Новости

Худрук Малого театра – противник переиначивания классики на сцене и экране

Леонид Павлючик, "Труд", 3 Марта 2016 г.

Уже три года в Малом театре идет капитальный ремонт. Основное здание закрыто на реконструкцию, спектакли показывают в московских домах культуры и в филиале Малого на Ордынке. Здесь в крошечном кабинете — «даже чаю, как видите, попить негде» — я и застал многолетнего худрука Малого театра, народного артиста СССР Юрия Соломина, чтобы поговорить с ним о перспективах коллектива и перипетиях его собственной актерской судьбы.

— Юрий Мефодьевич, когда же откроется Основная сцена?

— Уже скоро. Кровь из носу, а в октябре откроем сезон в основном здании театра. Раз в две-три недели я в обязательном порядке инспектирую ход строительства. А проезжаю мимо театра каждый день — по пути в Щепкинское училище на Неглинке, где преподаю актерское мастерство. Смотрю из окна машины: успеют крышу до снегопада накрыть или нет? И буквально кричу от радости: ура, успели!

Эта радость не только моя, а общая. Минувшие три года были трудными для всего коллектива. Условия работы на Ордынке у нас вполне приличные, но стесненные. Гримеры, костюмеры, актеры ютятся в маленьких комнатках. Декорации хранятся в другом месте, их привозят зачастую прямо к спектаклю. Отыграем представление, опять грузим декорации на трейлер и в ночь увозим на склад. Репетиционный зал всего один, а ведь надо выпускать новые спектакли, обновлять старые. Есть государственный план, который мы обязаны выполнять за обе сцены, есть гастроли. Сейчас, например, планируем весенние гастроли 2017 года, которые пройдут в Астрахани, Волгограде, Санкт-Петербурге, Перми, Липецке, Ростове-на-Дону. Так что жизнь у нас напряженная. Но никто за три года не пожаловался, не поддался унынию. А мы, в свою очередь, несмотря на кризис, постарались сохранить всех, кто работал и продолжает работать в театре.

— Уже придумали, чем будете открывать сезон?

— Откроемся не спектаклем, а театрализованным шоу, в котором поблагодарим наших строителей, партнеров, коллектив театра и поздравим зрителей с открытием Основной сцены. Сыграем это представление, над которым работает молодежь театра, пять раз. А потом предоставим сцену той высокой классике, которой славен наш театр, — это спектакли по Пушкину, Лермонтову, Островскому, Грибоедову, Чехову, Гоголю, Мольеру, Булгакову. Некоторые из них играются десятилетиями, как, например, «Вишневый сад», поставленный в свое время Игорем Ильинским, или «Ревизор», к постановке которого имеет отношение и ваш покорный слуга. Буквально вчера я смотрел ввод молодых актеров в спектакль «Свои люди — сочтемся» по Островскому, премьера которого состоялась 20 лет назад. Его играет уже третий актерский состав, и вы знаете, зал битком! И очень чутко реагирует на разговоры о векселях, закладных, долговых ямах и прочих, казалось бы, скучных экономических материях, которые сегодня обрели вдруг почти пугающую актуальность.

— Вы уже примирились с тем, что Малый театр обвиняют в излишнем традиционализме, в бегстве от сегодняшней реальности?

— Первые 15 лет своей работы я обижался, а потом старейший актер Малого театра Владимир Александрович Владиславский сказал мне с улыбкой: «Чудак, традиция — это не оскорбление, не ругательство. Все едят одинаково, сиречь, традиционно, и отходы человеческой жизнедеятельности тоже уходят традиционным способом. Так что не обращай внимания». И я перестал обижаться на эти обвинения. Мы в Малом театре так научены: пойми, что хотел сказать автор. Не извращай его, не уродуй текст, не приписывай ему своих куцых мыслей. Легче всего переодеть героев Островского или Чехова в рваные джинсы, заставить говорить на сегодняшнем говорке, но зачем? Мы в своих спектаклях по классике, наоборот, погружаемся в атмосферу прошлых веков, воссоздаем костюмы, реквизит той поры, строим достоверные декорации. Да, у нас почти нет спектаклей на сиюминутную злобу дня, но в классике многое сказано и про сегодняшний день, надо только внимательно прочитать. «Мы дорогих лекарство не употребляем. Простой человек если выживет, то и так выживет». Это Гоголь. «Нас куда-то ведут, мы куда-то идем, но никто не знает, куда нас ведут и зачем мы идем». Это Островский. Вот вам и «традиционализм».

— Но перейдем уже к вашей личной творческой судьбе. Вы ведь не только худрук театра, но и замечательный актер, сыгравший более 100 ролей на сцене и в кино. Как вы сами считаете, ваша судьба сложилась удачно или все-таки чего-то не доиграли, не додали публике?

— Никогда не подсчитывал, сколько ролей мною сыграно, сколько спектаклей поставлено, и тем более не кичился этим. Так уж меня воспитали. Да и грань между подлинной удачей и неудачей бывает порой крайне зыбкой. Меня могут хвалить, но я-то я знаю, что роль не удалась. И наоборот. Посчастливилось ли мне в искусстве? Безусловно. Я учился у великой Веры Пашенной. Я еще застал Яблочкину — студентом вывозил ее на сцену в коляске в «Ярмарке тщеславия». Мне довелось общаться, дышать воздухом кулис вместе с Анненковым, Царевым, Ильинским, Гоголевой, Турчаниновым, Дорониным, Любезновым, Весником, я набирался у них опыта и ума.

Так что мне повезло, конечно. Хотя у меня в театре бывали и длительные простои. Один из них затянулся на целых шесть лет — и это после того, как я уже сыграл Хлестакова. Но в любой беде, как гласит одна мудрость, скрывается и нечто перспективное. Благодаря тому, что в это период я не был занят в театре, у меня появилось больше свободного времени, и я начал активно сниматься в кино. Сначала сыграл в популярном сериале «Адъютант его превосходительства», потом снялся у великого Куросавы в фильме «Дерсу Узала», удостоенном впоследствии премии «Оскар».

— Как вы попали к великому японцу?

— Случайно. Не было никакого кастинга в современном понимании этого слова. Куросава, приехав в Москву, попросил: покажите мне фильмы с участием ваших артистов, которые могли бы сыграть Арсеньева. В числе семерых-восьмерых претендентов оказался и я. Когда речь зашла обо мне, стали думать, что показать Куросаве. Естественно, на ум пришел «Адъютант его превосходительства», который тогда гремел по всей стране. Куросава возразил: пять серий — это очень много. Решили ограничиться первыми двумя. Но когда он посмотрел их, то потребовал, чтобы ему показали остальные серии. И все, меня сразу утвердили. Я уже был своим в группе, а на роль Дерсу Узала все не могли найти актера. Потом как-то открылась дверь, вошел человек, просто сказал: «Здравствуйте, я Максим Мунзук». Куросава отреагировал мгновенно: «Это он — Дерсу Узала!». Вскоре мы уехали на 8 месяцев в город Арсеньев, в окрестностях которого и сняли кино.

— Знаю, что после окончания съемок ваши отношения с Куросавой продолжились...

—- Мы начали снимать фильм в 1974 году. В июне у меня случился день рождения, который я впервые отмечал не дома, не со своей семьей, а с японской группой. Куросава тогда сделал мне щедрый подарок. Поскольку он по первой профессии художник, то нарисовал для меня портрет тигра. И подписал его: «Соломин-сан, Куросава-сан». Японцы мне сказали, что с его стороны это знак огромного уважения. С тех пор у нас сложились теплые человеческие отношения. На протяжении 30 лет он неизменно поздравлял меня с Новым годом авторской открыткой и обязательно подписывал: «Соломин-сан, Куросава-сан». И я понимал, что он хочет мне сказать.

Когда в 1990 году Малый театр впервые приехал в Японию на гастроли, там был издан красочный каталог. В том числе была напечатана наша с Куросавой совместная фотография, а рядом — его добрые слова о театре, обо мне. По сути, великий Куросава прорекламировал наши гастроли. После этого Малый театр еще трижды был в Японии, там любят и понимают русскую классику. Мы играли в Токио все наши чеховские спектакли: «Лешего», «Чайку», «Дядю Ваню», «Вишневый сад». А премьера «Трех сестер» в Японии состоялась при экстремальных обстоятельствах. Накануне случилось землетрясение, пронесся тайфун, метро не работало, все станции были затоплены. Наш японский продюсер не был уверен, состоится спектакль или нет. Актеров доставляли к театру спецтранспортом. На чем добирались зрители, я не знаю, но с опозданием на час спектакль все-таки начался. При переполненном зале. Многие зрители пришли с томиками русского классика в переводе на японский, следили по тексту за диалогами, хотя в театре была бегущая строка. Вот так трепетно в Японии относятся к Чехову.

— Знаю, что и у вас с Чеховым сложились особые отношения, вы переиграли в театре практически весь чеховский репертуар. Недавно я увидел вашу кинопробу для фильма «Скучная история» по одноименному чеховскому шедевру. Не стану скрывать: эти кадры меня потрясли. Когда мы увидим готовый фильм?

— Боюсь загадывать. Это второй мой подход к этой маленькой повести — одной из вершин чеховского творчества. Сначала была попытка поставить спектакль в театре, но в последний момент, буквально накануне прогона, все сорвалось, никого в этом не виню, так бывает. Прошли годы, а заноза в сердце осталась, она кровоточит. Теперь вот кинорежиссер Валерий Харченко, человек настойчивый, упертый, загорелся идеей поставить фильм со мной и Верой Васильевой, которая работает в театре Сатиры, но по договору играет у нас в «Пиковой даме». Харченко хочет повязать нас «Скучной историей» — этим пронзительным повествованием от первого лица о прожитой жизни, о подведении итогов, о дыхании вечности. И тут же — судьба юной девушки, обжегшейся на своей первой любви. И рядом он, главный герой, переживающий к ней свою последнюю невысказанную любовь.

Думаю, что иносказательно Чехов поведал о себе, о своих переживаниях, мыслях, утратах. Это своего рода реквием Антона Павловича по своей собственной жизни, которая, он чувствовал, по каплям уходит от него. Уже готов сценарий, он мне нравится, мы даже сыграли с Верой Кузьминичной — по фильму она будет моей женой — несколько фрагментов из будущей картины, но дальше этого дело пока не идет. Все как обычно упирается в отсутствие финансирования. Эта история длится уже около трех лет, я в нее постепенно перестаю верить. Если не нашлось денег на экранизацию Чехова в год 155-летия классика, который совпал с Годом литературы, то о чем можно вести речь...

— Неужели вы, как бывший министр культуры, не можете снять трубку и позвонить нынешнему министру культуры: мол, так и так, хочу сыграть в экранизации Чехова...

— Трубку я снять могу, благо в Малом театре есть правительственная связь, а вот просить для себя роль не умею. Готов соревноваться, проходить конкурсный отбор, кинопробы, да что угодно, но сказать министру, что я бы сыграл, как никто, дайте только денег, — такой наглости не могу себе позволить. Другое дело, что соревноваться скоро будет уже не с кем, да и незачем. Годы идут, новые поколения все меньше читают, на экране все больше боевиков, блокбастеров, все меньше души и сердца. Такая вот скучная история...

— Не хотелось бы заканчивать разговор на печальной ноте. Расскажите под занавес о чем-то приятном, например о ваших четвероногих питомцах. Говорят, у вас на даче целый зверинец...

— Зверинец не зверинец, но у нас живет дружная компания — четыре кошки и три собаки. Если я приезжаю на дачу с повышенным давлением, а оно, как вы понимаете, в моем возрасте имеет свойство колебаться вместе с капризами природы, то давление у меня приходит в норму, как только я открываю калитку. Сначала на меня набрасываются собаки, выражая всем своим существом радость. Потом я иду к кошкам, кормлю их, хотя они и так хорошо накормлены, да и по всем параметрам живут гораздо лучше меня. Затем я сажусь в плетеное кресло, а они, наевшись, залезают на меня, устраиваются кто на моем животе, кто на плече, кто на загривке. Я забываю в эти минуты обо всех своих проблемах и заботах. И чувствую себя здоровым, сильным, способным дождаться благоприятного финала с экранизацией «Скучной истории».