Новости

Юрий СОЛОМИН: «Еще царь Федор Иоаннович советовал — о Руси надобно подумать»

«Век» сердечно поздравляет друга газеты, давнего и постоянного своего автора Юрия Мефодьевича Соломина с присуждением ему Государственной премии РФ. Эта награда у мастера не первая, но она по-особому значительна. О выдающемся Соломине—Фамусове «Век» писал подробно. А вообще Юрий Соломин — артист счастливой судьбы. Пятнадцатилетним подростком он увидел фильм «Малый театр и его мастера» и понял: будет только артистом — и только Малого театра. И какие роли он сыграл: русских царей Федора Иоанновича и Николая II, Ревизора и Сирано, Войницкого и Фамусова — в театре, в кино — Арсеньева — «Дерсу Узала» и Телегина — «Хождение по мукам», капитана Кольцова — «Адъютант его превосходительства» и Славина — «ТАСС уполномочен заявить…», князя Святослава — «Вначале было слово» и Миклухо-Маклая — «Берег его жизни»! Он прожил многие судьбы великих людей нашего прошлого, он привык мыслить масштабами истории.
— Юрий Мефодьевич, наверное, непросто в условиях «развитого капитализма» быть руководителем театра?
— Думаю, до развитого капитализма нам еще далеко. Ведь при рыночной экономике цены должны регулироваться конкуренцией, не так ли? Но я пока еще не замечал их понижения, только растут. Они либо стабильные, либо повышаются. В прошлом году появилась новая государственная организация — казначейство. Теперь абсолютно все деньги театра, зарабатываемые или получаемые из госбюджета, проходят через нее в Государственный банк. Прежние же наши банковские счета закрыты. В итоге впервые за последнее десятилетие люди у нас вовремя не получили зарплату. Задержали на десять дней, накануне Нового года. Для бюджетной организации это большой срок. Теперь театр лишен возможности иметь в наличии какие бы то ни было деньги, которые ранее получал с гастролей, с продажи буклетов и программок. Захотите, скажем, рояль приобрести, придется молить казначейство: «Дайте на рояль!..» Иметь хоть какие-то свободные средства мы не можем. Роли не продашь, костюмы тоже, вазелин с лигнином никому, кроме нас, не нужен. Не могу понять, зачем понадобилось нас до такой степени контролировать. А те люди, из-за которых создавались эти дополнительные механизмы контроля, все равно, видимо, найдут лазейки для проводки своих огромных сумм. Народ у нас талантливый.
— У Вас есть возможность помогать своим актерам, хотя бы работой?
— Вопрос занятости актеров — один из самых сложных и болезненных. Труппа Малого театра — 130 человек! Конечно, стараюсь задействовать по возможности большую ее часть. Но ситуация сложна изначально. Переубедить нашего брата актера, и меня в том числе, невозможно. Все мы верим в свои силы, и каждому кажется, что он может справиться с любой ролью. А это не так. Естественно, в труппе есть актеры, которые на меня обижены. Всех не удовлетворишь. Не могу же я актрисе, которая перешла определенный возрастной рубеж, если она даже в очень хорошей форме, дать, скажем, роль начинающей артистки. Никого не хочу обидеть, но надо быть справедливым. Ну и обязательно приходится учитывать тех, на кого «ходят». Таких, наверное, не более тридцати у нас. Но много и таких, кто в кино играл мало, «не мелькает», а профессионалы замечательные.
Они работают много. Есть актеры второго и третьего плана, есть и эпизода. Последних, кстати, в Малом театре всегда очень любили и уважали. Среди них есть даже народные артисты.
— Если у актеров театра или у студентов Щепкинского училища появляется возможность сняться в кино, Вы не возражаете против съемок?
— Нет, никогда. Жизнь сейчас трудная. Актерам надо зарабатывать. А зарабатывать они могут только своим трудом. Единственное, что я говорю им всегда: «Пожалуйста, только без раздеваний». Почему? Да потому, что в этом нет необходимости. Сколько бы фильмов, появившихся за последнее время, я ни видел, ни в одном из них этого не требовалось, хотя и присутствовало. Ведь сцены такого рода вводят специально для коммерции, так сказать. Стало много антрепризных спектаклей, знаю, многие ими недовольны, но я лично ничего против не имею. В антрепризах немало известных артистов нашего театра. Иногда мы даже свой репертуар подстраиваем так, чтобы им было удобно. Думаю, в антрепризах есть свои преимущества. Благодаря им, скажем, мы узнали много интересного из зарубежной драматургии. Они делаются обычно на два-три, максимум на пять действующих лиц, что артистам весьма удобно играть. Ну и высокие гонорары, конечно. А вот недостатки антрепризных спектаклей остаются на совести тех, кто их затевает. Работать-то надо всегда честно. У каждого должен быть жесткий самоконтроль. Единственное, с чем не могу смириться, так это с тем, что антрепризы, да и просто театры, сплошь и рядом буквально мордуют нашу классику. Так и хочется воззвать к режиссерам: «Опомнитесь! Что делаете?!»
— Как получилось, что при жизни Чехова на сцене Малого театра были поставлены только его одноактные водевили? Все остальное шло в Художественном, хотя сам Антон Павлович мечтал увидеть себя в Малом.
— Существует история. Когда-то Чехов принес руководителю Малого театра Александру Ленскому своего «Лешего». Тот прочитал и имел неосторожность посоветовать: «Пьесы вам лучше не писать». Больше в Малом его не было. Однако «Лешего» все-таки переработал, появился второй вариант — «Дядя Ваня». Только в 1960 году к нам «пришел» Чехов. Тогда Борис Бабочкин поставил «Иванова». А через 20 лет после Бабочкина Игорь Ильинский, который великолепно знал и читал Чехова, поставил «Вишневый сад» и там же сыграл одну из последних своих ролей — роль Фирса. До сих пор сценический рисунок спектакля не изменился, хотя в нем работает уже третий состав исполнителей. Кстати, на гастролях во Франции в прошлом году «Вишневый сад» и «Дядя Ваня» (в постановке Сергея Соловьева) имели огромный успех. Показывали мы их на сцене старейшего версальского театра «Монтансьер». В нашем репертуаре есть еще «Чайка» в постановке Владимира Драгунова и «Иванов» — Виталия Соломина. Все спектакли разные, но едино самое уважительное следование мысли классика. А к 100-летию со дня смерти Антона Павловича готовим «Три сестры».
— А скажите, Юрий Мефодьевич, ведь непростое это дело — руководить таким большим театром, без проблем ведь в наше время не бывает...
— Если бы почувствовал что-то неладное, что-нибудь вроде раскола, не приведи Господи, немедленно бы ушел сам. Куда? Да есть еще места, где смог бы реализоваться, не пропаду. Конечно же, я понимаю, что нравлюсь не всем и характер у меня, может быть, не самый хороший. Хотя, думаю, не такой уж и плохой для жизни и для театра. Я отзывчивый и немстительный. Заповедям стараюсь следовать. Люди, которые рядом, это знают.
Наверное, поэтому я уже четырнадцатый год во главе. Вначале меня два раза избирала труппа, затем по инерции назначали, а сейчас, хотя и подписал контракт, честно говоря, даже не знаю, назначен я кем-то или выбран. Помню, когда избирали в первый раз, держал речь перед труппой.
Человек я эмоциональный, перешел на повышенные тона. Помню, Руфина Нифонтова сказала тогда: «Вот видишь, ты уже стал разговаривать с людьми в иной тональности!» «Руфа, — ответил, — ну, если бы я сейчас с тобой говорил тише, ты бы мне поверила?» Она меня хорошо знала, махнула рукой: «Черт с тобой!» — и проголосовала «за». Эмоции простительны. Всегда лучше громко сказать то, что думаешь, чем тихо приносить людям зло. Одна из замечательных традиций Малого театра — бережное отношение к старейшинам. Мы не забываем их, как можем — помогаем. И как хорошо они держатся! Видел как-то: очень уважаемый мною артист, из ветеранов, подходил к театру. По улице двигался еле-еле, опираясь на палочку. А переступил порог театра — выпрямился, улыбнулся, бодро зашагал по коридорам. Да, театр — это родной дом, большая семья. Рушить это нельзя. Думаю, если бы я не устраивал коллектив театра, а это около 700 коллег и у каждого свой характер, давно бы уже меня заменили. У нас много достойных людей.
— А приход молодых не взрывает Ваш патриархальный уклад?
— Нет. Молодежь приходит в основном из Училища им. Щепкина, а там преподают, ведут курсы наши же артисты. Каждого воспитанника хорошо знаем с первого шага. Есть время присмотреться к любому, прежде чем утвердить его или не утвердить в труппе. Многие студенты получают небольшие роли и выходят на сцену вместе с мастерами. Это прекрасная школа. После училища ребята уезжают в провинцию, но педагоги продолжают за ними следить. Где-то через два-три года может последовать приглашение в Москву.
— Как педагог, кроме актерского мастерства, что еще Вы стремитесь передать ученикам?
— Пусть мои слова покажутся кому-то высокопарными, но я считаю, надо воспитывать не только актера, но и личность, а значит — индивидуальность. Это прежде всего. Только личность притягательна для зрителей. И в этом залог актерского успеха. Они приходят в училище в 16—17 лет, фактически — дети, и от нас зависит, кем они станут. Будут ли размениваться на мелочи или научатся видеть в жизни и творчестве главное. Так что воспитывать чисто человеческие качества — тоже наша задача. Я, например, когда работаю со студентами, могу довести и до слез.
И мальчиков, и девочек. Специально. Артист должен знать градус своего темперамента, эмоциональности, а проверить это можно только в училище, и подвести его к этому обязан педагог. Как правило, через два-три года они окончательно осознают — все было ненапрасно.
— Вы много снимались в кино. Перед Вами когда-нибудь стоял выбор: кинематограф или театр?
— Нет. Желания уйти из театра у меня никогда не было. Помню, в самом начале, не проработав в Малом и двух лет, я положил на стол Михаилу Ивановичу Цареву заявление об уходе. Он внимательно прочитал, спросил: «Три месяца потерпеть можешь?» Действительно, через три месяца мои проблемы разрешились. Был я молод — жилось нелегко, неурядицы преследовали… А в кино долгое время никто не звал. Стало даже казаться, что есть во мне какой-то изъян. Пока не обратил на меня внимание Исидор Анненский, постановщик замечательных картин по Чехову — «Медведь», «Свадьба», «Анна на шее». Он сразу утвердил меня на роль Павла Каюрова в фильме «Бессонная ночь». Вот после этого кинорежиссеры меня заметили. Стал совмещать съемки и спектакли. Как-то снимался одновременно в Киеве, в Ленинграде и в Свердловске. Единственный раз меня девять месяцев не было в театре, когда снимался в 1974 году на Дальнем Востоке в фильме Акиры Куросавы «Дерсу Узала». То был счастливый билет — работать с режиссером такого уровня. На «Мосфильме» предупредили: Куросава — деспот. Поэтому я сначала терялся, теперь же могу сказать, что добрее режиссера по отношению к артисту не видел. Приятно и то, что картина получила «Оскара» в номинации «Лучший иностранный фильм года». Правда, ни я, ни второй наш актер Максим Мунзук на вручении не были. О присуждении узнал почти случайно. Пришел в театр, и мне сказали: «Тебе звонили из японского посольства». Это атташе по культуре спешил поздравить.
За последние десять лет я снялся только в одной картине — в 2000 году — по пьесе Вампилова «Прощание в июне». Скоро начну сниматься в сериале по роману Василия Аксенова «Московская сага». Моя роль возрастная, играю главу семейства врачей от 40 до 80 лет. Очень хочется, чтобы получилось, материал мне очень интересен. А то, что редко выхожу на съемочную площадку, так это только проблема времени — приглашений много. Но главное для меня — театр.
— О чем Вы мечтаете — какой поставить спектакль или снять фильм?
— Почти сорок лет я мечтаю сыграть в театре и поставить спектакль на абсолютно пустой сцене, как это было во времена Шекспира и Мольера. Не знаю, осуществится ли. Но очень хочется, и чтобы реализовано было не на нашей экспериментальной сцене, а на основной. В этом нет никакого надругательства над классикой. Актерская игра останется традиционной, прочтение произведения тоже, но не будет декораций! Вместо них — световые спецэффекты. Нечто подобное я видел у французского актера и режиссера-экспериментатора Жана Вилара. В нашем театре необычные световые решения были найдены Сергеем Женовачем в его спектакле «Горе от ума», где я сейчас играю роль Фамусова. А вот в кино, думаю, уже ничего не буду снимать. Этим надо или заниматься серьезно, или не заниматься совсем. После того как поставил картину «Вначале было слово» — версия того, как дошло до нас «Слово о полку Игореве», — я в этом лишний раз убедился. Шел 1993 год, в государстве трудная экономическая ситуация… Наша съемочная группа выехала в Кострому, в Ипатьевский монастырь, на натуру, откуда потом долго не могли вернуться — не было средств. В фильме снимались только артисты нашего театра, мы даже костюмы брали из своих исторических спектаклей — лишь бы обошлось подешевле. Был тогда и режиссером, и администратором, за двадцать дней света белого не взвидел. Такого натерпелся от этой экономики, что всякое желание снимать кино окончательно исчезло.
— Вы — член-корреспондент Российской академии образования.
— Непременное стремление подражать западным образцам — это не по мне. Ведь наша система образования всегда признавалась одной из самых лучших. Надо ли ломать?.. А еще мне жаль, что наши дети в обычных садах не имеют возможности заниматься иностранным языком. Ведь к шести годам, это уже установлено учеными, при специальной подготовке ребенок в состоянии овладеть помимо родного языка еще несколькими. Детям это под силу. Помню, как говорила моя бабушка: человек живет по-человечески до восьми лет. Так было в моем детстве. Сейчас же в школу начинают ходить с 6—7 лет. Соответственно время, когда ребенок живет свободно, видит мир по-своему и готов все познавать, сократилось. Но это можно преодолеть. Как? Да просто в школе не забивать детям голову, особенно в начальных классах, всякой ерундой, а тщательно отбирать материал для обучения, давать ту жизненно важную информацию, которая пригодится им хотя бы после 15—16 лет.
— Вы затронули проблему изучения иностранного языка. А давайте поговорим о русском…
— А я как раз на эту тему написал открытое письмо. Не так давно в Кремле был прием, присутствовали многие известные люди самых разных профессий. Почему-то заговорили о русском языке, и выяснилось, что все согласны в одном: детей сейчас обучают говорить не по-русски. На сленге каком-то. Кто повинен? Да средства массовой информации в первую очередь — радио, телевидение, пресса, газеты, безграмотные цветные журналы. Я не против, пусть выходят, но зачем же писать не по-русски? Зачем насаждать этот пошлый, полублатной юмор? Я вырос в Чите, края известные — там тогда было много лагерей. Естественно, дети набирались разных блатных слов, в том числе и я. Слова мы знали, но не употребляли же! А сейчас это звучит в эфире — и никому дела нет. Или навал иностранных заимствований, ведь и в толковых словарях многих значений не найдешь. Язык — культура нации, его надо спасать.
— Главными типажами нашего времени — и в искусстве, и в литературе, и на телеэкранах — стали герои-дельцы. А где обездоленные дети, голодные пенсионеры или те же нищие медики и учителя?
— Это так. Да простят меня господа с телевидения, говорю то, что думаю. Кого нам показывают? Какие передачи навязывают? Все эти тягостные «За стеклом»... Кто те люди, которые этим занимаются? На кого надеяться? Ну выступят в очередной раз деятели культуры, напишут какое-нибудь письмо, от этого что-нибудь изменится? Нет. Поэтому в последнее время я даже интервью даю неохотно. Зачем? Слово сейчас бессильно.
Девяносто пять процентов тех молодых людей, для которых я скажу что-то, этого читать не станут. А те пять, что прочитают, со мной и так согласны. Вот и все. Так какой же смысл? Знаете, впервые я остро ощутил это, когда было 175-летие Малого театра. Наш театр — государственное учреждение, он наряду с Эрмитажем, Третьяковской галереей и Музеем изобразительных искусств имени А.С.Пушкина включен в почетный список национального достояния России. И вот мы вполне официально обратились к одному из центральных телеканалов с просьбой показать наш юбилейный вечер. Ответ был таков: «Нам это неинтересно!» А мне стало интересно: кому это нам?! Со всей России приходят письма с мольбами: хотим вас видеть, ваши спектакли, ваших актеров. Но для «них» народ, зрители — ничто. Совершенно случайно при поддержке Аллы Борисовны Пугачевой удалось договориться с каналом ТВ-6 (это было при прежнем руководстве). Правда, сильно ограничили во времени, в эфир вышло всего 55 минут действия. Кто же, спрашивается, узурпировал право отнимать у телезрителей тот восторг, который испытали люди, сидевшие в зале? На сцене в тот вечер была задействована вся труппа, мы показали отрывки из лучших спектаклей, получился взволнованный и удивительно гармоничный диалог с аудиторией. Когда на сцену вышел Игорь Моисеев и сказал, что был на 100-летнем, 125-летнем, 150-летнем, а теперь уже и на 175-летнем юбилее театра, зал взорвался громом аплодисментов. И это все неинтересно? Я от лица миллионов телезрителей заявляю и прошу мои слова выделить: «А вот нам неинтересно то, что показываете вы!» Почему бы не перестать закупать в огромном количестве бездарные «мыльные оперы» для недоразвитых и не запустить в эфир хорошие доброкачественные английские, французские, итальянские, американские картины?
А где наши старые добрые фильмы? Почти все они идут в такое время, когда посмотреть их могут единицы. А где новые детские фильмы и полноценные программы? Их вообще перестали выпускать. Не безобразие ли это?!
— Так что же делать?
— Навести порядок.
— Как?
— Не знаю. Я отвечаю только за то, что делаю сам, твердо зная — зло не проходит безнаказанно. История это подтверждает. В нашем театре без малого тридцать лет идет «Царь Федор Иоаннович». Более двадцати лет я выхожу на сцену в главной роли. Когда сижу на троне и наблюдаю за борьбой Шуйского и Годунова, то по роли говорю: «Что вы делаете? Зачем же так? О Руси надобно подумать». Звучат эти слова, мне кажется, вполне современно.
— А как Вам вспоминаются годы, проведенные в кресле министра культуры России? Потерянное время или все-таки какие-то надежды оправдались?
— Министром был полтора года. Это был период становления Российского государства, думал, что в меру сил и возможностей смогу помочь подняться России. Непорядочно, казалось, оставаться в стороне. Все, что намечал, сделать все же не удалось. И срок был недолгий, и с театром я расставаться не стал: «До шести часов — министр, после шести — артист». Однако мне удалось пробить одно очень важное, на мой взгляд, постановление для театров, в котором речь шла о снижении так называемой нормы спектаклей. Оно действует до сих пор и приносит пользу.
Значит, что-то хорошее все-таки сделал. Вреда уж точно никакого не нанес. Двери моего кабинета были открыты для всех — специальных часов приема не существовало. Мог бы там оставаться и дальше, но сам ушел. Я был против соединения Министерства культуры с Министерством по туризму. Кстати, такое соединение, этакий «кентавр», просуществовало недолго. Те же, кто затевал все это, успели внедриться туда, куда стремились. О времени, потраченном на министерскую работу, не жалею. Мне никому не стыдно смотреть в глаза.
— Вы длительное время возглавляли фонд, поставивший целью заботиться о Покровском соборе и о других памятниках архитектуры. Почему же вы покинули эту организацию?
— Устал. Отдал этому делу несколько лет. Сейчас же точно не знаю, существует ли этот фонд и возглавляю ли я его. Мы успели провести первоочередную реставрацию, открыли церковь, где теперь хранятся святые мощи. Но потом я устал объяснять тем, от кого это зависит, что деньги нужны не лично мне, не людям фонда, а собору и другим нашим исчезающим памятникам, они гибнут. Думаю теперь, что никакие фонды тут не спасут, нужно участие государства. Храм Василия Блаженного с каждым годом все ближе и ближе подступает к Москва-реке. Разве это не катастрофа?! В какие двери ни стучался — «Услышьте! Помогите!», — никто практически не откликался! Все это было для меня очень болезненным, я ушел.
— Но Вы по-прежнему глава Фонда имени А.Н.Островского и президент Ассоциации русских театров, центр которой в Йошкар-Оле...
— С большими трудностями, только при содействии московского правительства и личной поддержке Людмилы Ивановны Швецовой, а теперь уже и министра образования Филиппова, нам удалось реализовать проект одного из актеров Малого театра Сергея Еремеева: выпустили антологию русской литературы для детей-инвалидов, которые не могут ни ходить, ни читать, могут только слушать. Кассеты отправлены во многие
русскоязычные школы бывших наших республик. Отовсюду приходят искренние слова благодарности. Недавно выпустили на двух кассетах запись произведений Александра Сергеевича Пушкина, их читают известные артисты Малого театра, а также по заказу Министерства образования — все тексты школьной программы по литературе с первого по четвертый класс. Школы их получают бесплатно.
Ассоциацию, которую вы упомянули, возглавляю почти десять лет. В Йошкар-Оле в первые годы провели пять фестивалей. Постепенно организация приобрела международный масштаб. В нее вошли многие русские театры СНГ и Прибалтики, положение которых фактически стало катастрофическим. Некоторым нам уже удалось помочь. Проблема русских театров в провинции и в других республиках для меня очень важна. Вот недавно в Марий Эл осложнилась ситуация, к руководству пришли люди, которые, как мне кажется, мало разбираются в проблемах театров, действуют весьма грубо, насаждая свою позицию и плетя интриги. Во время недавнего съезда СТД РФ, на котором присутствовали многие представители русских театров, было проведено собрание, переизбрали руководство ассоциации. Теперь центр будет в Москве. Фестивали же будут проходить либо ежегодно в столице, либо в разных республиках. Первый, думаю, не удастся провести в провинции, а второй намечен во Владикавказе.
— В чем Вы черпаете силы для работы?
— В самой же работе.
— Расскажите немного о Вашей семье, она у Вас — артистическая...
— Моя жена, Ольга Николаевна, актриса. Мы учились с ней на одном курсе у Веры Николаевны Пашенной. Как-то Ольга опоздала на занятия.
Рядом со мной было свободное место — она вошла, села, и… до сих пор мы вместе, с 1953 года. Уже с третьего курса Ольга много работала в ТЮЗе, играла Луизу в «Коварстве и любви», Негину в «Талантах и поклонниках». Тогда в их театре был очень сильный состав — и Ролан Быков, и Константин Назаров, и Владимир Горелов… В свое время Ольгу премировали за лучшее исполнение роли среди молодежи. Потом родилась дочь, Ольге пришлось уйти из театра. Помогать нам было некому — мои родители оставались в Чите, ее — во Львове. Основные тяготы по воспитанию ребенка легли, конечно, на плечи жены. Она выпала из репертуара на несколько сезонов… Судьба актрисы — сложная вещь. Когда дочь подросла, Ольга стала преподавать в Училище Щепкина, и это у нее, надо сказать, очень хорошо получается. Я студентов ругаю — она их защищает и хвалит, — такое у нас распределение обязанностей. Если что-нибудь стрясется, надо кого-то подлечить, или подкормить, или даже выручить из милиции, — она все сделает. Дочь Даша пошла по стопам моих родителей, она музыкант. Окончила Московскую консерваторию и сейчас преподает. Внучка, Александра, ей 11 лет, довольно-таки профессионально занимается музыкой. Хотя, надо сказать, поскольку у меня и у жены глаз наметанный, нам кажется, что она будет драматической актрисой. Если честно, мы этого очень бы хотели.
— А не тревожно Вам в таком случае за ее судьбу?
— А разве менее страшно быть теперь врачом или педагогом, музыкантом или военным?.. Думаю, если человек способный и идет не по блату, то рано или поздно обязательно взлетит. Ну а дедушка все-таки много делал людям хорошего и мало плохого — так что мстить, надеюсь, не будут.

Александра Алешина
14 июня 2002 года