Новости
ЖИЗНЬ ЕМУ УЛЫБАЛАСЬ
Михаил Иванович был массивный, высокий. Когда он появлялся в дверях подъезда Малого театра, шел мимо застывшего в кресле каменного драматурга Островского, прохожие смотрели на него и улыбались. А Жаров улыбался им. Казалось, что у него не жизнь, а сказка – веселая, беззаботная…
Он был родом из дореволюционной жизни. Родился на границе веков – в 1899 году. Жил в Москве, в Большом Спасском переулке. Потом переехал на Самотеку. Его мама была безграмотной. Читать она выучилась по вывескам.
Миша работал вместе с отцом в типографии Бахмана. Отец был печатником, сын – наборщиком. «Пятьдесят копеек в день на харчах отца» - вот условия, записанные в моей расчетной книжке, утвержденной «Московским столичным по фабричным делам присутствием, – писал Жаров в своей книге «Жизнь, театр, кино». – На всю жизнь запомнил я специфический запах типографии: смесь краски, свинца и свежей бумаги. Обедать мы ходили в Сергиевский народный дом, где отец заказывал для себя и для меня «щи с малым мясом», а иногда, после получки, «щи с мясом большим…»
Отец мечтал, чтобы Миша стал директором типографии. Но – не получилось. У сына было другое увлечение.
Жаров стал статистом в оперном театре Зимина на Большой Дмитровке – там, где сейчас Театр оперетты. Гонорар ему не полагался, а контрамарку – пожалуйста. И на репетиции труппы мог приходить, и за кулисами вертеться.
Жаров обомлел, узрев живого Шаляпина. Потом он видел певца десятки раз в спектаклях: «Мы часто говорим: "колоссальный успех", "потрясающий", "необыкновенный". Но какие бы слова мы ни подобрали, они не передадут и сотой части того настоящего успеха, который выпадал почти каждый раз на долю Шаляпина».
В театре Жаров стал помощником режиссера. Он составлял проект репертуара, давал объявления газеты, выпускал афиши. Однажды ему поручили обзвонить газеты и сообщить, что завтра вместо заболевшего Василия Дамаева поет Юрий Кипаренко-Даманский.
Жаров оповестил все газеты, кроме «Московского листка». Не успел, было уже поздно… Хозяин театра, узнав о промашке, лишил его жалованья за месяц. Слезы градом катились по его лицу. От обиды Жаров хотел уйти из театра. Но сдержался – уж очень ему хотелось стать артистом…
Он пошел на экзамен в Малый театр. Надо было прочитать стихотворение, изобразить какую-то сценку. А известные артисты, которые сидели в комиссии, решали, брать новичка в труппу или нет.
Жарова тогда не приняли. Его взяли в Малый двадцать с лишним лет спустя. Там он служил больше сорока лет. И сыграл свыше трех десятков ролей.
Но я сильно забежал вперед...
В 1917-м, прямо перед историческим Октябрем, Жарову исполнилось 18 лет. И тут Москва вскинулась, закипела митингами. Народ собирался на Скобелевской – ныне Тверской площади и у памятника Пушкину. Жаров стоял в толпе и слушал, разинув рот…
По его воспоминаниям не понятно, кому он сочувствовал. Если бы большевикам, то сказал бы об этом открыто. А так будущий актер просто сделал зарисовку тех дней.
Жаров вступил в народную милицию. Вместе с другими милиционерами пошел в Головин переулок, где находилось полицейское управление. Но там остался лишь один городовой, который стерег винтовки. Остальные полицейские разбежались. От формы у городового были только брюки. Он был в розовой рубашке в мелкий горошек, и в жилете.
Милиционеры позвонили по телефону и доложили, что управление захвачено. Потом сели пить чай: «Все было слишком прозаично, даже этот городовой, так непохожий на грозу московских улиц, свирепых «фараонов», кричавших: «Осади назад!». Он ходил толстомордый, красный, в русской рубашке и молчал, исподлобья глядя на нас и прислуживая, как в трактире».
Было уже поздно, и Жаров отпросился у командира-студента. Сказал, что мама беспокоится. Командир разрешил, но просил утром вернуться: «Но этому не суждено было случиться. Наутро мать не пустила меня делать революцию: «Сиди дома, без тебя обойдутся».
Как в стихотворении Демьяна Бедного: «В Красной армии штыки, чай, найдутся, без тебя большевики обойдутся».
…Первую – мимолетную – роль опричника Жаров сыграл в кино, разумеется, в немом в 1915 году. Фильма – так тогда выражались – называлась «Царь Иван Васильевич Грозный». Большая роль Жарову досталась только в 1925 году. Это была картина «Дорога к счастью».
Очень символично – Жаров много снимался в кино, играл в разных театрах. Их след давно простыл. Только Камерный театр Таирова помнят камни Тверского бульвара. И широкие, торопливые шаги Жарова, спешащего на репетицию.
Жаров не требовал непременно заглавной роли. Мог сыграть и эпизодическую, и вполне проходную: «В ту пору вообще не было, кажется, кинотеатра, в котором не шла бы какая-нибудь картина с моим участием. Это было радостно, но и очень стесняло…»
Почему он был таким «всеядным»? Хотелось много зарабатывать? Нет, скорее, продолжал изучать жизнь. И никак не мог утолить свой актерский голод…
И все же он был больше актером кино, чем артистом театра. Его герои были богаты, вальяжны, довольны – и собой, и жизнью. Они получали удовольствие от вина, карт, денег, риска. Жаров казался сильным, уверенным в себе.
Да и в жизни он легко влюблялся и моментально влюблял в себя. Его жизнь была бурной, как шампанское, выпущенное из бутылки. Наверное, поэтому ему так завидовали зрители, у которых все было по-другому – тяжелый, скученный быт, безденежье. Актер дарил надежду – большую, чем большевистские вожди своими речами и обещаниями…
Жизнь Жарова – ожидание кино и его предвкушение. Дискуссии, обсуждения, встречи с коллегами.
В первом советском звуковом фильме «Путевка в жизнь» Николая Экка Жаров очень достоверно сыграл бандита Жигана. Картина шла при аншлаге несколько месяцев. Залихватская песня «Нас на свете два громилы» превратилась в шлягер. А сам бандит стал кумиром молодежи. И это в героическое время созидания – великих строек, трудовых и военных побед!
Среди поклонников Жарова появились представители криминального мира. Однажды в магазине вор выхватил у него кошелек и был таков. Однако уже через несколько минут Жаров все получил обратно. Причем с извинениями за нерадивого напарника: «Вот гад! Своих не узнает…»
В фильме «Петр Первый» Жаров исполнил роль светлейшего князя Меншикова, сначала фаворита Петра Первого, потом – низвернутого с пьедестала и отправленного в ссылку. За эту работу актер был удостоен первой Сталинской премии.
На самом деле у Жарова было три Сталинских премии. Но Сталина он никогда не видел. Только однажды написал ему. Когда началось дело врачей и арестовали родителей его жены Майи – чету Гельштейн. Тогда Жаров обратился за помощью к вождю.
У актера и поэта Леонида Филатова есть стихотворение «Полоса препятствий». Там есть такие строки:
«Да, ты весело жил, да, ты счастливо рос, /
Сладко елось тебе и спалось, /
Только жизнь чередует жару и мороз,
Только жизнь состоит из полос... /
И однажды затихнут друзей голоса, /
Сгинут компасы и полюса, /
И свинцово проляжет у ног полоса, /
Испытаний твоих полоса... /
Для того-то она и нужна, старина, /
Для того-то она и дана, /
Чтоб ты знал, какова тебе в жизни цена /
С этих пор и на все времена…»
Жаров преодолел свою полосу препятствий. Он просил вождя разобраться и отпустить невиновных людей. Это было опасно, но актер не испугался.
Жаров выступил на партийном собрании в Малом театре. Бросил побелевшими губами в притихший зал: «Вы ждете, что я сейчас от тестя и тещи откажусь? А я скажу так: очень жалею, что редко встречался с этими умными, интеллигентными людьми. Они бывали свободны вечерами, а я вечерами всегда был на работе…»
Сталин Жарову не ответил по уважительной причине – он умер. Вскоре родителей жены выпустили на свободу. И все, кто недавно отвернулся от него, изображали радость, протягивали руку. Но Жаров упорно не замечал их, не отвечал на приветствия…
На съемках фильма «Петр Первый» он познакомился с автором романа о русском императоре писателем Алексеем Толстым. После одной из сцен, где снимали атаку петровской кавалерии, Жаров, не сходя с лошади, подъехал к писателю: «Он стоял рядом с Людмилой Ильиничной в кругу друзей, помолодевший и очень красивый, его массивная голова немного покачивалась, но глаза излучали бездну света, а пухлые губы что-то шептали. Он долго и размеренно тряс меня за руку, потом почему-то вдруг вынул платок, протер очки и высморкался, как делают в тех случаях, когда слезы попадают в нос…»
Жаров принял участие в двух экранизациях чеховских произведений. Фильм «Медведь», где ему составила дуэт блестящая Ольга Андровская, смотрится до сих пор на одном дыхании. Как, впрочем, и лента «Человек в футляре». В той картине компанию Жарову составил великолепный Николай Хмелев.
Перечислить даже самые значительные роли актера невозможно: их слишком много. И везде Жаров представал разнохарактерным лицедеем, искусным мастером перевоплощения. Кажется, работа над образом не доставляла ему никаких хлопот. Сбросит один костюм, легко облачится в другой и начнет монолог…
Нельзя сказать, что комедия «Беспокойное хозяйство» – шедевр. Лента вполне рядовая, без откровений. Но – памятная. Во-первых, Жаров впервые выступил в ней, как режиссер и актер. Во-вторых, его партнершей стала яркая Людмила Целиковская. В картине они – летчик и оперная певица – влюблялись друг в друга. Но есть еще в третьих и в четвертых…
В 1943 году Целиковская стала женой Жарова. Разница в возрасте была огромной – в двадцать лет. Через пять лет актриса, уже к несчастью Жарова, ушла к соседу по дому – известному сталинскому архитектору Каро Алабяну. Впрочем, потом она не раз пожалела об этом…
С годами Жаров изменился, характер, прежде кипящий, взрывной, стал более ровным. Ролей, после которых зрители бы восхищенно воскликнули: «Шедевр!», уже не было. Да и не ждал их Михаил Иванович – всему свое время. Было…
Он снялся в трех фильмах о деревенском участковом Анискине. Персонаж Жарова был мудрым, всезнающим. Пожилой милиционер всех поучал, сыпал советами. Роль была чужой, не свойственной прежним героям Жарова – весельчакам, кутилам, лихим ухажерам.
Впрочем, фильмы об Анискине имели успех…
Последние годы выдались для Жарова рваными, нервными, остро пахнувшими лекарствами. Жаров спорил с Игорем Ильинским, выяснял отношения с тезкой – Царевым. Изнуряли долгие, на грани срыва беседы с Борисом Равенских, в которых главный режиссер театра настаивал на своем, сгибал. Других актеров и вовсе унижал – не без удовольствия, с победительной усмешкой.
Равенских звонил ночью и говорил: «Буду корежить и кромсать пьесу – вы не обращайте внимания. Все для вас, а вы только думайте о своей роли. Если вам что-нибудь не понравится, то не говорите мне этого во время работы на сцене, а приходите в кабинет, где можете в самых черных красках предъявлять мне претензии…»
Равенских и с Царевым ругался. По этому поводу режиссер Анатолий Эфрос сострил: «Отношения между Равенских и Царевым носят ярко выраженный аграрный характер: оба хотят друг друга поглубже закопать в землю».
Михаил Иванович все чаще приезжал на дачу. Полол грядки, поливал цветы. Присаживался в тени, слушал пенье птиц и шелест травы. В июле 1977 года записал в дневнике: «Какая-то грусть на душе – такое впечатление, что уже все в прошлом, а хочется, ох как хочется работать».
Жить Жарову оставалось четыре с лишним года. Но работы становилось все меньше. Оставалось только грустить и вспоминать. Однако с тем, что осталось в памяти, актер не стал ни с кем делиться. Написал только первую книгу мемуаров. Хотя обещал и вторую…
Валерий Бурт, специально для «Столетия», 29.10.2019
Михаил Иванович был массивный, высокий. Когда он появлялся в дверях подъезда Малого театра, шел мимо застывшего в кресле каменного драматурга Островского, прохожие смотрели на него и улыбались. А Жаров улыбался им. Казалось, что у него не жизнь, а сказка – веселая, беззаботная…
Он был родом из дореволюционной жизни. Родился на границе веков – в 1899 году. Жил в Москве, в Большом Спасском переулке. Потом переехал на Самотеку. Его мама была безграмотной. Читать она выучилась по вывескам.
Миша работал вместе с отцом в типографии Бахмана. Отец был печатником, сын – наборщиком. «Пятьдесят копеек в день на харчах отца» - вот условия, записанные в моей расчетной книжке, утвержденной «Московским столичным по фабричным делам присутствием, – писал Жаров в своей книге «Жизнь, театр, кино». – На всю жизнь запомнил я специфический запах типографии: смесь краски, свинца и свежей бумаги. Обедать мы ходили в Сергиевский народный дом, где отец заказывал для себя и для меня «щи с малым мясом», а иногда, после получки, «щи с мясом большим…»
Отец мечтал, чтобы Миша стал директором типографии. Но – не получилось. У сына было другое увлечение.
Жаров стал статистом в оперном театре Зимина на Большой Дмитровке – там, где сейчас Театр оперетты. Гонорар ему не полагался, а контрамарку – пожалуйста. И на репетиции труппы мог приходить, и за кулисами вертеться.
Жаров обомлел, узрев живого Шаляпина. Потом он видел певца десятки раз в спектаклях: «Мы часто говорим: "колоссальный успех", "потрясающий", "необыкновенный". Но какие бы слова мы ни подобрали, они не передадут и сотой части того настоящего успеха, который выпадал почти каждый раз на долю Шаляпина».
В театре Жаров стал помощником режиссера. Он составлял проект репертуара, давал объявления газеты, выпускал афиши. Однажды ему поручили обзвонить газеты и сообщить, что завтра вместо заболевшего Василия Дамаева поет Юрий Кипаренко-Даманский.
Жаров оповестил все газеты, кроме «Московского листка». Не успел, было уже поздно… Хозяин театра, узнав о промашке, лишил его жалованья за месяц. Слезы градом катились по его лицу. От обиды Жаров хотел уйти из театра. Но сдержался – уж очень ему хотелось стать артистом…
Он пошел на экзамен в Малый театр. Надо было прочитать стихотворение, изобразить какую-то сценку. А известные артисты, которые сидели в комиссии, решали, брать новичка в труппу или нет.
Жарова тогда не приняли. Его взяли в Малый двадцать с лишним лет спустя. Там он служил больше сорока лет. И сыграл свыше трех десятков ролей.
Но я сильно забежал вперед...
В 1917-м, прямо перед историческим Октябрем, Жарову исполнилось 18 лет. И тут Москва вскинулась, закипела митингами. Народ собирался на Скобелевской – ныне Тверской площади и у памятника Пушкину. Жаров стоял в толпе и слушал, разинув рот…
По его воспоминаниям не понятно, кому он сочувствовал. Если бы большевикам, то сказал бы об этом открыто. А так будущий актер просто сделал зарисовку тех дней.
Жаров вступил в народную милицию. Вместе с другими милиционерами пошел в Головин переулок, где находилось полицейское управление. Но там остался лишь один городовой, который стерег винтовки. Остальные полицейские разбежались. От формы у городового были только брюки. Он был в розовой рубашке в мелкий горошек, и в жилете.
Милиционеры позвонили по телефону и доложили, что управление захвачено. Потом сели пить чай: «Все было слишком прозаично, даже этот городовой, так непохожий на грозу московских улиц, свирепых «фараонов», кричавших: «Осади назад!». Он ходил толстомордый, красный, в русской рубашке и молчал, исподлобья глядя на нас и прислуживая, как в трактире».
Было уже поздно, и Жаров отпросился у командира-студента. Сказал, что мама беспокоится. Командир разрешил, но просил утром вернуться: «Но этому не суждено было случиться. Наутро мать не пустила меня делать революцию: «Сиди дома, без тебя обойдутся».
Как в стихотворении Демьяна Бедного: «В Красной армии штыки, чай, найдутся, без тебя большевики обойдутся».
…Первую – мимолетную – роль опричника Жаров сыграл в кино, разумеется, в немом в 1915 году. Фильма – так тогда выражались – называлась «Царь Иван Васильевич Грозный». Большая роль Жарову досталась только в 1925 году. Это была картина «Дорога к счастью».
Очень символично – Жаров много снимался в кино, играл в разных театрах. Их след давно простыл. Только Камерный театр Таирова помнят камни Тверского бульвара. И широкие, торопливые шаги Жарова, спешащего на репетицию.
Жаров не требовал непременно заглавной роли. Мог сыграть и эпизодическую, и вполне проходную: «В ту пору вообще не было, кажется, кинотеатра, в котором не шла бы какая-нибудь картина с моим участием. Это было радостно, но и очень стесняло…»
Почему он был таким «всеядным»? Хотелось много зарабатывать? Нет, скорее, продолжал изучать жизнь. И никак не мог утолить свой актерский голод…
И все же он был больше актером кино, чем артистом театра. Его герои были богаты, вальяжны, довольны – и собой, и жизнью. Они получали удовольствие от вина, карт, денег, риска. Жаров казался сильным, уверенным в себе.
Да и в жизни он легко влюблялся и моментально влюблял в себя. Его жизнь была бурной, как шампанское, выпущенное из бутылки. Наверное, поэтому ему так завидовали зрители, у которых все было по-другому – тяжелый, скученный быт, безденежье. Актер дарил надежду – большую, чем большевистские вожди своими речами и обещаниями…
Жизнь Жарова – ожидание кино и его предвкушение. Дискуссии, обсуждения, встречи с коллегами.
В первом советском звуковом фильме «Путевка в жизнь» Николая Экка Жаров очень достоверно сыграл бандита Жигана. Картина шла при аншлаге несколько месяцев. Залихватская песня «Нас на свете два громилы» превратилась в шлягер. А сам бандит стал кумиром молодежи. И это в героическое время созидания – великих строек, трудовых и военных побед!
Среди поклонников Жарова появились представители криминального мира. Однажды в магазине вор выхватил у него кошелек и был таков. Однако уже через несколько минут Жаров все получил обратно. Причем с извинениями за нерадивого напарника: «Вот гад! Своих не узнает…»
В фильме «Петр Первый» Жаров исполнил роль светлейшего князя Меншикова, сначала фаворита Петра Первого, потом – низвернутого с пьедестала и отправленного в ссылку. За эту работу актер был удостоен первой Сталинской премии.
На самом деле у Жарова было три Сталинских премии. Но Сталина он никогда не видел. Только однажды написал ему. Когда началось дело врачей и арестовали родителей его жены Майи – чету Гельштейн. Тогда Жаров обратился за помощью к вождю.
У актера и поэта Леонида Филатова есть стихотворение «Полоса препятствий». Там есть такие строки:
«Да, ты весело жил, да, ты счастливо рос, /
Сладко елось тебе и спалось, /
Только жизнь чередует жару и мороз,
Только жизнь состоит из полос... /
И однажды затихнут друзей голоса, /
Сгинут компасы и полюса, /
И свинцово проляжет у ног полоса, /
Испытаний твоих полоса... /
Для того-то она и нужна, старина, /
Для того-то она и дана, /
Чтоб ты знал, какова тебе в жизни цена /
С этих пор и на все времена…»
Жаров преодолел свою полосу препятствий. Он просил вождя разобраться и отпустить невиновных людей. Это было опасно, но актер не испугался.
Жаров выступил на партийном собрании в Малом театре. Бросил побелевшими губами в притихший зал: «Вы ждете, что я сейчас от тестя и тещи откажусь? А я скажу так: очень жалею, что редко встречался с этими умными, интеллигентными людьми. Они бывали свободны вечерами, а я вечерами всегда был на работе…»
Сталин Жарову не ответил по уважительной причине – он умер. Вскоре родителей жены выпустили на свободу. И все, кто недавно отвернулся от него, изображали радость, протягивали руку. Но Жаров упорно не замечал их, не отвечал на приветствия…
На съемках фильма «Петр Первый» он познакомился с автором романа о русском императоре писателем Алексеем Толстым. После одной из сцен, где снимали атаку петровской кавалерии, Жаров, не сходя с лошади, подъехал к писателю: «Он стоял рядом с Людмилой Ильиничной в кругу друзей, помолодевший и очень красивый, его массивная голова немного покачивалась, но глаза излучали бездну света, а пухлые губы что-то шептали. Он долго и размеренно тряс меня за руку, потом почему-то вдруг вынул платок, протер очки и высморкался, как делают в тех случаях, когда слезы попадают в нос…»
Жаров принял участие в двух экранизациях чеховских произведений. Фильм «Медведь», где ему составила дуэт блестящая Ольга Андровская, смотрится до сих пор на одном дыхании. Как, впрочем, и лента «Человек в футляре». В той картине компанию Жарову составил великолепный Николай Хмелев.
Перечислить даже самые значительные роли актера невозможно: их слишком много. И везде Жаров представал разнохарактерным лицедеем, искусным мастером перевоплощения. Кажется, работа над образом не доставляла ему никаких хлопот. Сбросит один костюм, легко облачится в другой и начнет монолог…
Нельзя сказать, что комедия «Беспокойное хозяйство» – шедевр. Лента вполне рядовая, без откровений. Но – памятная. Во-первых, Жаров впервые выступил в ней, как режиссер и актер. Во-вторых, его партнершей стала яркая Людмила Целиковская. В картине они – летчик и оперная певица – влюблялись друг в друга. Но есть еще в третьих и в четвертых…
В 1943 году Целиковская стала женой Жарова. Разница в возрасте была огромной – в двадцать лет. Через пять лет актриса, уже к несчастью Жарова, ушла к соседу по дому – известному сталинскому архитектору Каро Алабяну. Впрочем, потом она не раз пожалела об этом…
С годами Жаров изменился, характер, прежде кипящий, взрывной, стал более ровным. Ролей, после которых зрители бы восхищенно воскликнули: «Шедевр!», уже не было. Да и не ждал их Михаил Иванович – всему свое время. Было…
Он снялся в трех фильмах о деревенском участковом Анискине. Персонаж Жарова был мудрым, всезнающим. Пожилой милиционер всех поучал, сыпал советами. Роль была чужой, не свойственной прежним героям Жарова – весельчакам, кутилам, лихим ухажерам.
Впрочем, фильмы об Анискине имели успех…
Последние годы выдались для Жарова рваными, нервными, остро пахнувшими лекарствами. Жаров спорил с Игорем Ильинским, выяснял отношения с тезкой – Царевым. Изнуряли долгие, на грани срыва беседы с Борисом Равенских, в которых главный режиссер театра настаивал на своем, сгибал. Других актеров и вовсе унижал – не без удовольствия, с победительной усмешкой.
Равенских звонил ночью и говорил: «Буду корежить и кромсать пьесу – вы не обращайте внимания. Все для вас, а вы только думайте о своей роли. Если вам что-нибудь не понравится, то не говорите мне этого во время работы на сцене, а приходите в кабинет, где можете в самых черных красках предъявлять мне претензии…»
Равенских и с Царевым ругался. По этому поводу режиссер Анатолий Эфрос сострил: «Отношения между Равенских и Царевым носят ярко выраженный аграрный характер: оба хотят друг друга поглубже закопать в землю».
Михаил Иванович все чаще приезжал на дачу. Полол грядки, поливал цветы. Присаживался в тени, слушал пенье птиц и шелест травы. В июле 1977 года записал в дневнике: «Какая-то грусть на душе – такое впечатление, что уже все в прошлом, а хочется, ох как хочется работать».
Жить Жарову оставалось четыре с лишним года. Но работы становилось все меньше. Оставалось только грустить и вспоминать. Однако с тем, что осталось в памяти, актер не стал ни с кем делиться. Написал только первую книгу мемуаров. Хотя обещал и вторую…
Валерий Бурт, специально для «Столетия», 29.10.2019
Партнеры
Информационная поддержка
