Новости

ОДНА РОЛЬ И ВСЯ ЖИЗНЬ

Артист Малого театра Василий Бочкарев в сериалах не снимается, в шоу не участвует, на тусовках не мелькает, а потому широкой известностью не обладает. Но в театральной среде за ним закрепилась репутация большого русского актера, чье искусство продолжает лучшие традиции национальной актерской школы. За это его высоко ценят профессионалы и горячо любят зрители. Надо было видеть, как его принимали в прошлом сезоне, когда после длительной болезни он вернулся на сцену: спектакли с его участием шли с аншлагами, администраторы сбивались с ног в попытке рассадить всех желающих, а букетов, аплодисментов и криков «Браво!» было не счесть.
В этом сезоне к солидному корпусу сыгранных Василием Бочкаревым ролей добавилась еще одна: артист введен на заглавную роль в спектакль текущего репертуара «Мольер» (режиссер Владимир Драгунов). Роль Мольера Василий Бочкарев принял «по эстафете» от Юрия Мефодьевича Соломина и, не повторив своего учителя, сыграл великолепно.

Пьеса Михаила Булгакова, сотканная «из музыки и света», чрезвычайно выигрышна сценически: острый драматизм содержания мгновениями взлетает до высот трагизма, тут же обрушивается в комизм чистейшей пробы и окутывается волнами лирики. Назначение Бочкарева на роль Мольера — идеальное попадание, не зря его считают актером без амплуа. Кажется, на сцене ему подвластно все: интеллигентская рефлексия и шутливая патетика, глубина мысли и озорное дуракавалянье, душевные пропасти и умная ирония, духовные терзания и балаганное шутовство. Добавим к этому богатейший голос артиста: гибкий, подвижный, меняющий оттенки в зависимости от внутренней динамики образа. Одним словом, Василий Бочкарев словно самой природой создан для булгаковских ролей.

Роль Мольера артист строит на смешении самых разнообразных актерских красок и приемов, украшая рисунок роли блестками умного юмора, глубокого лиризма, тонкого психологизма. Начальные сцены сосредоточены на раскрытии театральной темы. Панегирик королю-солнцу, упавшая не вовремя свеча, разорванный кафтан, шарлатанский секрет клавесина, кассовый сбор, распределение королевской премии — по каждому поводу герой вспыхивает мгновенно, скандалит громко, но быстро отходит, смиряя себя и обуздывая свой неуемный холерический темперамент. В том, как цепко схватывает Мольер каждую новую подробность закулисья, как моментально разрешает ту или иную возникающую проблему, виден сильный профессионал, привыкший держать в поле внимания всю жизнь театра без изъятий и пропусков. Действует практически «на автомате», без особых раздумий и явных душевных затрат. Кажется, именно так, в какой-нибудь репетиционной горячке, у Мольера возникла связь с молоденькой актрисой из его труппы.
Василия Бочкарева не увлекла тема поздней страсти, охватившей его героя и заставившей порвать с прежней любовью во имя новой. Он играет другое. Его героя ведет не столько страстное чувство, сколько мужская ответственность: дело зашло далеко, Арманда ждет ребенка и потому он должен венчаться. В понимании артиста, любовная страсть не смогла бы заставить Мольера отказаться от многолетнего товарищества: он порывает с Мадленой, потому что возникли обязательства, от которых порядочный человек не может отказаться. Он без возражений выслушивает ее упреки, в справедливости которых и сам отдает себе отчет. Никакой грядущей катастрофы он в этот момент не предвидит и не предчувствует. Затяжное объяснение надо перетерпеть, перенести, а потом все будет хорошо...

Но, как мы знаем, ничего хорошего великого драматурга не ожидало, а все было только плохо, и чем дальше, тем хуже — змеиные укусы архиепископа (отличная работа Александра Клюквина), странная и ненадежная милость короля (отменно играют оба исполнителя — Валерий Бабятинский и Борис Клюев), измена легкомысленной жены, вероломство усыновленного ученика. Великий Мольер как-то разом теряет лицо и в бурной семейной сцене ведет себя, как «Сганарель проклятый». Уморительно смешно устраивает дознание о башмаках и овощах, жалко хнычет, что не хочет умирать в одиночестве, потешно кричит в замочную скважину о своем больном сердце.

Опомнившись, испытывает неловкость за то, что изгнал Муаррона: «...а я его ударил... ох, как неприятно...».
В приемную короля Мольер входит, словно потерянный, бормочет что-то бессвязное о смерти Мадлены, бегстве Арманды ... Услышав от Людовика вердикт о лишении королевского покровительства, пытается сосредоточиться, собраться с силами и объясниться. Но вместо логичных и убедительных аргументов слышится неожиданный и странный вскрик: «Мадлена!..» Трагический и короткий. Внезапное воспоминание о Мадлене — как выпад из прошлого, удар рапиры в самое сердце. Пришла расплата. Мольер еще не может осознать это отчетливо, но чувствует — дело в ней, в Мадлене.

Бравурная театральная тема уступает место терзающей теме отступничества, с которой сплетается тема писательская, ранее звучавшая чуть слышно, под сурдинку. Обвинения в травле, адресованные парижскому архиепископу, произносятся на низах, на басовых регистрах, с оттяжкой в хрип.
Все последующее Мольером воспринимается, как в мареве. Лица, фигуры, предметы теряют четкие очертания и как бы «плывут»: опала короля, преследования кабалы, угрозы мушкетеров, предательство одного ученика и преданность другого, враз нахлынувшие болячки, какая-то Англия... При чем тут Англия? Что в ней делать артисту без языка, без своей труппы и своего зрителя?.. Плывущую реальность сознания артист передает отлично. Он не играет болезнь, он раскрывает духовные усилия Мольера, показывает его упорные попытки понять суть дела, уяснить подлинную причину навалившихся бед: «Мадлена... посоветоваться...» Вот что главное: Мадлены больше нет, и исключительно по его вине.
Он виноват. Виноват очень. Когда схвачено главное, все остальное становится неважным, и Мольер овладевает собой. Как раз в этот момент появляется Муаррон с повинной головой и покаянными речами, и Мольер прощает его: он не берет на себя роль судьи, ибо сам далек от праведности. Прощение блудного сына состоялось, как и заповедано. Остается разобраться с бессудной тиранией. В решении этой сцены нет и следа привычного гражданского «обличительства»: Мольер договаривает то, что не сумел сказать на приеме, продолжает оборванный по монаршей воле диалог. Достает из кармана воображаемую монету с портретом самодержца, держит ее двумя пальцами так, чтобы образовалась пустая округлость, заставляет короля слушать себя и, наконец, плюет прямо в дыру. Приставив пальцы к виску (жест самоубийцы), Мольер произносит: «Я писатель, я мыслю, знаете ли». (Слово «писатель» выговаривается крупно и сильно, «мыслю» — с вызовом, а «знаете ли» — на снижении тона, как бы в проброс.) Это кульминация роли: быть писателем — смертельно опасно, мыслить — самоубийственно.

И — без перехода, без паузы, сразу — финальная, гибельная сцена.

Мольер еще успевает пошутить над Мариэттой, привычно накричать на Бутона, но дальше ему остается только выйти к публике и умереть. Причина?

Судьба.

Это последнее слово, сказанное под занавес, прозвучало очень просто — как роспись артиста Василия Бочкарева, поставленная под сыгранной ролью, как автограф драматурга Михаила Булгакова, завершающий рукопись.

Нина Шалимова
«Планета красота», №1-2 2012 года