Новости

ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕРТВА

«Дом Островского» — бастион русской классики

Трудно сегодня русскому театру, что и говорить. Главный экономист сокрушительных «реформ» Греф простер над ним свои совиные крыла, угрожая почти все сцены еще великой по территории России оставить без государственного финансирования. Чтобы или сразу уничтожить сложившиеся творческие коллективы, или бросить их в пучину полной коммерциализации, что в общем-то равносильно уничтожению. Это, так сказать, удар извне. А изнутри активно продолжается политика разложения отечественного искусства, по-прежнему возглавляемая непотопляемым Швыдким. Жуткая политика!

Здание Большого театра, например, снаружи может остаться вроде бы неизменным в своих классических формах. Но что будут слушать и смотреть люди в Большом? Да уже и сейчас — что им здесь настойчиво предлагают вместо русской и мировой классики? Покончив с многолетней советской традицией, когда каждый сезон на главной оперной сцене страны открывался «Иваном Сусаниным» Глинки, тащат в репертуар «Детей Розенталя», — с позволения сказать, оперу, сочиненную по либретто скандального пошляка Владимира Сорокина, который просто не представляет себе литературы без грязи. И вот теперь отвратительная грязь, уже вовсю торжествующая в спектаклях некоторых драматических театров (в Московском Художественном имени Чехова со сцены звучит густая матерщина!), готовится вознестись ввысь голосами оперных певцов.
Впрочем, изгнание классики и замена ее Сорокиным и какими-нибудь Пресняковыми — это еще не всё. Нынче, даже увидев на афише имя Михаила Глинки или Александра Николаевича Островского, нельзя быть уверенным, что в театре встретишься именно с ними. Вы пойдете, скажем, на классический «Лес» в тот же МХТ имени Чехова под руководством Олега Табакова, а увидите вдруг карикатурных пионеров в красных галстуках и услышите ёрнически поданную пахмутовскую «Беловежскую пущу». Оказывается, режиссер Кирилл Серебренников ничтоже сумняшеся перенес действие великой пьесы из середины девятнадцатого века в середину века двадцатого. Дабы поиздеваться над нашим советским прошлым. А в «Табакерке» у О.Табакова идет «сделанное» якобы по «Воскресению» Л.Толстого — «Воскресение. Cупер»! Извините, но никакому, даже самому залитому восторгами соответствующих поклонников модному таланту разрешения на это наши классики все-таки не давали.
Хотя о чем я! Разве эти «художники» всерьез считаются с Островским или Чеховым, Достоевским или Толстым? Это же для них не более чем «материал», с которым можно упражняться как угодно. Полная творческая свобода: можно не только упражняться, но даже на классиков испражняться. Даже и в буквальном смысле, как сделано это на художественной выставке «Московская биеннале современного искусства», где установлен бюст Льва Николаевича Толстого, а над ним устроен настоящий курятник: курочки вполне свободно справляют нужду на голову великого русского писателя.
А что в самом деле устроителям этой фекальной выставки — Марату Гельману и К° — великий русский писатель! Им чем гаже, тем лучше. Ну а «свои» бесчисленные СМИ их всегда поддержат взахлеб. Да и государство на такую гадость (подумать только!) деньги немалые отпускает: в данном случае аж 53 миллиона рублей. Родное для них государство Швыдкого и Грефа...

Вот почему среди этих миазмов поощряемого распада, как глоток чистого воздуха, схватываешь каждую встречу с честно прочитанной театром русской классикой. И радуешься, что «Дом Островского», как традиционно называют Малый театр, остается таковым не только по названию. Несмотря на яростные атаки со стороны тех многочисленных СМИ, которые очень хотели бы превратить Малый тоже в подобие грязного курятника, возглавляемый стойкими руководителями коллектив не сдается. Премьера за премьерой убеждают в этом. Вот и очередная трактовка «Последней жертвы» А.Н. Островского — замечательное сценическое явление.
Нынче, когда в статьях о спектакле встречаешь слово «трактовка», невольно настораживаешься. Поскольку в нем-то нередко и заключено оправдание любого произвола по отношению к классике. Причем произвол этот, почти как правило, вызывает восхищение в определенных газетах и на телевидении, хотя бы от автора пьесы в результате ну совсем ничего не оставалось. Это вроде абсолютно не важно — зато сколько всяких режиссерских ассоциаций, какие крутые постановочные навороты! Ими уже и восхищаются самими по себе, словно не имеющими ни малейшего отношения к замыслу автора, эту пьесу когда-то написавшего. Великий автор — не более чем повод для фантазии сегодняшнего режиссера, который себя, наверное, полагает куда выше, а потому свою «трактовку» классической пьесы готов сколь угодно далеко увести от оригинала.
Так вот, если признать, что трактовка, то есть сценическое толкование классического драматургического произведения, идет или вдаль от него, или, наоборот, в его глубину, то спектакль Владимира Драгунова, режиссера в Малом исконного, рождается на путях именно поисков глубины, заложенной великим драматургом в характерах, сюжете, идее пьесы.
В основе идеи «Последней жертвы», конечно, столкновение расчета и чувства, денег и любви. Но такое столкновение — не только в этой пьесе Островского, да и не только у него. Что же видит современный режиссер Малого театра за сюжетным переплетением того, что было написано почти полтора столетия назад?
Богатый старик «кладет глаз» на молодую вдовушку — дальнюю родственницу свою. А она любит непутевого молодого человека, азартного игрока, транжира и мота, к которому все больше уходят оставшиеся от покойного мужа средства. Да вот уж и последнее, что оставалось, ушло ему, а он опять умоляет спасти от долга, от грозящего унижения. И приходится на унижение идти ей — на поклон к тому самому богачу, который готов сделать ее за деньги своей содержанкой.
Это у Островского психологически самая сильная сцена в пьесе. Самая сильная она и в спектакле. Народный артист России Василий Бочкарев в роли Флора Федулыча Прибыткова (его выдающаяся работа даже многими не очень доброжелательными к Малому театру критиками признана событием сезона) и заслуженная артистка России Людмила Титова — Юлия Тугина держат зал в высочайшей степени напряжения не только диалогом, где перепады чувств «на нерве» передаются с очень тонкими нюансами, но держат и потрясающей паузой, когда зрители замирают в полной тишине вместе с участниками этого драматического диалога. Такая тишина дорогого стоит!
И вот тут, к концу этой сцены, возникает в талантливом исполнении В.Бочкарева у Флора Федулыча, руководствовавшегося ранее лишь корыстным чувством и голым расчетом (ох как хищно сжимаются моментами у него глаза!), нечто совсем иное, пожалуй, ранее вовсе ему не свойственное. Возникает жалость к несчастной женщине, а жалеть означает по-русски любить. И не большее ли, чем просто мужское желание, заставляет его вздрогнуть от полного горячей искренности благодарнейшего ее поцелуя...
Проникновение режиссера и актеров до глубин пьесы видится мне прежде всего в раскрытии душевного движения двух, казалось бы, антагонистических людей навстречу друг другу. Оно, движение это, в конечном счете становится именно взаимным, хотя у Юлии происходит еще сложнее и потому окончательно — гораздо позднее. Окончательно — уже к финалу.
Признаюсь, не сразу я принял такой финал спектакля. То есть с таким выражением торжества и благополучия не у одного Флора Федулыча, но и у Юлии. Она же только что пережила катастрофу обманутого чувства, получив в ответ на свою беспредельную простодушную доверчивость и горячую любовь — коварное предательство любимого человека. И весь путь к этой душевной катастрофе Л.Титова играет очень тонко, искренне, убедительно. А тут озадачиваешься: не слишком ли скоро утешилась и не чересчур ли рада? Раньше я привык думать, что радости здесь вообще не место. Скорее повод для горя, коли богатый старик «покупает» достаточно еще молодую красавицу.
Но в том-то и дело, что он уже не покупает! В том и суть, что нежеланный старик обернулся вдруг чуткой и сочувственной своей любовью, которая в ответ пробудила любовь у этой много пережившей женщины. Не такую, какая была к красавцу Дульчину, однако... Помните Отелло? «Она меня за муки полюбила, а я ее — за состраданье к ним». Ну а здесь он полюбил ее за муки, она же — за состраданье. Конечно, в основном происходит это у нее подсознательно и совсем не тотчас, но все-таки, пережив вместе с ней все, что она пережила, в конце концов принимаешь и веришь: да, могла она вполне удовлетворенно утешиться этой свадьбой. Не содержанкой ведь стала — любимой женой. А главное, у нее, как и у него, душа обогрелась любовью, которая, как выясняется, дороже и выше всяких денег.
Хотя, казалось, деньги уже полностью закрыли, застили людям не только глаза, но и души. Это во времена Островского — и в наши дни так же.

Итак, спектакль Малого театра утверждает преимущество добрых чувств над абсолютной властью денег, под которою многие нынче оказываются. В этом и современность спектакля. А не в искусственном и нарочитом «осовременивании» за счет каких-либо внешних приемов!
Действующие лица, от главных до эпизодических, остаются вполне персонажами Островского, хотя, безусловно, мы узнаём в них людей, живущих сегодня рядом с нами. Совершенно безнравственный, хоть и обаятельный внешне Дульчин (артист Олег Доброван), пустой, но вызывающе амбициозный и щеголеватый Лавр Миронович (народный артист России Борис Клюев) и адекватно соответствующая ему дочка (артистка Екатерина Базарова), колоритнейший «восточный человек» Салай Салтанович, как ходячий счетчик, высматривающий кредиторов (в этой роли блеснул заслуженный артист России Владимир Сафронов).
А вот чтобы посмотреть и послушать народную артистку России Людмилу Полякову в роли Глафиры Фирсовны, специально стоит ходить на спектакль. Она вместе с заслуженной артисткой Ольгой Чуваевой очень ощутимо поднимает эмоциональную память о великих «старухах» Малого театра. И главное тут — речь, великолепная, сочная, с массой колоритных оттенков русская речь, от которой мы все со временем как бы напрочь не отвыкли.
Но ведь нельзя отвыкать от родного, от корневого! Недопустимо забывать и подменять чем-то иным, холодно-формальным, данное нам с детским молоком матерью-Родиной, — язык величайшего народа. Живой, полнокровный, переливающийся блестками юмора, многокрасочьем интонаций, остротой пословиц и поговорок, он вошел в драматургию «русского Шекспира», чтобы затем ярко звучать со сцены всех русских театров, и прежде всего — Малого.
Сейчас, идя куда-нибудь на новый спектакль, часто ловишь себя на мысли: будет ли это в согласии с отечественной традицией или ты станешь свидетелем еще одной попытки ее уничтожения? Спасибо великому Малому, что он остается самим собой.

Виктор КОЖЕМЯКО.

«СОВЕТСКАЯ РОССИЯ» N 36-37 (12661), суббота, 19 марта 2005 г.