Новости

ЛЮДМИЛА ПОЛЯКОВА: «Я САМА - СВОЙ «ИНСТРУМЕНТ», КОТОРЫЙ ЛЮБАЯ МЕЛОЧЬ МОЖЕТ «РАССТРОИТЬ»

Майя Фолкинштейн, «Страстной бульвар», выпуск №7-167/2014

Для народной артистки России Людмилы Поляковой 2014-ый год - из разряда не рядовых. 28 января ей исполнилось 75 лет. Малый театр, где актриса служит без малого четверть века, с 1990-го, решил эту дату отметить. В качестве бенефисного спектакля была выбрана недавняя премьера - «Дети Ванюшина» по пьесе С. Найденова. Причем, это предложение самой Поляковой, которая объясняет его особой симпатией к данному спектаклю. Потому что в поставленных Виталием Ивановым «Детях Ванюшина», по мнению Людмилы Петровны (а с ней согласно и большинство рецензентов, и, судя по реакции зала, и публика), театру удалось затронуть самые больные темы нашей сегодняшней действительности, когда рвутся родственные связи, дети не понимают родителей, родители - детей, рушится само понятие нормальной семьи... К этому надо добавить, что роль Арины Ивановны - супруги главного героя спектакля, Александра Егоровича Ванюшина (Борис Невзоров, получивший вместе с Людмилой Поляковой приз за «лучший дуэт» на фестивале «Золотой витязь»), Полякова исполняет чрезвычайно сердечно, с большой эмоциональной отдачей. Однако никаких соответствующих усилий зритель не замечает, настолько естественен актерский «почерк» Поляковой. Кажется, что она ничего не играет, а живет. Так, как, если верить театральным легендам, удавалось исключительно большим артистам прошлого (а родство Поляковой с корифеями отечественного театра, между прочим, заметили еще ее педагоги в Щепкинском училище, недаром же она получала стипендию имени Николая Павловича Хмелева), артистам от природы. И, наблюдая за Людмилой Поляковой не только в «Детях Ванюшина», а и в других спектаклях Малого театра (скажем, в «Волках и овцах», «Последней жертве», «Правда хорошо, а счастье - лучше» А. Н. Островского, в «Детях солнца» М. Горького), трудно представить, что к осознанию собственного призвания актриса пришла не сразу. С воспоминаний о перипетиях своего сложного, достаточно витиеватого пути к актерской профессии Людмила Петровна и начала наш разговор:

- Обычно происходит так: девочки оканчивают школу и уже точно понимают, что они пойдут в театральное училище. Они все делают для того, чтобы стать артистками. Я же не делала для этого ничего. Мне было все равно, кем быть, лишь бы мне было интересно. Я училась в школе рабочей молодежи и наряду с учебой работала. И постоянно себя искала. Я хотела стать всем! И в этом заключалась вся прелесть моего тогдашнего «безразмерного» существования. Одно время я считала, что буду учительницей. И устроилась педагогом-воспитателем в Лесную школу. Там, кстати, и возникло первое искушение актерством. Это же было прекрасное начало шестидесятых годов, когда у нас стали выходить интересные книги. Я уже сама зарабатывала и покупала в магазине «Подписные издания» целые собрания сочинений. В том числе и фантастику, которую «поглощала» томами. А потом прочитанное пересказывала своим ученикам в Лесной школе. И сама что-то на ходу придумывала, что-то даже пыталась играть. При этом я хитро поступала. Тогда не было сериалов. И, чтобы заинтересовать детей, я прерывалась на самом интересном месте. С этого же места начинала в следующий раз. Таким образом, получалось некое подобие многосерийного «фильма». Дети меня очень внимательно слушали, а потом табуном за мной ходили. Только и слышалось: «Людмила Петровна сказала», «Людмила Петровна так думает»... Ну и, как это часто бывает в замкнутом коллективе, у меня начались проблемы. Коллегам не нравилось то, что я пользуюсь большим авторитетом у детей. Ведь каждый из них хотел любви малышей и не мог не ревновать их ко мне. Так что через какое-то время мне пришлось из Лесной школы уйти. И этого хватило, чтобы разочароваться в педагогике. Потом, начитавшись Паустовского, я захотела поехать в Одессу, поступить на океанографический факультет. Но ничего из этой затеи не вышло. Затем я наоборот решила жить другой, не романтической жизнью. Я знала стенографию, умела печатать на машинке десятью пальцами и устроилась секретарем-машинисткой в трест «Главгаз». И под влиянием французской литературы стала изучать французский язык на подготовительных курсах при Институте иностранных языков. При этом я ходила в строгих, элегантных платьях с кружевными воротничками, которые вязала сама. Благодаря занятиям в Доме пионеров я умела делать все: шить, вязать, кроить.... И вот однажды, проходя мимо Щепкинского училища, увидела объявление о том, что, кстати, в первый и, как оказалось, в последний раз, набирается актерский курс на вечернее отделение. Если бы это было отделение дневное, мне бы и в голову не пришло задуматься о поступлении. Я же сама себя содержала и обязательно должна была работать. Но раз речь шла о вечерней форме обучения, я подумала: а почему бы мне не попробовать. Я была девушкой начитанной, много знала наизусть стихов и прозы. Ну и зашла в училище. Как говорится, «бес попутал»...

- А, может, Бог вел?

- Да, какие-то высшие силы, безусловно, мною руководили. Ведь, когда, уже став студенткой, я немного освоилась в Училище, то поняла: вот и все, больше мне ничего не надо. Это - мое. И вот уже ровно пятьдесят лет я на сцене.

- Недавно стало известно, что планируется выход книги ваших дневников. Информация эта несколько удивила, так как в одном из интервью вы сказали, что никогда не опубликуете свои дневники, что это дело сугубо личное...

- Это какое-то недоразумение. Я не могла так сказать. Об этих дневниках никто не знал. С ними, вообще, вышла целая история. По своему складу я - человек закрытый, одинокий. Но я этого одиночества не страшусь. Я его принимаю. Оно мне нравится. Я к нему привыкла с детства. Так сложилось. Но все равно хотелось кому-то что-то сказать, с кем-то своими переживаниями поделиться. И вот дневнику я поверяла все мои желания, все мои мечты. И сама себе говорила: «вот она - моя «родословная», мои «кареты», мои «гербы». Но все это я держала в тайне. Так что я не могла давать никаких публичных обещаний в связи с публикацией дневников. Я о них случайно проговорилась в беседе с нашим замечательным искусствоведом, театроведом Верой Максимовой. Мы с ней сидели, разговаривали. Приближался мой юбилей. Она о чем-то меня расспрашивала, что-то записывала. И в связи с каким-то фактом моей биографии ею была брошена фраза: «Нет, Мила, ты ошибаешься, это было тогда-то и тогда-то». А я в ответ: «Вера, что ты мне говоришь, я точно знаю, это произошло, предположим, в 1976-ом году. Я тебе могу тетрадку показать». «Какую тетрадку?», - спросила Вера. Ну и мне ничего не оставалось делать, как признаться, что много лет я вела дневники. Правда, записывала не каждый день. Были и перерывы. Самый долгий - десять лет. Очень тяжелый период. Я тогда работала в Театре имени К.С. Станиславского. Все как-то разом на меня навалилось. Неприятности в семейной жизни. Да и в театре каждые три года менялась власть. Единственной радостью была встреча с Леонидом Викторовичем Варпаховским, который ставил у нас «Продавца дождя» Нэша и доверил мне сыграть Лиззи. Тогда же я снялась в главной роли в фильме «Молодая хозяйка Нискавуори». Эти две работы как-то «легли» мне на душу, помогли преодолеть все драматические обстоятельства. Приятно, что и зрители их помнят, спустя столько лет подходят ко мне, благодарят.... А потом началось возрождение Театра имени Станиславского, куда пришла знаменитая режиссерская «троица» - Анатолий Васильев, Борис Морозов, Иосиф Райхельгауз. Были выпущены спектакли «Взрослая дочь молодого человека», «Первый вариант «Вассы Железновой»... Их стремилась посмотреть вся театральная Москва. Мы ощущали себя настоящими избранниками судьбы. Но прошло несколько лет, и словно под влиянием какого-то «вируса», который, как мне кажется, и тогда был и до сих пор «живет» в стенах Театра имени Станиславского, против этой «троицы» начались интриги. Помню, я тогда три или четыре раза подавала заявление об уходе, где писала, что «не хочу «пересиживать» очередного главного режиссера». Было очень тяжело. Ни в каких скандалах и заговорах я участия не принимала. Остерегаюсь этого по сей день. Просто жалко тратить время. Неизвестно же, сколько его осталось. Столько еще не прочитано, не просмотрено... Хочется заниматься тем, что питает твой внутренний мир.

- Имеет ли смысл артисту кого-либо в этот мир пускать? Или все-таки ему нужно сохранять некий ореол таинственности вокруг своей персоны, своей профессии?

- Мне не нравятся ставшие с некоторых пор модными громкие актерские свадьбы и такие же громкие разводы. По-моему, творческому человеку любая показуха ни к чему. Ему обязательно нужно иметь какое-то отдельное душевное «пространство», куда посторонним «вход» должен быть запрещен. Лично я это «пространство» стараюсь оберегать, защищать, если чувствую не слишком доброжелательный настрой собеседника, «ставлю» между нами мысленную «загородку». А как же иначе? У меня же нет в руках скрипки, и на фортепьяно я не играю. Я играю собой. Я сама - свой «инструмент», который любая мелочь может «расстроить».

- Не травмирует ли хрупкий актерский организм необходимость постоянного подчинения воле режиссера, необходимость быть «краской» в его «палитре»?

- Иногда это даже приятно. Если же повезет встретить, говоря высоким стилем, подлинного художника, с которым ты при всех неизбежных противоречиях согласишься в чем-то главном, то и вовсе счастье.

- Когда-то Зиновий Ефимович Гердт сказал, что «счастье - это обнять единомышленника».

- Совершенно верно. И мне довелось это испытать, когда мы под руководством Анатолия Васильевавыпускали «Серсо». Это был фантастически счастливый момент! Тогда сошлось все. Мы были сорокалетними, то есть еще молодыми, но уже вполне сложившимися личностями. И общались друг с другом так, как и полагалось в игре в серсо, когда вместе с легким колечком играющий посылал партнеру свою любовь, свою нежность. Мы долго репетировали в Театре имени Станиславского. А потом в связи со сложившейся в этом театре сложной ситуацией вынуждены были оттуда уйти. Нас пригласил Юрий Любимов в Театр на Таганке. Но он вскоре остался за границей. И мы оказались в «подвешенном» состоянии. Репетиции шли на малой сцене «Таганки», мы не принимали участия в спектаклях театра, но администрация нас материально поддерживала, платила нам зарплату. Длилось это все три года. И вдруг произошло нечто. Какой-то волшебный «взрыв». Был выпущен спектакль, на который опять, как в лучшие дни нашей работы в Театре имени Станиславского, зрители буквально «ломились». Более того, там так была придумана декорация, что люди, смотревшие «Серсо» с разных сторон «дома», выстроенного на малой сцене Таганки, видели как бы разные спектакли. И через какое-то время считалось обычным делом «Серсо» пересмотреть, только уже с другого ракурса... Потом мы поехали на длительные зарубежные гастроли. Играли «Серсо» на различных театральных фестивалях. Везде имели успех. Потому что европейские зрители даже предположить не могли, что в Советском Союзе живут нормальные люди, которые нормально, без пафоса разговаривают, поют и танцуют джаз... Словом, это было сказочное время! Но, как это часто бывает в сказках, все хорошее когда-нибудь заканчивается.... Тем более, мы уже чувствовали, что что-то происходит. Но изменить мы ничего не могли. И нам пришлось расстаться. Мы сБорисом Романовым ушли последними. Я оказалась вне театра. И здесь мне помог «ангел». Его звалиЮрий Соломин. Мы встретились на Студии имени М.Горького, где я снималась в фильме«Униженные и оскорбленные», играла роль матери героини Настасьи Кински. Юрий Мефодьевич тоже был занят в какой-то картине. Он спросил: «Ты где?». Я ответила: «Нигде». Он удивился: «Как так? Ты и нигде?». Ну и вскоре я уже была в труппе Малого театра. В Малом театре, куда я вернулась подобно «блудной дочери». Это действительно мой дом. Я здесь все люблю: зал с необыкновенно красивым потолком и уникальной акустикой - только бы их не повредили во время капитального ремонта. Нравится мне и то, что в Малом театре бережно относятся к классике. К примеру, в «Ревизоре» не раздевают догола чиновников, чтобы показать, что им, вконец проворовавшимся, нечем, извините, «прикрыться»... Здесь всегда стараются, ничего специально не осовременивая, дать зрителям шанс самостоятельно понять, почему то или иное классическое произведение и сейчас не устарело, донести до зала самую суть классических пьес, авторы которых, конечно же, были, мягко говоря, не глупее нас. Поэтому мне в Малом театре хорошо, комфортно. К тому же, со многими артистами у меня сложились хорошие отношения. Некоторых из них я вообще понимаю без слов. Достаточно лишь посмотреть на партнера, чтобы понять, в каком он состоянии. Это очень обогащает процесс сценического существования. Я пробовала участвовать в антрепризных спектаклях. И с позиции своего не слишком большого антрепризного опыта и, не осуждая никого из своих товарищей, которые по тем или иным причинам репертуарному театру предпочитают антрепризу, могу заверить, что партнерское взаимопроникновение в полной мере возможно только в театре-семье, театре-доме, за который я сегодня «голосую», что называется, обеими руками.