ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ САМОЙЛОВА
16 апреля исполняется 110 лет со дня рождения народного артиста СССР Евгения Валерьяновича Самойлова (1912 - 2006). Звезда советского кино, кумир нескольких поколений театралов, Евгений Самойлов 38 лет отдал Малому театру, создав на его сцене целый ряд выдающихся образов, таких как Иван Петрович Шуйский («Царь Федор Иоаннович» А.К.Толстого), Крутицкий («Не было ни гроша, да вдруг алтын» А.Н.Островского), Карп («Лес» А.Н.Островского), Камердинер герцога («Коварство и любовь» Ф.Шиллера) и другие.
В 2019 году в Малом театре прошел вечер памяти артиста, а в 2020-м - на доме, где жил Евгений Валерианович, была открыта мемориальная доска.
Вспоминая Евгения Валериановича Самойлова, мы предлагаем вам посмотреть несколько записей: передачу "Путь к совершенству" и фрагмент юбилейного вечера, посвященного 175-летию Малого театра.
ОТКРЫТИЕ МЕМОРИАЛЬНОЙ ДОСКИ ЕВГЕНИЮ САМОЙЛОВУ
6 ноября состоялось открытие памятной доски в доме № 8 по Спиридоньевскому переулку, где жил легендарный актёр Малого театра, народный артист СССР Евгений Валерианович Самойлов. На мероприятии присутствовали художественный руководитель театра, народный артист СССР Юрий Соломин, заслуженная артистка России Ольга Чуваева, народная артистка России Людмила Титова, народные артисты России Владимир Бейлис и Владимир Дубровский, актёр Игорь Петренко, а также Алексей Самойлов, сын Евгения Валериановича.
Евгений Самойлов (1912 – 2006) – выдающийся советский и российский актёр, чей творческий путь начался ещё в 1930-е годы. Ученик Всеволода Мейерхольда, Самойлов служил в нескольких театрах, включая Театр им. Маяковского, но большая часть его жизни связана с Малым. На старейших подмостках он исполнил десятки ролей, в числе которых Мастаков («Старик» М.Горького), Иван Петрович Шуйский («Царь Фёдор Иоаннович» А.К.Толстого), Васин («Русские люди» К.Симонова), Андреа Дориа («Заговор Фиеско в Генуе» Ф.Шиллера), Игнат Гордеев («Фома Гордеев» М.Горького), Джонатан Коффин («Ночь игуаны» Т.Уильямса), Бенволио («Убийство Гонзаго» Н.Йорданова), Феофан Прокопович («Детоубийца» Ф.Горенштейна), Крутицкий («Не было ни гроша, да вдруг алтын» А.Н.Островского), Захарьин-Юрьев («Смерть Иоанна Грозного» А.К.Толстого), Карп («Лес» А.Н.Островского), Камердинер герцога («Коварство и любовь» Ф.Шиллера).
Самойлов был одним из самых популярных советских киноактёров. Среди фильмов с его участием – «Светлый путь», «Сердца четырёх», «В шесть часов вечера после войны», «Адмирал Нахимов», «Герои Шипки», «Неоконченная повесть», «Ватерлоо», «Они сражались за Родину» и многие другие.
В МОСКВЕ ПОЯВИЛАСЬ ПАМЯТНАЯ ДОСКА АКТЕРУ ЕВГЕНИЮ САМОЙЛОВУ
Памятную доску народному артисту СССР Евгению Самойлову открыли сегодня в доме номер 8 по Спиридоньевскому переулку в Москве.
Евгений Самойлов сыграл полсотни киноролей и почти сорок лет служил в Малом театре. На прославленную сцену он выходил до самых последних дней.
«Дело не в том, что что-то здесь будет висеть, а в том, чтобы в театре помнили людей, которые очень много сделали для него, очень много отдали», - сообщил художественный руководитель Малого театра, народный артист СССР Юрий Соломин.
«Это человек, который жил в квартире с Всеволодом Эмильевичем Мейерхольдом, с Зинаидой Райх - они его приютили. Это человек, который работал с Довженко. И все, так сказать, люди, которые видели его в Гамлете у Охлопкова говорили, что это было такое событие для театральной общественности. Не только для Москвы, но и мира», - сказал народный артист России Владимир Дубровский.
«СОВЕСТЛИВЫЙ РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК»
Дорогие друзья!
Сегодня мы завершаем нашу ретроспективу спектаклей с участием Юрия Мефодьевича Соломина и смотрим запись трагедии «Царь Федор Иоаннович» А.К.Толстого. 31 год шел на сцене этот крепко срежиссированный спектакль, одна из вершин творчества Б.И.Равенских. И 28 лет заглавную роль в нем играл Юрий Мефодьевич.
Слово Вере Анатольевне Максимовой: «Только у больших артистов творчество цельно, и роли не противостоят, не отстоят, а окликают друг друга. Тогда в одной из самых зависимых профессий – актерской, вопреки судьбе, случаю, обстоятельствам, режиссерской воле, созданные образы таинственно выстраиваются в живую цепь, образуют нерасторжимость, варьируя и продлевая тему жизни художника.
В самых главных своих ролях Соломин говорит об отношениях личности, индивидуума со временем, с эпохой, с человеческим множеством, так же как и с безликой массой, с усредненным большинством. Среди его персонажей есть люди, со временем не совпавшие, временем погубленные. Есть отвергнутые и непонятые. Есть те, кто обогнал свое время и возвысился над ним. Есть благополучные «пользователи» времени (как, например, его комфортно расположившийся не только в собственном доме, но и в своем веке Фамусов). Есть победители и побежденные. В этом смысле «перекликаются», соотносятся друг с другом Кисельников и добрый царь Федор Иоаннович, и последний русский царь Николай II, и поэт Сирано, и великий французский лицедей, «автор театра» Мольер…
Царя Федора (1976) Соломин подготовил всего за десять дней после ухода во МХАТ Смоктуновского. Тогдашний руководитель Малого – Царев выбрал его из всех других претендентов-соревнователей. Ответственный для театра и для выдающегося спектакля ввод совершался в невероятно короткие сроки под руководством Бориса Ровенских, режиссера сверхталантливого и непредсказуемого, в полном смысле – автора спектакля, который к тому времени шел уже три сезона с огромным успехом, постепенно превращаясь в легенду.
После такого мощного первого исполнителя, как Смоктуновский, да еще репетируя с неистовым диктатором Ровенских, который, по признанию самого Соломина, хотел для Федора не его, а другого артиста, естественно было ожидать хоть каких-то повторов, влияний, следования «первообразцу».
Между тем не роль-повтор, не роль-ввод, а новое, собственное, личное творение актера оказалось представлено на суд зрителя, критики, коллектива (пребывавшего в сомнении и ожидании). Десятью годами младше Смоктуновского, Соломин выглядел на сцене молодым и привлекательным не только в золотом парадном облачении, но и в будничном кафтане из холста, в бесшумных сапожках, без шапки Мономаха, в «собственных» темнорусых волосах, не на троне, а в домашних покоях наедине с женой. Он не играл царя-мужичка или задержавшегося в детстве, слабого и наивного человека, не казался ни блаженным, ни больным, а неоспоримо царским сыном, отмеченным знаком высокого рождения. Не слабоумие или убогость, а страдальческое вопрошание, напряженная душевная работа, поиск бескровного выхода из жестокой боярской свары читались в чертах Федора – Соломина, в его широко распахнутых глазах. В простых домотканых одеждах (рубище, рубахе) он казался странником, каликой перехожим, светлым иноком.
Как и написано у автора, Алексея К. Толстого, он был добр и доверчив: знал, в чем состоит долг государя и не имел сил исполнить свое назначение.
Соломин играл совестливого русского человека – царя, не совершившего ни единого низкого поступка, не хотевшего «высшей власти», вожделенной для других. Все, что он говорил, доверчиво делясь раздумьем с собеседниками, исповедуясь перед Ириной, казалось справедливым и верным. И еще неожиданное значение для образа, для спектакля приобретала тема любви.
Этот новый Федор был достоин любви и сам глубоко и нежно любил жену. Лирический актер Соломин замечательно играл это чувство Федора к Ирине, в безраздельности которого герой находил покой и умиротворение.
Созданный для мира и тишины, для частной жизни, Федор мучился сознанием своей слабости, казнился непригодностью трону, неспособностью править огромной, заряженной ненавистью страной. Он медлил в поступках и быстро уставал от государственной работы. Но после многих исполнителей-предшественников в знаменитой роли определенно возникало ощущение, что Федор Соломина умен, безошибочно (интуитивно, как сказали бы сегодня) чувствует, что справедливо, а что нет, где свет, а где тьма.
Окружающие его люди были грешны, тупы или лживы, закоснели во властолюбии или ожесточились в многолетней борьбе, чтобы услышать и понять царя. Не способный солгать, он верил каждому, а его обманывали все. Великий гнев просыпался в нем, когда приближенные во имя «государственных» интересов России и блага династии, которая нуждалась в наследнике престола, покушались на его святыню – любовь к Ирине.
В финале спектакля царь тихо и просто снимал с головы шапку Мономаха, отказывался от трона, осознав, что власть нераздельна со злом и кровью.
В трагедии Алексея К. Толстого Соломин сыграл одного из первых русских царей. Через четырнадцать лет в полулюбительской пьесе С.Кузнецова «И аз воздам...» исполнил роль последнего Романова – Николая II».
Запись, которую мы предлагаем вам посмотреть сегодня, сделана на телевидении в 1981 году. Партнерами Юрия Мефодьевича стали Виктор Коршунов (Борис Годунов), Галина Кирюшина (царица Ирина), Евгений Самойлов (Иван Петрович Шуйский), Виктор Хохряков (Луп-Клешнин) и другие.
ВЕЧЕР ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ САМОЙЛОВА
Дорогие друзья!
Предлагаем вам видеозапись вечера, который состоялся в Малом театре 18 декабря минувшего года и был посвящен народному артисту СССР Евгению Валерьяновичу Самойлову.
ВЕЧЕР ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ САМОЙЛОВА
Дорогие друзья!
18 декабря приглашаем вас на вечер, посвященный памяти народного артиста СССР Евгения Валерьяновича Самойлова. Как обычно, он пройдет на Малой сцене, своими воспоминаниями поделятся коллеги легендарного артиста, будут показаны фрагменты из спектаклей и кинофильмов. Начало в 19:00.
Своими воспоминаниями о замечательном артисте поделятся Юрий Соломин, Василий Бочкарев, Владимир Бейлис, Петр Складчиков, Алексей Самойлов.
Вечер проведет Владимир Дубровский.
ЕВГЕНИЙ САМОЙЛОВ: 105 ЛЕТ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ
16 апреля исполняется 105 лет со дня рождения выдающегося русского актера Евгения Самойлова. Евгений Валерианович родился в 1912 году, еще до революции, в семье рабочего Путиловского завода. Окончил Ленинградский художественный техникум, на сцене дебютировал в начале 1930-х, а на экране — в 1936-м, в роли инструктора физкультуры Гриши в фильме «Случайная встреча». Примерно тогда же Самойлова позвали в Москву — в труппу Театра имени Мейерхольда. Позже работал в Московском театре комедии и Театре Революции, а в 1968-м был приглашен в труппу Малого театра, где и прослужил до конца своих дней. Среди наиболее заметных ролей Е.В.Самойлова на сцене Малого – Князь Иван Петрович Шуйский («Царь Федор Иоаннович» А.К.Толстого), Андреа Дориа («Заговор Фиеско в Генуе» Ф.Шиллера), Крутицкий («Не было ни гроша да вдруг алтын» А.Н.Островского), Карп («Лес» А.Н.Островского), Камердинер герцога («Коварство и любовь» Ф.Шиллера) и др.
Евгений Валерианович стал одной из самых ярких звезд классического периода советского кинематографа. «Светлый путь», «Сердца четырех», «В шесть часов вечера после войны», «Щорс» — всех картин не перечислить, да это и не нужно, потому что всякий зритель, видевший Самойлова на экране, запомнит его навсегда.
[GALLERY:325]
СВЕТЛОЕ ЛИЦО ЭПОХИ
17 февраля исполнилось 10 лет со дня смерти замечательного русского артиста, актёра Малого театра Евгения Самойлова. Предлагаем вниманию посетителей сайта очерк Михаила Захарчука, опубликованный в издании Столетие.ру и посвященный легендарному человеку, с которым автору довелось встречаться лично.
За долгую свою жизнь (93 года) народный артист СССР Е.В. Самойлов сыграл 39 главных ролей в трёх театрах России и 45 раз снялся в отечественных кинокартинах. Это немного, если учесть, что некоторые его коллеги, прожившие много меньше, успели в разы перекрыть вышеназванные главные актёрские показатели.
По части регалий, призов и всяческих премий Евгений Валерианович тоже никогда не лидировал среди коллег. Хотя и был награждён четырьмя орденами, шестью медалями. Имел три Сталинские премии (первой степени – за главную роль в фильме «Щорс»; две – второй степени – за роли Василия Кудряшова в фильме «В шесть часов вечера после войны» и Олега Кошевого в спектакле «Молодая гвардия»). Кроме того, его трижды награждали премиями «Московской театральной весны» и «Золотым орлом» – «за беззаветную преданность искусству» – тоже не бог весть какой «звездопад».
Между тем этот актёр явил нам пример уникальный, в отечественном искусстве никем, пожалуй, и не превзойдённый: львиная доля его театральных и киноработ была удачным, временами просто блестящим воплощением образа положительного героя.
А ведь ещё со времён античных известно: нет ничего более сложного в искусстве, чем сотворение примера для благородного подражания.
Да и сейчас любой первокурсник театрального вуза вам подтвердит: сыграть подонка, мразь человеческую – проще пареной репы. Всё равно, что пуститься во все тяжкие. Создать на сцене или в кино образ положительный и привлекательный – на такое способны лишь единицы.
В наше непростое время, когда с театральных подмостков, с экранов кино и телевидения, со всех других средств массовой информации на зрителя льётся сплошной поток негатива, «порнухи» и «чернухи», решение подобной задачи нынешними художниками в повестку дня, похоже, даже не ставится. А так называемое андеграундное, постмодернистское «современное искусство» просто концептуально не рассматривает положительного героя как сверхзадачу. Дескать, в дурном мире не может быть ничего светлого. И потому мир этот исчерпывается на уровне убогих, нелепых, с точки зрения здравого смысла, перфомансов с унитазами.
А мне как раз вспоминается рассказ покойного Э. Марцевича. На год позже Самойлова этот замечательный артист пришёл служить в Малый театр, и дружил с Евгением Валериановичем до самой смерти последнего. Эдуард Евгеньевич случайно, в концертном исполнении, а не в театре увидел отрывок из «Гамлета» с Самойловым в главной роли. Сам спектакль тогда в театре имени В.В. Маяковского поставил Н. Охлопков. «Что б ты знал: любой артист хочет сыграть Гамлета. С тех пор, как это сделала Сара Бернар, о датском принце, наверное, мечтают и все актрисы. И я не был исключением. Всё изучил об этой выдающейся роли. Актёры прошлого изображали Гамлета сильным, слабым, злым, добрым, коварным, безвольным, неврастеником, ипохондриком. Словом, наделяли его всеми в основном пагубными человеческими страстями. И только один Самойлов явил на сцене исключительно светлого и человечного героя. В образе Гамлета, проницательного психолога и мыслителя, мощно проявился темперамент самого Евгения Валериановича, сумевшего создать образец высочайшего интеллекта. Увидев эту работу, я буквально заболел. Даже спать перестал, всё думал о Гамлете. Подготовил самостоятельно отрывок из роли, показал сцену своим сокурсникам. Кто-то из «маяковцев» оказался на показе и предложил выступить в роли перед самим Охлопковым. Я рискнул, и о, чудо! Николай Павлович дал мне роль Гамлета в театре имени Маяковского! Более счастливого человека, чем я был в те минуты жизни, представить себе невозможно. Я ещё студент, ещё не сдал выпускных экзаменов, и вдруг такое фантастическое предложение! У меня голова кружилась от счастья. Гамлет – в двадцать два года! Подобного не случалось нигде и никогда. А главное, я буду играть в очереди с самим Самойловым! Через некоторое время Евгений Валерианович ушёл в Малый театр, и я последовал за ним. Как за старшим братом. И – за великим артистом. Такого глубокого и светлого творца в нашей культуре больше не было».
Родился Евгений Самойлов в семье потомственного рабочего. Отец – Валериан Саввич – мальчишкой пришёл на Путиловский завод и стал там впоследствии мастером пушечного цеха. Мать – Анна Павловна – занималась домашним хозяйством.
Добрые родители подарили Жене счастливое детство и светлую юность. Принципиальный, но не строгий отец, ласковая мама – ангел-хранитель дружного семейства, в котором духовные интересы всегда ценились выше материального достатка.
Валериан Саввич был абсолютно лысым. Вместе с известным попом Гапоном он ходил к царю и, когда начался расстрел, то со страху залез на столб. Это отца спасло, но на нервной почве он потерял все волосы навсегда. Слыл человеком разнообразных увлечений: собрал большую библиотеку, регулярно посещал с семьёй театр, писал картины маслом. Он и привил сыну любовь к литературе и искусству. Свободное время Евгений проводил в залах Эрмитажа и Русского музея. Особенно его привлекало творчество М. Врубеля, И. Левитана, В. Серова. Мечтал поступить в Академию художеств. Но, видать, Судьба уже уготовила ему театральную стезю. Совершенно случайно оказавшись в частной художественной студии Николая Ходотова на Литейном, Женя вдруг понял: вот это и есть по-настоящему его призвание. И ни разу впоследствии не сожалел о сделанном жизненном выборе. После школы окончил Ленинградский художественный политехникум. Получил направление в Театр актерского мастерства под руководством выдающегося режиссера, актёра и педагога Леонида Вивьена. Здесь партнерами юного Самойлова были Ю. Толубеев и В. Меркурьев. Весной 1934 года в Ленинграде гастролировал Государственный театр имени Мейерхольда (ГосТИМ). Всеволод Эмильевич побывал на спектаклях своего друга Вивьена. Увидел Самойлова и, не задумываясь, пригласил его в свою труппу на амплуа молодого героя.
Встреча выдающегося советского театрального режиссёра, актёра, создателя целой актёрской системы и начинающего ленинградского артиста, их последующая человеческая и творческая дружба – отдельная, чрезвычайно интересная и захватывающая тема, к тому же никем ещё глубоко не исследованная. Ну, ведь далеко же не случайно самый что ни на есть авангардный по тем временам театральный постановщик остановил свой выбор на актёре, которого до него все рассматривали только лишь как сценического красавца-любовника.
Чутко уловив в природе таланта Самойлова яркий темперамент и склонность к созидательной героике, Мейерхольд развивал эту редкую способность Евгения увлеченно и взыскательно.
А молодой актёр оказался трудолюбивым и терпеливым учеником. Он всё впитывал в себя на репетициях мастера и его показах, учился у коллег, партнеров, с упорством осваивал «биомеханику». Вдобавок блистательный актёр романтической школы Ю. Юрьев, приглашенный в ТИМ, стал прививать Самойлову сложнейшую манеру исполнения героико-романтического репертуара. Кроме того, любознательный от природы Евгений Валерианович, что называется, с головой окунулся в театральную жизнь Москвы. Пересмотрел весь репертуар МХАТа, спектакли вахтанговцев, стал свидетелем оглушительного триумфа Остужева в роли Отелло. Молодой артист учился у таких корифеев отечественной сцены, как М. Тарханов, Б. Щукин, Р. Симонов. Да, чуть не забыл самое главное: первое время ленинградский актёр жил в семье Мейерхольда. Даже когда к Евгению Валериановичу приехала его жена Зинаида Левина, режиссёр по-отцовски помогал молодой семье. Удивительная человеческая симпатия, установившаяся между ними, подарила Самойлову общение с С. Эйзенштейном, В. Шебалиным, А. Толстым, В. Софроницким, Л. Обориным и другими выдающимися деятелями культуры – друзьями и гостями Мейерхольда. При этом сам Всеволод Эмильевич деликатно, но настойчиво образовывал своего ученика, обогащая его ум и сердце. Четыре года рядом с мастером стали для Самойлова периодом интенсивного постижения актерской профессии. При расставании артист получил от учителя как ободряющее напутствие краткую служебную и творческую характеристику: «Е.В. Самойлов – артист, который скоро займет на театральном фронте одно их первых мест в армии советских артистов». Спустя годы Самойлов однажды признается: «Мейерхольда мне сам Бог послал».
Отлично сыграв в ТИМе Эрнани и Чацкого, Самойлов под руководством Мейерхольда приступил к работе над ролью Павки Корчагина в спектакле «Одна жизнь» по роману «Как закалялась сталь» Н. Островского. К сожалению, зритель этой работы не увидел – ТИМ в 1938 году ликвидировали как формалистический и идеологически вредный. Но историки отечественного театра в один голос утверждают: Корчагин в сценическом воплощении Самойлова явился непревзойдённой театральной вершиной того времени. Не случайно и мы делаем акцент на этой незавершённой работе актёра.
…Когда вышел фильм братьев Васильевых «Чапаев», Сталин, первым оценивший гениальность ленты, выдвинул перед кинематографистами идею создания новых картин, прославляющих героев Гражданской войны. Перед режиссёром Довженко поставили задачу: воплотить на экране «украинского Чапаева» – Щорса.
Режиссёр больше года упорно искал исполнителя главной роли, пока не остановился на Самойлове. Внешне актёр совершенно не походил на реального Щорса. Впрочем, Довженко и не требовал сходства. Ограничились приклеенной бородкой. Главное было в другом – создать образ пламенного революционера, опытного, авторитетного красного командира с глубокой, страстной верой в светлое будущее. И при этом не сбиться в пафосность, в приторную революционную слащавость. Самойлов с блеском воплотил замысел режиссёра. Он ещё «жил Корчагиным», и в новой роли, может быть, сам того до конца не осознавая, перенёс на Щорса весь свой созидательный пафос, накопленный в предыдущей работе с Мейерхольдом. Но правда и то, что Александр Петрович стал для него мудрым наставником, научившим в работе над ролью Щорса «идти от себя» в «предлагаемых обстоятельствах». Спустя годы Самойлов признавался: «Его философские высказывания, его поэтические размышления открыли мне, актёру тогда молодому, но уже познавшему театральные искания Мейерхольда, совершенно иной мир. И я устремился в этот мир, полный высоких нравственных чувств и романтических образов. Именно встреча с Довженко во многом определила мою актёрскую судьбу на несколько десятилетий вперёд, если не на всю жизнь».
В работе над Щорсом у Евгения Валериановича встречались и другие, более прозаические трудности, которые он преодолевал под жёстким наставничеством Довженко. К примеру, никогда раньше артист не садился на коня. А по сценарию ему требовалось немало времени находиться в седле, да ещё проделывать это с командирской удалью. Пришлось несколько месяцев осваивать премудрости верховой езды со специальным цирковым тренером. Или была ещё проблема полного незнания Самойловым украинского языка. А между тем не лишённый националистических замашек Довженко снимал фильм на русском с последующей пересъемкой каждого дубля на украинском. И вновь потянулись долгие занятия с педагогами, которые рьяно «переделывали кацапа в хохла».
Обычно Довженко говорил актёрам, как видит ту или иную сцену, и продолжал репетировать до тех пор, пока результат его не удовлетворял. Для каждого кадра снимали по 12 дублей. Плёнку не жалели, тратили столько, сколько было нужно. Сейчас такое невозможно, а тогда не экономили, ведь, как-никак, у Довженко был заказ лично от Хозяина.
«Щорс» появился на экране в 1939 году. Разумеется, он не мог повторить феноменального успеха «Чапаева» – такие ленты рождаются раз в столетие. Однако самому Самойлову образ командира украинских повстанческих формирований, начальника дивизии Красной армии принёс поистине всесоюзную известность.
Подобно талантливому офицеру Щорсу, ставшему за короткое время выдающимся полководцем, Самойлов стремительно завоевал зрительскую любовь и общественное признание.
Советские люди с поразительным единодушием оценили революционную романтику его героя, страстную веру в прекрасное будущее, благородство души и силу интеллекта. А режиссёры стали наперебой приглашать Евгения Валериановича в свои картины. Один за другим на экраны страны выходят, как бы мы теперь сказали, блокбастеры с участием неотразимого в своём человеческом обаянии Самойлова: «В поисках радости», «Светлый путь», «Цветные новеллы», «Александр Пархоменко», «Машенька», «Он ещё вернётся», «Неуловимый Ян», «Жена гвардейца», «Давид-Бек». Комедия «Сердца четырёх» режиссёра К. Юдина была снята ещё до войны, но показали её народу лишь в начале победного года. И далеко не случайно показали сразу же за великолепным романтико-поэтическим фильмом «В шесть часов вечера после войны». Самойлов сыграл здесь старшего лейтенанта Кудряшова, испытав небывалый творческий подъём в работе с легендарным режиссером Пырьевым, замечательными партнёрами М. Ладыниной и И. Любезновым. А поэтически обобщенный образ героя войны, воина-защитника и победителя, одухотворенный обаянием личности артиста, был столь же узнаваемым и желанным, как и ожидаемая победа. Ровно таким же мужественным, серьёзным и ослепительно красивым воспринимался зрителями военного времени и лейтенант Колчин из комедии «Сердца четырех».
Вообще, сейчас, на некотором временном отдалении, мы можем смело говорить о том, что светлые, гармоничные, жизнеутверждающие образы, созданные Самойловым во всех практически фильмах сороковых и последующих годов прошлого столетия, как никакие другие отечественные ленты, мощно вселяли в души советских зрителей оптимизм и надежду, укрепляли их веру в добро. Именно кинематограф с помощью увеличительной линзы белого экрана открыл притягательную силу творческой индивидуальности Самойлова, присущее ему неотразимое обаяние положительного героя. При этом, в силу объективных причин того порохового времени, большинство его экранных героев принадлежало к воинскому сословию разных эпох. Кроме уже упомянутых ролей это – лейтенант Бурунов («Адмирал Нахимов»), лейтенант Вишняк («Новый дом»), Фрунзе («Крушение эмирата»), полковник Богун («300 лет тому...»), полковник Бобров («Олеко Дундич»), генерал Кэмброн («Ватерлоо»), Марченко («Они сражались за Родину»), генерал Скобелев («Герои Шипки»), полковник Александр Петрович («Зачарованная Десна»), декабрист Спешнев («Тарас Шевченко»). Во всех этих фильмах актёру удалось передать самоотверженность и патриотизм, благородство, доблесть и верность офицерской чести каждого из своих героев. Неудивительно поэтому, что придя служить в газету «Красная звезда» 37 лет тому назад, автор этих строк в числе первых решил написать именно о творчестве Евгения Валериановича. А он отказался со мной встретиться…
Подобный демарш, чтобы кто-то из деятелей культуры не изъявлял желания выступить в главной военной газете, по тем, «застойным», временам выглядел странным. Однако у моих тогдашних начальников хватило ума не поднимать идеологической волны недовольства по отношению к актёру. Они просто сделали вид, что ничего необычного не случилось. На том инцидент и забыли. Мне же он долгое время не давал покоя. И однажды я поделился терзающими мыслями относительно поступка Самойлова с Гоголевой, нашей «военной матерью Терезой», которая очень душевно ко мне относилась. «Да, Женя очень не простой человек, – заметила Елена Николаевна, – хотя с виду – этакий рубаха-парень и весельчак-балагур. Ничего подобного. Он очень закрытый и весьма строгих нравов. И домосед до мозга костей. В молодости был красив до безобразия, но даже и намёка на какой-нибудь адюльтер не допускал. Тяготится общественной работой. Редко выступает на партийных собраниях. В Малом нашем театре трудится уже больше десяти лет и лишь раз согласился на собственный творческий вечер. Но ты не волнуйся, я переговорю с его супругой Зиной, и Самойлов с тобой обязательно встретится». Так оно и случилось.
В моих рабочих блокнотах, к великому сожалению, сохранилось крайне мало подробностей единственного непродолжительного общения с Евгением Валериановичем в его гримёрке. Скорее всего, и даже наверняка потому, что он так и не согласился на интервью для «Звёздочки». Зато хотя бы объяснил причину своего несогласия, ссылаясь на то, что «никаким боком к армии не причастен», кроме кино- и театральных ролей. Да, в своё время он стремился попасть на фронт и даже писал в разные инстанции по этому поводу, но ему тогда жёстко объяснили: твоё, дескать, место на съёмочной площадке и дурью не майся. А с учётом того, что в Малом театре служат актёры-фронтовики, то ему даже неэтично на их фоне рассуждать на любые военно-патриотические темы. Он почти никогда не выступает в гражданских изданиях. Что уж тогда говорить о военном. И в этом смысле всецело рассчитывает на понимание редакции.
Признаться, после всего услышанного я слегка опешил, полагая, что мне деликатно указано на дверь. Однако Евгений Валерианович был в хорошем расположении духа и всё-таки кое-что мне рассказал из своей творческой биографии. Так я узнал, что самая любимая его работа в кино – лейтенант Кудряшов. И фильм «В шесть часов вечера после войны» ему чрезвычайно дорог. Даже не столько самой ролью. Просто нигде больше он не испытывал такого душевного подъёма, как при работе над этой картиной. У него, да и у всех коллег, было такое ощущение, что как только закончатся съёмки – наступит Победа. И она-таки наступила в мае, как и предсказывал фильм за год до победных салютов! Правда, долгое время потом Самойлов картины не смотрел принципиально из-за пошлого искажения «Марша артиллеристов». (В «Марше» было три правки. Вместо «Из сотен тысяч батарей» – «Из многих тысяч батарей»; «В честь нашего вождя» – «В честь армии родной»; «Артиллеристы, Сталин дал приказ» – «Артиллеристы, точный дан приказ»). А он глубоко убеждён: этого делать нельзя ни в коем случае. Хорошо, что остальной текст оставили без изменений. Потому что, например, в комедии «Сердца четырёх» спустя многие годы Евгению Валериановичу пришлось переозвучивать самого себя из-за многих идеологических правок. Пырьев, по мнению Самойлова, был величайшим кинорежиссёром. По замыслу сценариста Виктора Гусева (он не дожил до премьеры и умер в 35 лет) главная героиня Варя должна была погибнуть под бомбами. И лирическое свидание на фоне Кремля, ликующие толпы, салюты возникало уже в её меркнущем сознании. С точки зрения киноискусства – это финал фантастический, катарсисный. Но мудрый Пырьев следовал суровым реалиям жизни и сделал тот финал, что есть в картине. Его востребовало время. Иван Александрович даже в малом был велик. Не все ведь знают, что он «отбил» Марину Ладынину у друга Самойлова – Ивана Любезнова. И, тем не менее, пригласил последнего на не последнюю роль. Такие поступки по плечу лишь неординарным творцам, большим людям.
Самого Евгения Валериановича жизнь щедро одарила на знакомства с такими людьми. 65 лет он снимается в кино, и сводила его судьба со многими достойными и талантливыми кинорежиссёрами. Но тех, кому он может низко поклониться до земли, только трое. Такого кино, какое создавали они, по его мнению, уже больше никогда не будет. Первый – Довженко. Вторым он ставит Ивана Пырьева, темпераментного, боевого, а для актёров – поистине отца родного. А третьим режиссёром такого же масштаба, такой же самоотдачи является для него Сергей Бондарчук. Его фильм «Война и мир» – это же подвиг! И они оба любили друг друга, но без всяких сантиментов. Их личное общение он бы определил двумя словами – мужественность и искренность. И вот это живёт в его сердце, греет его стареющую душу. В актёрской среде есть словечко – «нутряк», такой жаргон, когда уважительно говорят об актёре, обладающем редкостно тонким чутьём. Так вот, Сергей Фёдорович был чистым «нутряком». А нынешняя молодёжь… Пусть военный корреспондент не сочтёт его размышления за стариковское брюзжание, но, думается, он имеет право на своё мнение. И он не замечает в нынешнее время среди играющих главные роли в кино и телесериалах «нутряков». Сейчас молодые актёры научились играть только сыщиков или бандитов. И как такому менту-бандиту доверить Пушкина? Или Толстого? Или Достоевского? Что он будет с ними делать? И ещё в каждом современном фильме обязательно голые девушки. Разве такая «отчаянная» исполнительница сможет стать Наташей Ростовой? Или даже Мариной Мнишек? Происходит актёрская деградация. Понимают ли те, кто рвётся играть в фильмах бандитов и сыщиков, что они выбрали профессию, принадлежащую КУЛЬТУРЕ?! Если молодые артисты сегодня не защищены театральным репертуаром, в котором, слава Богу, ещё живёт классическая драматургия, это – беда, если не полный профессиональный крах. Сам Евгений Валерианович никогда не имел никаких ценностей – ни машины, ни роскошной дачи, ни шикарных костюмов. Прожил эту жизнь с замечательной, бесподобной женой, с добрыми, талантливыми детьми, с любимой работой.
У него нет (и никогда не было!) врагов. Может быть, потому, что он никогда не сплетничал, не писал кляуз и доносов даже в самые «свинцовые» времена, никому никогда не завидовал и абсолютно никому не делал зла.
Он во всём доволен своей жизнью. Если бы можно было в ней что-то изменить, то он бы хотел в кино и на сцене побольше поработать со своей дочерью и сыном. И на могилах родителей своих, умерших в блокаду, ему бы хотелось бывать почаще. Увы, но это не всегда получается, да и возраст…
Мне остаётся лишь добавить, что личная жизнь Евгения Валериановича действительно сложилось на редкость счастливо. В юности он встретил свою единственную любимую женщину – Зинаиду Ильиничну Левину, и они прожили в любви и согласии 62 года. Окончив электротехнический институт, супруга Самойлова оставила профессию инженера, посвятив себя заботам о муже и детях. Натура одаренная, она прекрасно играла на рояле, страстно любила искусство и, радуясь творческим успехам мужа, как никто другой, знала и понимала, каких физических и духовных затрат требовала актёрская профессия. Её душевными усилиями сберегалась атмосфера дома, в котором было радостно, хорошо, гостеприимно. Их дети, воспитанные в почитании искусства, унаследовали профессию отца. Татьяна Самойлова была народной артисткой России. Её незаурядный талант ярко проявился в роли Вероники («Летят журавли», режиссер М. Калатозов). Фильм вошел в золотой фонд российского кино, а на XI Каннском кинофестивале в 1958 году (единственный за всю историю советского кинематографа!) был удостоен главного приза – Золотой пальмовой ветви. За исполнение роли Вероники молодую актрису наградили Гран-при фестиваля. Алексей Самойлов посвятил себя театру: работал в театре «Современник», с 1977 года – артист Малого театра. После смерти матери сын был самым близким другом и помощником отца в житейских делах. Познакомившись с Сергеем Коненковым, Самойлов увлекся резьбой по дереву, отдавая этому занятию часы досуга. Постоянно перечитывал произведения А.П. Чехова – любимого писателя. А любимыми его композиторами были Чайковский и Мусоргский. Под симфонию «Манфреда» Петра Ильича Евгений Валерианович тихо скончался в своём любимом кресле 17 февраля 2006 года.
Михаил Захарчук, Столетие.ру, 17.02.2016
ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ САМОЙЛОВА
«НАБЛЮДАТЕЛЬ»
Смотрите запись программы на сайте телеканала «Культура»
СТО ЛЕТ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ЕВГЕНИЯ САМОЙЛОВА
Видеорепортаж телеканала «Культура»
Сегодня исполняется сто лет со дня рождения легендарного советского актера – Евгения Самойлова. Он считался эталоном мужской красоты и доблести. Кино открыло притягательную силу творческой индивидуальности Самойлова, присущее ему неотразимое обаяние положительного героя. Честность и безупречность неслучайно были свойственны многим его героям, эти качества отличали актера и в жизни. Рассказывают «Новости культуры».
Самый красивый и благородный красный командир. Для роли Щорса режиссер Александр Довженко потребовал найти «самое чистое и святое человеческое лицо». Нашли – и не только для этой историко-революционной ленты 39 года. В кино Евгений Самойлов воплотит главные образы лириков в погонах.
«Суть его была в том, что он пронес с собой то время, в котором жила наша страна. Пронес в себе «Щорса», пронес свою улыбку, а улыбка была его всегда сердечная, открытая. Сейчас мало таких актеров, да, может, их и просто нет. Он улыбался сердцем. Он был честен, он был достоин», - уверен народный артист России Василий Бочкарев.
В обаятельного лейтенанта с ослепительной улыбкой из комедии «Сердца четырех» влюблялись миллионы, поклонницы не давали Евгению Самойлову прохода, огромными тиражами стали выходить его фотокарточки.
В кино Евгений Самойлов попал из театра. Его учителями были корифеи Мариинки и Александринки, а заметил его талант Всеволод Мейерхольд. У него в театре молодой Самойлов будет играть сначала небольшие роли, а потом Чацкого - в легендарном спектакле «Горе Уму». Перед арестом Мейерхольд напишет про Самойлова: «Он займет на театральном фронте одно из первых мест в армии советских артистов».
Этот «Гамлет» в исполнении Самойлова - в постановке Охлопкова - гремел в 54 году на всю страну. Критики писали, что впервые на сцене появился «светлый и человечный Гамлет», психолог и мыслитель. В 68 году Евгений Самойлов приходит в Малый театр. На этой сцене он играл вплоть до своего девяностолетия.
«С ним работать было одно счастье. Я делал спектакль «Коварство и любовь» как режиссер, и он у меня играл небольшую роль, но она значима в спектакле. И когда он вошел сразу в прогон со всеми артистами, артисты перестали играть и слушали его, потому что так научить ни один режиссер не может», - рассказывает народный артист СССР Юрий Соломин.
Но и без грима Евгений Валерьянович оставался таким же, как его герои. Мужественный, честный, благородный - актер, который своей профессией всю жизнь мечтал помогать зрителям «преодолевать отчаяние и становиться добрее».
«Культура», 16 апреля 2012 года
ЕВГЕНИЙ САМОЙЛОВ
Очерк Натальи Старосельской из цикла «Библиотека Малого театра». М., 2002.
Скачать книгу в формате pdf
Лет пять назад в телевизионной программе К—2 «Перпендикулярное кино» на протяжении нескольких воскресений показывали передачу «Народный артист как герой своего времени». Автор, Ирина Васильева, придумала цикл, не только вызывающий сопереживание, ностальгическое настроение, чувство возвращения в далекие времена, но и провоцирующий на спор — ведь у каждого зрителя, конечно же, есть не просто свой кумир, а некий круг кумиров того или иного десятилетия, своя точка зрения на то, почему именно этот артист оказался настолько прочно связан в сознании именно с этим временем.
Имена Владимира Зельдина и Михаила Ульянова, Алексея Баталова и Вячеслава Тихонова были выбраны отнюдь не случайно — они, эти фигуры, отражали общий замысел цикла, заключенный в смене эстетических и этических ориентиров, в которых прошло для всех нас ни много ни мало почти пять десятилетий. Но сама неслучайность выбора подчеркивала, как ни парадоксально это прозвучит, ту индивидуальную случайность, которая неизбежно проявляется, когда завязывается интрига между искусством и жизнью. Когда персонажи, словно из самой реальности шагнувшие на экран, возвращаются с него в повседневность преображенными, становясь идеалом, кумиром. Порой — для кого-то, порой — для большинства...
В той передаче сильно недоставало нескольких незаменимых именно с точки зрения абсолютного большинства имен, среди которых одним из самых значимых могло и должно было стать имя Евгения Валерьяновича Самойлова, воплотившего на экране не только таких героев, как генерал Скобелев («Герои Шипки»), Щорс в одноименном фильме, Михаил Фрунзе («Крушение эмирата»), но и простых военных, становившихся кумирами миллионов женщин, заставлявших влюбляться, верить, ждать именно таких, какими были они, — Колчин («Сердца четырех»), Павел Кудряшов («В шесть часов вечера после войны»)...
Именно с этими кинообразами, созданными в 40-х годах, к Евгению Самойлову пришла оглушительная слава. И это — отнюдь не случайность. Сегодня, когда мы пытаемся восстановить все упущенное, забытое, запретное в нашем культурном и историческом наследии, нельзя не задуматься над одной, очень существенной темой, темой армии. В 20-годы — романтическая, в 30-е — романтико-героическая, свой пик эта тема пережила в 40-50-е, когда советские офицеры, истинные сливки общества, элита, стали героями — победителями, освободившими мир.
Они все казались такими, какими воплотил их на экране Евгений Самойлов — ослепительно красивыми, мужественными, пылкими, чистыми, верящими в жизнь и умеющими отстоять ее в самых страшных битвах.
Они были определенными носителями определенных ценностей, идеалов, нравственных устремлений — бесспорных для всех вне зависимости от воспитания, образования, образа жизни.
От Колчина и Кудряшова исходили почти физически ощутимые сила и красота, готовность к подвигу и, одновременно, простота его свершения. Фильм «Сердца четырех» был снят еще до войны, а вышел на экраны в 1945 году, до Победы. Но в последние военные месяцы именно такой лейтенант Колчин становился символом того человека, который скоро, очень скоро с победой вернется домой. И женщины ждали и любили его, вот такого мужчину... Ну можно ли остаться равнодушным к человеку, от которого прямо к твоей душе направлены волны мужественной красоты и гармонии?!
Эта влюбленность в героев Евгения Самойлова передавалась нам, по-слевоенному поколению, от наших влюбленных матерей. Трудно даже вспомнить, сколько раз школьницами мы смотрели «В шесть часов вечера после войны», «Сердца четырех», «Светлый путь», искренне и глубоко веруя в то, что только такими, простыми и светлыми, как в прекрасных этих сказках, могут быть любовь и дружба; только такими поэтическими, возвышенными должны быть и бывают человеческие отношения; только такими красивыми, ясноглазыми явятся нам в один прекрасный день наши избранники...
Проходят годы и десятилетия, меняются люди, меняются их идеалы, и все больше склоняемся мы к тому, что ничего не остается неизменным...
Но вдруг...
Несколько лет назад я шла на встречу с Евгением Валерьяновичем Самойловым, чтобы взять интервью для номера журнала «Театральная жизнь», посвященного юбилею Малого театра. Встретились у служебного входа, поздоровались, познакомились. Евгений Валерьянович привел меня в свою гримерку. Мы сели в кресла. Жестом изящным и красивым Самойлов закурил и поднял на меня взгляд.
Время остановилось.
На меня смотрели пронзительно-синие, живые, молодые глаза лейтенанта Колчина, и показалось, что «все стало вокруг голубым и зеленым, в ручьях зашумела, запела вода, вся жизнь потекла по весенним законам, теперь от любви не уйти никуда...»
«Не уйти никуда!»
И хотя наш разговор должен был держаться исключительно «театральных рамок» биографии Самойлова, сам собою первым возник вопрос о кино: ведь Евгений Валерьянович давно уже не снимается, последней его киноработой стала роль Пимена в «Борисе Годунове» Сергея Бондарчука, но разве не нуждались мы на протяжении многих десятилетий именно в самойловском герое, человеке, от которого исходит спокойная мужественность, уверенность в жизни и в себе?
Честно говоря, сегодня, наверное, нужда в нем особенно велика, но изменилось наше кино, оно стало принципиально безгеройным. Но 60-е, 70-е, 80-е годы ставшего уже прошедшим века, разве им не нужен был такой герой?
- Кино — искусство особое. Снимался я только в молодые годы, давно уже не снимаюсь и не могу. Кино требует огромных физических сил. Это трудное искусство, очень трудное...
И нет в словах артиста ни горечи, ни разочарования, ни кокетства. Есть та прямота, в которую мы и влюблялись безоглядно, твердо веруя, что только так и бывает во «взрослой жизни». Та прямота и простота констатации факта, которой так недостает во взрослой жизни, для многих из нас означающей уже приближающуюся старость...
Завидная черта...
Счастливая...
16 апреля Евгению Валерьяновичу Самойлову исполнится 90 лет. В это невозможно поверить, настолько неприсущи артисту черты немощности, старения. Он красив той удивительной, величественно-прекрасной красотой, которой годы только придают весомость и отточенность. Его голос звучит сильно, молодо, свежо. Его интонации горячи и пронзительны. Весь его облик дышит удивительным спокойствием и непоколебимым чувством собственного достоинства. Его персонажи, даже если они и появляются на подмостках совсем ненадолго, как, например, Камердинер в спектакле «Коварство и любовь» или Карп в «Лесе», врезаются в память, глубоко волнуют и ... по-прежнему влекут к себе сердца.
Уже чем-то иным, не влюбленностью, а завораживающим чувством верной, неизменной любви. К изумительному, редкостного мастерства артисту. К личности, уникальные черты которой просвечивают в каждом, созданном Евгением Самойловым образе.
О себе Самойлов рассказывает скупо, хотя видно, что артисту не нужно напрягаться, чтобы вызывать воспоминания, они живут в нем и, подчиняясь малейшему импульсу, текут плавно и спокойно, подобно могучей и глубоководной реке.
Судьба привела Евгения Самойлова в театр почти случайно, как многих из его сверстников, — влияние отца, Валерьяна Саввича Самойлова, человека широких и разнообразных увлечений, сказалось в том, что сын еще в ранние годы с интересом ходил на спектакли Александринского и Большого драматического театров в Ленинграде, восхищался талантом И.Н.Певцова и Н.Ф.Монахова, Е.П.Корчагиной-Александровской и Ю.М.Юрьева, Н.Н.Ходотова и Л.С.Вивьена. Именно там, на подмостках двух выдающихся театров, формировался вкус, эстетические пристрастия Самойлова. Но сам он о сценической карьере не помышлял, мечтая стать художником. Однако, как это нередко бывало в биографиях наших замечательных артистов, поддался однажды на уговоры школьного друга и отправился с ним за компанию на прослушивание в частную студию Николая Николаевича Ходотова на Литейном проспекте. Тот случайный поход предопределил дальнейшую судьбу.
В числе принятых фамилии друга не оказалось, зато имя Евгения Самойлова там было. Так в 1928 году, еще не окончив школу, он начал заниматься по вечерам на актерском отделении студии, где преподавали мастера Александринки и Мариинки, а мастерство актера вел сам Николай Николаевич Ходотов!..
Но студия вскоре закрылась, Самойлов после школы поступил в Ленинградский художественный политехникум, а с 1930 года началась профессиональная деятельность артиста.
71 год на сцене.
Рассказывает Евгений Валерьянович Самойлов:
— Перевидал я на своем веку очень много актеров — и стариков Александринского театра, и Большого драматического, а после того, как переехал в Москву по приглашению Всеволода Эмильеви- ча Мейерхольда, посещал Художественный театр, Малый, смотрел всех великих мастеров. Так что было это не только школой профессиональной, но и школой воспитания. Я ведь избрал свою профессию по дыханию своего сердца, после театра Мейерхольда работал в Театре Революции, ныне Театре имени Маяковского. Долгие годы работал с Николаем Павловичем Охлопковым, а в 1968 году, когда Охлопков ушел из жизни, покинул театр, потому что получил предложение от Михаила Ивановича Царева и художественного руководителя Малого театра Бориса Ивановича Равенских перейти в Малый. Так что с конца 68-го года я в Малом театре. Тоже — немало...
Думаю, что я вообще — счастливый человек. Мне довелось встречаться в театре и в кино с мастерами, у которых можно и необходимо было учиться. В 1930 году, как раз когда я закончил Ленинградский политехникум, мой учитель, Леонид Сергеевич Вивьен, открыл Театр актерского мастерства, куда пригласил Толубеева, Екатерининского, Меркурьева и меня, совсем еще молодого человека, вчерашнего студента. Это и был мой первый театр.
Здесь, в Ленинградском Театре актерского мастерства, Евгений Самойлов сыграл свои первые роли. Ему, молодому красавцу с лучистыми синими глазами, Леонид Вивьен, опытный режиссер и педагог, поручал поначалу роли характерные. Первой работой Самойлова стал Кривой Зоб в спектакле по пьесе М.Горького «На дне», и талант художника, заложенный природой в молодого человека, совсем недавно мечтавшего о другой профессии, помог необычайно: надо было «подсмотреть» в жизни, тщательно отобрать и сделать своими и непривычную возрастную внешность, и соответствующую пластику. Вивьен остался доволен своим учеником — Самойлов был неузнаваем в роли!
Уже потом, позже, он сыграл в «На дне» и Актера, и Ваську Пепла. Но это было потом, первая роль научила многому, а спустя несколько лет пришел и настоящий успех — роль Председателя укома в «Шторме» В.Билль- Белоцерковского. Плотно занятый в репертуаре, все больше и больше увлекаясь своей профессией, проникаясь высоким духом студийности, царившим в Театре актерского мастерства, Евгений Самойлов и не думал менять судьбу. Но судьба решила иначе.
Весной 1934 года на гастроли в Ленинград приехал Государственный театр имени Мейерхольда со своими спектаклями. Несмотря на занятость, Всеволод Эмильевич не мог не встретиться со своим старым другом Леонидом Вивьеном, посмотреть спектакли его нового театра. Ведь двух режиссеров связывали годы в Александринке, опыт совместной работы, общие разочарования и радости. И можно только представить себе, каким же должно было быть волнение учеников Вивьена, когда они узнали, что на их спектаклях будет сам Мейерхольд! Евгений Самойлов прекрасно помнил впечатление, произведенное спектаклями Мастера в Александринке, где ему еще школьником довелось видеть «Маскарад» и «Дон Жуана» с Юрьевым, Варламовым...
Посмотрев спектакли Театра актерского мастерства, Всеволод Эмильевич пригласил Евгения Самойлова в Москву, в свою труппу на амплуа молодого героя. Принять решение было непросто — с одной стороны, город, в котором вырос и стал артистом, город, где дорого все: и великие театры, и великие музеи, и сам «дух Петра», которым на протяжении веков гордятся коренные питерцы, и семья (Самойлов недавно женился). С другой же — возможность работать с Мастером, с современной легендой. До чего же непростым оказался выбор!..
- Всеволод Эмильевич Мейерхольд много со мной работал. После ухода Царева в Малый театр я играл у него Чацкого в «Горе от ума», Нелькина в «Свадьбе Кречинского», Петра в «Лесе»... Потом Мейерхольд ставил «Как закалялась сталь» Николая Островского, и я играл Павку Корчагина. На этом спектакле, собственно, и кончился театр...
За скупыми фразами Евгения Валерьяновича стоит то, что мы называем сегодня историей отечественного театра. Но за ними скрыто и нечто большее — особенности личности Мейерхольда, поселившего Евгения Самойлова в своем доме на первое время, всячески помогавшего молодому артисту, потихоньку образовывавшего его, знакомившего с кругом выдающихся людей, бывавших в доме и театре. Благодаря Мейерхольду Самойлов мог общаться с такими людьми, как С.М.Эйзенштейн и А.Н.Толстой, В.В.Софроницкий и Л.И.Оборин. В каком-то смысле такое общение становилось сродни университетскому образованию. Не от того ли киногерои Евгения Самойлова, простые советские военные отнюдь не высших чинов, всегда обладали какой-то особой, словно врожденной интеллигентностью, воспитанностью, чувством внутренней гармонии?..
Несмотря на опыт работы у Л.С.Вивьена, Самойлов снова ощутил себя в ГосТИМе начинающим — для этого тоже понадобились определенные черты характера. Не будь Евгений Валерьянович столь упорным, терпеливым учеником, все могло бы сложиться иначе. Известный и извечный спор двух столиц нередко приводил к тому, что актеры, попадавшие из Ленинграда в Москву или наоборот, настолько твердо веровали в свою школу, что через какое-то время оставались из-за своих амбиций не у дел. Но Самойлову это не грозило. Он учился жадно, взахлеб. Учился у Мастера, у артистов Художественного, Малого, Вахтанговского театров, где проводил вечера на галерке. И, мне кажется, именно от этой широты и разнообразия впечатлений, от неустанного впитывания различных школ, тенденций, направлений постепенно вырабатывалась в Евгении Самойлове та отличительная черта, что становится все дороже с годами и десятилетиями.
Ведь и по сей день этот уникальный актер несет в себе отчетливо выраженное романтическое начало, романтическое уже не в том смысле, который вкладывался в это понятие тогда, когда молодой Самойлов играл Петра
«Лесе» А.Н.Островского, Чацкого в «Горе от ума» А.С.Грибоедова, Нелькина в «Свадьбе Кречинского» А.В.Сухово-Кобылина, Эрнани в одноименной драме Виктора Гюго; когда он работал над так и не воплощенными ролями Григория Отрепьева в «Борисе Годунове» А.С.Пушкина и Павки Корчагина в спектакле «Одна жизнь» по роману Н.Островского «Как закалялась сталь».
Сегодняшний романтизм Евгения Валерьяновича Самойлова — это героическое самоощущение людей, не боящихся высказать правду, не страшащихся пафоса, исполненных мужества и естественности порыва к поступку. Твердо верящих в свою правоту, потому что с ними, глубоко в душе, живет и правит всем нравственное чувство, основанное не в последнюю очередь на религиозности. Не фанатичной, не неофитской, глубоко осознанной и прочувствованной.
Таковы его князь Иван Петрович Шуйский («Царь Федор Иоаннович» А.К.Толстого), Захарьин-Юрьев («Царь Иоанн Грозный» А.К.Толстого), воплощенные в разные годы на сцене Малого театра...
Но вернемся в 30-е годы, когда Евгений Самойлов начинал совершенно новый для себя период жизни в Театре Мейерхольда. Период тем более новый, что в Театре актерского мастерства артист был занят в основном как характерный. Теперь ему предстояло овладевать принципиально новым репертуаром.
Первой работой стал ввод в спектакль «Лес», где Самойлов сыграл Петра, совершенно по-новому трактовав этот образ. Мейерхольд чутко уловил в молодом артисте не только яркий темперамент и широкий диапазон возможностей, но и очевидную склонность к героике и романтике. Эти черты были особенно востребованы временем и, развитые в Самойлове Мейерхольдом, оказались совершенно необходимыми для кино (еще в 1934 году, с разрешения Мастера, Самойлов снялся в роли Гриши Рыбина в лирической комедии «Случайная встреча» у И.А.Савченко — его обаяние подкупило сразу многих кинорежиссеров).
Но не только Всеволод Эмильевич обратил внимание на яркие возможности молодого артиста. На роль Кречинского в ГосТИМ был приглашен один из самых блистательных артистов романтической школы, Юрий Михайлович Юрьев. Сначала в процессе репетиций (Самойлов репетировал в том спектакле неудачливого влюбленного, помещика Нелькина), а потом и во внерепетиционное время Юрьев начал заниматься с Евгением Валерьяновичем, разрабатывая, разминая в актере основы героико-романтической школы. Школы уходящей, но незаменимой. Именно Юрьев подготовил с Самойловым роли Чацкого и Эрнани.
И случилось так, что на долгие годы и десятилетия Евгений Валерьянович Самойлов остался едва ли не единственным мастером сцены, владеющим этой великой тайной искусства: героико-романтической школой, впитанной им от подлинных мастеров, едва ли не последних, кто ведал эту тайну.
Может быть, завершение кинобиографии артиста связано не с трудностями кинопроизводства, а с тем, что из нашего кинематографа примерно с 70-х годов XX века ушла необходимость этой темы, этого мироощущения?..
Спектакль Мейерхольда «Одна жизнь» по роману «Как закалялась сталь» был посвящен 20-летию победы Великого Октября и задумывался как высокая трагедия. В воспоминаниях Евгения Габриловича, автора инсценировки романа Н.Островского, сохранился эпизод, который с огромной силой передает атмосферу этого, так и не вышедшего к зрителю спектакля. «Это был спектакль резкий, буйный, романтичный, неистовый — такого Николая Островского я с тех пор ни разу не видел ни в театре, ни на экране. Я отчетливо помню эпизод, когда во время постройки железной дороги Павка Корчагин поднимал своих товарищей на работу. Все смертельно устали, голодны, изверились, злы, никто не хочет идти в дождь и холод на участок. И вот, использовав весь запас слов, ссылок на международное положение, шуток и призывов, Павка вдруг медленно и неуверенно начинал плясать. Он плясал совершенно один в тусклой мгле сырого барака, и его товарищи сперва с насмешкой, а потом с удивлением глядели на него с нар. А он плясал и плясал, все быстрей и быстрей, кружась, приседая, без всякой музыки, даже не подпевая себе. И вот уже кто-то стукнул ладонью по нарам в такт его пляске, застучал другой, третий, пошел легкий аккомпанирующий стук. Выскочил на середину барака еще один паренек и пошел в пляс рядом с Павкой. Повыскакивали другие. А треск аккомпанемента все усиливался — ребята грохотали уже кулаками. И уже не один Павка, а десять, пятнадцать, двадцать ребят плясали под этот грохот. Грохот перерастал в гром, вступали барабаны оркестра, начинали медленно, а потом быстрей и резче перебегать по сцене, как бы тоже в пляске, лучи прожекторов. И вот уже как бы плясало все — ребята, лучи, барабаны, самые стены барака... Внезапно в этом вихре и громе начинала тихо-тихо звучать где-то, будто в недрах, в сердце барака, старая революционная песня. Росла, крепла, ширилась, и вот уже стихал танец... И под эту песню, в сиянии уже успокоившихся прожекторов шли в дождь и холод на труд».
И еще Габрилович вспоминает сцену, когда слепой и больной Корчагин поднимался с постели, чтобы идти на собрание и дать отпор оппозиционерам. Он рассказывает о детальной разработке пластики, о жизни рук, пальцев слепого человека. И по двум этим описаниям можно составить себе впечатление и о спектакле, и о герое, Павке Корчагине, в трактовке молодого артиста, Евгения Самойлова. Тогда становятся понятными и живыми не раз читанные слова о том, что этой работой Самойлов сдал экзамен на пластическую выразительность образа, что он глубоко проникся секретами биомеханики, которую упорно осваивал на репетициях Мейерхольда.
Неполных четыре года отпустила судьба на общение Самойлова с Всеволодом Эмильевичем Мейерхольдом. Как же этого мало!.. Но как это много, когда задумываешься над тем, насколько интенсивно шел процесс постижения себя и искусства, каким плотным, сжатым и сгущенным кажется время — неполных четыре года, всего только неполных четыре...
И оставшиеся как напутствие слова Мастера: «Е.В.Самойлов — артист, который скоро займет на театральном фронте одно из первых мест в армии советских артистов. Вс. Мейерхольд».
В январе 1938 года театр был ликвидирован. Зритель так и не увидел спектакля «Одна жизнь» с Евгением Самойловым в роли Павла Корчагина. Артист был переведен в Малый театр, но ушел оттуда; влюбленный в своего учителя, болезненно переживший закрытие театра, Самойлов не в состоянии был выносить насмешек. Услышав однажды (не только о себе, но и о других артистах Мейерхольда, переведенных в Малый): «Формалисты пришли!..» — Самойлов покинул стены Академии, где еще совсем недавно с восторженным упоением смотрел с галерки на великие создания великих артистов.
До 1940 года, когда Самойлов был приглашен Николаем Павловичем Охлопковым в Театр Революции, артист, казалось бы, остро необходимый современному театру в силу своего редкого по широте диапазона (от трагической и героико-романтической до ярко характерной выраженности), оставался вне театра. И именно в этот момент его востребовал еще совсем молодой советский кинематограф, в котором у Самойлова появилась возможность использовать свои разнообразные способности. Так, в фильме «Том Сойер» Л.Френкеля артист сыграл сразу две роли — близнецов доктора и адвоката Робинзонов, а вскоре Самойлова вызвали на пробу к самому Александру Петровичу Довженко!
Сама судьба свершила так, что один из ассистентов Довженко присутствовал на прогоне «Одной жизни» у Мейерхольда и увидел артиста, не просто идеально подходившего на роль Щорса, но абсолютно соответствующего тому высокому, подлинно романтическому мироощущению, которое отличало режиссера, поэта, философа Александра Довженко. Можно смело сказать, что они нашли друг друга с той самой пробы, ставшей единственной, на которой Евгению Самойлову удалось показать Александру Петровичу все то, что вместе с Мейерхольдом он закладывал в фундамент характера своего Павки Корчагина.
Довженко мало было найти красивого, выразительного по пластике и интонациям артиста — ему нужна была личность. Благородная, возвышенная в своих устремлениях. Подлинно романтическая. А к этому моменту Евгений Валерьянович Самойлов был уже полностью сформировавшейся личностью именно такого плана.
Это была встреча поистине судьбоносная. И не только потому, что Евгений Самойлов блистательно сыграл в фильме «Щорс», но и потому, что после гибели Мастера и закрытия театра артист вновь нашел наставника, чье мироощущение и мировосприятие были невероятно близки ему. Александр Петрович Довженко, работая с Самойловым подробно, детально, привил артисту черту, которая осталась для него определяющей на всю жизнь — искать в каждом характере близкое, свое; идти от собственной индивидуальности, освобождая ее от наносного, неглубокого, неприродного. Только так может возникнуть искренность, которая одна и способна завоевать зрительские сердца.
Искренность героя.
Искренность артиста.
И как же это сложно, когда она, эта искренность, должна пронизывать собою не обыденные, бытовые ситуации, а подлинную жизнь человеческого духа, сформированного и овеянного высокими романтическими устремлениями! Здесь любое несовпадение в психологии персонажа и человека грозит фальшью. Здесь любое насилие над природой становится роковой ошибкой.
И этого не произошло, потому что Евгений Валерьянович Самойлов как человек, как личность полностью отвечал запросам Довженко. Они были, как говорится, «одной группы крови».
Роль полководца Щорса стала заметным событием не только в биографии Евгения Самойлова — по признанию современников, подобно своему персонажу, Самойлов стремительно ворвался в кинематограф, завоевав признание и, что особенно важно, любовь зрителей, которые интуитивно уловили то, что было так необходимо в смутное время: несостарившуюся революционную романтику, страстную веру в будущее, благородство души и силу интеллекта.
Если мы вспомним сейчас, какую огромную роль в жизни нескольких поколений играло кино, мы сможем в полной мере оценить тот восторг, то поклонение, ту любовь, которые вызывали к себе герои Евгения Самойлова. На протяжении десятилетий кинематограф воспитывал в нас, наравне с книгами, характер, нравственный кодекс существования, был истинным барометром жизни. Сначала — отечественные фильмы о героических буднях и необходимости приближать светлое будущее, затем — повествования о наших золушках, становящихся в одну ночь принцессами, потом — трофейные прекрасные сказки о заморских золушках и принцах, затем — итальянский неореализм, первые польские фильмы, откровения Акиры Куросавы.
Все это стало нашей историей, историей младенчества, детства, отрочества, юности большинства из тех, кого называли советскими людьми. Особой, еще далеко не до конца изученной общности людей.
Но среди всего этого калейдоскопа оставались неизменные ценности, неизменные имена, среди которых — Евгений Самойлов. Конечно, массовый кинозритель не мог оценить те черты актерской индивидуальности, которые так отчетливо проявлял в Самойлове театр. Для кино тех времен всегда важнее были привлекательная внешность и та внутренняя энергия, которая словно переливалась с экрана в зрительный зал, заражая, завораживая миллионные аудитории. И этой силой магнетизма Евгений Самойлов обладал как мало кто из артистов его поколения. Собственно, их можно пересчитать по пальцам, тех, кто нес в себе убеждающий, влекущий заряд огромной силы!..
Евгений Самойлов снимался — можно сказать без преувеличения! — у самых крупных мастеров отечественного кинематографа: он работал с В.Пудовкиным и В.Корш-Саблиным, Г.Рошалем и И.Пырьевым, Ф.Эрмлером и Ю.Солнцевой, С.Васильевым и М.Чиаурели... С 1934 года, когда была сыграна первая роль Гриши Рыбина, до того момента, когда Самойлов сыграл свою последнюю кинороль, летописца Пимена в фильме Сергея Бондарчука «Борис Годунов», прошли десятилетия. По тем десяткам образов, которые были воплощены Евгением Валерьяновичем на экране, можно составить своеобразную и очень интересную киноэнциклопедию; герои исторические и современные, различные состояния и настроения в жизни общества — все эти нити прошли через душу артиста, все они протянулись к нам, заставляя сопереживать, сочувствовать, размышлять.
Порой начинает казаться, что в причудливости судьбы Евгения Валерьяновича Самойлова была своя строгая логика, своя предопределенность. От Вивьена — к Мейерхольду, от Мейерхольда — к Довженко, от Довженко — к Охлопкову вела Самойлова судьба, укрепляя, утверждая в артисте именно те черты, что с годами и десятилетиями стали составлять редкостную по целостности и красоте основу мастерства, то, что не раз уже на этих страницах было названо романтико-героической школой.
В этом смысле приход Евгения Самойлова в Театр Революции был предопределен. Николаю Павловичу Охлопкову нужен был именно такой артист, артист-единомышленник, полностью принимающий и воплощающий его, режиссера, эстетическую программу.
Говорит Евгений Самойлов:
— История Николая Павловича Охлопкова тоже начиналась ведь у Мейерхольда, как и история Царева, Жарова, Ильинского, Яхонтова, Пырьева... Мейерхольд воспитал большое количество интереснейших актеров!.. С Охлопковым я проработал с 1943 по 1968 год. Я играл почти все премьеры, Николай Павлович ставил на меня, последними были спектакли «Гамлет» и «Медея». И этот диапазон в ролях, которые я играл на протяжении жизни, настолько размассировал меня, что сегодня сыграть, например, Карпа в «Лесе « — для меня просто шутка.
Среди наиболее значительных работ Евгения Самойлова периода работы в Театре Революции (впоследствии — Театра им. Вл. Маяковского) называют Германа в арбузовской «Тане» и Мортимера в шиллеровской «Марии Стюарт», Алексея («Обыкновенный человек» Л.Леонова) и Олега Кошевого («Молодая гвардия» А.Фадеева), Павла Власова («Мать» М.Горького) и Ан- типу Зыкова («Зыковы» М.Горького), Лопахина в чеховском «Вишневом саде» и Платонова в штейновском «Океане», Ясона («Медея» Еврипида) и Дикого («Гроза» А.Н.Островского), Громова («Аристократы» Н.Погодина) и Бондарева («Перебежчик» Братьев Тур)... По одному неполному этому перечню любому, кто знает хотя бы самое общее содержание спектаклей, станет очевидным: уже вскоре после своего прихода к Охлопкову Евгений Самойлов стал особым, своего рода романтическим знаком этого театра. Но — знаком специфическим.
Точно ощущая время и те причудливые ассоциации и параллели, которые порой возникают вовсе не преднамеренно, но воспринимаются от того еще острее, Николай Охлопков умел по-особому трактовать прошлое — оно стремилось в будущее, отмечая настоящее лишь легкими, ненавязчивыми черточками. И именно в этом проявлялись романтическое восприятие действительности, романтическая устремленность к далекому, неизвестному. Для подобной театральной эстетики необходим был герой красивый, гармоничный, целеустремленный, пластичный внешне и внутренне. Актер ярко выраженной индивидуальности, которая способна пропускать через себя ветры времени, порывы страстей, не подчиняясь им, а подчиняя их себе, своей твердой этической и эстетической позиции.
Таким актером был Евгений Валерьянович Самойлов.
И именно с ним в главной роли к 30-летнему юбилею театра, в 1954 году, Охлопков воплотил свою давнюю мечту, поставил шекспировского «Гамлета».
По мнению критиков, «на сцене появился светлый человечный Гамлет, Гамлет милосердный», соединивший в себе страстный порыв мятежности и высокий интеллект, много переживший, передумавший, перестрадавший. После этой работы заговорили о втором рождении Евгения Самойлова.
Он сыграл своего Гамлета не юношей, а мужчиной, знающим цену предательству, измене, ведающим несправедливость, расчет. Но — не смирившимся, не поддавшимся, не потерявшим веру в красоту человеческого поступка, в обязательное торжество справедливости, даже если и приходится утверждать ее ценою собственной жизни. В Гамлете Самойлова, по воспоминаниям тех, кто видел артиста в этой роли, царило поразительное чувство собственного достоинства, твердость позиций, уверенность в высшей справедливости, приход которой необходимо приближать сознательно и упорно. Его Гамлет был ярко выраженным трагическим героем, в той, забытой ныне трактовке, когда трагедия непременно подпитывается романтической устремленностью и приводит в финале к катарсису.
После Гамлета крупнейшей работой Самойлова на сцене Театра им. Вл.Маяковского стал Ясон в «Медее» Еврипида — характер трагический, но прямо противоположный принцу Датскому. Целеустремленность, страсть, кипение мысли — все было подчинено иному, достижению «высшей власти». Ни о нравственности, ни о поисках внутренней гармоничности речь здесь не шла. Став первым на российской сцене исполнителем роли Ясона, Евгений Самойлов как бы утвердил некий стереотип, с которым оказались не в силах бороться последующие исполнители — законченный прагматик, готовый на любые жертвы для достижения своекорыстных целей, он полностью раскрывал свой темперамент лишь в финале, при виде трупов своих детей. И эта двойственность характера, всех его проявлений, обнажала подлинную глубину трагедии, приводя к катарсису.
В 1967 году в спектакле «Медея» Евгению Валерьяновичу Самойлову довелось стать партнером великой греческой трагической актрисы Аспасии Папатанасиу — она сыграла Медею в Москве, и этот спектакль на всю жизнь запомнили те счастливцы, которым довелось попасть на него...
В том же 1967 году Николая Павловича Охлопкова не стало, и Евгений Самойлов принял приглашение М.И.Царева и Б.И.Равенских — с 1968 года Самойлов стал артистом Малого театра. На первый взгляд может показаться странным, что Самойлов вновь попытался войти в ту реку, в которую однажды уже входил. Но этот его приход в Малый театр был совершенно закономерным и естественным. В первый раз Евгений Валерьянович пришел на сцену старейшего русского театра после пережитой трагедии, закрытия Театра Мейерхольда. Пришел чужим, не по собственной воле, и не смог стать своим среди чужих.
На этот раз Самойлова позвали убежденные мейерхольдовцы, Михаил Иванович Царев и Борис Иванович Равенских. Свои. И выбор — идти или не идти — был свободным и осознанным. Это была следующая ступень все той же лестницы, по которой некогда начинал подниматься к вершинам Славы и Любви молодой Евгений Самойлов еще в Театре актерского мастерства у Вивьена.
Рассказывает Евгений Самойлов:
— Почему я пришел сюда ? Потому что Равенских пригласил меня участвовать в спектакле «Царь Федор Иоаннович». Тогда же был приглашен и Иннокентий Смоктуновский. Спектакль идет до сих пор. Борис Иванович железно поставил его по мизансценам — можно заменить любого артиста, но все равно остается невероятно сильное впечатление. Впечатление от работы замечательного режиссера, который воспитывался у гениального Мейерхольда. Это было мощное искусство, которого сегодня, к сожалению, уже нет... Последнее время я не играю в «Царе Федоре Иоанновиче», хотя роль Шуйского считаю одной из любимых и очень важных для себя. Сейчас я занят в репертуаре не очень много — играю Крутицкого в спектакле «Не было ни гроша, да вдруг алтын», Захарьина в «Царе Иоанне Грозном», Карпа в «Лесе» Островского, Камердинера в «Коварстве и любви»... Принял ли меня Малый театр? Да, принял, и принял великолепно. С большим уважением относятся ко мне все, начиная от молодежи и кончая оставшимися еще стариками. Что значит для меня этот театр ? Я в свое время пересмотрел здесь всех великих мастеров, которых застал. Потрясла Вера Николаевна Пашенная в «Вассе Железновой «, великолепны были Михаил Жаров, Михаил Царев, с которыми мы были знакомы еще со времен Театра Мейерхольда... Потряс меня Остужев в «Уриэле Акосте», в «Отелло». Этот артист был явлением, которое покорило всю Москву. Я помню, как кончался спектакль и люди выходили из театра как после большого праздника.
Эти мастера и память о них заставляют меня относиться к себе с достаточным вниманием. Раз уж избрал такой путь, надо отдать ему все силы и способности. Вот я и стараюсь этим заниматься...
Тридцать лет и три года — таков временной отрезок связи Евгения Вале-рьяновича Самойлова и Малого театра.
Целая эпоха.
Целая жизнь.
Здесь артистом созданы замечательные по выразительности, по широте диапазона образы. Такие, как Мастаков в горьковском «Старике» и Васин в «Русских людях» К.Симонова, Игнат Гордеев в спектакле по роману М.Горького «Фома Гордеев» и Крутицкий в «Не было ни гроша, да вдруг алтын» А.Н.Островского, Иван Петрович Шуйский и Захарьин-Юрьев в спектаклях по трилогии А.К.Толстого, Сушкин в «Золотых кострах» И.Штока и Платон Ангел в «Диком Ангеле» А.Коломийца, Андреа Дориа в шиллеров- ском «Заговоре Фиеско в Генуе» и Психиатр из «Возвращения на круги своя» И.Друцэ, Ватутин в «Обрыве» по роману И.А.Гончарова и Адольф в «Незрелой малине» И.Губача...
В последние годы «послужной список» Евгения Валерьяновича Самойлова пополнился такими образами, как Карп в «Лесе», Камердинер в «Коварстве и любви», князь Тугоуховский в грибоедовском «Горе от ума».
Казалось бы, все это — роли эпизодические, почти «без ниточки», как определяли некогда значительность и объем роли старые русские артисты. Но Евгений Самойлов несколькими штрихами создает характеры полноценные, на редкость разнообразные, эмоционально развернутые. О своем Карпе Самойлов сказал, что это — шутка, создать такой вот характер, используя свой богатейший опыт. Но для восторженных зрителей эта р
ЕВГЕНИЙ САМОЙЛОВ
Очерк Александра Иняхина из книги «Звезды Малого театра». М., 2002.
Судьбоносных событий и определяющих обстоятельств в человеческой и творческой биографии народного артиста СССР Евгения Валерьяновича Самойлова, пожалуй, хватило бы на несколько жизней. Ученик JI.C. Вивьена, юный премьер Театра имени Вс. Мейерхольда, звезда пред- и послевоенного кинематографа, «культовый» актер охлопков- ской сцены, наконец, отец легендарной актрисы Татьяны Самойловой...
Все случившееся и столь значимое произошло и состоялось задолго до того, как в 1968 году Евгений Самойлов вышел на подмостки Малого театра.
Биография в самом деле уникальная, завидная — и трудная.
Выпускник Ленинградского художественного политехникума (1930) стал поначалу актером Театра актерского мастерства, руководимого Леонидом Сергеевичем Вивьеном, фигурой для российской сцены системной. Другие учителя артиста — Николай Николаевич Ходотов, великие старики Александринки и раннего БДТ, столичных Малого и МХАТа, искусство которых Самойлов постигал как зритель.
Много значили уроки и спектакли Всеволода Эмильеви- ча Мейерхольда, по приглашению которого Евгений Валерьянович пришел в ТИМ, где с 1934-го по 1938 год играл Чацкого в «Горе уму», Петра в «Лесе», Нелькина в «Свадьбе Кречинского». Репетировал Самозванца в невышедшем «Борисе Годунове» и Павку Корчагина в запрещенном спектакле «Одна жизнь» по роману Н.А. Островского «Как закалялась сталь»...
Темперамент, пластичность, склонность к героико-мону- ментальному репертуару отвечали задачам эпохи, хотя свои подспудные трудности на этом пути тоже были: творческое становление молодого актера, сокурсника Василия Меркурьева и Юрия Толубеева, шло на фоне конца 30-х годов. Это придало созданиям Самойлова определенную жесткость, чеканность форм и образов.
И все же сыгранные еще в Театре актерского мастерства Васька Пепел в «На дне» или председатель укома в «Шторме» Билль-Белоцерковского воспринимаются сквозь дымку времени созданиями романтическими.
Те же идеи владели артистом в работе над ролями Мортимера из шиллеровской «Марии Стюарт» и, разумеется, Олега Кошевого в «Молодой гвардии». С первой — Мортимера (ввод), по существу, началась жизнь Евгения Самойлова в Театре Революции, куда он перешел в 1940 году. Вторая прозвучала на фоне Великой Победы, хотя спектакль о краснодонцах, имевший невероятный общественный резонанс, вышел уже в 1947 году.
Значимая для артиста дата — 1954 год. Тогда он первым в послевоенном (и постсталинском) советском театре вышел на сцену в роли шекспировского Гамлета. Не секрет, что до определенного момента, а именно, пока был жив отец народов, трагедия о принце Датском на советской сцене не воплощалась, во всяком случае на русском языке. Но роль, естественно, оставалась пределом стремлений любой артистической судьбы.
Многие помнят, что Евгений Самойлов играл мятежного Гамлета. То был не абстрактный искатель справедливости, но сознающий свою историческую роль политик, боровшийся за трон и власть, провозглашая природные на них права. В этом был парадокс характера, ибо цена такой борьбы за справедливость трагична по определению.
Другая значимая работа артиста Ясон, вероломный муж мстительной царицы Медеи в спектакле, поставленном Николаем Охлопковым по трагедии Еврипида, экспериментально сыгранной «на территории» Концертного зала имени Чайковского в сопровождении живого симфонического оркестра — в атмосфере пусть стилизованной, но весьма приближенной к обстановке древнегреческого театра. Важно было также, что сам по себе замечательный зал так или иначе сохранял первоначальную художественную идею своего создателя — великого реформатора Всеволода Мейерхольда, намеревавшегося продолжить поиски и в сфере первородных театральных форм. Позже спектакль шел и на сцене стационара.
Так для Евгения Самойлова начались 60-е годы.
А значительно раньше началась и протекала его ослепительная кинокарьера: фильм «Щорс», сыгранный на отголосках невоплотившегося Павки Корчагина, картины «Зачарованная Десна», «Герои Шипки», наконец (не по хронологии, а по нежности зрительских воспоминаний и предпочтений), ясноглазые герои наивно-эмблематич- ных, но дорогих всем народных картин «Сердца четырех», «Светлый путь» или «В шесть часов вечера после войны», где сверкающая белозубая открытая улыбка Евгения Самойлова просияла на многие десятилетия вперед.
Стоит сказать, что артист по сию пору с рыцарским обожанием благодарно вспоминает Любовь Петровну Орлову («Неутомимая труженица без тени высокомерия»), задорную, очаровательную Людмилу Васильевну Целиковскую, чувственную Валентину Васильевну Серову — всех, с кем делил оглушительную зрительскую любовь...
Работа в Театре имени Вл. Маяковского прервалась, когда не стало в этой жизни Николая Павловича Охлопкова.
В 1968 году Самойлов вступает в труппу Малого театра, где постепенно входит в репертуар и становится одним из ведущих мастеров среднего поколения. В 1973 году Борис Равенских ставит «Царя Федора Иоанновича» А. К. Толстого. Самойлову он поручает роль верховного воеводы князя Ивана Петровича Шуйского, в прямом смысле честь и совесть Отечества, погибшего в результате интриг и наветов.
Позже, когда постепенно, но неуклонно в репертуаре театра «проросла» ветвь державно-исторической драмы, и была последовательно воплощена вся трилогия, а кроме нее и многие другие «боярские» сюжеты, Евгений Валерьянович, отмечаю без всякой иронии, включился в этот круговорот, в частности, сыграв Захарьина-Юрьева в спектакле «Царь Иоанн Грозный», а еще — архиерея Псковского Феофана Прокоповича в пьесе «Детоубийца» Ф. Горен- штейна, переназванном в Малом как «Царь Петр и Алексей», — получились фигуры столь же исторические, сколь и театрально эффектные.
Мало кто мог предположить в сыне рабочего с Путилов- ского завода такую боярскую стать и личностную значимость. Наверное, помогла, увы, не пережившая блокаду отцовская библиотека, само наличие которой тоже кому- то может показаться странным. Так или иначе, актерские создания Самойлова на сцене Малого театра всегда исторически конкретны и художественно многозначны. Например, герцог Генуи Андреа Дориа из блестящего «Заговора Фиеско в Генуе» Ф. Шиллера, поставленного JI. Хейфецем с истинно зрелищным размахом и виртуозной тонкостью психологической проработки характеров. Можно предположить также, что роль эту Самойлов играл, памятуя о мей- ерхольдовских «Маскараде» и «Дон Жуане», которые видел еще в пору ленинградской своей молодости.
«Волшебное», наивное, но чистое и простодушное пред- и послевоенное кино возникло в судьбе Самойлова вовсе не как форма компромисса с действительностью. Напротив, сегодня видишь, как остры и конкретно-критичны его реакции на этот вид искусства в его нынешнем качестве («Нынешнее кино развращает», — говорит артист с горечью). И еще одно подобное признание: «Жить тяжело не только материально: неблагополучие в душе...»
Евгений Валерьянович не скрывает своих давно созревших и утвердившихся гражданских чувств, всем сердцем разделяя парадоксальность гениального чеховского определения свихнувшейся жизни — «враздробь», которое стало для времени нынешнего, увы, исчерпывающе точным.
Но все же главное чувство артиста — в другом признании: «На сцену выхожу, как на Служение».
Когда-то с трагическим ощущением жизни были сыграны Мастаков в «Старике» или другой горьковский герой — Игнат Гордеев. Критический реализм «основоположника» нынче воспринимается в ином смысловом регистре, иначе ценится пафос авторской зоркости.
Иногда возникает соблазн уйти в уютную «зону» эффектных характерных ролей. Лакей Карп из «Леса» так и сыгран — в свое удовольствие. С юмором, вниманием к деталям. А еще — с нечаянной лирической струной, которая вовсе не рвется, а потаенно звенит без всякого нытья, даже озорно и лукаво.
Те же радости движут артистом и в новом «Горе от ума», где он предстает немного кукольной фигурой старого глухаря — князя Тугоуховского.
Спектакль, поставленный одним из значимых режиссеров нового поколения Сергеем Женовачем, неожиданно укутан какой-то застенчивостью и тихой грустью, пронизан еле слышной, как дыхание, музыкой. Весь такой домашний и при многолюдье своем — уютный, он намеренно лишен взрывной конфликтной энергии.
Общество, явившееся на скромный званый вечер («Мы в трауре, так балу дать нельзя»), судачит и интригует привычно, даже вяло.
Вся суета идет от Фамусова (Ю. Соломин), смешно торопящегося пристроить умненькую дочку за перспективного, как ему кажется, вояку-полковника. От стремления Павла Афанасьевича «уловить веяния» и от страха этих веяний не распознать и возникает вся «вибрация».
Если Михаил Царев потрясающе играл не просто московского барина и хозяина, но римского патриция, на котором зиждется государственное устройство, то Юрий Соломин видит в Фамусове человека, по сути, несильного, которому вряд ли ведома и ясна его «историческая роль». От этой неопределенности весь неуют в его душе, визгливая злобность и захлебывающаяся ругань.
Все же остальные живут в условиях комфортабельной инерции сюжета, честно разобранного режиссурой и с аппетитом разыгранного артистами.
Пожалуй, лишь надменная ирония и цинизм Анфисы Ниловны Хлестовой (Э. Быстрицкая) кажется опаснее и острее, чем филиппики Чацкого, больше похожие на приступы творческой активности непризнанного гения, пишущего «в стол». Кто-то, как, к примеру, графиня Хрюмина (Т. Еремеева), вовсе может ничего не понять, проворковав свое и убравшись восвояси. Зато князь и княгиня Туго- уховские (Е. Самойлов и Т. Панкова) явно имеют тут свой интерес: маменьке надо полдюжины дочерей замуж пристроить. Ситуация немного опереточная (действительно, отдает «Летучей мышью», хотя до нее еще далеко).
Функция старого князя тут чисто представительская, вполне нелепая, но все-таки обаятельная, тем более что в его слуховой рожок, слава Богу, мало что просачивается из окружающей действительности. Он живет каким-то своим занятным ритмом, который хочется разгадать. Если это и не жизнь уже, то все-таки память о ней, которой хватит надолго.
Артисту можно было б в подобной счастливой инерции прожить безбедно многие десятилетия. Но судьба подарила некоторое время назад трагедийную роль немыслимой силы и красоты, с которой Евгений Валерьянович не просто справился, а дал настоящий мастер-класс новым поколениям актеров, нередко принимающим счастливый случай как должное.
В поставленном Эдуардом Марцевичем спектакле «Не было ни гроша, да вдруг алтын» по пьесе А.Н. Островского Самойлов предстал замоскворецким аналогом бальзаковского Гобсека Михеем Михеичем Крутицким.
Эта работа артиста стоит сегодня в одном ряду с такими свершениями в истории Малого театра, как Достигаев Бориса Бабочкина или Фамусов Михаила Царева.
Кажется, что роль сыграна вовсе не на технике, во всяком случае не только на ней. Конечно, пригодился сухой и острый голос, гневный, пронизывающий взгляд. Отыграна «невесомость» тщедушного старца, едва угадываемая под лохмотьями огромной шинели.
Но главное свойство характера звучит возвышенно, на откровенном пафосе. Свойство это — честолюбие романтика, поглощенного героическим служением идее.
Многими замечено очевидное и неоспоримое родство героя Самойлова с пушкинским Скупым рыцарем (стоит заметить, что в иных версиях Крутицкий оказывается близок чуть ли не к Эжену Сю, ибо природа его страсти бывает выражена слишком поверхностно).
Михей Михеич Крутицкий у Евгения Самойлова фигура крайне определенная. И при этом — обобщающая. Тут тоже есть соблазн гастрольной паузы и бенефисного лидерства. Но артист, благодаря, кстати, тонкой и разумной режиссуре хорошего артиста Эдуарда Марцевича, этих соблазнов счастливо избегает, поскольку опять-таки открытая в характере героя пушкинская природа страстей пронизана высокой лирикой.
Идея владычества деньгами чиста от «земных аналогий». Но это идея, выраженная зримо и значимо, определенно и веско. Ведь хочешь не хочешь, деньги вещь конкретная, даже если лежат где-то под спудом или зашиты в ветхую чиновничью хламиду.
Сама мысль о власти над деньгами действительно становится материальной силой, испепеляя последние душевные силы Крутицкого. Глаза перестают быть зеркалом души, открывая лишь ужасающую ее бездну. Шекспировское «он ранен так, что виден мозг» вполне к этому существу применимо. Хотя, разумеется, природа «ранения» иная, нежели у короля Лира.
Тут вам не эксперимент над собой. Крутицкий, по существу, и не живет в мире бытовых реалий. Мучительная страсть обладания, от всех меж тем скрываемая, выжгла душу, спалила сердце, истерзала бессонницей ночи. Здесь напрочь нет шекспировского постижения миропорядка или стремления его изменить, ему противостоять.
Крутицкий давно борется с фантомами и химерами истерзанного духа, ни на мгновение не сознавая бесплодности этой борьбы.
Но главное, что выносишь со спектакля, — парадоксальное открытие уникального таланта существовать вне быта и бытия. Это само по себе становится событием в сценической истории пьесы и роли.
Законы, по которым живет это «материализованное сознание», неподвластны какой бы то ни было логике. И чем виртуознее их круговерть, тем опаснее — и увлекательнее — попытка их постижения.
Крутицкий, в конце концов, не просто жить не способен. По сути, он давно уже не живет, и самоубийство его сущая формальность. И все же жаль, что такой мощный талант иссяк попусту.
Талант самого Евгения Валерьяновича, разумеется, неиссякаем. Это с блеском доказывает выдающийся мастер сцены в течение многих десятилетий своей творческой жизни — жизни уникальной, трудной и завидной.
«Звуковой архив Малого театра» «ЗОЛОТЫЕ КОСТРЫ» ИСИДОРА ШТОКА
«ЗОЛОТЫЕ КОСТРЫ» ИСИДОРА ШТОКА
19 марта исполнилось 100 лет со дня рождения известного советского драматурга Исидора Штока. Предлагаем послушать запись одной из его пьес в исполнении артистов Малого театра…
«ЗОЛОТЫЕ КОСТРЫ» ИСИДОРА ШТОКА
19 марта исполнилось 100 лет со дня рождения известного советского драматурга Исидора Штока. Предлагаем послушать запись одной из его пьес в исполнении артистов Малого театра…
Исидор Шток
«ЗОЛОТЫЕ КОСТРЫ»
Драма в 2 действиях (93 Мб)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ:
Сушкин – Евгений Самойлов
Милочка – Татьяна Еремеева
Саратов – Дмитрий Павлов
Шкарников – Геннадий Сергеев
Ника – Лариса Кичанова
Руфина – Муза Седова
Текст от автора – П.Васильев
Запись 1976 года.
Из книги Ю.А.Дмитриева
«Академический Малый театр. 1941-1945».
Пьесу И.М.Штока «Золотые костры» ставил П.Васильев, оформлял А.Васильев, музыку написал М.Табачников. Премьера состоялась в филиале 9 января 1976 года.
Когда-то, еще в 30-е годы, молодой журналист И.Шток побывал на строительстве Магнитогорска и вынес восторженные впечатления. И эту восторженность он вложил в пьесу.
Открывался занавес, зрители видели трехкомнатную квартиру, а в ней клетки с канарейками. Это обиталище бывшего жильца палаток и бараков, теперь знатного плавильщика Сушкина. Жизнь его пошла под откос: жена умерла, сыновья разъехались, и сам он на пенсии.
Сушкин – Евгений Самойлов, Милочка – Татьяна ЕремееваХудожник показал квартиру на темно-голубом фоне, наполнил ее светом, вторгавшимся из окон, тем самым придав происходящему на сцене праздничность. На стенах висели многочисленные грамоты, доказательства ударного труда хозяина квартиры, а за окном виднелись кварталы новых домов и дымы из заводских труб. Такой пейзаж еще более усиливал праздничность атмосферы.
Сушкин обижен, что про него забыли. Когда воплощали в жизнь новую производственную идею, его имени даже не упомянули, а именно он являлся инициатором многих новшеств. Обида заставила его уйти на пенсию.
Но тут его жизнь круто поворачивалась. Когда-то он взял на воспитание беспризорного мальчика. Теперь мальчик вырос, стал директором крупнейшего металлургического комбината, академиком, депутатом Верховного Совета. Он звал Сушкина вернуться на завод, но обида оказалась сильнее. И вдруг этот человек внезапно умирал. И тогда Сушкин возвращался к печи. Он понимал, что теперь не время отсиживаться дома.
Пьеса камерная, все события происходили в квартире Сушкина. Здесь зрители знакомились с бывшим воспитанником Сушкина Саратовым (Д.Павлов). Здесь появлялась подруга юности Сушкина Милочка (Т.Еремеева), сумевшая, несмотря на преклонные годы, сохранить молодой задор. Здесь появлялась Ника (Л.Кичанова), переживающая неудачную девичью любовь. Сюда приходила и Руфина Викторовна, которую во время войны извлекли из-под обломков разрушенного дома. Иные из перечисленных персонажей испытывали не горе, а неприятности. Однако общая направленность спектакля отличалась мажорностью.
Сушкин – Евгений Самойлов, Саратов – Дмитрий ПавловПожалуй, лучше всего определяла суть людей и событий звучащая в спектакле песня:
Мы жили в палатке с зелеными окнами,
Политой дождями, просушенной солнцем,
Да жгли у дверей золотые костры
На рыжих камнях Магнитной горы.
У Милочки нет ни семьи, ни постоянного дома, да и настоящей профессии. Она скитается из города в город и при этом никогда не забывает помогать родственникам, которых у нее множество. Главное то, что она нравственно богата, сумела сохранить доброту, душевную бодрость. «Вот она у зеркала. Может быть, вспоминает, когда была молода и хороша. Потом достает из сумки шарфик, повязывает его почти мальчишеским движением и говорит: «Жить можно».
А когда старые друзья, еще по комсомолу, врывались в дом Сушкина, он, несмотря на годы и тяжелые переживания, невольно поддавался их непосредственному веселью.
Этот спектакль, хотя он обращался к жизни рабочих, не ставил серьезных проблем. Да и конфликт, в нем возникающий, оказывался скорее мнимым или во всяком случае крайне незамысловатым: что делать квалифицированному рабочему, перешедшему на пенсию, если у него есть квартира и достаточное материальное обеспечение? Будет ли он счастлив?
ЖИВШИЙ ВО ХРИСТЕ
В 30-40-е годы прошлого столетия в отечественном кинематографе не существовало определения «секс-символ». Но если бы расхожий сегодня термин имел тогда право на жизнь, персоной номер один был бы, безусловно, Евгений Самойлов. Несколько поколений зрителей влюблялись в его героев, подпадая под неизменное влияние красоты и обаяния артиста. 16 марта Евгению Самойлову исполнилось бы 95 лет…
Он родился девяносто пять лет назад в Петербурге, в семье потомственного рабочего. Его отец, всю жизнь проработавший в пушечном цехе Путиловского завода, страстно увлекался искусством, обожал и хорошо знал русскую и зарубежную литературу, театр, был поклонником Федора Шаляпина, не пропуская ни одного спектакля и концерта любимого артиста, постоянно присутствовал на спектаклях Александрийского театра. С каждой получки он обязательно покупал книги и в конце концов собрал огромную библиотеку.
По вечерам вся семья усаживалась за обеденным столом под зеленой лампой и слушала, как он читал Пушкина, Гоголя, Тургенева, Толстого. Женя с детства хорошо рисовал, проводил целые дни в Эрмитаже и Русском музее, собирался стать художником и о профессии актера даже не задумывался. Но однажды приятель, мечтавший о театре, уговорил его за компанию пойти на прослушивание в частную художественную студию. Самойлова приняли, а приятеля - нет. Преподававший в студии замечательный мастер Леонид Вивьен организовал молодежный театр, куда и взял Евгения после окончания учебы.
В середине 1930-х годов в Ленинграде гастролировал Театр Всеволода Мейерхольда. По просьбе своего брата, которому был симпатичен молодой актер Самойлов, Всеволод Эмильевич изъявил желание увидеть новоявленный талант. Придя к Мейерхольду, молодой актер внезапно оробел и не смог вымолвить ни слова. Мейерхольда это так рассмешило, что он сразу предложил Самойлову роль Пети в спектакле «Лес».
Роль эту актер играл довольно долго. Режиссер забыл про него, не предлагая ничего нового. Самойлов грустил и тихо страдал, пока однажды не решил поговорить по душам с Мейерхольдом. Произошло это на дне рождения заведующей театральным гардеробом. Где-то в середине вечера, когда все уже были откровенно навеселе, Самойлов подсел к Мейерхольду, наполнил рюмку и вдруг схватил его обеими руками за голову, приблизил его лицо к своему и, тряся его, прокричал: «Я играть хочу! Понимаешь, хочу играть!». Взъерошенный, перепуганный Мейерхольд еле высвободился из рук артиста. Все гости были перепуганы: что же будет? Но скандала не произошло. Режиссер-реформатор был поражен темпераментом своего молодого актера, как будто впервые услышал его красивый голос, увидел прекрасные, сверкающие от возбуждения глаза. С того момента Самойлов стал одним из любимых актеров Мейерхольда, и режиссер впоследствии говорил ученикам: «Хватаните нас - и мы потом подружимся с вами».
Шел 37-й год, когда начались репетиции спектакля «Одна жизнь» по роману Н.А. Островского «Как закалялась сталь». Актеру была предложена роль Павки Корчагина. Зрители этот спектакль так и не увидели. В январе 1938-го Театр Мейерхольда был закрыт, а через два года мастера расстреляли. В служебной характеристике на Самойлова Всеволод Васильевич успеет написать: «Е.В. Самойлов - артист, который займет на театральном фронте одно из первых мест в армии советских артистов».
Мейерхольд оказался прав, но с одной лишь поправкой: актера ждал стремительный взлет карьеры не в театре, а в кино. Александр Довженко снимет его в главной роли в фильме «Щорс». Его утвердят с первой же пробы, а через год вручат Сталинскую премию I степени. Потом будут популярные фильмы «Светлый путь», «Сердца четырех», «В шесть часов вечера после войны» (Сталинская премия) и многие другие. Его партнершами были лучшие советские актрисы, красавицы - Любовь Орлова, Марина Ладынина, Людмила Целиковская, Валентина Серова. Самойлов был идеальным героем своего времени. Абсолютно закономерно, что именно он был любимцем публики, непременным героем боевиков тех лет.
Государство щедро вознаградило его: три Сталинские премии, ордена, медали. Артисты его уровня получали от государства все. Но Самойлова не развратили ни успех, ни награды. Несмотря на армию поклонников, он оставался образцовым семьянином, прекрасным отцом. Мало того, придя в Театр Революции, в будущем - Театр имени Вл. Маяковского, он станет замечательным мастером сцены. Его Гамлета в шекспировской трагедии назовут легендарным.
Ушла эпоха Сталина. Кумиры тех лет уже не смогли подняться до былых высот. Но Самойлов, перейдя в Малый театр, вновь добился успеха. И пусть в кинематографе 1950-1970-х у него не было звездных ролей, на сцене он предстал первоклассным мастером перевоплощения.
За тридцать пять лет творчества на старейшей русской сцене Самойлов сыграл запоминающиеся роли в пьесах Островского, Толстого, Шиллера. До сих пор театралы как красивую легенду рассказывают о его интерпретации ролей Шуйского («Царь Федор Иоаннович»), Карпа («Лес»), старика Миллера («Коварство и любовь»). «Какой человек!Христианин, настоящий, живущий во Христе, такого актера я вообще не видел», - говорил о нем великий композитор Георгий Свиридов.
В жизни Самойлова была единственная любимая женщина. С Зинаидой Левиной - студенткой электротехнического института, он встретился в Доме отдыха. Ему было 20, ей 19. «Мама увидела папу, когда он стоял на сцене и читал стихи Блока, Есенина, Тютчева, - рассказывала Татьяна Самойлова. - Они познакомились, полюбили друг друга. Поженились. А потом на свет появилась я. К сожалению, судьба не подарила мне такого спутника жизни, как мой отец. Папа очень любил маму. Жизнь моих родителей - образец служения друг другу. Сегодня это редкость!».
- А как Зинаида Ильинична совмещала работу и семью?
- Мама оставила профессию инженера и полностью посвятила себя семье. Ей удалось создать неповторимую атмосферу нашего дома, где всегда было хорошо, радостно, где часто собирались гости. Она прекрасно играла на рояле, страстно увлекалась театром и радовалась творческим успехам папы, как своим. В любви и дружбе они прожили 62 года.
- Как Евгений Валерьянович перенес потерю супруги?
- Для него это была страшная трагедия. Я сама была в полуобморочном состоянии. Помощником папы в житейских делах стал мой младший брат Алексей, тоже артист Малого театра.
- Что вас удивляло и восхищало в отце?
- Он был абсолютно самодостаточен, никогда не лез в политику, в критиканство, никого не продавал и не предавал. Он просто играл. В этом была его жизнь. Меня всегда удивлял его природный дар Добра. Все, что я видела, что слышала от него, внутренне осталось во мне. Это передать невозможно. Это что-то природное, необъяснимое, что можно понять только сердцем. Папа - Человек сокровенный.
- Да, можно понять отношение дочери к своему отцу. Он, и это правильно, для нас - царь и Бог. Но, положа руку на сердце, нужно сказать, что Евгений Самойлов - человек редкой актерской породы. И спасибо, что он был и благодаря кинематографу остался в нашей жизни.
После юбилейного спектакля в честь 90-летия Евгений Самойлов на вопрос, в чем смысл жизни, ответил:
- В любви. Она всегда меня грела, вдохновляла, давала тонус в жизни. Я не мыслю себя без любви. Я никогда никому не завидовал и не делал зла. Я вижу в людях прежде всего добро, может быть, поэтому я себя чувствую хорошо душевно и прожил до девяноста лет.
Евгений Валерьянович ушел в мир теней. Но до сих пор на могиле актера на Ваганьковском кладбище нет достойного памятника замечательному мастеру. Дочь и сын его бедствуют, а государству сегодня ни до кого и ни до чего нет дела. «Скучно на этом свете, господа!»
Автор: Владимир ВАХРАМОВ
Источник: Крестьянская Русь
Дата: 11.04.2007
ГОРДОСТЬ И СОВЕСТЬ РУССКОГО ИСКУССТВА
К 95-летию народного артиста СССР Евгения Самойлова
ЕВГЕНИЙ Валерианович Самойлов. Звезда советского кино 30-40-х годов. Талантливый актер, замечательный мастер сцены. Он вошел в душу и сердце зрителя прежде всего своими яркими, незабываемыми экранными образами. Фильмы «Щорс», «Светлый путь», «Сердца четырех», «В шесть часов вечера после войны», «Зачарованная Десна», в которых участвовал Самойлов, любили, смотрели, затаив дыхание. Их ждали в сельских клубах, заводских и фабричных домах культуры, в воинских частях и на кораблях... Для Евгения Валериановича искусство и нравственность были едины. Вот что о нем сказал художественный руководитель Государственного академического Малого театра народный артист СССР Юрий Соломин:
- Сейчас легко разбрасываются словами «великий артист». Достаточно несколько раз мелькнуть на телеэкране (чем неприличнее, тем лучше!) - и уже великий. Но подлинно великие есть. И один из них - Евгений Валерианович Самойлов. Он - живая история нашего искусства, его гордость и совесть.
Евгений Самойлов не раз вспоминал:
- Почти 70 лет я снимаюсь в кино, и сводила меня судьба в деле со многими достойными и талантливыми кинорежиссерами. Но тех, кому могу поклониться до земли, только трое. Такого кино, какое создавали они, по-моему, уже больше не будет.
Первым я назову прежде всего Александра Петровича Довженко. Его философские высказывания, его поэтические размышления открыли мне, актеру тогда молодому, но уже познавшему театральные искания Мейерхольда, совершенно иной мир. И я устремился в этот мир, полный высоких чувств и романтических образов. И мен -но встреча с Александром Петровичем во многом определила мою артистическую карьеру на несколько десятилетий вперед.
- Помнится, - продолжал Самойлов, - снимался фильм «Щорс». Уже отснято пять частей. Однако Довженко был недоволен главным исполнителем. По всей Москве и на периферии искали другого Щорса. Помощник Довженко по режиссерской части Бодик как-то обратился ко мне:
- Мы вас хотим попробовать...
Я, конечно, слышал, кто такой Щорс. Для меня это была фигура героическая, легендарная. К тому времени я посмотрел картину «Чапаев». Восхищен был ею. Она очень проста по восприятию, но неимоверно сильна по сущности. Но как же было мне не поехать и не попробоваться на роль такого героя?
Сразу же после Павки Корчагина, весь еще жаркий от этой работы, Евгений Самойлов едет в Киев пробоваться на Щорса. И все, что он приобрел, работая над образом Корчагина, над его внутренней героической сущностью, над его революционной целеустремленностью, как нельзя лучше подошло для Щорса.
- Я только выучил монолог, - заметил Самойлов, - который мне дали, прочел на пробе - Довженко тотчас меня утвердил. Я был несказанно горд и рад, что снимался в главной роли красного командира, героя революции.
Довженко рассказывал, что кинофильм он создавал по заданию самого Сталина, который хотел, чтобы эта картина по-своему восславила культуру украинского народа - песни, танцы, красоту природы и характеров.
Когда Сталин посмотрел фильм «Щорс», он пригласил к себе Довженко. Они долго беседовали, гуляли по ночной Москве.
- Хорошо, - сказал Сталин, - что есть русский Чапаев. Теперь ваш фильм хорошо показывает украинского Чапаева - Щорса.
- Картина получилась высокохудожественной, - похвалил Сталин. - Она не только от Сталина исходила - она была у Александра Петровича, большого художника в душе. Что касается самого Щорса, то он был необыкновенно смел, не боялся смерти. Очень жаль, что его не стало в расцвете сил. Ему еще не исполнилось и двадцати четырех лет.
В Киеве стоит памятник легендарному герою. Щорс на коне. Самойлову не раз говорили друзья:
- Смотри, как на тебя похож... Видимо, это шло от фильма - ведь все, кто его смотрел, представляли Щорса через запечатленный образ...
Помнится, с большим интересом мы, школьники, смотрели фильм о Щорсе, восхищались его отвагой и мужеством, затаив дыхание, слушали о нем песню:
Голова обвязана,
Кровь на рукаве,
След кровавый стелется
По сырой траве...
В голоде и холоде жизнь
его прошла,
Но недаром пролита
Кровь его была...
- До глубины души обидно, - глубоко вздохнув, сказал Евгений Валерианович, - что за последнее время на моих героев вылили море грязи, обрушили горы клеветы. Но мои герои чисты, клевете неподвластны.
Как-то смотрел передачу о Щорсе -из коварно придуманного цикла «Киноправда». Прежде чем пустить на экран фильм Довженко (дабы не оказал на зрителей вредного влияния!), собравшиеся в студии занимались нелепейшим делом - накладывали ситуации художественного произведения на «реальные» факты и фактики. Хотелось крикнуть: «Господа! Как же можно? Ведь вы говорите о кинопоэме! Судите ее, пожалуйста, по законам искусства».
Однако нет для подобных «судий» никаких законов. Ну а «принцип» один: все средства хороши. Вот и пускаются во все тяжкие.
То объявляют, что Щорс не в бою погиб, а был застрелен своим же комиссаром. А в одной украинской газете еще хлеще выдают:
«Щорса-то не було!»
А может, думаю, и в самом деле кто-то просто не в состоянии представить, что был такой красивый 24-летний, добровольно отдавший молодую свою жизнь не в разборке при дележе награбленного и даже вообще не за себя, а за других.
- Вторым в свой режиссерский ряд, -подчеркнул Самойлов, - я ставлю Ивана Александровича Пырьева, темпераментного, боевого, а для актеров - поистине отца родного. В начале 1944 года, в самый разгар Великой Отечественной войны, в холодных павильонах «Мосфильма» мы снимали лирическую картину «В шесть часов вечера после войны». Поразительно! До Берлина было еще далеко, а Пырьев предугадывает, предвосхищает время. Он счастливо пророчит, что долгожданный праздник Великой Победы придет к нам весной, когда фронтовики снимут шинели и, сверкая боевыми наградами на парадных мундирах, будут дарить букеты сирени женам и невестам, встречающим их в нарядных легких платьях, и озарится огнями салюта мирное вечернее небо над Кремлем. Предвидение великого художника - вот как я определяю финал музыкальной мелодрамы «В шесть часов вечера после войны», вышедшей на экраны страны в 1944 году.
- Фильм «В шесть часов вечера после войны», - особая страница моей творческой жизни, - говорил Самойлов. - Мои друзья М. Ладынина, И. Любезнов, В. Гусев, Т. Хренников не жалели ни сил, ни времени для создания картины. Работали мы старательно. Эта тема нас сильно волновала и вдохновляла...
- А третьим режиссером большого масштаба, такой же самоотдачи, столь же наполненного любовью к народу сердца, - добавил Евгений Самойлов, - является для меня Сергей Федорович Бондарчук. Взяться за экранизацию «Войны и мира» - ведь это же подвиг.
Когда я вспоминаю о Бондарчуке, у меня возникают прямые ассоциации с Александром Петровичем Довженко. На мой взгляд, творческие почерки этих художников чрезвычайно близки, и думается мне, что, несмотря на разницу в возрасте, они - родственные души.
О своем восхищении искусством Довженко и о том, как высоко он ценит мою работу в его фильме «Щорс», Бондарчук говорил мне в первые же дни нашего знакомства. Вели мы свои беседы в маленьких перерывах между съемками у режиссера Игоря Савченко, к которому я, как всегда, с удовольствием пришел на площадку, чтобы сыграть небольшую роль революционного демократа Спешнева в картине «Тарас Шевченко». С Игорем Андреевичем Савченко мы стали добрыми товарищами еще в 1936 году - тогда в его кинокомедии «Случайная встреча» состоялся мой кинематографический дебют. А в ту пору, на рубеже 50-х, Савченко был захвачен своей новой постановкой, образом великого Кобзаря, и, конечно, очень трепетно относился к исполнителю главной роли. Бондарчук был прекрасен в образе Шевченко! Глядя на него, общаясь с ним, я радовался: вот он, по-настоящему талантливый сын украинской земли, впитавший в себя ее теплоту и щедрость. Еще он мне понравился как личность - серьезный, немногословный, деликатный человек. Вот так и началась наша бескорыстная мужская дружба.
Когда мне говорят: «Любил вас Бондарчук», - я отвечаю: «Так и я его любил». Правда, мы никогда в этом друг другу не признавались. При встречах не обнимались, не целовались. Сейчас, поглядишь, в Госдуме целуются, в академическом Малом театре, где я играю вот уже более тридцати пяти лет, тоже все целуются, а за спиной, бывает, чего только не выделывают. У нас же с Сергеем - только крепкое мужское рукопожатие. Наше личное общение я бы определил двумя словами -мужественность и искренность.
- Помню, с каким тяжелым чувством и радостью от предстоящей встречи, -вспоминал Самойлов, - летел я к Сергею Бондарчуку в киноэкспедицию на Дон, чтобы сыграть эпизод в картине «Они сражались за Родину». Я играл полковника Марченко, командира дивизии. Сергей Федорович добивался от меня трагических нот, напоминал мне, какой режиссерски чувствует этого полковника и что я должен в его небольшом монологе выразить, что в него вложить.
Вот я - в половину лица забинтованный, преклонивший колено перед знаменем, полковник Красной Армии, а вот они - уцелевшие в неравном бою и сохранившие полковое знамя простые русские ребята...
- Солдаты! Родина никогда не забудет ни подвигов ваших, ни страданий, - говорит полковник Марченко. - Спасибо за то, что сохранили святыню полка - знамя...
Полковник явно волновался и не мог скрыть волнения. Выдержав короткую паузу, он заговорил снова: - Пусть враг временно торжествует, но победа будет за нами!.. Вы принесете ваше знамя в Германию!.. Да, советские солдаты дошли до Германии, штурмом взяли Берлин и водрузили Знамя Победы над рейхстагом.
- В советскую пору кино было великое. Оно делало людей патриотами, высоконравственными. А сейчас кино меня не радует, - с грустинкой сказал Евгений Валерианович. - Да и чему радоваться? Пошлость, драки, кровь, сплошной стриптиз на экране. Сегодняшнее кино и телевидение не воспитывают молодежь, а развращают.
Искусство поднимало людей выше, делало чище, красивее. Я это совершенно четко ощущал, когда играл Олега Кошевого, Гамлета у Охлопкова, Щорса у Довженко, командира-артиллериста в фильме Пырьева «В шесть часов вечера после войны».
- Не сочтите мои размышления за стариковское брюзжание, - как бы подытожил Самойлов, - но, думается, я имею право огласить свое мнение. В нынешнее время молодые актеры научились играть только сыщиков. Ведь другой-то материал им не предлагается! Как такому менту-сыщику дашь Пушкина? Или Толстого? Или Достоевского? Что он будет с ними делать? Бесконечные или сыщики, или воры в законе. И еще голые девицы. Ну и как такая исполнительница сможет стать Наташей Ростовой? Или даже Мариной Мнишек? Происходит актерская деградация. Понимают ли те, кто рвется играть в фильмах про бандитов и сыщиков, что они выбрали профессию, принадлежащую культуре?
16 апреля народному артисту СССР Евгению Валериановичу Самойлову исполнилось бы 95 лет.
Автор: А. ЕГОРОВ.
Источник: Ветеран
Дата: 10.04.2007
СПЕЦИАЛЬНОСТЬ – «ГЕРОЙ-ЛЮБОВНИК». ЧТО МЕШАЛО КАРЬЕРЕ ЕВГЕНИЯ САМОЙЛОВА
16 апреля великому актёру театра и кино, народному артисту СССР Евгению Самойлову исполнилось бы 95 лет.
Евгений Валерьянович Самойлов родился в 1912 году в Санкт-Петербурге в рабочей семье. Валериан Савич, его отец, ещё в юности пришёл работать на Путиловский завод, где начал с чернорабочего, закончив мастером пушечного цеха; мать же, Анна Павловна, занималась работой по дому. Во время второй мировой войны родители погибли от голода в блокадном Ленинграде.
Именно благодаря родителям Самойлову прививалась любовь к прекрасному: литературе, искусству, театру. Отец очень любил книги, поэтому семья имела богатую домашнюю библиотеку. Помимо этого, он увлекался театром и сам, как любитель, писал картины.
А начался путь легендарного актёра совершенно случайно, в 1928 году Самойлов стал заниматься в театральной студии на Литейном, на актёрском отделении, куда позвал его друг «за компанию» поступать. И, как следовало ожидать, поступил именно Самойлов. Здесь он познакомился со своим первым театральным педагогом, корифеем Александринского театра Николаем Ходотовым. После закрытия студии в 1929 году, актёр, окончив среднюю школу, продолжил обучение в Ленинградском художественном политехникуме, закончив его в 1930 году с записью в графе «специальность» — «герой-любовник». С этого года и началась профессиональная актёрская карьера Евгения Самойлова. Он поступает в труппу петербургского Театра актёрского мастерства, которым руководит Леонид Сергеевич Вивьен, актёр и выдающийся режиссёр советского театра.
Весной 1934 года прославленный Государственный театр имени Вс. Мейерхольда, иначе ГосТиМ, посетил Ленинград с гастрольными спектаклями. Имя Всеволода Эмильевича Мейерхольда в начале ХХ века, великого экспериментатора, революционного режиссёра у любого актёра ассоциировалось не иначе, как с мечтой. Работать у этого режиссёра было верхом актёрской удачи. Евгений Самойлов получает приглашение играть в ГосТиМе от самого Мейерхольда, который видел спектакли своего коллеги по цеху, Леонида Вивьена, и особо выделил игру молодого Самойлова. Счастью молодого артиста не было предела.
Несмотря на очевидный талант, внешняя красота сильно мешала Самойлову. Слова, сказанные Мейерхольдом, звучали как приговор: «Ты карамельно красив, будем работать с гримом». Самойлову пришлось пять лет играть стариков, напяливая седые парики, бороды и выпуклые, длинные носы. Однажды не выдержав, Самойлов закричал режиссёру: «Мне 25, я играть хочу», — на что остроумный Мейерхольд ответил: «Неплохой голос, будете Павкой Корчагиным».
У Мейерхольда Самойлов играл Петра в «Лесе» Островского, Чацкого, Эрнани, Григория Отрепьева рядом с такими артистами как Мария Бабанова, Зинаида Райх, Игорь Ильинский, Эраст Гарин. Это недолгое время, проведённое в театре Мейерхольда, стало для актёра настоящим открытием не только актёрской профессии, но и абсолютно нового понимания сути самого театра. За что потом власти осудят Мейерхольда, приговорив его к расстрелу. В 1938 году история ГосТима прекращается. Когда Самойлов уходил из театра, Мейерхольд записал в его характеристике следующие слова, ставшие пророческими: «Самойлов — артист, который очень скоро займёт на театральном фронте одно из первых мест в армии советских артистов».
Оставив сцену, Самойлов переходит в кинематограф, где начинает активно сниматься в кинолентах Алексея Довженко («Щорс»), Григория Александрова («Светлый путь»), Ивана Пырьева («Шесть часов вечера после войны»), Константина Юдина («Сердца четырёх»), после этих фильмов артист твёрдо закрепил за собой звание символа мужественности, красоты и благородства. Как вспоминает режиссёр Леонид Хейфец: «Он был самым красивым, самым благородным красным командиром: в пилотке, в гимнастерке. Мальчишки военных лет мечтали бежать на фронт, были влюблены в Красную Армию, хотели быть суворовцами, в каком-то смысле, из-за Самойлова».
Именно такой герой нужен был той советской стране, народу, власти — тому времени. Герой Самойлова отвечал запросам времени на мораль, внутреннюю культуру, вопросы доблести и чести.
Уже после войны артист снимается в картинах у Сергея Бондарчука в «Ватерлоо», «Они сражались за Родину», «Борис Годунов», у Пудовкина в «Адмирале Нахимове».
В 1943 году он поступает в Театр Революции, а ныне Театр им. Маяковского, к режиссёру Николаю Охлопкову, здесь же и проработает около 30 лет. За это время артист прославится в самой главной театральной роли Гамлета, заставив театральных историков до сих пор ломать голову над загадкой Гамлета-Самойлова. Роль Гамлета в 1954 году вызвала настоящий театральный взрыв. Герой Шекспира казался настолько понятным и современным, как никогда. Эдуард Марцевич вспоминает: «На меня это произвело какое-то убийственное впечатление. Знаете, мощь такая, как бифштекс с кровью, какой-то такой мочаловский темперамент».
На его счету десятки сыгранных ролей, которые публика помнит и по сегодняшний день, но в Театре Революции, оправдывая имя театра, приходилось играть в современных героев, таких как Ладыгин («Обыкновенный человек» Л.Леонова), Рокоссовский («Великие дни» Н.Вирты), Гончаров («Закон чести» А.Штейна), Серго Орджоникидзе («Путь в грядущее» Марвича), Громов («Аристократы» Н.Погодина), Платонов («Океан» А.Штейна), генерал Бондарев («Перебежчик» П.Тура).
К славе, настигшей артиста довольно рано, Самойлов относился спокойно, более того, даже противился этому в некотором смысле. Местному сторожу дяде Васе, приходилось каждый день отмывать подъезд, где живёт советская звезда, от назойливых письменных комплиментов поклонниц. Нередко артисту приходилось возвращаться домой окольными путями, обходя родной дом за километр. Амплуа романтика, принёсшее славу Евгению Самойлову, не устраивало артиста. Как размышляет Константин Карасик, ведущий программы «Легенды мирового кино» на телеканале «Культура», «после картины «Сердца четырех» все вокруг, даже коллеги по цеху, стали воспринимать Самойлова эдаким романтиком, что ужасно нервировало Евгения Валерьяновича. «Не гожусь я под пускание пузырей, — говорил артист. — Терпеть не могу имитацию страсти и прочие ужимки!»
После смерти Николая Охлопкова, Евгений Самойлов принял приглашение своего давнего друга Михаила Царёва, который всю свою артистическую жизнь посвятил Малому театру. И в 1967 году Самойлов становится актёром Малого театра, где и завершит свою творческую карьеру. Здесь он сыграл десятки ролей в русской и зарубежной классике, а также в постановках по современным пьесам.
Евгений Самойлов прожил в браке с любимой женой Зинаидой Ильиничной Левиной 62 года. Зинаида Ильинична по профессии инженер, окончила электротехнический институт, но оставила профессию, полностью посвятив себя заботам о муже и детях — Татьяне и Алексее.
Материал подготовлен интернет-редакцией www.rian.ru на основе информации открытых источников
ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ САМОЙЛОВА
ОТКРЫТИЕ МЕМОРИАЛЬНОЙ ДОСКИ ЕВГЕНИЮ САМОЙЛОВУ
В МОСКВЕ ПОЯВИЛАСЬ ПАМЯТНАЯ ДОСКА АКТЕРУ ЕВГЕНИЮ САМОЙЛОВУ
«СОВЕСТЛИВЫЙ РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК»
ВЕЧЕР ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ САМОЙЛОВА
ВЕЧЕР ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ САМОЙЛОВА
ЕВГЕНИЙ САМОЙЛОВ: 105 ЛЕТ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ
СВЕТЛОЕ ЛИЦО ЭПОХИ
ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ САМОЙЛОВА
«НАБЛЮДАТЕЛЬ»
Смотрите запись программы на сайте телеканала «Культура»
ПАМЯТЬ
АНОНС
«Звуковой архив Малого театра» «ЗОЛОТЫЕ КОСТРЫ» ИСИДОРА ШТОКА
«ЗОЛОТЫЕ КОСТРЫ» ИСИДОРА ШТОКА
19 марта исполнилось 100 лет со дня рождения известного советского драматурга Исидора Штока. Предлагаем послушать запись одной из его пьес в исполнении артистов Малого театра…
ЖИВШИЙ ВО ХРИСТЕ
СПЕЦИАЛЬНОСТЬ – «ГЕРОЙ-ЛЮБОВНИК». ЧТО МЕШАЛО КАРЬЕРЕ ЕВГЕНИЯ САМОЙЛОВА
Партнеры
Информационная поддержка
