Новости

Виктор Коршунов: «Молчалина я играл сильным человеком…»

Народный артист СССР Виктор Коршунов вот уже пятьдесят лет выходит на старейшую российскую сцену. Здесь он сыграл Ивана Рыбакова и Молчалина, Бориса Годунова и Петра I. Профессор Виктор Коршунов более сорока лет преподает в Театральном училище имени Щепкина. В числе его учеников – Станислав Любшин, Эдуард Марцевич, Светлана Немоляева, Олег Меньшиков, Александр Домагаров (перечень знаменитых имен можно длить и длить). Генеральный директор Малого театра Виктор Коршунов более десяти лет руководит одним из крупнейших театральных коллективов России. Коллектив, в отличие от других, в эти смутные годы не распался, не рассорился, не разделился, а лишь укрепился в своем единстве. Но в первую очередь Виктор Коршунов считает себя актером. И потому полвека на сцене – для него самая дорогая дата.
— По существу, профессию для меня определила война... Отец был на фронте, мама работала почти круглосуточно, и я, как и другие мальчишки и девчонки в те годы, был предоставлен самому себе.
Недавно по телевизору видел кадры: идет бомбежка, а мальчишки в это время бегают по улицам, собирают осколки. Все так: и осколки собирали, и зажигалки сбрасывали с крыш... И тогда узнал, что такое голод. На улицах не было ни собак, ни кошек, а мы, дети, рылись в мусоре и не могли найти ни картофельной кожуры, ни корок...
Вот в это время я вместе со знакомыми ребятами пошел в Дом пионеров, записался в драмкружок. Им руководила замечательный человек, актриса Варвара Ивановна Стручкова. Мы делали этюды, ставили отрывки, многое сочиняли, играли...
— И, наверное, самое главное, что могли сделать тогда дети, — выступали в госпиталях?
— Мы читали раненым солдатам стихи, пели, но для них самым главным было просто наше присутствие. Мы для них в первую очередь были детьми. Они нас сажали на кровати, а мы помогали им менять повязки, носили утки... Или просто сидели с ними. По несколько раз читали им письма из дома. Я теперь понимаю: когда слушаешь ребенка — это особое настроение. В детском голосе столько чистоты, искренности.
— Вы уже тогда почувствовали необходимость и серьезность актерского ремесла?
— Наверное. Разные были случаи, но особенно помню один. Мы довольно долго были в госпитале, устали, собирались уходить. Как всегда, раненые совали нам в руки кто кусок хлеба, кто сахара, кто яблоко. Но нас остановил врач и попросил выступить еще в одной палате. «Только вы, ради Бога, не удивляйтесь, не теряйтесь», — сказал он. Мы пришли: большая палата — и только одна кровать. Человек, который на ней лежит, весь забинтован, открыто только лицо. Глаза смотрят на нас. Мы стали выступать. Реакции никакой. Сбоку у стены стояли врачи, медсестры, помогали нам, носили стулья, реквизит. Мы закончили и вышли смущенные. В конце коридора нас догоняет врач, радостный, и вместе с тем, чуть не плача, рассказывает, что в той палате лежит сбитый летчик. Руки, ноги парализованы, врачи ничем не могли вывести его из шокового состояния. «А когда вы закончили, мы тихонечко подошли к нему — у него на глазах были слезы!» Значит, он вышел из шока. И врач сказал нам: «Спасибо, теперь мы надеемся ему помочь». Тогда я и решил стать артистом.
— Когда вы только пришли в Малый, кто из мастеров оказал на вас самое большое влияние?
— Все. Ведь это были удивительные годы. Можете ли вы себе представить: приходите в театр — и все старики живы! Остужев, Яковлев... Пашенная, Гоголева, Шатрова ходили в молодых! Работали Жаров, Ильинский, Царев. А какие удивительные артисты были на третьих, четвертых ролях! Когда сейчас об этом думаешь, трудно понять: что же это такое было? Я помню, когда Нелли Корниенко входила в «Вишневый сад» на роль Раневской, то не могла понять свою героиню, о которой говорили: «Она несколько порочна», но в то же время все восхищались ею. Нелли спрашивала у меня, как объяснял эти вещи Игорь Ильинский, постановщик спектакля. Я ей привел такой пример: «Есть вещи необъяснимые. Представляешь, я имел счастье знать Книппер-Чехову. Супруга Чехова, актриса... Какие письма ей писал Антон Павлович! И вот она сидит напротив меня, разговаривает. Ей за восемьдесят. Я встречал красивых женщин: и русских, и иностранок, но такого шарма не видел ни разу. Я не могу этого передать, но, глядя на нее, понимаю, как в пьесе «Гарольд и Мод» молодой человек влюбляется в пожилую женщину. И я понимаю Антона Павловича, который для нее написал Раневскую.
— Бывает так, что вы не хотите играть какую-либо роль, потому что персонаж вам не интересен?
— У меня такое было несколько раз. Например, я не хотел играть Молчалина. Собирался даже отказаться от роли, хотя мне такое вообще не свойственно. Это был мой первый отрицательный персонаж. А после войны мне хотелось играть людей положительных, хороших, хотелось делать хорошее, отстаивать хорошее, биться за хорошее. Но потом я понял, что в каждой роли можно найти для себя что-то интересное. Скажем, Молчалина я играл очень сильным человеком. Мне всегда важно найти сильные стороны в любом характере.
– У вас есть любимая роль?
— Я люблю все свои работы. Каждая из них связана с определенным периодом жизни, с ее радостями и потерями. И все это входит в роль. Она может быть более или менее удачной, но ее все равно любишь как своего ребенка.
– Виктор Иванович, над вашим столом висит картина: беседуют между собой Яблочкина, Турчанинова, Рыжова. Вы называете ее: «Мой художественный совет»...
— Да, когда мне бывает трудно и нужно посоветоваться, я прошу у них совета. А они между собой обсуждают то, что меня волнует, и дают совет. Это серьезно...
– Какой самый важный даже не совет, а завет вы от них получили?
— Просят сохранять и держать Малый театр. Наши старики были нетерпимы к грубости, к пьянству. Могу привести пример: собрание по поводу увольнения знаменитой актрисы Валентины Серовой. Она позволяла себе выпивать, и по этому поводу ей делали замечания, предупреждали, ее просили. Словом, все меры были исчерпаны! И вот представьте себе: идет собрание, а в коридоре сидит ее супруг, Константин Симонов — известнейший поэт, драматург, писатель, человек, к которому очень благоволила наша верховная власть. Но он не позволил себе ни присутствия на собрании, ни какого-либо вмешательства. А там Валентине сказали: все, уходи. Она вышла с собрания, рыдая, упала на плечо Симонову, он ее успокаивал и тихо-тихо увел... Если поведение артиста несопоставимо с жизнью театра, мешает творчеству — такому человеку в Малом не место, как бы талантлив он ни был, какое бы заметное положение в обществе ни занимал.
— Как уживается актер Коршунов с директором Коршуновым?
— Конечно, это не просто. Я не хотел директорствовать — меня уговорил Михаил Иванович Жаров. Сказал: ты знаешь театр, побудь директором годик, потом тебе на смену придет другой человек. Но прошло больше десятка лет, а так все и осталось. Самым трудным предприятием за эти годы был ремонт филиала. В течение двух лет в восемь утра я приходил на планерки строителей. Потом один из них мне сказал: «Ну, Виктор Иванович, мы без вашего психа этот ремонт бы не сделали». Когда я вспоминаю, как было трудно, то думаю: может быть, все действительно было взято каким-то психом? Но, как бы там ни было, я рад, что помог этому дому и укрепиться, и перестроиться.
— В чем главный секрет актерской профессии, который вы раскрываете своим ученикам?
— Никого нельзя научить быть актером. Важно помочь человеку раскрыть его собственные человеческие качества, его индивидуальность, направить его. Потом он должен идти сам. Важно дать человеку правильное понимание дела, которым он будет заниматься, чтобы он мог на протяжении всей последующей жизни постигать свою профессию.
Я не устаю повторять: вы должны быть честными и порядочными людьми, а дальше — сами решайте по жизни свои задачи. Игорь Владимирович Ильинский как-то мне сказал: «Я прошел много разных направлений в театре и должен сказать: дороже правды, труднее правды, выразительнее правды, лучше правды ничего, нет». Это второе, что я стараюсь внушить своим ученикам.
И, наконец, всегда говорю ребятам, что актер — одна из самых тяжелых, мучительных, жестоких и несправедливых профессий. Сколько людей вылетает из нее — и талантливых, и способных! Все не просто в нашем деле. В ответ они резонно замечают: зачем же вы этим занимаетесь? И, мало того, нас воспитываете? Но, отвечаю я, это и одна из самых удивительных профессий. Хотя бы потому, что артист за одну свою жизнь проживает много других, имеет удивительные возможности перемещаться во времени и пространстве, бороться за совершенно противоположные идеи, умирать и снова рождаться, Это ли не удивительно?

«Парламентская газета»
Татьяна СЕМАШКО