14.01.2013
Подробнее
СТО МОСКОВСКИХ ПРЕМЬЕР. ИТОГИ СЕЗОНА 2011/2012
Ирина Решетникова, Артпроект, 15 января 2013 года
СТО МОСКОВСКИХ ПРЕМЬЕР. ИТОГИ СЕЗОНА 2011/2012
Часть 2
Актуальна и кровоточива же всегда классика, хотя далеко не всегда не принуждена театром к актуальности.
Любимовские «Бесы» и спустя несколько сезонов будут прочитываться в современном ключе… феномен классики – и он не поддается рациональному объяснению - поглощать, как зеркальный шар отражения, и обрастать ежечасными новыми неуловимыми оттенками сегодняшнего в поставленном произведении. Вскрывать подводные нюансировки. Стягивающий в центр узел – рояль в спектакле как гениальная концепция простоты и очевидности – что и как сыграешь – то и прозвучит. Режиссер спектакля «Circo Ambulante» тоже решил изобрести рояль и превратил сцену в род конструктора из «лего», каковой собрать ему не вполне удалось.
Удивительно, но политически актуально прозвучали спектакли и мало упоминаемых, даже почти изгоняемых со страниц центральной прессы таких институций как Малый театр России и МХАТ им. М.Горького. Дружное замалчивание и игнорирование работ этих театров, пожалуй, единственное, что десятилетиями объединяет нашу разобщенную критику. Между тем, стоит признать, что зрительским вниманием академические сцены не обделены, а слова в спектакле «Не хочу, чтобы ты выходила замуж за принца» по драматической сказке Е.Шварца «Тень» (МХАТ им. М. Горького; реж.-пост. – Татьяна Доронина) звучат не менее обличающе, чем в Театре.doc. Другой вопрос, что уровень постановок этих театров трудно и проблематично высоко оценить.
И если премьеры Малого театра России – «Бесприданница» (рук. постановки – Юрий Соломин) и «Наследники Рабурдена» (реж.-пост. – Владимир Бейлис) – оказались лишь рядовым фактом даже для пространства Малого, то ввод одного из лучших актеров своего поколения Василия Бочкарева в данном сезоне на роль Мольера в спектакль «Кабала святош» достоин отдельной статьи на тему «Портрет одной роли». В.Бочкарев необычайно усилил и обострил на сцене оппозиции «власть – искусство», внес свое дополнительное гражданское звучание. Гнев, страсть, обличение со сцены мощно направлены в зал и как выстрел – плевок (настоящий) на чеканный профиль монарха, изображенного на луидоре. Этот недвусмысленный жест в сторону власти предержащих заставляет встрепенуться и завибрировать в унисон почти тысячный зал.
Взгляд, обращенный в Прошлое, но с прицелом оптической винтовки на Настоящее явственно ощутим у режиссера К.Богомолова в спектакле «Год, когда я не родился» (Московский театр-студия под руководством О.Табакова), идущий на сцене МХТ им. А.П. Чехова. Нравственный посыл и истоки нынешней беспринципности режиссер нашел в старой розовской пьесе «Гнездо глухаря». Здесь удачно совпали и форма (например, приемы экранных искусств) и содержание. Одновременные параллели прошлого слежения от КГБ и нынешнего реалити-шоу за жизнью семьи поданы с констатацией, кем стала та молодая карьерная поросль в наши дни, построив свою сценическую версию и указав на закладку фундамента сегодняшней пирамиды цинизма еще в те годы застоя. Богомолов известен своим гипер-критическим болезненным отношением к советскому прошлому, в своей запальчивости обвинения все и вся, прибегающий к эстетическим жестам, вызывающим порой как минимум недоумение (стриптиз пионерки на фоне кадров Парада Победы с превращением пионерского галстука в совершенно иную деталь).
В этом отношении другой спектакль режиссера – «Событие» (МХТ им. А.П. Чехова), на наш взгляд, менее обличителен, но также излишне прямолинеен. Перед нами череда разоблачений той якобы прекрасной и вдохновенной русской интеллигенции, бежавшей из страны после революции, которую мы выдумали: взяв всего лишь чуть насмешливую, скорее печальную и снисходительную пьесу Набокова о белоэмигрантской богеме, Богомолов обостряет до предела элегию прощания, не прибавляя зрителям любви к этим безвольным и эгоистичным лицам. А безволие и суетность тогдашней Европы режиссер венчает кадрами детей из гетто, говоря, что не только фашисты, но и обычный люд, не заметивший наступления ночи виновен в грянувшей тьме. Это как-то слишком по-советски, в духе пропагандистских послевоенных фильмов про Запад («Убийство на улице Данте», реж. Михаил Ромм; 1956) где сытенькие французские буржуа и парижская богема были виновны во всех кошмарах фашизма. Там виновны лишь косвенно, здесь – уже напрямую. На наш взгляд проблема скатывается к пафосности и лишается истинного трагизма.
В плоскости «Прошлое – Настоящее» громко прозвучали своим посылом еще два спектакля о рок-музыке, но оказались не до конца поддержанные своим высказыванием и полученным результатом зрительского резонанса. Это «Rock n roll» Тома Стоппарда (РАМТ; реж. – Адольф Шапиро) о чешской рок-группе Plastic People of the Universe «пражской весне» и «Анархия» (Московский театр «Современник; пост. – Гарик Сукачев) о некоей мифической анархо-панк-группы под названием tHe dYsFUnCKshOnalZ («Дисфункционалы»), спектакль о цене компромисса и о метаморфозах свободы и независимости, превращенных в конформизм, замаринованный трехчасовыми густыми инвективами.
Стоит отдать должное, театр «Современник» весь сезон «держал» внимание актерскими работами: Марина Неелова и Алена Бабенко в спектакле «Осенняя соната» (реж. – Екатерина Половцева), Чулпан Хаматова – в «Скрытой перспективе» (реж. – Евгений Арье), наконец, Михаил Ефремов в роли Билли (феерическое дебоширство, маргинальность, потоки инвектив, бесшабашность) – в «Анархии». Все эти спектакли стали лакомством для нашей критики, о них много писали и добавить тут или возразить по существу нечего. «Современник» остается современным, хотя с каждым годом сделать это трудней.
Однако в отношении общей сценической сыгранности и ансамбля, показательным примером цельности стал, пожалуй, один из лучших спектаклей Москвы – «Таланты и поклонники» (Московский академический Театр им. Вл. Маяковского; реж.-пост. – М. Карбаускис). В основе успеха емкий многозначный эффектный образ… Сверху публике видно, что сценический круг – огромная пластинка, по центру черный рояль как музыкальный камертон, и герои отталкивающие пластинку (словно в отчаянии). Обозначенный черный круг сцены – это и конкретный Театр имени Вл. Маяковского, и одновременно обобщенный Театр Островского, в котором по мнению Домны Пантелеевны нет «ничего хорошего, окромя дурного», и Театр Жизни как таковой. По пластинке каждый герой бежит по своей (звуковой, музыкальной, театральной, жизненной) дорожке со своим скарбом-ношей. Внешне и вокруг театр – и наоборот – театр внутри жизни. И стена как занавес. Занавес бытия.
Из актерских работ в этом театре показала грани своего таланта Евгения Симонова в «Месяце в деревне» (реж. – Александр Огарев) с очень точным и пронзительно чутким рисунком Натальи Петровны, с какой-то непонимаемой, словно отстранившейся даже от самой героини болью. В спектакле «На чемоданах» (реж. – Александр Корученков) героиня Симоновой – брюзжащая, всем не довольная, израненная, упрямо «не вписанная» в жизнь пожилая женщина.
РАМТ в этом сезоне выпустил помимо упоминавшихся «В пространстве сцены» и «Rock n roll» еще пять премьер. И если на большой сцене «Дон Кихот» по Е.Шварцу (реж.-пост. – Юрий Еремин) оказался слишком беспощадным по диагнозу общества, то камерные работы «Мой внук Вениамин» Л.Улицкой (реж. – Нина Дворжецкая) и «Ксения Петербургская» В.Леванова в Черной комнате – парадокс – были более светоносны. В «Дон Кихоте» среди многофигурных, в хороводе пластических сцен, световых отбивок, приемов кинематографического монтажа – добро бессильно перед глухотой сердец, бессмысленна помощь людям, не желающим ее получать и которым она не нужна, где даже идеалист Рыцарь печального образа не дает чувства последней надежды, распятый своими клевретами на тележке, зато и осененный светом. Дон Кихот как Христос. Мир как Голгофа… очень жестокая, почти безнадежная притча.
В сценическом лубке «Ксения Петербургская» (реж. – Наталья Шумилкина) особенно выделяется актерская работа Татьяны Матюховой, вместившая в образ блаженной всю душевную партитуру маленьких людей, «обыграв» не иконную прорись, а придав трагический и щемящий контур народного персонажа Петрушки балета времен Сергея Дягилева на музыку Игоря Стравинского.
Безусловными удачами сложно назвать премьеры Государственного Театра Наций «Фрекен Жюли» (пост. – Томас Остермайер) и «Шоша» (пост. – Туфан Имамутдинов). Пьеса «Фрекен Жюли» А.Стриндберга (точнее – «обновленная» версия М.Дурненкова) предстала в холодноватом отражении, агрессивная эротика и страстная чувственность уступили рассудку. Пьеса символиста Стринберга о роке раздельности была сыграна скорее по Горькому. Мы увидели постановку для скучающих звезд, где два потрясающих артиста (Чулпан Хаматова и Евгений Миронов) исполнили марксистский конфликт о роли классового неравенства, между тем шведский драматург не думал о том, что его героев разделяет богатство и положение, нет, он заглянул в бездну пола, у него закружилась голова от этой пропасти мужской и женской силы.
Ирина Решетникова
Артпроект, 15 января 2013 года
Часть 2
Актуальна и кровоточива же всегда классика, хотя далеко не всегда не принуждена театром к актуальности.
Любимовские «Бесы» и спустя несколько сезонов будут прочитываться в современном ключе… феномен классики – и он не поддается рациональному объяснению - поглощать, как зеркальный шар отражения, и обрастать ежечасными новыми неуловимыми оттенками сегодняшнего в поставленном произведении. Вскрывать подводные нюансировки. Стягивающий в центр узел – рояль в спектакле как гениальная концепция простоты и очевидности – что и как сыграешь – то и прозвучит. Режиссер спектакля «Circo Ambulante» тоже решил изобрести рояль и превратил сцену в род конструктора из «лего», каковой собрать ему не вполне удалось.
Удивительно, но политически актуально прозвучали спектакли и мало упоминаемых, даже почти изгоняемых со страниц центральной прессы таких институций как Малый театр России и МХАТ им. М.Горького. Дружное замалчивание и игнорирование работ этих театров, пожалуй, единственное, что десятилетиями объединяет нашу разобщенную критику. Между тем, стоит признать, что зрительским вниманием академические сцены не обделены, а слова в спектакле «Не хочу, чтобы ты выходила замуж за принца» по драматической сказке Е.Шварца «Тень» (МХАТ им. М. Горького; реж.-пост. – Татьяна Доронина) звучат не менее обличающе, чем в Театре.doc. Другой вопрос, что уровень постановок этих театров трудно и проблематично высоко оценить.
И если премьеры Малого театра России – «Бесприданница» (рук. постановки – Юрий Соломин) и «Наследники Рабурдена» (реж.-пост. – Владимир Бейлис) – оказались лишь рядовым фактом даже для пространства Малого, то ввод одного из лучших актеров своего поколения Василия Бочкарева в данном сезоне на роль Мольера в спектакль «Кабала святош» достоин отдельной статьи на тему «Портрет одной роли». В.Бочкарев необычайно усилил и обострил на сцене оппозиции «власть – искусство», внес свое дополнительное гражданское звучание. Гнев, страсть, обличение со сцены мощно направлены в зал и как выстрел – плевок (настоящий) на чеканный профиль монарха, изображенного на луидоре. Этот недвусмысленный жест в сторону власти предержащих заставляет встрепенуться и завибрировать в унисон почти тысячный зал.
Взгляд, обращенный в Прошлое, но с прицелом оптической винтовки на Настоящее явственно ощутим у режиссера К.Богомолова в спектакле «Год, когда я не родился» (Московский театр-студия под руководством О.Табакова), идущий на сцене МХТ им. А.П. Чехова. Нравственный посыл и истоки нынешней беспринципности режиссер нашел в старой розовской пьесе «Гнездо глухаря». Здесь удачно совпали и форма (например, приемы экранных искусств) и содержание. Одновременные параллели прошлого слежения от КГБ и нынешнего реалити-шоу за жизнью семьи поданы с констатацией, кем стала та молодая карьерная поросль в наши дни, построив свою сценическую версию и указав на закладку фундамента сегодняшней пирамиды цинизма еще в те годы застоя. Богомолов известен своим гипер-критическим болезненным отношением к советскому прошлому, в своей запальчивости обвинения все и вся, прибегающий к эстетическим жестам, вызывающим порой как минимум недоумение (стриптиз пионерки на фоне кадров Парада Победы с превращением пионерского галстука в совершенно иную деталь).
В этом отношении другой спектакль режиссера – «Событие» (МХТ им. А.П. Чехова), на наш взгляд, менее обличителен, но также излишне прямолинеен. Перед нами череда разоблачений той якобы прекрасной и вдохновенной русской интеллигенции, бежавшей из страны после революции, которую мы выдумали: взяв всего лишь чуть насмешливую, скорее печальную и снисходительную пьесу Набокова о белоэмигрантской богеме, Богомолов обостряет до предела элегию прощания, не прибавляя зрителям любви к этим безвольным и эгоистичным лицам. А безволие и суетность тогдашней Европы режиссер венчает кадрами детей из гетто, говоря, что не только фашисты, но и обычный люд, не заметивший наступления ночи виновен в грянувшей тьме. Это как-то слишком по-советски, в духе пропагандистских послевоенных фильмов про Запад («Убийство на улице Данте», реж. Михаил Ромм; 1956) где сытенькие французские буржуа и парижская богема были виновны во всех кошмарах фашизма. Там виновны лишь косвенно, здесь – уже напрямую. На наш взгляд проблема скатывается к пафосности и лишается истинного трагизма.
В плоскости «Прошлое – Настоящее» громко прозвучали своим посылом еще два спектакля о рок-музыке, но оказались не до конца поддержанные своим высказыванием и полученным результатом зрительского резонанса. Это «Rock n roll» Тома Стоппарда (РАМТ; реж. – Адольф Шапиро) о чешской рок-группе Plastic People of the Universe «пражской весне» и «Анархия» (Московский театр «Современник; пост. – Гарик Сукачев) о некоей мифической анархо-панк-группы под названием tHe dYsFUnCKshOnalZ («Дисфункционалы»), спектакль о цене компромисса и о метаморфозах свободы и независимости, превращенных в конформизм, замаринованный трехчасовыми густыми инвективами.
Стоит отдать должное, театр «Современник» весь сезон «держал» внимание актерскими работами: Марина Неелова и Алена Бабенко в спектакле «Осенняя соната» (реж. – Екатерина Половцева), Чулпан Хаматова – в «Скрытой перспективе» (реж. – Евгений Арье), наконец, Михаил Ефремов в роли Билли (феерическое дебоширство, маргинальность, потоки инвектив, бесшабашность) – в «Анархии». Все эти спектакли стали лакомством для нашей критики, о них много писали и добавить тут или возразить по существу нечего. «Современник» остается современным, хотя с каждым годом сделать это трудней.
Однако в отношении общей сценической сыгранности и ансамбля, показательным примером цельности стал, пожалуй, один из лучших спектаклей Москвы – «Таланты и поклонники» (Московский академический Театр им. Вл. Маяковского; реж.-пост. – М. Карбаускис). В основе успеха емкий многозначный эффектный образ… Сверху публике видно, что сценический круг – огромная пластинка, по центру черный рояль как музыкальный камертон, и герои отталкивающие пластинку (словно в отчаянии). Обозначенный черный круг сцены – это и конкретный Театр имени Вл. Маяковского, и одновременно обобщенный Театр Островского, в котором по мнению Домны Пантелеевны нет «ничего хорошего, окромя дурного», и Театр Жизни как таковой. По пластинке каждый герой бежит по своей (звуковой, музыкальной, театральной, жизненной) дорожке со своим скарбом-ношей. Внешне и вокруг театр – и наоборот – театр внутри жизни. И стена как занавес. Занавес бытия.
Из актерских работ в этом театре показала грани своего таланта Евгения Симонова в «Месяце в деревне» (реж. – Александр Огарев) с очень точным и пронзительно чутким рисунком Натальи Петровны, с какой-то непонимаемой, словно отстранившейся даже от самой героини болью. В спектакле «На чемоданах» (реж. – Александр Корученков) героиня Симоновой – брюзжащая, всем не довольная, израненная, упрямо «не вписанная» в жизнь пожилая женщина.
РАМТ в этом сезоне выпустил помимо упоминавшихся «В пространстве сцены» и «Rock n roll» еще пять премьер. И если на большой сцене «Дон Кихот» по Е.Шварцу (реж.-пост. – Юрий Еремин) оказался слишком беспощадным по диагнозу общества, то камерные работы «Мой внук Вениамин» Л.Улицкой (реж. – Нина Дворжецкая) и «Ксения Петербургская» В.Леванова в Черной комнате – парадокс – были более светоносны. В «Дон Кихоте» среди многофигурных, в хороводе пластических сцен, световых отбивок, приемов кинематографического монтажа – добро бессильно перед глухотой сердец, бессмысленна помощь людям, не желающим ее получать и которым она не нужна, где даже идеалист Рыцарь печального образа не дает чувства последней надежды, распятый своими клевретами на тележке, зато и осененный светом. Дон Кихот как Христос. Мир как Голгофа… очень жестокая, почти безнадежная притча.
В сценическом лубке «Ксения Петербургская» (реж. – Наталья Шумилкина) особенно выделяется актерская работа Татьяны Матюховой, вместившая в образ блаженной всю душевную партитуру маленьких людей, «обыграв» не иконную прорись, а придав трагический и щемящий контур народного персонажа Петрушки балета времен Сергея Дягилева на музыку Игоря Стравинского.
Безусловными удачами сложно назвать премьеры Государственного Театра Наций «Фрекен Жюли» (пост. – Томас Остермайер) и «Шоша» (пост. – Туфан Имамутдинов). Пьеса «Фрекен Жюли» А.Стриндберга (точнее – «обновленная» версия М.Дурненкова) предстала в холодноватом отражении, агрессивная эротика и страстная чувственность уступили рассудку. Пьеса символиста Стринберга о роке раздельности была сыграна скорее по Горькому. Мы увидели постановку для скучающих звезд, где два потрясающих артиста (Чулпан Хаматова и Евгений Миронов) исполнили марксистский конфликт о роли классового неравенства, между тем шведский драматург не думал о том, что его героев разделяет богатство и положение, нет, он заглянул в бездну пола, у него закружилась голова от этой пропасти мужской и женской силы.
Ирина Решетникова
Артпроект, 15 января 2013 года
28.11.2012
27.11.2012
Подробнее
МАЛЫЙ ТЕАТР ПОКАЖЕТ КОМЕДИЮ МОЛЬЕРА В ЧЕСТЬ ЮБИЛЕЯ ВАСИЛИЯ БОЧКАРЕВА
МАЛЫЙ ТЕАТР ПОКАЖЕТ КОМЕДИЮ МОЛЬЕРА В ЧЕСТЬ ЮБИЛЕЯ ВАСИЛИЯ БОЧКАРЕВА
Спектакль «Мнимый больной» по комедии Мольера, главную роль в котором исполнит Василий Бочкарев, покажет Малый театр во вторник в честь 70-летия актера
Спектакль «Мнимый больной» по комедии Мольера, главную роль в котором исполнит Василий Бочкарев, покажет Малый театр во вторник в честь 70-летия актера
МАЛЫЙ ТЕАТР ПОКАЖЕТ КОМЕДИЮ МОЛЬЕРА В ЧЕСТЬ ЮБИЛЕЯ ВАСИЛИЯ БОЧКАРЕВА
Спектакль «Мнимый больной» по комедии Мольера, главную роль в котором исполнит Василий Бочкарев, покажет Малый театр во вторник в честь 70-летия актера, сообщили РИА Новости в пресс-службе театра.
Артист отметил юбилей 22 ноября, а во вторник после спектакля на сцене Малого театра его поздравят коллеги, близкие и друзья.
Выпускник Высшего театрального училища имени Щепкина при Малом театре, Василий Бочкарев выступал на различных московских сценах — работал в Театре на Малой Бронной, в драматическом имени Станиславского, когда там ставил знаменитый режиссер Анатолий Васильев. Бочкарев принял участие в нашумевших тогда спектаклях: «Первый вариант «Вассы Железновой и в «Серсо» по пьесе Виктора Славкина. Но в 1979 году пришел в Малый театр, где остался навсегда.
«Я нырнул в этот океан, и не жалею, что так повернулась моя судьба, — сказал РИА Новости Василий Бочкарев. — Меня пригласил мой учитель Виктор Иванович Коршунов сразу на роль Бальзаминова в пьесе Александра Островского «Женитьба Бальзаминова», а потом почти вслед я сыграл Фому Гордеева в одноименной пьесе Горького. Такие подарки в жизни актера нечасты. Мне вообще везло — я играю в Малом самые разные роли в произведениях отечественной и зарубежной, классической и современной драматургии».
В репертуаре Бочкарева десятки, в основном главных, ролей в пьесах Островского, Горького, Чехова, Толстого и других великих драматургов. Актеру посчастливилось работать с такими крупными режиссерами, как Гончаров, Львов-Анохин, Варпаховский, Васильев.
«Это не просто режиссеры, это театры Гончарова, Львова-Анохина, Васильева, каждый со своим лицом, но все они опирались на традиции Малого театра. Малый — это великая неразгаданная тайна, это театр-дом, где состоялись все значимые открытия в театральном искусстве, откуда родом все знаменитые режиссеры. Поэтому разговоры о том, нужен ли репертуарный театр, театр-дом, кажутся мне абсолютно беспочвенными», — сказал артист.
С 1970 года Василий Бочкарев снимается в кино, но считает, что в кинематографе он не состоялся. Может быть, как говорит Василий Иванович, не случилось у него встречи со «своим» режиссером. С 2003 года артист преподает в родном театральном училище имени Щепкина, четвертый год ведет там собственный курс.
«Педагогика — это абсолютно отдельная и очень трудная профессия, — считает Бочкарев, — Для меня главное в этой работе — это продолжение учебы — у педагогов и у молодых, которые приходят сегодня. Таланты есть, и если на курсе 4-5 человек, о которых с уверенностью можно сказать, что они состоятся как артисты, это уже большая удача».
Артист сказал, что в ближайших планах у него работы и в театре, и в кино, но говорить о них сейчас он считает преждевременным.
МОСКВА, 27 ноя — РИА Новости, Наталия Курова.
http://ria.ru/culture/20121127/912372219.html
Спектакль «Мнимый больной» по комедии Мольера, главную роль в котором исполнит Василий Бочкарев, покажет Малый театр во вторник в честь 70-летия актера, сообщили РИА Новости в пресс-службе театра.
Артист отметил юбилей 22 ноября, а во вторник после спектакля на сцене Малого театра его поздравят коллеги, близкие и друзья.
Выпускник Высшего театрального училища имени Щепкина при Малом театре, Василий Бочкарев выступал на различных московских сценах — работал в Театре на Малой Бронной, в драматическом имени Станиславского, когда там ставил знаменитый режиссер Анатолий Васильев. Бочкарев принял участие в нашумевших тогда спектаклях: «Первый вариант «Вассы Железновой и в «Серсо» по пьесе Виктора Славкина. Но в 1979 году пришел в Малый театр, где остался навсегда.
«Я нырнул в этот океан, и не жалею, что так повернулась моя судьба, — сказал РИА Новости Василий Бочкарев. — Меня пригласил мой учитель Виктор Иванович Коршунов сразу на роль Бальзаминова в пьесе Александра Островского «Женитьба Бальзаминова», а потом почти вслед я сыграл Фому Гордеева в одноименной пьесе Горького. Такие подарки в жизни актера нечасты. Мне вообще везло — я играю в Малом самые разные роли в произведениях отечественной и зарубежной, классической и современной драматургии».
В репертуаре Бочкарева десятки, в основном главных, ролей в пьесах Островского, Горького, Чехова, Толстого и других великих драматургов. Актеру посчастливилось работать с такими крупными режиссерами, как Гончаров, Львов-Анохин, Варпаховский, Васильев.
«Это не просто режиссеры, это театры Гончарова, Львова-Анохина, Васильева, каждый со своим лицом, но все они опирались на традиции Малого театра. Малый — это великая неразгаданная тайна, это театр-дом, где состоялись все значимые открытия в театральном искусстве, откуда родом все знаменитые режиссеры. Поэтому разговоры о том, нужен ли репертуарный театр, театр-дом, кажутся мне абсолютно беспочвенными», — сказал артист.
С 1970 года Василий Бочкарев снимается в кино, но считает, что в кинематографе он не состоялся. Может быть, как говорит Василий Иванович, не случилось у него встречи со «своим» режиссером. С 2003 года артист преподает в родном театральном училище имени Щепкина, четвертый год ведет там собственный курс.
«Педагогика — это абсолютно отдельная и очень трудная профессия, — считает Бочкарев, — Для меня главное в этой работе — это продолжение учебы — у педагогов и у молодых, которые приходят сегодня. Таланты есть, и если на курсе 4-5 человек, о которых с уверенностью можно сказать, что они состоятся как артисты, это уже большая удача».
Артист сказал, что в ближайших планах у него работы и в театре, и в кино, но говорить о них сейчас он считает преждевременным.
МОСКВА, 27 ноя — РИА Новости, Наталия Курова.
http://ria.ru/culture/20121127/912372219.html
26.11.2012
Подробнее
ЮБИЛЕЙНЫЙ СПЕКТАКЛЬ
27 ноября спектаклем «Мнимый больной» Ж.Б.Мольера Малый театр отметит юбилей народного артиста России Василия Ивановича Бочкарёва. Начало – в 19-00.
23.11.2012
22.11.2012
Подробнее
ОДНА РОЛЬ И ВСЯ ЖИЗНЬ
Нина Шалимова, «Планета красота», №1-2 2012 года
ОДНА РОЛЬ И ВСЯ ЖИЗНЬ
Артист Малого театра Василий Бочкарев в сериалах не снимается, в шоу не участвует, на тусовках не мелькает, а потому широкой известностью не обладает. Но в театральной среде за ним закрепилась репутация большого русского актера, чье искусство продолжает лучшие традиции национальной актерской школы. За это его высоко ценят профессионалы и горячо любят зрители. Надо было видеть, как его принимали в прошлом сезоне, когда после длительной болезни он вернулся на сцену: спектакли с его участием шли с аншлагами, администраторы сбивались с ног в попытке рассадить всех желающих, а букетов, аплодисментов и криков «Браво!» было не счесть.
В этом сезоне к солидному корпусу сыгранных Василием Бочкаревым ролей добавилась еще одна: артист введен на заглавную роль в спектакль текущего репертуара «Мольер» (режиссер Владимир Драгунов). Роль Мольера Василий Бочкарев принял «по эстафете» от Юрия Мефодьевича Соломина и, не повторив своего учителя, сыграл великолепно.
Пьеса Михаила Булгакова, сотканная «из музыки и света», чрезвычайно выигрышна сценически: острый драматизм содержания мгновениями взлетает до высот трагизма, тут же обрушивается в комизм чистейшей пробы и окутывается волнами лирики. Назначение Бочкарева на роль Мольера — идеальное попадание, не зря его считают актером без амплуа. Кажется, на сцене ему подвластно все: интеллигентская рефлексия и шутливая патетика, глубина мысли и озорное дуракавалянье, душевные пропасти и умная ирония, духовные терзания и балаганное шутовство. Добавим к этому богатейший голос артиста: гибкий, подвижный, меняющий оттенки в зависимости от внутренней динамики образа. Одним словом, Василий Бочкарев словно самой природой создан для булгаковских ролей.
Роль Мольера артист строит на смешении самых разнообразных актерских красок и приемов, украшая рисунок роли блестками умного юмора, глубокого лиризма, тонкого психологизма. Начальные сцены сосредоточены на раскрытии театральной темы. Панегирик королю-солнцу, упавшая не вовремя свеча, разорванный кафтан, шарлатанский секрет клавесина, кассовый сбор, распределение королевской премии — по каждому поводу герой вспыхивает мгновенно, скандалит громко, но быстро отходит, смиряя себя и обуздывая свой неуемный холерический темперамент. В том, как цепко схватывает Мольер каждую новую подробность закулисья, как моментально разрешает ту или иную возникающую проблему, виден сильный профессионал, привыкший держать в поле внимания всю жизнь театра без изъятий и пропусков. Действует практически «на автомате», без особых раздумий и явных душевных затрат. Кажется, именно так, в какой-нибудь репетиционной горячке, у Мольера возникла связь с молоденькой актрисой из его труппы.
Василия Бочкарева не увлекла тема поздней страсти, охватившей его героя и заставившей порвать с прежней любовью во имя новой. Он играет другое. Его героя ведет не столько страстное чувство, сколько мужская ответственность: дело зашло далеко, Арманда ждет ребенка и потому он должен венчаться. В понимании артиста, любовная страсть не смогла бы заставить Мольера отказаться от многолетнего товарищества: он порывает с Мадленой, потому что возникли обязательства, от которых порядочный человек не может отказаться. Он без возражений выслушивает ее упреки, в справедливости которых и сам отдает себе отчет. Никакой грядущей катастрофы он в этот момент не предвидит и не предчувствует. Затяжное объяснение надо перетерпеть, перенести, а потом все будет хорошо...
Но, как мы знаем, ничего хорошего великого драматурга не ожидало, а все было только плохо, и чем дальше, тем хуже — змеиные укусы архиепископа (отличная работа Александра Клюквина), странная и ненадежная милость короля (отменно играют оба исполнителя — Валерий Бабятинский и Борис Клюев), измена легкомысленной жены, вероломство усыновленного ученика. Великий Мольер как-то разом теряет лицо и в бурной семейной сцене ведет себя, как «Сганарель проклятый». Уморительно смешно устраивает дознание о башмаках и овощах, жалко хнычет, что не хочет умирать в одиночестве, потешно кричит в замочную скважину о своем больном сердце.
Опомнившись, испытывает неловкость за то, что изгнал Муаррона: «...а я его ударил... ох, как неприятно...».
В приемную короля Мольер входит, словно потерянный, бормочет что-то бессвязное о смерти Мадлены, бегстве Арманды ... Услышав от Людовика вердикт о лишении королевского покровительства, пытается сосредоточиться, собраться с силами и объясниться. Но вместо логичных и убедительных аргументов слышится неожиданный и странный вскрик: «Мадлена!..» Трагический и короткий. Внезапное воспоминание о Мадлене — как выпад из прошлого, удар рапиры в самое сердце. Пришла расплата. Мольер еще не может осознать это отчетливо, но чувствует — дело в ней, в Мадлене.
Бравурная театральная тема уступает место терзающей теме отступничества, с которой сплетается тема писательская, ранее звучавшая чуть слышно, под сурдинку. Обвинения в травле, адресованные парижскому архиепископу, произносятся на низах, на басовых регистрах, с оттяжкой в хрип.
Все последующее Мольером воспринимается, как в мареве. Лица, фигуры, предметы теряют четкие очертания и как бы «плывут»: опала короля, преследования кабалы, угрозы мушкетеров, предательство одного ученика и преданность другого, враз нахлынувшие болячки, какая-то Англия... При чем тут Англия? Что в ней делать артисту без языка, без своей труппы и своего зрителя?.. Плывущую реальность сознания артист передает отлично. Он не играет болезнь, он раскрывает духовные усилия Мольера, показывает его упорные попытки понять суть дела, уяснить подлинную причину навалившихся бед: «Мадлена... посоветоваться...» Вот что главное: Мадлены больше нет, и исключительно по его вине.
Он виноват. Виноват очень. Когда схвачено главное, все остальное становится неважным, и Мольер овладевает собой. Как раз в этот момент появляется Муаррон с повинной головой и покаянными речами, и Мольер прощает его: он не берет на себя роль судьи, ибо сам далек от праведности. Прощение блудного сына состоялось, как и заповедано. Остается разобраться с бессудной тиранией. В решении этой сцены нет и следа привычного гражданского «обличительства»: Мольер договаривает то, что не сумел сказать на приеме, продолжает оборванный по монаршей воле диалог. Достает из кармана воображаемую монету с портретом самодержца, держит ее двумя пальцами так, чтобы образовалась пустая округлость, заставляет короля слушать себя и, наконец, плюет прямо в дыру. Приставив пальцы к виску (жест самоубийцы), Мольер произносит: «Я писатель, я мыслю, знаете ли». (Слово «писатель» выговаривается крупно и сильно, «мыслю» — с вызовом, а «знаете ли» — на снижении тона, как бы в проброс.) Это кульминация роли: быть писателем — смертельно опасно, мыслить — самоубийственно.
И — без перехода, без паузы, сразу — финальная, гибельная сцена.
Мольер еще успевает пошутить над Мариэттой, привычно накричать на Бутона, но дальше ему остается только выйти к публике и умереть. Причина?
Судьба.
Это последнее слово, сказанное под занавес, прозвучало очень просто — как роспись артиста Василия Бочкарева, поставленная под сыгранной ролью, как автограф драматурга Михаила Булгакова, завершающий рукопись.
Нина Шалимова
«Планета красота», №1-2 2012 года
Артист Малого театра Василий Бочкарев в сериалах не снимается, в шоу не участвует, на тусовках не мелькает, а потому широкой известностью не обладает. Но в театральной среде за ним закрепилась репутация большого русского актера, чье искусство продолжает лучшие традиции национальной актерской школы. За это его высоко ценят профессионалы и горячо любят зрители. Надо было видеть, как его принимали в прошлом сезоне, когда после длительной болезни он вернулся на сцену: спектакли с его участием шли с аншлагами, администраторы сбивались с ног в попытке рассадить всех желающих, а букетов, аплодисментов и криков «Браво!» было не счесть.
В этом сезоне к солидному корпусу сыгранных Василием Бочкаревым ролей добавилась еще одна: артист введен на заглавную роль в спектакль текущего репертуара «Мольер» (режиссер Владимир Драгунов). Роль Мольера Василий Бочкарев принял «по эстафете» от Юрия Мефодьевича Соломина и, не повторив своего учителя, сыграл великолепно.
Пьеса Михаила Булгакова, сотканная «из музыки и света», чрезвычайно выигрышна сценически: острый драматизм содержания мгновениями взлетает до высот трагизма, тут же обрушивается в комизм чистейшей пробы и окутывается волнами лирики. Назначение Бочкарева на роль Мольера — идеальное попадание, не зря его считают актером без амплуа. Кажется, на сцене ему подвластно все: интеллигентская рефлексия и шутливая патетика, глубина мысли и озорное дуракавалянье, душевные пропасти и умная ирония, духовные терзания и балаганное шутовство. Добавим к этому богатейший голос артиста: гибкий, подвижный, меняющий оттенки в зависимости от внутренней динамики образа. Одним словом, Василий Бочкарев словно самой природой создан для булгаковских ролей.
Роль Мольера артист строит на смешении самых разнообразных актерских красок и приемов, украшая рисунок роли блестками умного юмора, глубокого лиризма, тонкого психологизма. Начальные сцены сосредоточены на раскрытии театральной темы. Панегирик королю-солнцу, упавшая не вовремя свеча, разорванный кафтан, шарлатанский секрет клавесина, кассовый сбор, распределение королевской премии — по каждому поводу герой вспыхивает мгновенно, скандалит громко, но быстро отходит, смиряя себя и обуздывая свой неуемный холерический темперамент. В том, как цепко схватывает Мольер каждую новую подробность закулисья, как моментально разрешает ту или иную возникающую проблему, виден сильный профессионал, привыкший держать в поле внимания всю жизнь театра без изъятий и пропусков. Действует практически «на автомате», без особых раздумий и явных душевных затрат. Кажется, именно так, в какой-нибудь репетиционной горячке, у Мольера возникла связь с молоденькой актрисой из его труппы.
Василия Бочкарева не увлекла тема поздней страсти, охватившей его героя и заставившей порвать с прежней любовью во имя новой. Он играет другое. Его героя ведет не столько страстное чувство, сколько мужская ответственность: дело зашло далеко, Арманда ждет ребенка и потому он должен венчаться. В понимании артиста, любовная страсть не смогла бы заставить Мольера отказаться от многолетнего товарищества: он порывает с Мадленой, потому что возникли обязательства, от которых порядочный человек не может отказаться. Он без возражений выслушивает ее упреки, в справедливости которых и сам отдает себе отчет. Никакой грядущей катастрофы он в этот момент не предвидит и не предчувствует. Затяжное объяснение надо перетерпеть, перенести, а потом все будет хорошо...
Но, как мы знаем, ничего хорошего великого драматурга не ожидало, а все было только плохо, и чем дальше, тем хуже — змеиные укусы архиепископа (отличная работа Александра Клюквина), странная и ненадежная милость короля (отменно играют оба исполнителя — Валерий Бабятинский и Борис Клюев), измена легкомысленной жены, вероломство усыновленного ученика. Великий Мольер как-то разом теряет лицо и в бурной семейной сцене ведет себя, как «Сганарель проклятый». Уморительно смешно устраивает дознание о башмаках и овощах, жалко хнычет, что не хочет умирать в одиночестве, потешно кричит в замочную скважину о своем больном сердце.
Опомнившись, испытывает неловкость за то, что изгнал Муаррона: «...а я его ударил... ох, как неприятно...».
В приемную короля Мольер входит, словно потерянный, бормочет что-то бессвязное о смерти Мадлены, бегстве Арманды ... Услышав от Людовика вердикт о лишении королевского покровительства, пытается сосредоточиться, собраться с силами и объясниться. Но вместо логичных и убедительных аргументов слышится неожиданный и странный вскрик: «Мадлена!..» Трагический и короткий. Внезапное воспоминание о Мадлене — как выпад из прошлого, удар рапиры в самое сердце. Пришла расплата. Мольер еще не может осознать это отчетливо, но чувствует — дело в ней, в Мадлене.
Бравурная театральная тема уступает место терзающей теме отступничества, с которой сплетается тема писательская, ранее звучавшая чуть слышно, под сурдинку. Обвинения в травле, адресованные парижскому архиепископу, произносятся на низах, на басовых регистрах, с оттяжкой в хрип.
Все последующее Мольером воспринимается, как в мареве. Лица, фигуры, предметы теряют четкие очертания и как бы «плывут»: опала короля, преследования кабалы, угрозы мушкетеров, предательство одного ученика и преданность другого, враз нахлынувшие болячки, какая-то Англия... При чем тут Англия? Что в ней делать артисту без языка, без своей труппы и своего зрителя?.. Плывущую реальность сознания артист передает отлично. Он не играет болезнь, он раскрывает духовные усилия Мольера, показывает его упорные попытки понять суть дела, уяснить подлинную причину навалившихся бед: «Мадлена... посоветоваться...» Вот что главное: Мадлены больше нет, и исключительно по его вине.
Он виноват. Виноват очень. Когда схвачено главное, все остальное становится неважным, и Мольер овладевает собой. Как раз в этот момент появляется Муаррон с повинной головой и покаянными речами, и Мольер прощает его: он не берет на себя роль судьи, ибо сам далек от праведности. Прощение блудного сына состоялось, как и заповедано. Остается разобраться с бессудной тиранией. В решении этой сцены нет и следа привычного гражданского «обличительства»: Мольер договаривает то, что не сумел сказать на приеме, продолжает оборванный по монаршей воле диалог. Достает из кармана воображаемую монету с портретом самодержца, держит ее двумя пальцами так, чтобы образовалась пустая округлость, заставляет короля слушать себя и, наконец, плюет прямо в дыру. Приставив пальцы к виску (жест самоубийцы), Мольер произносит: «Я писатель, я мыслю, знаете ли». (Слово «писатель» выговаривается крупно и сильно, «мыслю» — с вызовом, а «знаете ли» — на снижении тона, как бы в проброс.) Это кульминация роли: быть писателем — смертельно опасно, мыслить — самоубийственно.
И — без перехода, без паузы, сразу — финальная, гибельная сцена.
Мольер еще успевает пошутить над Мариэттой, привычно накричать на Бутона, но дальше ему остается только выйти к публике и умереть. Причина?
Судьба.
Это последнее слово, сказанное под занавес, прозвучало очень просто — как роспись артиста Василия Бочкарева, поставленная под сыгранной ролью, как автограф драматурга Михаила Булгакова, завершающий рукопись.
Нина Шалимова
«Планета красота», №1-2 2012 года
Подробнее
ВАСИЛИЙ БОЧКАРЁВ: ВЕЛИКАЯ МУДРОСТЬ — ПОСТОЯННО ОСТАВАТЬСЯ УЧЕНИКОМ
Татьяна Петренко, «Театральная афиша», ноябрь 2012 года
ВАСИЛИЙ БОЧКАРЁВ: ВЕЛИКАЯ МУДРОСТЬ — ПОСТОЯННО ОСТАВАТЬСЯ УЧЕНИКОМ
Василий Иванович Бочкарев — актер уникальный. Не только потому, что он органичен в каждой роли, с легкостью оправдывает на сцене любое, даже самое замысловатое режиссерское построение, а герои Бочкарева даже в самых невероятных обстоятельствах остаются достоверными, узнаваемыми и чем-то «цепляют» сердца зрителей, то трогая их до слез, то заставляя вытирать слезы от смеха. И даже не потому, что Василий Иванович одинаково талантливо играл в спектаклях таких разительно отличавшихся друг от друга режиссеров, как Андрей Гончаров и Борис Львов-Анохин, Леонид Варпаховский и Адольф Шапиро, Анатолий Васильев и Сергей Женовач.
Главный секрет уникальности Василия Бочкарева — в его умении сочетать в своих ролях психологическую правду и ощущение лукавства, легкости, удовольствия от игры. Кажется, что он «держит» каждую роль так же бережно, как его герой Павел из «Первого варианта «Вассы Железновой» Анатолия Васильева держал в руке живого голубя: не разрешая улететь и, в то же время, не сжимая слишком сильно.
Бочкарев окончил Театральное училище им. Щепкина, но пришел в Малый театр не сразу. Кажется, что судьба специально провела Василия Ивановича через разные режиссерские эстетики и стили, чтобы обогатить его актерский талант.
— Василий Иванович, вы родились в 1942 году. Самой войны вы, конечно, не помните, а что осталось из послевоенных воспоминаний?
— Сразу после войны мы ехали в Москву из Иркутска, дней двенадцать. На станциях, на платформах стояли столы с едой. Местные подкармливали тех, кто возвращался из эвакуации. Кто что мог, то и приносил из дома. Первая моя фраза, которую мне пересказали взрослые, — я бегал по комнате, открывал дверцы шкафов и кричал: «Даже кусочка хлебушка нет!»
— Вы родились в Сибири, но считаете себя москвичом.
Ну конечно, потому что все детство прошло на Арбате, в Арбатских переулках, на Знаменке. В доме, где в конце XVIII века был Знаменский театр, в школе № 64, состоялось мое первое выступление. Я какие-то стишки читал, меня хвалили. Что говорили, не помню. Запомнился солнечный свет, который входил в большие окна дворца. Атмосфера была такая, что становилось хорошо на душе. Несмотря на этот, можно сказать, успех, больше я нигде не выступал.
Отец мой был ученым. Он пытался затянуть меня в драмкружок в Доме ученых, но я всячески этого избегал. Пробовали меня на роль в фильме «Чук и Гек», сохранились забавные фотографии, но и из этого ничего не вышло. Родители подозревали, что из их сына-оболтуса что-то путное может получиться, но определить меня куда- то так и не смогли. Как-то раз, в десятом классе, валяя дурака в коридорах школы, я зашел в актовый зал и попал на репетицию драмкружка. Руководителем был Валентин Иванович Захода, актер Центрального детского театра. Он увидел, как я кривляюсь, и сказал: «Ну, иди на сцену, попробуй что-нибудь». Так в десятом классе, в конце 1959 года, я начал заниматься этой профессией. Все это происходило в Замоскворечье. Так что я могу про себя сказать, что я вышел не из шинели Акакия Акакиевича, а из шинели Крутицкого из пьесы Островского «Не было ни гроша, да вдруг алтын». Крутицкий — моя первая роль.
- Вы окончили Училище им. М.С. Щепкина.
- Да, это был первый курс Виктора Ивановича Коршунова. Преподавали Павла Захаровна Богатыренко, Юрий Мефодьевич Соломин, Наталья Васильевна Шаронова, Марина Петровна Никольская. Это было светлое, заразительное время. Прикосновение к тайне актерского мастерства и начало познания сложного человеческого характера.
— Как получилось, что после окончания Щепкинского училища вы пошли работать не в Малый театр и не во МХАТ, как мечтали, а в Театр на Малой Бронной, где тогда главным режиссером был Андрей Гончаров?
— Видимо, кто-то что-то рассказал Гончарову обо мне. Он пришел в училище и спросил: «А где Бочкарев?», а я как раз стоял рядом. Так я попал в Театр на Малой Бронной и сразу поехал вместе с театром на гастроли. Гастроли длились три месяца: месяц играли в Вильнюсе, месяц в Риге, месяц в Калининграде. Параллельно репетировали новый спектакль и в конце гастролей сыграли премьеру?
— Каким был Гончаров в те годы?
— Андрей Александрович был замечателен, когда мы репетировали телевизионные постановки. Вот тут был демократизм, потому что мы встречались на общем поле, мы все были в равных условиях. В театре же я многое не мог понять: сегодня мы работаем — он доволен, завтра все меняется.
Помню, мы репетировали «Судьбу-индейку», он меня похвалил, а я ему говорю: «Андрей Александрович, вот мне бы кое-что поменять». Он убежал в конец зала и закричал: «Что? Он что-то еще хочет поменять!» Это было для меня шоком, потому что в студенчестве, знаете, как бывает: «Я хочу попробовать сыграть по- другому» — и педагоги: «Пробуй, пожалуйста!» В театре же надо осмыслить и делать, а не рассуждать. Гончаров не терпел возражений. Я думаю, что он был возмущен, потому что услышал от сосунка, который только пришел к нему в театр, что тот собирается оспаривать его решение.
Потом в моей жизни были другие режиссеры, с которыми можно было подискутировать. Леонид Варпаховский говорил: «Артист тянет за одну ниточку, режиссер за другую. Ценно вот это натяжение». Хотя я понимаю, что тот же Леонид Викторович знал заранее, каким будет его спектакль. Понимаете, какая штука — это же игра с артистом.
- Может быть, ему было любопытно, что артист предложит?
- Ну да, и Александр Георгиевич Товстоногов в это играл, и все большие режиссеры, а Андрей Александрович не любил в это играть. Однако сейчас я вспоминаю его добрым словом. Как про него замечательно сказал Петр Наумович Фоменко: «Учитель, мучитель, спаситель». Гончаров — великий режиссер.
- Если я спрошу, с кем из режиссеров хотелось бы поработать, кого вы назовете?
— Как это ни странно прозвучит: с Гончаровым. Еще со всеми, с кем работал в Малом. С Морозовым, Шапиро, Женовачом и, конечно же, с Анатолием Васильевым. Какой путь он проделал с артистами в работе над «Первым вариантом «Вассы Железно- вой»! Путь смены привычных ориентиров в самой технологии актерского мастерства. Понимания себя, того, что можно разбудить в себе невероятные силы в анализе и воплощении. Он рассматривал процесс репетиции как путь развития артиста. Мы ощущали на сцене живое энергетическое поле. Когда погиб Юра Гребенщиков, я ввелся в «Серсо». Мне пришлось догонять Филозова, Петренко, Борю Романова, которые работали с самого начала. Они выдавали уже то, что просто так на уровне текста не сделаешь.
Вообще, честно вам скажу: хотелось бы поработать с молодым режиссером. Мне интересно мышление молодой режиссуры. Помню, как Алексей Александрович Глазырин в 1970 году уезжал сниматься в «Белорусском вокзале». Мы с ним разговаривали, и он сказал мне: «Ты понимаешь, там заняты Леонов, Сафонов, Папанов, так хочется «потолкаться». Вот так и мне очень хочется в работе «потолкаться» с современным молодым режиссером.
— Вернемся к хронологии ваших театральных переходов. Пробыв в Театре на Малой Бронной всего один сезон, вы ушли в Театр им. К.С. Станиславского. Гончаров спокойно вас отпустил?
- Он был мудрым человеком. Прекрасно понимал, что я еще не готов к встрече с такой формой режиссуры, с таким диктатом.
В Театр Станиславского меня пригласили в спектакль «Энциклопедисты» на роль, которую играл Евгений Яковлевич Урбанский, потому что он уезжал сниматься в фильме «Директор». В этом театре была совсем другая атмосфера. Меня потрясло, как главный режиссер Борис Александрович Львов-Анохин спокойно и терпеливо управляется с мощной актерской стаей. Тогда там были замечательные артисты: Женя Урбанский, Леша Глазырин, Женя Леонов, Оля Бган, Володя Анисько, Юра Гребенщиков, Лида Савченко, Римма Быкова, Нина Веселовская, Майя Менглет, Леня Сатановский. Это была одна из лучших трупп в Москве — подвижная, скоморошья, яркая. Помню, после репетиции «Анны» все артисты спустились в зал, сели вокруг столика Бориса Александровича, разговаривали, брали у него сигареты и спорили, спорили... Это был демократический театр с активным самосознанием. Семья со своими законами, традициями. Там существовало понятие «пройти на труппе».
- И как вы прошли?
- 5 ноября 1965 года погиб Евгений Яковлевич Урбанский. Днем его похоронили, а вечером мне выходить на сцену в спектакле «Энциклопедисты». Начинаю монолог — и тут вылетает электричество и свет идет вполнакала. Это было очень мучительно и оставило глубокий след. После спектакля Лиза Никищихина пришла в гримерную, поставила бутылку коньяка и сказала: «Я видела, что для тебя был этот спектакль!» Актерская братия, с одной стороны, жестокая, но в то же время отлично понимает, когда надо оказать поддержку.
- В Театре им. К.С. Станиславского все складывалось хорошо: роли
есть, взаимопонимание с режиссерами есть. Почему же вы ушли?
- Гончаров говорил: «Когда спектакли получаются, все довольны, а как только что-то не клеится, артисты ищут причину не в себе, а в режиссере». Это и произошло со Львовым- Анохиным. За ним последовали другие главные режиссеры: Бобылев, Кузен- ков, Андрей Попов. Я уходил в знак протеста, но мы сейчас ступаем на территорию, которую я знаю, но не хочу об этом говорить.
- Но вы уходили в никуда. Не страшно было остаться без работы?
- Я уходил, но доигрывал спектакли в Театре Станиславского. Андрей Александрович Гончаров, узнав, что я ушел из Театра Станиславского, предложил мне прийти к нему в Театр Маяковского. Анатолий Васильев собирался ставить спектакль в «Современнике» и хотел, чтобы я играл там главную роль. Пока худсовет «Современника» решал, стоит ли брать Бочкарева, судьба распорядилась так, что меня пригласили в труппу Малого театра. В конце концов я вернулся в родное гнездо. Хотя здесь, скажу я вам, меня тоже не сразу приняли. Мне даже говорили: «Вася, имей в виду, что ты среди врагов». Это нормально: приходя в другой театр, надо помнить, что ты «наступаешь» на чью-то судьбу. Тебя приняли, а теперь докажи, чего ты стоишь. Кроме того, в каждом театре существует своя особая энергетика, с которой надо «вступать в диалог». Помню свой первый спектакль «Царь Федор Иоаннович» на сцене Малого театра, где у меня была роль Стремянного. После пятнадцати лет работы на сцене я не мог сказать четырех фраз. Мне казалось, что те, кто играл здесь раньше, смотрели на меня «сверху», и я живо представил, как они удивлены:
«Это кто там? Он еще что-то пытается вякать!» Сейчас я благодарю судьбу за то, что мне удалось в этом великом театре сыграть такие разные роли, как Бальзаминов, царевич Алексей, Борис Годунов.
— Вы играли Бориса Годунова в одноименном спектакле в очередь со своим учителем Виктором Ивановичем Коршуновым.
— Это было счастливое время. Работать над такой ролью, над таким материалом вместе со своим учителем и при этом находить общий язык! Я благодарен режиссеру Владимиру Михайловичу Бейлису за то, что он создал такую уникальную ситуацию по чистоте взаимоотношений, по чистоте воплощения. Другого такого случая я не знаю. Каждый из нас друг другу помогал, советовал. Он играл по-своему, я — по-своему. Это были два разных спектакля.
— В Малом театре шли не только классические, традиционные спектакли. «Свадьба Кречинского», которую поставил Виталий Соломин, была музыкальной — зрелищной, искрометной. Она стала сенсационным и необычным спектаклем для Малого театра. Вы играли в нем Расплюева. Сразу приняли режиссерское решение Виталия Соломина?
— У меня не было времени размышлять. Виталий предложил мне эту работу после того, как другой артист отрепетировал два акта и уехал на съемки. Мне надо было наверстывать, а партитура спектакля была очень сложная. Виталий Мефодьевич, принимая на себя всю сложность этой затеи, сумел создать во время репетиций «художественный заговор», как говорил Георгий Александрович Товстоногов. Виталий привел все к «общему знаменателю»: песни, танцы, игру актеров и осуществил свой замысел. Художником спектакля был Юрий Хари- ков. Он придумал замечательные костюмы, но такие необычные, что актриса Татьяна Петровна Панкова кричала: «Где этот художник? Я убью его! Что он на меня нацепил?» Потом она играла в том, что он на нее нацепил, и получала удовольствие.
— Вы посвятили свою жизнь актерской профессии. С какими мыслями вы выходите на сцену и уходите с нее? Как настраиваетесь в день спектакля?
— Это каждый раз по-разному. Конечно, существует какой-то, как говорят высокими словами, «туалет артиста». Нужно привести себя в некое состояние души. На этот вечер отбросить все бытовые вещи. Я должен настроиться на творческую волну моих партнеров. Мне важно, какие глаза у Жени Глушенко, Люды Титовой, Милы Поляковой, Светы Амановой, Виталика Коняева, Вити Низового. От этого зависит успех спектакля. После спектакля я не могу так — отыграл и все. Мне не хочется сразу уходить. Хочется еще немного побыть в театре, а потом уж домой.
— Скоро исполнится 50 лет, как вы играете в театре и кино, вы работали со многими замечательными режиссерами. О чем вы рассказываете студентам своего актерского курса? Чему хотите их научить?
— Научить их ничему нельзя. Они сами должны стать на путь самообучения, потому что профессия актерская подразумевает постоянный процесс учебы. Как говорил Ежи Гротовский: «Великая мудрость постоянно оставаться учеником». Я могу только дать им азы профессии и подтолкнуть их к азарту познания. Самое главное, чтобы они поверили в себя, в свою индивидуальность, чтобы развивали свое мышление, исходя из своей собственной индивидуальности, чтобы они это полюбили, чтобы- поняли, как важно постоянно быть учеником.
— Скажите, а почему вы так поздно пришли в педагогику?
— Потому что педагогика — это совершенно отдельная профессия. Прежде чем самому набрать актерский курс, я четыре года преподавал на курсе у Юрия Мефодьевича Соломина. Педагогика дело ответственное. Нужно понимать и уважать каждого студента. Это же обоюдная учеба. У меня свой опыт, у них свой. Они знают нынешнее время лучше, чем я, их восприятие современной жизни обостреннее, непосредственнее.
— Вы строгий педагог? Можете отчислить нерадивого ученика?
— Бездельника? А почему бы нет? Каждому студенту в группе я должен уделить внимание. Время, отданное бездарю, потрачено зря. Курс — это организм, и в нем задает тон творческая инициативная группа, но она не должна тащить кого-то за собой. Как говорится: скорость эскадры определяется скоростью последней шлюпки. Поэтому отстающую шлюпку надо убрать.
— А эскадра пойдет вперед?
— Безусловно. Если человек от природы ленив, не хочет работать, ему удобнее делать умный вид, хлопать глазами и поддакивать. Так как я «двоечник», я все эти уловки могу раскусить. Конечно, можно относиться к этому снисходительно, вспоминая свои глупости, но, честно говоря, я понимаю, как много потерял, поэтому не хочется, чтобы и они теряли.
— Как вы относитесь к тому, что ваши студенты снимаются в кино?
— Это замечательно. Хотя не стоит сниматься на первом, втором курсах. Об учебе забывать нельзя, без образования ничего не будет. Я им говорю: «Посмотрите на меня, я много потерял, отлынивая в школе! Потом приходилось наверстывать, а зачем?» Наша задача, чтобы они в жизнь вошли подготовленными. В дипломе написано: актер театра и кино. Значит, образование должно соответствовать. Меня беспокоит не то, что они снимаются, а то, что актеров много. Сколько учебных заведений выпускают артистов? Сколько из них будет востребовано? Нас на курсе у Коршунова было 25 человек, но я могу по пальцам пересчитать тех, у кого удалась актерская судьба.
— Вы актер, ваша жена Людмила Розанова — актриса Театра им. К.С. Станиславского, а дочь?
— Я очень боялся, что Оля пойдет в артистки, но она выбрала путь родственников со стороны жены. У нее прадед был профессором медицины, дед был профессором, братья все профессора. Когда ребенок делает уроки, а рядом стоит шкаф с медицинскими книгами, он, конечно же, будет медиком. Ольга Васильевна — врач ультразвуковой диагностики. Она защитила диссертацию, работает, получает удовольствие от своей профессии.
— Вы уже знаете, как будете отмечать свой юбилей?
— У Сомерсета Моэма есть такие строчки: «Когда мне исполнилось 70 лет, я ходил по саду и думал». Я бы тоже так хотел: 22 ноября ходить по саду и думать.
— О чем?
— Как бы уйти со сцены на пять лет раньше, а не на пять минут позже, как говорил Леонид Утесов. Самое страшное — это засидеться.
— И последний вопрос: почему вы так не любите давать интервью?
— Плохо говорить про себя не хочется, а хорошо говорить про себя некрасиво. Правильно, ну а чего говорить. Жизнь актера на грани скоморошества. В какой-то степени я клоун. Мой любимый фильм «Клоуны» Федерико Феллини, любимая сцена — когда клоун сбегает из больницы для того, чтобы посмотреть на знаменитый трюк своего коллеги, и умирает от смеха. От актерского смеха, от радости за то, что он увидел, как его кумир работает.
Татьяна Петренко
«Театральная афиша», ноябрь 2012 года
Василий Иванович Бочкарев — актер уникальный. Не только потому, что он органичен в каждой роли, с легкостью оправдывает на сцене любое, даже самое замысловатое режиссерское построение, а герои Бочкарева даже в самых невероятных обстоятельствах остаются достоверными, узнаваемыми и чем-то «цепляют» сердца зрителей, то трогая их до слез, то заставляя вытирать слезы от смеха. И даже не потому, что Василий Иванович одинаково талантливо играл в спектаклях таких разительно отличавшихся друг от друга режиссеров, как Андрей Гончаров и Борис Львов-Анохин, Леонид Варпаховский и Адольф Шапиро, Анатолий Васильев и Сергей Женовач.
Главный секрет уникальности Василия Бочкарева — в его умении сочетать в своих ролях психологическую правду и ощущение лукавства, легкости, удовольствия от игры. Кажется, что он «держит» каждую роль так же бережно, как его герой Павел из «Первого варианта «Вассы Железновой» Анатолия Васильева держал в руке живого голубя: не разрешая улететь и, в то же время, не сжимая слишком сильно.
Бочкарев окончил Театральное училище им. Щепкина, но пришел в Малый театр не сразу. Кажется, что судьба специально провела Василия Ивановича через разные режиссерские эстетики и стили, чтобы обогатить его актерский талант.
— Василий Иванович, вы родились в 1942 году. Самой войны вы, конечно, не помните, а что осталось из послевоенных воспоминаний?
— Сразу после войны мы ехали в Москву из Иркутска, дней двенадцать. На станциях, на платформах стояли столы с едой. Местные подкармливали тех, кто возвращался из эвакуации. Кто что мог, то и приносил из дома. Первая моя фраза, которую мне пересказали взрослые, — я бегал по комнате, открывал дверцы шкафов и кричал: «Даже кусочка хлебушка нет!»
— Вы родились в Сибири, но считаете себя москвичом.
Ну конечно, потому что все детство прошло на Арбате, в Арбатских переулках, на Знаменке. В доме, где в конце XVIII века был Знаменский театр, в школе № 64, состоялось мое первое выступление. Я какие-то стишки читал, меня хвалили. Что говорили, не помню. Запомнился солнечный свет, который входил в большие окна дворца. Атмосфера была такая, что становилось хорошо на душе. Несмотря на этот, можно сказать, успех, больше я нигде не выступал.
Отец мой был ученым. Он пытался затянуть меня в драмкружок в Доме ученых, но я всячески этого избегал. Пробовали меня на роль в фильме «Чук и Гек», сохранились забавные фотографии, но и из этого ничего не вышло. Родители подозревали, что из их сына-оболтуса что-то путное может получиться, но определить меня куда- то так и не смогли. Как-то раз, в десятом классе, валяя дурака в коридорах школы, я зашел в актовый зал и попал на репетицию драмкружка. Руководителем был Валентин Иванович Захода, актер Центрального детского театра. Он увидел, как я кривляюсь, и сказал: «Ну, иди на сцену, попробуй что-нибудь». Так в десятом классе, в конце 1959 года, я начал заниматься этой профессией. Все это происходило в Замоскворечье. Так что я могу про себя сказать, что я вышел не из шинели Акакия Акакиевича, а из шинели Крутицкого из пьесы Островского «Не было ни гроша, да вдруг алтын». Крутицкий — моя первая роль.
- Вы окончили Училище им. М.С. Щепкина.
- Да, это был первый курс Виктора Ивановича Коршунова. Преподавали Павла Захаровна Богатыренко, Юрий Мефодьевич Соломин, Наталья Васильевна Шаронова, Марина Петровна Никольская. Это было светлое, заразительное время. Прикосновение к тайне актерского мастерства и начало познания сложного человеческого характера.
— Как получилось, что после окончания Щепкинского училища вы пошли работать не в Малый театр и не во МХАТ, как мечтали, а в Театр на Малой Бронной, где тогда главным режиссером был Андрей Гончаров?
— Видимо, кто-то что-то рассказал Гончарову обо мне. Он пришел в училище и спросил: «А где Бочкарев?», а я как раз стоял рядом. Так я попал в Театр на Малой Бронной и сразу поехал вместе с театром на гастроли. Гастроли длились три месяца: месяц играли в Вильнюсе, месяц в Риге, месяц в Калининграде. Параллельно репетировали новый спектакль и в конце гастролей сыграли премьеру?
— Каким был Гончаров в те годы?
— Андрей Александрович был замечателен, когда мы репетировали телевизионные постановки. Вот тут был демократизм, потому что мы встречались на общем поле, мы все были в равных условиях. В театре же я многое не мог понять: сегодня мы работаем — он доволен, завтра все меняется.
Помню, мы репетировали «Судьбу-индейку», он меня похвалил, а я ему говорю: «Андрей Александрович, вот мне бы кое-что поменять». Он убежал в конец зала и закричал: «Что? Он что-то еще хочет поменять!» Это было для меня шоком, потому что в студенчестве, знаете, как бывает: «Я хочу попробовать сыграть по- другому» — и педагоги: «Пробуй, пожалуйста!» В театре же надо осмыслить и делать, а не рассуждать. Гончаров не терпел возражений. Я думаю, что он был возмущен, потому что услышал от сосунка, который только пришел к нему в театр, что тот собирается оспаривать его решение.
Потом в моей жизни были другие режиссеры, с которыми можно было подискутировать. Леонид Варпаховский говорил: «Артист тянет за одну ниточку, режиссер за другую. Ценно вот это натяжение». Хотя я понимаю, что тот же Леонид Викторович знал заранее, каким будет его спектакль. Понимаете, какая штука — это же игра с артистом.
- Может быть, ему было любопытно, что артист предложит?
- Ну да, и Александр Георгиевич Товстоногов в это играл, и все большие режиссеры, а Андрей Александрович не любил в это играть. Однако сейчас я вспоминаю его добрым словом. Как про него замечательно сказал Петр Наумович Фоменко: «Учитель, мучитель, спаситель». Гончаров — великий режиссер.
- Если я спрошу, с кем из режиссеров хотелось бы поработать, кого вы назовете?
— Как это ни странно прозвучит: с Гончаровым. Еще со всеми, с кем работал в Малом. С Морозовым, Шапиро, Женовачом и, конечно же, с Анатолием Васильевым. Какой путь он проделал с артистами в работе над «Первым вариантом «Вассы Железно- вой»! Путь смены привычных ориентиров в самой технологии актерского мастерства. Понимания себя, того, что можно разбудить в себе невероятные силы в анализе и воплощении. Он рассматривал процесс репетиции как путь развития артиста. Мы ощущали на сцене живое энергетическое поле. Когда погиб Юра Гребенщиков, я ввелся в «Серсо». Мне пришлось догонять Филозова, Петренко, Борю Романова, которые работали с самого начала. Они выдавали уже то, что просто так на уровне текста не сделаешь.
Вообще, честно вам скажу: хотелось бы поработать с молодым режиссером. Мне интересно мышление молодой режиссуры. Помню, как Алексей Александрович Глазырин в 1970 году уезжал сниматься в «Белорусском вокзале». Мы с ним разговаривали, и он сказал мне: «Ты понимаешь, там заняты Леонов, Сафонов, Папанов, так хочется «потолкаться». Вот так и мне очень хочется в работе «потолкаться» с современным молодым режиссером.
— Вернемся к хронологии ваших театральных переходов. Пробыв в Театре на Малой Бронной всего один сезон, вы ушли в Театр им. К.С. Станиславского. Гончаров спокойно вас отпустил?
- Он был мудрым человеком. Прекрасно понимал, что я еще не готов к встрече с такой формой режиссуры, с таким диктатом.
В Театр Станиславского меня пригласили в спектакль «Энциклопедисты» на роль, которую играл Евгений Яковлевич Урбанский, потому что он уезжал сниматься в фильме «Директор». В этом театре была совсем другая атмосфера. Меня потрясло, как главный режиссер Борис Александрович Львов-Анохин спокойно и терпеливо управляется с мощной актерской стаей. Тогда там были замечательные артисты: Женя Урбанский, Леша Глазырин, Женя Леонов, Оля Бган, Володя Анисько, Юра Гребенщиков, Лида Савченко, Римма Быкова, Нина Веселовская, Майя Менглет, Леня Сатановский. Это была одна из лучших трупп в Москве — подвижная, скоморошья, яркая. Помню, после репетиции «Анны» все артисты спустились в зал, сели вокруг столика Бориса Александровича, разговаривали, брали у него сигареты и спорили, спорили... Это был демократический театр с активным самосознанием. Семья со своими законами, традициями. Там существовало понятие «пройти на труппе».
- И как вы прошли?
- 5 ноября 1965 года погиб Евгений Яковлевич Урбанский. Днем его похоронили, а вечером мне выходить на сцену в спектакле «Энциклопедисты». Начинаю монолог — и тут вылетает электричество и свет идет вполнакала. Это было очень мучительно и оставило глубокий след. После спектакля Лиза Никищихина пришла в гримерную, поставила бутылку коньяка и сказала: «Я видела, что для тебя был этот спектакль!» Актерская братия, с одной стороны, жестокая, но в то же время отлично понимает, когда надо оказать поддержку.
- В Театре им. К.С. Станиславского все складывалось хорошо: роли
есть, взаимопонимание с режиссерами есть. Почему же вы ушли?
- Гончаров говорил: «Когда спектакли получаются, все довольны, а как только что-то не клеится, артисты ищут причину не в себе, а в режиссере». Это и произошло со Львовым- Анохиным. За ним последовали другие главные режиссеры: Бобылев, Кузен- ков, Андрей Попов. Я уходил в знак протеста, но мы сейчас ступаем на территорию, которую я знаю, но не хочу об этом говорить.
- Но вы уходили в никуда. Не страшно было остаться без работы?
- Я уходил, но доигрывал спектакли в Театре Станиславского. Андрей Александрович Гончаров, узнав, что я ушел из Театра Станиславского, предложил мне прийти к нему в Театр Маяковского. Анатолий Васильев собирался ставить спектакль в «Современнике» и хотел, чтобы я играл там главную роль. Пока худсовет «Современника» решал, стоит ли брать Бочкарева, судьба распорядилась так, что меня пригласили в труппу Малого театра. В конце концов я вернулся в родное гнездо. Хотя здесь, скажу я вам, меня тоже не сразу приняли. Мне даже говорили: «Вася, имей в виду, что ты среди врагов». Это нормально: приходя в другой театр, надо помнить, что ты «наступаешь» на чью-то судьбу. Тебя приняли, а теперь докажи, чего ты стоишь. Кроме того, в каждом театре существует своя особая энергетика, с которой надо «вступать в диалог». Помню свой первый спектакль «Царь Федор Иоаннович» на сцене Малого театра, где у меня была роль Стремянного. После пятнадцати лет работы на сцене я не мог сказать четырех фраз. Мне казалось, что те, кто играл здесь раньше, смотрели на меня «сверху», и я живо представил, как они удивлены:
«Это кто там? Он еще что-то пытается вякать!» Сейчас я благодарю судьбу за то, что мне удалось в этом великом театре сыграть такие разные роли, как Бальзаминов, царевич Алексей, Борис Годунов.
— Вы играли Бориса Годунова в одноименном спектакле в очередь со своим учителем Виктором Ивановичем Коршуновым.
— Это было счастливое время. Работать над такой ролью, над таким материалом вместе со своим учителем и при этом находить общий язык! Я благодарен режиссеру Владимиру Михайловичу Бейлису за то, что он создал такую уникальную ситуацию по чистоте взаимоотношений, по чистоте воплощения. Другого такого случая я не знаю. Каждый из нас друг другу помогал, советовал. Он играл по-своему, я — по-своему. Это были два разных спектакля.
— В Малом театре шли не только классические, традиционные спектакли. «Свадьба Кречинского», которую поставил Виталий Соломин, была музыкальной — зрелищной, искрометной. Она стала сенсационным и необычным спектаклем для Малого театра. Вы играли в нем Расплюева. Сразу приняли режиссерское решение Виталия Соломина?
— У меня не было времени размышлять. Виталий предложил мне эту работу после того, как другой артист отрепетировал два акта и уехал на съемки. Мне надо было наверстывать, а партитура спектакля была очень сложная. Виталий Мефодьевич, принимая на себя всю сложность этой затеи, сумел создать во время репетиций «художественный заговор», как говорил Георгий Александрович Товстоногов. Виталий привел все к «общему знаменателю»: песни, танцы, игру актеров и осуществил свой замысел. Художником спектакля был Юрий Хари- ков. Он придумал замечательные костюмы, но такие необычные, что актриса Татьяна Петровна Панкова кричала: «Где этот художник? Я убью его! Что он на меня нацепил?» Потом она играла в том, что он на нее нацепил, и получала удовольствие.
— Вы посвятили свою жизнь актерской профессии. С какими мыслями вы выходите на сцену и уходите с нее? Как настраиваетесь в день спектакля?
— Это каждый раз по-разному. Конечно, существует какой-то, как говорят высокими словами, «туалет артиста». Нужно привести себя в некое состояние души. На этот вечер отбросить все бытовые вещи. Я должен настроиться на творческую волну моих партнеров. Мне важно, какие глаза у Жени Глушенко, Люды Титовой, Милы Поляковой, Светы Амановой, Виталика Коняева, Вити Низового. От этого зависит успех спектакля. После спектакля я не могу так — отыграл и все. Мне не хочется сразу уходить. Хочется еще немного побыть в театре, а потом уж домой.
— Скоро исполнится 50 лет, как вы играете в театре и кино, вы работали со многими замечательными режиссерами. О чем вы рассказываете студентам своего актерского курса? Чему хотите их научить?
— Научить их ничему нельзя. Они сами должны стать на путь самообучения, потому что профессия актерская подразумевает постоянный процесс учебы. Как говорил Ежи Гротовский: «Великая мудрость постоянно оставаться учеником». Я могу только дать им азы профессии и подтолкнуть их к азарту познания. Самое главное, чтобы они поверили в себя, в свою индивидуальность, чтобы развивали свое мышление, исходя из своей собственной индивидуальности, чтобы они это полюбили, чтобы- поняли, как важно постоянно быть учеником.
— Скажите, а почему вы так поздно пришли в педагогику?
— Потому что педагогика — это совершенно отдельная профессия. Прежде чем самому набрать актерский курс, я четыре года преподавал на курсе у Юрия Мефодьевича Соломина. Педагогика дело ответственное. Нужно понимать и уважать каждого студента. Это же обоюдная учеба. У меня свой опыт, у них свой. Они знают нынешнее время лучше, чем я, их восприятие современной жизни обостреннее, непосредственнее.
— Вы строгий педагог? Можете отчислить нерадивого ученика?
— Бездельника? А почему бы нет? Каждому студенту в группе я должен уделить внимание. Время, отданное бездарю, потрачено зря. Курс — это организм, и в нем задает тон творческая инициативная группа, но она не должна тащить кого-то за собой. Как говорится: скорость эскадры определяется скоростью последней шлюпки. Поэтому отстающую шлюпку надо убрать.
— А эскадра пойдет вперед?
— Безусловно. Если человек от природы ленив, не хочет работать, ему удобнее делать умный вид, хлопать глазами и поддакивать. Так как я «двоечник», я все эти уловки могу раскусить. Конечно, можно относиться к этому снисходительно, вспоминая свои глупости, но, честно говоря, я понимаю, как много потерял, поэтому не хочется, чтобы и они теряли.
— Как вы относитесь к тому, что ваши студенты снимаются в кино?
— Это замечательно. Хотя не стоит сниматься на первом, втором курсах. Об учебе забывать нельзя, без образования ничего не будет. Я им говорю: «Посмотрите на меня, я много потерял, отлынивая в школе! Потом приходилось наверстывать, а зачем?» Наша задача, чтобы они в жизнь вошли подготовленными. В дипломе написано: актер театра и кино. Значит, образование должно соответствовать. Меня беспокоит не то, что они снимаются, а то, что актеров много. Сколько учебных заведений выпускают артистов? Сколько из них будет востребовано? Нас на курсе у Коршунова было 25 человек, но я могу по пальцам пересчитать тех, у кого удалась актерская судьба.
— Вы актер, ваша жена Людмила Розанова — актриса Театра им. К.С. Станиславского, а дочь?
— Я очень боялся, что Оля пойдет в артистки, но она выбрала путь родственников со стороны жены. У нее прадед был профессором медицины, дед был профессором, братья все профессора. Когда ребенок делает уроки, а рядом стоит шкаф с медицинскими книгами, он, конечно же, будет медиком. Ольга Васильевна — врач ультразвуковой диагностики. Она защитила диссертацию, работает, получает удовольствие от своей профессии.
— Вы уже знаете, как будете отмечать свой юбилей?
— У Сомерсета Моэма есть такие строчки: «Когда мне исполнилось 70 лет, я ходил по саду и думал». Я бы тоже так хотел: 22 ноября ходить по саду и думать.
— О чем?
— Как бы уйти со сцены на пять лет раньше, а не на пять минут позже, как говорил Леонид Утесов. Самое страшное — это засидеться.
— И последний вопрос: почему вы так не любите давать интервью?
— Плохо говорить про себя не хочется, а хорошо говорить про себя некрасиво. Правильно, ну а чего говорить. Жизнь актера на грани скоморошества. В какой-то степени я клоун. Мой любимый фильм «Клоуны» Федерико Феллини, любимая сцена — когда клоун сбегает из больницы для того, чтобы посмотреть на знаменитый трюк своего коллеги, и умирает от смеха. От актерского смеха, от радости за то, что он увидел, как его кумир работает.
Татьяна Петренко
«Театральная афиша», ноябрь 2012 года
Подробнее
ТАЙНА ТАЛАНТА
Судьба каждого таланта уникальна и достаётся немногим божьим избранникам. Василий Иванович Бочкарёв, народный артист из Малого театра, счастливец из их числа.
Анна КУЗНЕЦОВА, «Литературная газета», 22 ноября 2012 года
Анна КУЗНЕЦОВА, «Литературная газета», 22 ноября 2012 года
ТАЙНА ТАЛАНТА
Судьба каждого таланта уникальна и достаётся немногим божьим избранникам. Василий Иванович Бочкарёв, народный артист из Малого театра, счастливец из их числа. И, по-моему, платит за это немалую цену.
Как правило, его имя – не на слуху, он не разэкранен и не растиражирован, не замечен ни эффектными поступками, ни посещением светских тусовок. Скромен. Отделен. И уж сам точно ни звездой, ни королём – как их ещё называют – себя не считает. Немыслимо представить себе, что подобное можно было бы сказать ему в лицо. Как бы он прореагировал? Наверное, просто бы недоумённо на тебя взглянул. А иногда кажется, что он специально ведёт себя так, чтобы не привлекать к своей персоне излишнего внимания, как, впрочем, и положено интеллигентному человеку.
Увы! Мы лишь к юбилеям да ещё на поминках успеваем порой сказать выдающемуся талантливому актёру, что понимаем его масштаб и значение. Василию Ивановичу Бочкарёву 70, и мы только удивляемся: неужели Васе… повторять не хочется, сколько, – много!
Хорошо помню потрясение, испытанное мной в Драматическом театре имени Станиславского, много лет назад, теперь уже, пожалуй, что 40, на премьере до того много лет запрещённой постановки пьесы Александра Вампилова «Прощание в июне», когда на сцене появлялся герой этой пьесы студент Колесов, по воле автора умудрившийся влюбиться в дочь ректора своего института. В роли героя был Василий Бочкарёв, имя его до того было малоизвестно. Обыкновенный вроде парень. Но органика абсолютная. Обаяние всепобеждающее. А главное – без всякой аффектации, очень скромно он совершал поступок, равный тогда подвигу, одерживал прежде всего победу над самим собой, а потом уже над окружающими. Он рвал свой диплом на глазах у партнёров и публики, чтобы сохранить достоинство, репутацию, доброе имя. Он отказывался от карьеры «по блату», по связям, спасал себя. Пьеса эта и сейчас идёт очень редко. Наверное, оттого, что поныне опасна для властей предержащих, боевой выстрел в коррупцию! Но ещё и потому, что непросто найти исполнителя на роль Колесова, а уж состязаться с Бочкарёвым в честности, чистоте души, искренности вряд ли и сейчас кто сможет.
И вот спустя множество лет – новая встреча с Бочкарёвым и потрясение от его Протасова в спектакле Малого театра «Дети солнца». Совсем другой герой и артист, повзрослевший, помудревший, гораздо менее открытый миру, более одинокий. «ЛГ» писала об этой выдающейся работе. Что же произошло с Василием Бочкарёвым за долгую сценическую жизнь? Спрашивать его самого об этом как-то неловко: боишься нарушить ауру неприкосновенности и сосредоточенности, не совпасть с его состоянием, потревожить нескромным вторжением в личное пространство. Он ведь такой, спросишь его после «Царя Бориса»: как долго вы отходите от роли? Какие мысли не дают покоя по окончании, в гримёрке? – он только взглянет на тебя и ответит совсем не по-актёрски: усталость… Малейшее кокетство, я уж не говорю про фальшь или игру, непереносимо для него. Тридцать лет назад он вернулся в свою alma mater, чью школу когда-то закончил. Теперь преподаёт. Профессор. У него ученики, его обожающие. Нечасто он занят в спектаклях. Но ведь каждый его выход на сцену – это событие! Тема духовного одиночества, отдельности, нелёгкой ноши избранничества становится сквозной в его творчестве. Кстати, Бочкарёву нечасто везло на режиссёров, а уж наставника, который бы занимался им годы, гранил и холил талант, помогал совершенствовать мастерство, ему не досталось, всегда – разовые встречи, лучше, хуже, посчастливилось среди них на А. Гончарова, Б. Львова-Анохина, А. Васильева, С. Женовача, отдельные эпизоды…
Наверное, он привык рассчитывать прежде всего на себя, собственные силы, умения. Он всегда – сам по себе. Вот и в «Царе Борисе» он живёт среди достаточно ходульных, лишь наряженных в роскошные костюмы, бороды и парики персонажей, живёт страдающий человек, которому муки совести, прошлые грехи не дают покоя, вяжут по рукам и ногам, мешают стать просвещённым справедливым царём. Глаз от него не оторвать. Сам Василий Иванович – образованный, духовный человек. Эти человеческие качества всегда читаются в его героях. Его актёрская амплитуда кажется безграничной. Далеко не молодой человек, он словно не знает ограничений амплуа. Он может выходить на сцену дряхлым стариком, нанявшимся к купчихе в сторожа в пьесе А.Н. Островского «Правда – хорошо, а счастье лучше», озорно и трогательно вспоминающий далёкий роман с хозяйкой, тогда он полон смешной удали, его присказка, произносимая на разные лады, «А как же?» привязывается к тебе на годы.
Простодушный клоун – мнимый больной у Мольера… Богатый, но благородный купец со знаковой фамилией Прибытков в «Последней жертве» Островского…
Интересно, что в большой компании Прибытковых, существующих сейчас на разных столичных сценах: МХТ, Ленкома, с нестареющим мачо А. Збруевым, самодовольным хитрецом О. Табаковым, – серьёзный, умный, действительно преодолевающий препятствия и выигрывающий свой приз в виде хорошенькой вдовушки Василий Бочкарёв по-особому к себе располагает и запоминается. История нехитрая, мелодрама простейшая, он придаёт ей серьёзность и значимость. Из спектакля в спектакль почти всегда рядом с Бочкарёвым работают одни и те же артисты: Евгения Глущенко, Людмила Полякова и Людмила Титова, Глеб Подгородинский, Вл. Низовой, Александр Клюквин, – и тогда это ещё и блистательный ансамбль партнёров, единомышленников, Мастеров во главе с Лидером, то есть на постановке стоит знак качества, редко какому театру сегодня доступный. Большой Малый театр! В спектаклях с Бочкарёвым он жив.
А пока сумели ли мы, успели ли в ежедневной суете и спешке, среди быстро меняющихся людских кумиров, в толпе временщиков оценить и осознать, что сегодня живёт среди нас большой настоящий русский актёр Василий Бочкарёв?!
С юбилейным днём рождения вас, Василий Иванович! Здоровья. Душевного покоя! Новых блестящих ролей, – в общем-то, ничего нового. Так что извините за банальность пожеланий.
Анна КУЗНЕЦОВА
«Литературная газета», 22 ноября 2012 года
Судьба каждого таланта уникальна и достаётся немногим божьим избранникам. Василий Иванович Бочкарёв, народный артист из Малого театра, счастливец из их числа. И, по-моему, платит за это немалую цену.
Как правило, его имя – не на слуху, он не разэкранен и не растиражирован, не замечен ни эффектными поступками, ни посещением светских тусовок. Скромен. Отделен. И уж сам точно ни звездой, ни королём – как их ещё называют – себя не считает. Немыслимо представить себе, что подобное можно было бы сказать ему в лицо. Как бы он прореагировал? Наверное, просто бы недоумённо на тебя взглянул. А иногда кажется, что он специально ведёт себя так, чтобы не привлекать к своей персоне излишнего внимания, как, впрочем, и положено интеллигентному человеку.
Увы! Мы лишь к юбилеям да ещё на поминках успеваем порой сказать выдающемуся талантливому актёру, что понимаем его масштаб и значение. Василию Ивановичу Бочкарёву 70, и мы только удивляемся: неужели Васе… повторять не хочется, сколько, – много!
Хорошо помню потрясение, испытанное мной в Драматическом театре имени Станиславского, много лет назад, теперь уже, пожалуй, что 40, на премьере до того много лет запрещённой постановки пьесы Александра Вампилова «Прощание в июне», когда на сцене появлялся герой этой пьесы студент Колесов, по воле автора умудрившийся влюбиться в дочь ректора своего института. В роли героя был Василий Бочкарёв, имя его до того было малоизвестно. Обыкновенный вроде парень. Но органика абсолютная. Обаяние всепобеждающее. А главное – без всякой аффектации, очень скромно он совершал поступок, равный тогда подвигу, одерживал прежде всего победу над самим собой, а потом уже над окружающими. Он рвал свой диплом на глазах у партнёров и публики, чтобы сохранить достоинство, репутацию, доброе имя. Он отказывался от карьеры «по блату», по связям, спасал себя. Пьеса эта и сейчас идёт очень редко. Наверное, оттого, что поныне опасна для властей предержащих, боевой выстрел в коррупцию! Но ещё и потому, что непросто найти исполнителя на роль Колесова, а уж состязаться с Бочкарёвым в честности, чистоте души, искренности вряд ли и сейчас кто сможет.
И вот спустя множество лет – новая встреча с Бочкарёвым и потрясение от его Протасова в спектакле Малого театра «Дети солнца». Совсем другой герой и артист, повзрослевший, помудревший, гораздо менее открытый миру, более одинокий. «ЛГ» писала об этой выдающейся работе. Что же произошло с Василием Бочкарёвым за долгую сценическую жизнь? Спрашивать его самого об этом как-то неловко: боишься нарушить ауру неприкосновенности и сосредоточенности, не совпасть с его состоянием, потревожить нескромным вторжением в личное пространство. Он ведь такой, спросишь его после «Царя Бориса»: как долго вы отходите от роли? Какие мысли не дают покоя по окончании, в гримёрке? – он только взглянет на тебя и ответит совсем не по-актёрски: усталость… Малейшее кокетство, я уж не говорю про фальшь или игру, непереносимо для него. Тридцать лет назад он вернулся в свою alma mater, чью школу когда-то закончил. Теперь преподаёт. Профессор. У него ученики, его обожающие. Нечасто он занят в спектаклях. Но ведь каждый его выход на сцену – это событие! Тема духовного одиночества, отдельности, нелёгкой ноши избранничества становится сквозной в его творчестве. Кстати, Бочкарёву нечасто везло на режиссёров, а уж наставника, который бы занимался им годы, гранил и холил талант, помогал совершенствовать мастерство, ему не досталось, всегда – разовые встречи, лучше, хуже, посчастливилось среди них на А. Гончарова, Б. Львова-Анохина, А. Васильева, С. Женовача, отдельные эпизоды…
Наверное, он привык рассчитывать прежде всего на себя, собственные силы, умения. Он всегда – сам по себе. Вот и в «Царе Борисе» он живёт среди достаточно ходульных, лишь наряженных в роскошные костюмы, бороды и парики персонажей, живёт страдающий человек, которому муки совести, прошлые грехи не дают покоя, вяжут по рукам и ногам, мешают стать просвещённым справедливым царём. Глаз от него не оторвать. Сам Василий Иванович – образованный, духовный человек. Эти человеческие качества всегда читаются в его героях. Его актёрская амплитуда кажется безграничной. Далеко не молодой человек, он словно не знает ограничений амплуа. Он может выходить на сцену дряхлым стариком, нанявшимся к купчихе в сторожа в пьесе А.Н. Островского «Правда – хорошо, а счастье лучше», озорно и трогательно вспоминающий далёкий роман с хозяйкой, тогда он полон смешной удали, его присказка, произносимая на разные лады, «А как же?» привязывается к тебе на годы.
Простодушный клоун – мнимый больной у Мольера… Богатый, но благородный купец со знаковой фамилией Прибытков в «Последней жертве» Островского…
Интересно, что в большой компании Прибытковых, существующих сейчас на разных столичных сценах: МХТ, Ленкома, с нестареющим мачо А. Збруевым, самодовольным хитрецом О. Табаковым, – серьёзный, умный, действительно преодолевающий препятствия и выигрывающий свой приз в виде хорошенькой вдовушки Василий Бочкарёв по-особому к себе располагает и запоминается. История нехитрая, мелодрама простейшая, он придаёт ей серьёзность и значимость. Из спектакля в спектакль почти всегда рядом с Бочкарёвым работают одни и те же артисты: Евгения Глущенко, Людмила Полякова и Людмила Титова, Глеб Подгородинский, Вл. Низовой, Александр Клюквин, – и тогда это ещё и блистательный ансамбль партнёров, единомышленников, Мастеров во главе с Лидером, то есть на постановке стоит знак качества, редко какому театру сегодня доступный. Большой Малый театр! В спектаклях с Бочкарёвым он жив.
А пока сумели ли мы, успели ли в ежедневной суете и спешке, среди быстро меняющихся людских кумиров, в толпе временщиков оценить и осознать, что сегодня живёт среди нас большой настоящий русский актёр Василий Бочкарёв?!
С юбилейным днём рождения вас, Василий Иванович! Здоровья. Душевного покоя! Новых блестящих ролей, – в общем-то, ничего нового. Так что извините за банальность пожеланий.
Анна КУЗНЕЦОВА
«Литературная газета», 22 ноября 2012 года
Подробнее
РУССКИЙ АКТЁР
РУССКИЙ АКТЁР
К 70-летию Василия Бочкарева
Василий Иванович Бочкарев ничем не напоминает актера, обремененного званием «народного», почетным лауреатством, многочисленными наградами и театральными премиями, а потому безмерно утомленного грузом славы. За пределами сцены он ничем особенно не выделяется: интонационным богатством не щеголяет, любой позы избегает, в уличной толпе мгновенно растворяется и вообще несет себя по жизни легко. Облик скромного служащего, руки мастерового, стремительная походка – ничто не обнаруживает в нем принадлежности к славному актерскому цеху. Единственное, что выдает в нем классного профессионала, – быстрый цепкий взгляд, буквально «считывающий» собеседника. Бочкарева нужно видеть на сцене, чтобы понять главное: перед нами блистательный русский артист, один из лучших в легендарной труппе Малого театра, не обделенной крупными дарованиями.
Он безукоризненно талантлив. Первым это заметил руководитель школьного драмкружка Валентин Иванович Захода, развернувший его жизнь в нужном направлении. Он его выпустил на любительскую сцену, а потом привел в Щепкинское училище и сдал с рук на руки Виктору Ивановичу Коршунову. Дебют состоялся в Театре на Малой Бронной, в Театре имени Станиславского были сыграны первые крупные роли, затем последовало приглашение в Малый театр. Можно сказать, что актерская судьба была к нему благосклонна: работа с крупнейшими режиссерами современности, среди них – с Анатолием Васильевым, статьи которого Бочкарев и сегодня носит в своем портфеле, игра с замечательными партнерами и роли, роли, роли…
Основательный, надежный Андрей Белугин в «Женитьбе Белугина» и озлобленный, никчемный Павел в «Первом варианте «Вассы Железновой». Мечтательный московский мещанин Миша Бальзаминов в «Женитьбе Бальзаминова» и мятежный волжский купец Фома в «Фоме Гордееве». Доблестный представитель русского офицерства Доброхотов-Майков в «Пире победителей» Солженицына и злосчастный царевич Алексей в «Царе Петре и Алексее». Отважный вояка Сила Ерофеич Грознов в «Правда – хорошо, а счастье лучше» и интеллигентный ученый-химик Федор Протасов в «Детях солнца». Европеизированный предприниматель Флор Федулыч Прибытков в «Последней жертве» и великий драматург Мольер в «Кабале святош». Ничего общего. Стремление к раскрытию «человеческого в человеке» – в традиции русского актерства. Василий Бочкарев – достойный представитель этой традиции на современной сцене. Но важно отметить следующее: сколь бы ни была глубока, трагична и даже травматична содержательная сторона исполняемой им роли, она всегда окутана стихией игры.
Для него будто не существует технических трудностей исполнения. Любую роль подает со сцены элегантно, изящно, легко, артистично и вместе с тем умно, содержательно, сильно. Грима как такового нет. Меняются осанка, жест, взгляд, тембр голоса, пластика, поведение. «Гримируется» душа, преображается психика – здесь главный секрет артиста. Его ведет стремление к постоянному обновлению основ своего искусства. Ему важна не просто еще одна сыгранная роль, а обновленная жизнь в старой роли – «играющая жизнь».
Нина Шалимова
«Независимая газета», 22 ноября 2012 года
К 70-летию Василия Бочкарева
Василий Иванович Бочкарев ничем не напоминает актера, обремененного званием «народного», почетным лауреатством, многочисленными наградами и театральными премиями, а потому безмерно утомленного грузом славы. За пределами сцены он ничем особенно не выделяется: интонационным богатством не щеголяет, любой позы избегает, в уличной толпе мгновенно растворяется и вообще несет себя по жизни легко. Облик скромного служащего, руки мастерового, стремительная походка – ничто не обнаруживает в нем принадлежности к славному актерскому цеху. Единственное, что выдает в нем классного профессионала, – быстрый цепкий взгляд, буквально «считывающий» собеседника. Бочкарева нужно видеть на сцене, чтобы понять главное: перед нами блистательный русский артист, один из лучших в легендарной труппе Малого театра, не обделенной крупными дарованиями.
Он безукоризненно талантлив. Первым это заметил руководитель школьного драмкружка Валентин Иванович Захода, развернувший его жизнь в нужном направлении. Он его выпустил на любительскую сцену, а потом привел в Щепкинское училище и сдал с рук на руки Виктору Ивановичу Коршунову. Дебют состоялся в Театре на Малой Бронной, в Театре имени Станиславского были сыграны первые крупные роли, затем последовало приглашение в Малый театр. Можно сказать, что актерская судьба была к нему благосклонна: работа с крупнейшими режиссерами современности, среди них – с Анатолием Васильевым, статьи которого Бочкарев и сегодня носит в своем портфеле, игра с замечательными партнерами и роли, роли, роли…
Основательный, надежный Андрей Белугин в «Женитьбе Белугина» и озлобленный, никчемный Павел в «Первом варианте «Вассы Железновой». Мечтательный московский мещанин Миша Бальзаминов в «Женитьбе Бальзаминова» и мятежный волжский купец Фома в «Фоме Гордееве». Доблестный представитель русского офицерства Доброхотов-Майков в «Пире победителей» Солженицына и злосчастный царевич Алексей в «Царе Петре и Алексее». Отважный вояка Сила Ерофеич Грознов в «Правда – хорошо, а счастье лучше» и интеллигентный ученый-химик Федор Протасов в «Детях солнца». Европеизированный предприниматель Флор Федулыч Прибытков в «Последней жертве» и великий драматург Мольер в «Кабале святош». Ничего общего. Стремление к раскрытию «человеческого в человеке» – в традиции русского актерства. Василий Бочкарев – достойный представитель этой традиции на современной сцене. Но важно отметить следующее: сколь бы ни была глубока, трагична и даже травматична содержательная сторона исполняемой им роли, она всегда окутана стихией игры.
Для него будто не существует технических трудностей исполнения. Любую роль подает со сцены элегантно, изящно, легко, артистично и вместе с тем умно, содержательно, сильно. Грима как такового нет. Меняются осанка, жест, взгляд, тембр голоса, пластика, поведение. «Гримируется» душа, преображается психика – здесь главный секрет артиста. Его ведет стремление к постоянному обновлению основ своего искусства. Ему важна не просто еще одна сыгранная роль, а обновленная жизнь в старой роли – «играющая жизнь».
Нина Шалимова
«Независимая газета», 22 ноября 2012 года
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ЮБИЛЕЕМ!
22 ноября народному артисту России Василию Ивановичу Бочкареву исполняется 70 лет! От души поздравляем Василия Ивановича с юбилеем! Желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения и новых творческих свершений!
18.09.2012
Подробнее
ТВОРЧЕСКИЙ ВЕЧЕР В.И.БОЧКАРЕВА В ГЦТМ им. А.А.БАХРУШИНА, 15 сентября 2012 года
Фоторепортаж Дмитрия Бочарова
[GALLERY:302]
17.09.2012
26.06.2012
18.05.2012
Подробнее
ПОЛПРОЦЕНТА НА ЖИЗНЬ
Фотосессия Михаила Никитина
Василий Бочкарев – знаменитый московский артист. Играет главные роли в родном Малом театре, сотрудничает с театром «Школа современной пьесы», снимается в кино.
Василий Бочкарев – знаменитый московский артист. Играет главные роли в родном Малом театре, сотрудничает с театром «Школа современной пьесы», снимается в кино.
ПОЛПРОЦЕНТА НА ЖИЗНЬ
Фотосессия Михаила Никитина
Василий Бочкарев – знаменитый московский артист. Играет главные роли в родном Малом театре, сотрудничает с театром «Школа современной пьесы», снимается в кино. В спектакле по Островскому «Правда — хорошо, а счастье лучше», который Малый театр привозил в Петрозаводск, сыграл роль отставного унтер-офицера Силы Ерофеича Грознова. Его выход встречали аплодисментами.
С народным артистом РФ, лауреатом серьезных театральных премий мы разговариваем об ощущениях, которые испытывает актер во время работы, о традициях, неожиданных моментах и чувстве ответственности за всех.
— Слышала, что первый раз вы вышли на сцену в роли Чарльза Дарвина. Это было еще в школе. Насколько я знаю, сейчас ваши взгляды на происхождение видов здорово отличаются от дарвиновских, поскольку вы по-настоящему верующий человек. Это такая улыбка судьбы была?
— Это была простая история! Выводить из нее какие-то предчувствия не стоит. Я сыграл Дарвина только для того, чтобы не остаться на второй год в школе – вот и все. А верующим человеком я был всегда, с самого детства.
— Вы заканчивали театральное училище в такое прекрасное время, когда свои театры были у великих режиссеров — Любимова, Товстоногова, Эфроса… Сложно было выбрать свое направление?
— Действительно, было много интересных режиссеров: и Гончаров, и Равенских, и Львов-Анохин, и Охлопков, и Товстоногов, и Любимов, и Эфрос. Каждый из них был яркой индивидуальностью, у каждого был свой подход к профессии. Конечно, выбор был. Но как-то судьба сложилась, что Андрей Гончаров, которого я очень люблю, пришел сам в училище и выбрал меня. Просто пришел и сказал: «А где Бочкарев?» И я был этим куплен.
— Он где-то вас видел?
— Думаю, ему просто кто-то сказал про меня. Ему нужен был герой, вероятно, такого плана.
— Какого плана?
— Ну, социального.
— Дальше у вас была возможность выбирать самому?
— Нет, я этим никогда не занимался. Я также не понимаю, что значит мечтать о какой-то роли, к ней всю жизнь готовиться… Это, по-моему, глупо. Я верю в судьбу: приходит роль – значит, так надо, нет – значит, не твое. Эти встречи прелестны своей неожиданностью.
— Когда приходится делать серьезный выбор, на что вы полагаетесь?
— Какой выбор? Ролей? Сценариев? Партий? Жен? Я никогда не был коммунистом, я верю в Бога. Когда возникает сложная ситуация, иду к иконе Казанской Божией Матери, встаю на колени и молюсь. У меня такой вот выбор.
— Похоже на миф…
— Я не сочиняю мифов. Это реальность моя личная.
— Еще на миф похожа история про то, как вы в Загорск ездили просить прощения у Бориса Годунова перед спектаклем «Царь Борис» за то, что в пьесе есть убийство.
— Это реальная история. Я всегда перед спектаклем прошу прощения и ставлю свечку за Бориса Федоровича. Если я играю историческое лицо, то поневоле вторгаюсь в область, связанную с обстоятельствами личной жизни этого человека. Это опасно, я так считаю.
— Но это же принцип театра!
— Что значит, принцип театра? Если бы это было выдуманное лицо – другое дело. Тогда это был бы плод фантазии автора, а здесь написано – Борис Федорович Годунов, великий царь.
— А как же Пушкин, например, писал про Сальери, основываясь на легенде?
— А мы про другое говорим.
— Пушкин же не пошел просить прощения у Сальери!
— Вы уверены? И чем он кончил? Голубушка моя! Думайте, что вы говорите! Понимаете, дело все в том, что за все надо платить. Мы же не знаем, может, Пушкин несколько ночей стоял на коленях… А если не просил прощения, значит, за это поплатился! Все накапливается, дорогая моя! Я в это верю. Точнее, я это знаю. У меня сейчас лежит фотография царской семьи. Каждое утро молюсь, прошу прощения за наше общее преступление. Мы же все причастны к предательству!
— То есть если вы берете пьесу, где есть персонаж, некогда существовавший, то вы…
— На Руси раньше как было? Вот стоит береза. Подходит человек с топором и, прежде чем срубить дерево, просит у него прощения. Другие были понятия души, духа. Все в мире связано! Что с нами сделали? Нас взяли и раскололи, и разбросали, и каждый сам по себе живет. Вот Петрозаводск. Хозяина нету? Нету. Дороги плохие, дома обшарпанные… Недавно мы были в Белгороде. Там все в порядке. А почему? Потому что там святой есть, Иоасаф Белгородский. А тут я смотрю на церковь Успения Богородицы – американцы деньги дают на восстановление, а наши – ни хрена! Памятник! Загородку почините! Тьфу!
— Когда вы играли в Мольере, общались с ним?
— Для меня есть понятие внутренней жизни персонажа, а есть история, которая для меня не менее важна. История жизни вокруг. Если Мольер – то грех не поехать в Париж и поклониться. Почувствовать, что причастен к связям. И сразу открываются огромные ворота, взгляд другой становится на многое. Ты не один.
— Это со всеми авторами у вас происходит?
— В этом заключается профессия.
— Каким традициям театральной школы вы остались верны?
— В старом театре была прекрасная традиция от руки переписывать роли. Сейчас у меня студенты – все с ноутбуками. Их трудно убедить писать роли от руки. А здесь важен момент движения руки, которая откликается на то, что я думаю. Слово, каждая буква имеет свой звук. Это – принадлежность к нашей стае, нашему роду, нации. И каждое слово имеет свой цвет, оттенок, запах. Возникает букет, который тебя или задавит, или поможет. Такую книжечку с переписанной ролью я видел у Чулпан Хаматовой, которая играла Анну Франк в дипломном спектакле.
— Как вы относитесь к современной режиссуре?
— Я мечтаю работать с молодыми режиссерами. Любому мастеру полезно работать с молодыми.
— Нет ощущения, что молодые портят классику?
— Во время работы я и поправлю. И он будет портить так, как нужно.
— Было время, когда вы играли у Анатолия Васильева в «Школе драматического искусства». В знаменитом спектакле «Серсо» у вас была хорошая роль. Вы следите за судьбой этого режиссера? Он остался вам близок?
— Я его очень люблю. Считаю, что он гений, что и говорить. Толя Васильев – это наш театральный Колумб. Я все проверяю через него – а как бы он посмотрел. Для меня это дорого.
— Интересно было с ним работать?
— Понятно, что интересно. Но и безумно сложно. Его работа – это в чистом виде служение театру, он делает акцент не на зрителя, а на психологию происходящего. Это практически научное исследование. Это непросто. Надо обладать устойчивостью своей психики. Вообще актерство – профессия самоубийц. В театре идет процесс вытеснения своей личности… Николай Анненков, наш великий актер, говорил, что у него 5% только и есть на жизнь, остальное – театр. А у Васильева нужно отдавать 99, 9%. И в какой-то момент человеческая личность начинает бунтовать.
— Поэтому вы отказались от работы у него?
— Нет, не поэтому. Я понял, что я ему не очень нужен. Артисту необходимо чувствовать свою надобность. А я никогда не напоминал о себе. У всех актеров судьба по-разному складывается в театре. Я всегда тяготел к тому, чтобы быть в ансамбле. Судьба так распорядилась, что я не имею такой популярности, как другие артисты. Вроде бы я тоже снимался… Но, с другой стороны, у меня было преимущество – ложиться краской в общее дело, в целую картинку. Когда Даниэль Ольбрыхский пришел на спектакль к Ежи Гротовскому, тот его не пустил. Присутствие такого Алена Делона помешало бы атмосфере в зале. То же самое и на сцене. Я люблю со звездами играть, но когда мы работаем «Дети солнца», то все внимание переключается не на индивидуальные выходы, а сосредотачивается на атмосфере. Этот спектакль не запланирован. В нем есть жесткая структура и при этом возможность внутренней импровизации.
— Импровизация – это подготовленная вещь или чистый полет?
— Я готов ко встрече с неожиданным. Это может быть только на радостном чувстве. Наш театральный бог Михаил Чехов говорил: «Я смотрю в зрительный зал и уже люблю его». Эта любовь дает возможность немножко гарцевать в роли и отпускать себя. Нюанс сегодняшнего мига может быть не запланирован. Это живое – оно самое ценное в театре.
— Бывали неожиданные моменты в спектаклях?
— Неожиданный партнер появился у нас в Ленинграде, когда мы играли «Маленького принца». Я играл летчика, а Леонид Сатановский — ученого, который говорил, что у него на планете живет старая крыса. Он рассказывает, а я смотрю, что именно в этот момент по порталу идет крыса. Медленно. Перед самым носом у зрителя. И никто из публики не верещит. Крыса по-деловому прошла и скрылась. Зрители решили, видимо, что это такой фокус. Заготовленный фокус был у нас в «Вассе Железновой». По ходу действия я подходил к стене и неожиданно для всех вынимал голубя. Однажды голубь перевернулся, и мне, чтобы его эффектно достать, пришлось бы сломать ему лапку. Тогда я просто отпустил его. Он пролетел над зрительным залом очень низко и сел снова мне на руку. Фантастика!
— Случается, что зрители помогают во время действия?
— Как-то в городе Сочи мы играли «Записки русского путешественника». Это свободный по форме спектакль, в принципе, предполагающий общение с публикой. Иногда общение складывалось стихийно. По тексту я говорил: «Меня обокрали!» И вдруг из зала раздалось: «О, и меня тоже!» Я говорю: «Да? Ну, рассказывай!» И он стал рассказывать. Зал даже возмутился: «Может, мы все сейчас будем рассказывать?» А в другой раз на реплику «Меня обокрали» какая-то бабка в зале кинула клич: «Товарищи, давайте соберем для артиста деньги!»… «Давайте, — говорю — собирайте!»
— Хорошо чувствуете публику?
— В спектакле «Дни Турбиных» я вторым составом играл Лариосика. А вообще его играл Евгений Павлович Леонов. Однажды у него проблемы возникли со здоровьем прямо на спектакле. Он два акта сыграл, а в третьем выйти не смог. И выпустили меня. Открывается занавес, я выхожу и чувствую, как у меня начинает гореть щека. Прямо ожог какой-то. Потому что открылся занавес, и все уставились в одно место – на меня: «Кто это?» Одним взглядом все 700 человек. Вот это был посыл!
— Наши зрители вам понравились?
— Очень! Зритель потрясающий!
— Что в нем потрясающего?
— Я вам скажу: у вас в театр ходит зритель, жадный до впечатлений. Я чувствую, как он соскучился по хорошей пьесе, как ему хочется размыслить… А самое главное – он открытый и сердечный. Просто прекрасный.
Анна Гриневич В журналистике больше 10 лет. Сотрудничала практически со всеми республиканскими и городскими изданиями. Автор материалов на социальные, культурные темы, яркий колумнист. Увлекается кино и театром. Автор книги «История театра нашего детства», вышедшей в 2007 году. За интервью с актрисой Еленой Бычковой получила высшее признание журналистского сообщества Карелии: стала лауреатом Союза Журналистов РК 2011 года. В настоящее время работает заместителем главного редактора газеты «Мой Петрозаводск».
Михаил Никитин Профессиональный студийный фотограф. Признанный в городе мастер психологического портрета. Специалист в области истории фотографии и знаток современного фотоискусства. Экспериментатор. Сейчас ему интересно снимать на среднеформатную пленку и самостоятельно ее проявлять, как это делали фотографы в прежние времена. Педагог, директор фотошколы «Studio 17».
Анна Гриневич,
Михаил Никитин
Интернет-журнал «Республика Карелия», 18 Мая 2012 года
Фотосессия Михаила Никитина
Василий Бочкарев – знаменитый московский артист. Играет главные роли в родном Малом театре, сотрудничает с театром «Школа современной пьесы», снимается в кино. В спектакле по Островскому «Правда — хорошо, а счастье лучше», который Малый театр привозил в Петрозаводск, сыграл роль отставного унтер-офицера Силы Ерофеича Грознова. Его выход встречали аплодисментами.
С народным артистом РФ, лауреатом серьезных театральных премий мы разговариваем об ощущениях, которые испытывает актер во время работы, о традициях, неожиданных моментах и чувстве ответственности за всех.
— Слышала, что первый раз вы вышли на сцену в роли Чарльза Дарвина. Это было еще в школе. Насколько я знаю, сейчас ваши взгляды на происхождение видов здорово отличаются от дарвиновских, поскольку вы по-настоящему верующий человек. Это такая улыбка судьбы была?
— Это была простая история! Выводить из нее какие-то предчувствия не стоит. Я сыграл Дарвина только для того, чтобы не остаться на второй год в школе – вот и все. А верующим человеком я был всегда, с самого детства.
— Вы заканчивали театральное училище в такое прекрасное время, когда свои театры были у великих режиссеров — Любимова, Товстоногова, Эфроса… Сложно было выбрать свое направление?
— Действительно, было много интересных режиссеров: и Гончаров, и Равенских, и Львов-Анохин, и Охлопков, и Товстоногов, и Любимов, и Эфрос. Каждый из них был яркой индивидуальностью, у каждого был свой подход к профессии. Конечно, выбор был. Но как-то судьба сложилась, что Андрей Гончаров, которого я очень люблю, пришел сам в училище и выбрал меня. Просто пришел и сказал: «А где Бочкарев?» И я был этим куплен.
— Он где-то вас видел?
— Думаю, ему просто кто-то сказал про меня. Ему нужен был герой, вероятно, такого плана.
— Какого плана?
— Ну, социального.
— Дальше у вас была возможность выбирать самому?
— Нет, я этим никогда не занимался. Я также не понимаю, что значит мечтать о какой-то роли, к ней всю жизнь готовиться… Это, по-моему, глупо. Я верю в судьбу: приходит роль – значит, так надо, нет – значит, не твое. Эти встречи прелестны своей неожиданностью.
— Когда приходится делать серьезный выбор, на что вы полагаетесь?
— Какой выбор? Ролей? Сценариев? Партий? Жен? Я никогда не был коммунистом, я верю в Бога. Когда возникает сложная ситуация, иду к иконе Казанской Божией Матери, встаю на колени и молюсь. У меня такой вот выбор.
— Похоже на миф…
— Я не сочиняю мифов. Это реальность моя личная.
— Еще на миф похожа история про то, как вы в Загорск ездили просить прощения у Бориса Годунова перед спектаклем «Царь Борис» за то, что в пьесе есть убийство.
— Это реальная история. Я всегда перед спектаклем прошу прощения и ставлю свечку за Бориса Федоровича. Если я играю историческое лицо, то поневоле вторгаюсь в область, связанную с обстоятельствами личной жизни этого человека. Это опасно, я так считаю.
— Но это же принцип театра!
— Что значит, принцип театра? Если бы это было выдуманное лицо – другое дело. Тогда это был бы плод фантазии автора, а здесь написано – Борис Федорович Годунов, великий царь.
— А как же Пушкин, например, писал про Сальери, основываясь на легенде?
— А мы про другое говорим.
— Пушкин же не пошел просить прощения у Сальери!
— Вы уверены? И чем он кончил? Голубушка моя! Думайте, что вы говорите! Понимаете, дело все в том, что за все надо платить. Мы же не знаем, может, Пушкин несколько ночей стоял на коленях… А если не просил прощения, значит, за это поплатился! Все накапливается, дорогая моя! Я в это верю. Точнее, я это знаю. У меня сейчас лежит фотография царской семьи. Каждое утро молюсь, прошу прощения за наше общее преступление. Мы же все причастны к предательству!
— То есть если вы берете пьесу, где есть персонаж, некогда существовавший, то вы…
— На Руси раньше как было? Вот стоит береза. Подходит человек с топором и, прежде чем срубить дерево, просит у него прощения. Другие были понятия души, духа. Все в мире связано! Что с нами сделали? Нас взяли и раскололи, и разбросали, и каждый сам по себе живет. Вот Петрозаводск. Хозяина нету? Нету. Дороги плохие, дома обшарпанные… Недавно мы были в Белгороде. Там все в порядке. А почему? Потому что там святой есть, Иоасаф Белгородский. А тут я смотрю на церковь Успения Богородицы – американцы деньги дают на восстановление, а наши – ни хрена! Памятник! Загородку почините! Тьфу!
— Когда вы играли в Мольере, общались с ним?
— Для меня есть понятие внутренней жизни персонажа, а есть история, которая для меня не менее важна. История жизни вокруг. Если Мольер – то грех не поехать в Париж и поклониться. Почувствовать, что причастен к связям. И сразу открываются огромные ворота, взгляд другой становится на многое. Ты не один.
— Это со всеми авторами у вас происходит?
— В этом заключается профессия.
— Каким традициям театральной школы вы остались верны?
— В старом театре была прекрасная традиция от руки переписывать роли. Сейчас у меня студенты – все с ноутбуками. Их трудно убедить писать роли от руки. А здесь важен момент движения руки, которая откликается на то, что я думаю. Слово, каждая буква имеет свой звук. Это – принадлежность к нашей стае, нашему роду, нации. И каждое слово имеет свой цвет, оттенок, запах. Возникает букет, который тебя или задавит, или поможет. Такую книжечку с переписанной ролью я видел у Чулпан Хаматовой, которая играла Анну Франк в дипломном спектакле.
— Как вы относитесь к современной режиссуре?
— Я мечтаю работать с молодыми режиссерами. Любому мастеру полезно работать с молодыми.
— Нет ощущения, что молодые портят классику?
— Во время работы я и поправлю. И он будет портить так, как нужно.
— Было время, когда вы играли у Анатолия Васильева в «Школе драматического искусства». В знаменитом спектакле «Серсо» у вас была хорошая роль. Вы следите за судьбой этого режиссера? Он остался вам близок?
— Я его очень люблю. Считаю, что он гений, что и говорить. Толя Васильев – это наш театральный Колумб. Я все проверяю через него – а как бы он посмотрел. Для меня это дорого.
— Интересно было с ним работать?
— Понятно, что интересно. Но и безумно сложно. Его работа – это в чистом виде служение театру, он делает акцент не на зрителя, а на психологию происходящего. Это практически научное исследование. Это непросто. Надо обладать устойчивостью своей психики. Вообще актерство – профессия самоубийц. В театре идет процесс вытеснения своей личности… Николай Анненков, наш великий актер, говорил, что у него 5% только и есть на жизнь, остальное – театр. А у Васильева нужно отдавать 99, 9%. И в какой-то момент человеческая личность начинает бунтовать.
— Поэтому вы отказались от работы у него?
— Нет, не поэтому. Я понял, что я ему не очень нужен. Артисту необходимо чувствовать свою надобность. А я никогда не напоминал о себе. У всех актеров судьба по-разному складывается в театре. Я всегда тяготел к тому, чтобы быть в ансамбле. Судьба так распорядилась, что я не имею такой популярности, как другие артисты. Вроде бы я тоже снимался… Но, с другой стороны, у меня было преимущество – ложиться краской в общее дело, в целую картинку. Когда Даниэль Ольбрыхский пришел на спектакль к Ежи Гротовскому, тот его не пустил. Присутствие такого Алена Делона помешало бы атмосфере в зале. То же самое и на сцене. Я люблю со звездами играть, но когда мы работаем «Дети солнца», то все внимание переключается не на индивидуальные выходы, а сосредотачивается на атмосфере. Этот спектакль не запланирован. В нем есть жесткая структура и при этом возможность внутренней импровизации.
— Импровизация – это подготовленная вещь или чистый полет?
— Я готов ко встрече с неожиданным. Это может быть только на радостном чувстве. Наш театральный бог Михаил Чехов говорил: «Я смотрю в зрительный зал и уже люблю его». Эта любовь дает возможность немножко гарцевать в роли и отпускать себя. Нюанс сегодняшнего мига может быть не запланирован. Это живое – оно самое ценное в театре.
— Бывали неожиданные моменты в спектаклях?
— Неожиданный партнер появился у нас в Ленинграде, когда мы играли «Маленького принца». Я играл летчика, а Леонид Сатановский — ученого, который говорил, что у него на планете живет старая крыса. Он рассказывает, а я смотрю, что именно в этот момент по порталу идет крыса. Медленно. Перед самым носом у зрителя. И никто из публики не верещит. Крыса по-деловому прошла и скрылась. Зрители решили, видимо, что это такой фокус. Заготовленный фокус был у нас в «Вассе Железновой». По ходу действия я подходил к стене и неожиданно для всех вынимал голубя. Однажды голубь перевернулся, и мне, чтобы его эффектно достать, пришлось бы сломать ему лапку. Тогда я просто отпустил его. Он пролетел над зрительным залом очень низко и сел снова мне на руку. Фантастика!
— Случается, что зрители помогают во время действия?
— Как-то в городе Сочи мы играли «Записки русского путешественника». Это свободный по форме спектакль, в принципе, предполагающий общение с публикой. Иногда общение складывалось стихийно. По тексту я говорил: «Меня обокрали!» И вдруг из зала раздалось: «О, и меня тоже!» Я говорю: «Да? Ну, рассказывай!» И он стал рассказывать. Зал даже возмутился: «Может, мы все сейчас будем рассказывать?» А в другой раз на реплику «Меня обокрали» какая-то бабка в зале кинула клич: «Товарищи, давайте соберем для артиста деньги!»… «Давайте, — говорю — собирайте!»
— Хорошо чувствуете публику?
— В спектакле «Дни Турбиных» я вторым составом играл Лариосика. А вообще его играл Евгений Павлович Леонов. Однажды у него проблемы возникли со здоровьем прямо на спектакле. Он два акта сыграл, а в третьем выйти не смог. И выпустили меня. Открывается занавес, я выхожу и чувствую, как у меня начинает гореть щека. Прямо ожог какой-то. Потому что открылся занавес, и все уставились в одно место – на меня: «Кто это?» Одним взглядом все 700 человек. Вот это был посыл!
— Наши зрители вам понравились?
— Очень! Зритель потрясающий!
— Что в нем потрясающего?
— Я вам скажу: у вас в театр ходит зритель, жадный до впечатлений. Я чувствую, как он соскучился по хорошей пьесе, как ему хочется размыслить… А самое главное – он открытый и сердечный. Просто прекрасный.
Анна Гриневич В журналистике больше 10 лет. Сотрудничала практически со всеми республиканскими и городскими изданиями. Автор материалов на социальные, культурные темы, яркий колумнист. Увлекается кино и театром. Автор книги «История театра нашего детства», вышедшей в 2007 году. За интервью с актрисой Еленой Бычковой получила высшее признание журналистского сообщества Карелии: стала лауреатом Союза Журналистов РК 2011 года. В настоящее время работает заместителем главного редактора газеты «Мой Петрозаводск».
Михаил Никитин Профессиональный студийный фотограф. Признанный в городе мастер психологического портрета. Специалист в области истории фотографии и знаток современного фотоискусства. Экспериментатор. Сейчас ему интересно снимать на среднеформатную пленку и самостоятельно ее проявлять, как это делали фотографы в прежние времена. Педагог, директор фотошколы «Studio 17».
Анна Гриневич,
Михаил Никитин
Интернет-журнал «Республика Карелия», 18 Мая 2012 года
15.02.2012
Подробнее
Пресса о гастролях Малого театра СНОВА НА РОДИНЕ
Пресса о гастролях Малого театра
СНОВА НА РОДИНЕ
Нижний Новгород по-особенному связан с жизнью и творчеством Максима Горького.
СНОВА НА РОДИНЕ
Нижний Новгород по-особенному связан с жизнью и творчеством Максима Горького.
Пресса о гастролях Малого театра
СНОВА НА РОДИНЕ
Нижний Новгород по-особенному связан с жизнью и творчеством Максима Горького. Великий русский писатель появился здесь на свет под именем мещанина Алексея Максимовича Пешкова. На многих домах — мемориальные доски, в центре города, на Покровке, красавец-театр, построенный 115 лет назад местными купцами к знаменитой Нижегородской ярмарке. В 1932 году, несмотря на протесты писателя, Нижний Новгород переименовали в Горький. Теперь городу опять вернули историческое имя. «Соцреализм» отменили, а значит, вместе с социалистическими ценностями выкинули из обихода и пьесы классика. Однако нижегородский театр, сохранивший имя классика и преданность ему, захотел возродить существовавший с 1958 года фестиваль имени Максима Горького (не проводившийся почти двадцать последних лет).
Не так много оказалось желающих и могущих принять в нём участие. Спасибо, в Нижнем Новгороде оказалась немалая и неробкая интеллигенция, об исчезновении которой теперь любят болтать и спорить (преимущественно в столице), а ещё её поддержало правительство во главе с Валерием Шанцевым, и V Театральный фестиваль Максима Горького состоялся.
Снова на родине. Так, кстати, назывался первый художественный фильм, сделанный на местном телевидении о возвращении Горького после длительного отсутствия в Италии, о его путешествии по Волге, о встречах, как он умилялся, часто плакал, в создании сценария которого мне довелось участвовать. А роль Горького замечательно играл Вацлав Янович Дворжецкий.
Ну действительно же, огромная, великая, космического масштаба фигура. С того же масштаба сложностями и противоречиями... «Человек — это звучит гордо» — одни повторяли эту фразу его Сатина с доверием, другие — с презрением. «Человек — это не ты, не я, не он... Человек — это ты, я, он...» — это из того же монолога. Что это такое? Как понимать?
Марийский русский драматический театр из Йошкар-Олы, привёзший сюда спектакль по пьесе «На дне», не стал мучиться с разгадкой этой фразы, он её просто выкинул вместе со сложными характерами пьесы, упростив их до невозможности. Лука с ножом десантника за поясом... Сатин — постаревший и погрузневший до таких размеров, до которых прототип, пьяница, бродяга, шулер, и не дожил бы... Не характеры, а обозначения их у Барона, Актёра, Бубнова... Странная сценография В. Шилькрота, то есть мысль-то понятная: второй и первый этажи... верх и дно... фасад с колоннами и... ночлежка, — но второй этаж не обжит, а первый тоже существует отдельно от актёров. Зачем тогда всё? А ведь в Марий Эл приезжала разгадывать Горького столичная бригада постановщиков во главе с режиссёром В. Портновым! Разве что Васька Пепел — Ю. Синьковский — был точен и интересен.
Ах как непрост Горький со своими пьесами, — ещё раз думалось в Нижнем Новгороде.
Два спектакля игрались по пьесе «Последние»: столичного Театра имени Гоголя в постановке Сергея Яшина и скромной труппы из Тамбова, где режиссёр Мавлет Тулпаров. Разные спектакли. Разная сценография. Разные актёры.
Добротный красивый бытовой интерьер с внутренней лестницей, малоиспользованной даже в мизансценировании у художника В. Валериуса в Тамбове.
Покосившиеся стены, колонны Елены Качелаевой в доме Коло мийцевых в московском спектакле нарочиты, назойливы, опять же статичны.
Самое же досадное, что могучие роли Ивана, Якова, Софьи, их детей и окружения, пожалуй, что ни в одном спектакле не нашли достойных исполнителей (редкое исключение — Верочка из Тамбова — В. Коссинская).
Не терпит Горький ни аффектации, ни ложного пафоса, чем страдали даже столичные мастера — Светлана Брагарник, Александр Дик, Ирина Выборнова. И романтика, и публицистика его особого свойства.
Но сам текст горьковский, если он пробивался сквозь тамбовскую неумелость или столичную громкость, вызывал поразительное ощущение актуальности и необходимости. Действительно же, главная линия фронта сегодняшней борьбы пролегает через семью, а её разрушение — первый показатель нездоровья общества. Не будет детей, продолжения у Коломийцевых, и если эту историю не прожить всерьёз и глубоко, то никакими эффектными проходками домочадцев с дровами, разжигающими огонь революции, горьковскую пьесу не раскрыть.
А тексты горьковские очень сложны для актёрского произнесения! Они и не бытовые, но и не пафосные, а тянут туда: ну как без выспренности озвучить горьковскую мечту о чистом человеке и красивой жизни?! Как совместить горьковский романтизм с жёсткостью и беспощадностью его видения жизни?
Наверное, неслучайно лучше разговаривающих коллег Горького станцевали, выразили в музыке артисты Музыкального театра из Чувашии Е.Лемешевская, Т. Альпидовская, А. Субботин. Ранняя романтическая сказка о красавице Нунче, которая оказалась соперницей собственной дочери, вызвала её на соревнование, победила, перетанцевала и... умерла, стала чуть ли не лучшим спектаклем фестиваля. Музыку к балету «Нунча» написал болгарский композитор К. Ламбов, поставили его балетмейстеры-хореографы Е. Лемешевская и Г. Никифорова. Получилась прекрасная, безупречно красивая история любви и смерти!
К сожалению, не повезло на этом фестивале театру — хозяину, нижегородцам, из-за внезапной болезни одного из ведущих актёров-участников они не смогли показать свою «Вассу».
Но чем прекрасны любые фестивали, это всегда часть общей профессиональной мастерской, повод для встреч и уроков, для пополнения мастерства и опыта. И почти всегда кто-то из коллег выбивается из общего ряда, оказывается впереди и преподносит неожиданный сюрприз. Так было и в этот раз. Хотя спектаклю режиссёра Адольфа Шапиро «Дети солнца», поставленному в Малом театре, уже 6 лет и он отмечен многими знаками одобрения и внимания разных фестивалей, присутствие его в Нижнем Новгороде и участие во внеконкурсной программе придало особый смысл происходящему.
Для меня он пополнил немногочисленный личный список спектаклей-событий. Прежде всего фигурой центрального героя, редко удававшейся на сцене, Павла Фёдоровича Протасова в исполнении Василия Бочкарёва. Учёный, чудак, умница и отшельник, именно у Бочкарёва я поняла одну особенность Протасова, всё для меня объяснившую: он — со всеми, в гуще большого дома и большого круга людей, но и — один... Вот этот круг одиночества, который сумел построить вокруг себя большой глубокий актёр, многое, если не всё, объясняет в судьбе героя. А образ-то, парафраз толстовского Протасова из «Живого трупа».
Он — другой в отличие от всех. Нигде прежде я не прочитывала такой поразительной автобиографичности образа. Отдельному, отличному от окружающих, другому всегда трудно живётся на земле. Что совершенно не исключает и готовности Протасова прийти на помощь, и открытость, и детскую чистоту. Воистину — солнечный человек.
В спектакле герой в замечательной актёрской компании и в каждом своя загадка: загадка красоты у Светланы Амановой в Елене (а какая интересная ещё одна драматическая перекличка с другой загадочной красавицей, Еленой у Чехова, друга Горького, в «Дяде Ване»!), загадка таланта в Лизе Л. Титовой, простоты в Мелании Е. Глушенко, любви у Чепурного — В. Низового. Следовало бы перечислить всех исполнителей, как во всяком настоящем спектакле, они все хороши, все вместе — ансамбль. До няньки Антоновны Л. Поляковой: у неё и текста-то мало, но она — основа дома, кормилица, мать, основа основ. Чудные разные горничные Фима и Луша (О. Жевакина, И. Жерякова). Замечательный слесарь Егор А. Коршунова, друг и часть дома, красавец, богатырь, пролетарий, легко превращающийся в злобного зверя, врага интеллигенту Протасову. Незабываем финал спектакля, когда большие, могучие мужики собирают круг вокруг героя и... распинают его... А от его длинного монолога в финале режиссёр оставляет лишь фразу: «...человек должен...» — и ставит многоточие. Действительно же, что должен человек, каждый из нас понимает по-своему…
Анна КУЗНЕЦОВА
НИЖНИЙ НОВГОРОД – МОСКВА
«Литературная газета», №6 2012
СНОВА НА РОДИНЕ
Нижний Новгород по-особенному связан с жизнью и творчеством Максима Горького. Великий русский писатель появился здесь на свет под именем мещанина Алексея Максимовича Пешкова. На многих домах — мемориальные доски, в центре города, на Покровке, красавец-театр, построенный 115 лет назад местными купцами к знаменитой Нижегородской ярмарке. В 1932 году, несмотря на протесты писателя, Нижний Новгород переименовали в Горький. Теперь городу опять вернули историческое имя. «Соцреализм» отменили, а значит, вместе с социалистическими ценностями выкинули из обихода и пьесы классика. Однако нижегородский театр, сохранивший имя классика и преданность ему, захотел возродить существовавший с 1958 года фестиваль имени Максима Горького (не проводившийся почти двадцать последних лет).
Не так много оказалось желающих и могущих принять в нём участие. Спасибо, в Нижнем Новгороде оказалась немалая и неробкая интеллигенция, об исчезновении которой теперь любят болтать и спорить (преимущественно в столице), а ещё её поддержало правительство во главе с Валерием Шанцевым, и V Театральный фестиваль Максима Горького состоялся.
Снова на родине. Так, кстати, назывался первый художественный фильм, сделанный на местном телевидении о возвращении Горького после длительного отсутствия в Италии, о его путешествии по Волге, о встречах, как он умилялся, часто плакал, в создании сценария которого мне довелось участвовать. А роль Горького замечательно играл Вацлав Янович Дворжецкий.
Ну действительно же, огромная, великая, космического масштаба фигура. С того же масштаба сложностями и противоречиями... «Человек — это звучит гордо» — одни повторяли эту фразу его Сатина с доверием, другие — с презрением. «Человек — это не ты, не я, не он... Человек — это ты, я, он...» — это из того же монолога. Что это такое? Как понимать?
Марийский русский драматический театр из Йошкар-Олы, привёзший сюда спектакль по пьесе «На дне», не стал мучиться с разгадкой этой фразы, он её просто выкинул вместе со сложными характерами пьесы, упростив их до невозможности. Лука с ножом десантника за поясом... Сатин — постаревший и погрузневший до таких размеров, до которых прототип, пьяница, бродяга, шулер, и не дожил бы... Не характеры, а обозначения их у Барона, Актёра, Бубнова... Странная сценография В. Шилькрота, то есть мысль-то понятная: второй и первый этажи... верх и дно... фасад с колоннами и... ночлежка, — но второй этаж не обжит, а первый тоже существует отдельно от актёров. Зачем тогда всё? А ведь в Марий Эл приезжала разгадывать Горького столичная бригада постановщиков во главе с режиссёром В. Портновым! Разве что Васька Пепел — Ю. Синьковский — был точен и интересен.
Ах как непрост Горький со своими пьесами, — ещё раз думалось в Нижнем Новгороде.
Два спектакля игрались по пьесе «Последние»: столичного Театра имени Гоголя в постановке Сергея Яшина и скромной труппы из Тамбова, где режиссёр Мавлет Тулпаров. Разные спектакли. Разная сценография. Разные актёры.
Добротный красивый бытовой интерьер с внутренней лестницей, малоиспользованной даже в мизансценировании у художника В. Валериуса в Тамбове.
Покосившиеся стены, колонны Елены Качелаевой в доме Коло мийцевых в московском спектакле нарочиты, назойливы, опять же статичны.
Самое же досадное, что могучие роли Ивана, Якова, Софьи, их детей и окружения, пожалуй, что ни в одном спектакле не нашли достойных исполнителей (редкое исключение — Верочка из Тамбова — В. Коссинская).
Не терпит Горький ни аффектации, ни ложного пафоса, чем страдали даже столичные мастера — Светлана Брагарник, Александр Дик, Ирина Выборнова. И романтика, и публицистика его особого свойства.
Но сам текст горьковский, если он пробивался сквозь тамбовскую неумелость или столичную громкость, вызывал поразительное ощущение актуальности и необходимости. Действительно же, главная линия фронта сегодняшней борьбы пролегает через семью, а её разрушение — первый показатель нездоровья общества. Не будет детей, продолжения у Коломийцевых, и если эту историю не прожить всерьёз и глубоко, то никакими эффектными проходками домочадцев с дровами, разжигающими огонь революции, горьковскую пьесу не раскрыть.
А тексты горьковские очень сложны для актёрского произнесения! Они и не бытовые, но и не пафосные, а тянут туда: ну как без выспренности озвучить горьковскую мечту о чистом человеке и красивой жизни?! Как совместить горьковский романтизм с жёсткостью и беспощадностью его видения жизни?
Наверное, неслучайно лучше разговаривающих коллег Горького станцевали, выразили в музыке артисты Музыкального театра из Чувашии Е.Лемешевская, Т. Альпидовская, А. Субботин. Ранняя романтическая сказка о красавице Нунче, которая оказалась соперницей собственной дочери, вызвала её на соревнование, победила, перетанцевала и... умерла, стала чуть ли не лучшим спектаклем фестиваля. Музыку к балету «Нунча» написал болгарский композитор К. Ламбов, поставили его балетмейстеры-хореографы Е. Лемешевская и Г. Никифорова. Получилась прекрасная, безупречно красивая история любви и смерти!
К сожалению, не повезло на этом фестивале театру — хозяину, нижегородцам, из-за внезапной болезни одного из ведущих актёров-участников они не смогли показать свою «Вассу».
Но чем прекрасны любые фестивали, это всегда часть общей профессиональной мастерской, повод для встреч и уроков, для пополнения мастерства и опыта. И почти всегда кто-то из коллег выбивается из общего ряда, оказывается впереди и преподносит неожиданный сюрприз. Так было и в этот раз. Хотя спектаклю режиссёра Адольфа Шапиро «Дети солнца», поставленному в Малом театре, уже 6 лет и он отмечен многими знаками одобрения и внимания разных фестивалей, присутствие его в Нижнем Новгороде и участие во внеконкурсной программе придало особый смысл происходящему.
Для меня он пополнил немногочисленный личный список спектаклей-событий. Прежде всего фигурой центрального героя, редко удававшейся на сцене, Павла Фёдоровича Протасова в исполнении Василия Бочкарёва. Учёный, чудак, умница и отшельник, именно у Бочкарёва я поняла одну особенность Протасова, всё для меня объяснившую: он — со всеми, в гуще большого дома и большого круга людей, но и — один... Вот этот круг одиночества, который сумел построить вокруг себя большой глубокий актёр, многое, если не всё, объясняет в судьбе героя. А образ-то, парафраз толстовского Протасова из «Живого трупа».
Он — другой в отличие от всех. Нигде прежде я не прочитывала такой поразительной автобиографичности образа. Отдельному, отличному от окружающих, другому всегда трудно живётся на земле. Что совершенно не исключает и готовности Протасова прийти на помощь, и открытость, и детскую чистоту. Воистину — солнечный человек.
В спектакле герой в замечательной актёрской компании и в каждом своя загадка: загадка красоты у Светланы Амановой в Елене (а какая интересная ещё одна драматическая перекличка с другой загадочной красавицей, Еленой у Чехова, друга Горького, в «Дяде Ване»!), загадка таланта в Лизе Л. Титовой, простоты в Мелании Е. Глушенко, любви у Чепурного — В. Низового. Следовало бы перечислить всех исполнителей, как во всяком настоящем спектакле, они все хороши, все вместе — ансамбль. До няньки Антоновны Л. Поляковой: у неё и текста-то мало, но она — основа дома, кормилица, мать, основа основ. Чудные разные горничные Фима и Луша (О. Жевакина, И. Жерякова). Замечательный слесарь Егор А. Коршунова, друг и часть дома, красавец, богатырь, пролетарий, легко превращающийся в злобного зверя, врага интеллигенту Протасову. Незабываем финал спектакля, когда большие, могучие мужики собирают круг вокруг героя и... распинают его... А от его длинного монолога в финале режиссёр оставляет лишь фразу: «...человек должен...» — и ставит многоточие. Действительно же, что должен человек, каждый из нас понимает по-своему…
Анна КУЗНЕЦОВА
НИЖНИЙ НОВГОРОД – МОСКВА
«Литературная газета», №6 2012
27.01.2012
Подробнее
ФРАНЦИЯ ЕСТ ЦЫПЛЕНКА
Есть такое понятие – стиль Малого театра. Это добротность, основательность, точное следование эпохе, описанной в пьесе, верность авторским смыслам, респектабельный консерватизм и богатая сценическая обстановка. Спектакль Владимира Драгунова «Мольер» (по пьесе Михаила Булгакова «Кабала Святош») этому стилю отвечает вполне.
ФРАНЦИЯ ЕСТ ЦЫПЛЕНКА
Есть такое понятие – стиль Малого театра. Это добротность, основательность, точное следование эпохе, описанной в пьесе, верность авторским смыслам, респектабельный консерватизм и богатая сценическая обстановка. Спектакль Владимира Драгунова «Мольер» (по пьесе Михаила Булгакова «Кабала Святош») этому стилю отвечает вполне.
Сценография Станислава Бенедиктова торжественна и нарядна. В костюмах, созданных фантазией художницы Валентины Комоловой, много барочной пышности и аристократичного достоинства. «Мольер» в Малом театре – зрелище красивое, умное и захватывающее.
Герой Василия Бочкарева - увлеченный лицедей, азартный и беспокойный. Творец театральных персонажей, явно похожий на кого-то из них, а может и на всех одновременно. То пылкий любовник, то озаренный гений, то усталый измученный старик. То яростный борец, то верноподданный. Этот Мольер живет в диких ритмах, отбивается от интриг и притягивает новые.
«Кабала святош» - столкновение трех сил. У каждой – свое пространство, где непосвященный всегда чужой – либо гость, либо пленник. Театр, для Мольера – родной дом со сложившимся укладом, кажется посторонним манящим миражом, мерцающим за тюлевым маревом.
Дворец Людовика Великого, короля Франции — тоже своего рода театр, но другой — осязаемый и реальный в каждой вещи, в каждой складке дорогой драпировки. Бутафоры Малого театра сделали реквизит, очень похожий на антиквариат, а в знании исторического костюма мастерицы пошивочного цеха не знают себе равных.
Пространство Кабалы, где хозяйничает парижский архиепископ маркиз де Шаррон, люто разозлившийся на Мольера за беспощадного «Тартюфа», - самое страшное. По стенам средневекового подвала бродят мертвые тени. Монахи, застывшие на выступах каменных стен, видятся зловещими сторожами, бдительно хранящими тайны. Не божественные, а дьявольские, разрушительные и злые.
Брат Сила (Сергей Кагаков), Брат Верность (Дмитрий Зеничев) – вкрадчивые и тихие прислужники сатаны, надежная опора архиепископа, обернувшегося дьяволом. Александр Клюквин в этой роли сдержан и точен. Достаточно ледяного взгляда, и все повержены.
Мольер проиграет ему. Как проиграет и Людовику, самодовольному, хитрому и всезнающему. Борис Клюев играет его так, будто всегда жил в Версале, с рождения впитав галантный шарм и снисходительное великодушие. Знаменитое «Государство – это я», переведенное Булгаковым как «Франция ни о чем не беспокоится, сидит перед вами и ест цыпленка», звучит как ласковая пощечина Мольеру, приглашенного высочайше отужинать.
В трех точках напряжения – энергия спектакля. Творчество, власть и тайные силы, определяющие судьбу, персонифицированы в трех основных героях. Женские роли, к сожалению, сыграны не так ярко.
Мелодраматическая линия пьесы о кровосмесительной связи Мольера с собственной дочерью (о чем он даже не подозревал) отходит на второй план. Не важны постановщику оказались и булгаковские аллюзии, сопоставлявшего подвал Кабалы с застенками НКВД, а Людовика – со Сталиным (интересующимся этой темой рекомендую постановку «Мольера» в театре Сатиры).
Если действие происходит в Париже восемнадцатого века, то на сцене Малого будет именно Париж восемнадцатого, а на Москву 1930-х не будет даже легкого намека. Так заведено в этом театре издавна. И постановка Владимира Драгунова – не исключение из его замечательных правил.
Елена Губайдуллина
«Известия», 27 января 2012 года
Есть такое понятие – стиль Малого театра. Это добротность, основательность, точное следование эпохе, описанной в пьесе, верность авторским смыслам, респектабельный консерватизм и богатая сценическая обстановка. Спектакль Владимира Драгунова «Мольер» (по пьесе Михаила Булгакова «Кабала Святош») этому стилю отвечает вполне.
Сценография Станислава Бенедиктова торжественна и нарядна. В костюмах, созданных фантазией художницы Валентины Комоловой, много барочной пышности и аристократичного достоинства. «Мольер» в Малом театре – зрелище красивое, умное и захватывающее.
Герой Василия Бочкарева - увлеченный лицедей, азартный и беспокойный. Творец театральных персонажей, явно похожий на кого-то из них, а может и на всех одновременно. То пылкий любовник, то озаренный гений, то усталый измученный старик. То яростный борец, то верноподданный. Этот Мольер живет в диких ритмах, отбивается от интриг и притягивает новые.
«Кабала святош» - столкновение трех сил. У каждой – свое пространство, где непосвященный всегда чужой – либо гость, либо пленник. Театр, для Мольера – родной дом со сложившимся укладом, кажется посторонним манящим миражом, мерцающим за тюлевым маревом.
Дворец Людовика Великого, короля Франции — тоже своего рода театр, но другой — осязаемый и реальный в каждой вещи, в каждой складке дорогой драпировки. Бутафоры Малого театра сделали реквизит, очень похожий на антиквариат, а в знании исторического костюма мастерицы пошивочного цеха не знают себе равных.
Пространство Кабалы, где хозяйничает парижский архиепископ маркиз де Шаррон, люто разозлившийся на Мольера за беспощадного «Тартюфа», - самое страшное. По стенам средневекового подвала бродят мертвые тени. Монахи, застывшие на выступах каменных стен, видятся зловещими сторожами, бдительно хранящими тайны. Не божественные, а дьявольские, разрушительные и злые.
Брат Сила (Сергей Кагаков), Брат Верность (Дмитрий Зеничев) – вкрадчивые и тихие прислужники сатаны, надежная опора архиепископа, обернувшегося дьяволом. Александр Клюквин в этой роли сдержан и точен. Достаточно ледяного взгляда, и все повержены.
Мольер проиграет ему. Как проиграет и Людовику, самодовольному, хитрому и всезнающему. Борис Клюев играет его так, будто всегда жил в Версале, с рождения впитав галантный шарм и снисходительное великодушие. Знаменитое «Государство – это я», переведенное Булгаковым как «Франция ни о чем не беспокоится, сидит перед вами и ест цыпленка», звучит как ласковая пощечина Мольеру, приглашенного высочайше отужинать.
В трех точках напряжения – энергия спектакля. Творчество, власть и тайные силы, определяющие судьбу, персонифицированы в трех основных героях. Женские роли, к сожалению, сыграны не так ярко.
Мелодраматическая линия пьесы о кровосмесительной связи Мольера с собственной дочерью (о чем он даже не подозревал) отходит на второй план. Не важны постановщику оказались и булгаковские аллюзии, сопоставлявшего подвал Кабалы с застенками НКВД, а Людовика – со Сталиным (интересующимся этой темой рекомендую постановку «Мольера» в театре Сатиры).
Если действие происходит в Париже восемнадцатого века, то на сцене Малого будет именно Париж восемнадцатого, а на Москву 1930-х не будет даже легкого намека. Так заведено в этом театре издавна. И постановка Владимира Драгунова – не исключение из его замечательных правил.
Елена Губайдуллина
«Известия», 27 января 2012 года
Подробнее
«ЖИЗНЬ СУЩЕСТВУЕТ, ЧТОБЫ ПОДГЛЯДЕТЬ ЧТО-ТО ДЛЯ РОЛИ»
Василий Бочкарев — о встречах с Мольером, записных книжках и о том, как убить в себе зависть
«ЖИЗНЬ СУЩЕСТВУЕТ, ЧТОБЫ ПОДГЛЯДЕТЬ ЧТО-ТО ДЛЯ РОЛИ»
Василий Бочкарев — о встречах с Мольером, записных книжках и о том, как убить в себе зависть
Как правило, театральные постановки привлекают внимание прессы только в премьерные дни. Хотя никто не отрицает, что и ввод в уже сложившийся спектакль может стать настоящим событием. Особенно когда воля, ум и темперамент актера многое решают по-своему. Как у Василия Бочкарева в роли Мольера.
— Премьера спектакля «Мольер» по булгаковской пьесе «Кабала святош» состоялась больше двух лет назад. Но вы совсем недавно стали играть заглавную роль.
— Мне очень нравилось, как в этой постановке играл Мольера Юрий Мефодьевич Соломин. И, честно говоря, даже не думал, как бы я сыграл (так бывает довольно часто — смотришь хорошую работу, и хочешь прикинуть на себя). Но сейчас я рад, что этот праздник ко мне приблизился. Плюс еще некий мистический свет. Уже много лет я играю Аргана в «Мнимом больном», можно сказать, что с Жан-Батистом у меня давние связи. Я ездил в Париж поклониться Мольеру. Смешно, но встречал его там на каждом шагу. Видел портреты на афишах и памятник в «Комеди Франсез», статую в Лувре, надгробие на кладбище. И каждый раз произносил тихонько «Здравствуй, Мольер!»
— Помогает?
— Один мой старший коллега часто говорил: «Василий, не рассказывай самые тайные вещи». Но для артиста интересна питательная среда, которая создается вокруг роли и автора. Она может быть основана на чем угодно, но должна быть сформулирована очень материально. Я переписываю роли. У меня много набралось таких книжечек, в которых после каждого спектакля я записывал, что было, как прошел спектакль, какие-то свои актерские догадки на будущее. Театральное искусство уходит, как воздух. Но я могу «облокотиться» на свои записные книжки.
— В «Кабале святош» вы играете и классика, и в то же время человека абсолютно современного. Как удается это совмещать?
— К счастью, режиссер спектакля Владимир Николаевич Драгунов позволил мне нарушить изначальную партитуру постановки. Что касается моего героя, то ключ к нему я нашел в словах патриарха театральной критики Павла Александровича Маркова, сравнившего творчество Булгакова с клокотанием горячих подземных струй, которые рвутся наружу, никогда не оставляя читателя, зрителя равнодушным. Страсть восприятия, ощущение пограничных зон жизни — это для меня самое главное в Мольере.
— Что для вас значит важная для Булгакова тема взаимоотношений художника и власти? Ваш Мольер искренен в своем преклонении перед Людовиком?
— Да. «Я лизал шпоры, и где вы найдете лучшего блюдолиза, чем Мольер?» Но заигрывая с властью, он защищал свое творчество. Перед собой он правдив. И если получал щелчок от власти, то обвинял прежде всего себя. Насколько это современно! Как часто художники меняют свои убеждения в угоду властям предержащим, чтобы остаться на плаву. «Я унижался, чтобы был разрешен «Тартюф», чтобы был разрешен «Дон Жуан», я унижался ради театра, я думал найти союзника, нашел. Я ненавижу тиранию, я не ненавижу государственную власть. Хотя нет, нет, я лгу…». Трагическая ситуация. Как бы он ни подличал перед властью, она все равно его раздавит. Так что эти взаимоотношения очень опасны — надо всё время держать определенную грань. Но и диалог необходим. Невозможно категорично поставить точку — вот так, и не иначе. Новая ситуация требует других разрешений тех же проблем, каждый раз по-разному. Мольер необуздан. Ему необходимо взорваться, особенно когда он уже чувствует свой возраст. Ему необходимо обновление. Без определенной энергетики, без определенной идеи, без страстных взаимоотношений с женщиной, с автором, с ролью такое обновление невозможно.
— Ваша профессия занимается человеком. А какие знания о психологии, о жизни дает театр вам лично?
— Для меня реальная жизнь существует только для того, чтобы что-то подглядеть, поймать, словить для роли. Эмоциональное, чувственное восприятие мира для меня самое дорогое. Подглядеть тот или иной характер, интересный сюжет, жаль что-то пропустить, кого-то не встретить. Для меня с каждым годом все ярче и сильнее проявляется смысл слова «любовь». Душа должна быть заполнена божественным. Пустой она быть не может, иначе сразу в нее проникнут и злость, и зависть. Наша профессия в этом отношении очень уязвима.
— Как противостоять негативу?
— С юмором. По отношению к себе прежде всего. Стоит посмеяться над собой, сразу начинаешь добрее относиться к ближним. Можно даже лишний комплимент сказать и убить в себе чувство зависти.
— А вас этот искус посещал?
— Конечно. Это большой предмет для исповеди. Соблазнов для зависти в наше время много. Но это тоже эмоция. Живая, моя эмоция. Только надо ее сразу подвести к роли, использовать как энергетический посыл. Очень полезно, особенно для отрицательных персонажей, таких, как Вурм в «Коварстве и любви». Но и его я любил и оправдывал.
Елена Губайдуллина
«Известия», 27 января 2012 года
Василий Бочкарев — о встречах с Мольером, записных книжках и о том, как убить в себе зависть
Как правило, театральные постановки привлекают внимание прессы только в премьерные дни. Хотя никто не отрицает, что и ввод в уже сложившийся спектакль может стать настоящим событием. Особенно когда воля, ум и темперамент актера многое решают по-своему. Как у Василия Бочкарева в роли Мольера.
— Премьера спектакля «Мольер» по булгаковской пьесе «Кабала святош» состоялась больше двух лет назад. Но вы совсем недавно стали играть заглавную роль.
— Мне очень нравилось, как в этой постановке играл Мольера Юрий Мефодьевич Соломин. И, честно говоря, даже не думал, как бы я сыграл (так бывает довольно часто — смотришь хорошую работу, и хочешь прикинуть на себя). Но сейчас я рад, что этот праздник ко мне приблизился. Плюс еще некий мистический свет. Уже много лет я играю Аргана в «Мнимом больном», можно сказать, что с Жан-Батистом у меня давние связи. Я ездил в Париж поклониться Мольеру. Смешно, но встречал его там на каждом шагу. Видел портреты на афишах и памятник в «Комеди Франсез», статую в Лувре, надгробие на кладбище. И каждый раз произносил тихонько «Здравствуй, Мольер!»
— Помогает?
— Один мой старший коллега часто говорил: «Василий, не рассказывай самые тайные вещи». Но для артиста интересна питательная среда, которая создается вокруг роли и автора. Она может быть основана на чем угодно, но должна быть сформулирована очень материально. Я переписываю роли. У меня много набралось таких книжечек, в которых после каждого спектакля я записывал, что было, как прошел спектакль, какие-то свои актерские догадки на будущее. Театральное искусство уходит, как воздух. Но я могу «облокотиться» на свои записные книжки.
— В «Кабале святош» вы играете и классика, и в то же время человека абсолютно современного. Как удается это совмещать?
— К счастью, режиссер спектакля Владимир Николаевич Драгунов позволил мне нарушить изначальную партитуру постановки. Что касается моего героя, то ключ к нему я нашел в словах патриарха театральной критики Павла Александровича Маркова, сравнившего творчество Булгакова с клокотанием горячих подземных струй, которые рвутся наружу, никогда не оставляя читателя, зрителя равнодушным. Страсть восприятия, ощущение пограничных зон жизни — это для меня самое главное в Мольере.
— Что для вас значит важная для Булгакова тема взаимоотношений художника и власти? Ваш Мольер искренен в своем преклонении перед Людовиком?
— Да. «Я лизал шпоры, и где вы найдете лучшего блюдолиза, чем Мольер?» Но заигрывая с властью, он защищал свое творчество. Перед собой он правдив. И если получал щелчок от власти, то обвинял прежде всего себя. Насколько это современно! Как часто художники меняют свои убеждения в угоду властям предержащим, чтобы остаться на плаву. «Я унижался, чтобы был разрешен «Тартюф», чтобы был разрешен «Дон Жуан», я унижался ради театра, я думал найти союзника, нашел. Я ненавижу тиранию, я не ненавижу государственную власть. Хотя нет, нет, я лгу…». Трагическая ситуация. Как бы он ни подличал перед властью, она все равно его раздавит. Так что эти взаимоотношения очень опасны — надо всё время держать определенную грань. Но и диалог необходим. Невозможно категорично поставить точку — вот так, и не иначе. Новая ситуация требует других разрешений тех же проблем, каждый раз по-разному. Мольер необуздан. Ему необходимо взорваться, особенно когда он уже чувствует свой возраст. Ему необходимо обновление. Без определенной энергетики, без определенной идеи, без страстных взаимоотношений с женщиной, с автором, с ролью такое обновление невозможно.
— Ваша профессия занимается человеком. А какие знания о психологии, о жизни дает театр вам лично?
— Для меня реальная жизнь существует только для того, чтобы что-то подглядеть, поймать, словить для роли. Эмоциональное, чувственное восприятие мира для меня самое дорогое. Подглядеть тот или иной характер, интересный сюжет, жаль что-то пропустить, кого-то не встретить. Для меня с каждым годом все ярче и сильнее проявляется смысл слова «любовь». Душа должна быть заполнена божественным. Пустой она быть не может, иначе сразу в нее проникнут и злость, и зависть. Наша профессия в этом отношении очень уязвима.
— Как противостоять негативу?
— С юмором. По отношению к себе прежде всего. Стоит посмеяться над собой, сразу начинаешь добрее относиться к ближним. Можно даже лишний комплимент сказать и убить в себе чувство зависти.
— А вас этот искус посещал?
— Конечно. Это большой предмет для исповеди. Соблазнов для зависти в наше время много. Но это тоже эмоция. Живая, моя эмоция. Только надо ее сразу подвести к роли, использовать как энергетический посыл. Очень полезно, особенно для отрицательных персонажей, таких, как Вурм в «Коварстве и любви». Но и его я любил и оправдывал.
Елена Губайдуллина
«Известия», 27 января 2012 года
18.01.2012
Подробнее
ПАМЯТИ ТОВАРИЩА
18 января исполняется год со дня смерти заслуженного артиста России Кирилла Вадимовича Демина. Малый театр готовит к изданию книгу стихов артиста и воспоминаний о нем его коллег по сцене — «Мне нравится, как ты дышишь» (редактор-составитель Ольга Петренко). К книге будет приложен диск с аудиозаписями стихов Кирилла Демина. Во время записи стихов в студии театра мы включали и видеокамеру. Сегодня мы публикуем несколько фрагментов этой съемки.
ПАМЯТИ ТОВАРИЩА
18 января исполняется год со дня смерти заслуженного артиста России Кирилла Вадимовича Демина. Малый театр готовит к изданию книгу стихов артиста и воспоминаний о нем его коллег по сцене. К книге будет приложен диск с аудиозаписями стихов Кирилла Демина — «Мне нравится, как ты дышишь» (редактор-составитель Ольга Петренко). Во время записи стихов в студии театра мы включали и видеокамеру. Сегодня мы публикуем несколько фрагментов этой съемки.
«Поговорив с Богом…» — читает Александр Коршунов
«Там, позади, мой город…» — читает Алексей Кудинович
«У меня нет никакого шанса…» — читает Василий Бочкарёв
18 января исполняется год со дня смерти заслуженного артиста России Кирилла Вадимовича Демина. Малый театр готовит к изданию книгу стихов артиста и воспоминаний о нем его коллег по сцене. К книге будет приложен диск с аудиозаписями стихов Кирилла Демина — «Мне нравится, как ты дышишь» (редактор-составитель Ольга Петренко). Во время записи стихов в студии театра мы включали и видеокамеру. Сегодня мы публикуем несколько фрагментов этой съемки.
«Поговорив с Богом…» — читает Александр Коршунов
«Там, позади, мой город…» — читает Алексей Кудинович
«У меня нет никакого шанса…» — читает Василий Бочкарёв
27.11.2012
МАЛЫЙ ТЕАТР ПОКАЖЕТ КОМЕДИЮ МОЛЬЕРА В ЧЕСТЬ ЮБИЛЕЯ ВАСИЛИЯ БОЧКАРЕВА
МАЛЫЙ ТЕАТР ПОКАЖЕТ КОМЕДИЮ МОЛЬЕРА В ЧЕСТЬ ЮБИЛЕЯ ВАСИЛИЯ БОЧКАРЕВА
Спектакль «Мнимый больной» по комедии Мольера, главную роль в котором исполнит Василий Бочкарев, покажет Малый театр во вторник в честь 70-летия актера
Спектакль «Мнимый больной» по комедии Мольера, главную роль в котором исполнит Василий Бочкарев, покажет Малый театр во вторник в честь 70-летия актера
26.11.2012
ЮБИЛЕЙНЫЙ СПЕКТАКЛЬ
27 ноября спектаклем «Мнимый больной» Ж.Б.Мольера Малый театр отметит юбилей народного артиста России Василия Ивановича Бочкарёва. Начало – в 19-00.
22.11.2012
ВАСИЛИЙ БОЧКАРЁВ: ВЕЛИКАЯ МУДРОСТЬ — ПОСТОЯННО ОСТАВАТЬСЯ УЧЕНИКОМ
Татьяна Петренко, «Театральная афиша», ноябрь 2012 года
22.11.2012
ТАЙНА ТАЛАНТА
Судьба каждого таланта уникальна и достаётся немногим божьим избранникам. Василий Иванович Бочкарёв, народный артист из Малого театра, счастливец из их числа.
Анна КУЗНЕЦОВА, «Литературная газета», 22 ноября 2012 года
Анна КУЗНЕЦОВА, «Литературная газета», 22 ноября 2012 года
22.11.2012
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ЮБИЛЕЕМ!
22 ноября народному артисту России Василию Ивановичу Бочкареву исполняется 70 лет! От души поздравляем Василия Ивановича с юбилеем! Желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения и новых творческих свершений!
18.09.2012
ТВОРЧЕСКИЙ ВЕЧЕР В.И.БОЧКАРЕВА В ГЦТМ им. А.А.БАХРУШИНА, 15 сентября 2012 года
Фоторепортаж Дмитрия Бочарова
18.05.2012
ПОЛПРОЦЕНТА НА ЖИЗНЬ
Фотосессия Михаила Никитина
Василий Бочкарев – знаменитый московский артист. Играет главные роли в родном Малом театре, сотрудничает с театром «Школа современной пьесы», снимается в кино.
Василий Бочкарев – знаменитый московский артист. Играет главные роли в родном Малом театре, сотрудничает с театром «Школа современной пьесы», снимается в кино.
15.02.2012
Пресса о гастролях Малого театра СНОВА НА РОДИНЕ
Пресса о гастролях Малого театра
СНОВА НА РОДИНЕ
Нижний Новгород по-особенному связан с жизнью и творчеством Максима Горького.
СНОВА НА РОДИНЕ
Нижний Новгород по-особенному связан с жизнью и творчеством Максима Горького.
27.01.2012
ФРАНЦИЯ ЕСТ ЦЫПЛЕНКА
Есть такое понятие – стиль Малого театра. Это добротность, основательность, точное следование эпохе, описанной в пьесе, верность авторским смыслам, респектабельный консерватизм и богатая сценическая обстановка. Спектакль Владимира Драгунова «Мольер» (по пьесе Михаила Булгакова «Кабала Святош») этому стилю отвечает вполне.
27.01.2012
«ЖИЗНЬ СУЩЕСТВУЕТ, ЧТОБЫ ПОДГЛЯДЕТЬ ЧТО-ТО ДЛЯ РОЛИ»
Василий Бочкарев — о встречах с Мольером, записных книжках и о том, как убить в себе зависть
18.01.2012
ПАМЯТИ ТОВАРИЩА
18 января исполняется год со дня смерти заслуженного артиста России Кирилла Вадимовича Демина. Малый театр готовит к изданию книгу стихов артиста и воспоминаний о нем его коллег по сцене — «Мне нравится, как ты дышишь» (редактор-составитель Ольга Петренко). К книге будет приложен диск с аудиозаписями стихов Кирилла Демина. Во время записи стихов в студии театра мы включали и видеокамеру. Сегодня мы публикуем несколько фрагментов этой съемки.
Художественный руководитель Малого театра —
народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Партнёры
О театре
Попечительский совет
Руководство театра
Актёры
Режиссеры
Художники
Оркестр
Репертуарный отдел
Режиссёрский отдел
Пресс-служба
Музейно-информационный центр
Художественно-постановочная часть
Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина
Филиал в Когалыме
Щепкинское училище
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2024 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнёры:
Информационная поддержка
