: Виталий Мефодьевич больше всего любит борщ.
В.: Ведь знает, а не делает!
М.: Ну не каждый же день! Причем тебе же абсолютно все равно — с мясом или без, ты и не отличаешь, была бы свекла.
В.: Главные вкусовые привязанности формируются, как правило, в детстве, а в мое детство дома в Чите главными блюдами были борщ и пельмени. В детстве ведь все воспринимается по-другому. Мне тогда казалось, что я ребенок дворовый. Но когда я смотрю на те далекие фотографии, то понимаю, что был просто гуляющим во дворе домашним ребенком. На фотоснимке я разительно отличаюсь от настоящих «дворовых» аккуратной стрижкой и глаженой одеждой.
А во взрослой жизни вы сохранили требовательность к внешнему виду?
В.: В детстве обо мне заботилась мама. Теперь — жена. Мне не все равно, во что я одет. На кого-нибудь, что ни надень, он будет хорош. Я же всегда помню, что моя интеллигентность отчасти приобретенного характера и отличить меня в соответствующей одежде от, скажем, шофера практически невозможно.
М.: Одежда его преображает...
В.: Это верно. Один раз я проявил самостоятельность и без Маши пошел и купил себе дубленку в магазине, который ежедневно рекламируется по телевизору.
М.: Когда он ее принес домой и развернул, я сразу же, конечно, все поняла, но, когда он ее надел, это было нечто. Не знаю, с кем его в ней можно сравнить... Даже не с почтальоном Печкиным. В этой одежде нельзя даже с собакой гулять — не дай бог кто-нибудь узнает. Такой вот поступок в самый разгар лета.
Для Маши вы покупаете что-нибудь вместе?
В.: Очень редко. Обычно я сделаю комплимент, скажу, что ей что-то необыкновенно идет, а она говорит: «Ой, это я давно, месяца два назад купила». Зато мне очень приятно, когда некоторые вещи ей идут особенно. Например, шуба, которую я ей подарил, или коричневое вечернее платье с вышивкой и вырезом...
А продовольственные магазины кто из вас посещает?
В.: Я очень люблю магазин на углу Суворовского бульвара и Калининского проспекта возле нашей старой квартиры. Считаю, что лучше магазина в Москве нет.
М.: Потому что тебя в нем знают и любят. Я один раз зашла в магазин незаметно и наблюдала нечто необычное и интересное. Там был моноспектакль Виталия Мефодьевича.
Говорят, что вас часто принимают за брата и сестру.
М.: Раньше даже дочкой называли.
В.: Ну, я не обольщаюсь, что такой же хорошенький...
«Домашний очаг», январь 1998 г.
Беседовала Елена Вышинская
Благодарим Ольгу Амелину за предоставленный материал.
21.06.2003
Подробнее
Принц, которого не заменить... Год... Уже год, как ушел от нас Виталий Соломин.
Принц, которого не заменить...
Год... Уже год, как ушел от нас Виталий Соломин.
Год... Уже год, как ушел от нас Виталий Соломин.
Принц, которого не заменить...
Год... Уже год, как ушел от нас Виталий Соломин. А с ним ушли замечательные спектакли из репертуара Малого театра: «Свадьба Кречинского» и «Иванов»... Ушла радость — никто не собирает теперь коллег «просто так», что-нибудь весело, нежно и вкусно отпраздновать... Ушли грандиозные планы: поставить «Ричарда III» с Васей Бочкаревым, «Вассу Железнову» с Женей Глушенко, «Дачников» — со всеми звездами своего поколения, которое осталось теперь каким-то неприкаянным... На 40 дней литературная часть Малого театра — две замечательные Оленьки, Буткова и Петренко, — сделали газету «Памяти Виталия Соломина». Вот фрагменты из нее.
О Виталии говорят:
народный артист России Ярослав БАРЫШЕВ: «Он был очень отзывчивым. Как-то нашему гитаристу стало плохо с сердцем и Виталий повез его в больницу, хотя опаздывал куда-то. Когда умер Олег Даль, Виталий поехал на Ваганьковское договариваться о похоронах. Он очень переживал смерть Олега. И теперь лежит недалеко от него...»
народный артист России Виктор ПАВЛОВ: «Жизнь рассчиталась с ним слишком рано. Ему надо было бы два десятка лег преподавать, поделиться своей актерской силой. Он был актером переживания, глубоких страстей... Он живет, он здесь, рядом со мной постоянно...»
народный артист России Валерий БАРИНОВ: «Когда я говорил на панихиде, у меня вырвалась фраза: «Наше королевство потеряло принца». И потом я подумал: когда умирает король – «Король умер! Да здравствует король!» Но когда умирает принц, его некем заменить...»
артистка Елена САФОНОВА: «Виталий всегда определял для меня качество картины. Если мне звонили и говорили: «У нас будет занят Виталий Соломин», то понятно было, что имеет смысл в этом фильме сниматься...»
народный артист России Василий БОЧКАРЕВ: «Виталий был настолько непохож в своей природе на других, настолько свободен и органичен, что заслуживал искреннего уважения и преклонения. Для меня он был примером...»
народный артист России Александр ПОТАПОВ: «Очень жалко тех наших актеров, кто не успел поработать с ним как с режиссером, войти в его мир. Мне горько, что ушла наша надежда на что-то интересное, на компанию, на борьбу за свободу...»
народный артист России Василий ЛИВАНОВ: «Я имел счастье быть его близким другом почти четверть века, мы дружили семьями, путешествовали вместе с детьми, пока они были маленькими. Я бывал на всех его репетициях перед выходом спектакля. Вот только сейчас узнал, что я был его счастливым талисманом — так он говорил обо мне своим друзьям...»
В ушедшем году вышел телесериал «За кулисами», где замечательно играет Виталий Соломин. Фильм «Казус белле», где он в чудесном партнерстве с Инной Чуриковой, Алексеем Петренко, Беатой Тышкевич и Барбарой Брыльской. Создан «Благотворительный фонд Виталия Соломина». Я в соавторстве с Майей Карапетян написала книгу о нем: «Виталий Соломин. Три любви». Она выйдет в издательстве «Алгоритм». Ожидаю — уже год — премьеры телесериала «Все красное», где он упоительно смешно играет польского офицера. И надеюсь, что по ТВ покажут, наконец, звездные его роли в спектаклях Малого театра — они записаны почти все. А сегодня... Поднимем рюмку. И не будем чокаться...
Светлана ОВЧИННИКОВА
«Москвичка», 28 мая 2003 г.
Год... Уже год, как ушел от нас Виталий Соломин. А с ним ушли замечательные спектакли из репертуара Малого театра: «Свадьба Кречинского» и «Иванов»... Ушла радость — никто не собирает теперь коллег «просто так», что-нибудь весело, нежно и вкусно отпраздновать... Ушли грандиозные планы: поставить «Ричарда III» с Васей Бочкаревым, «Вассу Железнову» с Женей Глушенко, «Дачников» — со всеми звездами своего поколения, которое осталось теперь каким-то неприкаянным... На 40 дней литературная часть Малого театра — две замечательные Оленьки, Буткова и Петренко, — сделали газету «Памяти Виталия Соломина». Вот фрагменты из нее.
О Виталии говорят:
народный артист России Ярослав БАРЫШЕВ: «Он был очень отзывчивым. Как-то нашему гитаристу стало плохо с сердцем и Виталий повез его в больницу, хотя опаздывал куда-то. Когда умер Олег Даль, Виталий поехал на Ваганьковское договариваться о похоронах. Он очень переживал смерть Олега. И теперь лежит недалеко от него...»
народный артист России Виктор ПАВЛОВ: «Жизнь рассчиталась с ним слишком рано. Ему надо было бы два десятка лег преподавать, поделиться своей актерской силой. Он был актером переживания, глубоких страстей... Он живет, он здесь, рядом со мной постоянно...»
народный артист России Валерий БАРИНОВ: «Когда я говорил на панихиде, у меня вырвалась фраза: «Наше королевство потеряло принца». И потом я подумал: когда умирает король – «Король умер! Да здравствует король!» Но когда умирает принц, его некем заменить...»
артистка Елена САФОНОВА: «Виталий всегда определял для меня качество картины. Если мне звонили и говорили: «У нас будет занят Виталий Соломин», то понятно было, что имеет смысл в этом фильме сниматься...»
народный артист России Василий БОЧКАРЕВ: «Виталий был настолько непохож в своей природе на других, настолько свободен и органичен, что заслуживал искреннего уважения и преклонения. Для меня он был примером...»
народный артист России Александр ПОТАПОВ: «Очень жалко тех наших актеров, кто не успел поработать с ним как с режиссером, войти в его мир. Мне горько, что ушла наша надежда на что-то интересное, на компанию, на борьбу за свободу...»
народный артист России Василий ЛИВАНОВ: «Я имел счастье быть его близким другом почти четверть века, мы дружили семьями, путешествовали вместе с детьми, пока они были маленькими. Я бывал на всех его репетициях перед выходом спектакля. Вот только сейчас узнал, что я был его счастливым талисманом — так он говорил обо мне своим друзьям...»
В ушедшем году вышел телесериал «За кулисами», где замечательно играет Виталий Соломин. Фильм «Казус белле», где он в чудесном партнерстве с Инной Чуриковой, Алексеем Петренко, Беатой Тышкевич и Барбарой Брыльской. Создан «Благотворительный фонд Виталия Соломина». Я в соавторстве с Майей Карапетян написала книгу о нем: «Виталий Соломин. Три любви». Она выйдет в издательстве «Алгоритм». Ожидаю — уже год — премьеры телесериала «Все красное», где он упоительно смешно играет польского офицера. И надеюсь, что по ТВ покажут, наконец, звездные его роли в спектаклях Малого театра — они записаны почти все. А сегодня... Поднимем рюмку. И не будем чокаться...
Светлана ОВЧИННИКОВА
«Москвичка», 28 мая 2003 г.
11.06.2003
Подробнее
Чтобы мы жили и чувствовали кислород. Памяти Виталия Соломина.
Чтобы мы жили и чувствовали кислород.
Памяти Виталия Соломина.
Памяти Виталия Соломина.
Чтобы мы жили и чувствовали кислород.
Памяти Виталия Соломина.
В издательстве «Алгоритм» готовится к выходу книга «Виталий Соломин. Три любви». Авторы С.Овчинникова и М.Карапетян включили в нее отрывки из дневников и писем актера, беседы с его близкими друзьями, рассказы о сценических и экранных образах, созданных Виталием Соломиным, и эпизоды его закулисной жизни. 27 мая прошедшего года актера не стало. Сегодня мы публикуем фрагмент главы из будущей книги о нем, написанный Светланой Овчинниковой.
На телевидении отсматриваю пленки со спектаклями, где играл Виталий. Их неприлично мало, хотя заснято почти все. Но угнано куда-то в Реутово, откуда получить их практически невозможно. Снова собаки на сене: не показывают, но имеют — даже «Летние прогулки», где Соломин сыграл первого на советской сцене диссидента. А тогда, в 1974-м, удивительный был спектакль. Огромная популярность — и ни единой рецензии.
После генеральной написала, ночью набрали, утром в газете была «дыра»? Не пришлась премьера ко двору власть имущим. Немудрено. Мудрено другое: уже в иные времена спектакли Виталия и с Виталием критика не баловала.
Из дневника Соломина. «Каждый актер, по крайней мере мне известный, постоянно ждет точной оценки своей работы. Не похвалы (хотя и похвалы тоже), а той ответной реакции, по которой бы он мог убедиться, что понят... Не образ, который ты пытался сыграть, создать, а именно ты... Я хватаюсь за каждое слово обо мне: иногда начинаешь слишком острить и горевать на боль и оскорбления и поэтому от хорошего закрываешься, переходишь в глухую защиту и долгие дни перекатываешь каждое слово, как горячие угли, из ладошки в ладошку, пока не остынут, пока не
привыкнешь. А иногда хочешь зацепиться за эти слова и не можешь, как будто о другом говорят.»
«Обидеть артиста может всякий». Фраза расхожая, полушутейная, а в ней — истина. В дневниках Виталия столько боли! А на людях он излучал благополучие. И доброту, которой в нем было немерено. Всем помогал. И получал от этого удовольствие.
Но надо же так заснять! Смотрю пленки — и ничего не понимаю. «Дядя Ваня» — спектакль в Малом театре из самых достойных. Принципиально важный. Это сделать было невероятно трудно. После удивительной ауры чеховских спектаклей Штайна. После горькой нежности Эфроса. После лихого и трагического эпатажа Някрошюса. После отчаянной проходочки Олега Борисова — Астрова – «Ехал на ярмарку ухарь-купец». После пронзительно- растерянной печали Басилашвили. Как это трудно, казалось, невозможно — после того, как отказано самому Чехову в постановке на сцене Малого сначала «Лешего», потом «Дяди Вани» — тому уже век, — поставить эти спектакли здесь. Сначала «Лешего». Потом «Дядю Ваню». Я помню премьеру. Помню трагизм спектакля, плотный, отчаянный. А военный оркестр возле Малого театра наяривал на всю Театральную площадь.
Он обещал праздник, он заманивал на него, он его уже создавал. И распахнутая сцена, так красиво обустроенная Валерием Левенталем, — тоже из праздника. Который обещал жизнь. Но будет — существование. Будут — будни. Тягостные. И очень подробные в своей тягостности. И будет
Войницкий Юрия Соломина. И Астров — Соломина Виталия. Работу Юрия примут безоговорочно. Виталий ушибется — и пребольно! — о непонимание. Действительно, принять такого Астрова с ходу непросто. И прочитаю в рецензии — и он прочитает! – «... трудно было угадать, на какой замысел работают смещения в роли Астрова, которому здесь даны замашки пошляка, вполне законченного и успевшего полюбить себя в этом качестве, со смаком подающего свои штучки-дрючки: уход маршем на коленках, шутовское обмахивание дамским веером или демонстративное отпирание шкафа в чужом доме из собственного кармана вынутым ключом…» У Виталия в этой роли действительно (простите, опять не могу о нем говорить в прошедшем времени...) неожиданно много куража. Нарочито много. Героя-любовника пьесы играет не вчерашний Фиеско, а вчерашний Ипполит. За что же любит его Соня? Влюбляется Елена? «На безрыбье?» Слишком было бы просто. Для этого автора. И для этого актера. Скорее — вот за этот самый кураж, шутовство, камуфлирующее трагедию несостоявшейся жизни. За сопротивление этой разрухе. За то, что «не нудный» за то, что внушает пусть зыбкое, но ощущение осмысленности жизни. Обманчивое. Но все здесь рады, жаждут быть обманутыми. А вместо этого получают пощечины откровений. Все, что у Астрова — опять-таки традиционно — было пафосом или искренней увлеченностью, — здесь шутейно. Тем естественнее. Все норовят исповедаться. А он — смешит. Странный Астров. Но не выдуманный, а вычитанный. У Чехова, который постоянно рассуждает про чудаков. И эпиграфом к спектаклю, похоже, взяты слова именно Астрова, этого Астрова, соломинского: «Наше положение, твое и мое, безнадежно» и «Во всем уезде было только два порядочных, интеллигентных человека...» Ударение на слове «было». Дуэт-дуэль братьев Соломиных здесь — зрелище увлекательное. Весь спектакль — дуэт. И весь спектакль — дуэль. Юрий Соломин играет с распахнутыми наотмашь страстями. Виталий Соломин прячет трагедию, приоткрывая подлинные чувства в редкие и очень короткие минуты серьеза, когда имидж своего Астрова вдруг снимает, как усталый паяц маску. А так... Говоря о лекарствах, берет и выпивает содержимое одного из пузырьков. Ап! Отчаянно куражится в сцене пьянки. Говоря про Елену: «Она только ест, спит, гуляет» — так вкусно и размашисто произносит это «гу-ля-я-ет», что сразу осязаешь «священнодействие». С неподражаемой интонацией на вопрос: «Водочки будешь?» — отвечает, почесав в затылке: «Пожалуй». Виталий не боится пробиваться к публике через шутовство и ерничанье — и пробивается! Постепенно от начала спектакля идет к финалу и — серьезу. Но в самый острый момент показывает дяде Ване кукиш. А в диалоге с Соней — вдруг плачет, когда говорит о Елене. Отсюда и Сонин вопрос: «Что с вами?» У Виталия все всегда логично. Он не случайно был в школе блестящим математиком.
В одном из наших разговоров — о театре, всегда о театре — сказал: «У Чехова обычно есть герой, который все понимает. Он — редкое существо». И он очень мучительно живет. Астров, с одной стороны, дело делает и леса сажает. Но видит бессмысленность этого всего, потому что леса эти
обворовывают, вырубают. Однако это хочется делать, в этом смысл жизни, иначе кто я? Зачем живу? Что хочу? Почему, мучительно живя, Астров камуфлирует эту мучительность? Он старается вести себя так, чтобы не показаться смешным. Он скорее сам будет смеяться над собой, над всем
происходящим, нежели позволит, чтобы смеялись над ним. Он перешагнул тот возраст, когда были надежды, что еще что-то произойдет. Какой-то огульный финал жизни! Он много работает, одинок, он чувствует себя стариком. А тогда в России говорили: «Вошел пожилой человек 33 лет».
Страсти, которые разгораются на сцене — с истериками, слезами, оскорблениями и, наконец, сумасшествием, — неинтеллигентны. Этот мотив уходящей, разрушаемой интеллигентности у Чехова постоянен и очень звучен. Здесь он — лейтмотив спектакля. Интеллигентно скрывать свою боль,
не утруждая ею других. Такой у Виталия Астров. Такой в жизни — во всем и всегда — был сам артист. Неинтеллигентно — так открыто страдать, так постоянно ныть. Но потеря интеллигентности здесь — это драма доведенных до крайности людей, проигравших жизнь. Ставящих последние гроши
надежды и сил на «зеро» — на любовь Елены.
Виталий говорил: «Астров понимает что не женится на Елене, нет. Он понимает, в каком она состоянии. Он и говорит ей, что не здесь, так в Саратове — вы все равно когда-нибудь сорветесь. Лучше уж здесь, на лоне природы: поэтично по крайней мере».
Я снова отсматриваю пленки. Снимали двумя камерами. Играет второй состав. Нет ни Юрия Соломина, ни Валерия Бабятинского, ни Татьяны Александровны Еремеевой. Впрочем, Виталий, как всегда или почти всегда, играет без дублера. Но почему камеры так упорно скользят мимо него?
Задерживаясь на менее существенном и менее талантливом? Может быть, ну их, эти пленки? Есть разговор с Виталием, есть его дневники, есть его друзья с их впечатлениями. А друзей случайных он не имел. Хотя... Приглашая на свой юбилей, сказал: «Будет узкий круг только самых близких».
«Круг» оказался человек под триста. Зачем мне эта телесамодеятельность? — думала я. Теперь даже страшно представить, что было бы, выключи тогда картинку. На экране вдруг — крупный план Виталия. Не Астрова, хотя портрет возник посреди спектакля. А — Виталия. Он переспрашивает кого-то: что для меня Малый театр? И, как всегда, дает на банальный вопрос небанальный ответ: «Для меня это хорошее похоронное бюро. Которое всю жизнь готовит тебя к этому акту. А в конце торжественно и очень красиво хоронит. За счет театра. Поскольку у актеров денег нет. Вы же правду хотите услышать, а не вранье? Вот это правда».
Почему он так часто думал и говорил о смерти? Вот и в дневнике: «Сегодня с трудом встал, не хотелось просыпаться. Подкрадывается мысль: жить не хочется. Отдавливаю в глубину, вниз, в темноту. Там надо чем-то прижать и дождаться, чтобы затихло...» Целая глава в книге может быть
посвящена смерти. Страшно. А интервью на пленке горькое.
- Чего вы ждете от будущего?
- От будущего? Как и вы — ничего хорошего я не жду в ближайшие годы. Да и в отдаленные тоже.
- Что хотите пожелать?
- Пожелать, чтобы жили мы все. А то, как у меня, 35 лет проработал, сыграл 7-8 ролей всего. У меня пятилетние перерывы все время. И так у очень многих происходит. Я потому придумываю всякие веселящие моменты. Вот весною устроил Новый год. В филиале взял и для всех поставил елку.
Номера были. Застолье. Очень весело. Как в какие-то хорошие времена, когда актеры радуются, что-то играют друг для друга... Оказывается, они очень много умеют и талантливые — недаром в этом деле болтаются. Вот я и вам бы пожелал, чтобы мы жили, кислород чувствовали, делали свое
дело. Достаточно получали, чтобы не умереть с голоду. Этого нам хватит, чтобы жить.
А следующий вопрос, вернее — ответ на него, словно специально для этой главы.
- Что бы вы хотели сыграть?
- Во-первых, когда скажешь, значит, этого не будет. Я очень долго к Чехову приближался. Мне в свое время предлагали что-то делать, я честно сказал, что не понимаю. Совсем. Прошло много-много лет, и попробовал что-то сыграть. Вначале Яшу у Хейфеца в «Вишневом саде» на телевидении. Вот сейчас спектакль у нас – «Дядя Ваня». И мне кажется, что я понимаю. Такое у Чехова ядро, с такой энергией — шекспировской. И понимаешь, как ошибаются, когда занудно, длинно играют, медленно, не спеша — под то время как будто бы. А у него люди живя умирают и это чувствуют. Как в «Иванове». Как в «Вишневом саде». Везде. Он подбирает людей, которые никак не могут состояться. Это их мучает. Часто умирают.
Но, может быть, даже лучше, чем оставаться вот так... Замечательный драматург.
Вот и разгадка его Астрова. Живущего умирая. Сегодня, после ухода Виталия, его играет Александр Михайлов.
Из разговора с Юрием Соломиным: «Как вам теперь живется в «Дяде Ване»?». Он посерел лицом: «Если говорить честно, то очень тяжело. Мне просто тяжело».
29-4 июня 2003 г. «Культура»
Памяти Виталия Соломина.
В издательстве «Алгоритм» готовится к выходу книга «Виталий Соломин. Три любви». Авторы С.Овчинникова и М.Карапетян включили в нее отрывки из дневников и писем актера, беседы с его близкими друзьями, рассказы о сценических и экранных образах, созданных Виталием Соломиным, и эпизоды его закулисной жизни. 27 мая прошедшего года актера не стало. Сегодня мы публикуем фрагмент главы из будущей книги о нем, написанный Светланой Овчинниковой.
На телевидении отсматриваю пленки со спектаклями, где играл Виталий. Их неприлично мало, хотя заснято почти все. Но угнано куда-то в Реутово, откуда получить их практически невозможно. Снова собаки на сене: не показывают, но имеют — даже «Летние прогулки», где Соломин сыграл первого на советской сцене диссидента. А тогда, в 1974-м, удивительный был спектакль. Огромная популярность — и ни единой рецензии.
После генеральной написала, ночью набрали, утром в газете была «дыра»? Не пришлась премьера ко двору власть имущим. Немудрено. Мудрено другое: уже в иные времена спектакли Виталия и с Виталием критика не баловала.
Из дневника Соломина. «Каждый актер, по крайней мере мне известный, постоянно ждет точной оценки своей работы. Не похвалы (хотя и похвалы тоже), а той ответной реакции, по которой бы он мог убедиться, что понят... Не образ, который ты пытался сыграть, создать, а именно ты... Я хватаюсь за каждое слово обо мне: иногда начинаешь слишком острить и горевать на боль и оскорбления и поэтому от хорошего закрываешься, переходишь в глухую защиту и долгие дни перекатываешь каждое слово, как горячие угли, из ладошки в ладошку, пока не остынут, пока не
привыкнешь. А иногда хочешь зацепиться за эти слова и не можешь, как будто о другом говорят.»
«Обидеть артиста может всякий». Фраза расхожая, полушутейная, а в ней — истина. В дневниках Виталия столько боли! А на людях он излучал благополучие. И доброту, которой в нем было немерено. Всем помогал. И получал от этого удовольствие.
Но надо же так заснять! Смотрю пленки — и ничего не понимаю. «Дядя Ваня» — спектакль в Малом театре из самых достойных. Принципиально важный. Это сделать было невероятно трудно. После удивительной ауры чеховских спектаклей Штайна. После горькой нежности Эфроса. После лихого и трагического эпатажа Някрошюса. После отчаянной проходочки Олега Борисова — Астрова – «Ехал на ярмарку ухарь-купец». После пронзительно- растерянной печали Басилашвили. Как это трудно, казалось, невозможно — после того, как отказано самому Чехову в постановке на сцене Малого сначала «Лешего», потом «Дяди Вани» — тому уже век, — поставить эти спектакли здесь. Сначала «Лешего». Потом «Дядю Ваню». Я помню премьеру. Помню трагизм спектакля, плотный, отчаянный. А военный оркестр возле Малого театра наяривал на всю Театральную площадь.
Он обещал праздник, он заманивал на него, он его уже создавал. И распахнутая сцена, так красиво обустроенная Валерием Левенталем, — тоже из праздника. Который обещал жизнь. Но будет — существование. Будут — будни. Тягостные. И очень подробные в своей тягостности. И будет
Войницкий Юрия Соломина. И Астров — Соломина Виталия. Работу Юрия примут безоговорочно. Виталий ушибется — и пребольно! — о непонимание. Действительно, принять такого Астрова с ходу непросто. И прочитаю в рецензии — и он прочитает! – «... трудно было угадать, на какой замысел работают смещения в роли Астрова, которому здесь даны замашки пошляка, вполне законченного и успевшего полюбить себя в этом качестве, со смаком подающего свои штучки-дрючки: уход маршем на коленках, шутовское обмахивание дамским веером или демонстративное отпирание шкафа в чужом доме из собственного кармана вынутым ключом…» У Виталия в этой роли действительно (простите, опять не могу о нем говорить в прошедшем времени...) неожиданно много куража. Нарочито много. Героя-любовника пьесы играет не вчерашний Фиеско, а вчерашний Ипполит. За что же любит его Соня? Влюбляется Елена? «На безрыбье?» Слишком было бы просто. Для этого автора. И для этого актера. Скорее — вот за этот самый кураж, шутовство, камуфлирующее трагедию несостоявшейся жизни. За сопротивление этой разрухе. За то, что «не нудный» за то, что внушает пусть зыбкое, но ощущение осмысленности жизни. Обманчивое. Но все здесь рады, жаждут быть обманутыми. А вместо этого получают пощечины откровений. Все, что у Астрова — опять-таки традиционно — было пафосом или искренней увлеченностью, — здесь шутейно. Тем естественнее. Все норовят исповедаться. А он — смешит. Странный Астров. Но не выдуманный, а вычитанный. У Чехова, который постоянно рассуждает про чудаков. И эпиграфом к спектаклю, похоже, взяты слова именно Астрова, этого Астрова, соломинского: «Наше положение, твое и мое, безнадежно» и «Во всем уезде было только два порядочных, интеллигентных человека...» Ударение на слове «было». Дуэт-дуэль братьев Соломиных здесь — зрелище увлекательное. Весь спектакль — дуэт. И весь спектакль — дуэль. Юрий Соломин играет с распахнутыми наотмашь страстями. Виталий Соломин прячет трагедию, приоткрывая подлинные чувства в редкие и очень короткие минуты серьеза, когда имидж своего Астрова вдруг снимает, как усталый паяц маску. А так... Говоря о лекарствах, берет и выпивает содержимое одного из пузырьков. Ап! Отчаянно куражится в сцене пьянки. Говоря про Елену: «Она только ест, спит, гуляет» — так вкусно и размашисто произносит это «гу-ля-я-ет», что сразу осязаешь «священнодействие». С неподражаемой интонацией на вопрос: «Водочки будешь?» — отвечает, почесав в затылке: «Пожалуй». Виталий не боится пробиваться к публике через шутовство и ерничанье — и пробивается! Постепенно от начала спектакля идет к финалу и — серьезу. Но в самый острый момент показывает дяде Ване кукиш. А в диалоге с Соней — вдруг плачет, когда говорит о Елене. Отсюда и Сонин вопрос: «Что с вами?» У Виталия все всегда логично. Он не случайно был в школе блестящим математиком.
В одном из наших разговоров — о театре, всегда о театре — сказал: «У Чехова обычно есть герой, который все понимает. Он — редкое существо». И он очень мучительно живет. Астров, с одной стороны, дело делает и леса сажает. Но видит бессмысленность этого всего, потому что леса эти
обворовывают, вырубают. Однако это хочется делать, в этом смысл жизни, иначе кто я? Зачем живу? Что хочу? Почему, мучительно живя, Астров камуфлирует эту мучительность? Он старается вести себя так, чтобы не показаться смешным. Он скорее сам будет смеяться над собой, над всем
происходящим, нежели позволит, чтобы смеялись над ним. Он перешагнул тот возраст, когда были надежды, что еще что-то произойдет. Какой-то огульный финал жизни! Он много работает, одинок, он чувствует себя стариком. А тогда в России говорили: «Вошел пожилой человек 33 лет».
Страсти, которые разгораются на сцене — с истериками, слезами, оскорблениями и, наконец, сумасшествием, — неинтеллигентны. Этот мотив уходящей, разрушаемой интеллигентности у Чехова постоянен и очень звучен. Здесь он — лейтмотив спектакля. Интеллигентно скрывать свою боль,
не утруждая ею других. Такой у Виталия Астров. Такой в жизни — во всем и всегда — был сам артист. Неинтеллигентно — так открыто страдать, так постоянно ныть. Но потеря интеллигентности здесь — это драма доведенных до крайности людей, проигравших жизнь. Ставящих последние гроши
надежды и сил на «зеро» — на любовь Елены.
Виталий говорил: «Астров понимает что не женится на Елене, нет. Он понимает, в каком она состоянии. Он и говорит ей, что не здесь, так в Саратове — вы все равно когда-нибудь сорветесь. Лучше уж здесь, на лоне природы: поэтично по крайней мере».
Я снова отсматриваю пленки. Снимали двумя камерами. Играет второй состав. Нет ни Юрия Соломина, ни Валерия Бабятинского, ни Татьяны Александровны Еремеевой. Впрочем, Виталий, как всегда или почти всегда, играет без дублера. Но почему камеры так упорно скользят мимо него?
Задерживаясь на менее существенном и менее талантливом? Может быть, ну их, эти пленки? Есть разговор с Виталием, есть его дневники, есть его друзья с их впечатлениями. А друзей случайных он не имел. Хотя... Приглашая на свой юбилей, сказал: «Будет узкий круг только самых близких».
«Круг» оказался человек под триста. Зачем мне эта телесамодеятельность? — думала я. Теперь даже страшно представить, что было бы, выключи тогда картинку. На экране вдруг — крупный план Виталия. Не Астрова, хотя портрет возник посреди спектакля. А — Виталия. Он переспрашивает кого-то: что для меня Малый театр? И, как всегда, дает на банальный вопрос небанальный ответ: «Для меня это хорошее похоронное бюро. Которое всю жизнь готовит тебя к этому акту. А в конце торжественно и очень красиво хоронит. За счет театра. Поскольку у актеров денег нет. Вы же правду хотите услышать, а не вранье? Вот это правда».
Почему он так часто думал и говорил о смерти? Вот и в дневнике: «Сегодня с трудом встал, не хотелось просыпаться. Подкрадывается мысль: жить не хочется. Отдавливаю в глубину, вниз, в темноту. Там надо чем-то прижать и дождаться, чтобы затихло...» Целая глава в книге может быть
посвящена смерти. Страшно. А интервью на пленке горькое.
- Чего вы ждете от будущего?
- От будущего? Как и вы — ничего хорошего я не жду в ближайшие годы. Да и в отдаленные тоже.
- Что хотите пожелать?
- Пожелать, чтобы жили мы все. А то, как у меня, 35 лет проработал, сыграл 7-8 ролей всего. У меня пятилетние перерывы все время. И так у очень многих происходит. Я потому придумываю всякие веселящие моменты. Вот весною устроил Новый год. В филиале взял и для всех поставил елку.
Номера были. Застолье. Очень весело. Как в какие-то хорошие времена, когда актеры радуются, что-то играют друг для друга... Оказывается, они очень много умеют и талантливые — недаром в этом деле болтаются. Вот я и вам бы пожелал, чтобы мы жили, кислород чувствовали, делали свое
дело. Достаточно получали, чтобы не умереть с голоду. Этого нам хватит, чтобы жить.
А следующий вопрос, вернее — ответ на него, словно специально для этой главы.
- Что бы вы хотели сыграть?
- Во-первых, когда скажешь, значит, этого не будет. Я очень долго к Чехову приближался. Мне в свое время предлагали что-то делать, я честно сказал, что не понимаю. Совсем. Прошло много-много лет, и попробовал что-то сыграть. Вначале Яшу у Хейфеца в «Вишневом саде» на телевидении. Вот сейчас спектакль у нас – «Дядя Ваня». И мне кажется, что я понимаю. Такое у Чехова ядро, с такой энергией — шекспировской. И понимаешь, как ошибаются, когда занудно, длинно играют, медленно, не спеша — под то время как будто бы. А у него люди живя умирают и это чувствуют. Как в «Иванове». Как в «Вишневом саде». Везде. Он подбирает людей, которые никак не могут состояться. Это их мучает. Часто умирают.
Но, может быть, даже лучше, чем оставаться вот так... Замечательный драматург.
Вот и разгадка его Астрова. Живущего умирая. Сегодня, после ухода Виталия, его играет Александр Михайлов.
Из разговора с Юрием Соломиным: «Как вам теперь живется в «Дяде Ване»?». Он посерел лицом: «Если говорить честно, то очень тяжело. Мне просто тяжело».
29-4 июня 2003 г. «Культура»
27.06.2002
Подробнее
Борис Клюев, заслуженный артист России: «ЖИЗНЬ НИЧЕГО НЕ ПРИНОСИЛА ЕМУ НА БЛЮДЕЧКЕ» Мы были знакомы со студенческой скамьи – я учился на I курсе, а Виталий на IV.
Борис Клюев, заслуженный артист России:
«ЖИЗНЬ НИЧЕГО НЕ ПРИНОСИЛА ЕМУ НА БЛЮДЕЧКЕ»
Мы были знакомы со студенческой скамьи – я учился на I курсе, а Виталий на IV.
«ЖИЗНЬ НИЧЕГО НЕ ПРИНОСИЛА ЕМУ НА БЛЮДЕЧКЕ»
Мы были знакомы со студенческой скамьи – я учился на I курсе, а Виталий на IV.
Борис Клюев, заслуженный артист России:
«ЖИЗНЬ НИЧЕГО НЕ ПРИНОСИЛА ЕМУ НА БЛЮДЕЧКЕ»
Мы были знакомы со студенческой скамьи – я учился на I курсе, а Виталий на IV. Потом меня забрали в армию, и я смог продолжить учёбу только через три года. Виталий за это время успел сняться в кино и начал тихонечко выбираться в люди.
Жизнь подарила ему кинопробы в Одессе, где он познакомился со своей будущей женой Машей. С Виталием произошло чудесное превращение: он весь светился, он был счастлив, влюблён... Он совершал удивительные поступки. Его не утвердили на роль в фильме «Городской романс», сыграл Женя Киндинов, и всё равно Виталий прилетал из Читы в Одессу, где шли съёмки — он любил такие красивые жесты. Купил кооперативную квартиру на Красной Пресне и был безумно горд, потому что это было его жилье, он вырвался из общежития. Стал вить гнездо, создавать семью. Маша на него подействовала необычайно благотворно. Наив, простота, обаяние, красота, женственность – всё приводило его в неописуемый восторг. Потом Виталий переехал в квартиру на улицу 8 Марта. Я очень хорошо помню новоселье – это было такое! Виталий к этому времени уже очень удачно работал в театре. Он себя постоянно пробовал, иногда мне даже кажется, что он играл с Судьбой. Раньше, когда старики-актёры подписывали контракт, одним из условий ставили – не играть Нелькина в «Свадьбе Кречинского»: эта роль считается совершенно нейтральной, абсолютно нулевой. Так вот, Виталий у Хейфеца играл именно Нелькина, и это была очень интересная работа. Затем была наша с ним совместная работа – «Горе от ума». Он очень волновался – все ещё помнили блестящий спектакль Товстоногова в БДТ. И мне рассказывала Маша, как в их крохотной квартире Виталий ночами всё проигрывал с отражением в кухонном стекле. Михаил Иванович Царёв, сам многие годы игравший Чацкого, очень внимательно следил за тем, как работает Виталий. В спектакле было очень много смелых и свежих решений – например, валенки, в которых Чацкий выбегал, падал, и они летели по сцене. Михаилу Ивановичу всё это очень не нравилось, но он всё-таки давал Виталию карт-бланш, понимая, что в этом что-то есть. Более того, он даже прощал Виталию, когда тот в монологе Чацкого передразнивал Царёва с его характерными интонациями Единственно, что ему так и не разрешили – сделать в финале стойку на голове, тут уж Михаил Иванович был категорически против.
Несмотря на то, что он всегда говорил: «Боже мой, я никогда не могу ничего придумать и сочинить!», он был великолепный организатор и умел создать атмосферу. И вообще, я считаю, что Виталий – абсолютно состоявшаяся личность, потому что он всегда делал то, что хотел. Я считаю, его лучшая работа – Ипполит из спектакля «Не всё коту масленица». Это был фейерверк, точное попадание в роль. Потом «Заговор Фиеско в Генуе» — он тащил на себе весь этот спектакль. Я помню, Гоголева сказала после сдачи спектакля: «Как хорошо, что у нас появилось новое поколение». И, действительно, в этом спектакле были заняты ровесники – Виталий Соломин, Нелли Корниенко, Ярослав Барышев, Александр Потапов… Мы же первое место взяли в ФРГ, на фестивале Шиллера, хотя было три постановки «Заговора Фиеско», а нашу признали лучшей. Конечно, нужно сказать и о кино. Я знаю, что на «Ленфильме», когда снимался сериал о Холмсе и Ватсоне, многие довольно скептически относились к курносому Ватсону. А вот режиссер Игорь Масленников верил в него. И действительно, Вася Ливанов и Виталий сработались. Не случайно ведь их признают именно как пару, а не по одному – кто-то лучше, кто-то хуже. Я помню, как Виталий каждый съёмочный день мыл яйцами голову, чтобы волосы были пушистыми. И мы все подшучивали: сколько же яиц он уничтожил за эти годы? Виталий снялся во многих очень хороших фильмах – «Женщины», «Старшая сестра». Они были очень современны, и люди до сих пор вспоминают эти работы, потому что видели в них себя. Когда случился кризис в отечественном кино, Виталий начал играть в антрепризах. Сам ставил, сам играл. Ему всегда нужно было чувствовать свою независимость, никогда ничего не просить – это был его принцип. Никто ему на блюдечке ничего не приносил. Если бы он всё имел, он бы не мог так развиваться. Или развивался бы по-другому.
Когда произошла трагедия с Толей Ромашиным, он взял ВГИКовский курс. Мне кажется, он хороший педагог, он умеет терпеть. В педагогике важно умение не спешить с ростом, а именно терпеть, нужно время, чтобы из семечка что-то выросло. Думаю, что Виталий умел. Каждый человек – индивидуальность, и очень важно найти к каждому подход, тем более, что он сам прошёл хорошую школу.
Андрон Кончаловский назвал его Каменным цветком. Такой вроде бы улыбчивый и все думали: простак. Ничего подобного, он был очень сложным; холодный, жёсткий взгляд всегда останавливал людей, и они удивлялись несоответствию внешности и характера. Он был очень гордым и очень ранимым человеком и поэтому всегда держал дистанцию, никого не пускал в свой внутренний мир.
Он всегда держал слово и был Мужчиной, то есть всегда отвечал за свои поступки и если ты его о чём-то просил, он обязательно выполнял.
…Когда он переехал на улицу 8 Марта, Настя была совсем маленькая, она спала, а мы там орали, песни кричали ночью, гуляли у него; а Настя выходит, маленькая-маленькая, смотрит на меня…«Настенька, ты что-нибудь хочешь сказать?» – «Висёкий…» И меня там лет 10 все звали «висёкий». Вот так незаметно, жизнь пролетела, сейчас уже Настя подарила им с Машей двух внуков…Когда старшему внуку сказали, что дедушка умер, он заплакал, а потом через некоторое время заплакал опять. Его спрашивают: «Почему ты, Кирюша, плачешь?» А он говорит: «Мне жалко Федю, он дедушку не знал». Все мы живём в иллюзиях, все мы живём ради будущего, поэтому я думаю, что будущее – в его внуках.
«ЖИЗНЬ НИЧЕГО НЕ ПРИНОСИЛА ЕМУ НА БЛЮДЕЧКЕ»
Мы были знакомы со студенческой скамьи – я учился на I курсе, а Виталий на IV. Потом меня забрали в армию, и я смог продолжить учёбу только через три года. Виталий за это время успел сняться в кино и начал тихонечко выбираться в люди.
Жизнь подарила ему кинопробы в Одессе, где он познакомился со своей будущей женой Машей. С Виталием произошло чудесное превращение: он весь светился, он был счастлив, влюблён... Он совершал удивительные поступки. Его не утвердили на роль в фильме «Городской романс», сыграл Женя Киндинов, и всё равно Виталий прилетал из Читы в Одессу, где шли съёмки — он любил такие красивые жесты. Купил кооперативную квартиру на Красной Пресне и был безумно горд, потому что это было его жилье, он вырвался из общежития. Стал вить гнездо, создавать семью. Маша на него подействовала необычайно благотворно. Наив, простота, обаяние, красота, женственность – всё приводило его в неописуемый восторг. Потом Виталий переехал в квартиру на улицу 8 Марта. Я очень хорошо помню новоселье – это было такое! Виталий к этому времени уже очень удачно работал в театре. Он себя постоянно пробовал, иногда мне даже кажется, что он играл с Судьбой. Раньше, когда старики-актёры подписывали контракт, одним из условий ставили – не играть Нелькина в «Свадьбе Кречинского»: эта роль считается совершенно нейтральной, абсолютно нулевой. Так вот, Виталий у Хейфеца играл именно Нелькина, и это была очень интересная работа. Затем была наша с ним совместная работа – «Горе от ума». Он очень волновался – все ещё помнили блестящий спектакль Товстоногова в БДТ. И мне рассказывала Маша, как в их крохотной квартире Виталий ночами всё проигрывал с отражением в кухонном стекле. Михаил Иванович Царёв, сам многие годы игравший Чацкого, очень внимательно следил за тем, как работает Виталий. В спектакле было очень много смелых и свежих решений – например, валенки, в которых Чацкий выбегал, падал, и они летели по сцене. Михаилу Ивановичу всё это очень не нравилось, но он всё-таки давал Виталию карт-бланш, понимая, что в этом что-то есть. Более того, он даже прощал Виталию, когда тот в монологе Чацкого передразнивал Царёва с его характерными интонациями Единственно, что ему так и не разрешили – сделать в финале стойку на голове, тут уж Михаил Иванович был категорически против.
Несмотря на то, что он всегда говорил: «Боже мой, я никогда не могу ничего придумать и сочинить!», он был великолепный организатор и умел создать атмосферу. И вообще, я считаю, что Виталий – абсолютно состоявшаяся личность, потому что он всегда делал то, что хотел. Я считаю, его лучшая работа – Ипполит из спектакля «Не всё коту масленица». Это был фейерверк, точное попадание в роль. Потом «Заговор Фиеско в Генуе» — он тащил на себе весь этот спектакль. Я помню, Гоголева сказала после сдачи спектакля: «Как хорошо, что у нас появилось новое поколение». И, действительно, в этом спектакле были заняты ровесники – Виталий Соломин, Нелли Корниенко, Ярослав Барышев, Александр Потапов… Мы же первое место взяли в ФРГ, на фестивале Шиллера, хотя было три постановки «Заговора Фиеско», а нашу признали лучшей. Конечно, нужно сказать и о кино. Я знаю, что на «Ленфильме», когда снимался сериал о Холмсе и Ватсоне, многие довольно скептически относились к курносому Ватсону. А вот режиссер Игорь Масленников верил в него. И действительно, Вася Ливанов и Виталий сработались. Не случайно ведь их признают именно как пару, а не по одному – кто-то лучше, кто-то хуже. Я помню, как Виталий каждый съёмочный день мыл яйцами голову, чтобы волосы были пушистыми. И мы все подшучивали: сколько же яиц он уничтожил за эти годы? Виталий снялся во многих очень хороших фильмах – «Женщины», «Старшая сестра». Они были очень современны, и люди до сих пор вспоминают эти работы, потому что видели в них себя. Когда случился кризис в отечественном кино, Виталий начал играть в антрепризах. Сам ставил, сам играл. Ему всегда нужно было чувствовать свою независимость, никогда ничего не просить – это был его принцип. Никто ему на блюдечке ничего не приносил. Если бы он всё имел, он бы не мог так развиваться. Или развивался бы по-другому.
Когда произошла трагедия с Толей Ромашиным, он взял ВГИКовский курс. Мне кажется, он хороший педагог, он умеет терпеть. В педагогике важно умение не спешить с ростом, а именно терпеть, нужно время, чтобы из семечка что-то выросло. Думаю, что Виталий умел. Каждый человек – индивидуальность, и очень важно найти к каждому подход, тем более, что он сам прошёл хорошую школу.
Андрон Кончаловский назвал его Каменным цветком. Такой вроде бы улыбчивый и все думали: простак. Ничего подобного, он был очень сложным; холодный, жёсткий взгляд всегда останавливал людей, и они удивлялись несоответствию внешности и характера. Он был очень гордым и очень ранимым человеком и поэтому всегда держал дистанцию, никого не пускал в свой внутренний мир.
Он всегда держал слово и был Мужчиной, то есть всегда отвечал за свои поступки и если ты его о чём-то просил, он обязательно выполнял.
…Когда он переехал на улицу 8 Марта, Настя была совсем маленькая, она спала, а мы там орали, песни кричали ночью, гуляли у него; а Настя выходит, маленькая-маленькая, смотрит на меня…«Настенька, ты что-нибудь хочешь сказать?» – «Висёкий…» И меня там лет 10 все звали «висёкий». Вот так незаметно, жизнь пролетела, сейчас уже Настя подарила им с Машей двух внуков…Когда старшему внуку сказали, что дедушка умер, он заплакал, а потом через некоторое время заплакал опять. Его спрашивают: «Почему ты, Кирюша, плачешь?» А он говорит: «Мне жалко Федю, он дедушку не знал». Все мы живём в иллюзиях, все мы живём ради будущего, поэтому я думаю, что будущее – в его внуках.
26.06.2002
Подробнее
Валерий Баринов, народный артист России: «Наше королевство потеряло принца» Когда уходит человек, иногда долго не верится — кажется, что сейчас он войдёт, улыбнётся, сядет... Присутствие такой личности, как Виталий, может быть незаметным,
Валерий Баринов, народный артист России: «Наше королевство потеряло принца»
Когда уходит человек, иногда долго не верится — кажется, что сейчас он войдёт, улыбнётся, сядет... Присутствие такой личности, как Виталий, может быть незаметным,
Когда уходит человек, иногда долго не верится — кажется, что сейчас он войдёт, улыбнётся, сядет... Присутствие такой личности, как Виталий, может быть незаметным,
Валерий Баринов, народный артист России: «Наше королевство потеряло принца»
Когда уходит человек, иногда долго не верится — кажется, что сейчас он войдёт, улыбнётся, сядет... Присутствие такой личности, как Виталий, может быть незаметным, но ты знаешь, что есть человек, который может как-то по-особому оценить твой поступок, твою работу. Когда он приходил на спектакль, в котором не был занят, — актёры как-то внутренне собирались. Я вспоминаю, как вышел фильм «Женщины» и появился этот молодой человек с совершенно фантастическим обаянием, — в него все сразу влюбились, и мужчины, и женщины. Я ещё студентом начал играть в Малом. Мы выходили в маленьких эпизодиках в спектаклях, где был занят Виталий, и меня спрашивали: «А ты знаешь Соломина? И можешь с ним увидеться? И здороваешься?» Я был преисполнен особой гордости, что знаком с Виталием, учился с ним в одном институте и играю в тех же спектаклях, что и он. Потом уже, когда мы познакомились ближе, я понял, что это за человек. Многие говорят: «Сложный», но талантливый человек всегда сложный. Он оберегал свою личность, свою индивидуальность, не давал никому подуть на ту свечечку, которая внутри него горит. Там было что оберегать, прятать... Мы все прячем по-разному, если у кого есть что прятать. Эта сложность была его манерой поведения. Я вспоминаю банкет после премьеры «Свадьбы Кречинского» — премьера была замечательная, и банкет был замечательный, Виталий был такой фантазёр — придуманный им выход всех артистов к гостям — это было так театрально, так вкусно. И вдруг в середине вечера он подошёл ко мне и сказал: «Давай выпьем на брудершафт». Честно говоря, я несколько напрягся и подумал: «Какой брудершафт, мы всю жизнь на ты». А потом понял, засмеялся и сказал: «Я понял, тебе хочется меня обнять, я тоже с этим согласен». Когда я говорил на панихиде, у меня вылетела фраза: «Наше королевство потеряло принца». И потом я подумал: когда умирает король — «Король умер, да здравствует король!» Но когда умирает принц — его никем не заменить. Жизнь пойдёт дальше, но эта дырочка в сердце, в душе, в истории нашего театра останется. Останется как след, а у нас — как незаживающая рана, как такой маленький родничок к нашим будущим инфарктам. Мы живём, занимаемся своими делами, вот я прохожу по сцене, вижу декорации из «Кречинского» и понимаю, что они, наверное, больше на сцене не появятся, всё это ушло. Теперь всё вспоминается — каждое слово, каждая встреча, и особенно, конечно, последний тот трагический спектакль. «Кречинского» должны были снимать с репертуара, и я договорился с Клюквиным, что буду играть весь апрель, а он весь май. И я перед спектаклем сказал Виталию такую фразу: «Ты знаешь, получается, что я сыграю сегодня в последний раз». Он ответил: «Наверное, мы все скоро сыграем в последний». Всё это было сказано не так трагично, не так грустно, как я интерпретирую, просто сейчас накладывается такое колоссальное событие как смерть. А тогда он рассказал анекдот, все были веселы, как всегда на этих распевках, разминках. И даже усталости-то особой у него не было. Бывало, он приезжал, ему даже было шутить трудно. А тут он был мягок и спокоен. Есть такие люди-ориентиры. Ты идёшь по жизни и тебе очень важно, как тот или иной человек оценивает твои поступки. Он был одним из тех людей, оценка которых для меня очень важна. Я два раза посмотрел «Иванова». Спектакль колоссально набирал, и ужасно жалко было...
Есть такое стихотворение, это актёрская странная мечта:
Я не хотел бы быть не должен никому
Ни доллара, и ни рубля, ни пенни,
И вот ещё: уж если повезёт,
Хотел бы умереть на сцене.
Когда уходит человек, иногда долго не верится — кажется, что сейчас он войдёт, улыбнётся, сядет... Присутствие такой личности, как Виталий, может быть незаметным, но ты знаешь, что есть человек, который может как-то по-особому оценить твой поступок, твою работу. Когда он приходил на спектакль, в котором не был занят, — актёры как-то внутренне собирались. Я вспоминаю, как вышел фильм «Женщины» и появился этот молодой человек с совершенно фантастическим обаянием, — в него все сразу влюбились, и мужчины, и женщины. Я ещё студентом начал играть в Малом. Мы выходили в маленьких эпизодиках в спектаклях, где был занят Виталий, и меня спрашивали: «А ты знаешь Соломина? И можешь с ним увидеться? И здороваешься?» Я был преисполнен особой гордости, что знаком с Виталием, учился с ним в одном институте и играю в тех же спектаклях, что и он. Потом уже, когда мы познакомились ближе, я понял, что это за человек. Многие говорят: «Сложный», но талантливый человек всегда сложный. Он оберегал свою личность, свою индивидуальность, не давал никому подуть на ту свечечку, которая внутри него горит. Там было что оберегать, прятать... Мы все прячем по-разному, если у кого есть что прятать. Эта сложность была его манерой поведения. Я вспоминаю банкет после премьеры «Свадьбы Кречинского» — премьера была замечательная, и банкет был замечательный, Виталий был такой фантазёр — придуманный им выход всех артистов к гостям — это было так театрально, так вкусно. И вдруг в середине вечера он подошёл ко мне и сказал: «Давай выпьем на брудершафт». Честно говоря, я несколько напрягся и подумал: «Какой брудершафт, мы всю жизнь на ты». А потом понял, засмеялся и сказал: «Я понял, тебе хочется меня обнять, я тоже с этим согласен». Когда я говорил на панихиде, у меня вылетела фраза: «Наше королевство потеряло принца». И потом я подумал: когда умирает король — «Король умер, да здравствует король!» Но когда умирает принц — его никем не заменить. Жизнь пойдёт дальше, но эта дырочка в сердце, в душе, в истории нашего театра останется. Останется как след, а у нас — как незаживающая рана, как такой маленький родничок к нашим будущим инфарктам. Мы живём, занимаемся своими делами, вот я прохожу по сцене, вижу декорации из «Кречинского» и понимаю, что они, наверное, больше на сцене не появятся, всё это ушло. Теперь всё вспоминается — каждое слово, каждая встреча, и особенно, конечно, последний тот трагический спектакль. «Кречинского» должны были снимать с репертуара, и я договорился с Клюквиным, что буду играть весь апрель, а он весь май. И я перед спектаклем сказал Виталию такую фразу: «Ты знаешь, получается, что я сыграю сегодня в последний раз». Он ответил: «Наверное, мы все скоро сыграем в последний». Всё это было сказано не так трагично, не так грустно, как я интерпретирую, просто сейчас накладывается такое колоссальное событие как смерть. А тогда он рассказал анекдот, все были веселы, как всегда на этих распевках, разминках. И даже усталости-то особой у него не было. Бывало, он приезжал, ему даже было шутить трудно. А тут он был мягок и спокоен. Есть такие люди-ориентиры. Ты идёшь по жизни и тебе очень важно, как тот или иной человек оценивает твои поступки. Он был одним из тех людей, оценка которых для меня очень важна. Я два раза посмотрел «Иванова». Спектакль колоссально набирал, и ужасно жалко было...
Есть такое стихотворение, это актёрская странная мечта:
Я не хотел бы быть не должен никому
Ни доллара, и ни рубля, ни пенни,
И вот ещё: уж если повезёт,
Хотел бы умереть на сцене.
Подробнее
Евгения Глушенко «Он дал каждому из нас счастье» В спектакле «Мамуре» мы играли вместе, он Франкёра, я Мари-Жозеф. Главная героиня говорит: «На кладбище похоронят мои кости, а я останусь в сердце тех, кому была дорога». Виталий жив в нашей памяти, в н
Евгения Глушенко
«Он дал каждому из нас счастье»
В спектакле «Мамуре» мы играли вместе, он Франкёра, я Мари-Жозеф. Главная героиня говорит: «На кладбище похоронят мои кости, а я останусь в сердце тех, кому была дорога». Виталий жив в нашей памяти, в нашем сознании…
«Он дал каждому из нас счастье»
В спектакле «Мамуре» мы играли вместе, он Франкёра, я Мари-Жозеф. Главная героиня говорит: «На кладбище похоронят мои кости, а я останусь в сердце тех, кому была дорога». Виталий жив в нашей памяти, в нашем сознании…
Евгения Глушенко
«Он дал каждому из нас счастье»
В спектакле «Мамуре» мы играли вместе, он Франкёра, я Мари-Жозеф. Главная героиня говорит: «На кладбище похоронят мои кости, а я останусь в сердце тех, кому была дорога». Виталий жив в нашей памяти, в нашем сознании… Я не могу привыкнуть к тому, что его нет. Я не могу говорить о нём в прошедшем времени. Он с нами. И очень дорого это присутствие…
Он говорил, что тайно любил меня, и так же я могу признаться, что люблю этого человека. Он очень непростой — неожиданный, непредсказуемый, большой выдумщик. Он может повести людей за собой, увлечь. Это удивительное качество, которое говорит о его энергетике. Разговор о работе Виталий начинает очень мягко, не пугая, легко-легко вводит тебя в свой замысел, заинтересовывает и потом ведёт за собой. Когда он работает с тобой, как режиссёр, то не позволяет себе никакого насилия. Он всё время спрашивал: «Тебе так удобно? Как ты сама чувствуешь?» Я говорю: «Ну вот это не получается». «Не надо, откажись от этого, делай, как ты чувствуешь». Но потом ты всё равно приходишь к тому, что он тебе предлагал.
У него безоговорочная, безусловная порядочность. Как есть безусловная любовь – это самая высокая любовь, любовь матери к ребёнку. Мать принимает ребёнка таким, какой он есть, её любовь безусловна. У Виталия была безусловная порядочность. Через что-то он не мог переступить. Не мог предать. Говорят, что он был закрытым человеком, но я не чувствовала его закрытости. Однажды, помню, он сидел такой мрачный… Я человек деликатный и не могу навязывать свои эмоции. Но тогда – это было перед выходом на сцену, мы сидели рядом за кулисами на спектакле «Дикарка», и ни с того ни с сего я его взяла за руку, обняла… И Виталий вдруг заулыбался, расцвёл! Я подумала: «Какая же я дура, именно это и было ему нужно в тот момент, а я боялась проявить свои чувства!» Я никогда не спрашивала его: «Ты чем-то расстроен?». Просто подойдёшь к нему, обнимешь, и он сам мгновенно оттаивает.
Он если расстраивался, то расстраивался, не мог ничего скрыть. Некоторые его побаивались. Виталий мог быть резким, но это шло от желания что-то сделать, и если не получалось, он мог вспылить, накричать. Но это не было злостью, от природы Виталий — человек очень добрый, широкий, отзывчивый. Может быть, он просто скрывал свою душевную доброту. Да, я знаю, говорили: Соломин не здоровается. Он иногда был так погружён в свои мысли – это говорит о его человеческой цельности и потрясающей работоспособности. Почему с ним хотели работать? Мы видели его отдачу, энергию, а это заводит, хочется быть рядом. Ты знаешь: работа с ним — всегда праздник, удовольствие. А это очень важно для актёров. И он заботился о том, чтобы в каждой роли актёр получал удовольствие. Может быть, Виталий и не думал об этом, но с ним всегда было интересно.
По отношению к Виталию – казалось – этого просто не могло случиться. Ощущение, как будто он улетел… «Подожди, куда ты?» И момент чего-то недосказанного, когда нет точки… Я чувствую, что его эмоциональное поле до сих пор с нами. Его свет, его теплота. И потому, когда мы вспоминаем о нём, мы вспоминаем с улыбкой, с радостью — он дал каждому из нас счастье, каждому своё. Виталий жил полнокровной жизнью – никогда не говорил: я это сделаю потом, я буду жить потом. Он жил сейчас и радовался настоящему дню.
«Он дал каждому из нас счастье»
В спектакле «Мамуре» мы играли вместе, он Франкёра, я Мари-Жозеф. Главная героиня говорит: «На кладбище похоронят мои кости, а я останусь в сердце тех, кому была дорога». Виталий жив в нашей памяти, в нашем сознании… Я не могу привыкнуть к тому, что его нет. Я не могу говорить о нём в прошедшем времени. Он с нами. И очень дорого это присутствие…
Он говорил, что тайно любил меня, и так же я могу признаться, что люблю этого человека. Он очень непростой — неожиданный, непредсказуемый, большой выдумщик. Он может повести людей за собой, увлечь. Это удивительное качество, которое говорит о его энергетике. Разговор о работе Виталий начинает очень мягко, не пугая, легко-легко вводит тебя в свой замысел, заинтересовывает и потом ведёт за собой. Когда он работает с тобой, как режиссёр, то не позволяет себе никакого насилия. Он всё время спрашивал: «Тебе так удобно? Как ты сама чувствуешь?» Я говорю: «Ну вот это не получается». «Не надо, откажись от этого, делай, как ты чувствуешь». Но потом ты всё равно приходишь к тому, что он тебе предлагал.
У него безоговорочная, безусловная порядочность. Как есть безусловная любовь – это самая высокая любовь, любовь матери к ребёнку. Мать принимает ребёнка таким, какой он есть, её любовь безусловна. У Виталия была безусловная порядочность. Через что-то он не мог переступить. Не мог предать. Говорят, что он был закрытым человеком, но я не чувствовала его закрытости. Однажды, помню, он сидел такой мрачный… Я человек деликатный и не могу навязывать свои эмоции. Но тогда – это было перед выходом на сцену, мы сидели рядом за кулисами на спектакле «Дикарка», и ни с того ни с сего я его взяла за руку, обняла… И Виталий вдруг заулыбался, расцвёл! Я подумала: «Какая же я дура, именно это и было ему нужно в тот момент, а я боялась проявить свои чувства!» Я никогда не спрашивала его: «Ты чем-то расстроен?». Просто подойдёшь к нему, обнимешь, и он сам мгновенно оттаивает.
Он если расстраивался, то расстраивался, не мог ничего скрыть. Некоторые его побаивались. Виталий мог быть резким, но это шло от желания что-то сделать, и если не получалось, он мог вспылить, накричать. Но это не было злостью, от природы Виталий — человек очень добрый, широкий, отзывчивый. Может быть, он просто скрывал свою душевную доброту. Да, я знаю, говорили: Соломин не здоровается. Он иногда был так погружён в свои мысли – это говорит о его человеческой цельности и потрясающей работоспособности. Почему с ним хотели работать? Мы видели его отдачу, энергию, а это заводит, хочется быть рядом. Ты знаешь: работа с ним — всегда праздник, удовольствие. А это очень важно для актёров. И он заботился о том, чтобы в каждой роли актёр получал удовольствие. Может быть, Виталий и не думал об этом, но с ним всегда было интересно.
По отношению к Виталию – казалось – этого просто не могло случиться. Ощущение, как будто он улетел… «Подожди, куда ты?» И момент чего-то недосказанного, когда нет точки… Я чувствую, что его эмоциональное поле до сих пор с нами. Его свет, его теплота. И потому, когда мы вспоминаем о нём, мы вспоминаем с улыбкой, с радостью — он дал каждому из нас счастье, каждому своё. Виталий жил полнокровной жизнью – никогда не говорил: я это сделаю потом, я буду жить потом. Он жил сейчас и радовался настоящему дню.
25.06.2002
Подробнее
Обратная сторона Ватсона Виталий Соломин: «Как жить, если позавчера в мой дом подложили бомбу?..»
Обратная сторона Ватсона
Виталий Соломин: «Как жить, если позавчера в мой дом подложили бомбу?..»
Виталий Соломин: «Как жить, если позавчера в мой дом подложили бомбу?..»
Обратная сторона Ватсона
Виталий Соломин: «Как жить, если позавчера в мой дом подложили бомбу?..»
«Я из крупнейшей русской газеты Латвии...» — «А я из крупнейшего русского театра!» — ответил Виталий Соломин. И стал рассказывать о «Свадьбе Кречинского» Сухово-Кобылина в постановке Малого театра, который мы увидим 7, 8, и 9 марта в «Дайлес».
- Василий Бочкарев играет Расплюева! Муромцева играет Потапов! Его тетку — Панкова! Лидочку — Титова! Кречинского играет Соломин! Также заняты студенты училища при Малом театре. Хореографию поставила замечательный балетмейстер, фамилию которой плохо помню! Люба — замечательный балетмейстер! Аранжировка специальная, компьютерный свет на 283 переключения, спектакль — грандиозный!
- Насколько я знаю, вы и постановщик?
- Да, это я поставил! Мне предложили, я стал раздумывать. Я как бы разговаривал с воображаемым зрителем. Когда к нему прислушался — понял, что у народа большая тяга к музыкальному смешному спектаклю. И вспомнил о знаменитом мюзикле «Свадьба Кречинского», который некогда написал Колкер. Малый театр, конечно, театр академический, но и такой жанр должен быть затронут. Тем паче что это не противоречит Сухово-Кобылину. Во-первых, пьеса идет без купюр. Три часа пятнадцать минут. С двумя антрактами. Во-вторых, Сухово-Кобылин очень любил театр бульварный и парижский. Он был настоящим светским человеком, он любил мистификации и авантюры. «Кречинского...» он писал в одиночной камере, будучи обвиненным в убийстве. За которое его оправдали. И очень веселую, между прочим, пьесу написал.
- А авантюрист Кречинский — положительный персонаж?
- Только положительные или только отрицательные мне не интересны. Таких, к счастью, не бывает в природе. Я обожаю гениального Сухово-Кобылина — он, как и Кречинский, был очень образован, талантлив. Человек, который кратчайшим путем хотел быть королем. Но никогда никого не обворовывал. И не обманывал. Он картежник, игрок!
- Но драгоценную булавку-то у Лидочки выманил обманом...
- Потому я и ставлю этот спектакль — у него вынужденный обман произошел впервые в жизни. И это ему дорого обошлось — заплатил любовью. В принципе, в этом и состоит проблема: человек, что-то создающий без авантюризма, ничего не добьется. Помните, в «Ромео и Джульетте» Дзеффирелли кадр: они просыпаются вместе, мальчишка и девчонка обнажены... Такой трогательный авантюризм! И красивый до удивления. Но вопрос в том, чем приходится расплачиваться за удовольствие быть авантюристом.
- Артист Виталий Соломин может вспомнить свою последнюю авантюру?
- Да, жизнь в России. Позавчера, например, объявили, что в мой дом подложили бомбу. И как после этого не только спать, но и жить? И надеяться притом, что кому-то это все еще нужно? То есть надеяться, когда надеяться-то уже не на что! Самое смешное, что когда с подобными сомнениями таки выходишь в победители, оказывается, что это и не авантюра вовсе была, а самый обыкновенный прагматизм. Строго говоря, к характеру Кречинского я не имею никакого отношения. Кроме лирической темы. Поэтому напишите, что это спектакль — исключительно о любви.
- Все-таки он любил Лиду?
- Он это понял в момент, когда глаза открываются... обычно это происходит тогда, когда ничего уже нельзя вернуть. Когда нельзя вернуть состояние, в котором существо противоположного пола вызывает неповторимую гамму чувств. Вплоть до эротических.
- Только глупцы ассоциируют артистов с их героями. Но все же, действительно ли вы в жизни, как и некоторые ваши киногерои... красиво уставший мужчина в годах?
- Я русский «тюфяк»? Что ж делать, если на английских денди не везло... Был Ватсон, и тот рыжий. Но тот, кто меня хорошо узнает, начинает осторожнее со мной общаться. А кто не знает, обманывается моей «мягкостью» и «ленивостью».
- Как часто вы этот «обманчивый» дар используете?
- По мере надобности. И — поступления вопросов от поклонников и журналистов. Кроме того, использую в театре. Но декорации не ломаю. Самое приятное — вдруг взорваться темпераментно, когда от тебя этого меньше всего ждут. Что действует крайне успокаивающе. Потом от тебя еще долго подобного ждут. Год ждут, два... А тишина. До следующей пятилетки.
- А почему Малый театр может позволить себе быть немодным, в то время как вокруг десятки «шумных» постановок?
- Теперь буду отвечать окончательно серьезно. У меня дачка за городом, я там пью чаек на давно не ремонтированной терраске, потому что театральной зарплаты хватает только на полтора дня. И там мечтаю поставить «Иванова» Чехова. Ну что там происходит? Кто-приехал, кто-то уехал, гуляют, чаи пьют, разговоры ведут. И вдруг кто-то, например, стреляется. Такой немодный спектакль. Но большего напряжения при таком медленном ходе пьесы я не знаю. Я не знаю, кто бы написал об этом лучше Чехова. Вот когда у человека редкий дар быть свободным, а его удерживают рабы устоявшихся привычек... Увы, в результате такие всегда погибают. О таких говорят, что талант их выродился, их называют алкоголиками, педерастами... Не подумайте двусмысленно, но я таких люблю. Ведь я же артист.
Андрей ШАВРЕЙ
Виталий Соломин: «Как жить, если позавчера в мой дом подложили бомбу?..»
«Я из крупнейшей русской газеты Латвии...» — «А я из крупнейшего русского театра!» — ответил Виталий Соломин. И стал рассказывать о «Свадьбе Кречинского» Сухово-Кобылина в постановке Малого театра, который мы увидим 7, 8, и 9 марта в «Дайлес».
- Василий Бочкарев играет Расплюева! Муромцева играет Потапов! Его тетку — Панкова! Лидочку — Титова! Кречинского играет Соломин! Также заняты студенты училища при Малом театре. Хореографию поставила замечательный балетмейстер, фамилию которой плохо помню! Люба — замечательный балетмейстер! Аранжировка специальная, компьютерный свет на 283 переключения, спектакль — грандиозный!
- Насколько я знаю, вы и постановщик?
- Да, это я поставил! Мне предложили, я стал раздумывать. Я как бы разговаривал с воображаемым зрителем. Когда к нему прислушался — понял, что у народа большая тяга к музыкальному смешному спектаклю. И вспомнил о знаменитом мюзикле «Свадьба Кречинского», который некогда написал Колкер. Малый театр, конечно, театр академический, но и такой жанр должен быть затронут. Тем паче что это не противоречит Сухово-Кобылину. Во-первых, пьеса идет без купюр. Три часа пятнадцать минут. С двумя антрактами. Во-вторых, Сухово-Кобылин очень любил театр бульварный и парижский. Он был настоящим светским человеком, он любил мистификации и авантюры. «Кречинского...» он писал в одиночной камере, будучи обвиненным в убийстве. За которое его оправдали. И очень веселую, между прочим, пьесу написал.
- А авантюрист Кречинский — положительный персонаж?
- Только положительные или только отрицательные мне не интересны. Таких, к счастью, не бывает в природе. Я обожаю гениального Сухово-Кобылина — он, как и Кречинский, был очень образован, талантлив. Человек, который кратчайшим путем хотел быть королем. Но никогда никого не обворовывал. И не обманывал. Он картежник, игрок!
- Но драгоценную булавку-то у Лидочки выманил обманом...
- Потому я и ставлю этот спектакль — у него вынужденный обман произошел впервые в жизни. И это ему дорого обошлось — заплатил любовью. В принципе, в этом и состоит проблема: человек, что-то создающий без авантюризма, ничего не добьется. Помните, в «Ромео и Джульетте» Дзеффирелли кадр: они просыпаются вместе, мальчишка и девчонка обнажены... Такой трогательный авантюризм! И красивый до удивления. Но вопрос в том, чем приходится расплачиваться за удовольствие быть авантюристом.
- Артист Виталий Соломин может вспомнить свою последнюю авантюру?
- Да, жизнь в России. Позавчера, например, объявили, что в мой дом подложили бомбу. И как после этого не только спать, но и жить? И надеяться притом, что кому-то это все еще нужно? То есть надеяться, когда надеяться-то уже не на что! Самое смешное, что когда с подобными сомнениями таки выходишь в победители, оказывается, что это и не авантюра вовсе была, а самый обыкновенный прагматизм. Строго говоря, к характеру Кречинского я не имею никакого отношения. Кроме лирической темы. Поэтому напишите, что это спектакль — исключительно о любви.
- Все-таки он любил Лиду?
- Он это понял в момент, когда глаза открываются... обычно это происходит тогда, когда ничего уже нельзя вернуть. Когда нельзя вернуть состояние, в котором существо противоположного пола вызывает неповторимую гамму чувств. Вплоть до эротических.
- Только глупцы ассоциируют артистов с их героями. Но все же, действительно ли вы в жизни, как и некоторые ваши киногерои... красиво уставший мужчина в годах?
- Я русский «тюфяк»? Что ж делать, если на английских денди не везло... Был Ватсон, и тот рыжий. Но тот, кто меня хорошо узнает, начинает осторожнее со мной общаться. А кто не знает, обманывается моей «мягкостью» и «ленивостью».
- Как часто вы этот «обманчивый» дар используете?
- По мере надобности. И — поступления вопросов от поклонников и журналистов. Кроме того, использую в театре. Но декорации не ломаю. Самое приятное — вдруг взорваться темпераментно, когда от тебя этого меньше всего ждут. Что действует крайне успокаивающе. Потом от тебя еще долго подобного ждут. Год ждут, два... А тишина. До следующей пятилетки.
- А почему Малый театр может позволить себе быть немодным, в то время как вокруг десятки «шумных» постановок?
- Теперь буду отвечать окончательно серьезно. У меня дачка за городом, я там пью чаек на давно не ремонтированной терраске, потому что театральной зарплаты хватает только на полтора дня. И там мечтаю поставить «Иванова» Чехова. Ну что там происходит? Кто-приехал, кто-то уехал, гуляют, чаи пьют, разговоры ведут. И вдруг кто-то, например, стреляется. Такой немодный спектакль. Но большего напряжения при таком медленном ходе пьесы я не знаю. Я не знаю, кто бы написал об этом лучше Чехова. Вот когда у человека редкий дар быть свободным, а его удерживают рабы устоявшихся привычек... Увы, в результате такие всегда погибают. О таких говорят, что талант их выродился, их называют алкоголиками, педерастами... Не подумайте двусмысленно, но я таких люблю. Ведь я же артист.
Андрей ШАВРЕЙ
Подробнее
АЛЕКСАНДР КЛЮКВИН, ЗАСЛУЖЕННЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «Я ВСЮ ЖИЗНЬ ПЫТАЛСЯ ЕГО РАЗГАДАТЬ» Мы с ним знакомы больше 25 лет… Он хороший человек был. Виталий никогда не преподавал у меня, но я его считаю одним из своих учителей.
АЛЕКСАНДР КЛЮКВИН, ЗАСЛУЖЕННЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «Я ВСЮ ЖИЗНЬ ПЫТАЛСЯ ЕГО РАЗГАДАТЬ»
Мы с ним знакомы больше 25 лет… Он хороший человек был. Виталий никогда не преподавал у меня, но я его считаю одним из своих учителей.
Мы с ним знакомы больше 25 лет… Он хороший человек был. Виталий никогда не преподавал у меня, но я его считаю одним из своих учителей.
Александр Клюквин, заслуженный артист России: «Я ВСЮ ЖИЗНЬ ПЫТАЛСЯ ЕГО РАЗГАДАТЬ»
Мы с ним знакомы больше 25 лет… Он хороший человек был. Виталий никогда не преподавал у меня, но я его считаю одним из своих учителей. Я учился у него всё время, пока его знал. Был даже период, когда я просто старался ему подражать – откровенно «воровать» всё, что он делал. Театр Соломина – это отдельный театр, мне очень близкий… Чтобы приблизиться к тому, что делает Виталий, надо очень много над собой работать. Он безупречно владел действием и был профессионалом высочайшего класса – это ясно каждому, кто понимает в актёрском деле. Кроме всего прочего он был человеком очень щедрым, очень широкой души. Некоторые говорят: не воруй, это моя краска, никому не отдам, ищи сам. А он так разбрызгивал свой талант, что его хватало на всех, с кем он работал. Во всех спектаклях, начиная с «Клоуна», с «Фиеско» я знал наизусть все его монологи с его интонациями. Я старался не пропускать ни одного спектакля «Горе от ума», где он играл Чацкого, смотрел, как он это делает. Я всю жизнь пытался его разгадать.
Первый раз я столкнулся с Виталием Соломиным на сцене, в спектакле «Заговор Фиеско в Генуе». Виталий был тогда уже известным артистом, а мы студентами. Он играл Фиеско, а мы — охрану герцога. Мы оказались с ним в противоположных лагерях: мы — немцы, он — итальянец, мы — за герцога, он — сам за себя. И первый наш творческий контакт с Соломиным — это был довольно смешной спор. Виталий сказал режиссеру Леониду Хейфецу: «Эти немцы-охранники — это все не по правде, понарошку. Если я захочу зарезать герцога, то зарежу». Я, услышав этот разговор, возражаю: «Не зарежете!» Он говорит: «Спорим?» — «Спорим!» — «На что?» — «На что хотите!» — «На пиво» — «Хорошо, на ящик». Вызов был брошен. И на следующей репетиции все как-то затихли — ждали продолжения. Был прогон спектакля. Нам с друзьями нравилось играть в охрану — романтика. Каждый из нас держал свой сектор… Вдруг боковым зрением я заметил какую-то тень. А до появления Фиеско-Соломина ещё оставалось время, шла совсем другая сцена. Но актёрская натура подсказала мне: сейчас будет нападение. И я, невзирая на то, что должен был стоять неподвижно, резко развернулся и поймал Соломина. Он бежал на герцога-Барышева с кинжалом в руке. Я схватил его, повалил на пол, мы приставили ножи ему к горлу. Поймали.
И вот — следующая репетиция. Мы, охранники, снова на сцене. Должен открыться люк, оттуда должен кто-то выйти… Но вместо этого из люка появились две руки и стали выставлять пиво прямо на сцену. Был выставлен ящик пива, а затем поднялся Виталий Мефодьевич и сказал: «Я проиграл!». Это было красиво.
Он несколько раз называл меня своим другом, это мне безумно льстит. Как жаль, что он больше этого не скажет. Ярчайший период моей жизни – работа над спектаклем «Иванов». Я не припомню другого такого случая, чтобы все без исключения с таким удовольствием работали, так стремились на репетиции, чтобы было так много всего придумано. Он фонтанировал идеями. Виталий находился в самом расцвете, в самой мощи творческих сил.
Он был очень щедрым, делился с людьми, ничего не требуя взамен. Какие он устраивал праздники в филиале, какие там были капустники, с каким удовольствием люди готовились! А иногда возникали и импровизации. Заражал своим весельем, своей бесшабашностью. Это делалось не для того, чтобы себя показать, а для общего удовольствия. Чтобы было хорошо.
Всё это очень несправедливо получилось. Я до сих пор не могу представить, что его нет. По-моему, он просто где-то снимается. Он отсюда никогда не уйдёт, из этого театра. По крайней мере, от тех людей, которые его знали. Во ВГИКе остался курс Виталия Мефодьевича Соломина. Никакого другого художественного руководителя у этого курса не будет. Эти дети остались немножко потерянные, но они знают, что они курс Соломина…
Он такой мощный, независимый человек, с ним было спокойно – плохого ничего не случится. А как он умел веселиться! Помню, через всю Москву мы ночью едем в Домодедово, часа в два, просто чтобы выпить… Чего вдруг? А так просто! В общем, жизнь без него стала хуже.
Мы с ним знакомы больше 25 лет… Он хороший человек был. Виталий никогда не преподавал у меня, но я его считаю одним из своих учителей. Я учился у него всё время, пока его знал. Был даже период, когда я просто старался ему подражать – откровенно «воровать» всё, что он делал. Театр Соломина – это отдельный театр, мне очень близкий… Чтобы приблизиться к тому, что делает Виталий, надо очень много над собой работать. Он безупречно владел действием и был профессионалом высочайшего класса – это ясно каждому, кто понимает в актёрском деле. Кроме всего прочего он был человеком очень щедрым, очень широкой души. Некоторые говорят: не воруй, это моя краска, никому не отдам, ищи сам. А он так разбрызгивал свой талант, что его хватало на всех, с кем он работал. Во всех спектаклях, начиная с «Клоуна», с «Фиеско» я знал наизусть все его монологи с его интонациями. Я старался не пропускать ни одного спектакля «Горе от ума», где он играл Чацкого, смотрел, как он это делает. Я всю жизнь пытался его разгадать.
Первый раз я столкнулся с Виталием Соломиным на сцене, в спектакле «Заговор Фиеско в Генуе». Виталий был тогда уже известным артистом, а мы студентами. Он играл Фиеско, а мы — охрану герцога. Мы оказались с ним в противоположных лагерях: мы — немцы, он — итальянец, мы — за герцога, он — сам за себя. И первый наш творческий контакт с Соломиным — это был довольно смешной спор. Виталий сказал режиссеру Леониду Хейфецу: «Эти немцы-охранники — это все не по правде, понарошку. Если я захочу зарезать герцога, то зарежу». Я, услышав этот разговор, возражаю: «Не зарежете!» Он говорит: «Спорим?» — «Спорим!» — «На что?» — «На что хотите!» — «На пиво» — «Хорошо, на ящик». Вызов был брошен. И на следующей репетиции все как-то затихли — ждали продолжения. Был прогон спектакля. Нам с друзьями нравилось играть в охрану — романтика. Каждый из нас держал свой сектор… Вдруг боковым зрением я заметил какую-то тень. А до появления Фиеско-Соломина ещё оставалось время, шла совсем другая сцена. Но актёрская натура подсказала мне: сейчас будет нападение. И я, невзирая на то, что должен был стоять неподвижно, резко развернулся и поймал Соломина. Он бежал на герцога-Барышева с кинжалом в руке. Я схватил его, повалил на пол, мы приставили ножи ему к горлу. Поймали.
И вот — следующая репетиция. Мы, охранники, снова на сцене. Должен открыться люк, оттуда должен кто-то выйти… Но вместо этого из люка появились две руки и стали выставлять пиво прямо на сцену. Был выставлен ящик пива, а затем поднялся Виталий Мефодьевич и сказал: «Я проиграл!». Это было красиво.
Он несколько раз называл меня своим другом, это мне безумно льстит. Как жаль, что он больше этого не скажет. Ярчайший период моей жизни – работа над спектаклем «Иванов». Я не припомню другого такого случая, чтобы все без исключения с таким удовольствием работали, так стремились на репетиции, чтобы было так много всего придумано. Он фонтанировал идеями. Виталий находился в самом расцвете, в самой мощи творческих сил.
Он был очень щедрым, делился с людьми, ничего не требуя взамен. Какие он устраивал праздники в филиале, какие там были капустники, с каким удовольствием люди готовились! А иногда возникали и импровизации. Заражал своим весельем, своей бесшабашностью. Это делалось не для того, чтобы себя показать, а для общего удовольствия. Чтобы было хорошо.
Всё это очень несправедливо получилось. Я до сих пор не могу представить, что его нет. По-моему, он просто где-то снимается. Он отсюда никогда не уйдёт, из этого театра. По крайней мере, от тех людей, которые его знали. Во ВГИКе остался курс Виталия Мефодьевича Соломина. Никакого другого художественного руководителя у этого курса не будет. Эти дети остались немножко потерянные, но они знают, что они курс Соломина…
Он такой мощный, независимый человек, с ним было спокойно – плохого ничего не случится. А как он умел веселиться! Помню, через всю Москву мы ночью едем в Домодедово, часа в два, просто чтобы выпить… Чего вдруг? А так просто! В общем, жизнь без него стала хуже.
18.11.2005
ВАСИЛИЙ ЛИВАНОВ: «РОЛИ — ОНИ КАК ДЕТИ»
ВАСИЛИЙ ЛИВАНОВ: «РОЛИ — ОНИ КАК ДЕТИ»
Доктор Ватсон и Шерлок Холмс – это неразрывная пара в мировой литературе, как, скажем, Дон Кихот и Санчо Панса или три мушкетера. Один без другого не воспринимается. Так случилось и у нас с Виталием. Виталий был верный друг, редкостный человек, который во всем стремился к совершенству и очень остро чувствовал свое призвание...
Доктор Ватсон и Шерлок Холмс – это неразрывная пара в мировой литературе, как, скажем, Дон Кихот и Санчо Панса или три мушкетера. Один без другого не воспринимается. Так случилось и у нас с Виталием. Виталий был верный друг, редкостный человек, который во всем стремился к совершенству и очень остро чувствовал свое призвание...
22.06.2005
В ТЕНИ ИСПОЛИНА
В ТЕНИ ИСПОЛИНА
«Иванов» в Малом театре
Не зря артист назван Виталием – vita значит «жизнь». Вот и его Иванов, постоянно стенающий о своей усталости и бессилии, необыкновенно витален, энергичен, лукав. В нем на редкость много силы, опровергающей все его слова...
«Иванов» в Малом театре
Не зря артист назван Виталием – vita значит «жизнь». Вот и его Иванов, постоянно стенающий о своей усталости и бессилии, необыкновенно витален, энергичен, лукав. В нем на редкость много силы, опровергающей все его слова...
23.02.2005
23 февраля
в 16.40 на телеканале «Культура» смотрите фильм-спектакль Государственного академического Малого театра «Свадьба Кречинского» А.Колкера (по мотивам А.В.Сухово-Кобылина) в постановке народного артиста России В.М.Соломина.
Приятного вам просмотра!
Приятного вам просмотра!
01.06.2004
ВИТАЛИЙ СОЛОМИН. ТРИ ЛЮБВИ.
АРТИСТ МАЛОГО ТЕАТРА
Сначала хотела ответить Леониду Хейфецу про режиссуру Соломина.
Сначала хотела ответить Леониду Хейфецу про режиссуру Соломина.
28.05.2004
ВИТАЛИЙ СОЛОМИН. ТРИ ЛЮБВИ.
ВИТАЛИЙ СОЛОМИН. ТРИ ЛЮБВИ.
ЧЕЛОВЕК ИЗ КРАСНОЙ КНИГИ
На первом курсе театральных училищ студентам задают непременный этюд — показать животное.
ЧЕЛОВЕК ИЗ КРАСНОЙ КНИГИ
На первом курсе театральных училищ студентам задают непременный этюд — показать животное.
27.05.2004
Два года назад, 27 мая 2002 года, с нами не стало народного артиста России Виталия Мефодьевича Соломина.
Два года назад, 27 мая 2002 года, с нами не стало народного артиста России Виталия Мефодьевича Соломина.
12.12.2003
Виталию Соломину исполнилось бы 62 года Сегодня – день рождения Виталия Соломина. Памяти актера и режиссера сегодня посвящают свои спектакли 20 московских театров.
Виталию Соломину исполнилось бы 62 года
Сегодня – день рождения Виталия Соломина. Памяти актера и режиссера сегодня посвящают свои спектакли 20 московских театров.
Сегодня – день рождения Виталия Соломина. Памяти актера и режиссера сегодня посвящают свои спектакли 20 московских театров.
12.12.2003
Сегодня, 12 декабря, состоится спектакль «Правда — хорошо, а счастье лучше» А.Н. Островского, посвященный памяти народного артиста России Виталия СОЛОМИНА. Ему сегодня исполнилось бы 62 года.
Сегодня, 12 декабря, состоится спектакль «Правда — хорошо, а счастье лучше» А.Н. Островского, посвященный памяти народного артиста России Виталия СОЛОМИНА. Ему сегодня исполнилось бы 62 года.
18.10.2003
НИ СЕКУНДЫ СКУКИ ЗА 27 ЛЕТ Семья, где любовь и внимание друг к другу приправлены юмором, крепче других. Доказательство тому — долгий брак Виталия и Маши Соломиных.
НИ СЕКУНДЫ СКУКИ ЗА 27 ЛЕТ
Семья, где любовь и внимание друг к другу приправлены юмором, крепче других. Доказательство тому — долгий брак Виталия и Маши Соломиных.
Семья, где любовь и внимание друг к другу приправлены юмором, крепче других. Доказательство тому — долгий брак Виталия и Маши Соломиных.
21.06.2003
Принц, которого не заменить... Год... Уже год, как ушел от нас Виталий Соломин.
Принц, которого не заменить...
Год... Уже год, как ушел от нас Виталий Соломин.
Год... Уже год, как ушел от нас Виталий Соломин.
11.06.2003
Чтобы мы жили и чувствовали кислород. Памяти Виталия Соломина.
Чтобы мы жили и чувствовали кислород.
Памяти Виталия Соломина.
Памяти Виталия Соломина.
27.06.2002
Борис Клюев, заслуженный артист России: «ЖИЗНЬ НИЧЕГО НЕ ПРИНОСИЛА ЕМУ НА БЛЮДЕЧКЕ» Мы были знакомы со студенческой скамьи – я учился на I курсе, а Виталий на IV.
Борис Клюев, заслуженный артист России:
«ЖИЗНЬ НИЧЕГО НЕ ПРИНОСИЛА ЕМУ НА БЛЮДЕЧКЕ»
Мы были знакомы со студенческой скамьи – я учился на I курсе, а Виталий на IV.
«ЖИЗНЬ НИЧЕГО НЕ ПРИНОСИЛА ЕМУ НА БЛЮДЕЧКЕ»
Мы были знакомы со студенческой скамьи – я учился на I курсе, а Виталий на IV.
26.06.2002
Валерий Баринов, народный артист России: «Наше королевство потеряло принца» Когда уходит человек, иногда долго не верится — кажется, что сейчас он войдёт, улыбнётся, сядет... Присутствие такой личности, как Виталий, может быть незаметным,
Валерий Баринов, народный артист России: «Наше королевство потеряло принца»
Когда уходит человек, иногда долго не верится — кажется, что сейчас он войдёт, улыбнётся, сядет... Присутствие такой личности, как Виталий, может быть незаметным,
Когда уходит человек, иногда долго не верится — кажется, что сейчас он войдёт, улыбнётся, сядет... Присутствие такой личности, как Виталий, может быть незаметным,
26.06.2002
Евгения Глушенко «Он дал каждому из нас счастье» В спектакле «Мамуре» мы играли вместе, он Франкёра, я Мари-Жозеф. Главная героиня говорит: «На кладбище похоронят мои кости, а я останусь в сердце тех, кому была дорога». Виталий жив в нашей памяти, в н
Евгения Глушенко
«Он дал каждому из нас счастье»
В спектакле «Мамуре» мы играли вместе, он Франкёра, я Мари-Жозеф. Главная героиня говорит: «На кладбище похоронят мои кости, а я останусь в сердце тех, кому была дорога». Виталий жив в нашей памяти, в нашем сознании…
«Он дал каждому из нас счастье»
В спектакле «Мамуре» мы играли вместе, он Франкёра, я Мари-Жозеф. Главная героиня говорит: «На кладбище похоронят мои кости, а я останусь в сердце тех, кому была дорога». Виталий жив в нашей памяти, в нашем сознании…
25.06.2002
Обратная сторона Ватсона Виталий Соломин: «Как жить, если позавчера в мой дом подложили бомбу?..»
Обратная сторона Ватсона
Виталий Соломин: «Как жить, если позавчера в мой дом подложили бомбу?..»
Виталий Соломин: «Как жить, если позавчера в мой дом подложили бомбу?..»
25.06.2002
АЛЕКСАНДР КЛЮКВИН, ЗАСЛУЖЕННЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «Я ВСЮ ЖИЗНЬ ПЫТАЛСЯ ЕГО РАЗГАДАТЬ» Мы с ним знакомы больше 25 лет… Он хороший человек был. Виталий никогда не преподавал у меня, но я его считаю одним из своих учителей.
АЛЕКСАНДР КЛЮКВИН, ЗАСЛУЖЕННЫЙ АРТИСТ РОССИИ: «Я ВСЮ ЖИЗНЬ ПЫТАЛСЯ ЕГО РАЗГАДАТЬ»
Мы с ним знакомы больше 25 лет… Он хороший человек был. Виталий никогда не преподавал у меня, но я его считаю одним из своих учителей.
Мы с ним знакомы больше 25 лет… Он хороший человек был. Виталий никогда не преподавал у меня, но я его считаю одним из своих учителей.
Художественный руководитель Малого театра —
народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Виртуальная экскурсия
Партнёры
О театре
Попечительский совет
Руководство театра
Актёры
Режиссеры
Художники
Оркестр
Репертуарный отдел
Режиссёрский отдел
Пресс-служба
Музейно-информационный центр
Художественно-постановочная часть
Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина
Филиал в Когалыме
Щепкинское училище
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2024 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнёры:
Информационная поддержка
