Новости
НЕ ХОЧУ ЖИТЬ ВО ЛЖИ И МИФАХ
НЕ ХОЧУ ЖИТЬ ВО ЛЖИ И МИФАХ
НЕ ХОЧУ ЖИТЬ ВО ЛЖИ И МИФАХ
Народная артистка России, лауреат государственной премии РФ Людмила Петровна Полякова на днях отметила свое 75-летие в родных стенах Малого театра, в котором служит вот уже 24 года. Эта уникальная актриса, прошедшая большой путь не только в театре, но и в кино, работая с такими уникальными режиссерами, как Анатолий Васильев, Леонид Варпаховский, Элем Климов, Лариса Шепитько, Андрей Смирнов, никогда не считала себя звездой, потешаясь над «звездунами», рожденными пиар-кампаниями. По своему характеру она, несомненно, лидер, поэтому никому из постановщиков не разрешает наступать себе «на хвост» в этой зависимой профессии. Тем не менее все кинорежиссеры пытаются заполучить эту крупную личность в свои сериалы и фильмы, зная, что при ее участии они обязательно обретут успех. Достаточно вспомнить такие картины, как «Михайло Ломоносов», «Доктор Живаго», «Казус Кукоцкого», «Тяжелый песок», и вы сразу поймете, почему мы уговорили Людмилу Петровну дать интервью нашей газете.
– Людмила Петровна, вы как-то сказали, что настоящая актриса, полностью отдающая себя искусству, не может уделять много времени семье. Вы по-прежнему так считаете или это было сказано под влиянием каких-то обстоятельств?
– Наверное, это было связано с какими-то временными трудностями. Как же я могу отрицать семейные ценности? Мне тоже хочется быть за мужем, как за каменной стеной. Но так получилось, что я осталась одна, точнее, с сыном. И тут никого винить нельзя. Мне говорят, Люда, ты сильная, ты все преодолеешь… Почему-то так исторически сложилось, что русская женщина всегда была тягловой силой, и как бы ее не трепала судьба, она все равно сохраняла свой дом, доводила до ума своих детей. Поэтому первая половина моей творческой жизни складывалась так, что мои внешние данные мешали режиссерам разглядеть во мне тонкую, трепетную натуру. Единственно, кто это увидел, был Леонид Викторович Варпаховский, доверив мне главную роль в спектакле «Продавец дождя». Именно в этой постановке нашли свое выражение моя внутренняя неустроенность, беззащитность. Так уж получилось, что судьба наградила меня высоким ростом – 1 метр 76 см и большим мощным телом, в котором бьется нежное, пугливое сердце. Не случайно мой педагог на курсе в Щепкинском училище говорил: «Твоя творческая судьба сложится только после 50 лет. Тебе обязательно встретится режиссер, который будет использовать твое противоречие». Поначалу мне было трудновато, постоянно казалось, что не то играю. Хотелось побольше страстей, романтических барышень, а меня толкали в комедии. Тот же Борис Александрович Львов-Анохин в Театре имени Станиславского давал только комические роли. Но появился волшебник Леонид Викторович Варпаховский, круто повернувший мою судьбу. После «Продавца дождя» я проснулась знаменитой, то есть Москва узнала обо мне. Вы знаете, прошло столько лет, моему сыну уже 39 лет, а память об этом спектакле до сих пор жива.
– А чем занимается ваш сын?
– Он музыкант и диджей. У него есть своя группа, что-то постоянно сочиняет. Но я не вникаю. Ему интересно, и слава богу!
– Сын живет с вами?
– Нет, конечно. Как честная мама я сделала ему отдельную квартиру, разменяв свою. Разошлись мы вполне мирно, и наши отношения стали еще лучше, потому что его музыкальные репетиции при моем образе жизни были очень утомительны. Поскольку, приходя домой после спектакля, я хотела только одного – тишины. А здесь-то как раз все и начиналось. Я не о чем не жалею. У меня есть скромная квартирка на Петровке. Мой маленький замок в 36 метров, и я его обожаю, потому что вечером после работы могу обозревать Москву с девятого этажа, наслаждаться красотой соборов, ощущая себя булгаковской Маргаритой, парящей над городом. Делаю себе незамысловатый салат, иногда выпиваю бокальчик сухого красного вина…
– Наверное, после спектакля не можете долго заснуть, поскольку возбуждение не сразу проходит?
– Это возбуждение, связанное с энергетическим подъемом во время спектакля, проходит примерно через час, после чего наступает спад. Я никогда не мучаюсь угрызениями совести, потому что всегда уверена в том, что делаю. Это в юности артист испытывает жуткие мучения, теперь же я нахожусь в такой гармонии с окружающими меня партнерами, что мне ничего не страшно. Вообще-то у нас труппа уникальная, наши актеры настолько органичны и естественны, что мы получаем удовольствие от общения друг с другом на сцене. Поэтому засыпаю спокойно.
– Может быть, засыпаете и спокойно после спектаклей, но ведь репетиционный процесс тоже требует напряжения. Поскольку разное бывает, в том числе конфликты с режиссером.
– Конечно, с режиссерами работать не просто, недопонимание случается. Именно поэтому артисты цепляются друг за друга, создавая свой ансамбль. К тому же врать я не умею и не хочу.
– Вы такая правдистка?
– Ну а зачем врать и дурить голову другим? Себе дороже! Ведь мы сумели доказать свою профессиональную состоятельность в спектакле «Дети Ванюшина». Хотя некоторые не верили в наш успех. Все актерские поколения сошлись в понимании и реализации главной идеи постановки, связанной с труднейшей проблемой отцов и детей, которая возникает в каждой семье – дружной или не очень дружной. Нельзя сказать, будто мы трудно репетировали… Да я и не могу долго терпеть трудности. В этом случае говорю: «Пошла давление мерить». Но буквально перед премьерой собираю всех и даю наказ: «Все, ребята, давайте соберемся, все разногласия забудем и сыграем, как нужно».
– Итак, с Малым театром, в котором вы работаете уже 24 года, все понятно, но если взять ваши фильмы и даже сериалы, то вы, по-моему, никогда не снимались у слабых режиссеров.
– В последнее время стали появляться приличные режиссеры, приблизительно знающие, как надо работать с актерами. Поэтому я начала читать киносценарии, которые присылают мне.
– Я имею в виду не режиссеров, работающих на потоке, по заказу, а таких, как Элем Климов, Лариса Шепитько…
– Понимаете, сейчас таких режиссеров не встретишь. Это была эра великого авторского кино. Встречи с Андреем Смирновым, Ларисой, Элемом перевернули всю мою жизнь. Ведь я из очень простой семьи, можно сказать, бедной семьи, у нас даже книг не было в доме. Это уже потом, когда я стала работать и учиться в вечерней школе, то смогла покупать на свои деньги книги, пластинки. В моем детстве ничего этого не было, была только жуткая борьба за кусок хлеба. Мы вернулись из эвакуации в 1946 году, и меня тогда маленькую называли Милка-артистка. Из-за феноменальной памяти. Все, что я слышала по радио, потом воспроизводила в своих домашних и дворовых импровизациях. Во время войны мы проживали не в самом Муроме, а в Дмитровской. Помню, когда снимали «Восхождение» в тех местах, – я позвонила еще тогда живой маме и спросила: «А где мы конкретно жили во время эвакуации?» «Дмитровская слобода» рядом с Муромом», – ответила она. То есть спустя 33 года я оказалась на том самом месте, где прошло мое военное детство и теперь снимали казнь наших героев фильма. Именно там, на Оке замерзала моя мама в 1942 году. Она пошла по льду на другой берег, чтобы поменять там какие-то вещички на продукты, а когда возвращалась обратно, силы ее покинули. Она присела отдохнуть и заснула. На нее случайно наткнулись чужие люди и спасли. Мало того что у меня не было отца, еще бы и без матери осталась. Поэтому для меня съемки в тех местах, можно сказать, были мистическими, в какой-то мере отразившими мою судьбу. После этой картины я уже никогда не играла в военных картинах.
Я считаю этот фильм гениальным. Какая там была работа у Гостюхина, это с ума можно сойти! Четыре года назад мы встретились с ним на кинофестивале «Окно в Европу» в Выборге. Отмечали 30-летие выхода в свет «Восхождения». После окончания фильма мы как два идиота рыдали на плече друг у друга. У нас было полное ощущение, что мы перенеслись во времени и второй раз пережили все это.
– «Прощание с Матерой», тоже гениальный фильм, где вы также снимались.
– Несомненно. Что может с ним сравниться? Уж, конечно, не фильм Феди Бондарчука «Сталинград». Можете себе представить, как этот фильм снял бы его отец. Кстати, он очень хорошо ко мне относился, и когда решил экранизировать «Бориса Годунова», то позвал меня, но Скобцева опередила, и мне достался маленький эпизод.
– А с Элемом Климовым вы познакомились благодаря его жене Ларисе Шепитько?
– Нет, все было иначе. Оба они дружили с Андреем Смирновым, который снял знаменитого «Комиссара», и советская цензура положила его на полку на 20 лет. Там я изображала бабу с огромным животом. Видимо, я им запомнилась, и Элем, приступая к «Агонии», пригласил меня сыграть жену Распутина. Он так долго мучился с этим фильмом, доснимал и переснимал, что однажды, когда позвонил мне и сказал: «Мила, я такую сцену написал для тебя – закачаешься!» – мне, скрипя сердце, пришлось отказаться, потому что я была на восьмом месяце беременности. Поэтому в картине остались только две сцены с моим участием. Короче, когда Лариса решила снимать «Восхождение», то спросила у Элема, кто бы из актрис мог сыграть в ее картине. И Элем, не задумываясь, ответил: «Конечно, Мила!» Ну а в фильме «Прощание с Матерой» в образе Веры Носаревой, обвешанной детишками, она видела только меня. Но произошла трагедия, Лариса погибла в автокатастрофе. Откуда взялся этот грузовик на пустой дороге, превративший всю съемочную группу всмятку, непонятно… Может быть, так судьба распорядилась, а может быть, еще кто-то… И Элем вместе со своим братом решили продолжить дело Ларисы и снять «Прощание с Матерой», но уже по своему сценарию. Мы долго ждали, когда он придет в себя, каждый раз его утешая: «Ничего. Мы подождем». Помню – снимаем первую сцену. Капли меда медленно капают, вода из самовара в чашки струйкой льется, и тихий голос Станюты: «Скоро, скоро…» Моя же героиня должна была разрядить трагическую обстановку, связанную с известием о потоплении Матеры. Мы перебрали массу мелодий. Приглашенный ансамбль Покровского перепел все песни. Нет! Не то, не то! И тогда меня вдруг как прорвало, и я запела: «Окрасился месяц багряный…» «Да-да, это то, что нужно!» – радостно воскликнул измученный Элем.
Я очень люблю северную природу. И в Псковский кремль, когда мы снимали в тех краях, я ходила постоянно. Плакала о безвозвратно ушедшем времени, горевала о нынешней жизни, нелепой и турбулентной, с которой надо что-то делать, а дальше разговоров ничего не движется. Мы иногда с сыном и с невесткой чуть ли не до драки доходим: нужна глобализация или не нужна, выстоит Россия под напором западной пропаганды или нет. Честно сказать: я была потрясена дружным наскоком на канал «Дождь», который позволил себе в порядке дискуссии задать вопрос: «А что было бы, если бы немцы заняли Ленинград?!» Что в этом криминального, если Даниил Гранин в своей последней книге «Мой лейтенант» пишет о том, что немцы выжидали? Они бы могли пройти в Ленинград, если бы захотели. По-моему, некоторые высокопоставленные чиновники ждали некой зацепки, чтобы закрыть не ангажированный канал. Ведь я и многие мои коллеги смотрим только «Дождь» и «Культуру». Поэтому я всегда говорю своему сыну: «Ваня, никогда не надо полагаться только на одно мнение. Ты выслушай одного, другого. Того же Зюганова, Проханова и только после этого составь свое мнение». Ведь мы сейчас, по сути, живем в мифах. У Бредбери есть рассказ о том, как изобрели машину, способную возвращать человека в прошлое. Поэтому герой захотел вернуться в то время, когда сражались рыцари во главе с Роландом. И что же он видит – вместо развевающихся знамен и героических подвигов – сотни искореженных тел, грязь, смрад, вонь. Одним словом, кровавая бойня и больше ничего. Я сейчас собираю все журналы «Дилетанта», чтобы доказать своим детям, как по всем направлениям широким потоком идет фальсификация исторической правды. Мне уже надоело жить в мифах и во лжи. Я хочу правды, понимая, что правда – жестокая вещь, и она не всем приятна.
– Во имя чего вы призываете к правде?
– Во имя человеческого достоинства. И я не хочу принимать участие в тех играх, которые ведутся якобы во благо народа. На мелочах я вообще не зацикливаюсь, и мне безразлично – переведут стрелки часов или нет, меня волнует внутренний мир человека, которого хотят превратить в послушного ваньку-встаньку.
Любовь ЛЕБЕДИНА
«Трибуна», 13 февраля 2014 года
Народная артистка России, лауреат государственной премии РФ Людмила Петровна Полякова на днях отметила свое 75-летие в родных стенах Малого театра, в котором служит вот уже 24 года. Эта уникальная актриса, прошедшая большой путь не только в театре, но и в кино, работая с такими уникальными режиссерами, как Анатолий Васильев, Леонид Варпаховский, Элем Климов, Лариса Шепитько, Андрей Смирнов, никогда не считала себя звездой, потешаясь над «звездунами», рожденными пиар-кампаниями. По своему характеру она, несомненно, лидер, поэтому никому из постановщиков не разрешает наступать себе «на хвост» в этой зависимой профессии. Тем не менее все кинорежиссеры пытаются заполучить эту крупную личность в свои сериалы и фильмы, зная, что при ее участии они обязательно обретут успех. Достаточно вспомнить такие картины, как «Михайло Ломоносов», «Доктор Живаго», «Казус Кукоцкого», «Тяжелый песок», и вы сразу поймете, почему мы уговорили Людмилу Петровну дать интервью нашей газете.
– Людмила Петровна, вы как-то сказали, что настоящая актриса, полностью отдающая себя искусству, не может уделять много времени семье. Вы по-прежнему так считаете или это было сказано под влиянием каких-то обстоятельств?
– Наверное, это было связано с какими-то временными трудностями. Как же я могу отрицать семейные ценности? Мне тоже хочется быть за мужем, как за каменной стеной. Но так получилось, что я осталась одна, точнее, с сыном. И тут никого винить нельзя. Мне говорят, Люда, ты сильная, ты все преодолеешь… Почему-то так исторически сложилось, что русская женщина всегда была тягловой силой, и как бы ее не трепала судьба, она все равно сохраняла свой дом, доводила до ума своих детей. Поэтому первая половина моей творческой жизни складывалась так, что мои внешние данные мешали режиссерам разглядеть во мне тонкую, трепетную натуру. Единственно, кто это увидел, был Леонид Викторович Варпаховский, доверив мне главную роль в спектакле «Продавец дождя». Именно в этой постановке нашли свое выражение моя внутренняя неустроенность, беззащитность. Так уж получилось, что судьба наградила меня высоким ростом – 1 метр 76 см и большим мощным телом, в котором бьется нежное, пугливое сердце. Не случайно мой педагог на курсе в Щепкинском училище говорил: «Твоя творческая судьба сложится только после 50 лет. Тебе обязательно встретится режиссер, который будет использовать твое противоречие». Поначалу мне было трудновато, постоянно казалось, что не то играю. Хотелось побольше страстей, романтических барышень, а меня толкали в комедии. Тот же Борис Александрович Львов-Анохин в Театре имени Станиславского давал только комические роли. Но появился волшебник Леонид Викторович Варпаховский, круто повернувший мою судьбу. После «Продавца дождя» я проснулась знаменитой, то есть Москва узнала обо мне. Вы знаете, прошло столько лет, моему сыну уже 39 лет, а память об этом спектакле до сих пор жива.
– А чем занимается ваш сын?
– Он музыкант и диджей. У него есть своя группа, что-то постоянно сочиняет. Но я не вникаю. Ему интересно, и слава богу!
– Сын живет с вами?
– Нет, конечно. Как честная мама я сделала ему отдельную квартиру, разменяв свою. Разошлись мы вполне мирно, и наши отношения стали еще лучше, потому что его музыкальные репетиции при моем образе жизни были очень утомительны. Поскольку, приходя домой после спектакля, я хотела только одного – тишины. А здесь-то как раз все и начиналось. Я не о чем не жалею. У меня есть скромная квартирка на Петровке. Мой маленький замок в 36 метров, и я его обожаю, потому что вечером после работы могу обозревать Москву с девятого этажа, наслаждаться красотой соборов, ощущая себя булгаковской Маргаритой, парящей над городом. Делаю себе незамысловатый салат, иногда выпиваю бокальчик сухого красного вина…
– Наверное, после спектакля не можете долго заснуть, поскольку возбуждение не сразу проходит?
– Это возбуждение, связанное с энергетическим подъемом во время спектакля, проходит примерно через час, после чего наступает спад. Я никогда не мучаюсь угрызениями совести, потому что всегда уверена в том, что делаю. Это в юности артист испытывает жуткие мучения, теперь же я нахожусь в такой гармонии с окружающими меня партнерами, что мне ничего не страшно. Вообще-то у нас труппа уникальная, наши актеры настолько органичны и естественны, что мы получаем удовольствие от общения друг с другом на сцене. Поэтому засыпаю спокойно.
– Может быть, засыпаете и спокойно после спектаклей, но ведь репетиционный процесс тоже требует напряжения. Поскольку разное бывает, в том числе конфликты с режиссером.
– Конечно, с режиссерами работать не просто, недопонимание случается. Именно поэтому артисты цепляются друг за друга, создавая свой ансамбль. К тому же врать я не умею и не хочу.
– Вы такая правдистка?
– Ну а зачем врать и дурить голову другим? Себе дороже! Ведь мы сумели доказать свою профессиональную состоятельность в спектакле «Дети Ванюшина». Хотя некоторые не верили в наш успех. Все актерские поколения сошлись в понимании и реализации главной идеи постановки, связанной с труднейшей проблемой отцов и детей, которая возникает в каждой семье – дружной или не очень дружной. Нельзя сказать, будто мы трудно репетировали… Да я и не могу долго терпеть трудности. В этом случае говорю: «Пошла давление мерить». Но буквально перед премьерой собираю всех и даю наказ: «Все, ребята, давайте соберемся, все разногласия забудем и сыграем, как нужно».
– Итак, с Малым театром, в котором вы работаете уже 24 года, все понятно, но если взять ваши фильмы и даже сериалы, то вы, по-моему, никогда не снимались у слабых режиссеров.
– В последнее время стали появляться приличные режиссеры, приблизительно знающие, как надо работать с актерами. Поэтому я начала читать киносценарии, которые присылают мне.
– Я имею в виду не режиссеров, работающих на потоке, по заказу, а таких, как Элем Климов, Лариса Шепитько…
– Понимаете, сейчас таких режиссеров не встретишь. Это была эра великого авторского кино. Встречи с Андреем Смирновым, Ларисой, Элемом перевернули всю мою жизнь. Ведь я из очень простой семьи, можно сказать, бедной семьи, у нас даже книг не было в доме. Это уже потом, когда я стала работать и учиться в вечерней школе, то смогла покупать на свои деньги книги, пластинки. В моем детстве ничего этого не было, была только жуткая борьба за кусок хлеба. Мы вернулись из эвакуации в 1946 году, и меня тогда маленькую называли Милка-артистка. Из-за феноменальной памяти. Все, что я слышала по радио, потом воспроизводила в своих домашних и дворовых импровизациях. Во время войны мы проживали не в самом Муроме, а в Дмитровской. Помню, когда снимали «Восхождение» в тех местах, – я позвонила еще тогда живой маме и спросила: «А где мы конкретно жили во время эвакуации?» «Дмитровская слобода» рядом с Муромом», – ответила она. То есть спустя 33 года я оказалась на том самом месте, где прошло мое военное детство и теперь снимали казнь наших героев фильма. Именно там, на Оке замерзала моя мама в 1942 году. Она пошла по льду на другой берег, чтобы поменять там какие-то вещички на продукты, а когда возвращалась обратно, силы ее покинули. Она присела отдохнуть и заснула. На нее случайно наткнулись чужие люди и спасли. Мало того что у меня не было отца, еще бы и без матери осталась. Поэтому для меня съемки в тех местах, можно сказать, были мистическими, в какой-то мере отразившими мою судьбу. После этой картины я уже никогда не играла в военных картинах.
Я считаю этот фильм гениальным. Какая там была работа у Гостюхина, это с ума можно сойти! Четыре года назад мы встретились с ним на кинофестивале «Окно в Европу» в Выборге. Отмечали 30-летие выхода в свет «Восхождения». После окончания фильма мы как два идиота рыдали на плече друг у друга. У нас было полное ощущение, что мы перенеслись во времени и второй раз пережили все это.
– «Прощание с Матерой», тоже гениальный фильм, где вы также снимались.
– Несомненно. Что может с ним сравниться? Уж, конечно, не фильм Феди Бондарчука «Сталинград». Можете себе представить, как этот фильм снял бы его отец. Кстати, он очень хорошо ко мне относился, и когда решил экранизировать «Бориса Годунова», то позвал меня, но Скобцева опередила, и мне достался маленький эпизод.
– А с Элемом Климовым вы познакомились благодаря его жене Ларисе Шепитько?
– Нет, все было иначе. Оба они дружили с Андреем Смирновым, который снял знаменитого «Комиссара», и советская цензура положила его на полку на 20 лет. Там я изображала бабу с огромным животом. Видимо, я им запомнилась, и Элем, приступая к «Агонии», пригласил меня сыграть жену Распутина. Он так долго мучился с этим фильмом, доснимал и переснимал, что однажды, когда позвонил мне и сказал: «Мила, я такую сцену написал для тебя – закачаешься!» – мне, скрипя сердце, пришлось отказаться, потому что я была на восьмом месяце беременности. Поэтому в картине остались только две сцены с моим участием. Короче, когда Лариса решила снимать «Восхождение», то спросила у Элема, кто бы из актрис мог сыграть в ее картине. И Элем, не задумываясь, ответил: «Конечно, Мила!» Ну а в фильме «Прощание с Матерой» в образе Веры Носаревой, обвешанной детишками, она видела только меня. Но произошла трагедия, Лариса погибла в автокатастрофе. Откуда взялся этот грузовик на пустой дороге, превративший всю съемочную группу всмятку, непонятно… Может быть, так судьба распорядилась, а может быть, еще кто-то… И Элем вместе со своим братом решили продолжить дело Ларисы и снять «Прощание с Матерой», но уже по своему сценарию. Мы долго ждали, когда он придет в себя, каждый раз его утешая: «Ничего. Мы подождем». Помню – снимаем первую сцену. Капли меда медленно капают, вода из самовара в чашки струйкой льется, и тихий голос Станюты: «Скоро, скоро…» Моя же героиня должна была разрядить трагическую обстановку, связанную с известием о потоплении Матеры. Мы перебрали массу мелодий. Приглашенный ансамбль Покровского перепел все песни. Нет! Не то, не то! И тогда меня вдруг как прорвало, и я запела: «Окрасился месяц багряный…» «Да-да, это то, что нужно!» – радостно воскликнул измученный Элем.
Я очень люблю северную природу. И в Псковский кремль, когда мы снимали в тех краях, я ходила постоянно. Плакала о безвозвратно ушедшем времени, горевала о нынешней жизни, нелепой и турбулентной, с которой надо что-то делать, а дальше разговоров ничего не движется. Мы иногда с сыном и с невесткой чуть ли не до драки доходим: нужна глобализация или не нужна, выстоит Россия под напором западной пропаганды или нет. Честно сказать: я была потрясена дружным наскоком на канал «Дождь», который позволил себе в порядке дискуссии задать вопрос: «А что было бы, если бы немцы заняли Ленинград?!» Что в этом криминального, если Даниил Гранин в своей последней книге «Мой лейтенант» пишет о том, что немцы выжидали? Они бы могли пройти в Ленинград, если бы захотели. По-моему, некоторые высокопоставленные чиновники ждали некой зацепки, чтобы закрыть не ангажированный канал. Ведь я и многие мои коллеги смотрим только «Дождь» и «Культуру». Поэтому я всегда говорю своему сыну: «Ваня, никогда не надо полагаться только на одно мнение. Ты выслушай одного, другого. Того же Зюганова, Проханова и только после этого составь свое мнение». Ведь мы сейчас, по сути, живем в мифах. У Бредбери есть рассказ о том, как изобрели машину, способную возвращать человека в прошлое. Поэтому герой захотел вернуться в то время, когда сражались рыцари во главе с Роландом. И что же он видит – вместо развевающихся знамен и героических подвигов – сотни искореженных тел, грязь, смрад, вонь. Одним словом, кровавая бойня и больше ничего. Я сейчас собираю все журналы «Дилетанта», чтобы доказать своим детям, как по всем направлениям широким потоком идет фальсификация исторической правды. Мне уже надоело жить в мифах и во лжи. Я хочу правды, понимая, что правда – жестокая вещь, и она не всем приятна.
– Во имя чего вы призываете к правде?
– Во имя человеческого достоинства. И я не хочу принимать участие в тех играх, которые ведутся якобы во благо народа. На мелочах я вообще не зацикливаюсь, и мне безразлично – переведут стрелки часов или нет, меня волнует внутренний мир человека, которого хотят превратить в послушного ваньку-встаньку.
Любовь ЛЕБЕДИНА
«Трибуна», 13 февраля 2014 года
Дата публикации: 13.02.2014
НЕ ХОЧУ ЖИТЬ ВО ЛЖИ И МИФАХ
Народная артистка России, лауреат государственной премии РФ Людмила Петровна Полякова на днях отметила свое 75-летие в родных стенах Малого театра, в котором служит вот уже 24 года. Эта уникальная актриса, прошедшая большой путь не только в театре, но и в кино, работая с такими уникальными режиссерами, как Анатолий Васильев, Леонид Варпаховский, Элем Климов, Лариса Шепитько, Андрей Смирнов, никогда не считала себя звездой, потешаясь над «звездунами», рожденными пиар-кампаниями. По своему характеру она, несомненно, лидер, поэтому никому из постановщиков не разрешает наступать себе «на хвост» в этой зависимой профессии. Тем не менее все кинорежиссеры пытаются заполучить эту крупную личность в свои сериалы и фильмы, зная, что при ее участии они обязательно обретут успех. Достаточно вспомнить такие картины, как «Михайло Ломоносов», «Доктор Живаго», «Казус Кукоцкого», «Тяжелый песок», и вы сразу поймете, почему мы уговорили Людмилу Петровну дать интервью нашей газете.
– Людмила Петровна, вы как-то сказали, что настоящая актриса, полностью отдающая себя искусству, не может уделять много времени семье. Вы по-прежнему так считаете или это было сказано под влиянием каких-то обстоятельств?
– Наверное, это было связано с какими-то временными трудностями. Как же я могу отрицать семейные ценности? Мне тоже хочется быть за мужем, как за каменной стеной. Но так получилось, что я осталась одна, точнее, с сыном. И тут никого винить нельзя. Мне говорят, Люда, ты сильная, ты все преодолеешь… Почему-то так исторически сложилось, что русская женщина всегда была тягловой силой, и как бы ее не трепала судьба, она все равно сохраняла свой дом, доводила до ума своих детей. Поэтому первая половина моей творческой жизни складывалась так, что мои внешние данные мешали режиссерам разглядеть во мне тонкую, трепетную натуру. Единственно, кто это увидел, был Леонид Викторович Варпаховский, доверив мне главную роль в спектакле «Продавец дождя». Именно в этой постановке нашли свое выражение моя внутренняя неустроенность, беззащитность. Так уж получилось, что судьба наградила меня высоким ростом – 1 метр 76 см и большим мощным телом, в котором бьется нежное, пугливое сердце. Не случайно мой педагог на курсе в Щепкинском училище говорил: «Твоя творческая судьба сложится только после 50 лет. Тебе обязательно встретится режиссер, который будет использовать твое противоречие». Поначалу мне было трудновато, постоянно казалось, что не то играю. Хотелось побольше страстей, романтических барышень, а меня толкали в комедии. Тот же Борис Александрович Львов-Анохин в Театре имени Станиславского давал только комические роли. Но появился волшебник Леонид Викторович Варпаховский, круто повернувший мою судьбу. После «Продавца дождя» я проснулась знаменитой, то есть Москва узнала обо мне. Вы знаете, прошло столько лет, моему сыну уже 39 лет, а память об этом спектакле до сих пор жива.
– А чем занимается ваш сын?
– Он музыкант и диджей. У него есть своя группа, что-то постоянно сочиняет. Но я не вникаю. Ему интересно, и слава богу!
– Сын живет с вами?
– Нет, конечно. Как честная мама я сделала ему отдельную квартиру, разменяв свою. Разошлись мы вполне мирно, и наши отношения стали еще лучше, потому что его музыкальные репетиции при моем образе жизни были очень утомительны. Поскольку, приходя домой после спектакля, я хотела только одного – тишины. А здесь-то как раз все и начиналось. Я не о чем не жалею. У меня есть скромная квартирка на Петровке. Мой маленький замок в 36 метров, и я его обожаю, потому что вечером после работы могу обозревать Москву с девятого этажа, наслаждаться красотой соборов, ощущая себя булгаковской Маргаритой, парящей над городом. Делаю себе незамысловатый салат, иногда выпиваю бокальчик сухого красного вина…
– Наверное, после спектакля не можете долго заснуть, поскольку возбуждение не сразу проходит?
– Это возбуждение, связанное с энергетическим подъемом во время спектакля, проходит примерно через час, после чего наступает спад. Я никогда не мучаюсь угрызениями совести, потому что всегда уверена в том, что делаю. Это в юности артист испытывает жуткие мучения, теперь же я нахожусь в такой гармонии с окружающими меня партнерами, что мне ничего не страшно. Вообще-то у нас труппа уникальная, наши актеры настолько органичны и естественны, что мы получаем удовольствие от общения друг с другом на сцене. Поэтому засыпаю спокойно.
– Может быть, засыпаете и спокойно после спектаклей, но ведь репетиционный процесс тоже требует напряжения. Поскольку разное бывает, в том числе конфликты с режиссером.
– Конечно, с режиссерами работать не просто, недопонимание случается. Именно поэтому артисты цепляются друг за друга, создавая свой ансамбль. К тому же врать я не умею и не хочу.
– Вы такая правдистка?
– Ну а зачем врать и дурить голову другим? Себе дороже! Ведь мы сумели доказать свою профессиональную состоятельность в спектакле «Дети Ванюшина». Хотя некоторые не верили в наш успех. Все актерские поколения сошлись в понимании и реализации главной идеи постановки, связанной с труднейшей проблемой отцов и детей, которая возникает в каждой семье – дружной или не очень дружной. Нельзя сказать, будто мы трудно репетировали… Да я и не могу долго терпеть трудности. В этом случае говорю: «Пошла давление мерить». Но буквально перед премьерой собираю всех и даю наказ: «Все, ребята, давайте соберемся, все разногласия забудем и сыграем, как нужно».
– Итак, с Малым театром, в котором вы работаете уже 24 года, все понятно, но если взять ваши фильмы и даже сериалы, то вы, по-моему, никогда не снимались у слабых режиссеров.
– В последнее время стали появляться приличные режиссеры, приблизительно знающие, как надо работать с актерами. Поэтому я начала читать киносценарии, которые присылают мне.
– Я имею в виду не режиссеров, работающих на потоке, по заказу, а таких, как Элем Климов, Лариса Шепитько…
– Понимаете, сейчас таких режиссеров не встретишь. Это была эра великого авторского кино. Встречи с Андреем Смирновым, Ларисой, Элемом перевернули всю мою жизнь. Ведь я из очень простой семьи, можно сказать, бедной семьи, у нас даже книг не было в доме. Это уже потом, когда я стала работать и учиться в вечерней школе, то смогла покупать на свои деньги книги, пластинки. В моем детстве ничего этого не было, была только жуткая борьба за кусок хлеба. Мы вернулись из эвакуации в 1946 году, и меня тогда маленькую называли Милка-артистка. Из-за феноменальной памяти. Все, что я слышала по радио, потом воспроизводила в своих домашних и дворовых импровизациях. Во время войны мы проживали не в самом Муроме, а в Дмитровской. Помню, когда снимали «Восхождение» в тех местах, – я позвонила еще тогда живой маме и спросила: «А где мы конкретно жили во время эвакуации?» «Дмитровская слобода» рядом с Муромом», – ответила она. То есть спустя 33 года я оказалась на том самом месте, где прошло мое военное детство и теперь снимали казнь наших героев фильма. Именно там, на Оке замерзала моя мама в 1942 году. Она пошла по льду на другой берег, чтобы поменять там какие-то вещички на продукты, а когда возвращалась обратно, силы ее покинули. Она присела отдохнуть и заснула. На нее случайно наткнулись чужие люди и спасли. Мало того что у меня не было отца, еще бы и без матери осталась. Поэтому для меня съемки в тех местах, можно сказать, были мистическими, в какой-то мере отразившими мою судьбу. После этой картины я уже никогда не играла в военных картинах.
Я считаю этот фильм гениальным. Какая там была работа у Гостюхина, это с ума можно сойти! Четыре года назад мы встретились с ним на кинофестивале «Окно в Европу» в Выборге. Отмечали 30-летие выхода в свет «Восхождения». После окончания фильма мы как два идиота рыдали на плече друг у друга. У нас было полное ощущение, что мы перенеслись во времени и второй раз пережили все это.
– «Прощание с Матерой», тоже гениальный фильм, где вы также снимались.
– Несомненно. Что может с ним сравниться? Уж, конечно, не фильм Феди Бондарчука «Сталинград». Можете себе представить, как этот фильм снял бы его отец. Кстати, он очень хорошо ко мне относился, и когда решил экранизировать «Бориса Годунова», то позвал меня, но Скобцева опередила, и мне достался маленький эпизод.
– А с Элемом Климовым вы познакомились благодаря его жене Ларисе Шепитько?
– Нет, все было иначе. Оба они дружили с Андреем Смирновым, который снял знаменитого «Комиссара», и советская цензура положила его на полку на 20 лет. Там я изображала бабу с огромным животом. Видимо, я им запомнилась, и Элем, приступая к «Агонии», пригласил меня сыграть жену Распутина. Он так долго мучился с этим фильмом, доснимал и переснимал, что однажды, когда позвонил мне и сказал: «Мила, я такую сцену написал для тебя – закачаешься!» – мне, скрипя сердце, пришлось отказаться, потому что я была на восьмом месяце беременности. Поэтому в картине остались только две сцены с моим участием. Короче, когда Лариса решила снимать «Восхождение», то спросила у Элема, кто бы из актрис мог сыграть в ее картине. И Элем, не задумываясь, ответил: «Конечно, Мила!» Ну а в фильме «Прощание с Матерой» в образе Веры Носаревой, обвешанной детишками, она видела только меня. Но произошла трагедия, Лариса погибла в автокатастрофе. Откуда взялся этот грузовик на пустой дороге, превративший всю съемочную группу всмятку, непонятно… Может быть, так судьба распорядилась, а может быть, еще кто-то… И Элем вместе со своим братом решили продолжить дело Ларисы и снять «Прощание с Матерой», но уже по своему сценарию. Мы долго ждали, когда он придет в себя, каждый раз его утешая: «Ничего. Мы подождем». Помню – снимаем первую сцену. Капли меда медленно капают, вода из самовара в чашки струйкой льется, и тихий голос Станюты: «Скоро, скоро…» Моя же героиня должна была разрядить трагическую обстановку, связанную с известием о потоплении Матеры. Мы перебрали массу мелодий. Приглашенный ансамбль Покровского перепел все песни. Нет! Не то, не то! И тогда меня вдруг как прорвало, и я запела: «Окрасился месяц багряный…» «Да-да, это то, что нужно!» – радостно воскликнул измученный Элем.
Я очень люблю северную природу. И в Псковский кремль, когда мы снимали в тех краях, я ходила постоянно. Плакала о безвозвратно ушедшем времени, горевала о нынешней жизни, нелепой и турбулентной, с которой надо что-то делать, а дальше разговоров ничего не движется. Мы иногда с сыном и с невесткой чуть ли не до драки доходим: нужна глобализация или не нужна, выстоит Россия под напором западной пропаганды или нет. Честно сказать: я была потрясена дружным наскоком на канал «Дождь», который позволил себе в порядке дискуссии задать вопрос: «А что было бы, если бы немцы заняли Ленинград?!» Что в этом криминального, если Даниил Гранин в своей последней книге «Мой лейтенант» пишет о том, что немцы выжидали? Они бы могли пройти в Ленинград, если бы захотели. По-моему, некоторые высокопоставленные чиновники ждали некой зацепки, чтобы закрыть не ангажированный канал. Ведь я и многие мои коллеги смотрим только «Дождь» и «Культуру». Поэтому я всегда говорю своему сыну: «Ваня, никогда не надо полагаться только на одно мнение. Ты выслушай одного, другого. Того же Зюганова, Проханова и только после этого составь свое мнение». Ведь мы сейчас, по сути, живем в мифах. У Бредбери есть рассказ о том, как изобрели машину, способную возвращать человека в прошлое. Поэтому герой захотел вернуться в то время, когда сражались рыцари во главе с Роландом. И что же он видит – вместо развевающихся знамен и героических подвигов – сотни искореженных тел, грязь, смрад, вонь. Одним словом, кровавая бойня и больше ничего. Я сейчас собираю все журналы «Дилетанта», чтобы доказать своим детям, как по всем направлениям широким потоком идет фальсификация исторической правды. Мне уже надоело жить в мифах и во лжи. Я хочу правды, понимая, что правда – жестокая вещь, и она не всем приятна.
– Во имя чего вы призываете к правде?
– Во имя человеческого достоинства. И я не хочу принимать участие в тех играх, которые ведутся якобы во благо народа. На мелочах я вообще не зацикливаюсь, и мне безразлично – переведут стрелки часов или нет, меня волнует внутренний мир человека, которого хотят превратить в послушного ваньку-встаньку.
Любовь ЛЕБЕДИНА
«Трибуна», 13 февраля 2014 года
Народная артистка России, лауреат государственной премии РФ Людмила Петровна Полякова на днях отметила свое 75-летие в родных стенах Малого театра, в котором служит вот уже 24 года. Эта уникальная актриса, прошедшая большой путь не только в театре, но и в кино, работая с такими уникальными режиссерами, как Анатолий Васильев, Леонид Варпаховский, Элем Климов, Лариса Шепитько, Андрей Смирнов, никогда не считала себя звездой, потешаясь над «звездунами», рожденными пиар-кампаниями. По своему характеру она, несомненно, лидер, поэтому никому из постановщиков не разрешает наступать себе «на хвост» в этой зависимой профессии. Тем не менее все кинорежиссеры пытаются заполучить эту крупную личность в свои сериалы и фильмы, зная, что при ее участии они обязательно обретут успех. Достаточно вспомнить такие картины, как «Михайло Ломоносов», «Доктор Живаго», «Казус Кукоцкого», «Тяжелый песок», и вы сразу поймете, почему мы уговорили Людмилу Петровну дать интервью нашей газете.
– Людмила Петровна, вы как-то сказали, что настоящая актриса, полностью отдающая себя искусству, не может уделять много времени семье. Вы по-прежнему так считаете или это было сказано под влиянием каких-то обстоятельств?
– Наверное, это было связано с какими-то временными трудностями. Как же я могу отрицать семейные ценности? Мне тоже хочется быть за мужем, как за каменной стеной. Но так получилось, что я осталась одна, точнее, с сыном. И тут никого винить нельзя. Мне говорят, Люда, ты сильная, ты все преодолеешь… Почему-то так исторически сложилось, что русская женщина всегда была тягловой силой, и как бы ее не трепала судьба, она все равно сохраняла свой дом, доводила до ума своих детей. Поэтому первая половина моей творческой жизни складывалась так, что мои внешние данные мешали режиссерам разглядеть во мне тонкую, трепетную натуру. Единственно, кто это увидел, был Леонид Викторович Варпаховский, доверив мне главную роль в спектакле «Продавец дождя». Именно в этой постановке нашли свое выражение моя внутренняя неустроенность, беззащитность. Так уж получилось, что судьба наградила меня высоким ростом – 1 метр 76 см и большим мощным телом, в котором бьется нежное, пугливое сердце. Не случайно мой педагог на курсе в Щепкинском училище говорил: «Твоя творческая судьба сложится только после 50 лет. Тебе обязательно встретится режиссер, который будет использовать твое противоречие». Поначалу мне было трудновато, постоянно казалось, что не то играю. Хотелось побольше страстей, романтических барышень, а меня толкали в комедии. Тот же Борис Александрович Львов-Анохин в Театре имени Станиславского давал только комические роли. Но появился волшебник Леонид Викторович Варпаховский, круто повернувший мою судьбу. После «Продавца дождя» я проснулась знаменитой, то есть Москва узнала обо мне. Вы знаете, прошло столько лет, моему сыну уже 39 лет, а память об этом спектакле до сих пор жива.
– А чем занимается ваш сын?
– Он музыкант и диджей. У него есть своя группа, что-то постоянно сочиняет. Но я не вникаю. Ему интересно, и слава богу!
– Сын живет с вами?
– Нет, конечно. Как честная мама я сделала ему отдельную квартиру, разменяв свою. Разошлись мы вполне мирно, и наши отношения стали еще лучше, потому что его музыкальные репетиции при моем образе жизни были очень утомительны. Поскольку, приходя домой после спектакля, я хотела только одного – тишины. А здесь-то как раз все и начиналось. Я не о чем не жалею. У меня есть скромная квартирка на Петровке. Мой маленький замок в 36 метров, и я его обожаю, потому что вечером после работы могу обозревать Москву с девятого этажа, наслаждаться красотой соборов, ощущая себя булгаковской Маргаритой, парящей над городом. Делаю себе незамысловатый салат, иногда выпиваю бокальчик сухого красного вина…
– Наверное, после спектакля не можете долго заснуть, поскольку возбуждение не сразу проходит?
– Это возбуждение, связанное с энергетическим подъемом во время спектакля, проходит примерно через час, после чего наступает спад. Я никогда не мучаюсь угрызениями совести, потому что всегда уверена в том, что делаю. Это в юности артист испытывает жуткие мучения, теперь же я нахожусь в такой гармонии с окружающими меня партнерами, что мне ничего не страшно. Вообще-то у нас труппа уникальная, наши актеры настолько органичны и естественны, что мы получаем удовольствие от общения друг с другом на сцене. Поэтому засыпаю спокойно.
– Может быть, засыпаете и спокойно после спектаклей, но ведь репетиционный процесс тоже требует напряжения. Поскольку разное бывает, в том числе конфликты с режиссером.
– Конечно, с режиссерами работать не просто, недопонимание случается. Именно поэтому артисты цепляются друг за друга, создавая свой ансамбль. К тому же врать я не умею и не хочу.
– Вы такая правдистка?
– Ну а зачем врать и дурить голову другим? Себе дороже! Ведь мы сумели доказать свою профессиональную состоятельность в спектакле «Дети Ванюшина». Хотя некоторые не верили в наш успех. Все актерские поколения сошлись в понимании и реализации главной идеи постановки, связанной с труднейшей проблемой отцов и детей, которая возникает в каждой семье – дружной или не очень дружной. Нельзя сказать, будто мы трудно репетировали… Да я и не могу долго терпеть трудности. В этом случае говорю: «Пошла давление мерить». Но буквально перед премьерой собираю всех и даю наказ: «Все, ребята, давайте соберемся, все разногласия забудем и сыграем, как нужно».
– Итак, с Малым театром, в котором вы работаете уже 24 года, все понятно, но если взять ваши фильмы и даже сериалы, то вы, по-моему, никогда не снимались у слабых режиссеров.
– В последнее время стали появляться приличные режиссеры, приблизительно знающие, как надо работать с актерами. Поэтому я начала читать киносценарии, которые присылают мне.
– Я имею в виду не режиссеров, работающих на потоке, по заказу, а таких, как Элем Климов, Лариса Шепитько…
– Понимаете, сейчас таких режиссеров не встретишь. Это была эра великого авторского кино. Встречи с Андреем Смирновым, Ларисой, Элемом перевернули всю мою жизнь. Ведь я из очень простой семьи, можно сказать, бедной семьи, у нас даже книг не было в доме. Это уже потом, когда я стала работать и учиться в вечерней школе, то смогла покупать на свои деньги книги, пластинки. В моем детстве ничего этого не было, была только жуткая борьба за кусок хлеба. Мы вернулись из эвакуации в 1946 году, и меня тогда маленькую называли Милка-артистка. Из-за феноменальной памяти. Все, что я слышала по радио, потом воспроизводила в своих домашних и дворовых импровизациях. Во время войны мы проживали не в самом Муроме, а в Дмитровской. Помню, когда снимали «Восхождение» в тех местах, – я позвонила еще тогда живой маме и спросила: «А где мы конкретно жили во время эвакуации?» «Дмитровская слобода» рядом с Муромом», – ответила она. То есть спустя 33 года я оказалась на том самом месте, где прошло мое военное детство и теперь снимали казнь наших героев фильма. Именно там, на Оке замерзала моя мама в 1942 году. Она пошла по льду на другой берег, чтобы поменять там какие-то вещички на продукты, а когда возвращалась обратно, силы ее покинули. Она присела отдохнуть и заснула. На нее случайно наткнулись чужие люди и спасли. Мало того что у меня не было отца, еще бы и без матери осталась. Поэтому для меня съемки в тех местах, можно сказать, были мистическими, в какой-то мере отразившими мою судьбу. После этой картины я уже никогда не играла в военных картинах.
Я считаю этот фильм гениальным. Какая там была работа у Гостюхина, это с ума можно сойти! Четыре года назад мы встретились с ним на кинофестивале «Окно в Европу» в Выборге. Отмечали 30-летие выхода в свет «Восхождения». После окончания фильма мы как два идиота рыдали на плече друг у друга. У нас было полное ощущение, что мы перенеслись во времени и второй раз пережили все это.
– «Прощание с Матерой», тоже гениальный фильм, где вы также снимались.
– Несомненно. Что может с ним сравниться? Уж, конечно, не фильм Феди Бондарчука «Сталинград». Можете себе представить, как этот фильм снял бы его отец. Кстати, он очень хорошо ко мне относился, и когда решил экранизировать «Бориса Годунова», то позвал меня, но Скобцева опередила, и мне достался маленький эпизод.
– А с Элемом Климовым вы познакомились благодаря его жене Ларисе Шепитько?
– Нет, все было иначе. Оба они дружили с Андреем Смирновым, который снял знаменитого «Комиссара», и советская цензура положила его на полку на 20 лет. Там я изображала бабу с огромным животом. Видимо, я им запомнилась, и Элем, приступая к «Агонии», пригласил меня сыграть жену Распутина. Он так долго мучился с этим фильмом, доснимал и переснимал, что однажды, когда позвонил мне и сказал: «Мила, я такую сцену написал для тебя – закачаешься!» – мне, скрипя сердце, пришлось отказаться, потому что я была на восьмом месяце беременности. Поэтому в картине остались только две сцены с моим участием. Короче, когда Лариса решила снимать «Восхождение», то спросила у Элема, кто бы из актрис мог сыграть в ее картине. И Элем, не задумываясь, ответил: «Конечно, Мила!» Ну а в фильме «Прощание с Матерой» в образе Веры Носаревой, обвешанной детишками, она видела только меня. Но произошла трагедия, Лариса погибла в автокатастрофе. Откуда взялся этот грузовик на пустой дороге, превративший всю съемочную группу всмятку, непонятно… Может быть, так судьба распорядилась, а может быть, еще кто-то… И Элем вместе со своим братом решили продолжить дело Ларисы и снять «Прощание с Матерой», но уже по своему сценарию. Мы долго ждали, когда он придет в себя, каждый раз его утешая: «Ничего. Мы подождем». Помню – снимаем первую сцену. Капли меда медленно капают, вода из самовара в чашки струйкой льется, и тихий голос Станюты: «Скоро, скоро…» Моя же героиня должна была разрядить трагическую обстановку, связанную с известием о потоплении Матеры. Мы перебрали массу мелодий. Приглашенный ансамбль Покровского перепел все песни. Нет! Не то, не то! И тогда меня вдруг как прорвало, и я запела: «Окрасился месяц багряный…» «Да-да, это то, что нужно!» – радостно воскликнул измученный Элем.
Я очень люблю северную природу. И в Псковский кремль, когда мы снимали в тех краях, я ходила постоянно. Плакала о безвозвратно ушедшем времени, горевала о нынешней жизни, нелепой и турбулентной, с которой надо что-то делать, а дальше разговоров ничего не движется. Мы иногда с сыном и с невесткой чуть ли не до драки доходим: нужна глобализация или не нужна, выстоит Россия под напором западной пропаганды или нет. Честно сказать: я была потрясена дружным наскоком на канал «Дождь», который позволил себе в порядке дискуссии задать вопрос: «А что было бы, если бы немцы заняли Ленинград?!» Что в этом криминального, если Даниил Гранин в своей последней книге «Мой лейтенант» пишет о том, что немцы выжидали? Они бы могли пройти в Ленинград, если бы захотели. По-моему, некоторые высокопоставленные чиновники ждали некой зацепки, чтобы закрыть не ангажированный канал. Ведь я и многие мои коллеги смотрим только «Дождь» и «Культуру». Поэтому я всегда говорю своему сыну: «Ваня, никогда не надо полагаться только на одно мнение. Ты выслушай одного, другого. Того же Зюганова, Проханова и только после этого составь свое мнение». Ведь мы сейчас, по сути, живем в мифах. У Бредбери есть рассказ о том, как изобрели машину, способную возвращать человека в прошлое. Поэтому герой захотел вернуться в то время, когда сражались рыцари во главе с Роландом. И что же он видит – вместо развевающихся знамен и героических подвигов – сотни искореженных тел, грязь, смрад, вонь. Одним словом, кровавая бойня и больше ничего. Я сейчас собираю все журналы «Дилетанта», чтобы доказать своим детям, как по всем направлениям широким потоком идет фальсификация исторической правды. Мне уже надоело жить в мифах и во лжи. Я хочу правды, понимая, что правда – жестокая вещь, и она не всем приятна.
– Во имя чего вы призываете к правде?
– Во имя человеческого достоинства. И я не хочу принимать участие в тех играх, которые ведутся якобы во благо народа. На мелочах я вообще не зацикливаюсь, и мне безразлично – переведут стрелки часов или нет, меня волнует внутренний мир человека, которого хотят превратить в послушного ваньку-встаньку.
Любовь ЛЕБЕДИНА
«Трибуна», 13 февраля 2014 года
Дата публикации: 13.02.2014
Художественный руководитель Малого театра —
народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Партнеры
Информационная поддержка
Оценка качества услуг учреждений культуры
