«РЕВИЗОР» Н.В. ГОГОЛЯ НА СЦЕНЕ МАЛОГО ТЕАТРА
А. Б. В. (Н. И. Надеждин (?))
ТЕАТРАЛЬНАЯ ХРОНИКА.- «Молва», 1836, №.9
... «Ревизор», комедия в пяти действиях, в прозе, представлена в первый раз на московском театре мая 25 дня. Она дана была два раза сряду и потом, через два дни, в третий раз. <...> Впе¬ред и вдвое давали за билеты. Прибавьте и то, что в известном круге людей внимание к пьесе возбуждалось давно не виданным участием и заботливостью артистов. Эти последние обрадовались комедии Гоголя, потом, видимо, оробели, совершенно справедливо предчувствуя, что если и тут, так же как в «Горе от ума», будет неудача, то судьба их кончена во мнении публики, что в ней пробудится наконец неотразимое желание переменить персонажи, явится слишком ярко сознание их недостатков; а что значит актер, возбудивший в публике желание переменить себя? он становится бутафорною принадлежностью. Это они предчувствовали, боялись комедии Гоголя, и, увы! предчувствие многих не обмануло. Так всегда необыкновенное произведение, появляясь, ведет за собою тысячи незаметных, по-видимому, ничтожных происшествий, поня¬тий, чувств, которые составляют в сумме своей то, что называется движением вперед. Слово страшное для посредственности: она сознает это, но не признается в том и мстит причине своего уни¬чижения нелепою клеветою, кривыми толками или наглым увере¬нием, что мы и видели. Наконец был объявлен спектакль, и, к общему удовольствию, московская дирекция воспользовалась бла¬горазумным распоряжением петербургской, то есть дозволила за¬писывать билеты за несколько представлений желающим. Эта безделица, упущенная прежде из виду, стоила уже сотням людей здоровья. Теперь филантропия взяла свои права и у продажи билетов: спасибо ей! Наступило представление, театр полон, му¬зыка загудела что-то старое — слушать нечего — осмотримся...
Спектакль в Малом театре. Большой переламывают. Следова¬тельно, лож вполовину менее и публики также. По общему закону и порядку места эти достаются лучшей публике, что так и быть должно; а кто привык к Москве, тому стоит оглянуться в театре, чтобы видеть, какая публика посетила спектакль. На первом пред¬ставлении «Ревизора» была в ложах бельэтажа и бенуарах так называемая лучшая публика, высший круг; кресла, за исключе¬нием задних рядов, были заняты тем же обществом. <...>
«Ревизор» не занял, не тронул, только рассмешил слегка быв¬шую в театре публику, а не порадовал ее. Уже в антракте был слышен полуфранцузский шепот негодования, жалобы презрения: «Mauvais genre!» — страшный приговор высшего общества, которым клеймит оно самый талант, если он имеет счастье ему не нравиться. Пьеса сыграна, и, осыпаемая местами аплодисманом, она не возбудила ни слова, ни звука по опущении занавеса. Так должно было быть, так и случилось! Ни один актер не был вы¬зван, и мы слышали, выходя из театра, как иные в изумлении спрашивали: что же это значит? <...>
Дав ответ на два вопроса, то есть когда сыграна и как принята пьеса г. Гоголя, мы должны приступить к третьему: как она была сыграна? Ответ тяжелый, потому что в нем должно употреблять имена собственные; будем же осторожны и уважим в артистах сограждан наших. Автор, как известно, поручил заняться обста¬новкою пьесы г.
Щепкину, и точно, не мог найти человека достой¬нее. Страстная любовь к своему искусству, глубокое, сознательное уважение к таланту автора, давнее, непреодолимое желание вы¬биться из колеи французской комедии и образовать что-нибудь собственное, тщательное изучение характера лиц, способ его оли¬цетворения: все это указывало на г. Щепкина, и только на него одного, на пустыре московской сцены. Не знаем, мог ли он посвя¬тить себя на сделанное ему поручение, имел ли средства; по край¬ней мере ручаемся, что он имел полный запас доброй воли, полное желание, весьма простительное и похвальное, присовокупить к пьесе: «и была играна актером Щепкиным, создавшим на сцене, что создал автор на бумаге». Воспроизвести на сцене характер, очерченный только словами автора; прибавить к этим невидимым словам все: лицо, костюм, движение, жизнь; сделать видимой идею автора — дело немаловажное, заслуживающее полного вни¬мания! Поверьте, сыграть иную роль труднее, чем разыграть пар¬титуру Бетховена; а кто и когда дает каданс оркестру актеров, где иные с трудом разбирают свою партицию? Кто заботится об них? Суфлер только. Он один просит бога, чтобы уроки потвер¬же были выучены и ему поменьше было бы работы. Где внима¬ние и изучение автора?.. Но перестанем: это вопросы безответ¬ные, горестные для всякого любителя театра... замолчим о них... мимо...
Г-н Щепкин имел обязанность ставить пьесу; но кто ставливал когда-нибудь пьесы, тот знает, что он может распоряжать всем для успеха пьесы — всем, кроме выбора персонажей, костюмов, декораций и даже объяснения ролей. Что же остается делать? Чего имеем мы права требовать?.. Не спрашивая о постановке, скажем общее спасибо за выбор декораций и некоторых персона¬жей: и именно самого г. Щепкина, Потанчикова, Степанова, Ор¬лова, некоторых воспитанников, и только. С тем вместе пожалеем, что дали роли гг. Баранову, Волкову, г-жам Синецкой, Пановой и т. п.; пожалеем, что в пьесе, вероятной донельзя, допущены не¬лепые, допотопные костюмы, что она не объяснена артистам и что они сами худо в нее вникнули. Они думали быть смешны: мысль ложная! Они должны быть жалки, страшны, и все это должно было проистекать от точного исполнения характеров, без всякого увеличения, усиления, прибауток, просто, верно, тихо, добродушно. Этой-то черты добродушия, глубокой во всех созданиях Гоголя и проникающей всю комедию, вовсе не было в игре артистов ни у кого, кроме гг. Потанчикова, Щепкина и отчасти Ленского; и по¬тому в представлении было утрачено лучшее, что есть в характере пьесы, тем более что при первом представлении вообще всех арти¬стов можно упрекнуть в необыкновенной торопливости высказы¬вать свою ролю, отчего многое терялось, оставаясь незамечено. Это замечание общее. Приступая к частным, будем сколько воз¬можно беспристрастны.
Первую роль занимал г. Щепкин и выполнил ее по средствам своим хорошо. Он не усиливал, не пародировал нигде, но все-таки он представлял городничего, не был им, не превратился в него, а этого должно от него требовать, потому что он один из тех лю¬дей, которые действуют со знанием. Вообще лучшие сцены его были: распоряжение к принятию ревизора, сцена с купцами и меч¬тания с женою. При уме и сметливости городничего, который дол¬жен же был понять, что молодой человек не может уж быть опа¬сен, кажется, он бы мог менее быть принужден, чем был г. Щепкин пред Хлестаковым; он не должен был бояться его слишком впоследствии, а только соблюдать глубокое приличие, и только... Ска¬жем все, однако, сердечное спасибо г. Щепкину за выполнение своей роли. Если он не создал — по крайней мере показал нам городничего; сверх того при ее выполнении он оставил многие привычки свои и потому-то не был похож на себя, как говорили иные ценители театра, не понявшие, что на сцене должно видеть городничего, а не Богатонова. При всем том мы должны упрек¬нуть г. Щепкина, а вместе с ним и всех артистов без исключения за эту болтовню, скороговорку, вовсе не согласную с духом пьесы.
