Дорогие друзья!

Следующий спектакль о Великой Отечественной войне, который мы хотим предложить вам посмотреть, - это "Русские люди" К.Симонова. Постановка Бориса Равенских, оформление Евгения Куманькова. Спектакль был поставлен к 30-летию Победы, в 1975 году, критики называли его "сценическим гимном мужеству народа в борьбе с фашизмом".

М.Бабаева
«О пьесе Н.Симонова и спектакле Малого театра»
«Между 1940 и 1952 годами я написал девять пьес — лучшей из них считаю «Русские люди», — рассказывал в своей автобиографии Константин Симонов.
Эта пьеса — не только лучшее драматургическое произведение писателя. Она вошла в число трех наиболее значительных пьес о Великой Отечественной войне и встала рядом с такими значительными произведениями, как «Фронт» А.Корнейчука и «Нашествие» Л.Леонова. Созданные в 1942 году и поставленные всеми театрами нашей страны, они воевали в общем строю. Их оружием была правда, суровая и мужественная. Она волновала людей, звала на подвиг.
И сегодня, по прошествии десятилетий, возвышенная простота «Русских людей» волнует и трогает сердца не меньше, чем в то тяжелое, горестное время, когда смерть была обыденностью, когда весь народ переживал величайший подъем духовных и физических сил в беспримерной в истории человечества схватке с фашизмом.
О них, о русских людях, несмотря на все испытания — горечь отступления, гибель друзей и близких, — сохранивших волю к победе, несгибаемость духовной мощи рассказал в своей пьесе молодой Симонов.
Как и пьесу А. Корнейчука, симоновскую пьесу — от первого слова до последнего — печатали на страницах «Правды» рядом со сводками Совинформбюро. «Русских людей» читали все и везде — в тылу, после изнурительного рабочего дня, и на фронте, в коротких передышках между боями. «Хорошо помню, — вспоминал автор, — как в дни самых тяжелых неудач, мы, люди, которым надлежало через газету рассказывать народу о том, что происходит на фронте, искали и в большом количестве находили тех, рассказ о которых вселял веру в победу».
Первые наброски будущей пьесы, торопливо записываемые в свободные минуты полустершимся карандашом военного корреспондента, и стали началом этого рассказа о самых обыкновенных, встретившихся автору на нескончаемых военных дорогах людских судьбах. Из сплетения характеров, столкновения идей, жизненных фактов, истории любви и ненависти вырастает рассказанная простыми словами очевидца драматическая повесть о народном подвиге, названная двумя единственно верными, всеисчерпывающими словами — «Русские люди»... О подвиге армии, страны, народа, простых солдат, командиров, вчерашних студентов, людей всех профессий, вплоть до сугубо штатских, таких, например, как писатель Панин.
Панин — герой не главный, он один из многих. Одним из представителей этой «кабинетной» профессии, ставших военными корреспондентами, был и молодой поэт, очеркист и начинающий тогда драматург Константин Симонов. Двадцати с небольшим лет, только начав публиковаться и будучи по преимуществу лирическим поэтом, Симонов связал свою литературную и человеческую судьбу с армией. Он сам не раз называл армию своей «школой жизни».
Дни и ночи, месяцы и годы — Халхин-Гол, Монголия, война с белофиннами. С карандашом и блокнотом прошел молодой Симонов военными дорогами, сражаясь рядом с будущими героями своих романов, поэм, пьес и киносценариев. Все четыре года Великой Отечественной он был фронтовым журналистом, корреспондентом «Правды» и воинских газет. «Армия — это прежде всего люди, — говорил он,— это люди, которые первыми принимают на себя тяжелое бремя... в полном сознании того, что первая же минута войны может стать последней минутой их жизни».
«Русские люди» — первый его художественный отклик на события войны, рожденный нелегкими испытаниями, мыслями о том, как и что выявляет война в людях, в народе. Как очищает и высветляет она или, напротив, окончательно разрушает человеческие души.
Театральная судьба пьесы необыкновенна. Она была поставлена практически всеми театрами страны. Ряд спектаклей буквально потряс крупнейшими актерскими открытиями (Б.Добронравов — Сафонов и А.Грибов — Глоба во МХАТе, Д.Орлов — Глоба в Московском театре драмы и другие).
Достаточно необычен и приход молодого драматурга с новой своей пьесой в театр. Режиссер Н.Горчаков получил от автора будущей пьесы (которая предполагалась к постановке в Московском театре драмы) не полный текст, а лишь первый акт, и с ним, с этим первым действием, приступил к работе в единственном из театральных коллективов, еще не эвакуировавшемся из прифронтовой Москвы.
Не прекращались бомбежки, зрители, сидевшие в холодном зале в шинелях и полушубках, в любую минуту готовы были покинуть театр по сигналу боевой тревоги... И, наконец, репетиции новой пьесы по наброску, по четверти текста. Ведь, занеся этот текст в театр и торопливо условившись о следующем сроке, драматург должен был спешить, чтобы не пропустить уходившую ночью на фронт, в действующую армию, корреспондентскую машину. Ему предстояло дописывать пьесу в обстановке, весьма далекой от «кабинетной тиши», и пока полным ходом шли репетиции, пьеса эпизод за эпизодом публиковалась в «Правде» — и сразу же по всей стране появлялись спектакли... При всем различии индивидуальностей и режиссеры, и актеры были застрахованы от творческих ошибок основной особенностью симоновской пьесы — дыханием подлинности. В ней практически нет главных и неглавных персонажей. Предметом сценического рассказа стала душа народная.
О ней, об этой могучей силе народного патриотизма, несгибаемой воле к победе, о том, что не исключительностью отдельных людей, а единством всех в одной цели определяется течение событий, развитие сюжета, судьбы героев, различия характеров, и писал в 1942 году в своем специальном «письме в театр» автор К. Симонов: «Попробуйте представить себе, что вы — двадцать два человека, занятые в пьесе, — принуждены защищать от врага театральное здание, в котором вы репетируете... Когда человеку суждено драться, то даже невольно он станет именно на то место в обороне, к которому по своей природе он больше всего приспособлен и на котором он может оказать больше всего пользы».
В этом своем военном «письме в театр» драматург говорил о скромной роли своей пьесы относительно огромного эпоса, который еще будет рожден войной: «Это будет толстый том, в середину которого пьеса вплетена, как тоненькая тетрадка».
«Тоненькая тетрадка» всего в семьдесят границ машинописного текста... Но страницы ее не поблекли и сегодня. Пьесу Симонова ставят и будут ставить, не просто бережно сохраняя память о том, чем она была для советских людей в начале Великой Отечественной войны. Ее ставят и будут ставить, потому что пьеса эта не утратила своей художественной ценности, и поныне она звучит как торжественный гимн доблести и мужеству, отваге в бою и любви, любви на войне, среди грохота, пепла и смертельной опасности, любви, подобной песне, пропетой негромким, полным глубокого раздумья голосом...
Именно так звучит музыкальный лейтмотив (песня И.Катаева на слова М.Анчарова в исполнении артиста В.Никулина «Ты припомни, Россия...») спектакля «Русские люди» в Малом театре, поставленного в мае 1975 года выдающимся советским режиссером народным артистом СССР, лауреатом Государственной премии Борисом Равенских, — сдержанно, мужественно и лирично.
Равенских — режиссер масштабных театральных форм, автор спектаклей высокого патетического звучания, своеобразный интерпретатор классической драматургии, ученик Вс.Э.Мейерхольда. Среди его лучших работ — «Власть тьмы» по драме Л.Толстого, «Метель» Л.Леонова, инсценировка по роману Н.Островского «Как закалялась сталь» (сценическая композиция «Драматическая песня»).
Присутствуя на репетициях Б.Равенских, автор согласился с трактовкой своей пьесы, казалось бы, во многом отходившей от принципов «негромкости», сформулированных им самим еще в 1942 году. Спектакль, яркий, пронизанный патетической музыкой Чайковского и Рахманинова, приобретший едва ли не симфоническое звучание, строится на контрастах обыденности и пафоса. Каждая роль стала как бы увеличенным портретом симоновского героя — человека на войне. «Крупным планом» показывает спектакль и героизм, и трусость, и национальный масштаб истинно русских характеров, и мелкотравчатое малодушие потерявшихся в момент решающего выбора людишек. Садистское фиглярство Розенберга — и страшную, крысиную его в корчах смерть. Мучительные раздумья и крепчайшую веру Сафонова. Девичью нежность и беззащитность Вали — и ее же солдатскую неустрашимость перед лицом гибели. Старуху Марфу Петровну, с брезгливым презрением плюющую врагу в лицо, — и иконописную строгость красавицы Марии Николаевны, ни на секунду не теряющей самообладания перед упоенно лицедействующим фашистом...
В дни 30-летия великой Победы впервые прозвучал на сцене Малого театра этот сценический гимн мужеству народа в борьбе с фашизмом. Спектакль не сходит со сцены и сегодня, захватывая души зрителей, пробуждая память, тревожа совесть, вызывая восторг и преклонение перед подвигом народа в Великой Отечественной войне.

«День раненого бойца»

…Наш подшефный госпиталь в Челябинске был значительно меньше московского. Это был не эвакогоспиталь, а стационар – раненые пребывали в нем вплоть до выздоровления. Многие лежали по нескольку месяцев. Мы распределили между собой палаты, установили уровень культуры бойцов, степень их образования, учли их желания по изучению произведений того или иного писателя…
Группа бойцов выразила желание заниматься математикой, историей, географией. Наши артисты с энтузиазмов взялись и за это…
В госпитале была одна палата, пользовавшаяся нашей особой заботой и вниманием. Это была единственная женская палата. Над этой палатой шествовала Е.М. Шатрова, своими чудесными душевными качествами – лаской, теплотой, заботливостью – ободряющая приунывших женщин.
Мы разбились на маленькие бригады и взяли ещё двенадцать госпиталей. Всюду заиграли драмкружки, запели хоры. Тяжелораненых через день посещал кто-либо из наших артистов, выполняя все их заявки.
Два раза в неделю в каждой палате устраивались маленькие концерты по четыре-пять номеров. Выступала почти вся труппа во главе с Е.Д. Турчаниновой, В.Н. Пашенной, Е.Н. Гоголевой, Е.М. Шатровой, Д.В. Зеркаловой, С.Н. Фадеевой, К.А. Зубовым, М.Ф. Лениным, С.Б. Межинским, М.И. Царевым, Н.А. Анненковым, В.А. Владиславским, Н.А. Светловидовым, И.В. Ильинским. Все выступали по пять-шесть раз в вечер, чтобы ни в одной палате не было обиды.
А в нижнем коридоре, заменявшем зал, собирались «ходячие» раненые, для которых давался спектакль или концерт…
Ксения Тарасова взялась за розыски семьи старшего политрука Хасан. В промежутках между её чтением он ей рассказал свою историю.
В ночь на 22 июня немцы бомбили Брест-Литовск. И когда на рассвете Хасан проходил со своим полком мимо дома, где жила его семья, он увидел только дымящиеся развалины. Яростно воевал он, мстя за убитых жену и ребёнка… Однажды кто-то из товарищей сообщил ему, что его жену с ребёнком на руках видели среди беженцев в смоленских лесах. С тех пор Хасан не знал покоя, думая о семье. Хлопоты К.И. Тарасовой подвигались туго. Но однажды, в начале сентября Ксения Ивановна вихрем ворвалась в театр крича: «Нашла, нашла!» Кто-то подсказал ей порыться в запросах, которые поступают от жён, разыскивающих своих мужей. Там она нашла письмо Этери Хасан, находящейся на Урале… Мы немедленно молнировали ей. К сожалению, в госпиталь в день получения ответа поехать не удалось: беспрерывно объявлялась тревога. Мы позвонили комиссару по телефону, прося сообщить Хасану радостную весть.
– Знаете, что такое счастье? – спросил нас по телефону вечером того же дня комиссар. – Если хотите узнать, посмотрите сейчас на старшего политрука Хасана. Эх, товарищи артистки, – пробасил он после паузы, – виноват я перед вами, не хотел вас пускать в палаты. К чему, думаю, какая от них польза? Придут, сморщатся от вида кровавой повязки, спросят, страшно ли на войне, громко ли палят пушки, вздрогнут от страха, помашут ручкой и уйдут. Почему я так думал, просто ума не приложу. Непростительная ошибка. Вы люди с большим сердцем, с редкой чуткостью, с замечательным умением ободрить, успокоить. Я уже не говорю о вашем профессиональном мастерстве, которое доставляет такое наслаждение раненым…
Новой формой работы в Москве для нас был «День раненого бойца». В выходной день Малого театра примерно от восьмидесяти до ста человек артистов вместе с представителями наших мастерских (швейной, слесарной, электрочасти) в десять часов утра выезжали в какой-нибудь госпиталь. Швейники чинили бельё госпиталя, электрики ремонтировали оборудование, радисты радиофицировали госпиталь, а актёры обслуживали все палаты и давали по коридорам концерты.
Кончилась война. Но в госпиталях лежали люди, раны которых ещё не зажили. Мы не прекращали наши посещения до полного излечения тех, крови и жизни которых мы обязаны нашей победой, нашей мирной созидательной жизнью.

Н.О. ГРИГОРОВСКАЯ, заслуженная артистка МАССР

***

…В последних числах октября начальник Дома Красной Армии собрал нас … и объявил приказ Политуправления Сталинградского фронта о направлении нашей бригады в части, расположенные в степях…
Дорога пролегала по берегу Волги вниз. На третьи сутки подъехали к перевозу и стали ждать своей очереди на паром, чтобы переправиться на тот берег, в село Никольское…
…Все время смотрим за «воздухом». Укрыться негде – кругом пески. Тут мы впервые научились маскироваться и потом часто применяли этот способ: когда появлялся «фока» (так бойцы называли немецкие самолеты «Фоке-Вульф»), то надо было ложиться на спину на землю прикрываться охапкой сухого тростника, который был заранее роздан каждому из нас. Я не имела достаточно мужества лечь на спину и смотреть таким образом опасности в глаза, а ложилась носом в землю, за что и получала неоднократные выговоры от нашего комиссара.
Наконец и до нас дошла очередь переправляться. Тут я каким-то образом отделилась от бригады и, не попав на паром со всеми вместе, осталась ждать следующей переправы. Началась бомбежка. В панике я зарылась в стог покрытой инеем соломы. Во все время налета я дрожала от… холода…
Наконец и я переправилась через Волгу и очутилась на причале в селе Никольском.
Как мне обрадовались товарищи!.. Они уже все успели побывать в бане. Сусанна Звягина повела и меня. Баня военная, в землянке. Я осталась одна.
Вдруг слышу, творится что-то невероятное. Землянка содрогнулась, перекосилась. Думаю – нет, выходить не буду. Когда все успокоилось, Звягина стучится ко мне в дверь.
– Отворите!
Отворяю.
– Ну, вы живы?
– Жива, – говорю, – а что у вас там?
– На улице несколько домов – как не бывало.
– А наши?
Она смеется.
Как начался налет, некоторые из наших так напугались, что не знали, куда спрятаться, и залезли в печку. Вылезли оттуда, как черти черные. Прямо хоть опять в баню!..

В.А. ОБУХОВА, народная артистка РСФСР

***

…Обычно наш зритель стоял либо в окопах, либо во дворе какой-нибудь избы, плотно прижавшись к забору или стене. Это делалось для того, чтобы с «воздуха» не было видно скопления людей…
Встаем очень рано, в шесть часов утра. Сегодня не умываемся, воды здесь нет…
…Едем к передовой. Едем без дороги, просто по степи. Стоп!.. дальше машине ехать нельзя. Команда – выходить, и по одному, цепочкой, через интервалы, мы, пригнувшись, бежим с километр к окопам. Окопы. Бойцы стоят в них во весь рост, видно только полголовы из-под земли. Сбоку по обеим сторонам окопов стога соломы, на них полулежат командиры, замаскированные выжженным тростником в цвет песка. Нас уже ждут…
Сбоку, около стога, вход в блиндаж, куда спускаются актеры. Оттуда выход на «сцену». «Сцена» – это естественная площадка перед окопами. За окопами, прямо перед глазами выступающих артистов, через небольшое озеро – деревня. Там расположены вражеские части…
Концерт идет хорошо… Вдруг залп, свист и разрыв в ста метрах от нас. Мне подают знак кончать… Разрыв уже ближе… и опять, по приказу, цепочкой, пригнувшись, бегом вслед за комиссаром, направляемся к артиллеристам. Они уже пришли за нами к машине и ждут. Вдруг третий залп – разрыв совсем рядом. Нас обдает песком. Приказ: «Ложись!» Я ложусь не сразу – растерялась, да и платье жаль – длинное, вечернее, нарядное. Окрик комиссара: «Товарищ Обухова, слушаться команды!» Ложусь…
Наконец наступает тишина, и мы направляемся к артиллеристам. Концерт несколько раз прерывается появлением «фоки». Окрик: «Воздух!» Разбегаясь, бойцы кричат мне вслед: «Товарищ Обухова, не забудьте, на чем остановили концерт!»

В.А. ОБУХОВА, народная артистка РСФСР

***

…Первое морское «крещение»… Пока мы были на берегу, шумные всхлипы волн нас не пугали, хотя с каждой минутой всхлипы эти становились все басовитей, и волны уже не «грызли» берег, а начинали обрушиваться на него с непонятной злобой. Но когда мы с помощью матросов начали перебираться на торпедный катер, море из непонятной стихии превратилось сразу в яростного врага. Трап уходил из-под ног, не было сил удержать равновесие… Я судорожно ухватилась за рукав помогавшего мне матроса, и он, буквально, втащил меня на палубу. Потом стало еще хуже. Волны с десятиэтажный дом (а может быть, это страх прибавил им «рост») малахитовой скалой вдруг вырастали у самого борта… Я в ужасе зажмуривала глаза, чтобы не видеть, как эта скала раздавит сейчас катер и нас вместе с ним. Но катер, словно резиновый мячик, подскакивал на самый гребень водяной скалы, и тут же снова скатывался в зеленую пропасть. В кубрике, куда мы перебрались, чтобы не видеть адского разгула стихии, спокойнее не было. Нас швыряло из стороны в сторону, подбрасывало к потолку… и больно шлепало на скамейки. Матросы то и дело заглядывали к нам и «утешали»:
– Шторм, это ерунда. Подумаешь, 7 баллов! На мину бы не нарваться, идем-то через минное поле.
Через час шторм так нас измотал, что чувство опасности притупилось, и мы почти не прореагировали на встревоженный возглас матроса:
– С правого борта мина!
Катер дернулся и… замер. Я вяло подумала: «Вот сейчас… и все…»
На страх сил уже не было. Но катер вдруг снова ожил, – вероятно, опасность миновала…
Наконец, под ногами твердая земля (как на нее попала – не помню, наверное, меня вынесли). У нас был такой жалкий вид, что нам предложили отдохнуть с «дороги». Но, нет! Мы видели, что нас ждут, ждут моряки, которые накануне на таких вот торпедных катерах потопили 14 вражеских кораблей!..
Мы привели себя кое-как в порядок и на импровизированную сцену! Играть! Работать! Ах, как аплодировали моряки! Я вглядывалась в их лица, видела, как искренне они переживали все перипетии спектакля «Не в свои сани не садись», и поняла, что мы, конечно, не зря мучились…

В.В. ТЁМКИНА, актриса,
заслуженный работник культуры РСФСР

[GALLERY:416]