Новости
КОРОЛЬ ЭТОТ НЕУДАЧНО ПОШУТИЛ
В Малом театре столицы идут премьерные спектакли по трагедии Шекспира «Король Лир» (в переводе О. Сороки). Режиссёр-постановщик – Антон Яковлев, в главной роли – народный артист России Борис Невзоров. Действие длится три часа, однако зритель живо сопереживает такой давней и такой понятной истории про грешных отцов и их неблагодарных детей.
Добротное предприятие – «Лир» в Малом театре: на сцене тяжёлое резное дерево, холст, даже ветродуй с громобоем для сцены бури (сценография М. Рыбасовой); действующие лица одеты в кожано-вязаные костюмы, и, хотя три дочери Лира в первом действии носят красные платья на фижмах, под ними – лосины и высокие кожаные сапоги (художник по костюмам О. Ярмольник). Время сильных, грубых, страстных людей – свита Лира в чёрных шлемах гудит горловым пением и прыгает с неистовством берсерков. Правда, это не то чтобы совсем всерьёз, это отчасти игра в шекспировский театр, как его принято представлять. У самого бедняги автора денег в его труппе на декорации и костюмы не было никаких, ну а Москва государственная, слава богу, содержит свои театры в достатке, несмотря на шипение тёмных козлов о том, что-де «развелось всякой культуры дармоедской». По рогам этих козлов! У могучей и богатой страны должен быть могучий, разнообразный и богатый театр. Король Лир в Малом – не какой-нибудь дохлый старичок, а живописно корпулентный красавец самодур, похожий на полковника в отставке. Привычка повелевать всегда с ним, как благородные седые усы. С какой стати этот солидный властитель решил порушить собственное царство?
Первую сцену король проводит в молчании. Нацепил на себя шутовской двурогий колпак, уселся на авансцене и доверил допрашивать дочерей об их к нему любви – своему шуту (обаятельнейший Г. Подгородинский). Король одурел от власти. Ему откровенно скучно. Он так шутит. Он уверен, что всё и всегда будет идти так, как он решит. И тут на пути самодура встаёт его же дитя – строптивая и дерзкая Корделия (О. Плешкова). Никакой привычной кротости – она бунтарка, по силе характера равная своему отцу. Тут уже Лир отверзает уста. Дочь изгнана и проклята – начинается трагедия.
Режиссёр Антон Яковлев постарался максимально очеловечить шекспировских героев. Граф Глостер (С. Вещев) у него – милый старичок-интеллигент в очках, его побочный сын Эдмунд (М. Мартьянов) – не махровый злодей, а хитрый парень, пользующийся обстоятельствами, да и неблагодарные злодейки – Гонерилья (И. Иванова) и Регана (И. Леонова) – не выказывают никакой патологии, бабы как бабы. Однако лишь только давление единовластия ослабло, как из людей полезло тёмное вещество. Регана и её муж Корнуол (В. Зотов) мигом оборотились парой отморозков, просто как в американских боевиках – «прирождённые убийцы». А пока слушались властного отца, всё было тихо и гладко…
Интересную трактовку получила сцена бури. Лир не попадает в неё – потрясённый горем, он эту бурю сам и вызывает! Природа отвечает взаимностью на вопли оскорблённого отца. Правда всё-таки на его стороне. Пусть Лир самодур, пусть он небольшого ума, и затея с разделом царства была явно неудачным проектом. И своих неблагодарных дочек он же сам и воспитал. Но это грехи простительные, и он за них расплатился сполна. Перерос своё королевское величие и стал несчастным человеком. Способным увидеть другого человека, выслушать его, способным понять космическую несправедливость мира и принять её смиренно. Остатки былого величия ещё нет-нет да и проступят в нём, Невзоров с его громоподобным голосом и богатырским разворотом плеч не может вполне отрешиться от красивой старинной театральности повадки. Но случаются у его Лира и мгновения простоты, слабости, грусти, прозрения: «прости меня, я стар и глуп…» Вот на такое совершенно не способна жадная молодёжь. Целая свора молодёжи. Тут не только Регана, Корнуол и Эдмунд, тут и мерзавец-придворный Освальд (А. Дубровский). Вот вроде ничего особо злодейского не делает, шныряет туда-сюда, но на лице написано: сволочь. И прав честный Кент (убедительный В. Низовой) в ненависти к нему. Ситуативно не прав (вдруг набросился), а по существу прав. Мне всегда нравилось, как Кент отвечает на вопрос Корнуола – тебе, мол, лицо Освальда не понравилось, так, может, тебе и моё или моей жены лицо тоже не нравится?
– Сэр, ремесло моё –
быть откровенным.
Мне попадались лица лучше тех,
Которые я вижу пред собою… – отвечает Кент. Но это в переводе Пастернака. В переводе Сороки многих блистательных афоризмов нет, это обычно привлекает режиссёров, желающих снять с текста шекспировских пьес хрестоматийный глянец. Но, знаете, я думаю, сейчас зритель в массе своей знает так мало, что ему и глянец хрестоматийный не повредил бы.
Во втором действии, мне показалось, ритмы подвяли, действие сильно затормозилось, но тут и в пьесе проблемы – линия графа Глостера с его сыновьями, как правило, никогда в театре не удаётся вполне. Есть в ней элемент занудства. Даже в фильме Козинцева, где он подобрал для этой линии сплошь прибалтийских красавцев, она слабая. А сокращать никак нельзя – там всё хитро увязано у Шекспира.
Вот в Петербурге, к примеру, вообще вышиблено напрочь консервативно-академическое крыло театра. Сплошь Могучие Жолдаки. Ни в Александринском театре, ни в БДТ нет и следа традиции. Так что хорошего? Что ниспровергают наши новаторы? Всё ниспровергнуто. С чем спорить-то?
Антон Яковлев прекрасно умеет выдумывать режиссёрские фокусы. Например, сцена сражения Эдгара (Д. Марин) и Эдмунда решена как некий дикий древний бой, вслепую, с кинжалами и перетягиванием ремня. Возле Корнуола топчутся две кудлатые лярвы на поводках – не то слуги, не то собаки. И так далее. Но всего этого в меру и от шекспировского действия не отвлекает.
Просто какой-то третий путь намечается!
Татьяна Москвина, «Аргументы Недели », № 36(578) от 14.09.2017
В Малом театре столицы идут премьерные спектакли по трагедии Шекспира «Король Лир» (в переводе О. Сороки). Режиссёр-постановщик – Антон Яковлев, в главной роли – народный артист России Борис Невзоров. Действие длится три часа, однако зритель живо сопереживает такой давней и такой понятной истории про грешных отцов и их неблагодарных детей.
Добротное предприятие – «Лир» в Малом театре: на сцене тяжёлое резное дерево, холст, даже ветродуй с громобоем для сцены бури (сценография М. Рыбасовой); действующие лица одеты в кожано-вязаные костюмы, и, хотя три дочери Лира в первом действии носят красные платья на фижмах, под ними – лосины и высокие кожаные сапоги (художник по костюмам О. Ярмольник). Время сильных, грубых, страстных людей – свита Лира в чёрных шлемах гудит горловым пением и прыгает с неистовством берсерков. Правда, это не то чтобы совсем всерьёз, это отчасти игра в шекспировский театр, как его принято представлять. У самого бедняги автора денег в его труппе на декорации и костюмы не было никаких, ну а Москва государственная, слава богу, содержит свои театры в достатке, несмотря на шипение тёмных козлов о том, что-де «развелось всякой культуры дармоедской». По рогам этих козлов! У могучей и богатой страны должен быть могучий, разнообразный и богатый театр. Король Лир в Малом – не какой-нибудь дохлый старичок, а живописно корпулентный красавец самодур, похожий на полковника в отставке. Привычка повелевать всегда с ним, как благородные седые усы. С какой стати этот солидный властитель решил порушить собственное царство?
Первую сцену король проводит в молчании. Нацепил на себя шутовской двурогий колпак, уселся на авансцене и доверил допрашивать дочерей об их к нему любви – своему шуту (обаятельнейший Г. Подгородинский). Король одурел от власти. Ему откровенно скучно. Он так шутит. Он уверен, что всё и всегда будет идти так, как он решит. И тут на пути самодура встаёт его же дитя – строптивая и дерзкая Корделия (О. Плешкова). Никакой привычной кротости – она бунтарка, по силе характера равная своему отцу. Тут уже Лир отверзает уста. Дочь изгнана и проклята – начинается трагедия.
Режиссёр Антон Яковлев постарался максимально очеловечить шекспировских героев. Граф Глостер (С. Вещев) у него – милый старичок-интеллигент в очках, его побочный сын Эдмунд (М. Мартьянов) – не махровый злодей, а хитрый парень, пользующийся обстоятельствами, да и неблагодарные злодейки – Гонерилья (И. Иванова) и Регана (И. Леонова) – не выказывают никакой патологии, бабы как бабы. Однако лишь только давление единовластия ослабло, как из людей полезло тёмное вещество. Регана и её муж Корнуол (В. Зотов) мигом оборотились парой отморозков, просто как в американских боевиках – «прирождённые убийцы». А пока слушались властного отца, всё было тихо и гладко…
Интересную трактовку получила сцена бури. Лир не попадает в неё – потрясённый горем, он эту бурю сам и вызывает! Природа отвечает взаимностью на вопли оскорблённого отца. Правда всё-таки на его стороне. Пусть Лир самодур, пусть он небольшого ума, и затея с разделом царства была явно неудачным проектом. И своих неблагодарных дочек он же сам и воспитал. Но это грехи простительные, и он за них расплатился сполна. Перерос своё королевское величие и стал несчастным человеком. Способным увидеть другого человека, выслушать его, способным понять космическую несправедливость мира и принять её смиренно. Остатки былого величия ещё нет-нет да и проступят в нём, Невзоров с его громоподобным голосом и богатырским разворотом плеч не может вполне отрешиться от красивой старинной театральности повадки. Но случаются у его Лира и мгновения простоты, слабости, грусти, прозрения: «прости меня, я стар и глуп…» Вот на такое совершенно не способна жадная молодёжь. Целая свора молодёжи. Тут не только Регана, Корнуол и Эдмунд, тут и мерзавец-придворный Освальд (А. Дубровский). Вот вроде ничего особо злодейского не делает, шныряет туда-сюда, но на лице написано: сволочь. И прав честный Кент (убедительный В. Низовой) в ненависти к нему. Ситуативно не прав (вдруг набросился), а по существу прав. Мне всегда нравилось, как Кент отвечает на вопрос Корнуола – тебе, мол, лицо Освальда не понравилось, так, может, тебе и моё или моей жены лицо тоже не нравится?
– Сэр, ремесло моё –
быть откровенным.
Мне попадались лица лучше тех,
Которые я вижу пред собою… – отвечает Кент. Но это в переводе Пастернака. В переводе Сороки многих блистательных афоризмов нет, это обычно привлекает режиссёров, желающих снять с текста шекспировских пьес хрестоматийный глянец. Но, знаете, я думаю, сейчас зритель в массе своей знает так мало, что ему и глянец хрестоматийный не повредил бы.
Во втором действии, мне показалось, ритмы подвяли, действие сильно затормозилось, но тут и в пьесе проблемы – линия графа Глостера с его сыновьями, как правило, никогда в театре не удаётся вполне. Есть в ней элемент занудства. Даже в фильме Козинцева, где он подобрал для этой линии сплошь прибалтийских красавцев, она слабая. А сокращать никак нельзя – там всё хитро увязано у Шекспира.
Вот в Петербурге, к примеру, вообще вышиблено напрочь консервативно-академическое крыло театра. Сплошь Могучие Жолдаки. Ни в Александринском театре, ни в БДТ нет и следа традиции. Так что хорошего? Что ниспровергают наши новаторы? Всё ниспровергнуто. С чем спорить-то?
Антон Яковлев прекрасно умеет выдумывать режиссёрские фокусы. Например, сцена сражения Эдгара (Д. Марин) и Эдмунда решена как некий дикий древний бой, вслепую, с кинжалами и перетягиванием ремня. Возле Корнуола топчутся две кудлатые лярвы на поводках – не то слуги, не то собаки. И так далее. Но всего этого в меру и от шекспировского действия не отвлекает.
Просто какой-то третий путь намечается!
Татьяна Москвина, «Аргументы Недели », № 36(578) от 14.09.2017
Партнеры
Информационная поддержка
