Новости

Виктор Коршунов о Михаиле Царёве: «Истина художника берет верх»

Если охарактеризовать Михаила Ивановича Царева одним словом — это личность. Как актер он занимал ведущее положение не только в Малом театре, но и во всем театральном мире. И как руководитель Малого театра, и как общественный деятель. Он много лет руководил ВТО, принимал участие во многих других, в том числе международных организациях. Михаил Иванович был неразрывно связан с жизнью российского театра, а она, как известно, в то время была достаточно непростой. Естественно, ему приходилось вести линию театра и той или иной общественной организации с учетом тех направлений, которые в это время были в стране. И, конечно, испытывать давление, когда возникала необходимость решить те или иные вопросы. Я иногда находился рядом с ним на различных общественных мероприятиях, слышал его разговоры с теми или иными театральными или партийными деятелями, и телефонные разговоры, которые бывали в его кабинете. Я видел и чувствовал, как ему иногда было непросто — приходилось бороться, отстаивать свою точку зрения, а иногда и уступать. Думаю, у всех наших театральных деятелей, которые тогда занимали какие-то посты, возникали очень непростые ситуации в жизни.
Говоря о Цареве как об актере, хотелось бы подчеркнуть, что чем старше становился Михаил Иванович, тем ярче и полнокровнее была его актерская палитра. Хочется сказать о его поздних работах, которые я застал. Это, в частности, его интересное, неожиданное решение Вожака в «Оптимистической трагедии». Совершенно по-новому была прочтена роль, не так, как она обычно решалась. Кроме того, его работа великолепная – «Перед заходом солнца»; букет актерских возможностей — Фамусов в «Горе от ума». Михаил Иванович просто «купался» в этой роли. Это была удивительная работа, как и «Старик» Горького, и многие другие его роли. Это говорило о том, что с годами он раскрепощался человечески и актерски, его возможности становились все шире, более и более разнообразными. Ранние его работы, в Театре имени Мейерхольда, где он начинал в Москве, первые роли в Малом театре – Чацкий и другие – это была романтическая линия, кто-то больше ее принимал, кто-то меньше. Но сам Михаил Иванович по природе своей был человеком, удивительно чувствующим характеры. Я вспоминаю его работу в «Рюи Блазе», где мы выходили, молодые актеры, и где он играл характерную роль. Это был такой блеск, такое разнообразие, столько юмора и неожиданностей, что можно было только диву даваться, почему же он мало играет таких ролей. В основном у него герои были — и в классических, и в современных вещах. И это в определенной степени сдерживало его возможности, особенно потому что много приходилось играть в современных пьесах, которые были в репертуаре не по своим художественным достоинствам, а по необходимости. И когда Царев как актер стал больше соприкасаться с возрастными, характерными ролями, то его дарование расцвело еще сильнее. Поэтому здесь можно говорить о самых больших его удачах.
Кроме того, он пробовал себя в режиссуре, и отдельные его постановки были очень интересны. И, конечно, Михаил Иванович вел очень большую педагогическую работу в театральном училище имени Щепкина, где вначале был педагогом по речи, потому что великолепно владел сценической речью, прекрасно исполнял стихи. Именно исполнял, а не читал, у него было свое понимание того, что он делает (я уж не говорю об огромных работах в концертном исполнении, когда он вместе с оркестром решал очень большие поэтические задачи). А потом он стал художественным руководителем актерского курса.
Как руководитель театра он очень многое сделал. Конечно, были ошибки, я не хочу сказать, что все было идеально. Он был директором, потом в какой-то момент ему пришлось уйти, потому что возникли трудности... Но через какое-то время Царев снова оказался востребован театром, опять стал директором, а потом и художественным руководителем, и тогда обратился ко мне, чтобы я ему помог как директор. Это меня крайне удивило. Я несколько раз отказывался, говорил, что не могу, и Царев, в конце концов, сказал: «Ну, это уже даже неприлично, Виктор. Это нужно не мне, а театру. Неужели вы не можете годик-другой мне помочь, а дальше подберем другого. Вы знаете театр, столько лет были председателем профкома, секретарем парторганизации…» Не знаю, действительно ли я ему был нужен на какое-то время, или это был такой ход. Может быть, он готовил смену, искал, на кого можно оставить театр, трудно сказать. Но, во всяком случае, жизнь так повернулась, что я и Юрий Мефодьевич оказались во главе Малого театра. И надеюсь, что в самые тяжелое, непростое время мы не подвели память Михаила Ивановича.
По своей природе Михаил Иванович был сдержанным, замкнутым, и подступиться к нему было довольно непросто, да и не подступались. Даже тогда, когда он был веселый, озорной, ласковый, с юмором, то все равно сохранялась дистанция. Не перешагивали люди через нее, не решались. Он ее не специально держал, просто такова была индивидуальность. Я думаю, что это характер своего времени. Я видел Михаила Ивановича в ряде сложнейших, жестоких ситуаций, и его выдержка, сдержанность, его такт поражали. Любой человек, а тем более творческий, эмоциональный, уже давно бы взорвался на его месте. Но он оценивал ситуацию трезво и умел держать себя в рамках.
А иногда после премьеры, или по случаю дня рождения, юбилея, праздника, или на гастролях, когда все собирались, он раскрепощался и становился таким неожиданным! Все очень любили эти встречи. Люди собирались за простым столом, и молодежь тоже, скидывались, сидели, и это даже не застолье было, а такой своеобразный творческий вечер, отдушина. Все говорили, спорили, задавали ему вопросы, самые неожиданные… Он бывал очень озорной, не стеснялся вместе со всеми выпить, пошутить, и высказать какие-то замечания, но не переходил определенной грани. Люди могли в шумной, хорошей компании много выпить, и Михаил Иванович тоже, он любил иногда «отпустить себя». Могли поздно очень разойтись, иногда в четыре, в пять, а в десять репетиция. И самое потрясающее, что ни разу такого не было, чтобы Михаил Иванович пришел не в форме. Как стекло! Как ему это удавалось? Он всегда продолжал оставаться в форме, сдержанный, в светлом уме. И люди, зная это, подтягивались.
Театр есть театр, и Михаилу Ивановичу приходилось решать, как наказывать проштрафившихся людей… Но он никогда не стриг всех «под одну гребенку». И характер наказания мог быть самый разный. Иногда люди ждали какого-то громкого приказа, а была какая-то шутка или замечание, которое иногда производило более сильное впечатление, чем приказ. Потому что Михаил Иванович понимал: у человека просто случилось несчастье или что-то произошло случайно. А если уж закономерность, или человек раз-другой замечания не воспринял, тут уже Царев бывал другим.
Прошло немало лет. И я знаю, что люди, которые относившиеся к Михаилу Ивановичу и его поступкам сдержанно, со временем многое переоценили, поняв его человеческую суть. Я думаю, то, что сейчас в его столетие такой интерес к его личности — это справедливо. Истина художника берет верх над всем остальным. Он остался в истории советского и российского театра во многих ипостасях. Некоторые даты проходят незамеченными, а эта оказалась востребована, что искренне радует нас, работников Малого театра, на благо которого он положил свою жизнь.