Новости

«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»

Е.Н. ГОГОЛЕВА

«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»

СПОРТ И ТАНЦЫ

Актерская профессия требует, чтобы человек посвятил ей всю жизнь. Как бы ни был ты одарен, если ты «гуляка праздный», то ни в чем не преуспеешь. Но актеру нужно преуспевать и в каких-то смежных областях, без этого он не сможет выполнять своих прямых актерских обязанностей.

О некоторых таких смежных областях я и хочу рассказать. Я имею в виду спорт и танцы.
Спорт необходим молодому актеру. Он развивает тело, укрепляет мускулы, делает гибкой и ловкой всю фигуру. С девяти лет, даже раньше, я научилась плавать, Плаваю я до сих пор, правда, не на скорость, не» заплываю в море и в реке очень далеко. Прежде пловцов не очень ограничивали буйками или специально патрулирующими лодками, и я могла заплывать куда хотелось. В детстве же я выучилась довольно хорошо грести, и вдвоем с мамой — я на веслах, а она на корме — мы долгие часы проводили на море в Крыму, в Балаклаве частенько выходили из бухты в открытое море.

Когда мы жили в Новогирееве, молодежь часто совершала далекие велосипедные прогулки. Мне тоже очень хотелось велосипед, но денег на его покупку мы не имели. Однако не было бы счастья, да несчастье помогло: моему «крестовому» брату (мамин крестник), у которого было что-то с сердцем, врачи запретили ездить на велосипеде, и Коля отдал свой велосипед мне. Я его кое-как переделала на дамский — сняла раму, немного опустила седло, а цепь передачи закрыла, увы, простым жестяным футляром. И вот я в упоении носилась по всему Гирееву. Мне не требовался даже предупредительный звонок, ибо жестяная каретка задолго до моего появления оповещала о нем своим грохотом. Впоследствии Аня Бедрут и Шура Момма часто вспоминали лихую велосипедистку. Я настолько хорошо управляла велосипедом, что отваживалась ездить и по Москве. Тверская тогда была узкой улицей, не то что теперь улица Горького. И вот я с грохотом неслась рядом с не менее громыхающим трамваем в Петровский парк, провожаемая изумленными взглядами прохожих, которые не знали, в какую сторону шарахаться. А сидящие в трамвае пассажиры с интересом наблюдали за гоночными соревнованиями с трамваем. Такие прогулки по Москве я совершала, когда уже училась в Филармонии.

Особенно мне нравился теннис. Подвижность, ловкость, точность удара. Я много и часто играла на кортах в Новогирееве. Даже имела спортивный класс (теперь это называется разрядом) и участвовала в соревнованиях Гиреева с каким-то другим дачным местом. Позднее, уже будучи артисткой Малого театра, я посещала теннисные корты на Петровке, кажется, во дворе дома 26. Но посещала только в качестве зрительницы, поскольку не осмеливалась играть в присутствии таких чемпионов, как Теплякова и Вербицкий. Многие тогда приходили смотреть на их игру.

Я уже говорила, что занималась фехтованием. В Филармонии я была одной из лучших фехтовальщиц на рапирах. Но боями на эспадронах, или, как теперь говорят, сабельными состязаниями, увлекалась меньше.

Ну а самые большие достижения были у меня в верховой езде. В 20-е годы в Малом театре организовался кружок любителей верховой езды. Мы занимались в маленьком манеже в бывшем Гранатном переулке, как раз напротив Дома архитектора. Через несколько уроков нам, лучшим ученикам, разрешили брать лошадей на волю, для прогулок по Петровскому парку. Там была специальная дорожка для верховой езды, от Белорусского вокзала (теперь это Ленинградский проспект). Однако научилась ездить верхом я раньше—во время гастролей в Харбине. Однажды, одевшись специально в клетчатые галифе, высокие желтые шнурованные сапоги, английскую блузку с темным пиджаком и что-то вроде каскетки, я с Всеволодом Аксеновым и сопровождающим жокеем отправилась на прогулку за город. Я впервые села на лошадь, верхом, в английском седле. Оба моих кавалера ехали по бокам, тихим шагом. Мы направились вдоль железной дороги. Сначала все шло хорошо, я даже освоила легкую рысь моей лошади. И вдруг нас нагоняет маленький маневровый паровозик и, поравнявшись с нами, дает пронзительный гудок. Моя кобыла понеслась во весь карьер стремительным аллюром. Остановить я ее не могла, но в седле удержалась. Вот это и было самое лучшее учение. С тех пор мы много и часто, когда позволяло время, ездили в Харбине верхом, правда, всегда с сопровождающим.

Одно из самых интересных моих воспоминаний связано со знаменитым дрессировщиком Вильямсом Труцци. Мы с Аксеновым очень подружились с ним и брали у него уроки высшей школы верховой езды в цирке, на манеже. Дело в том, что в Малом театре репетировалась пьеса В. Волькенштейна «Гусары и голуби». Действие происходило в начале XIX века. По пьесе, герои много танцуют, и мне это нравилось. Я играла центральную роль—роковой куртизанки Валентины. Мой содержатель имел для меня огромную квартиру—сцена представляла большой зал, якобы в бельэтаже. Там собирались гусары, влюбленные в Валентину, и среди них — особенно ею отмеченный лихой гусар, которого прекрасно играл Аксенов. Его великолепная внешность, умение носить костюм, прекрасный голос (он пел романсы Давыдова), мастерское партнерство в танцах — все очень подходило к этой роли.

В спектакле была сцена, когда этот якобы пьяный гусар появляется на лошади в зале Валентины, где уже собрались его товарищи. Он делает несколько кругов, а затем я вскакиваю на эту же лошадь и тоже несколько раз проезжаюсь по сцене. Костюм мой был сделан со специальным незаметным разрезом, и, вскочив на лошадь, я могла сидеть верхом в мужском седле. И вот мы с Аксеновым решили не просто шагом проехаться на лошади, а придумать что-то более интересное.

Мы довольно часто бывали в цирке, оба любили лошадей и были влюблены в красавца Труцци — высокого брюнета с огромными глазами и великолепной фигурой. Знакомство состоялось, и Труцци охотно согласился показать нам некоторые приемы высшей школы верховой езды. Он и сам увлекся, когда мы ему рассказали, для чего хотим заниматься. Часто после представления мы приходили в его квартиру (она была здесь же, при цирке) и подолгу засиживались за столом с ним, его красавицей женой и его братом. Труцци много рассказывал о своих поездках, о работе, о разных странах. Он был интересный, увлекательный собеседник.

Во время наших уроков с Труцци я узнала, как огромен труд цирковых артистов. С шести часов утра начинаются упорные репетиции жонглеров, где-то под куполом в тренировочных костюмах летают эквилибристы. Работа, работа, работа. Тяжелый, мучительный труд! И как мало мы знаем о страшной работе циркового актера и как мало мы ее ценим и уважаем... И как мало мы, актеры театра, сами работаем и готовим себя для сцены, для спектакля. Ах как надо задуматься нашей молодежи! В самом деле, артисты балета до седьмого, как говорят, пота работают каждое утро у станка, соблюдают определенную диету, отрабатывают легкость прыжка, изящество тела. Музыканты по пять-шесть часов играют, упражняются, вырабатывают технику, особое туше на выбранном ими музыкальном инструменте; певцы (я говорю о настоящих певцах, а не этих, шепотом напевающих в микрофон, ибо у них и голоса-то нет) так много времени отдают вокализам, специальным сольфеджио, гаммам, готовя свои связки, голос к ариям и трудным романсам. А драматический актер, который должен уметь и петь, и танцевать, и красиво двигаться по сцене, и ловко, как хороший акробат, управлять своим телом, — драматический актер подчас ничего не делает, а лишь осваивает предложенный автором образ. А ведь Шекспира или античных авторов нельзя играть без глубокого дыхания. Окончив театральную студию, молодой актер забывает о гекзаметре, забывает, что необходимо развивать дыхание и голос, забывает о пластике, о спорте, простой физкультуре по утрам. Многому, очень многому научилась я, увидев гигантский труд цирковых артистов.

Труцци выучил нас ставить нашего Мефисто на испанский шаг. Так, сидя на Мефисто, ездил по сцене Всеволод. Я же заставляла Мефисто проходить полькой, то есть танцуя польку, для этого надо было точно посылать лошади соответствующие указания.
Мы были усердными учениками. Каждый день в шесть часов утра появлялись на манеже, потом завтрак, опять репетиция и т. д. Труцци находил во мне способности дрессировщика и часто, когда я бывала на представлениях в цирке, приносил в ложу маленьких тигрят или львят, уговаривая всерьез заняться дрессировкой.

Труцци обучил меня еще одному, чисто цирковому трюку: сидя верхом, я должна была поставить на дыбы Мефисто и, соблюдая равновесие, заставить его через всю арену идти на задних ногах. Сначала два служителя держали Мефисто на кордах, пока я не освоила все движения, а главное, точный баланс. Через несколько уроков служители уже не держали лошадь, и Труцци сказал: «Ну, теперь вы можете всю Москву так пройти». Самое трудное было не перетянуть повод — если бы Мефисто упал на спину, то пришел бы конец и ему и мне.

Увы! В театре на сцене мне этот трюк запретили, и Мой Мефисто только танцевал польку. Спектакль «Гусары и голуби» шел несколько сезонов, имел большой успех. Конечно, что греха таить, было и некоторое тщеславие в наших с Всеволодом увлечениях танцами и спортом.

Помню, во время летней поездки в Краснодар Всеволод приобрел себе темно-красную черкеску с газырями и серого каракуля шапку. И вот, нисколько не стесняясь, он в таком виде, а я, как уже говорила, в английском костюме, каскетке, клетчатых галифе и высоких желтых сапожках ездили на лошадях в Петровский парк не более и не менее как по Петровке. Да, да, по Петровке. В 20-е годы такого движения, как сейчас, не было, автомобили являлись крайней редкостью, разве только попадались лихачи на «дутиках». И вот два всадника свободным аллюром дефилировали по Петровке. Многие нас узнавали. Кто мило приветствовал, кто провожал удивленными взглядами. Лошадей нам подавали прямо к театру, и мы между репетицией и спектаклем кратчайшим путем отправлялись за город.

Нас называли красивой парой. Оба мы отлично танцевали все модные тогда танцы —и танго, и вальс-бостон, и просто чудесный старинный вальс. Танцевали везде, где только можно, но особенно любили бывать в «Кружке». Это был артистический кружок-клуб. Сначала он помещался в особняке против теперешнего филиала МХАТ, а потом переехал в Пименовский переулок (ныне улица Медведева), в подвал кооперативного дома. В те годы у нас с Всеволодом уже была квартира, которая находилась над «Кружком», на втором этаже. Часто, не выходя во двор, мы попадали в «Кружок» по запасной лестнице. Нередко нас награждали аплодисментами за исполнение танца, и это, безусловно, льстило нашему самолюбию.

Что такое «Кружок» и какие его посещали интересные люди — об этом подробно и увлекательно рассказывает в книге «Записки домового» Борис Михайлович Филиппов, который был директором и душой этого «Кружка».

Не только первейшие актеры во главе с Южиным и Немировичем-Данченко собирались там. Вся самая молодая и талантливая актерская братия стремилась после спектакля в «Кружок», где можно было поиграть на бильярде, поужинать в тесной компании и потанцевать. Устраивались и небольшие эстрадные концерты. В 30-е годы самыми дорогими гостями были герои-челюскинцы (сам Отто Юльевич Шмидт), папанинцы и, конечно, легендарные летчики—Водопьянов, Каманин, Мазурук, Ляпидевский. После эпопеи с экипажем Нобиле здесь бывал Чухновский. Неизменными друзьями и завсегдатаями «Кружка» были Чкалов и Громов со своими экипажами.

Танцы и балет играли большую роль в моей жизни. Я и сейчас с интересом слежу за успехами советского балета и его новыми «звездами». А порой спорю и не соглашаюсь с некоторыми новациями в классическом танце.
Я сама очень хорошо танцевала, и, когда мне было девять-десять лет, маме советовали отдать меня в балет. Летом, как я уже говорила, мы ездили с больным отцом на юг. Мать давала уроки, и мы снимали квартиру в Сочи или, еще чаще, в Анапе. В Анапе был курзал, где устраивали детские танцевальные вечера. На них я, можно сказать, царила. А мама, сидя в кругу других мамаш, гордилась своей дочкой. Мы подружились с одним семейством (кажется, их фамилия была Криницкие), в котором были две девочки—Люда и моя сверстница Люба, а также кадетик Миша, который являлся моим постоянным кавалером в танцах. Имелась у нас и соперница — Олечка Швачкина. Отец ее, служивший в оркестре Мариинского театра, имел в Анапе свой дом, и Олечка с матерью ежегодно приезжала из Питера. Олечка была некрасива, но чудесно воспитана и великолепно танцевала. Кажется, она брала зимой частные уроки у какой-то балерины, и это было заметно во всей ее повадке. С Олечкой я долго не теряла связи и в последующие годы. Не знаю, когда умер ее отец, а Олечка и ее мать погибли в блокаду в Ленинграде.

Помню, какая-то заезжая труппа давала в курзале «Фауста». Нас, девочек, отличавшихся в танцах, пригласили участвовать в сельском празднике, изображенном в опере. Специальный балетмейстер поставил несложный балетный номер. И мы были очень горды, что стали «балеринами». Однако от волнения и недостаточного количества репетиций на спектакле мы все спутали. И вот откуда-то сверху, вопреки музыке Гуно, на весь зал раздался отчаянный крик нашего балетмейстера: «Кар-ре! Кар-ре!» Значит, надо было исполнять фигуру «каре», а мы бестолково толклись с растерянными улыбками, стараясь как-то попасть в такт музыке. Но зрители, обычно присутствовавшие на детских вечерах, а особенно наши мамаши, все равно остались довольны.

Был и еще комический эпизод. Капельмейстер, который всегда дирижировал оркестром на наших вечерах, устраивал свой бенефис. Среди многих других номеров был и наш с Любочкой — китайский танец из балета Чайковского «Щелкунчик». Ставил, разумеется, тот же балетмейстер, что был распорядителем и учителем на наших детских вечерах. Вечер очень затянулся, а наш номер шел почти в конце. Разучили мы его добросовестно. Наши мамы одели нас очаровательными китаянками, с причудливыми прическами и веерами. При звуках барабана (четыре такта) мы должны были из разных кулис мелкими шажками, соединяясь на середине, начинать наш танец. И вот уже бьет барабан, а я с ужасом вижу: моя Любочка спокойно спит в кулисе на стуле. Я в отчаянии. Вдруг Любочка как встрепанная вскакивает и, будто ни в чем не бывало, на пальчиках направляется ко мне! Все сошло удачно, и нас наградили бурными аплодисментами.

Мир тесен. И много лет спустя, на одной из сессий Московского Совета, когда я была депутатом от Свердловского района, заслуженная учительница Мария Васильевна Гоголева, моя однофамилица, напомнила мне об этом далеком вечере в Анапе. Оказывается, юбиляр-капельмейстер был ее родственником.

Моя мама имела на балет свою точку зрения. Она постоянно твердила: «Прежде окончи институт, получи среднее образование, а потом уж подумаем, какую профессию избрать». Но, так как в институте меня весьма отличала учительница танцев, бывшая уже на пенсии балерина Большого театра Мария Петровна Станиславская, мама решила, что по воскресеньям, когда нас отпускают домой из института, я буду брать у нее частные уроки, Мария Петровна жила тогда на Пушкинской улице, в доме, на котором сейчас установлена мемориальная доска А. А. Яблочкиной. Довольно большая комната служила классом для учеников. Занималась я усердно. Станок, носок, иными словами, все балетные упражнения проделывала охотно. Не обходилось иногда и без палки, которой щедро пользовалась Мария Петровна, если в арабеске нога была не на должной высоте. А всю неделю в дортуаре, в институте, встав до звонка, я, держась за спинку кровати, старалась повторять свой воскресный урок. Занятия пошли мне на пользу, помогли в театральной профессии.

Спорт и танцы необходимы актрисе драматического театра, особенно в наши дни, когда требуется синтетический актер. Я и до сих пор по утрам занимаюсь станком и физкультурой. После них чувствуешь себя гибкой, молодой, не боишься рискованных мизансцен, не знаешь усталости. Много лет, проводя отпуск в Кисловодске, я брала путевки на два срока в санаторий имени Орджоникидзе. Ежедневно вставала в пять часов утра, принимала ванну и очень быстрым шагом шла на Большое Седло. Там короткий отдых, и к завтраку, к девяти часам, я уже в форме. Ходить я любила одна, так как при быстрой ходьбе от разговоров прерывается дыхание. А когда иные поклонники, соглашаясь на молчаливую прогулку, все-таки увязывались за мной, быстрый темп мгновенно убивал в них желание двигаться дальше. Выдерживать такие прогулки и такой ритм, безусловно, помогали мне и занятия спортом и упорные, далеко не легкие упражнения за станком у Марии Петровны. Я бесконечно благодарна М. П. Станиславской. Самодисциплину и выносливость — вот что воспитали во мне ее уроки.