Спроси любого деревенского ребенка: «Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?»
И он ответит: «Отдыханцем».
Галина Манке. Начало. Из щелыковских баек
Спроси любого деревенского ребенка: «Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?»
И он ответит: «Отдыханцем».
В паспорте у дочери первого директора дома творчества «Щелыково» Галины Геннадиевны Манке значится: место рождения — деревня Щелыково. А эти фотографии — из ее семейного альбома.
Г. М. Вообще-то у меня в свидетельстве было написано д/о Щелыково Семеновско-Лапотного района Ивановской области. И мама, когда на меня сердилась, говорила: «Ну что с нее взять? Она ж из Семеновско-Лапотного!» Это наши милиционеры потом перепутали: написали вместо д/о — деревня. А Щелыково вовсе не деревней звалось — деревенькой.
Ю. М. В эту вот деревеньку, разоренное имение Островского, и отправился весной голодного 1928 года отважный человек — Геннадий Генрихович Манке?
Г. М. Было постановление Совнаркома, подписанное Луначарским: сделать Щелыково совхозом — домом отдыха Малого театра. 1928 год. В Москве — голод, карточки. Вот поэтому — совхоз, чтобы артистов накормить. Ну а дом отдыха — это понятно. «На царство» папу просил Пров Михайлович Садовский.
Разорение в Щелыкове было полное. В полуразрушенном Старом доме жили лесорубы вместе со скотиной — весна же, самый окот. А наше крестьянство испокон века во время окота коров да коз в избу забирает. Избой стал дом Островского. И Голубой дом был разрушен. Уникальную библиотеку Александра Николаевича отправили в губернию, и там она пропала. Мебель растащили крестьяне...
Восстановили и Старый, и Голубой дом, отмыли комнаты, поставили лежанки. В общем, все очень простенько. Столовую устроили на веранде Голубого, затянув ее тентами.
Ю. М. А летом 1928-го Геннадий Манке уже встречал первых отдыханцев.
Г. М. Артистов из Кинешмы доставляли на телегах. Отец выковал так называемые линейки: телеги с удобствами — скамейками. Они доезжали до смычки — тогда не ходил паром, а была смычка между берегами: большая деревянная баржа, которую передвигали по канату из Кинешмы в Заволжск. Сначала на нее запускали лошадей, потом люди заходили, усаживались на скамеечках по краям. На линейках добирались из Заволжска в Щелыково. Это уж после, года через два, отец приобрел полуторку. Крытый верх — роскошь! Все помещались. Народу-то немного приезжало — человек 30-40. Клубное было место. Наиболее именитые жили в Старом доме, потом в Голубом. Это позже, при совсем уж советской власти, привилось: в каждой комнате по четыре человека, а та публика к подобным вещам не привыкла и привыкать не собиралась. Поэтому у Пашенной была своя комната, у Садовских...
Ю. М. Пашенная, Рыжова, Садовские... Весь цвет Малого театра прибыл летним днем 1928 года в Щелыково из голодной Москвы. А местный люд посмотрел да покривился: «Бог мой, мы думали — это артисты, а это — оборванцы».
Г. М. Щелыковская традиция ходить в оборванном бытовала всегда. Например, у Пров Провыча Садовского на штанине была 21 дырка, и он за этим очень внимательно следил. Вообще, щелыковцы всячески сопротивлялись урбанистическим изыскам. Помню, папа приобрел в столице огромный стеклянный шар, решил украсить им клумбу перед Голубым домом: шар по центру, а вокруг цветы. Утром просыпается — цветы на месте, шара нет. Товарищи артисты сказали: «Нам цивилизация не нужна» — и... спустили этот шар в уборную.
Ю. М. А как появилось Шале?
Г. М. Отец перенес сарай, который стоял напротив дома Островского, и по собственным чертежам перестроил его. Сам и название придумал — Шале. Никто не знал, что это такое, а он знал. Шале в переводе — уединение. Там была изумительная рябиновая аллея, из этой рябины все щелыковцы делали знаменитое варенье с грецкими орехами. По старинному рецепту.
Ю. М. Если бы те, прежние, актеры-легенды Малого театра приехали сегодня в Щелыково, они бы наверняка решили, что карточная система добралась каким-то чудовищным образом и до Семеновско-Лапотного района. Парная телятина, мороженое, осетрина да белуга, черная икра к завтраку, клубника со взбитыми сливками на полдник — это все из того, прошлого щелыковского меню, которое так любовно и бережно составляла жена директора Клавдия Ксенофонтовна.
Г. М. Мама нашла хорошего повара в Москве. Его звали Серебряное Горло (будто бы болел он, и вставили ему вместо настоящей гортани серебряную трубку.) Очень интересный был повар. Служил еще у Николая Второго. А подавальщиц мама ходила выбирать по деревням — самых красивых девчонок. Возила их в Кинешму в парикмахерскую и к маникюрше, потому что считала: подавать «оборванцам» кушанья можно только хорошо ухоженными руками. Холодильников в то время в Щелыкове не водилось — были ледники. Один, большой — между Голубым и охотничьим домом, второй — около дома управляющего. А дальше шел огород, парники, теплица, еще Шателеновская, знаменитая белая малина, помидоры, картофельная плантация. Вера Николаевна Пашенная восторгалась: «Ах, какие цветы!» — и обрывала картошку себе на букеты. Был коровник, свинарник, курятник. Молоко, масло, сливки, фрукты, овощи, мясо — все свое. Правда, осетрину и черную икру доставляли из Кинешмы, а водку из Ивашево. Четвертями. Хлеб в Щелыково возить нужды не было. Поля свои: пшеница, рожь, ячмень, овес. На старой, еще «островской», мельнице мололи зерно. А хлеб пекла Лиза Беликова (Беликовы — вообще, один из самых старинных ще-лыковских родов). Мороженое тоже делали сами, в специальной «пушке», доставшейся отцу в наследство, кажется, от Шетеленов. В большую бочку набивали лед, в «пушку» — сливки и яйца, взбитые венчиками, а потом «пушку» долго крутили вручную в бочке со льдом, пока мороженое не замерзало. Молока было вдоволь. Отец купил большое стадо во главе с быком-производителем Федькой (этот Федька, кстати, однажды Анну Владимировну Дурову на рога поднял, она его укрощать решила, даром, что ли, Дурова!). В сепараторной взбивали сливочное масло и отправляли его потом мешками в Москву, в Малый театр. Карточки-то отменили только в 1934-м или 1935-м.
Ю. М. Сегодняшнее Щелыково рифмуется с ночными кострами, струями, купаньем голышом в утренней Куекше, августовской капустной «Аркадиадой»...
Г. М. Костры в Щелыкове были всегда, еще при Александре Николаевиче. Только это были цыганские костры. Приходил табор, располагался на берегу реки... Я хорошо помню, как сбежала однажды от няньки к такому костру, к цыганским песням. Струи тоже были, только деревянные, а купаться голышом очень любили Анна Владимировна Дурова и Вера Николаевна Пашенная. «Аркадиады», конечно, в 1928 году не было и быть не могло, но артисты ведь без капустников не могут! Придумали и день, и праздник. День — августовский, а праздник назывался «Вывоз ведьмы». Добывали телегу, украшали ее гирляндами из репейника. На облуч садилась «ведьма» в цилиндре и с хлыстом, остальные впрягались в эту телегу и катали ее по всему Щелыкову. Одной из «ведьм» однажды была Ирина Шаляпина. Я это помню — меня тогда послали репей собирать и телегу украшать. Нелегкое дело.
Ю. М. Каждый год, возвращаясь в Щелыково, мы будто возвращаемся к себе. Есть некая магия в этом намоленном месте, которая позволяет театральному люду отбросить шелуху городских условностей и обрести здесь покой, волю и даже счастье. Вот если бы еще можно было забраться в машину времени и отправиться туда, в прежнее Щелыково, когда все живы и молоды, и Геннадий Генрихович Манке не арестован и не умер в Магадане, и не замерз яблоневый сад у Старого дома, и Черный обрыв — ярко-красный от клубники, и музыка играет так весело, и давний щелыковский вечер плывет над Куекшей...
Беседу вела Юлия МАРИНОВА
«Театральная жизнь» № 6, 2003 г.
