Дорогие друзья!
Следующий спектакль о Великой Отечественной войне, который мы хотим предложить вам посмотреть, - это "Русские люди" К.Симонова. Постановка Бориса Равенских, оформление Евгения Куманькова. Спектакль был поставлен к 30-летию Победы, в 1975 году, критики называли его "сценическим гимном мужеству народа в борьбе с фашизмом".
М.Бабаева
«О пьесе Н.Симонова и спектакле Малого театра»
«Между 1940 и 1952 годами я написал девять пьес — лучшей из них считаю «Русские люди», — рассказывал в своей автобиографии Константин Симонов.
Эта пьеса — не только лучшее драматургическое произведение писателя. Она вошла в число трех наиболее значительных пьес о Великой Отечественной войне и встала рядом с такими значительными произведениями, как «Фронт» А.Корнейчука и «Нашествие» Л.Леонова. Созданные в 1942 году и поставленные всеми театрами нашей страны, они воевали в общем строю. Их оружием была правда, суровая и мужественная. Она волновала людей, звала на подвиг.
И сегодня, по прошествии десятилетий, возвышенная простота «Русских людей» волнует и трогает сердца не меньше, чем в то тяжелое, горестное время, когда смерть была обыденностью, когда весь народ переживал величайший подъем духовных и физических сил в беспримерной в истории человечества схватке с фашизмом.
О них, о русских людях, несмотря на все испытания — горечь отступления, гибель друзей и близких, — сохранивших волю к победе, несгибаемость духовной мощи рассказал в своей пьесе молодой Симонов.
Как и пьесу А. Корнейчука, симоновскую пьесу — от первого слова до последнего — печатали на страницах «Правды» рядом со сводками Совинформбюро. «Русских людей» читали все и везде — в тылу, после изнурительного рабочего дня, и на фронте, в коротких передышках между боями. «Хорошо помню, — вспоминал автор, — как в дни самых тяжелых неудач, мы, люди, которым надлежало через газету рассказывать народу о том, что происходит на фронте, искали и в большом количестве находили тех, рассказ о которых вселял веру в победу».
Первые наброски будущей пьесы, торопливо записываемые в свободные минуты полустершимся карандашом военного корреспондента, и стали началом этого рассказа о самых обыкновенных, встретившихся автору на нескончаемых военных дорогах людских судьбах. Из сплетения характеров, столкновения идей, жизненных фактов, истории любви и ненависти вырастает рассказанная простыми словами очевидца драматическая повесть о народном подвиге, названная двумя единственно верными, всеисчерпывающими словами — «Русские люди»... О подвиге армии, страны, народа, простых солдат, командиров, вчерашних студентов, людей всех профессий, вплоть до сугубо штатских, таких, например, как писатель Панин.
Панин — герой не главный, он один из многих. Одним из представителей этой «кабинетной» профессии, ставших военными корреспондентами, был и молодой поэт, очеркист и начинающий тогда драматург Константин Симонов. Двадцати с небольшим лет, только начав публиковаться и будучи по преимуществу лирическим поэтом, Симонов связал свою литературную и человеческую судьбу с армией. Он сам не раз называл армию своей «школой жизни».
Дни и ночи, месяцы и годы — Халхин-Гол, Монголия, война с белофиннами. С карандашом и блокнотом прошел молодой Симонов военными дорогами, сражаясь рядом с будущими героями своих романов, поэм, пьес и киносценариев. Все четыре года Великой Отечественной он был фронтовым журналистом, корреспондентом «Правды» и воинских газет. «Армия — это прежде всего люди, — говорил он,— это люди, которые первыми принимают на себя тяжелое бремя... в полном сознании того, что первая же минута войны может стать последней минутой их жизни».
«Русские люди» — первый его художественный отклик на события войны, рожденный нелегкими испытаниями, мыслями о том, как и что выявляет война в людях, в народе. Как очищает и высветляет она или, напротив, окончательно разрушает человеческие души.
Театральная судьба пьесы необыкновенна. Она была поставлена практически всеми театрами страны. Ряд спектаклей буквально потряс крупнейшими актерскими открытиями (Б.Добронравов — Сафонов и А.Грибов — Глоба во МХАТе, Д.Орлов — Глоба в Московском театре драмы и другие).
Достаточно необычен и приход молодого драматурга с новой своей пьесой в театр. Режиссер Н.Горчаков получил от автора будущей пьесы (которая предполагалась к постановке в Московском театре драмы) не полный текст, а лишь первый акт, и с ним, с этим первым действием, приступил к работе в единственном из театральных коллективов, еще не эвакуировавшемся из прифронтовой Москвы.
Не прекращались бомбежки, зрители, сидевшие в холодном зале в шинелях и полушубках, в любую минуту готовы были покинуть театр по сигналу боевой тревоги... И, наконец, репетиции новой пьесы по наброску, по четверти текста. Ведь, занеся этот текст в театр и торопливо условившись о следующем сроке, драматург должен был спешить, чтобы не пропустить уходившую ночью на фронт, в действующую армию, корреспондентскую машину. Ему предстояло дописывать пьесу в обстановке, весьма далекой от «кабинетной тиши», и пока полным ходом шли репетиции, пьеса эпизод за эпизодом публиковалась в «Правде» — и сразу же по всей стране появлялись спектакли... При всем различии индивидуальностей и режиссеры, и актеры были застрахованы от творческих ошибок основной особенностью симоновской пьесы — дыханием подлинности. В ней практически нет главных и неглавных персонажей. Предметом сценического рассказа стала душа народная.
О ней, об этой могучей силе народного патриотизма, несгибаемой воле к победе, о том, что не исключительностью отдельных людей, а единством всех в одной цели определяется течение событий, развитие сюжета, судьбы героев, различия характеров, и писал в 1942 году в своем специальном «письме в театр» автор К. Симонов: «Попробуйте представить себе, что вы — двадцать два человека, занятые в пьесе, — принуждены защищать от врага театральное здание, в котором вы репетируете... Когда человеку суждено драться, то даже невольно он станет именно на то место в обороне, к которому по своей природе он больше всего приспособлен и на котором он может оказать больше всего пользы».
В этом своем военном «письме в театр» драматург говорил о скромной роли своей пьесы относительно огромного эпоса, который еще будет рожден войной: «Это будет толстый том, в середину которого пьеса вплетена, как тоненькая тетрадка».
«Тоненькая тетрадка» всего в семьдесят границ машинописного текста... Но страницы ее не поблекли и сегодня. Пьесу Симонова ставят и будут ставить, не просто бережно сохраняя память о том, чем она была для советских людей в начале Великой Отечественной войны. Ее ставят и будут ставить, потому что пьеса эта не утратила своей художественной ценности, и поныне она звучит как торжественный гимн доблести и мужеству, отваге в бою и любви, любви на войне, среди грохота, пепла и смертельной опасности, любви, подобной песне, пропетой негромким, полным глубокого раздумья голосом...
Именно так звучит музыкальный лейтмотив (песня И.Катаева на слова М.Анчарова в исполнении артиста В.Никулина «Ты припомни, Россия...») спектакля «Русские люди» в Малом театре, поставленного в мае 1975 года выдающимся советским режиссером народным артистом СССР, лауреатом Государственной премии Борисом Равенских, — сдержанно, мужественно и лирично.
Равенских — режиссер масштабных театральных форм, автор спектаклей высокого патетического звучания, своеобразный интерпретатор классической драматургии, ученик Вс.Э.Мейерхольда. Среди его лучших работ — «Власть тьмы» по драме Л.Толстого, «Метель» Л.Леонова, инсценировка по роману Н.Островского «Как закалялась сталь» (сценическая композиция «Драматическая песня»).
Присутствуя на репетициях Б.Равенских, автор согласился с трактовкой своей пьесы, казалось бы, во многом отходившей от принципов «негромкости», сформулированных им самим еще в 1942 году. Спектакль, яркий, пронизанный патетической музыкой Чайковского и Рахманинова, приобретший едва ли не симфоническое звучание, строится на контрастах обыденности и пафоса. Каждая роль стала как бы увеличенным портретом симоновского героя — человека на войне. «Крупным планом» показывает спектакль и героизм, и трусость, и национальный масштаб истинно русских характеров, и мелкотравчатое малодушие потерявшихся в момент решающего выбора людишек. Садистское фиглярство Розенберга — и страшную, крысиную его в корчах смерть. Мучительные раздумья и крепчайшую веру Сафонова. Девичью нежность и беззащитность Вали — и ее же солдатскую неустрашимость перед лицом гибели. Старуху Марфу Петровну, с брезгливым презрением плюющую врагу в лицо, — и иконописную строгость красавицы Марии Николаевны, ни на секунду не теряющей самообладания перед упоенно лицедействующим фашистом...
В дни 30-летия великой Победы впервые прозвучал на сцене Малого театра этот сценический гимн мужеству народа в борьбе с фашизмом. Спектакль не сходит со сцены и сегодня, захватывая души зрителей, пробуждая память, тревожа совесть, вызывая восторг и преклонение перед подвигом народа в Великой Отечественной войне.
«День раненого бойца»
…Наш подшефный госпиталь в Челябинске был значительно меньше московского. Это был не эвакогоспиталь, а стационар – раненые пребывали в нем вплоть до выздоровления. Многие лежали по нескольку месяцев. Мы распределили между собой палаты, установили уровень культуры бойцов, степень их образования, учли их желания по изучению произведений того или иного писателя…
Группа бойцов выразила желание заниматься математикой, историей, географией. Наши артисты с энтузиазмов взялись и за это…
В госпитале была одна палата, пользовавшаяся нашей особой заботой и вниманием. Это была единственная женская палата. Над этой палатой шествовала Е.М. Шатрова, своими чудесными душевными качествами – лаской, теплотой, заботливостью – ободряющая приунывших женщин.
Мы разбились на маленькие бригады и взяли ещё двенадцать госпиталей. Всюду заиграли драмкружки, запели хоры. Тяжелораненых через день посещал кто-либо из наших артистов, выполняя все их заявки.
Два раза в неделю в каждой палате устраивались маленькие концерты по четыре-пять номеров. Выступала почти вся труппа во главе с Е.Д. Турчаниновой, В.Н. Пашенной, Е.Н. Гоголевой, Е.М. Шатровой, Д.В. Зеркаловой, С.Н. Фадеевой, К.А. Зубовым, М.Ф. Лениным, С.Б. Межинским, М.И. Царевым, Н.А. Анненковым, В.А. Владиславским, Н.А. Светловидовым, И.В. Ильинским. Все выступали по пять-шесть раз в вечер, чтобы ни в одной палате не было обиды.
А в нижнем коридоре, заменявшем зал, собирались «ходячие» раненые, для которых давался спектакль или концерт…
Ксения Тарасова взялась за розыски семьи старшего политрука Хасан. В промежутках между её чтением он ей рассказал свою историю.
В ночь на 22 июня немцы бомбили Брест-Литовск. И когда на рассвете Хасан проходил со своим полком мимо дома, где жила его семья, он увидел только дымящиеся развалины. Яростно воевал он, мстя за убитых жену и ребёнка… Однажды кто-то из товарищей сообщил ему, что его жену с ребёнком на руках видели среди беженцев в смоленских лесах. С тех пор Хасан не знал покоя, думая о семье. Хлопоты К.И. Тарасовой подвигались туго. Но однажды, в начале сентября Ксения Ивановна вихрем ворвалась в театр крича: «Нашла, нашла!» Кто-то подсказал ей порыться в запросах, которые поступают от жён, разыскивающих своих мужей. Там она нашла письмо Этери Хасан, находящейся на Урале… Мы немедленно молнировали ей. К сожалению, в госпиталь в день получения ответа поехать не удалось: беспрерывно объявлялась тревога. Мы позвонили комиссару по телефону, прося сообщить Хасану радостную весть.
– Знаете, что такое счастье? – спросил нас по телефону вечером того же дня комиссар. – Если хотите узнать, посмотрите сейчас на старшего политрука Хасана. Эх, товарищи артистки, – пробасил он после паузы, – виноват я перед вами, не хотел вас пускать в палаты. К чему, думаю, какая от них польза? Придут, сморщатся от вида кровавой повязки, спросят, страшно ли на войне, громко ли палят пушки, вздрогнут от страха, помашут ручкой и уйдут. Почему я так думал, просто ума не приложу. Непростительная ошибка. Вы люди с большим сердцем, с редкой чуткостью, с замечательным умением ободрить, успокоить. Я уже не говорю о вашем профессиональном мастерстве, которое доставляет такое наслаждение раненым…
Новой формой работы в Москве для нас был «День раненого бойца». В выходной день Малого театра примерно от восьмидесяти до ста человек артистов вместе с представителями наших мастерских (швейной, слесарной, электрочасти) в десять часов утра выезжали в какой-нибудь госпиталь. Швейники чинили бельё госпиталя, электрики ремонтировали оборудование, радисты радиофицировали госпиталь, а актёры обслуживали все палаты и давали по коридорам концерты.
Кончилась война. Но в госпиталях лежали люди, раны которых ещё не зажили. Мы не прекращали наши посещения до полного излечения тех, крови и жизни которых мы обязаны нашей победой, нашей мирной созидательной жизнью.
Н.О. ГРИГОРОВСКАЯ, заслуженная артистка МАССР
***
…В последних числах октября начальник Дома Красной Армии собрал нас … и объявил приказ Политуправления Сталинградского фронта о направлении нашей бригады в части, расположенные в степях…
Дорога пролегала по берегу Волги вниз. На третьи сутки подъехали к перевозу и стали ждать своей очереди на паром, чтобы переправиться на тот берег, в село Никольское…
…Все время смотрим за «воздухом». Укрыться негде – кругом пески. Тут мы впервые научились маскироваться и потом часто применяли этот способ: когда появлялся «фока» (так бойцы называли немецкие самолеты «Фоке-Вульф»), то надо было ложиться на спину на землю прикрываться охапкой сухого тростника, который был заранее роздан каждому из нас. Я не имела достаточно мужества лечь на спину и смотреть таким образом опасности в глаза, а ложилась носом в землю, за что и получала неоднократные выговоры от нашего комиссара.
Наконец и до нас дошла очередь переправляться. Тут я каким-то образом отделилась от бригады и, не попав на паром со всеми вместе, осталась ждать следующей переправы. Началась бомбежка. В панике я зарылась в стог покрытой инеем соломы. Во все время налета я дрожала от… холода…
Наконец и я переправилась через Волгу и очутилась на причале в селе Никольском.
Как мне обрадовались товарищи!.. Они уже все успели побывать в бане. Сусанна Звягина повела и меня. Баня военная, в землянке. Я осталась одна.
Вдруг слышу, творится что-то невероятное. Землянка содрогнулась, перекосилась. Думаю – нет, выходить не буду. Когда все успокоилось, Звягина стучится ко мне в дверь.
– Отворите!
Отворяю.
– Ну, вы живы?
– Жива, – говорю, – а что у вас там?
– На улице несколько домов – как не бывало.
– А наши?
Она смеется.
Как начался налет, некоторые из наших так напугались, что не знали, куда спрятаться, и залезли в печку. Вылезли оттуда, как черти черные. Прямо хоть опять в баню!..
В.А. ОБУХОВА, народная артистка РСФСР
***
…Обычно наш зритель стоял либо в окопах, либо во дворе какой-нибудь избы, плотно прижавшись к забору или стене. Это делалось для того, чтобы с «воздуха» не было видно скопления людей…
Встаем очень рано, в шесть часов утра. Сегодня не умываемся, воды здесь нет…
…Едем к передовой. Едем без дороги, просто по степи. Стоп!.. дальше машине ехать нельзя. Команда – выходить, и по одному, цепочкой, через интервалы, мы, пригнувшись, бежим с километр к окопам. Окопы. Бойцы стоят в них во весь рост, видно только полголовы из-под земли. Сбоку по обеим сторонам окопов стога соломы, на них полулежат командиры, замаскированные выжженным тростником в цвет песка. Нас уже ждут…
Сбоку, около стога, вход в блиндаж, куда спускаются актеры. Оттуда выход на «сцену». «Сцена» – это естественная площадка перед окопами. За окопами, прямо перед глазами выступающих артистов, через небольшое озеро – деревня. Там расположены вражеские части…
Концерт идет хорошо… Вдруг залп, свист и разрыв в ста метрах от нас. Мне подают знак кончать… Разрыв уже ближе… и опять, по приказу, цепочкой, пригнувшись, бегом вслед за комиссаром, направляемся к артиллеристам. Они уже пришли за нами к машине и ждут. Вдруг третий залп – разрыв совсем рядом. Нас обдает песком. Приказ: «Ложись!» Я ложусь не сразу – растерялась, да и платье жаль – длинное, вечернее, нарядное. Окрик комиссара: «Товарищ Обухова, слушаться команды!» Ложусь…
Наконец наступает тишина, и мы направляемся к артиллеристам. Концерт несколько раз прерывается появлением «фоки». Окрик: «Воздух!» Разбегаясь, бойцы кричат мне вслед: «Товарищ Обухова, не забудьте, на чем остановили концерт!»
В.А. ОБУХОВА, народная артистка РСФСР
***
…Первое морское «крещение»… Пока мы были на берегу, шумные всхлипы волн нас не пугали, хотя с каждой минутой всхлипы эти становились все басовитей, и волны уже не «грызли» берег, а начинали обрушиваться на него с непонятной злобой. Но когда мы с помощью матросов начали перебираться на торпедный катер, море из непонятной стихии превратилось сразу в яростного врага. Трап уходил из-под ног, не было сил удержать равновесие… Я судорожно ухватилась за рукав помогавшего мне матроса, и он, буквально, втащил меня на палубу. Потом стало еще хуже. Волны с десятиэтажный дом (а может быть, это страх прибавил им «рост») малахитовой скалой вдруг вырастали у самого борта… Я в ужасе зажмуривала глаза, чтобы не видеть, как эта скала раздавит сейчас катер и нас вместе с ним. Но катер, словно резиновый мячик, подскакивал на самый гребень водяной скалы, и тут же снова скатывался в зеленую пропасть. В кубрике, куда мы перебрались, чтобы не видеть адского разгула стихии, спокойнее не было. Нас швыряло из стороны в сторону, подбрасывало к потолку… и больно шлепало на скамейки. Матросы то и дело заглядывали к нам и «утешали»:
– Шторм, это ерунда. Подумаешь, 7 баллов! На мину бы не нарваться, идем-то через минное поле.
Через час шторм так нас измотал, что чувство опасности притупилось, и мы почти не прореагировали на встревоженный возглас матроса:
– С правого борта мина!
Катер дернулся и… замер. Я вяло подумала: «Вот сейчас… и все…»
На страх сил уже не было. Но катер вдруг снова ожил, – вероятно, опасность миновала…
Наконец, под ногами твердая земля (как на нее попала – не помню, наверное, меня вынесли). У нас был такой жалкий вид, что нам предложили отдохнуть с «дороги». Но, нет! Мы видели, что нас ждут, ждут моряки, которые накануне на таких вот торпедных катерах потопили 14 вражеских кораблей!..
Мы привели себя кое-как в порядок и на импровизированную сцену! Играть! Работать! Ах, как аплодировали моряки! Я вглядывалась в их лица, видела, как искренне они переживали все перипетии спектакля «Не в свои сани не садись», и поняла, что мы, конечно, не зря мучились…
В.В. ТЁМКИНА, актриса,
заслуженный работник культуры РСФСР
[GALLERY:416]
6 декабря исполнилось 115 лет со дня рождения народной артистки России Софии Николаевны Фадеевой (1901–1989).
ФАДЕЕВА СОФИЯ НИКОЛАЕВНА (1901–1989), русская актриса. Народная артистка РСФСР (1949), лауреат Государственных премий СССР (1950) и РСФСР (1984). Родилась 23 ноября (6 декабря) 1901. Окончила театральное училище при Малом театре (1924), в труппе театра играла уже с 1920, выступала в спектаклях вместе с О.Садовской, М.Ермоловой. Острохарактерная актриса, воплощала как комедийные, так и драм, образы, отмеченные внешней выразительностью, яркостью речевой характеристики, озорством и лукавством. В зрелые годы мягкая, «домашняя» манера игры Ф. неизменно создавала на сцене тёплую, уютную атмосферу. Среди ролей: Марья Антоновна («Ревизор» Н. В. Гоголя), Юлинька («Доходное место» А. Н. Островского), Гермия («Сон в летнюю ночь» У. Шекспира), Софья, Лиза, Хлёстова и Графиня-бабушка («Горе от ума» A. С. Грибоедова), Белопольская («Смена героев» Б. С. Ромашова), Клеопатра («Враги» М. Горького), Глафира и Анфуса («Волки и овцы» Островского), Ксения («Волк» Л. М. Леонова), Коринкина («Без вины виноватые» Островского), Катерина («В степях Украины» и «Партизаны в степях Украины» А. Е. Корнейчука), Ольга («Нашествие» Леонова), Огудалова («Бесприданница» Островского), Ага Щука («Калиновая роща» Корнейчука), Прасковья Шаробай («Деньги» Софронова), мадам Буткевич («Незабываемый 1919-й» B. В. Вишневского; Гос. пр. СССР, 1950), Обноскина («Село Степанчиково и его обитатели» по Ф. М. Достоевскому), Марья («Любовь Яровая» К. А. Тренёва), мисс Кроули («Ярмарка тщеславия» по У. Теккерею), Фелицата («Правда — хорошо, а счастье лучше» Островского), Арина Власьевна Базарова («Отцы и дети» по И. С. Тургеневу), Чугунова («Достигаев и другие» Горького), Варвара («Вечный источник» Д.Зорина), мисс Кроули («Ярмарка тщеславия» по Теккерею), Улита («Лес» Островского), Марфа Петровна («Русские люди» К. М. Симонова), Отавиха («Беседы при ясной луне» по В. М. Шукшину), Раиса Михайловна Рамзина («Выбор» по Ю. В. Бондареву; Гос. пр. РСФСР, 1984), Глумова («На всякого мудреца довольно простоты» Островского). Через всю творческую жизнь актрисы прошел спектакль «Горе от ума» А.Грибоедова, она последовательно сыграла Софью (1929), Лизу (1938), Хлестову (1962) и Графиню-бабушку (1973). Умерла Фадеева в Москве 20 октября 1989.
[GALLERY:287]
А.С.Грибоедов
«ГОРЕ ОТ УМА»
Комедия в четырех действиях
ЗАПИСЬ 1945 ГОДА (радиокомпозиция спектакля)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ:
Павел Афанасьевич Фамусов — Пров Садовский
Софья Павловна, его дочь — Ирина Ликсо
Лиза, служанка — Софья Фадеева
Молчалин — Михаил Садовский
Чацкий — Михаил Царёв
Скалозуб, подковник — Николай Соловьёв
Наталья Дмитриевна Горич — Елена Шатрова
Платон Михайлович Горич, её муж — Николай Рыжов
Князь Тугоуховский — Виктор Красавин
Княжна Тугоуховская — Евдокия Турчанинова
Графиня бабушка Хрюмина — Варвара Рыжова
Графиня внучка Хрюмина — Нина Григоровская
Старуха Хлёстова, свояченица Фамусова — Александра Яблочкина
Загорецкий — Владимир Владиславский
Репетилов — Николай Светловидов
в других ролях и эпизодах — артисты Малого театра.
Пояснительный текст — Анатолий Дорменко.
ЗАПИСЬ 1952 ГОДА
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ:
Павел Фамусов — Константин Зубов
Софья Павловна, его дочь — Ирина Ликсо
Лиза, служанка — Ольга Хорькова
Молчалин — Михаил Садовский
Чацкий — Михаил Царёв
Скалозуб, подковник — Владимир Савельев
Наталья Дмитриевна Горич — Татьяна Еремеева
Платон Михайлович Горич, её муж — Николай Рыжов
Князь Тугоуховский — Петр Старковский
Княжна Тугоуховская — Евдокия Турчанинова
Графиня бабушка Хрюмина — Варвара Рыжова
Графиня внучка Хрюмина — Нина Стоянова
Старуха Хлёстова, свояченица Фамусова — Александра Яблочкина
Загорецкий — Игорь Ильинский
Репетилов — Николай Светловидов
Г.Н. — Александр Коротков
Г.Д. – Леонид Титов
в других ролях и эпизодах — артисты Малого театра.
Пояснительный текст — Евгений Велихов
Постановка П. М. Садовского
Режиссеры И. Я. Судаков и С. П. Алексеев
Художник Е. Е. Лансере
Музыкальное оформление П.А. Ипполитова
Премьера – 17 ноября 1938 года.
«Звуковой архив Малого театра»
«ЯРМАРКА ТЩЕСЛАВИЯ» У.ТЕККЕРЕЯ
Сегодня мы предлагаем посетителям сайта познакомиться с уникальной записью легендарного спектакля Малого театра по роману У.Теккерея «Ярмарка тщеславия». Одну из своих лучших ролей — Бекки Шарп – в нем сыграла Татьяна Александровна Еремеева. Ее партнершей была не менее легендарная Александра Алексанровна Яблочкина, которой тогда исполнилось 95 лет. Сегодня такой же юбилей отмечает сама Татьяна Еремеева. И как полвека назад, сегодняшний зритель имеет возможность прикоснуться к чуду – не только слушать записи актрисы, но и аплодировать ее блистательной игре в зале Малого театра…
«ЯРМАРКА ТЩЕСЛАВИЯ»
Инсценировка в 3 д. И. В. Ильинского по У. Теккерею
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ
Ребекка Шарп (Бекки) — Т. Еремеева
Кукольник — Е. Велихов
М-р Джон Седли — П. Старковский
Эмилия Седли, их дочь — О. Хорькова
Миссис Седли — А. Сальникова
Джозеф Седли (Джоз), их сын — Н. Рыжов
Джордж Осборн (капитан) — Н. Афанасьев
Вильям Доббин (капитан) — Д. Павлов
Сэр Питт Кроули (баронет) — В.Шарлахов
Родон Кроули, его сын — Б. Телегин
Мисс Кроули, сестра сэра Питта — А. Яблочкина
Милорд Стайн — С. Межинский
О’Дауд, полковник — Т. Ванюков
Пеги О’Дауд, его жена — С. Фадеева
Генерал Тафто — Н. Подгорный
Пинер, экономка — К. Тарасова
Бригс, компаньонка мисс Кроули — В. Обухова
Феркин, горничная мисс Кроули — Е. Кузнецова
Тинкер, экономка сэра Питта — Т. Панкова
Исидор, cлуга Джоза — А. Торопов
Фиффин, горничная Бекки — В. Архангельская
Джорджи, сын Эмилии — Т. Некрасова
Чопер, поверенный в делах сэра — С. Конов
Лоренс — П. Садовский
Шериф — В. Котельников
Постановка И. В. Ильинского и В. И. Цыганкова.
Режиссер Т. А. Еремеева.
Художник В. Ф. Рындин.
Композитор Н. И. Пейко.
Балетмейстер Е. Д. Васильева.
Премьера — 27 декабря 1958 года
Запись 1960 года.
Из книги Ю.А.Дмитирева «Академический Малый театр. 1941-1995»
Постановка инсценированного романа Вильяма Теккерея «Ярмарка тщеславия» представляла интерес с нескольких сторон. Во-первых, никогда этот сатирический роман не инсценировался и не ставился на русской сцене. Во-вторых, именно с этой постановки начал режиссерскую деятельность И.Ильинский. (Спектакль он ставил вместе с многоопытным В.Цыганковым, но ведущее начало оставалось за ним.) Оформлял спектакль В.Ф.Рындин, музыку написал Н.Пейко. Следует сказать, что спектакль имел очень большой успех. Впервые сыгранный 27 декабря 1958 года, он в 1974 году исполнялся в пятисотый раз.
Ильинский говорил, что он считает для себя главным событием 1958 года постановку «Ярмарки тщеславия».
Малый театр впервые обратился к В.Рындину с просьбой оформить спектакль. В этой связи художник писал: «Вообще должен сказать, что, в отличие от МХАТ последних лет, Малый театр, более древний, ищет новых путей, новых средств театральной выразительности» (Штейн А.Л. Ожившие образы. — «Театр», 1956, № 6, с. 82. -Рындин В. Художник и театр. М., ВТО, 1966, с. 41.).
Художник добивался, чтобы оформление соответствовало сути характеров действующих лиц. Мебель должна была определять существо ее хозяев. В семье Седли она проста и говорит в то же время о достатке. Светлые коричневые, желтые, зеленые тона удостоверяют, что здесь все спокойно. Когда же в семью Седли приходила бедность, зрители видели комнату Эмилии по-прежнему приветливой, но уже оклеенной дешевыми выцветшими обоями. И мебель теперь обита стареньким ситцем.
Е.Д.Турчанинова так оценивала поставленный спектакль: «В отборе материала для своего замысла И.В.Ильинский -мне думается — пошел по правильному пути. Он задался целью проследить за судьбами двух героинь романа — Эмилии и Бекки. Считал, что в их жизненных устремлениях наиболее выпукло вырисовывается облик английского общества того времени. В инсценировку были включены основные события произведения, в которых участвуют обе женщины, что и позволяет зрителям следить за их поведением, вникать в их поступки. Из остальных персонажей романа в инсценировку вошли главным образом те, в общении с которыми полнее раскрываются образы Эмилии и Бекки.
Для раскрытия образа Бекки ему удалось привлечь довольно значительную часть имеющегося в романе материала, вполне достаточного для создания яркого сценического образа авантюристки.
Инсценировка в целом несомненно удалась автору. Она верно передает основную ценность романа, его сатирическую направленность.
Успеху способствовало чрезвычайно яркое и своеобразное оформление художника, заслуженного деятеля искусств В.Ф.Рындина. Представление начинается показом действующих лиц, проплывающих на сцене на красочной карусели в характерных позах, в определенных взаимоотношениях. Это заостряет внимание к предстоящему спектаклю, возбуждает интерес к нему, помогает зрителю глубже вникнуть в сущность сценического действия. Заканчивается спектакль той же каруселью, но с показом героев инсценировки уже в иных позах, взаимоотношениях, которые произошли в их жизни» (ЦГАЛИ, ф. 892, оп. 2, ед. хр. 53, л. 3—5.).
При первом знакомстве с Бекки Шарп мы узнавали, что она компаньонка в доме Седли, и ее комната не имела, так сказать, своего лица. Но вот Бекки приобретала самостоятельность. Теперь ее будуар роскошен и безвкусен, в нем масса дешевой мишуры. А когда Бекки впадала в нищету, на сцене представала обшарпанная уныло-серая комната.
Особенно отметим, что в этой пьесе свою последнюю роль сыграла А.А.Яблочкина. Она ее исполнила в 95-летнем возрасте. Яблочкина играла мисс Кроули, и ее вывозили в кресле, с которого только в финале она вставала. «Но сколько темперамента было в заключительной реплике: «Тайная страсть -это восхитительно!» Какое озорство горело в ее глазах. Можно было только восхищаться мастерством, с которым показывалась внутренняя, пронизанная острым умом жизнь этой философствующей ханжи, с несравненной культурой ее речи... Она не боялась отдаться роли со всем темпераментом, сколько в ней было силы» (Еремеева Т. Творческий подвиг актрисы. — «Веч. Москва», 1980, 2 июля).
Напомню, что спектакль по роману Теккерея был задуман как представление грандиозного кукольного театра. В романе фактически нет главного героя, как и нет единого сюжета.
Уже занавес, исполненный Рындиным, вводил зрителей в действие. На нем изображались сидящие в колясках дамы и тут же выступающий на площади канатоходец; дома простолюдинов, построенные вдоль тихих проселочных дорог.
А когда занавес поднимался, на сцене вращалась карусель, среди катающихся находились будущие герои постановки. Кукольник — он одет в черный сюртук моралиста и разноцветный плащ ярмарочного паяца — начинал комментировать спектакль, делая это одновременно холодно и насмешливо. «Зрители ощущали силу теккереевской иронии, более обидной, нежели самые пламенные обличения» (Емельянов Б. Автор спектакля — Игорь Ильинский. — «Театр». 1959, № 6, с. 106).
Далее перед зрителем представал дом богатого биржевика Седли. Сюда на каникулы, вместе со своей подругой Бекки Шарп (Т.Еремеева) приезжает дочь хозяина Эмилия (О.Хорькова).
Эмилия чувствительна, и кажется, что она сошла с какой-то пасторали, а даже при беглом взгляде на Бекки становилось очевидно, что эта девица далеко пойдет.
...Особняк баронета Питта Кроули, члена парламента, известного скупердяя. Комнаты в этом доме завешаны тряпьем. Бекки делает все, чтобы понравиться баронету, и тот, торопясь на похороны своей второй жены, делает ей предложение. Но тут выясняется, что Бекки замужем за его сыном Родоном, драгунским капитаном. От удивления, от сознания, что сын женился на бесприданнице, баронет садился на пол, задевая при этом задним местом клавесин. Такой прием имел явно выраженный буффонный характер.
В романе Теккерея действующие лица — марионетки. Ильинский отвел куклам место только в прологе и эпилоге, сосредоточив внимание на живых характерах.
В романе представлена Англия первой трети XIX века со всех ее сторон. Здесь и патриархальное обиталище Седли, и мрачное логовище скупца баронета Питта, шикарная гостиница в Брюсселе, в которой живут английские офицеры, богатый холл Родона Кроули, чье благополучие аиждется на карточной игре и долгах. Убогая, но опрятная комната обнищавшей Эмилии и конура под лестницей Бекки, у которой остались только всклокоченная постель да пустые бутылки.
Бекки, какой ее показывала артистка Еремеева, — умна, расчетлива, цинична, по-своему талантлива. Она представала перед зрителем в разные периоды своей жизни — и скромницей, входящей с потупленным взором в дом подруги, и гарнизонной львицей, мечущейся между генералами и полковниками, и стяжательницей, торгующей своей тридцатилетней красотой, и потрепанной, вульгарной кафешантанной певицей. И всякая трансформация оказывалась оправданной. Критик писал, что «работа Т.Еремеевой заслуживает самых высоких похвал» (Емелъянов Б. Автор спектакля — Игорь Ильинский, с. 110). Ее Бекки пока робкая притворщица, в скромном платье, она пробует свои силы, хочет разжалобить, часто прибегает к слезам. Но весело хохочет в связи со своей первой победой. В Брюсселе, будучи замужем за Родоном, она упоена светскими успехами, уверена в себе и в своем будущем. И, наконец, Бекки в убогой комнате, неряшлива, с хрипловатым голосом, развязными манерами. И вместе с тем к ней пришла какая-то умудренность.
Создавая реалистические портреты, Ильинский-режиссер вместе с тем искал острые детали. Так, пятеро офицеров, один за другим, выскакивали из дома лорда Стайна, чтобы прокричать: «Карету миссис Кроули!» Горничная Фусрфин — воздушное создание, вся из кружев и наколок, прятала, как уличная девка, деньги в чулок. Изящная и обаятельная Бекки Шарп считала купюры, полученные от лорда Стайна, делая это жадно, сосредоточенно, самозабвенно.
Режиссер стремился к контрастам во всем, в том числе в обрисовке характеров действующих лиц. Чувствительная Эмилия и рядом с ней предельно земной старый скупец баронет Питт (В.Шарлахов). И тут же пародия на человека ханжа -приживалка в исполнении В.Обуховой.
Среди лучших исполнителей спектакля назовем С.Межин-ского, игравшего одного из покровителей Бекки в Лондоне лорда Стайна. Это был коренастый, несмотря на годы, моложавый, властный человек. По его убеждению, любая подлость, им совершенная, становилась джентльменским поступком. Так, он величественно соблазнял чужую жену, одновременно отправляя ее мужа в долговую тюрьму. Лорд Стайн преисполнен достоинства даже в то время, когда его бьют. «Руки прочь!
восклицал он. — Дорогу, именем короля!» Застигнутый в квартире Бекки, избитый, с разорванным воротничком, полузадохнувшийся, он вовсе не чувствовал себя оскорбленным. Его оскорбить нельзя, ведь он — пэр Англии. Но теперь Родону несдобровать. Стайн всегда убежден в своей правоте, и артист отлично доносил это его сознание.
Кончался спектакль, и Кукольник (Е.Велихов) произносил: «Vanitas vanitum» («Суета сует»). Кто счастлив на ярмарке тщеславия? Кто получит то, чего жаждет его сердце? А получив, не возжелает большего? Давайте, дети, сложим кукол и закроем ящик, ибо наше представление окончилось».
«Звуковой архив Малого театра»
А.Н.Островский
«ПРАВДА – ХОРОШО, А СЧАСТЬЕ ЛУЧШЕ»
Комедия в четырех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ:
Мавра Тарасовна Барабошева, богатая купчиха – Наталья Белевцева
Аммос Панфилович Барабошев, ее сын – Николай Рыжов
Поликсена Аммосовна, его дочь – Светлана Жгун
Никандр Мухояров, приказчик – Владимир Колосов
Пелагея Григорьевна Зыбкина, вдова – Варвара Обухова
Платон Зыбкин, ее сын – Валерий Бабятинский
Филицата, нянька Поликсены – Софья Фаддеева
Глеб Меркулыч, садовник – Петр Константинов
Сила Ерофеич Грознов, отставной унтер-офицер – Борис Бабочкин
Постановка — Б.А. Бабочкина
Режиссеры — Д.Г. Кознов и Н.И. Рыжов
Художник — Т.Г. Ливанова
Композитор — Г.С. Фрид (Рига)
Премьера – 14 августа 1965 года.
Из книги Ю.А.Дмитриева «Академический Малый театр. 1944 – 1995»
Комедию «Правда — хорошо, а счастье лучше» поставил Б.А.Бабочкин; оформляла Т.Г.Ливанова, музыку к спектаклю написал Г.С.Фрид. Премьера сосгоялась 14 августа 1965 года в Риге. В 1973 году по этому спектаклю был сделан телефильм.
Репетируя спектакль, режиссер утверждал, что он вовсе не собирается зачеркивать традиции Малого театра, а наоборот, хочет их довести до предельной яркости: «Сделать манеру игры Малого театра самым существенным ядром в стилистике спектакля, отнестись без всякого снисхождения к действительному, реальному содержанию этой самой безнравственной пьесы Островского, в которой счастье двух влюбленных до страсти, до одурения молодых людей неожиданно устраивает старый отставной альфонс, бывший любовник бабушки Барабошевой» (Бабочкин Б. Парадоксы одного диалога. — «Театр», 1966, № 1, с. 50).
Декорации были выполнены в стиле лубка. На листах фанеры художник нарисовал черной и зеленой краской деревья, усыпанные розовыми яблоками. Тут же находилась садовая беседка с пузатыми колоннами, украшенными золотыми купидонами. На желтом яичном небе висели на проволоке облака. Садовые дорожки вели одна направо, другая налево, третья проходила прямо. Как это полагаясь в старинном театре, в начале действия и в антрактах оркестр играл душещипательные романсы, но в современной аранжировке.
И на этом фоне Барабошев разгуливал то в ярких, пестрых жилетах, то в розовом халате, то в утрированно модном, почти клоунском сюртуке. И наоборот, в доме Зыбкиньгх бедность подчеркивалась бытовыми деталями. Здесь условность оформления отсутствовала.
Вместе с тем Бабочкин добивался жизненной логики при построении образов, соединяя ее лукавым, озорным тоном при изображении тех или других персонажей. Одна из участниц спектакля Н.Белевцева так об этом рассказывала: «Спектакль был поставлен с иронией и так же нарочито по-театральному оформлен.
Шел спектакль под джазовую музыку, моя Барабошева при виде Грознова падала в обморок под стук барабана» (Белевцева Н. Глазами актрисы, с. 287).
Известно, что в этой пьесе все кончается хорошо, и бедный, но честный приказчик Платон Зыбкин женится по любви на хозяйской дочери Поликсене. На протяжении всей пьесы Платон борется за правду, за свою честь, но в результате едва не попадает в долговую тюрьму (в яму). А то, что все благополучно кончается, так это ему просто повезло.
Платон у В.Бабятинского в собственных глазах представлялся героем, окружающие же на него смотрели как на чудака. Даже родная мать так его характеризовала: «Все он как младенец». Его симпатия Поликсена (С.Н.Жгун) — дочь богатых родителей, воспитана взаперти. Девица она вздорная, избалованная, капризная. Она будто сошла с картины Боклевского или Кустодиева. Все должно быть по ней. Платон перед ней внешне пасовал. И влюбилась она в него только потому, что кругом больше кавалеров не было. Счастливый случай позволил им соединиться, а то бы мыкался Платон со своей правдой до конца дней. Да и сейчас еще неизвестно, как его жизнь сложится.
Н.Рыжов в роли Барабошева воплощал легкомыслие. Пританцовывая, появлялся он на сцене и так и жил, прикидываясь иногда почтительным сыном, иногда заботливым отцом, иногда деловым коммерсантом. Но это все только игра. По-настоящему Барабошева интересовали только кутежи.
Что же касается Мавры Тарасовны Барабошевой, то прекрасную характеристику этого образа, каким он представал на сцене, давала сама исполнительница: «В последнем акте Барабошева является преображенной, доброй, согласной на то, что ее внучка отдаст руку и сердце Платону. Надо было и в этом новом ее качестве быть естественной и сделать понятным, что, хотя она до сих пор была самодуркой, доброта в ней органична, доброе начало, замаскированное, скрытое, жило в ней всегда» (Белевцева Н. Глазами актрисы, с. 287).
Грознов у Бабочкина казался вполне довольным своей жизнью, главное тем, что скопил правдами и неправдами некий капитал и теперь ни от кого не зависит. Но никакой доброты у него не было, и если он делал добро, то не ради добра, а чтобы таким образом еще раз покуражиться над Маврой Тарасовной.
А вот нянька Фелицата у С.Фадеевой соединяла народную мудрость с лукавством и добротой, волю с чуткостью и терпением. И все с пониманием молодых сердец.
Но совершенно очевидно, что в целом режиссер уводил пьесу в сторону от комедии сатирической, превращал ее в комедию лирическую, хотя и использовал гротесковые и даже буффонные приемы.
К.Симонов
«РУССКИЕ ЛЮДИ»
Спектакль Государственного академического Малого театра СССР
Постановка Бориса Равенских
Иван Никитич Сафонов — Юрий Каюров
Марфа Петровна, его мать — Софья Фадеева
Валя Анощенко — Наталья Титаева
Александр Васильевич Васин — Николай Анненков
Иван Иванович Глоба — Роман Филиппов
Панин — Алексей Локтев
Ильин — Александр Потапов
Шура — Надежда Корункова
Харитонов — Дмитрий Павлов
Мария Николаевна, его жена — Галина Кирюшина
Козловский — Георгий Оболенский
Лейтенант — Виталий Игаров
Старик — Иван Любезнов
Семенов — Ярослав Барышев
Розенберг — Алексей Эйбоженко
Вернер — Валерий Носик
Краузе — Виталий Коняев
Раненый — Александр Овчинников
Морозов – Владимир Сафронов
От автора — Евгений Самойлов
Запись 1976 года.
М.Бабаева
«О пьесе Н.Симонова и спектакле Малого театра»
«Между 1940 и 1952 годами я написал девять пьес — лучшей из них считаю «Русские люди», — рассказывал в своей автобиографии Константин Симонов.
Эта пьеса — не только лучшее драматургическое произведение писателя. Она вошла в число трех наиболее значительных пьес о Великой Отечественной войне и встала рядом с такими значительными произведениями, как «Фронт» А.Корнейчука и «Нашествие» Л.Леонова. Созданные в 1942 году и поставленные всеми театрами нашей страны, они воевали в общем строю. Их оружием была правда, суровая и мужественная. Она волновала людей, звала на подвиг.
И сегодня, по прошествии десятилетий, возвышенная простота «Русских людей» волнует и трогает сердца не меньше, чем в то тяжелое, горестное время, когда смерть была обыденностью, когда весь народ переживал величайший подъем духовных и физических сил в беспримерной в истории человечества схватке с фашизмом.
О них, о русских людях, несмотря на все испытания — горечь отступления, гибель друзей и близких, — сохранивших волю к победе, несгибаемость духовной мощи рассказал в своей пьесе молодой Симонов.
Как и пьесу А. Корнейчука, симоновскую пьесу — от первого слова до последнего — печатали на страницах «Правды» рядом со сводками Совинформбюро. «Русских людей» читали все и везде — в тылу, после изнурительного рабочего дня, и на фронте, в коротких передышках между боями. «Хорошо помню, — вспоминал автор, — как в дни самых тяжелых неудач, мы, люди, которым надлежало через газету рассказывать народу о том, что происходит на фронте, искали и в большом количестве находили тех, рассказ о которых вселял веру в победу».
Первые наброски будущей пьесы, торопливо записываемые в свободные минуты полустершимся карандашом военного корреспондента, и стали началом этого рассказа о самых обыкновенных, встретившихся автору на нескончаемых военных дорогах людских судьбах. Из сплетения характеров, столкновения идей, жизненных фактов, истории любви и ненависти вырастает рассказанная простыми словами очевидца драматическая повесть о народном подвиге, названная двумя единственно верными, всеисчерпывающими словами — «Русские люди»... О подвиге армии, страны, народа, простых солдат, командиров, вчерашних студентов, людей всех профессий, вплоть до сугубо штатских, таких, например, как писатель Панин.
Панин — герой не главный, он один из многих. Одним из представителей этой «кабинетной» профессии, ставших военными корреспондентами, был и молодой поэт, очеркист и начинающий тогда драматург Константин Симонов. Двадцати с небольшим лет, только начав публиковаться и будучи по преимуществу лирическим поэтом, Симонов связал свою литературную и человеческую судьбу с армией. Он сам не раз называл армию своей «школой жизни».
Дни и ночи, месяцы и годы — Халхин-Гол, Монголия, война с белофиннами. С карандашом и блокнотом прошел молодой Симонов военными дорогами, сражаясь рядом с будущими героями своих романов, поэм, пьес и киносценариев. Все четыре года Великой Отечественной он был фронтовым журналистом, корреспондентом «Правды» и воинских газет. «Армия — это прежде всего люди, — говорил он,— это люди, которые первыми принимают на себя тяжелое бремя... в полном сознании того, что первая же минута войны может стать последней минутой их жизни».
«Русские люди» — первый его художественный отклик на события войны, рожденный нелегкими испытаниями, мыслями о том, как и что выявляет война в людях, в народе. Как очищает и высветляет она или, напротив, окончательно разрушает человеческие души.
Театральная судьба пьесы необыкновенна. Она была поставлена практически всеми театрами страны. Ряд спектаклей буквально потряс крупнейшими актерскими открытиями (Б.Добронравов — Сафонов и А.Грибов — Глоба во МХАТе, Д.Орлов — Глоба в Московском театре драмы и другие).
Достаточно необычен и приход молодого драматурга с новой своей пьесой в театр. Режиссер Н.Горчаков получил от автора будущей пьесы (которая предполагалась к постановке в Московском театре драмы) не полный текст, а лишь первый акт, и с ним, с этим первым действием, приступил к работе в единственном из театральных коллективов, еще не эвакуировавшемся из прифронтовой Москвы.
Не прекращались бомбежки, зрители, сидевшие в холодном зале в шинелях и полушубках, в любую минуту готовы были покинуть театр по сигналу боевой тревоги... И, наконец, репетиции новой пьесы по наброску, по четверти текста. Ведь, занеся этот текст в театр и торопливо условившись о следующем сроке, драматург должен был спешить, чтобы не пропустить уходившую ночью на фронт, в действующую армию, корреспондентскую машину. Ему предстояло дописывать пьесу в обстановке, весьма далекой от «кабинетной тиши», и пока полным ходом шли репетиции, пьеса эпизод за эпизодом публиковалась в «Правде» — и сразу же по всей стране появлялись спектакли... При всем различии индивидуальностей и режиссеры, и актеры были застрахованы от творческих ошибок основной особенностью симоновской пьесы — дыханием подлинности. В ней практически нет главных и неглавных персонажей. Предметом сценического рассказа стала душа народная.
О ней, об этой могучей силе народного патриотизма, несгибаемой воле к победе, о том, что не исключительностью отдельных людей, а единством всех в одной цели определяется течение событий, развитие сюжета, судьбы героев, различия характеров, и писал в 1942 году в своем специальном «письме в театр» автор К. Симонов: «Попробуйте представить себе, что вы — двадцать два человека, занятые в пьесе, — принуждены защищать от врага театральное здание, в котором вы репетируете... Когда человеку суждено драться, то даже невольно он станет именно на то место в обороне, к которому по своей природе он больше всего приспособлен и на котором он может оказать больше всего пользы».
В этом своем военном «письме в театр» драматург говорил о скромной роли своей пьесы относительно огромного эпоса, который еще будет рожден войной: «Это будет толстый том, в середину которого пьеса вплетена, как тоненькая тетрадка».
«Тоненькая тетрадка» всего в семьдесят границ машинописного текста... Но страницы ее не поблекли и сегодня. Пьесу Симонова ставят и будут ставить, не просто бережно сохраняя память о том, чем она была для советских людей в начале Великой Отечественной войны. Ее ставят и будут ставить, потому что пьеса эта не утратила своей художественной ценности, и поныне она звучит как торжественный гимн доблести и мужеству, отваге в бою и любви, любви на войне, среди грохота, пепла и смертельной опасности, любви, подобной песне, пропетой негромким, полным глубокого раздумья голосом...
Именно так звучит музыкальный лейтмотив (песня И.Катаева на слова М.Анчарова в исполнении артиста В.Никулина «Ты припомни, Россия...») спектакля «Русские люди» в Малом театре, поставленного в мае 1975 года выдающимся советским режиссером народным артистом СССР, лауреатом Государственной премии Борисом Равенских, — сдержанно, мужественно и лирично.
Равенских — режиссер масштабных театральных форм, автор спектаклей высокого патетического звучания, своеобразный интерпретатор классической драматургии, ученик Вс.Э.Мейерхольда. Среди его лучших работ — «Власть тьмы» по драме Л.Толстого, «Метель» Л.Леонова, инсценировка по роману Н.Островского «Как закалялась сталь» (сценическая композиция «Драматическая песня»).
Присутствуя на репетициях Б.Равенских, автор согласился с трактовкой своей пьесы, казалось бы, во многом отходившей от принципов «негромкости», сформулированных им самим еще в 1942 году. Спектакль, яркий, пронизанный патетической музыкой Чайковского и Рахманинова, приобретший едва ли не симфоническое звучание, строится на контрастах обыденности и пафоса. Каждая роль стала как бы увеличенным портретом симоновского героя — человека на войне. «Крупным планом» показывает спектакль и героизм, и трусость, и национальный масштаб истинно русских характеров, и мелкотравчатое малодушие потерявшихся в момент решающего выбора людишек. Садистское фиглярство Розенберга — и страшную, крысиную его в корчах смерть. Мучительные раздумья и крепчайшую веру Сафонова. Девичью нежность и беззащитность Вали — и ее же солдатскую неустрашимость перед лицом гибели. Старуху Марфу Петровну, с брезгливым презрением плюющую врагу в лицо, — и иконописную строгость красавицы Марии Николаевны, ни на секунду не теряющей самообладания перед упоенно лицедействующим фашистом...
В дни 30-летия великой Победы впервые прозвучал на сцене Малого театра этот сценический гимн мужеству народа в борьбе с фашизмом. Спектакль не сходит со сцены и сегодня, захватывая души зрителей, пробуждая память, тревожа совесть, вызывая восторг и преклонение перед подвигом народа в Великой Отечественной войне.
Ю.Дмитриев
Из книги «Академический Малый театр. Хронологические очерки, спектакли, роли. 1941-1995»
К 30-летию Победы театр решил показать события Великой Отечественной войны, героизм советских солдат, жертвы, которые приносил народ ради победы над фашизмом. Выбор пал на пьесу К.Симонова «Русские люди», ставившуюся еще в военные годы и имевшую большой успех.
Известно, что Симонов называл эту пьесу своей любимой. Написал он ее между фронтовыми поездками в 1942 году. Пьесу отличала большая искренность. Узнав, что Малый театр принял пьесу к постановке, драматург еще раз отредактировал ее, уточнил и углубил некоторые характеры.
Поставил спектакль Б.Равенских, оформил художник Е.Куманьков. Премьера состоялась в 1975 году.
Раздумывая о спектакле, режиссер представлял его в виде монументального героико-романтического полотна, по жанру близкого к народной трагедии. Ему хотелось максимально укрупнить образы, доведя их до степени поэтических обобщений. Но он зачастую прибегал к внешней монументальности, к эффектам ради эффектов.
Художник использовал в качестве основного принципа оформления экраны, на которые проецировались фотографии, прямо контрастные происходящему на сцене. По ходу действия показывались тяжелейшие испытания, выпавшие на долю небольшой воинской части, попавшей в окружение, а на экранах проецировались радостные лица детей. «И в результате содержание общеизвестной пьесы соотносилось с «сегодняшним днем» . Становилось ясным, ради чего приносились огромные жертвы, которые потребовала война.
В процессе работы режиссер стремился, чтобы мизансцены достигали метафорической значимости. То же самое касалось и действующих лиц. Так, юная разведчица Валя (Н.Титаева) ассоциировалась с вечно юной березкой. Мать Сафонова (С.Фадеева) приобретала выразительность Матери-Родины с известного плаката. Предатель обнимал одной рукой советского человека, в другой руке держал кинжал.
В спектакле представала небольшая группа советских людей в тяжелейших условиях окружения. Люди находились на пределе возможностей, а режиссер, вместе с художником, одевал их в яркие красные одежды, тем самым символизируя уверенность в победе советских воинов.
Художник построил для игры строгие марши лестниц и площадки, похожие на пьедесталы, а в движениях актеров постоянно проявлялась скульптурность. Так стояла безмолвная русская мать Харитонова (Г.Кирюшина), потерявшая сына и отомстившая за него, как смогла. Застывал с тяжело раненной Валентиной, держа ее на руках, военфельдшер Глоба (Р.Филиппов). Скоро он погибал и сам.
При изображении фашистов режиссер вместе с актерами стремились к плакатности, карикатурности. Это касалось Розен-берга (А.Эйбоженко), Вернера (В.Носик), Краузе (В.Коняев).
Пожалуй, только Н.Анненков, изображая бывшего штабс-капитана Васина, ставшего начальником штаба подразделения, которым командовал Сафонов (Ю.Каюров), не стремился к плакатности. Васин приходил в отряд Сафонова, осознавая безнадежность его положения. Он давно привык быть в тени, но сейчас готов к бою, понимая, что он станет для него последним. Им двигал высокий патриотизм русского человека. Анненков играл легко и тонко, у него, если применять музыкальные термины, в игре присутствовала мягкая тушировка. Он затаенно хранил в себе и опасения, и боль, и былые обиды. И только короткое рыдание выдавало его волнение при получении должности начальника штаба. И в этот миг отдаленно, чуть слышно, но четко проносилась в воздухе мелодия старинного вальса, «и вдруг таким явственным делался ее скорбный лиризм».