«Не клевещи, матушка, на женщин! Всякие бывают; есть и такие, что не только своим хозяйством, а хоть губернией править сумеют, хоть в Хиву воевать посылай».

Народную артистку России, лауреата Государственной премии России Людмилу Полякову называют «дважды Мурзавецкая Советского Союза», что вполне справедливо. Первый раз она вышла на сцену Московского драматического театра имени К.С. Станиславского в роли героини Островского в спектакле «Волки и овцы» в 1975 году. Было ей на тот момент тридцать пять лет. Эта постановка Леонида Варпаховского оказалась последней в его жизни. Режиссера не станет в феврале 1976 года. По признанию актрисы, «тогда, к сожалению, не получилось глубоко в себя впустить этот спектакль почти сразу умер Леонид Викторович». 25 июня 1994 года она вновь сыграет Мурзавецкую. На сей раз в Малом театре. Будет ей пятьдесят пять лет. В пьесе Островского, как известно, Меропии Давыдовне лет шестьдесят пять. Так что на момент премьер актриса была и самой молодой исполнительницей Мурзавецкой, пожалуй, впервые в истории не только советского, но и всего русского театра. Постановка Виталия Иванова с Людмилой Поляковой в главной роли в репертуаре Малого театра уже двадцать два года!

Ее органика завораживает, непосредственность восхищает. А мимика и жесты говорят порой красноречивее многих слов. Выходит ли она на сцену («Лети Ванюшина» С.А. Найденова, «Свои люди сочтемся!» А.Н. Островского), находится ли на ней («Волки и овцы», «Правда хорошо, а счастье лучше» А.Н. Островского), «ввинчивается» («Последняя жертва» А.Н. Островского), «вылетает» («Горе от ума» А.С. Грибоедова) или «выплывает» («Бешеные деньги» А.Н. Островского) в образе своих героинь, с первой же реплики Полякова моментально закручивает всех в водоворот событий, накрывая с головой своей актерской мощью и темпераментом. И сама получает удовольствие от того, что происходит, и «заражает» этим партнеров. «Мила! На меня словно девятый вал обрушился!» после одного из спектаклей скажет ей Эдуард Марцевич. «С Людмилой Петровной очень легко играть», можно услышать в ее адрес от коллег. Что уж говорить о зрителях, которые давным-давно перефразировали классика: «Откупори шампанского бутылку иль Полякову в Малом посмотри!»

«Бес попутал, - шутит сегодня Людмила Петровна, - пошла на актерский вместо иняза».
Ее первыми подмостками была простая табуретка в госпитале под Муромом, куда во время войны эвакуировалась семья. Первыми зрителями выздоравливающие солдаты госпиталя, в котором работала мама. «А где наша маленькая артистка?» постоянно слышалось из какой-нибудь палаты. И трехлетняя кроха с карими глазами-бусинками, в сшитом бабушкой пальто с огромными карманами, залезала, частенько не без помощи взрослых, на «сцену» и с выражением читала: «Был у майора Деева товарищ майор Петров...» После выступления карманы пальто наполнялись печеньем, сахаром, кусочками шоколада.
Там же, в Дмитриевской Слободе, были и ее первые «гастроли». Девочка обладала феноменальной памятью и моментально запоминала все, что услышит. И щедро делилась этим не только с солдатами, но и с деревенскими жителями. Порой, устав от выступления, так и засыпала в чьей-нибудь избе. «Милку-артистку свою ищете?» спрашивали соседи пришедших с работы маму и бабушку. И подсказывали, где найти.

«Милкой я стала с легкой руки бабушки. Меня иначе и не называли. Лома, во дворе, в школе. Спустя годы до смешного доходило. В совершенно неожиданных местах могла услышать: «Милка-а-а! Ух ты, какая стала!» И поначалу не сразу понимала, что это обращаются ко мне. Ведь я уже давным-давно Людмила Петровна».

В 1946 году вернулись из эвакуации в Москву, в две небольшие комнаты в доме по 3-му Лаврскому переулку: в одной жили бабушка и тетя со своими детьми, в другой шестиметровой, где с трудом помещались две кровати, небольшой стол и этажерка Мила с мамой. Здесь будущая народная артистка России проживет до второго курса института. «Я запрещаю себе возвращаться в раннее детство и юность», скажет актриса в одном из интервью. Слишком рано ей пришлось столкнуться с проблемами, которые не по силам ребенку. От окружающей действительности спасала большая черная тарелка старенького репродуктора. Она знала наизусть все оперные партии, как женские, так и мужские. Пыталась исполнить их маме или бабушке. «Ой, Милка, замолчи!» слышала в ответ. Взрослым было не до ее выступлений. Им бы накормить ребенка да во что-нибудь одеть и обуть... Тяжелое было время, когда не жили, а выживали. Девочка придумала свой мир с принцами и королями, замками и дворцами, куда посторонним вход был строго воспрещен. В ее личное пространство органично вписывалась Мария Ивановна Бабанова Маленький принц и Роза, Оле-Лукойе. И, конечно же, Хозяйка Медной горы.

«Чудится, не чудится,

Не бойся ничуть.

Сбудется, не сбудется,

Меня не забудь.

Не забудь, не забудь.

Меня не забудь», -
в который раз слушая радиопостановку, пела она вместе с актрисой.

А в десять лет сыграла Кукушкину в комедии Александра Николаевича Островского «Доходное место». И не в своих фантазиях, а на сцене. В конце 1940-х в Уголке Дурова, что находился напротив ее дома, были различные кружки Дома пионеров, в их числе и театральный. Педагогам бы обратить внимание на ее голос низкий альт с выраженным грудным регистром, который через несколько лет превратится в глубокое контральто, но до того ли им было. Ходят дети в кружок и хорошо, главное, что не болтаются по улице.
«Ба, может, мне стать артисткой?» закинула она «пробный шар» бабушке.
«Да ты в зеркало-то на себя посмотри! Бабушка хотела уберечь любимую внучку от разочарований. Девчонки все маленькие, а ее Милка вымахала будь здоров какой высокой. С кем играть-то будешь? Где ж тебе мужика-то на сцене найдут? »
«Я когда-нибудь попытаюсь поступить в театральное», напишет она в дневнике, который начала вести в двенадцать лет.
В силу сложившихся обстоятельств ей придется заканчивать учебу в школе рабочей молодежи и работать почтальоном. Первую же зарплату она потратит в книжном магазине на Кузнецком Мосту в отделе «Подписные издания». И пустая этажерка в крохотной комнатушке будет постепенно заполняться книгами: Генрих Манн, Анатоль Франс, Константин Паустовский, Рэй Брэдбери, Эрих Мария Ремарк.
«Я не способен ходить по радуге, Изабелла, говорю я. Но очень хотел бы научиться. А кто способен?
Она шепчет мне на ухо:
- Никто.
- Никто? И ты тоже нет?
Изабелла качает головой.
- Никто, повторяет она. Но достаточно, если человек об этом тоскует», прочтет Полякова в «Черном обелиске»,
и в ее дневнике появится запись: «Никто не способен ходить по радуге, но достаточно, если человек об этом тоскует».

После окончания школы начались поиски себя. Думала поступать в иняз, но отправилась работать педагогом-воспитателем в Павловский Посад. Детишки ходили за ней табунами: «Людмила Петровна, Людмила Петровна!..» И Людмила Петровна, которой на тот момент было всего лишь восемнадцать лет,
с удовольствием увлекала малышню в волшебный мир Паустовского, Брэдбери, пересказывая им то, что читала сама. И порой ловила себя на мысли: действительно ли она это прочитала или, может, придумала? Восхищение новым педагогом не понравилось директору школы.
Через какое-то время пришлось вернуться в Москву. Потом была Одесса и попытка поступить на океанографический факультет. По признанию актрисы, ее, коренную москвичку, все время тянуло куда-нибудь уехать.
Из Одессы вернулась ни с чем — экзамены в институт закончились, жить было негде, работать с московской пропиской не брали.
Однажды, гуляя по Москве (а она любила бродить по центральным улочкам и переулкам в сумерках, читая про себя стихи любимых поэтов), Мила Полякова остановится перед главным входом филиала Большого театра. В тот вечер давали «Демона». Билеты остались только на третий ярус. После спектакля, проходя по коридору, она совершенно случайно бросила взгляд на огромное зеркало. Оттуда на нее глянула стройная высокая девушка с темно-русыми волосами, собранными в хвост, огромными карими глазами и улыбкой на губах. Что-то загадочное было в этой незнакомке. «Боже мой! Какое интересное лицо...» пожалуй, впервые увидела себя со стороны будущая актриса. А ведь ей говорили, что она некрасивая.

«Думаю о том, что когда-нибудь выйду на сцену!» напишет Мила в дневнике... и пойдет работать на авиазавод. Потом освоит стенографию, машинопись и решит в совершенстве выучить французский язык и все-таки поступить в иняз. Аля начала запишется на вечерние курсы при институте и устроится на работу секретарем-машинисткой в Главгаз СССР на Неглинной. И каждый день в обеденный перерыв будет ходить в небольшое кафе в то время единственное в Москве, где подавали настоящий эспрессо. Белый воротничок на блузке и чашка ароматного напитка были из другой жизни, отличной от той, которой по-прежнему жили все обитатели дома в 3-м Лаврском переулке. Ведь «никто не способен ходить по радуге, но достаточно, если человек об этом тоскует». Не исключено, что Людмила Петровна стала бы переводчицей, если бы однажды на дверях соседнего с кафе двухэтажного здания она не увидела объявление о наборе абитуриентов на вечернее отделение. В тот год первый и единственный раз в Щепкинском училище (а в здании располагалось именно оно) был подобный набор. «Судьба!» словно шепнул ей кто-то свыше. «А что я теряю?» подумала про себя. И прочитала Дмитрия Кедрина. Почему именно его, Людмила Петровна не могла объяснить ни тогда, ни сегодня, но поэма полузабытого поэта 1930-х годов произвела впечатление на приемную комиссию. И ее приняли. Но не на вечернее, а на... дневное отделение.

«На моем прослушивании каким-то образом оказался Юрий Соломин. Ему было тогда двадцать шесть лет. Виктор Иванович Коршунов набирал свой первый курс и пригласил педагогом Юрия Мефодьевича. Как мне потом рассказали, увидев меня, Соломин побежал куда-то наверх: «Там такая девка на вечернее поступает! Ее срочно надо к нам забрать!» И меня «забрали». Для начала я «побрыкалась»: мол, это все здорово, но на дневном не могу учиться, мне себя кормить надо. Первый год давали подработать. Я уединялась в какой-нибудь комнатенке и на машинке перепечатывала бумаги. А со второго курса получала повышенную стипендию имени Хмелева. Через два месяца учебы поняла, что больше никуда не хочу, это мое место. Ведь на сцене могу быть кем угодно: царицей, служанкой, красавицей, дурнушкой. Метания закончились».
Во время учебы Полякова играла Анисью в отрывке из романа Мамина-Сибиряка «На золотом дне», репетировала Жанну д'Арк в «Жаворонке» Жана Ануя. Однажды получила совершенно неожиданное предложение от Николая Александровича Анненкова сыграть одну из женских ролей в дипломном спектакле его курса «Макар Дубрава» по одноименной пьесе Александра Корнейчука.

«Ему такая деваха была нужна, которой среди его студенток не оказалось. Позвал меня. Репетируя у Анненкова, на своих сокурсников посматривала свысока: мол, вы тут дети еще, а тому меня искусство! С Николаем Александровичем у меня будут еще истории. Какое-то время мы жили с ним не только в одном доме на улице Немировича-Данченко (теперь Глинищевский переулок), но и в одном подъезде, только на разных этажах. Иду иногда после репетиции, тяжеленные сумки с продуктами, оттягивают руки, дома у меня больная мама и маленький ребенок, мне бы до вечернего спектакля успеть обед сварить и накормить их. А на улице гуляет Николай Александрович. Здороваемся. И он начинает мне читать Державина! Анненков меня называл деточкой и почему-то Леночкой, хотя я ему говорила, что я Милочка. Когда пришла в Малый театр, мы с ним играли в постановке «Царь Борис». Он Луп-Клешнина, я Марию Нагую. Перед своим выходом Николай Александрович сидел в Ермоловском фойе и слушал по трансляции мою сцену. И как только я выходила, он вставал навстречу и говорил: «Деточка! Вы - мой камертон! Теперь я знаю, как мне (!) играть сцену».

В театральном мире есть свои приметы. Верить в них или нет это личное дело каждого, но... Одной из дипломных работ студентки Поляковой была Донья Лаура в спектакле, поставленном по пьесе Самуила Алешина «Тогда в Севилье (Дон Жуан)». Для педагогов старейшей школы Малого театра это было довольно-таки смелое решение: легенда о великом обольстителе в интерпретации Алешина долгое время находилась под запретом цензуры еще бы, ведь советский драматург утверждал, что Дон Жуан был... женщиной!
По задумке режиссера спектакля Донья Лаура Поляковой должна была стремительно выбегать на сцену И на самом первом показе она вдруг понимает, что не то что выбежать, даже выйти не сможет ее держит длинный шлейф. Разбираться, что случилось, времени не было спектакль уже идет. Рванула изо всех сил... и упала прямо на сцене. «Это конец!» промелькнуло в голове. «Мила, тебя ждет большое будущее! услышала после показа. Упасть на сцене хорошая примета». Будущее очень скоро дало о себе знать.
«Судьба, ма тант, судьба; а судьба индейка», произносил от лица Аполлона Мурзавецкого Георгий Бурков.
«Только?» — вопрошала она Мурзавецкая.
«Судьба индейка, я вам говорю, вот и все».
И как тут было не рассмеяться? Ведь ее саму в Московский драматический театр имени К.С. Станиславского привела именно «Судьба-индейка».
После окончания училища Людмилу Петровну пригласили в Малый. Более того, чуть ли не со второго курса Полякову иначе как «вторая Пашенная» И не называли.
«Сравнение с Верой Николаевной, конечно же, льстило. Будучи первокурсницей, я участвовала в спектакле «Остров Афродиты», хотя студентов занимали в массовках, как правило, со второго курса. Главную роль Ламбрини Кирьякули играла Вера Николаевна Пашенная, я была одной из плакальщиц. Так вот, когда она выходила на сцену, меня словно электрическим разрядом ударяло. Пашенная еще ничего не говорила, просто шла из глубины сцены и теребила край плаща, а у меня уже мурашки бежали по телу. Я физически ощущала, как на меня надвигается что-то невероятно мощное! Это был шок! Так что сравнение льстило. Но второй Пашенной я быть не хотела. В молодости мне казалось, что знаю все, что будет, со мной в Малом.

В те времена молодые актеры порой годами ждали главные роли, выходили на сцену в небольших эпизодиках. А мне хотелось играть все и сразу. Мудрый Виктор Иванович Коршунов однажды сказал: «Постарайся сохранить в себе все, потому что по-настоящему играть ты начнешь после пятидесяти». И ведь прав оказался, прав. Но кто в двадцать пять лет думает о том, что будет в пятьдесят?!»

Жажда работы отправила выпускницу на показы в московские театры. И ее везде брали. Пока она размышляла над тем, с кем из режиссеров связать свою творческую судьбу, в училище пришел Андрей Гончаров, возглавлявший в то время Театр на Малой Бронной (единственный, куда она еще не дошла с показом). И увидел Полякову в дипломном спектакле «Варвары», где она играла Надежду Монахову.
В отличие от странной, манкой белокурой красавицы Татьяны Дорониной, блиставшей в этой роли на сцене БЛТ, Монахова Поляковой была, скорее, языческой богиней, словно вылепленной скульптором, с чуть суровым лицом и абсолютно детской наивной улыбкой, застывшей на губах. Ее красота манила не меньше доронинской, взгляд завораживал, виолончельный голос (вот оно ее глубокое контральто), полный нежности и любви, в какие-то моменты набирал мощь и взмывал куда-то ввысь. «Настоящая любовь ничего не жалеет, ничего не боится...»

«Приглашая в театр, Андрей Александрович обещал главную роль в знаменитой американской пьесе «Луна для пасынков судьбы», а в итоге в первый сезон я сыграла лишь в спектакле «Судьба-индейка» по пьесе Анатолия Софронова. Только потом оценила юмор моей жизни: пригласил на «Луну для пасынков судьбы», а дал « Судьбу-индейку».
В Московский драматический театр имени К.С. Станиславского Полякова пришла в 1965 году. Борис Львов-Анохин предложил ей ввестись на роль Марты Кушаковой в спектакль «Энциклопедисты» вместо Дзидры Ритенбергс, которая в то время ждала ребенка. Второй работой стала Александра в постановке «Серафим, или Три главы из жизни Крамольникова».
«Борис Александрович занимал меня в комедиях, а я рвалась страсти какие-нибудь поиграть. Но он не пускал и лишь хохотал в ответ на мои мольбы. Я же, в те времена высокая, худая, романтическая девушка, мыслила себя кем угодно, только не комедийной артисткой!»
В 1968 году режиссера из театра «ушли». На его место пришел другой, потом еще один... И так продолжалось на протяжении всех восемнадцати лет, что там проработала актриса: каждые три года менялся главреж или директор, а иногда оба сразу. А это значит, появлялись новые правила и концепция театра, иное видение репертуара. Порой она не выдерживала и писала заявление об уходе, объясняя свой поступок тем, что не хочет «пересиживать» очередного главного режиссера. Но потом остывала и вновь включалась в работу. Сыграла у Екатерины Еланской Розу в «Маленьком принце» и Маленького Джона в музыкальном спектакле «Робин Гуд».
Ее жизнь круто изменилась, когда в 1972 году в театр пришел Леонид Варпаховский и принес пьесу американского драматурга Ричарда Нэша «Продавец дождя». Он стал первым режиссером, доверившим актрисе драматическую роль.

«Леонид Викторович, был очень верным человеком. Я называла. его последним джентльменом театра. Когда он ставил «Маскарад» в Малом, мы, студенты, должны были, играть в массовке гостей на балу. Естественно, специально для нас костюмы не шили подбирали из того,
что есть. Для меня подходящего платья не нашли, в спектакль я не. попала и очень переживала по этому поводу. Уж как об этом узнал Леонид Викторович, мне неведомо, но он подошел и сказал.: «Милочка, не расстраивайтесь! Мы с вами обязательно в этой жизни встретимся». И первое, что он сделал, придя к нам в театр, попросил привести артистку Полякову. Дирекция даже не восприняла это всерьез: «Да перестаньте. Вон у нас и Веселовская, и Менглет...» Но Леонид Викторович был непреклонен - единственную в пьесе женскую роль будет играть Полякова.
В этом спектакле все сошлось: и мои внешние данные, и мечты о прекрасной жизни, и неверие в себя все пришлось к месту, мы с моей героиней Лиззи просто совпали. Перед премьерой он отвел меня в сторонку и вкрадчиво сказал: «Милочка, а ведь утром вы проснетесь знаменитой. Все будут говорить: «А вы видели Полякову в «Продавце дождя»?» Все так и случилось. Спектакль и правда имел большой успех.
В пьесе есть такая сцена, (я наконец-то дорвалась до трагических моментов!): девушка, некрасивая и никому не нужная, приезжает из города, где ей должны были сосватать жениха. А над ней посмеялись! И, вернувшись домой, она начинает об этом рассказывать. Леонид Викторович предложил мне сесть в кресло-качалку и, монотонно раскачиваясь взад-вперед, без лишних эмоций поведать обо всем, что произошло. «Так не бывает! воскликнула я. Вы только представьте себе, как ее там оскорбили! И монотонно поведать?!» Стала размахивать руками, семимильными шагами ходить по сцене. Варпаховский терпеливо ждал. Наконец, утомившись, сама села в эту качалку. «Так вы, говорю, хотите, чтобы я просто раскачивалась?» и вдруг поняла, что именно так и надо! Когда у человека болит душа, он не будет кричать.
Но самое удивительное случилось еще позже: через год он задумал ставить «Волки и овцы» и предложил мне высокой и тощей играть дородную барыню Мурзавецкую, которая держала в кулаке весь уезд. Теперь уже я недоумевала, почему его выбор пал именно на Полякову. Он аргументировал это так: «Молочка, в «Продавце дождя» вы были белым лебедем Одеттой, а здесь будете черным Одиллией». Мы выпустили спектакль, но играла я в нем недолго. И только спустя много лет после смерти Варпаховского, уже работая в Малом театре, я снова получила эту роль. Наконец-то все случилось так, как он хотел. Это очень важно в нужный момент встретиться с человеком, который задаст такую планку, ниже которой ты уже не опустишься. Это гамбургский счет в профессии».
А потом в жизни Людмилы Поляковой появился режиссер Анатолий Васильев. Первой их совместной работой стал спектакль «Первый вариант «Вассы Железновой» по пьесе Максима Горького.

«В «Вассе» я играла идиотку Наталью. Ее коронная фраза: «Жить надо вукрепленных городах, где много полиции и войско есть». Как же интересно было разбирать эту дуру!»
«Наталья (Л. Полякова), - напишет в 1978 году в журнале «Театр» критик Полина Богданова, - шныряет из комнаты в комнату, подсматривает и подслушивает, всегда появляется, когда назревает очередной взрыв. Делает вид, что пришла для того, чтобы всех усмирить и привести к согласию, а на самом деле стравляет людей, подзуживает, науськивает на драки, сохраняя при этом абсолютно наивное, «святое» выражение лица».
Через семь лет после выхода васильевской «Вассы» сначала на Москву, а потом и на половину мира обрушится «Серсо».
Почему в 1985 году этот спектакль произвел эффект разорвавшейся бомбы? Почему на него невозможно было попасть? Почему счастливчики, посмотревшие раз, приходили вновь и вновь? Быть может, потому, что такова была реальность 1980-х: ничего не могло произойти из того, о чем мечталось, чего хотелось. Потому что мы не верили в страну, в Бога, в судьбу, в себя, наконец. Не верили в возможность что-то изменить. В этом были едины все поколения и те, кому двадцать, и сорок, и шестьдесят.
Почему сегодня, по прошествии стольких лет, так остро не хватает того «Серсо» на крошечной площадке Театра на Таганке (кажется, она называлась тогда Малой сценой), той веранды или террасы, того стола с белой скатертью и красными бокалами? Может быть, потому, что, несмотря на то что изменились время, страна, мы остались прежними и у нас ничего нет, кроме самих себя?

«...Каждый... один.

Я один, ты один, она одна.

Мы одни», - именно так говорил тогда Петушок.

«Я никогда не предам «Серсо». Всегда буду тосковать по белой скатерти, красным бокалам и уникальному энергетическому объему этого спектакля. «Серсо» лучшее из всего, что со мной когда-либо происходит».

Были сумасшедшие гастроли по странам и континентам, фантастический успех, признание в любви Джульетты Мазины и Федерико Феллини, аудиенция у Папы Римского Иоанна Павла II, тепло его рук и слова: «У вас все будет хорошо!», произнесенные на русском языке.
Сказка закончилась через четыре года. За пять минут. Ровно столько понадобилось Людмиле Петровне, чтобы написать заявление об уходе. И, только выйдя из театра на улицу, она поняла, что не знает, как ей теперь жить дальше. Работы нет, денег тоже. Дома старенькая больная мама и сын-школьник. На дворе конец непонятного 1989 года. За несколько съемочных дней в фильме «Униженные и оскорбленные» она ухватилась, как утопающий за соломинку. Гонорар, полученный за работу, можно будет растянуть на месяц, а если повезет, то и на два.

«Приезжаю на Студию имени Горького и буквально сталкиваюсь с Юрием Соломиным, своим ангелом-хранителем. Тогда он уже был худруком Малого театра. «Ты как, где?» забросал он меня вопросами. «Никак и нигде». И вкратце рассказываю свою историю. «Ну а если в Малый?» - подмигнул он мне. «Слабо!» честно отвечаю я. «У тебя звания какие-нибудь есть?» «Нет, я просто Полякова». «Просто Полякова это хорошо, это уже звание», а сам смеется. Не знаю, как Юрию Мефодьевичу это удалось, а тогда же были еще худсоветы, парткомы, месткомы, но в труппу я была зачислена за два дня. В Малый пришла, не претендуя ни на что. Измучилась до такой степени, что хотела, страшно сказать, только одного покоя. Будут мне давать какие-нибудь эпизоды и хорошо... Слава Богу, есть крыша над головой и кусок хлеба. Но жизнь удивительным образом переменилась».

Полноправной жительницей «Дома Островского», а именно так называют Малый театр, Людмила Петровна стала 1 января 1990 года. Ввелась на роль Настасьи Ивановны в постановке «Живой труп» Л.Н. Толстого, сыграла Мавру Денисовну в «Дикарке» А.Н. Островского и Н.Я. Соловьева, Евдокию Федоровну в спектакле «Царь Петр и Алексей», поставленном по пьесе Ф.Н. Горенштейна «Детоубийца», за достаточно короткий срок ввелась на госпожу Простакову («Недоросль» Д.И. Фонвизина). А потом началось ее совершенно фантастическое восхождение.

Это произошло в сентябре 1993 года. После традиционного сбора труппы театр отправился на гастроли в Алма-Ату с двумя спектаклями «Вишневый сад» и «Дядюшкин сон». И вдруг в один из дней заболевает исполнительница роли Москалевой. Другая актриса, которая могла бы ее заменить, уехала в срочную загранкомандировку. Отменять спектакль нельзя Малый был приглашен лично Нурсултаном Назарбаевым.

«Вызывает меня Виктор Иванович Коршунов: «Родной! Надо сыграть «Дядюшкин сон». Я в ужасе. Трехактная пьеса, Москалева практически на протяжении всего спектакля, находится на сцене, текста даже трудно себе представить сколько. «Да вы что?!» И слышу: «Родной! Или ты сейчас занимаешь свое место в театре, или так и будут одни эпизодики». Я фаталистка. Решилась. В конце концов, ну что я теряю? У меня было семьдесят пять страниц личного текста и шесть (!) дней. А дальше происходит следующее. Усадив в центре репетиционного зала режиссера-постановщика Александра Четверкина, я, «наматывая круги» вокруг стола, за которым он сидел, как заклинание, твердила одно: «Вы мне сейчас ничего не говорите, не объясняете, ни про задачу, ни про действия, только подаете реплики! Пошли?» И, услышав в ответ: «Да», устроилась напротив него. У нас с ним было по два дня на каждый акт. Прилетаем в Алма-Ату. С самолета сразу в театр времени на полноценный прогон спектакля нет. Мне показывают разводку мизансцен, и я пытаюсь запомнить, откуда выходить и куда уходить. Если учесть, что «Дядюшкин сон» я еще не видела и дело происходит на чужой площадке, а не в родном Малом, где помогают и стены, и сцена, можно представить мое состояние. А вечером уже спектакль переносить его нельзя, потому что все эти дни шел один «Вишневый сад». Как я сыграла не помню!»

«Мила! На меня словно девятый вал обрушился», зайдя к ней в номер после спектакля, - скажет Эдуард Марцевич, игравший старого Князя. А дальше произошло то, после чего, по признанию Людмилы Петровны, ее можно смело заносить в Книгу рекордов Гиннесса. Обстоятельства сложились так, что «Дядюшкин сон» шел десять (!) вечеров подряд. В один из них Александр Потапов, исполнявший в очередь с Виктором Борцовым роль мужа Марьи Александровны, со свойственной ему непосредственностью произнесет: «Ничего не могу понять: ты гений или ты г...?»

Единственное, за что все эти дни опасалась актриса, так это за свой голос. Ее Марья Александровна женщина темпераментная, эдакий Хлестаков в юбке, обстряпывая свои делишки, «пешком по сцене не ходит» и при этом всегда что-то говорит. Нагрузка на связки огромная. Каждый спектакль как военное положение. Утро начиналось со звонка Виктора Ивановича Коршунова: «Мила, ты как?» Полякова прокашливалась и отвечала: «Ну, ничего, вроде смогу». На десятом спектакле присутствовал сам Назарбаев. Правительственной ложи в театре не было, поэтому сидел он где-то в третьем или четвертом ряду. После спектакля на сцену вынесли корзину роз, и капельдинер, наклонившись к актрисе, прошептал на ухо: «Вам лично от президента». Услышав эти слова, Людмила Петровна женщина эмоциональная, а на сцене еще более непосредственная, чем в жизни тут же нашла глазами Назарбаева в зале и буквально уставилась на него. Видит, он кивает: мол, да, это от меня.
Через какое-то время в одном из своих интервью Людмила Петровна скажет: «После этого мне на сцене уже не страшно ни-че-го!»

«Вернувшись с гастролей в Москву, я продолжала играть. И на одном из спектаклей в мизансцене, где Князь, обращаясь к Москалевой, называет ее разными именами, я вдруг понимаю, что не знаю, как меня зовут. Поворачиваюсь к Саше Коршунову и очень тихо, как показалось, спрашиваю: «Саша, как меня зовут?» «Людмила Петровна!» слышу в ответ. «Не-е-ет! Ее, ее как зовут?» «Марья Александровна!» И я отвечаю Эдику: «Я Марья Александровна!!!» После спектакля в гримерную прибежал режиссер: «Людмила Петровна! Достоевский нас простит. Включите эту фразу!» И с тех пор на каждом спектакле спрашивала, как меня зовут. Было сложно первый год, потому что текст еще держали я бесконечно вставляла: «Господи, Боже мой!» Такой насыщенной работы давно не было. Она сразу перевернула и меня, и мою жизнь, и ситуацию. Виктор Иванович Коршунов произнес тогда историческую фразу: «Родной, вот ты и заняла свое место».

В декабре 1993 года вновь премьера. Спектакль «Царь Борис» А.К. Толстого. На протяжении четырнадцати лет Полякова была исполнительницей роли царицы Марии Федоровны Нагой, в иночестве Марфы.
«Роль царицы Марии, матеры убиенного Дмитрия, когда-то играла Ермолова. После премьеры Георгий Свиридов целует меня и говорит: «Деточка! Разве такие, как ты, еще бывают?»
Трагедию женщины, потерявшей единственного сына и одержимой жаждой мести тому, кого считает виновным в его гибели, актриса играла, как сказали бы в старину, на разрыв аорты.
Повседневное занятие Мурзавецкой (коронная роль Людмилы Петровны) «охота» на окружающих. Единственный, кто не становится ее жертвой, племянник, которого любит до умопомрачения. Она ругает его, спорит, даже порой угрожает, но справиться с ним не может. Нервное постукивание ладонью по столу в самом начале спектакля выдает Меропию Давыдовну с головой. Болит душа за непутевого, постепенно спивающегося Аполлошу. Что ни сделаешь ради того, чтобы поскорее женить этого неслуха, а заодно и чужое имение к рукам прибрать, да и дела свои пошатнувшиеся поправить. Взяв жертву на прицел, Мурзавецкая Поляковой откровенно забавляется окружающих-то она всерьез не воспринимает, играет с ними как кошка с мышками, о «набожности» своей вспоминает так, на всякий случай: «Кажется, и не замолить мне, что я нынче нагрешила. Бабу малоразумную обманула, все равно, что малого ребенка». Охота прекращается, да и то на время, лишь в случае крайней опасности для себя. Обиды благодетельница не прощает. «Вот золотой-то человек!» умиляется она Беркутовым в разговоре с Чугуновым. И тут же без всякого перехода тоном, не предвещающим ничего хорошего: «Я его в поминанье запишу. Запиши его ко мне в поминанье, да и к себе запиши!»
«Мурзавецкая особая статья! Ведь есть традиции исполнения Малого театра. Старуха такая, строит всех: «Бу-бум, бу-бум». А здесь она так ласково: «Боже мой! Какое счастье, я вижу тебя! Что случилось? Что ты говоришь! Все устроим!» Она всех объемлет».
Мурзавецкая Поляковой сродни брызгам шампанского: яркая, темпераментная, лукавая и обольстительная, вызывающая где легкую улыбку, а где и гомерический хохот.
«Я испытываю такое состояние азарта! Потому что все так фантастически, все так вкусно и сочно», говорила актриса, играя Анну Андреевну в постановке Юрия Соломина «Ревизор».
Премьера гоголевской комедии состоялась 6 октября 2006 года. А летом, будучи в отпуске, Людмила Петровна внезапно сорвалась со своей любимой дачи и улетела в Рим. Что ее подтолкнуло к этому, она и сама не может объяснить, но словно кто-то свыше сказал: «Надо!» Зашла в Caffe Greco, которое так любил Николай Васильевич Гоголь и где за одним из столиков, если верить легенде, работал над «Мертвыми душами». Выпив чашку ароматного капучино, вышла на улицу и, встав напротив входа, про себя прочитала весь текст Анны Андреевны. И на фразе «Но этого не может быть, Антоша: он обручился с Машенькой...» у актрисы появилось такое ощущение, словно Николай Васильевич сказал ей: «На верном пути».
«Все будто абсолютно дисгармонично в Анне Андреевне Поляковой, - напишет в рецензии на спектакль Инна Вишневская, - добродушное высокомерие, восторги старой девочки, зависть к любимой дочери, верность мужу и постоянное желание ему изменить, крепкая глава семьи и шаткое ее основание, аппетитное тело с неаппетитной душой, понимание всех грехов супруга и полная глухота к разумным его суждениям. Но дисгармония эта естественное изображение неестественной натуры прекрасно складывается в высокую гармонию опасного человеческого типа: милой хамки, добродетельной развратницы, кухарки, управляющей государством».
Людмила Полякова актриса «вне амплуа». Комедия, трагедия, драма, трагикомедия ей подвластен любой жанр. Будучи послушной режиссерской воле, она все равно создает свою
партитуру роли, ничего не нарушая и не разрушая, и порой складывается впечатление, что это не актриса играет написанный автором персонаж, а драматург списывал с нее своих героинь. Настолько точно ее попадание в каждый из образов. Что грибоедовская Хлёстова, что волжские купчихи или замоскворецкие барыни Александра Николаевича Островского, что гоголевская Анна Андреевна. Такая разная, разная русская классика. Благодаря столь несхожим режиссерским школам, которые были в жизни актрисы до прихода в Малый театр, сегодня она виртуозно разбирается в мастерстве постановок, с чемто соглашается, что-то внутренне отвергает, а иногда и предлагает что-то свое.
Так получилось со спектаклем «Дети Ванюшина». Ее искренняя, доверчивая, а где-то и наивная Арина Ивановна, принимая всех и каждого в семейном разладе, отвечает за все беды, разом посыпавшиеся на ее гнездо, которое она столько лет покрывала, словно раскинутыми крыльями гигантской птицы, своей любовью. И в самые тяжелые дни, из последних сил пытаясь сохранить то, что еще не так давно называлось большой и дружной семьей, основной удар берет на себя. Любовь, любовь к ближнему к мужу, с которым прожила сорок лет, к детям, ставшим такими вопреки воспитанию родителей: «Кто у нас детей-то сделал такими? Откуда они? Наши ли?» заставляет ее саму взять грех на душу и не признаться мужу в том, что их младший сын вор. Она и только она опора своему Ванюшину. Где черпать ей, женщине набожной, ежесекундно сталкивающейся с нарушением и христианских заповедей «не прелюбодействуй», «не укради», и простых человеческих ценностей, силы? Только в молитве. «А ты молись, - говорит ей Ванюшин. - Я люблю, мне легче, когда ты молишься».
Молитву Оптинских старцев для своей героини принесла на одну из репетиций сама Людмила Петровна и предложила ее режиссеру.
Со дня премьеры в финале первого действия, слушая голос актрисы: «Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей святой. На всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня. Какие бы я ни получал известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душою и твердым убеждением, что на все святая воля Твоя», который постепенно сливается с «Великим славословием», зрители плачут.
«Недаром говорят: театр храм. Ведь он наполнен человеческими страстями и чувствами. Здесь люди плачут и смеются, перерождаются. Театр никогда не учит плохому, только хорошему. Наш Малый я абсолютно серьезно называю храмом. Не люблю идти на сцену с центрального входа, иду задним и обязательно смотрю наверх. И ощущаю, что где-то там, под колосниками, собрались все, кто раньше здесь работал».
Как знать, быть может, «собравшиеся под колосниками» с интересом наблюдают за теми, кто сегодня выходит на сцену. Если это так, то, глядя на Полякову, они могут быть спокойны: их роли в надежных руках.
Ее «втируша» (идиома Людмилы Петровны) Глафира Фирсовна («Последняя жертва» А.Н. Островского), «ввинчиваясь» в дом Тутиной, моментально усыпляет бдительность и Михевны, и самой Юлии, да уж чего греха таить и зрителей. Первая тут же выбалтывает тайну, вторая дает рублевую бумажку на извозчика, с оговоркой «если вы не обидитесь», и обе не против, чтобы гостья пристроилась к «шкапчику»: и рюмочку пропустить, и закусить. Зрители, наблюдая за происходящим на сцене и слыша «елейные речи» Глафиры Фирсовны, поначалу лишь умиляются: «Какая милая, заботливая тетушка!»
«Милая тетушка» на самом деле слова в простоте не скажет, если нет ей от этого никакой пользы. Хитрая, изворотливая героиня Поляковой сводит, разводит, сплетничает и интригует. И все это с милой улыбкой на устах. Где самолюбие свое потешит, где на жизнь заработает.
«Глафира Фирсовна человек без корней, перекати-поле, у которой такой способ существования. По своей природе Глафира человек предприимчивый, тем более жизнь заставляет так поступать. Мы же не знаем досконально ее материальную базу, понятно, что она человек нуждающийся. С голоду не умирает, но жить-то надо. Вот она и говорит Флору Федулычу: «Зима сейчас настанет, просто не в чем людям показаться...»
Шуба, обещанная Прибытковым, ей, конечно же, не помешает, но разве может она сравниться с полученным удовольствием от того спектакля, режиссером которого предстоит стать Глафире Фирсовне! Ох, зря Флор Федулыч держит свою дальнюю родственницу вместо бульварных газет. «Этакого представления разве скоро дождешься?» нотки досады слышатся в ее голосе, словно речь идет не о человеческой жизни, а о несостоявшихся гастролях Патти.
Сколько таких Глафир, которых хлебом не корми, дай только «пляски на костях» устроить, шагает рядом с нами?
Людмила Полякова полностью разделяет золотое правило Михаила Щепкина: «Священнодействуй или убирайся вон!», а от себя добавляет: «Если ты через рампу не летишь это халтура». Наверное, именно поэтому с ней интересен любой спектакль, каким бы по счету он ни был первый, третий, десятый, сотый, четырехсотый и сколько бы лет ни шел год, два, двадцать два.
«У меня не бывает такого, что, встав утром в день спектакля, я говорю себе: «Боже, у меня сегодня «Последняя жертва», или «Волки и овцы», или я Филицату играю». Так что в магазин идет или квартиру убирает вовсе не Мурзавецкая, а Людмила Полякова. Но, как только наступает время вечернего спектакля, всегда ощущаю мгновение скорого выхода. И внутри словно клапан какой-то открывается. Выхожу на сцену и все, уже ничего не существует, что было на протяжении целого дня. Вот я Филицата, сижу, чищу яблоко и с таким наслаждением, с таким удовольствием рассказываю про этот дом, про то, что у нас происходит, про свою воспитанницу, про бабушку, которая ее тиранит. Я не знаю, это какая-то чертовщина, наверное. Потому что я одновременно и она, и я. И это доставляет мне наслаждение».
А за кулисами она порой удивляется, если слышит: «Ой, Мила, вот что хотел спросить. Хотя потом, тебе же сейчас на сцену выходить». Иногда отшучивается: «Спрашивай, что хотел, я еще здесь!»
То, что актриса называет чертовщиной, на театральном языке именуется перевоплощением, которое, увы, с каждым днем все реже и реже можно увидеть на современной сцене. Малый театр счастливое исключение.
Филицата Людмилы Поляковой («Правда хорошо, а счастье лучше» А.Н. Островского) неуемная хлопотунья, знающая правду про всех обитателей дома, в котором живет уже сорок лет, готовая в любой момент броситься на помощь своей воспитаннице, защитить ее от бабки-самодурки, несмотря на угрозу быть изгнанной. Ведь пока есть такая Филицата, стоит дом, зреют яблоки в саду, и кажется, что ее руки, аккуратно снимающие кожуру с яблок, оградят от всех бед и невзгод. А уж имея в них столь мощное оружие, как правда, добиться счастья не так трудно стоит только напомнить хозяйке о том, что она глубоко запрятала в самые потаенные уголки своей памяти. Что Филицата Поляковой с радостью и делает. Порой так соп Ъгю, аж дух захватывает. И у партнеров на сцене, и у сидящих в зале зрителей.
Кто-то из актеров после окончания спектакля долго не может выйти из образа. Людмила Петровна переключается моментально. Это не значит, что актриса больше не думает о роли думает, анализирует, как прошел спектакль, прокручивает в голове, что сегодня получилось лучше, что хуже.
В Малом знают принцип Поляковой: «Если театру надо, значит, сделаю!» Актриса не задает лишних вопросов, а тут же включается в работу В «Горе от ума» ввод был не просто срочный, а мгновенный. Либо отменять спектакль, а на сцене уже стоят декорации, либо Полякова спасет, благо она играет в нем. Но то княгиня Тугоуховская, а тут Хлёстова.
Времени у нее было ровно столько, сколько прошло от звонка со словами «Мила, выручай!» (а он раздался в половине шестого вечера) до начала второго акта. От силы три часа. Текст она начала учить в машине. В гримерной каждый делал свое дело: гримеры и костюмеры одевали актрису, гримировали, что-то закалывали, где-то подшивали, иногда спрашивали: «Так хорошо?» Людмила Петровна учила текст. До конца первого акта оставались считанные минуты. «Девочки, веер, веер принесите!»
«Мне повезло, Всевышний наградил феноменальной памятью, у меня с детства откладывалось все, что услышу. Тексты я запоминаю быстро. Ноу Грибоедова стихи, а это немного сложнее.
Если что-то забудешь, своими словами уже не скажешь. Поэтому подстраховалась: один, из монологов Клестовой написала на пластинах веера. В конце концов, его можно будет держать в руках раскрытый и, если что, подсмотреть».
«Легко ли в шестьдесят пять лет тащиться мне к тебе, племянница?» - «влетев» на сцену, как ни в чем не бывало произнесла она, словно играла Хлёстову со дня премьеры.
И сразу бал прибрала к своим рукам. Она, она правит бал, а не Фамусов. Что ей гости, когда вся Первопрестольная пляшет под ее дудку виртуозного кукловода и главной интриганки, знающей все и про всех. Яд так и капает с ее языка:
«Москва, вишь, виновата», а посмевший выразить недовольство городом Чацкий моментально становится пешкой в ее игре, хотя «по-христиански так, он жалости достоин». Лукавства «не мастерица я полки-то различать», как и кокетства - «над старостью смеяться грех», Хлёстовой-Поляковой не занимать. Шекспировские страсти и размах, с которыми она вершит чужие судьбы, сводит и разводит людей, словно переставляет фигурки на шахматной доске, никак не вяжутся с понятием «старость». Как и ее азарт во время спора. Последнее слово все равно должно остаться за ней.
«...Ни одна Хлёстова, написала актриса Малого театра Татьяна Панкова в своей книге «Моих друзей заветных имена...», не приближалась к уровню Варвары Осиповны Массалитиновой. В этой роли актриса как на своеобразный «шампур» виртуозно нанизывала весь текст и поступки своей героини. Я знаю только одно исключение Людмила Полякова. Потому, может быть, что для Людмилы Петровны это был срочный ввод, она доверилась, прежде всего, своей интуиции. Так или иначе, создается ощущение присутствия у актрисы этого «шампура», сродни массалитиновскому. Хлёстова Поляковой пришла на бал с чувством сознания своего превосходства над окружающими. Самовлюбленная улыбка не сходит с ее лица. Да и «затеряться» среди гостей Хлёстовой-Поляковой трудно, с ее-то фактурой. Но вы не найдете в образе, созданном актрисой, статуарности и речей, где звучала бы нарочитая декламационность. Зато сколько в ней живости, юмора. В споре с Фамусовым о крепостных душах Хлёстова-Полякова искренне удивлена. Ей возражают! Ведь ее героине, посетительнице всех балов и гостиных, известно все доподлинно. Органика актрисы восхищает и завораживает. И здесь не только опыт и мудрость, но, прежде всего, талант замечательной актрисы».
«Я все люблю играть, потому что я просто люблю играть. Это мой способ жизни. Для меня сцена более реальная вещь, чем окружающая действительность».
Не зря говорят, что есть талант, а есть дар. Последний дается избранным. Людмила Полякова из их числа. Не исключено, что именно поэтому и характер у нее не актерский. Были времена, когда «кусали» ее очень больно, но она не сопротивлялась и не боролась. Потому что не любит, не умеет и не хочет. Просто отходит в сторону, и все. Она никогда не просила и до сих пор не просит для себя ролей.
«Мне нужно, чтобы режиссер первый был заинтересован. Ведь он делает спектакль, у него есть концепция, в которую, как краски, вливаются актеры».
А вот отдать свою роль другой это актриса может. Так произошло с Мурзавецкой. Полякова сыграла уже несколько премьерных спектаклей, когда ее пригласил к себе в кабинет Виктор Иванович Коршунов. «Родной, услышала она. Ты понимаешь, в чем дело. Нифонтова давно ничего не играет. У нее только один «Обрыв». Как ты отнесешься к тому, что она будет репетировать Мурзавецкую?» «Да ради Бога! не задумываясь, ответила Полякова. Пусть играет!»
Людмила Петровна не растрачивает себя на склоки, интриги, зависть и сплетни, не выясняет отношений ни с коллегами, ни с режиссерами. Как бы ни было больно и обидно, она принимает все как есть. Много лет актриса не имела никакого звания. Другие ходят по инстанциям и «выбивают» их сами себе. Полякова нет. «Милка, ну народ-то тебя любит!» говорила ей мама.
«Я берегу себя, живу по своим правилам. Кант сказал: «Меня потрясает звездное небо над головой и нравственный закон внутри меня». И еще: у Бога никогда не просят добавки. Надо быть благодарным за то, что дал».
Как там у Анны Андреевны Ахматовой?
«А те, с кем нам разлуку Бог послал,
Прекрасно обошлись без нас и даже
Все к лучшему...»
«Я придумала праздник... предательства «Останний день лята». В последний день лета вспоминаю всех, кто меня предал, а таких было немало. Я фаталистка и верю, что это было необходимо, что эти муки привели меня к успеху, к новым чувствам, к новым людям. В этот день я всех прощено. У меня есть профессия, которую я обожаю, и, кроме нее, мне ничего не нужно. Мне повезло, что судьба вела мет и, в конце концов, привела на сцену. Это мое место».
Глядя на таких разных ее героинь, невольно ловишь себя на мысли, что почему-то именно Людмилу Петровну хочется увидеть в роли Люси Купер («Дальше тишина» В. Дельмара), или Бабушки из пронзительной пьесы Алехандро Касоны «Деревья умирают стоя», или Татьяны Марковны Бережковой («Обрыв» И.А. Гончарова). Как знать!.

.
Лада Акимова

Накануне 80-летнего юбилея "КП" рассказывает об актрисе, у которой можно многому поучиться

Страшно жаль, что актеров у нас знают прежде всего, по фильмам. 28 января исполнится 80 лет артистке Людмиле Поляковой. Ну помните, Собачиха, такая колоритная бабка-знахарка из «Бумера», она еще спала с открытыми глазами. Музыка из этого кино про бандитов потом долго играла на всех мобилах страны. Если отмотать вглубь, можно вспомнить настоящую мать Сережи из сериала «Хозяйка детского дома», русопятую тетку в платочке, которая сначала сдала сына в детдом, а потом стала требовать у Гундаревой его обратно. После этой роли тетки, встречаясь с Поляковой где-нибудь в очереди в магазин, принимались ее корить: ты зачем, дура такая, сына в детдом сдала? А если о самой вершине кинотворчества - то это роль в «Восхождении» ЛарисыШепитько. Первом советском фильме, удостоившемся победы на Берлинале. Кто видел - тот не забудет пробирающую до дрожи сцену казни Демчихи, укрывавшей партизан. Никаких спецэффектов и плясок с бубнами. Крупным планом белое лицо Демчихи с закушенной губой, глаза, видящие невидимое и инстинктивное движение головой, словно человек пытается сбросить с себя дурной сон. Даже пересказать-то нечего. Страшно и просто.
Говорят, что тогда Шепитько заставила Полякову вторгнуться в те сферы, кудаобычно актеров не засылают. Актрису по-киношному казнили ровно на том месте, где в войну чуть не замерзла насмерть ее мать. Может быть, и все, что произошло потом неслучайно. Шумный успех, обещание новых ролей. И автокатастрофа, оборвавшая жизнь режиссера...
Так Людмила Полякова осталась - прежде всего - театральной актрисой.

- Это моя великая актриса, - ласкового говорит художественный руководитель Малого театра Юрий Соломин, делая ударение на слове «великая».

- Конечно, великая, - притворно соглашается она. - Приходится с таким ростом.

В детстве она считала себя некрасивой. Однажды Люда заикнулась бабушке, что хотела бы играть на сцене, а бабушка сурово ответила: «Посмотри на себя, дылда». Она посмотрела: гренадерские метр семьдесят пять, огромные плечи, простецкое лицо. Сказать что-другое было некому. Дома царили неустроенность, проблемы, бедность. А матери, в общем, не было до нееособого дела. Точь-в-точь, как той самой героине из «Хозяйки детского дома», с разницей, что в детдом Люду не сдавали.
Она закончила школу рабочей молодежи, потом - хотела быть учителем и преподавала в лесной школе, пыталась стать океанографом, чуть не уехала за тридевять земель строить Братскую ГЭС, но благо - бабушка вмешалась.

- Знаете, в жизни бывают моменты, как в сказке. Если бы бабушка меня не поймала тогда, когда я на стройку собиралась, может быть и не было бы меня.

- И много таких моментов у вас было?

- Много. То, что судьба меня ведет, я к восьмидесяти годам, слава богу, поняла.
Например, судьба вела ее в 1959 году по улице, когда вдруг Людмила, может быть, впервые за всю двадцатилетнюю жизнь, почувствовала себя необыкновенно красивой. Одновременно с возникшим чувством озарения перед глазами возникло объявление о наборе в «Щепку». Она пошла и поступила. «Такая девушка к нам поступает, ну такая девушка!», - радовался один из членов приемной комиссии, молодой Юрий Соломин. А его не понимали. Что за девушка-то такая особенная? Ей бы марфушенек играть, да и немолодая к тому же: Люда поступила в возрасте, когда обычные студенты заканчивают учиться... Даже спустя годы, когда после гастролей в Германии ее признают самой красивой актрисой из всех, кого видели немцы, она не испытает ничего подобного тому озарению, случившемуся летом 1959 года.
Актрисы боятся стареть, скрывают свой возраст и морщины. И на безусловный комплимент «Великая старуха» - так называли легендарных актрис Малого театра - Яблочкину, Турчанинову, Рыжову - многие современные и не молодые актрисы обижаются. Людмила Полякова другая. Комплимент «Молодая великая старуха» - принимает с благодарностью.

- Твое время придет, когда ты постареешь, - говорил мастер на курсе. И был прав.
Что бы Малый театр без нее делал - непонятно. Если не знать, а просто посмотреть в афишу на год, можно подумать, что Полякова - это кто-то из молодых: играет каждый вечер, без выходных, не бережет себя как иные... Ходит легенда, что когда у Людмилы Петровны забрали одну роль, посчитав, что 13 ролей - это как-то чересчур, она возмущалась так, что стены тряслись.

- Но тяжело ведь играть каждый день?

- И это тоже зависит от того, как посмотреть. Сначала тяжело. А когда идешь домой вечером после спектакля и думаешь: Люда, а много ли таких, кто в здравом уме, в трезвой памяти и каждый день на сцене? - становится и легко и приятно. Быть актрисой - мой главный подарок. Так скажите, можно ли быть недовольной?
Прошли времена и мы не помним культовый спектакль «Серсо», потрясший европейцев так, что восторженная Джульетта Мазина не постеснялась целовать Поляковой руки. Или невероятно модный в столице «Продавец дождя», от которого шумела вся Москва, на который шли мужчины, чтобы посмотреть на Полякову, медленно и эротично распускавшую длинные-предлинные волосы...

- Я не питаю иллюзий. Но то, что считалось важным в молодости, ушло, и теперь важным кажется совсем другое.
Трогательно смотреть, как она называет «Васенькой» своего бывшего мужа, народного артиста Василия Бочкарева, с которым играют в одном театре и на одной сцене. Трогательно видеть, как они опекают друг друга.

- Так отчего же вы развелись, - недоумевают друзья и знакомые, глядя на их отношения.
Оба пожимают плечами. Поговаривали, что муж увлекся Натальей Варлей, а может быть, тому были другие причины.

- Вы извините, что я так эмоционально говорю. У нас репетицию отменили. Я вам энергию сбрасываю. Ни о чем я не жалею. Живу одна. Но в этом есть свои прелести. Какие? Себя познавать, например.
Как и у всякого человека, которого вела и оберегала судьба - она не простая актриса. Есть в ней то, чего нет у многих: и мудрость, и талант, и удивительная гармония. Не зря же говорят, что ей можно просто выходить на сцену и люди будут аплодировать. Полякову любят, к ней тянутся. Есть у нее то, чему хочется научиться. Например, умению прощать. Раз в год в последний день лета она вспоминает всех, кто ее предал и обидел. Все мы знаем, что сложнее всего научиться прощать самых близких, тех, за которых пережила своими ролями и смерть и расставание.

- Тяжело ли - вы спрашиваете? Вот только не надо себя жалеть. Русские женщины всегда были сильными. Я не помню, чтобы когда-то было легко. Тяжело было всегда. Но в этом и радость. Что-то преодолела: что-то не смогла.

- А как преодолевать?

- Научу. Я, например, заядлая банщица. Каждую неделю хожу в Сандуны. У нас там общество девчонок собирается, мы парильщиков знаем. Всю усталость как рукой снимает. Так что, миленький друг, идите-ка в баню! Да и мне собираться надо.

Евгения Коробкова, "Комсомольская правда", 27 января 2019 года

Дорогие друзья!

Одна из последних работ Людмилы Поляковой – это Арина Пантелеймоновна в комедии Н.В.Гоголя «Женитьба». Сегодня с юбилеем Людмилу Петровну поздравляют ее коллеги по спектаклю – Александр Вершинин, Григорий Скряпкин, Карина Саханенко и Наталья Хрусталева.

28 января юбилей отмечает народная артистка России, актриса театра и кино Людмила Петровна Полякова. В эксклюзивном интервью она рассказала корреспонденту телеканалу "Культура" Юлии Зиньковской о спектакле «Дальше-тишина», которым она отпразднует юбилей на сцене Малого театра, своих любимых актерских работах, о творческом долголетии и о роли случая в судьбе человека.

Ю.З. - Расскажите, пожалуйста, о том, как и когда случай влиял на Вашу судьбу. Можете назвать себя фаталистом?

Л.П. - Фаталист я или нет не знаю, но в судьбу верю… Дело в том, что я всегда была очень ищущим человеком. У меня не было творческой семьи или особого воспитания. Родители были обычными тружениками. Но так случилось, что я сама стала интересоваться искусством.
Я работала с 16 лет. Как только закончила учиться, стала педагогом-воспитателем в школе для детей с ослабленным здоровьем. У меня появились первые деньги, и я начала покупать книги. В этот момент я увлекалась фантастикой: читала детям вслух, например, «Марсианские хроники». И однажды поймала себя на мысли, что воображение мое нарисовало такие картины, будто я сама там была и все это видела! Мое образное мышление постепенно росло и расширялось, я проживала судьбы героев, но об актерской профессии тогда и мысли не было!
Мне всегда говорили, что я «дылда». Рост - 176 см. По тем временам это была катастрофа. Как-то раз я сказала бабушке: «Ба, а может мне стать артисткой?» Она ответила: «Милок, где тебе мужика на сцене найдут?» Но во мне что-то созревало… Я очень много читала стихи, любила Цветаеву, Ахматову. Пыталась изучать иностранные языки и даже решила стать переводчиком. Но бес попутал (смеется). Судьба тогда вмешалась в мою жизнь.
Я проходила мимо Щепкинского училища и увидела объявление: «Ведется набор на вечернее отделение». Поскольку кормить меня было некому, и я уже работала, то решила пробоваться на вечернее отделение. Мне повезло, Юрий Соломин, который набирал курс вместе с Виктором Коршуновым, случайно зашел в кабинет, где шли прослушивания. И они приняли решение взять меня на дневное отделение.
Второй раз судьба решила вмешаться, когда я осталась без работы. Распался театр, где я в тот момент играла. Юрий Соломин по воле случая оказался на Студии им. Горького, где проходили съемки, в которых я участвовала. Он, как человек, который меня принимал в Щепкинское, естественно, спросил, как у меня дела. Я сказала, что не очень. И тут он вдруг предложил мне прийти работать в Малый театр. Мне тогда было под 50 лет, а в этом возрасте, знаете ли, артистку не очень жалуют в любом театре. Но хотелось иметь свой дом, где будет хорошо, и я согласилась.
Жизнь стала налаживаться, я смогла содержать маму и ребенка. Но был еще один случай. В Малом театре был очень известный спектакль «Дядюшкин сон». Одну из главных ролей в нем играла настоящая звезда - Элина Быстрицкая. Обстоятельства (или судьба?!) сложились так, что нас пригласил с гастролями Назарбаев, президент Казахской ССР. Он очень любил Малый театр. А Элина Авраамовна не смогла полететь. Меня вызвало руководство и сказало, что нужно сыграть «Дядюшкин сон». Я впала в ступор: трехактная пьеса, а до гастролей пять дней. Мне сказали: «Или ты занимаешь свое положение в труппе или играешь второстепенные роли до конца дней». Тогда я решила, что ничего не теряю, выучила роль и сыграла спектакль. Все одобрили мою актерскую работу.

Ю.З. - Расскажите о спектаклях, в которых Вы заняты сейчас. Что нового готовите?

Л.П. - В текущем репертуаре у меня 10 названий! Казалось бы, так не бывает, что в 80 лет человек не только хорошо себя чувствует, но и столько играет. И сейчас у меня премьера - «Дальше - тишина», пьеса которой я болела очень давно. Я видела спектакль, который Эфрос ставил в Театре Моссовета, Люси Купер играла легендарная Фаина Раневская. И тогда у меня появилась мечта сыграть эту роль.
Это потрясающая пьеса, которая очень важна для сегодняшнего зрителя! Сейчас так важно меньше думать о себе, не забывать о близких, любить друг друга. А то озлобленности среди людей очень много, а вот искренней любви не хватает. Мы всех ждем на премьере в феврале.

Ю.З. - Вы в своих интервью не раз говорили, что с театром у Вас любовь, а кино - это легкий флирт на стороне. Никогда не хотелось сменить приоритеты?

Л. П. - Нет! Никогда не хотела этого. Театр - это такая вещь, где я могу всегда довести роль до совершенства. Я прихожу домой и знаю, что у меня эта сцена не так прошла, как обычно, но я могу исправить это в следующем спектакле. Вот «Волки и овцы» я играю 25 лет и до сих пор получаю удовольствие от своей героини. А что делается со зрительным залом! Аплодисменты не смолкают минут десять.
В кино же ничего изменить нельзя! Даже если я сыграю выдающуюся роль, дальше идет монтаж, и конечный результат зависит не от меня. К кино и сериалам я хорошо отношусь, всегда ищу новые грани, стараюсь найти то человеческое, что скрыто на первый взгляд. Но театр на первом месте.

Не пропустите! «Главная роль. Людмила Полякова» в эфире телеканала "Культура" 28 января в 19:45.

28 января - юбилей народной артистки России Людмилы Поляковой. Малый театр со всей ответственностью готовится отметить это замечательное событие и уже совсем скоро, 10 февраля, на Большой Ордынке состоится премьера спектакля по пьесе В.Дельмар "Дальше - тишина", в которой актриса исполнит главную роль - Люси Купер. Юбилейные торжества впереди, а сегодня мы от всего сердца желаем несравненной Людмиле Петровне крепкого здоровья, неиссякаемого вдохновения, благополучия и, конечно, радости и хорошего настроения, которое она сама с такой щедростью дарит всем, кто приходит в Малый театр на её спектакли. Свидетельство этому - все тот же замечательный отрывок из спектакля "Волки и овцы" А.Н.Островского, который занимает одно из первых мест по количеству просмотров на канале Малого театра.

Дорогие друзья!

Предлагаем Вашему вниманию запись передачи Судьба человека с Борисом Корчевниковым, посвященную народной артистке России Людмиле Поляковой.

В Малом театре дают «Женитьбу» по пьесе Николая Гоголя в постановке народного артиста СССР Юрия Соломина. Премьерный показ посетила корреспондент "ВМ".

Любите ли вы театр, который «начинается с вешалки»? Которой расположен не в подвале или бассейне, а в центре старой купеческой Москвы в прекрасном старинном особняк. Где блещут, как им и положено, ложи, свет играет в хрустале люстр, а бархатный занавес поражает своей монументальностью. Любите ли вы театр, в котором декорации гоголевского пространства – продолжение исторических интерьеров особняка, и каждая деталь сценографии (благодаря художнику Александру Глазунову) вопиет о подлинности вещи: будь-то гостиный гарнитур красного бархата, огромные зеркала в резных золоченых рамах, изящный столик с изогнутыми ножками, покрытый накрахмаленной скатертью, старинная печь с изразцами и бронзовой заслонкой, массивные чернильные приборы или подсвечники.
Если вы, действительно, в театре получаете наслаждение от атмосферы, то вам сюда - в здание на Большой Ордынке. Здесь классика правит бал без малого вот уже два столетия. И вот уже более ста лет здесь не появлялась на сцене гоголевская «Женитьба»...

Художественный руководитель театра Юрий Соломин решил взяться за эту яркую, по-настоящему до сих пор неразгаданную гоголевскую пьесу о сорвавшейся свадьбе нерешительного чиновника, помня главную заповедь самого Гоголя, который видел предназначение театра в том, чтобы «целой тысяче народа за одним разом читать живой полезный урок». Какой же? Да все тот же - «показывать смешное привычек и пороков или высокотрогательное достоинств и возвышенных чувств человека». В общем, как говаривал незабвенный датский принц Гамлет, «держать как бы зеркало перед природой, показать доблести её истинное лицо и её истинное – низости».

О Гамлете вспомнилось не случайно. Потому что мелкая с виду проблема в сознании главного героя надворного советника Подколесина (его блестяще сыграл артист Григорий Скряпкин) жениться ему или не жениться вырастает до гамлетовских размеров - «быть или не быть». И хочется, и колется! А разборчивость невесты (красавица Карина Саханенко) оборачивается обманутым самолюбием и той самой «первой слезой», которая так ценится «на театре».

В этом спектакле достаточно всего - и «высокотрогательного достоинств», и «смешного пороков». И подивиться есть на кого: в "Женитьбе" на сцену разом выходят сразу пять народных артистов, которые и в одиночку могли бы сделать хорошую кассу. А зритель начинает облизываться, едва взглянув на афишу. Каждый из народных - и Валерий Афанасьев (расчетливый экзекутор Яичница), и Александр Ермаков (отставной пехотный офицер Анучкин), и Владимир Дубровский (моряк Жевакин) крепко держат зал в ежовых рукавицах, как и положено матерым профессионалам. За их неторопливой подробностью легко разглядеть маленьких людей со столь понятными чувствами и присущими современному обществу пороками. Вот Яичница, смотрящий на женитьбу, только как на очередной прибыльный «проект». Рядом честолюбивый Анучкин, помешанный на недоступном ему блеске французского общества. Тут же престарелый Жевакин бедолага-рекордсмен по части отказов юных невест. Узнаваемо!

Аплодисменты на входы и выходы артистов – постоянный аккомпанемент и железная закономерность постановки.

Особняком в галерее стоит образ предприимчивой свахи - блистательная работа народной артистки России Ирины Муравьевой. Ирина Вадимовна комична в каждом жесте и движении бровей, а еще более - в паузах. Наблюдать за ней – наслаждение необычайное: Муравьева так просто демонстрирует вершины актерского мастерства, что впору студентов приглашать. Каждая минута ее пребывания на сцене рождает неизменный хохот в зале.

Под стать ей и матерая колоритная тетка Арина Пантелеймонова (народная артистка России Людмила Полякова). Необыкновенно хорош оборотистый живчик – «локомотив» Кочкарев (Александр Вершинин), готовый устраивать, улаживать, продюссировать, но только за хорошую гастрономическую мзду.

То, как люди ходят по сцене, чувствуют, говорят или кушают чай в этом спектакле составляет коллективный портрет Отечества, в главном мало изменившегося со времен Гоголя. То же желание «быть не хуже людей» и «держать марку», то же недоверие себе и собственному выбору, те же и страхи связать жизнь с недостойным человеком, а рядом - корысть, честолюбие, чревоугодие, лесть, обман. И невозможный инфантилизм перед лицом любых перемен: от личных до социальных. Сочный и неповторимый язык Гоголя, яркая и одновременно бережная режиссура Юрия Соломина делают спектакль Малого театра настоящим подарком ценителям живой, всегда современной классики, где глаз радуется, а слух поражается ядрено-смачному гоголевскому слову, по-прежнему бьющему - не в бровь, а в глаз.

Елена Булова, «Вечерняя Москва», 31 января 2018

Накануне Нового года в филиале Малого театра на Ордынке состоялась премьера гоголевской "Женитьбы" в постановке художественного руководителя театра Юрия Соломина и в декорациях Александра Глазунова.

Уж сколько раз не ставили эту пьесу Николая Гоголя, она всегда звучит современно, потому что каждому человеку хочется встретить такого спутника жизни, с которым он будет счастлив всегда. Проблема выбора, отнюдь не так проста, как кажется. Одни руководствуются романтическими чувствами, другие выгодным приданным, третьи, бегством от одиночества. Хорошо изучив природу русского человека великий классик сумел соединить вместе эти три составляющих и посмеяться над вечными женихами, купеческой дочерью, мечтающей выйти замуж за дворянина и нерешительным надворным советником, готовым влюбиться по настоянию товарища.

Ситуация, можно сказать, комическая, похожая на водевиль, но в ней помимо юмора есть и пронзительная грусть, и жалость к героям, не понимающим ради чего они живут. Поэтому в спектакле Юрия Соломина нет масок, каждый персонаж – это отдельная судьба, пусть и незначительная, маленькая, но достойная внимания и сопереживания. Поскольку все они существуют как бы по привычке, под гнетом обстоятельств и заведенного порядка, в то время, как биологические часы все тикают и тикают, и в этом тоже заключаются быстро проходящие мгновения жизни, как прекрасный вальс Григория Гоберника, чуть ностальгический с щемящей нотой несбыточного. И вот уже шевелюра стала белой, лысина появилась на затылке, сюртук не сходится на животе, и в зеркалах себя не узнать.

Если для молодого Подколесина, чем-то похожего на Обломова в исполнении Григория Скряпкина, это первое сватовство по настоянию вездесущего Кочкарева, то для остальных "потрепанных" женихов – чуть ли не привычный ритуал без желаемого результата. Поэтому на этот раз они должны во что бы то ни стало выиграть, преподнести себя в лучшем свете. Дородный экзекутор Яичница, несмотря на смешную фамилию в исполнении Валерия Афанасьева способен дать фору своим соперникам основательностью и солидностью, не разменивающегося по пустякам, а двухэтажный, кирпичный дом для него значит больше, чем "придурковатая" невеста. Отставной пехотный офицер Анучкин, постоянно перебирающий ногами, как старая скаковая лошадь, которого изобретательно изображает Александр Ермаков, наоборот, мечтает об образованной жене, говорящей по-французски, приставая с этим вопросом ко всем подряд. А бывший морской "волк" Жевакин – Владимира Дубровского, в сюртуке, побитом молью, высоко не берет. Ему бы иметь пусть и небогатую жену, но пухленькую в скромном гнездышке. Он настолько одинок, что несказанно рад случайной аудитории, выслушивающей его "бредни" по поводу итальяночек, говорящих по-французски. Неважно, что он хромает на одну ногу, зато у него есть треуголка, доброе сердце и мечта - выиграть "бонус" в лице хорошенькой невесты.

Сама же Агафья Тихоновна лирической актрисы Карины Саханенко больше всего боится, чтобы муж на второй день после свадьбы не прибил, поскольку ее покойный отец – купец третей гильдии не раз с помощью кулака учил уму разуму маменьку. Тетушка Арина Пантелеймоновна, будто сошедшая с полотен Федотова дородная купчиха в исполнении Людмилы Поляковой, хочет, чтобы племянница вышла замуж за купеческого сына, оно так надежней, но опять же ничего подходящего нет на примете, поэтому скрипя сердцем принимает безродных дворян, авось сваха "залежалого" товара не предложит… И что же? Явившиеся женихи, один другого краше, наводят уныние своей непрезентабельностью. Будь ее воля, она бы их на порог не пустила, не то что чаем угощала, но тут, как черт из бутылки выпрыгивает самозванец Кочкарев, целует ручки и объявляет себя дальним родственником. Ну, слава Богу, нашелся хоть один человек ее круга.

Заводной Кочкарев в острохарактерном представлении Александра Вершинина должен как-то отомстить пронырливой свахе, неудачно женившей и его в том числе. К счастью, убогая компания женихов явно подобрана ею "с миру по нитке", ни в какое сравнение не идущие с его протеже. Тем не менее, не так- то просто заткнуть рот Фекле Ивановне, способной одурачить любого и взять инициативу в свои руки в гротесковом исполнении Ирины Муравьевой, она и не в таких переделках бывала… Второе – это головная боль с вкрадчивым и комплексующим Подколесиным, которого надо постоянно подталкивать в спину к цепям Гименея. И третья проблема касается юной жеманницы, не знающей кому отдать предпочтение. Того и гляди "сорвется с крючка". Поэтому в этой ситуации нужен человек решительный, способный интриговать, обманывать. Напрашивается вопрос: а зачем Кочкареву это нужно, из какой такой корысти он хлопочет за своего друга, ссорится с ним, угрожает, если тот не согласится сей миг жениться? Все дело в том, что жизнь Кочкарева пустая, ему нечем ее заполнить, а так хочется праздника в череде серых будней. И вот, наконец, подворачивается случай – продемонстрировать талант человека дела, насильно сделать Подколесина счастливым, а что будет потом с ним - не его забота. По крайней мере, купеческая дочка осуществит свою мечту – выйдет замуж за дворянина, распугав несчастных женихов криком: "Пошли вон, дураки!" и заработав аплодисменты зала.

Зрители охотно реагирует на невероятные события в комических ситуациях "Женитьбы", а герои выходят в зрительный зал и напрямую общаются с публикой, чувствуя ее расположение и понимание. При этом у многих возникал вопрос: почему Подколесин сбежал, выпрыгнув в окно, не смотря на алебастровые ручки невесты? Наверное, потому, что насильно сделать человека счастливым нельзя. И об этом, по-моему, ставил спектакль Юрий Соломин.

Любовь Лебедина, "Деловая трибуна", 27 декабря 2017 года

Больше Гоголя в Малом! На сцену театра возвращается «Женитьба». Режиссер-постановщик Юрий Соломин не изменяет себе и стилю одного из старейших театров России. Классика на то и классика, чтобы быть актуальной во все времена.

Юрий Соломин шутит, что «Женитьбу» мечтал поставить с детства. Несколько раз брался и откладывал. И вот, наконец, «Женитьба» состоялась!
«Я не пытался ее осовременивать. Потому что ежу ясно, про что написал Гоголь. Никаких особых придумок мы не делали, там все есть в пьесе. Есть в пьесе и отношения между людьми, и отношения между сословиями, там все есть. Когда очень хочется, когда очень страшно», - заявил художественный руководитель Малого театра, народный артист СССР Юрий Соломин.

Удивительно, но «Женитьба» лишь дважды появлялась на сцене Малого театра. В первый раз (как бенефис Щепкина) – в XIX-м веке. Второй (к столетию со дня рождения Гоголя) – в 1909-м. Нынешняя постановка в Малом – первая за больше, чем сто лет.

В этом не самом многонаселенном спектакле сошлись корифеи и молодежь. Народные - Муравьева, Полякова, Афанасьев, Ермаков, Дубровский - рядом со вчерашними выпускниками и даже студентами. В роли невесты Агафьи Тихоновны – Карина Саханенко – ученица Юрия Соломина по Щепкинскому училищу.
Подколёсин в исполнении Григория Скряпкина – все такой же нерешительный увалень, каким написал его Гоголь. Для молодого актера эта роль в любимом Гоголе – из категории мечты.

Историю о разборчивой невесте и нерешительном женихе репетировали в общей сложности год. За это время артисты успели спектакль полюбить и взглянуть на него по-своему.

«Я посмешила всех, потому что я сказала, что знаю концепцию спектакля. Что такое «Женитьба» Гоголя? Сама Агафья Тихоновна - это молодая Россия, и в вот эти женихи все, которые предлагают ей свою руку», - призналась народная артистка России Людмила Полякова.

В Малом театре с успехом идет гоголевский «Ревизор». Тоже в постановке Юрия Соломина. Теперь в афише - две пьесы Гоголя.

Смотрите запись передачи на сайте Первого канала. Ведущая - Юлия Меньшова. Эфир 27 января 2017 года

Один их старейших театров России прибыл в Липецк на "Большие гастроли".

Билеты на спектакли Островского Малого театра разлетелись в кассе Липецкого академического театра им. Толстого как горячие пирожки. Добыть себе местечко в зале одного из старейших театров России даже в царские времена было большой удачей. Сегодня звезды Малого: Борис Невзоров, Людмила Полякова, Евгения Глушенко и другие актеры сами приехали к липчанам в рамках некоммерческого проекта "Большие гастроли".

С 7 по 10 июня Малый театр впервые продемонстрирует липецкому зрителю свою "визитную карточку" - комедии Островского "Волки и овцы" (7,8 июня) и "Бедность не порок" (9,10 июня). Отметим, что стоимость билетов на спектакли вполне приемлемая — от 400 до 1200 рублей.

Народная артистка России Людмила Полякова рассказала журналистам, что посещает липецкую землю во второй раз. До этого она побывала в музее на станции Астапово, где провел последние дни и обрел покой великий писатель Лев Толстой.

- Через два дня мы уезжаем в Елец, и здесь мне постоянно вспоминаются строки о чеховской героине Нине Заречной: "Завтра она уедет в Елец — играть в театре, ехать придётся в третьем классе, "с мужиками", а в Ельце образованные купцы будут приставать с любезностями". Неизвестно, доехала ли она до Ельца, но я попаду туда точно, - улыбается актриса. - Я — фанат средних русских городов, таких как Тамбов, Псков, Владимир. Я всегда испытываю к ним безумную нежность, за то, что они сохранили свою историческую часть.

На все времена сохранились для читателей бессмертные островские пьесы. По словам Людмилы Поляковой, в Малом театре их ставят уже 22 года и каждый раз под занавес зал взрывается рукоплесканиями.

- Актеры Малого театра, как я всегда говорю, удивительные звери. Мы обладаем свойством тонко чувствовать современность. А самым современным писателем является Островский. Заемное письмо, долговая яма — все это очень хорошо знакомо нам сегодня. Кто здесь волк, а кто овца сразу становится все понятно, - говорит актриса.

Людмила Полякова также выразила опасения за молодежь, "обрастающую" гаджетами, разговаривающую на своем языке. Современным отпрыскам было бы полезно послушать формы речи времен Островского.

- Мне однажды перевели часть пьесы на современный сленговый язык молодых людей. Появляется странное, новое зарождение в нашем языке, которое вызывает опасение. Мы должны с этим бороться, иначе они победят, - поделилась артистка.

Произведения Александра Островского, действительно, остаются неизменными, даже декорации на сцене Малого театра будут представлены в Липецке в таком же виде. К современным трактовкам классики Людмила Полякова относится критически:

- Попробуй, напиши сам! - считает Людмила Петровна. - Как говорит наш художественный руководитель Юрий Соломин: "Неужели вы думаете, что умнее Гоголя?" Зритель почувствует, где искренность, а где фальшь.

Липецкий городской портал, 7 июня 2016 года

Почему такую важную роль в жизни актрисы Людмилы Поляковой сыграл город Муром? Какое прозвище она получила, выступая в военных госпиталях? Что за книгу настоятельно рекомендует прочитать всем? И с кем из французских королей актриса «разговаривает» бывая в Париже? Об этом вы узнаете из очередного выпуска программы «Мой герой» на канале ТВЦ.

Смотрите запись эфира от 7 апреля 2016 года на сайте Первого канала

Ведущие - Борис Берман и Ильдар Жандарев

Актриса Людмила Полякова: «Всё, что получалось у меня в жизни, - получалось только из преодоления, только вопреки»

Конец 40-х годов. Опыт унижений
Меня с шести лет, ещё до школы, начали отправлять в лагерь на всё лето. Хорошо помню, как, попав в лагерь в первый раз, я нырнула в густые заросли сирени, жасмина и прорыла в них норку. Сделала себе такой домик, шалашик, где меня никто не мог видеть. И для меня самым главным стало при первой же возможности быстрее спрятаться туда, в свою норку. Это был мой собственный, сказочный мир, которого у меня не было в реальности... Мы жили в коммуналке на Самотёке, в маленьком домике без водопровода. Такими мещанскими домиками - нижний этаж каменный, верхний деревянный - весь район был застроен. Помню, что я всё время хотела есть. Это было что-то страшное.
Одна знакомая девочка, она жила на 4-й Мещанской, по соседству, однажды пригласила меня в гости. У них так вкусно пахло котлетами! И вот её мать угостила меня этими котлетами и ещё дала мне чашку компота с каким-то необычным вкусом. Наверное, я спросила, отчего такой вкус, потому что помню ответ: в компот из сухофруктов они добавляли лавровый лист. Вот почти семьдесят лет прошло, а я до сих пор помню вкус этого компота и запах этих котлет! Но тогда я себе сказала: никогда больше не приду в этот дом. Потому что большего унижения от осознания своей нищеты я никогда не испытывала. В нашу школу время от времени приходили люди и приносили
мешки с вещами для малообеспеченных. И мне обязательно какую-то вещь выдавали - и я, конечно, это всё брала, а потом шла и рыдала. Разумеется, тогда многие дети были бедны, но все ведь воспринимают это по-разному. Я была девочка гордая и почему-то всё время чувствовала унижение от того, что мне что-то вручают.
Мама работала в автобусном парке, зарабатывала мало, отца не было - он ушёл на фронт, а после войны к нам не вернулся. Бабушку я боялась и слушалась, потому что она была женщина мощная, крутого нрава, могла и матом прикрикнуть. В нашем доме вообще все только матом и разговаривали. Я в детстве тоже пела матерные частушки, отчего все во дворе в восторг приходили. Особенно когда собирались на посиделки... У нас ведь, как суббота-воскресенье или праздник, на стол во дворе ставилась бутылка с сургучом вместо крышки. Если коричневый сургуч, значит, совсем дешёвая водка, а если белый, то немножко получше. Все садились, выпивали рюмашку, брали беломорину, и начинались анекдоты, байки, иногда доходило до мордобоя. Многие мои. сверстники потом спивались, садились в тюрьму... Я всегда думаю: господи, какое счастье, что это всё закончилось и больше не вернётся.
Самое страшное испытание - испытание бедностью, которое корёжит, коверкает человека. Если бы я тогда на этом зациклилась, я бы не выжила в той среде, где, кроме мата и водки, не было ничего - ни любви, ни близости. Помню, бабушка из каких-то кусочков сшила мне юбочку в складку и кофточку, на которой вышила розочки из ниток. Лет шесть мне было, наверное. Я стою на лестнице, затаив дыхание, и думаю: ну кто-нибудь должен посмотреть на меня и увидеть, какая я красивая! И в этот момент то ли сильный порыв ветра, то ли толкнул меня кто, и я с этой лестницы грохаюсь вниз, а там грязь, железки какие-то, камни. Я вся в крови, лоб рассечён, по щекам кровь течёт. Соседи орут: «Милку твою убило!» Мать выбегает и, не разобравшись, в чём дело, начинает меня бить. Потом-то я поняла, что она от страха меня лупила, но тогда я обиделась на неё очень сильно. Не понимала, что ей, молодой, красивой девке, которой всего- то было 25-26 лет, хотелось тогда личной жизни, и она приводила кого-нибудь нового в нашу шестиметровую комнату. А наутро тётка, материна сестра, которая жила с бабушкой в соседней комнате, встречала меня и ехидно спрашивала: «Ну что, Милка, как тебе твой новый папа?» Потом-то я матери всё простила. Взяла её к себе, как только она заболела, и тринадцать лет за ней ходила, кормила, мыла - всё делала. И теперь, когда прихожу к ней на могилу, я только плачу о её ушедшей
жизни, в которой она столько недополучила. Как и многие женщины послевоенных лет, она вкалывала за копейки, искала своего женского счастья, и ей мешала маленькая девочка, которая требовала к себе внимания, которую надо было кормить... Как она могла научить меня нежности или любви? У нас с ней не было ни одного задушевного разговора, ни одного тёплого момента близости... Только голодное существование и постоянное недовольство. Время от времени она в сердцах выгоняла меня на улицу. И, когда я чуть повзрослела, единственным моим стремлением стало уйти из дома, вырваться из своего дома-клоповничка, из того мира. И при первой же возможности я это сделала - в 17 лет уехала в Павловский Посад работать воспитательницей в лесной школе.
Боюсь, что та унизительная нищета в детские годы, она меня очень сильно испортила. В иных обстоятельствах
я, возможно, была бы более открытой, щедрой... Но как это теперь проверить?

1960 год. Конец метаниям
Я не мечтала стать педагогом - мне важно было просто вырваться, отбросить прошлое - знаете, как космическая ракета отбрасывает ступень на взлёте: отбросила и пошла набирать скорость дальше. Лесная школа, в которой я начала работать с детьми, оказалась лишь первой такой ступенью, а через год была Одесса, куда я поехала поступать на океанографический факультет: начиталась Паустовского и захотела вдруг бороздить океаны. Потом начиталась Генриха Манна, влюбилась в его Генриха IV и решила стать переводчиком с французского, поступила на подготовительные курсы в иняз. Знаете, меня тогда раздирало просто: хотелось куда-то ехать, лететь, что-то создавать, строить. И меня определённо кто-то (или что-то) вёл по жизни, но это я уже потом стала понимать. Я как будто чувствовала, что в «клоповничке» меня ждёт только такая судьба: на Центральный рынок продавщицей или проституткой на улицу. Может быть, и книги меня тоже вели. Хотя дома у нас, конечно, ни одной книги не было. Читать я стала только в 10-м классе, когда перешла в школу рабочей молодёжи и начала работать на почте. Знаете, что я сделала, когда получила свою первую зарплату? Пошла на Кузнецкий Мост, в магазин подписных изданий, и подписалась на всё, что только можно. В этот момент стала издаваться хорошая фантастика. Брэдбери, Стругацкие, Азимов... Я их читала и думала: наверное, где- то там, где звёзды, космос, там и есть какой-то смысл, потому что не может же быть смыслом наш убогий мир на Самотёке... Я пересказывала эти книги ребятам в лесной школе, что-то фантазировала, досочиняла. Они ходили за мной табунами, а я чувствовала необычайное вдохновение. Может быть, тогда уже во мне заговорила артистка? В то время я об этом не думала. Хотя выступала-то я всегда, сколько себя помню, - этим я, наверное, в бабку свою пошла, она была совершенно гениальная рассказчица, особенно после того, как пару рюмок пропустит. И в какой-то момент ноги сами привели меня в театральное училище. Было это в 1960 году. Просто удивительно, насколько лёгким оказалось моё поступление - это произошло так быстро и естественно, как будто тот невидимый, кто вёл меня все эти годы, метил меня именно сюда, в это место. И я сразу почувствовала, что театр - единственное, что мне нужно, и что я нашла наконец себя. Время метаний и поисков закончилось. По сути, в училище и началась моя настоящая жизнь, а всё, что было раньше, было лишь подготовкой к этому. И вот это ощущение счастья обретённого смысла остаётся со мной всю жизнь.

1972 год. Поверила в себя
После окончания училища я не пошла в Малый театр и сильно ошиблась, выбрав Андрея Гончарова, его стиль работы оказался мне совершенно чуждым. И уже через год ушла из Театра на Малой Бронной в Театр имени Станиславского, где часто менялись режиссёры. Начались пустые и какие-то бездушные годы. Первое время я играла мало, ждала своих ролей, и наука терпения давалась мне очень трудно. Но главное, что мне мешало, - недоверие к самой себе. Я патологически не верила в себя, сомневалась во всём, абсолютно. К тому же я была далека от стандартов того времени - рост метр семьдесят шесть, худая, с широкими плечами.
Сама себя считала некрасивой, да и режиссёры не понимали: что мне давать играть? Но чудо всё-таки случилось: в 1972 году в театре появился режиссёр Леонид Викторович Варпахов- ский с пьесой Ричарда Нэша «Продавец дождя». И вот в этом спектакле всё сошлось: и мои внешние данные, и мои мечты о прекрасной жизни, и неверие в себя - всё пришлось к месту, мы с моей героиней Лиззи просто совпали. Варпаховский мне так и говорил: «А наутро, Милочка, вы проснётесь знаменитой!» У «Продавца» и правда был большой успех. Приятно, что зрители до сих пор помнят эту работу, спустя столько лет подходят ко мне, благодарят. Но после Варпаховского в театр пришли другие режиссёры, и моя неуверенность снова дала о себе знать.

Конец 70-х годов. Нашла своего Мастера
Но именно с Анатолием Васильевым было труднее всего. Во всех смыслах. Он сам был человеком крайне сомневающимся. Мне хотелось ясности, а получилось, что нашла коса на камень. Между нами молнии просто летали! Работа над спектаклем «Серсо» была для меня настоящей катастрофой. И спасало только то, что я очень любила этого человека. Потому что иначе я бы просто развернулась и ушла. Это потом уже, после успеха наших двухлетних европейских гастролей, восторженных рецензий и наград, стало ясно, что «Серсо» - яркая страница в истории советского театра. Только после «Серсо» Васильев был признан режиссёром международного класса. Но предыдущие его спектакли - «Взрослая дочь молодого человека» и «Первый вариант «Вассы Железновой» - были такими домашними, московскими радостями. Конечно, мы все, кто уже работал с Васильевым, понимали масштаб его дарования. И всё-таки наше решение уйти с ним в никуда было экстремальным поступком. Вот только представьте: целая команда - двенадцать человек из Театра Станиславского - вдруг всё бросили и пошли с Васильевым в Театр на Таганке, где нам ничего не обещали! Нам предоставили какой-то закуточек, а когда Юрий Любимов остался за границей, мы вообще оказались там на птичьих правах. И вот мы, взрослые люди, всем уже было по сорок, сидели и репетировали в полуподвале три года! Вы понимаете, что такое в зрелом возрасте, когда у каждого уже семья, отказаться от устойчивой и достаточно благополучной жизни в пользу неопределённого будущего? На мне к тому моменту уже была тяжелобольная мама, которая не выходила из дома, и маленький ребёнок. Нужно было содержать семью. И тем не менее я бросила театр. Потому что действительно любила этого человека. А любовь и вера в то, что он делает, были совершенно неразрывны. Но беда в том, что Васильев пытался изменить мою природу. Он мне тогда говорил: «Я хочу, чтобы ты доросла до своего таланта». Я психовала, не понимала, чего он от меня требует! А потом вдруг это страшное напряжение разрядилось: спектакль случился, вся Москва ахнула, рванула в этот подвал. И мне стало немножко легче, потому что появились хорошие отзывы со стороны. Кто-то говорил: как ты хорошо двигаешься, другой говорил: какая ты красавица, как здорово играешь... И постепенно я набиралась уверенности... Я вот часто думаю: а если бы мне все с самого начала говорили, какая я прекрасная, что было бы? Но парадокс в том, что я всегда себя любила и не любила одновременно. Я действительно знаю себе цену, но никогда не буду никому этого доказывать, выпячивать себя. Представляете, как трудно с этим жить? Ведь и в личной жизни так же - есть огромное желание, чтобы ко мне подошли и сказали, что я самая красивая, любимая. Вот тогда я расцветаю. Но сделать шаг самой - никогда... Почему не возникло потрясающей любви в моей жизни? А я любила Васильева, безумно... Но он не смог дать мне этой женской уверенности, ощущения, что я желанна как женщина. Он, конечно, верил в меня, хотел, чтобы я преодолела свои комплексы, стала героиней, как Терехова. А мне-то хотелось именно женского счастья, понимания, что я особенная, что меня любят. А выходило, что вне работы я ему особенно была и не нужна.

1974 год. Стала матерью-одиночкой
Так получилось, что я растила сына одна. Его отец, мой второй муж, был лётчиком. И ему требовалась жена-хозяйка, домашний уют, внимание. Я очень быстро поняла, что никак не смогу совмещать всё это - семейный быт и заботы о муже с гастролями и съёмками. И мы расстались. Так что сына пришлось поднимать мне одной. И он рос очень самостоятельным: особого времени-то у меня не было им заниматься. Я Ване с самого раннего возраста почему-то очень верила - и ему, и в него. У нас с ним всё его детство шла совершенно гениальная переписка - в огромной амбарной книге. Утром я уходила на репетицию, а вечером бежала на спектакль и оставляла его, маленького, дома одного. И подробно его в этой книге инструктировала: «Ванечка, колготки возьми такие-то, супчик налей в ковшик и подогрей, где хлеб - ты сам знаешь...» Ночью прихожу после спектакля, а в тетрадке полный отчёт - он ещё толком писать не умел, буквы все были задом наперёд, но старался: мама, я сделал то-то, поел то-то... Вот такое воспитание по переписке. А сегодня мы с ним друзья. И я принимаю сына таким, какой он получился. Не пытаюсь его переделать, направить. Он избрал для себя не очень надёжный путь - пишет музыку, работает диджеем. Но сегодня в этой сфере сложно сделать серьёзную карьеру, нужны спонсоры, чтобы раскрутиться. И с этим пока проблемы.

1992 год. Преодолела страх
Я всегда в панике готовлю новую роль, мучаюсь сомнениями до последнего момента, пока всё не срастётся. Но после одного случая, когда мне пришлось срочно вводиться на центральную роль, я перестала бояться сцены совсем. А получилось так. В начале 1992 года мы собирались на гастроли в Казахстан: Назарбаев обожал Малый театр и пообещал очень хорошие условия. Тогда роль Москалёвой в «Дядюшкином сне» играли по очереди Нелли Корниенко и Элина Быстрицкая. И вот в последний момент выяснилось, что Быстрицкая ехать не может, а у Корниенко возникли проблемы со здоровьем. Меня вызывает режиссёр Виктор Коршунов: «Так, родной, твой час настал, будешь играть!» А я даже спектакля не видела! Я стала отказываться, он настаивает: «Так, либо ты сейчас занимаешь своё место в театре - вот то, которое и должно быть твоим, либо навсегда останешься на вторых ролях». Мне дали всего шесть дней. Притом что я ни спектакль не видела, ни одной реплики не знала. А пьеса сложнейшая, там семьдесят три страницы только личного текста и множество похожих оборотов, которые путают и сбивают с толку. В общем, выбора не было, пришлось взять себя в руки и - как в омут. Через неделю мы уже в Алма-Ате, там на сцене мне показали «разводку»: откуда входить, куда уходить. Но для меня самое главное было сказать текст. Ведь там что ни монолог, то две с половиной страницы, не меньше! Как я отыграла первый спектакль - вообще не помню. А вечером ко мне в номер заглянул Эдик Марцевич, который играл князя, страшно возбуждённый, и сказал потрясённо: «Слушай, на меня словно девятый вал обрушился!» Похвалил, поддержал...
И это ведь было только начало! Вы представляете, что значит сыграть такую роль десять раз подряд? Я даже боялась за голос - зал за тысячу мест, его же каждый раз нужно было «взять», запустить сюда (показывает на сердце) и что-то вернуть ему, только тогда он что-то воспримет. Если ты через рампу не летишь - это халтура. И вот утро моё начиналось со звонка Коршунова: «Родной, ну ты как?» - так нервно-нервно. На что я нерешительно откашливалась, пробовала голос и отвечала: «Да ладно, ничего, сыграю!» На мне ведь была огромная ответственность - в Алма-Ате держали часть труппы, платили им суточные, кормили, чтобы, если вдруг со мной что-то случится, можно было быстренько заменить спектакль сборным концертом. Если я не сумею. Но я выдержала и отыграла все эти десять спектаклей подряд, после чего поняла: после такого мне теперь на сцене не страшно ни-че-го.

2000-е годы. Научилась терпеть
Я слишком люблю жизнь, чтобы расстраиваться и скучать, если вдруг нет ролей. Обязательно задумаю какое-нибудь дело полезное, которое доставит удовольствие. Да хотя бы сошью себе новый халат из двух шёлковых подкладок от старых шуб или роскошную декоративную наволочку на подушку из пёстрого рюкзака... Очередная мамка, очередная тётя, бабушка... Не помню уже, когда мне последний раз предлагали главную роль, чтобы на меня что-то специально ставили. Всегда роли второго плана. Но все знают: Полякова вытащит. Режиссёры так и говорят: «Мила, там особенно работы нет, но ты же всё сделаешь, ты ведь умеешь, правда?» Я давно привыкла, что даже те дары, что судьба предлагает, требуют моего участия, доработки. Вот, например, последняя моя премьера в Малом театре, «Дети Ванюшина». Пьеса-то сама по себе хорошая, про распад семьи, непонимание между родителями и детьми, острая, болезненная пьеса, но роль жены главного героя незамысловатая. Ну ходит такая старушенция, то к одному в семье пристроится, то к другому... А когда нет материала, на который ты можешь опереться, чтобы сказать то, что хочется по поводу сегодняшней жизни, то приходится в себе искать, вытаскивать те краски, чувства, которые ещё не были востребованы. И я вдруг увидела, что моя героиня не только всех и каждого в этом жутком семейном разладе принимает, она на себя берёт ответственность за несчастье каждого, за эту нелюбовь и непонимание, она живёт с этим грузом и всех заранее прощает. И я вложила себя в эту роль максимально - и свою заботу о доме, о ребёнке, о Малом театре, который тоже мой дом практически. И беспокойство о стране своей, в которой мы живём так нелепо...
Жизнь научила меня терпеть. А ещё я поняла, что в своей жизни ничего исправлять не хочу: всё, что случилось, и создало меня именно такой. Я иду своим логическим путём, может быть, дурным, может быть, неправильным, но своим. И сейчас, как это ни покажется странным, самый счастливый период в моей жизни. Сын вырос и увлечён своим делом, я много читаю, много путешествую. И по-прежнему выкладываюсь на сцене на двести процентов, даже в старых спектаклях. А когда я иду по улице, практически каждый второй человек говорит мне «здравствуйте» и даже находит смелость подойти и слова какие- то сказать. Ну скажите, если я в стольких сердцах оставила память о своих ролях, о чём тут жалеть? Единственное, чего боюсь сегодня, - оказаться беспомощной, быть кому-то в тягость, даже любимому сыну. Держаться из последних сил...
Однажды, когда мне было 17 лет, в школе задали сочинение: «Как стоит прожить жизнь». Моё потом признали лучшим. Даже не помню, что я могла написать в том школьном сочинении? Сейчас мне 77 лет, и я по-прежнему не хочу никому давать советов. Но для самой себя я поняла одно: живи так, чтобы тебе было интересно. Интересно даже с самой собой. Конечно, всякое настроение бывает, и, если иногда случится минута отчаяния, стараюсь исхитриться. Вот пришёл в гости сын со своей девушкой, я приготовила им суп, сделала салат, и мне нравится смотреть, с каким удовольствием они всё это едят... Учусь любить эти мгновения. Потому что жизнь из них в основном и состоит. Не успеешь оглянуться, а оказывается, уже и конец. Чехов, кстати, сказал незадолго до смерти, в одном из своих последних писем жене: «Дуся, ты спрашиваешь: что такое жизнь? Это всё равно что спросить: что такое морковка? Морковка есть морковка, и больше ничего не известно». Думаю, он имел в виду, что жить надо просто. Стараться по возможности никого не предавать. Не совершать некрасивых поступков. Чтобы, когда придёт срок и перед кем-то высшим надо будет дать отчёт, со спокойной совестью сказать: мне есть за что себя уважать и не в чем себя упрекнуть.

Алла Данилова, STORY, март 2016 года

В Минске закончились гастроли Государственного академического Малого театра. Старейший театр Москвы, хранитель традиций психологического реализма показал на сцене театра имени М. Горького два спектакля — “Волки и овцы” и “Свадьба! Свадьба! Свадьба”. Показы прошли при аншлагах, а в постановках блистали звезды Малого, в том числе народные артисты России Борис Невзоров и Людмила Полякова.

Так сложилась карьера этих актеров, что оба они снимались в культовых для белорусского кино картинах. Невзоров сыграл Евхима в знаменитой ленте Виктора Турова “Люди на болоте”, которая получила Госпремию СССР. “Мне премию не дали, видимо, был еще слишком молод”, — шутит актер. Тем не менее обиду Невзоров не затаил и после этих съемок сотрудничал с Туровым практически в каждой последующей его картине.

Людмила Полякова украсила своим мощным актерским темпераментом военную драму Ларисы Шепитько “Восхождение”, снятую в 1976 году по повести Василя Быкова “Сотников”.

В 1977 году на Берлинале лента получила главный приз — “Золотого медведя”. Кинематографический язык Шепитько признали новаторским. После “Восхождения” у Поляковой была еще одна работа с Шепитько в фильме “Прощание”. На съемках этой картины Лариса Ефимовна погибла в автомобильной катастрофе. Экранизацию повести Валентина Распутина “Прощание с Матерой” доснял ее муж Элем Климов.

— Климов немного переделал сценарий, перетасовал актеров, — вспоминает Людмила Петровна. — На тех съемках я поработала с вашей Станютой. Стефания Михайловна и в жизни, и на экране была удивительной!

В 1990 году Полякову снова пригласили в Беларусь. Знаменитый оператор Юрий Марухин решил попробовать себя в режиссуре и предложил Поляковой главную роль в фильме “Мать урагана” по Владимиру Короткевичу:

— Я стала той самой матерью урагана. Время было смутное, странное. И для меня те съемки были мукой, — смеется актриса. — Объясню почему. В какой-то момент решили, что играть я должна на белорусском языке. Это прекрасный язык, он мне очень нравится, но себя не переделаешь. Мне дали учителя, я немного освоилась, однако, как только звучала команда “Мотор!”, все равно говорила только по-русски. Не могла себя перебороть. И ничего нельзя было сделать. Жаль, что фильм почти никто не заметил. Он получился очень интересным, историческим. Но уже начиналось малокартинье 1990-х. Сегодня я тоже иногда работаю в Минске, в павильонах вашей киностудии снимаются многие российские сериалы. Были съемки по детективам Александры Марининой. Всегда с нежностью приезжаю в Минск и знаю его наизусть.

Сегодня “старики” Малого театра в любой момент готовы ринуться в интересный проект, сотрудничать с молодыми талантливыми режиссерами. Только дайте простор для творчества! Как обогатила, например, своей ролью деревенской колдуньи Собачихи фильм “Бумер” Людмила Полякова. Съемки в нем она вспоминает со щемящей нотой:

— Я никогда не забуду “Бумер”. Но меня почему-то озвучила другая актриса. После этого попросила режиссера Петра Буслова больше мне не звонить. К сожалению, половина съемочной группы “Бумера” потом погибла на съемках картины Сергея Бодрова “Связной” в Кармадонском ущелье. Погиб феноменальный оператор Даниил Гуревич. У него как раз родился сын. У нашего коллеги Володи Носика погиб сын. Гримеры, костюмеры... Бодров-младший был лидером поколения, все считали за честь с ним работать. Поэтому они для меня все остались молодыми и красивыми. “Бумер” для многих из них был дебютной работой. Они только вступали в профессию, начинали жить. Было мало денег. Мы все вместе грелись возле печки-буржуйки, когда снимали сцены в деревенской хате. Не могу говорить — комок в горле...

— А вы легко согласились на ту роль?

— Согласилась только из-за одной фразы: “Поубивают вас всех когда-нибудь”. Я говорила ее героям-бандитам. Кстати, посмотрите, все актеры “Бумера” стали звездами.

Борис Невзоров тоже открыт для экспериментов. Недавно снялся в едкой социальной драме Юрия Быкова “Дурак”, где сыграл колоритного начальника службы ЖКХ провинциального российского городка Федотова. Картина участвовала в конкурсном показе одного из фестивалей “Лістапад”.

— Фильму не повезло, — считает Невзоров. — Он вышел одновременно с “Левиафаном” Андрея Звягинцева, а они практически на одну тему. Надо было их как-то развести в прокате по срокам. Все, кто сравнивал “Левиафана” с “Дураком”, говорили, что “Дурак” лучше. Он снят с другим отношением. Это не эстетствующий разговор, а разговор с болью. “Дурак” очень талантливая работа. Сейчас с интересом смотрю сериал Юрия Быкова “Метод”.

— Я принципиально не смотрю “Метод”! — вдруг огорошила Полякова. — Одна кровища!

— Как вам кажется, публика, которая смотрит сериалы, ходит на спектакли Малого театра?

— Я такую статистику не веду, — признался Невзоров.

— Почему нет? Люди есть люди! — заступается Полякова за домохозяек. — Пришла женщина после работы — уставшая, измотанная. Почему бы ей не посмотреть хороший сериал? Один из последних был просто потрясающим — “Палач”. Снимал Вячеслав Никифоров, тоже много лет проработавший в Беларуси. Он снят на уровне кино. Не фестивального, конечно, но нормального.

А вот недавний сериал “Влюбленные женщины” мне совершенно не понравился.

— Малый театр — оплот психологического театра. Но рано или поздно придется что-то менять. Как вы считаете, такие режиссеры, как Богомолов, придут к вам ставить?

— Была такая мысль, — улыбается Невзоров. — Один наш актер хотел, чтобы он поставил.

— Богомолов? Никогда! — не соглашается Полякова. — Вы знаете, какая удивительная вещь. В Москве есть фронда: вот пойду на скандальный спектакль Богомолова, заплачу за него пятьдесят тысяч и уйду после первого действия. Но нужно “отметиться” — я был! Удивительная вещь: Константин Богомолов — безумно талантливый человек. Несколько лет назад на церемонии “Гвоздь сезона” он делал капустники. Я просто сползала со стула — так это было смешно.

— Может, ему и надо было заниматься капустниками? — обращается к коллеге Невзоров.

— Не знаю. Может быть. Но зачем он берется за классику? — видно, что разговор о Богомолове задел актрису за живое. — Ставил бы что-то современное. Хоть по потолку там ползайте, раздевайтесь, материтесь. Но ему обязательно нужно классику взять. Я совсем не ханжа. Люблю Владимира Сорокина, считаю его лучшим современным российским писателем. Но его почему-то не ставят в театре. Люблю Пелевина, как ни странно. Домысливаю что-то сама, пробиваюсь через его смыслы. Может, только последние его романы мне не близки — уж совсем какая-то заумь. Но современного Вампилова, который писал бы про сегодняшнего человека, у нас нет. Когда появилась “Утиная охота”, Зилов был современен и понятен. А посмотрите — получился бессмертный образ, актуальный и сейчас. У нас есть отдельное современное течение — документальная драма.

Это маленькие театрики, которые существуют на спонсорские деньги. Но это не совсем то. Там нет художественного обобщения. Сложно, наверное, писать на современную тему. Потому что сегодня российскому автору для начала нужно определить для себя хотя бы, чей Крым. Ой, что-то я опять не про то. Замолкаю...

Автор публикации: Валентин ПЕПЕЛЯЕВ

"Беларусь сегодня", 4 декабря 2015 года

Передача «Грани культуры» на канале ВОЛГОГРАД-ТРВ


Хронометраж – с 12:20.

6 декабря на сцене Государственного академического Малого театра (Большая Ордынка, 69) состоится представление 200-го спектакля «Правда – хорошо, а счастье лучше».
Эта постановка, созданная по одной из лучших пьес А.Н.Островского, наполнена музыкой и светом, светлой грустью и добрым юмором. Спектакль пользуется признанием театральной общественности и большой зрительской любовью, как на родных подмостках, так и во время многочисленных гастролей по стране. Составляющие его успеха – тонкая режиссура Сергея Женовача, сценография Александра Боровского, со вкусом созданные костюмы (художник Оксана Ярмольник), изящное музыкальное оформление (композитор Григорий Гоберник), великолепная литературная основа, и, конечно же, превосходные актёрские работы.
«Правда – хорошо, а счастье лучше» удостоена множества престижных наград, в числе которых Государственная премия РФ, «Золотая маска» за лучший актёрский ансамбль, премия СТД «Гвоздь сезона».
От всей души поздравляем коллектив спектакля, в особенности бессменных исполнителей своих ролей Василия Бочкарёва, Евгению Глушенко, Людмилу Полякову, Глеба Подгородинского и Виктора Низового с замечательным юбилеем и желаем дальнейших творческих успехов!