Новости
Герои мечущегося времени
В Москве появилась третья «Последняя жертва»
Не прошло года с тех пор, как Юрий Еремин поставил эту пьесу в Художественном театре; где-то с месяц назад она под псевдонимом «Ва-банк!» объявилась в Ленкоме; только что свой спе
Герои мечущегося времени В Москве появилась третья «Последняя жертва» Не прошло года с тех пор, как Юрий Еремин поставил эту пьесу в Художественном театре; где-то с месяц назад она под псевдонимом «Ва-банк!» объявилась в Ленкоме; только что свой спе
Герои мечущегося времени
В Москве появилась третья «Последняя жертва»
Не прошло года с тех пор, как Юрий Еремин поставил эту пьесу в Художественном театре; где-то с месяц назад она под псевдонимом «Ва-банк!» объявилась в Ленкоме; только что свой спектакль по «Последней жертве» показал Малый театр. Комедия Островского в очередной раз вернулась на свою историческую родину: на сцене Малого, как известно, 8 ноября 1877 года состоялось ее первое представление. Героиню тогда играла Гликерия Федотова, честного капиталиста Прибыткова — Сергей Шумский (в основном комик, но такой, который двадцатью годами раньше мог взять и роль Чацкого), постановкой руководил сам автор.
Обо всем этом стоит вспомнить уже потому, что театр — забывчивое искусство. Ни в одном из трех наших театров не задумались о том, что молодая вдова Юлия Тугина должна быть вправду молода (Федотова в свои тридцать один выглядела лет на двадцать пять, никак не больше). Ни в одном из трех театров не задумались о свойствах русской жизни в 70-е годы XIX века — свойствах, определяющих нерв и ритм «Последней жертвы». Первое можно объяснить всякими закулисными обстоятельствами; второе — только атрофией интереса к истории, к «связи времен».
Вспомним: в один год с «Последней жертвой» написана «Анна Каренина». Размышления Константина Левина о современной жизни, которая утратила прежнюю определенность и еще не обрела новой, всем известны. «Теперь, когда все это переворотилось и только укладывается...» — очень серьезное и очень близкое Островскому ощущение. Двумя годами раньше Достоевский в «Дневнике писателя» назовет 70-е годы «мечущимся временем». Судьба Юлии Тугиной в пьесе Островского — это именно такая судьба, где все перевернулось, разметалось и лишь к финалу начинает устраиваться заново.
Владимир Драгунов, поставивший в Малом «Последнюю жертву», — режиссер не из лучших. Однако и ему следовало бы ощутить, что нервная стремительность действия и резкость сюжетных поворотов запрещают исполнителям осанисто позировать и наседать на текст, как бы он ни был ярок и сочен. Этим грешат многие актеры Малого, в особенности Людмила Полякова (Глафира Фирсовна): она пережимает откровенно, всласть. Каждое значимое слово в ее репликах жирно подчеркнуто, каждая интонация утрирована: судя по фильмам-спектаклям, так Островского играли полвека назад. Я не говорю, что так играть больше нельзя, но в «Последней жертве» на это просто не должно хватать времени. Тем более не стоило позировать режиссеру, упорно тормозящему действие невнятными вводными сценами. Проходы из кулисы в кулису, возня с архаической трехногой фотокамерой — к чему все эти всплески одрябшего воображения? Драгунов хочет показать, что умеет пользоваться стандартными приемами режиссуры 70-х? Пусть себе умеет. Свойств «мечущегося времени» и людей, в этом времени обитающих, ему, видимо, не понять никогда.
Спектакль Малого театра не так уж длинен (три часа), но кажется затянутым. Он аритмичен, неумно выстроен, весьма тривиально оформлен художником Ларисой Ломакиной, которая умеет быть веселой и изобретательной (вспомним хотя бы ее декорации к «Осаде» Гришковца в Художественном театре), но умеет быть и безликой. Однако смотреть «Последнюю жертву» в Малом театре очень даже стоит. Ее украшают актерские работы Людмилы Титовой и Василия Бочкарева: первая очень хороша, вторая попросту замечательна. Вспомнив предыдущие пары (Зудина и Табаков, Захарова и Збруев), можно уверенно сказать: в очень среднем спектакле Малого театра и Юлия Тугина, и Флор Федулыч Прибытков поняты и сыграны лучше, чем в Художественном и Ленкоме.
Титова играет зрелую, умную женщину, совершенно ошалевшую от любви к порочному мальчишке: то, что красавец Дульчин (Олег Доброван) моложе ее на целое поколение, сомневаться не приходится. Это-то и дорого Юлии Тугиной: в ней оживают чувства, которые раньше не на кого было обратить; к ней самой вместе с Дульчиным возвращаются яркость переживаний, кипение крови, веселое жизнелюбие. Тугина-Титова не выходит, даже не вбегает — впархивает на сцену. Стоит ли удивляться, что богатому человеку новой формации Флору Федулычу (заметим: это не имя, а целая биография!) так приглянулась женщина, сияющая второй молодостью. Стоит ли удивляться, что его так потрясает пылкий, благодарный поцелуй Тугиной (действие 2, явление 7); она что-то лепечет про спасенную жизнь, про счастье — а ему до слов и дела нет, он ошеломлен ощущением: так оно все еще и без притворства! Впрочем, чтобы прийти в себя, произвести переоценку ценностей и начать действовать по-новому, ему хватает одной минуты.
Персонаж Бочкарева наделен замечательным качеством: готовностью к переменам. Легко догадаться, что оно и сделало его богатым. Способность быстро понимать, куда ветер дует, и пристраиваться к ветру, не меняя своих правил, — залог честного успеха в «мечущееся время». Поначалу он заявляется к Тугиной бонвиваном (белый летний костюм, легкость в жестах необыкновенная), но отказ идти к нему в содержанки принимает умно и спокойно. Нет, раз вы выходите замуж, то это дело другое; однако вы мне нравитесь, и я хочу быть вам полезен: не разузнать ли о женихе, надежен ли? Не хотите? Ну так заходите как-нибудь пообедать. Особо следует отметить деликатность Прибыткова-Бочкарева: и сделать, и снять непристойное предложение он умеет так, чтоб собеседница не сконфузилась.
В отличие от Табакова и Збруева, чьи персонажи вполне уравновешенны и, следовательно, статичны, Василию Бочкареву важно, что его Флор Федулыч все время меняется, и меняется существенно. Прибытков всегда добивается своего именно потому, что умеет быть разным. Персонаж Бочкарева не имеет «характера» в теофрастовском смысле слова — фиксированных, неизменных черт поведения (у него есть устойчивые моральные нормы, но это другое). Тонкая смена душевных состояний — от действия к действию, от сцены к сцене — составляет содержание роли и главную ценность спектакля. Пока что актерам Малого театра наименее удалось четвертое действие, где Титова-Тугина честно и монотонно отыгрывает мелодраматическую кульминацию, а Бочкареву-Прибыткову, собственно говоря, делать нечего.
Когда актеры сообразят, что «Последняя жертва» Островского есть, в рассуждении жанров, полное опровержение законов мелодрамы, работа у них появится, задачи изменятся и игра похорошеет. То, чего не сумел подсказать средней руки режиссер, сам собою подскажет гениальный текст: по крайней мере на это можно надеяться.
Александр Соколянский
Время новостей, 21 декабря 2004 года
В Москве появилась третья «Последняя жертва»
Не прошло года с тех пор, как Юрий Еремин поставил эту пьесу в Художественном театре; где-то с месяц назад она под псевдонимом «Ва-банк!» объявилась в Ленкоме; только что свой спектакль по «Последней жертве» показал Малый театр. Комедия Островского в очередной раз вернулась на свою историческую родину: на сцене Малого, как известно, 8 ноября 1877 года состоялось ее первое представление. Героиню тогда играла Гликерия Федотова, честного капиталиста Прибыткова — Сергей Шумский (в основном комик, но такой, который двадцатью годами раньше мог взять и роль Чацкого), постановкой руководил сам автор.
Обо всем этом стоит вспомнить уже потому, что театр — забывчивое искусство. Ни в одном из трех наших театров не задумались о том, что молодая вдова Юлия Тугина должна быть вправду молода (Федотова в свои тридцать один выглядела лет на двадцать пять, никак не больше). Ни в одном из трех театров не задумались о свойствах русской жизни в 70-е годы XIX века — свойствах, определяющих нерв и ритм «Последней жертвы». Первое можно объяснить всякими закулисными обстоятельствами; второе — только атрофией интереса к истории, к «связи времен».
Вспомним: в один год с «Последней жертвой» написана «Анна Каренина». Размышления Константина Левина о современной жизни, которая утратила прежнюю определенность и еще не обрела новой, всем известны. «Теперь, когда все это переворотилось и только укладывается...» — очень серьезное и очень близкое Островскому ощущение. Двумя годами раньше Достоевский в «Дневнике писателя» назовет 70-е годы «мечущимся временем». Судьба Юлии Тугиной в пьесе Островского — это именно такая судьба, где все перевернулось, разметалось и лишь к финалу начинает устраиваться заново.
Владимир Драгунов, поставивший в Малом «Последнюю жертву», — режиссер не из лучших. Однако и ему следовало бы ощутить, что нервная стремительность действия и резкость сюжетных поворотов запрещают исполнителям осанисто позировать и наседать на текст, как бы он ни был ярок и сочен. Этим грешат многие актеры Малого, в особенности Людмила Полякова (Глафира Фирсовна): она пережимает откровенно, всласть. Каждое значимое слово в ее репликах жирно подчеркнуто, каждая интонация утрирована: судя по фильмам-спектаклям, так Островского играли полвека назад. Я не говорю, что так играть больше нельзя, но в «Последней жертве» на это просто не должно хватать времени. Тем более не стоило позировать режиссеру, упорно тормозящему действие невнятными вводными сценами. Проходы из кулисы в кулису, возня с архаической трехногой фотокамерой — к чему все эти всплески одрябшего воображения? Драгунов хочет показать, что умеет пользоваться стандартными приемами режиссуры 70-х? Пусть себе умеет. Свойств «мечущегося времени» и людей, в этом времени обитающих, ему, видимо, не понять никогда.
Спектакль Малого театра не так уж длинен (три часа), но кажется затянутым. Он аритмичен, неумно выстроен, весьма тривиально оформлен художником Ларисой Ломакиной, которая умеет быть веселой и изобретательной (вспомним хотя бы ее декорации к «Осаде» Гришковца в Художественном театре), но умеет быть и безликой. Однако смотреть «Последнюю жертву» в Малом театре очень даже стоит. Ее украшают актерские работы Людмилы Титовой и Василия Бочкарева: первая очень хороша, вторая попросту замечательна. Вспомнив предыдущие пары (Зудина и Табаков, Захарова и Збруев), можно уверенно сказать: в очень среднем спектакле Малого театра и Юлия Тугина, и Флор Федулыч Прибытков поняты и сыграны лучше, чем в Художественном и Ленкоме.
Титова играет зрелую, умную женщину, совершенно ошалевшую от любви к порочному мальчишке: то, что красавец Дульчин (Олег Доброван) моложе ее на целое поколение, сомневаться не приходится. Это-то и дорого Юлии Тугиной: в ней оживают чувства, которые раньше не на кого было обратить; к ней самой вместе с Дульчиным возвращаются яркость переживаний, кипение крови, веселое жизнелюбие. Тугина-Титова не выходит, даже не вбегает — впархивает на сцену. Стоит ли удивляться, что богатому человеку новой формации Флору Федулычу (заметим: это не имя, а целая биография!) так приглянулась женщина, сияющая второй молодостью. Стоит ли удивляться, что его так потрясает пылкий, благодарный поцелуй Тугиной (действие 2, явление 7); она что-то лепечет про спасенную жизнь, про счастье — а ему до слов и дела нет, он ошеломлен ощущением: так оно все еще и без притворства! Впрочем, чтобы прийти в себя, произвести переоценку ценностей и начать действовать по-новому, ему хватает одной минуты.
Персонаж Бочкарева наделен замечательным качеством: готовностью к переменам. Легко догадаться, что оно и сделало его богатым. Способность быстро понимать, куда ветер дует, и пристраиваться к ветру, не меняя своих правил, — залог честного успеха в «мечущееся время». Поначалу он заявляется к Тугиной бонвиваном (белый летний костюм, легкость в жестах необыкновенная), но отказ идти к нему в содержанки принимает умно и спокойно. Нет, раз вы выходите замуж, то это дело другое; однако вы мне нравитесь, и я хочу быть вам полезен: не разузнать ли о женихе, надежен ли? Не хотите? Ну так заходите как-нибудь пообедать. Особо следует отметить деликатность Прибыткова-Бочкарева: и сделать, и снять непристойное предложение он умеет так, чтоб собеседница не сконфузилась.
В отличие от Табакова и Збруева, чьи персонажи вполне уравновешенны и, следовательно, статичны, Василию Бочкареву важно, что его Флор Федулыч все время меняется, и меняется существенно. Прибытков всегда добивается своего именно потому, что умеет быть разным. Персонаж Бочкарева не имеет «характера» в теофрастовском смысле слова — фиксированных, неизменных черт поведения (у него есть устойчивые моральные нормы, но это другое). Тонкая смена душевных состояний — от действия к действию, от сцены к сцене — составляет содержание роли и главную ценность спектакля. Пока что актерам Малого театра наименее удалось четвертое действие, где Титова-Тугина честно и монотонно отыгрывает мелодраматическую кульминацию, а Бочкареву-Прибыткову, собственно говоря, делать нечего.
Когда актеры сообразят, что «Последняя жертва» Островского есть, в рассуждении жанров, полное опровержение законов мелодрамы, работа у них появится, задачи изменятся и игра похорошеет. То, чего не сумел подсказать средней руки режиссер, сам собою подскажет гениальный текст: по крайней мере на это можно надеяться.
Александр Соколянский
Время новостей, 21 декабря 2004 года
Дата публикации: 21.12.2004
Герои мечущегося времени
В Москве появилась третья «Последняя жертва»
Не прошло года с тех пор, как Юрий Еремин поставил эту пьесу в Художественном театре; где-то с месяц назад она под псевдонимом «Ва-банк!» объявилась в Ленкоме; только что свой спектакль по «Последней жертве» показал Малый театр. Комедия Островского в очередной раз вернулась на свою историческую родину: на сцене Малого, как известно, 8 ноября 1877 года состоялось ее первое представление. Героиню тогда играла Гликерия Федотова, честного капиталиста Прибыткова — Сергей Шумский (в основном комик, но такой, который двадцатью годами раньше мог взять и роль Чацкого), постановкой руководил сам автор.
Обо всем этом стоит вспомнить уже потому, что театр — забывчивое искусство. Ни в одном из трех наших театров не задумались о том, что молодая вдова Юлия Тугина должна быть вправду молода (Федотова в свои тридцать один выглядела лет на двадцать пять, никак не больше). Ни в одном из трех театров не задумались о свойствах русской жизни в 70-е годы XIX века — свойствах, определяющих нерв и ритм «Последней жертвы». Первое можно объяснить всякими закулисными обстоятельствами; второе — только атрофией интереса к истории, к «связи времен».
Вспомним: в один год с «Последней жертвой» написана «Анна Каренина». Размышления Константина Левина о современной жизни, которая утратила прежнюю определенность и еще не обрела новой, всем известны. «Теперь, когда все это переворотилось и только укладывается...» — очень серьезное и очень близкое Островскому ощущение. Двумя годами раньше Достоевский в «Дневнике писателя» назовет 70-е годы «мечущимся временем». Судьба Юлии Тугиной в пьесе Островского — это именно такая судьба, где все перевернулось, разметалось и лишь к финалу начинает устраиваться заново.
Владимир Драгунов, поставивший в Малом «Последнюю жертву», — режиссер не из лучших. Однако и ему следовало бы ощутить, что нервная стремительность действия и резкость сюжетных поворотов запрещают исполнителям осанисто позировать и наседать на текст, как бы он ни был ярок и сочен. Этим грешат многие актеры Малого, в особенности Людмила Полякова (Глафира Фирсовна): она пережимает откровенно, всласть. Каждое значимое слово в ее репликах жирно подчеркнуто, каждая интонация утрирована: судя по фильмам-спектаклям, так Островского играли полвека назад. Я не говорю, что так играть больше нельзя, но в «Последней жертве» на это просто не должно хватать времени. Тем более не стоило позировать режиссеру, упорно тормозящему действие невнятными вводными сценами. Проходы из кулисы в кулису, возня с архаической трехногой фотокамерой — к чему все эти всплески одрябшего воображения? Драгунов хочет показать, что умеет пользоваться стандартными приемами режиссуры 70-х? Пусть себе умеет. Свойств «мечущегося времени» и людей, в этом времени обитающих, ему, видимо, не понять никогда.
Спектакль Малого театра не так уж длинен (три часа), но кажется затянутым. Он аритмичен, неумно выстроен, весьма тривиально оформлен художником Ларисой Ломакиной, которая умеет быть веселой и изобретательной (вспомним хотя бы ее декорации к «Осаде» Гришковца в Художественном театре), но умеет быть и безликой. Однако смотреть «Последнюю жертву» в Малом театре очень даже стоит. Ее украшают актерские работы Людмилы Титовой и Василия Бочкарева: первая очень хороша, вторая попросту замечательна. Вспомнив предыдущие пары (Зудина и Табаков, Захарова и Збруев), можно уверенно сказать: в очень среднем спектакле Малого театра и Юлия Тугина, и Флор Федулыч Прибытков поняты и сыграны лучше, чем в Художественном и Ленкоме.
Титова играет зрелую, умную женщину, совершенно ошалевшую от любви к порочному мальчишке: то, что красавец Дульчин (Олег Доброван) моложе ее на целое поколение, сомневаться не приходится. Это-то и дорого Юлии Тугиной: в ней оживают чувства, которые раньше не на кого было обратить; к ней самой вместе с Дульчиным возвращаются яркость переживаний, кипение крови, веселое жизнелюбие. Тугина-Титова не выходит, даже не вбегает — впархивает на сцену. Стоит ли удивляться, что богатому человеку новой формации Флору Федулычу (заметим: это не имя, а целая биография!) так приглянулась женщина, сияющая второй молодостью. Стоит ли удивляться, что его так потрясает пылкий, благодарный поцелуй Тугиной (действие 2, явление 7); она что-то лепечет про спасенную жизнь, про счастье — а ему до слов и дела нет, он ошеломлен ощущением: так оно все еще и без притворства! Впрочем, чтобы прийти в себя, произвести переоценку ценностей и начать действовать по-новому, ему хватает одной минуты.
Персонаж Бочкарева наделен замечательным качеством: готовностью к переменам. Легко догадаться, что оно и сделало его богатым. Способность быстро понимать, куда ветер дует, и пристраиваться к ветру, не меняя своих правил, — залог честного успеха в «мечущееся время». Поначалу он заявляется к Тугиной бонвиваном (белый летний костюм, легкость в жестах необыкновенная), но отказ идти к нему в содержанки принимает умно и спокойно. Нет, раз вы выходите замуж, то это дело другое; однако вы мне нравитесь, и я хочу быть вам полезен: не разузнать ли о женихе, надежен ли? Не хотите? Ну так заходите как-нибудь пообедать. Особо следует отметить деликатность Прибыткова-Бочкарева: и сделать, и снять непристойное предложение он умеет так, чтоб собеседница не сконфузилась.
В отличие от Табакова и Збруева, чьи персонажи вполне уравновешенны и, следовательно, статичны, Василию Бочкареву важно, что его Флор Федулыч все время меняется, и меняется существенно. Прибытков всегда добивается своего именно потому, что умеет быть разным. Персонаж Бочкарева не имеет «характера» в теофрастовском смысле слова — фиксированных, неизменных черт поведения (у него есть устойчивые моральные нормы, но это другое). Тонкая смена душевных состояний — от действия к действию, от сцены к сцене — составляет содержание роли и главную ценность спектакля. Пока что актерам Малого театра наименее удалось четвертое действие, где Титова-Тугина честно и монотонно отыгрывает мелодраматическую кульминацию, а Бочкареву-Прибыткову, собственно говоря, делать нечего.
Когда актеры сообразят, что «Последняя жертва» Островского есть, в рассуждении жанров, полное опровержение законов мелодрамы, работа у них появится, задачи изменятся и игра похорошеет. То, чего не сумел подсказать средней руки режиссер, сам собою подскажет гениальный текст: по крайней мере на это можно надеяться.
Александр Соколянский
Время новостей, 21 декабря 2004 года
В Москве появилась третья «Последняя жертва»
Не прошло года с тех пор, как Юрий Еремин поставил эту пьесу в Художественном театре; где-то с месяц назад она под псевдонимом «Ва-банк!» объявилась в Ленкоме; только что свой спектакль по «Последней жертве» показал Малый театр. Комедия Островского в очередной раз вернулась на свою историческую родину: на сцене Малого, как известно, 8 ноября 1877 года состоялось ее первое представление. Героиню тогда играла Гликерия Федотова, честного капиталиста Прибыткова — Сергей Шумский (в основном комик, но такой, который двадцатью годами раньше мог взять и роль Чацкого), постановкой руководил сам автор.
Обо всем этом стоит вспомнить уже потому, что театр — забывчивое искусство. Ни в одном из трех наших театров не задумались о том, что молодая вдова Юлия Тугина должна быть вправду молода (Федотова в свои тридцать один выглядела лет на двадцать пять, никак не больше). Ни в одном из трех театров не задумались о свойствах русской жизни в 70-е годы XIX века — свойствах, определяющих нерв и ритм «Последней жертвы». Первое можно объяснить всякими закулисными обстоятельствами; второе — только атрофией интереса к истории, к «связи времен».
Вспомним: в один год с «Последней жертвой» написана «Анна Каренина». Размышления Константина Левина о современной жизни, которая утратила прежнюю определенность и еще не обрела новой, всем известны. «Теперь, когда все это переворотилось и только укладывается...» — очень серьезное и очень близкое Островскому ощущение. Двумя годами раньше Достоевский в «Дневнике писателя» назовет 70-е годы «мечущимся временем». Судьба Юлии Тугиной в пьесе Островского — это именно такая судьба, где все перевернулось, разметалось и лишь к финалу начинает устраиваться заново.
Владимир Драгунов, поставивший в Малом «Последнюю жертву», — режиссер не из лучших. Однако и ему следовало бы ощутить, что нервная стремительность действия и резкость сюжетных поворотов запрещают исполнителям осанисто позировать и наседать на текст, как бы он ни был ярок и сочен. Этим грешат многие актеры Малого, в особенности Людмила Полякова (Глафира Фирсовна): она пережимает откровенно, всласть. Каждое значимое слово в ее репликах жирно подчеркнуто, каждая интонация утрирована: судя по фильмам-спектаклям, так Островского играли полвека назад. Я не говорю, что так играть больше нельзя, но в «Последней жертве» на это просто не должно хватать времени. Тем более не стоило позировать режиссеру, упорно тормозящему действие невнятными вводными сценами. Проходы из кулисы в кулису, возня с архаической трехногой фотокамерой — к чему все эти всплески одрябшего воображения? Драгунов хочет показать, что умеет пользоваться стандартными приемами режиссуры 70-х? Пусть себе умеет. Свойств «мечущегося времени» и людей, в этом времени обитающих, ему, видимо, не понять никогда.
Спектакль Малого театра не так уж длинен (три часа), но кажется затянутым. Он аритмичен, неумно выстроен, весьма тривиально оформлен художником Ларисой Ломакиной, которая умеет быть веселой и изобретательной (вспомним хотя бы ее декорации к «Осаде» Гришковца в Художественном театре), но умеет быть и безликой. Однако смотреть «Последнюю жертву» в Малом театре очень даже стоит. Ее украшают актерские работы Людмилы Титовой и Василия Бочкарева: первая очень хороша, вторая попросту замечательна. Вспомнив предыдущие пары (Зудина и Табаков, Захарова и Збруев), можно уверенно сказать: в очень среднем спектакле Малого театра и Юлия Тугина, и Флор Федулыч Прибытков поняты и сыграны лучше, чем в Художественном и Ленкоме.
Титова играет зрелую, умную женщину, совершенно ошалевшую от любви к порочному мальчишке: то, что красавец Дульчин (Олег Доброван) моложе ее на целое поколение, сомневаться не приходится. Это-то и дорого Юлии Тугиной: в ней оживают чувства, которые раньше не на кого было обратить; к ней самой вместе с Дульчиным возвращаются яркость переживаний, кипение крови, веселое жизнелюбие. Тугина-Титова не выходит, даже не вбегает — впархивает на сцену. Стоит ли удивляться, что богатому человеку новой формации Флору Федулычу (заметим: это не имя, а целая биография!) так приглянулась женщина, сияющая второй молодостью. Стоит ли удивляться, что его так потрясает пылкий, благодарный поцелуй Тугиной (действие 2, явление 7); она что-то лепечет про спасенную жизнь, про счастье — а ему до слов и дела нет, он ошеломлен ощущением: так оно все еще и без притворства! Впрочем, чтобы прийти в себя, произвести переоценку ценностей и начать действовать по-новому, ему хватает одной минуты.
Персонаж Бочкарева наделен замечательным качеством: готовностью к переменам. Легко догадаться, что оно и сделало его богатым. Способность быстро понимать, куда ветер дует, и пристраиваться к ветру, не меняя своих правил, — залог честного успеха в «мечущееся время». Поначалу он заявляется к Тугиной бонвиваном (белый летний костюм, легкость в жестах необыкновенная), но отказ идти к нему в содержанки принимает умно и спокойно. Нет, раз вы выходите замуж, то это дело другое; однако вы мне нравитесь, и я хочу быть вам полезен: не разузнать ли о женихе, надежен ли? Не хотите? Ну так заходите как-нибудь пообедать. Особо следует отметить деликатность Прибыткова-Бочкарева: и сделать, и снять непристойное предложение он умеет так, чтоб собеседница не сконфузилась.
В отличие от Табакова и Збруева, чьи персонажи вполне уравновешенны и, следовательно, статичны, Василию Бочкареву важно, что его Флор Федулыч все время меняется, и меняется существенно. Прибытков всегда добивается своего именно потому, что умеет быть разным. Персонаж Бочкарева не имеет «характера» в теофрастовском смысле слова — фиксированных, неизменных черт поведения (у него есть устойчивые моральные нормы, но это другое). Тонкая смена душевных состояний — от действия к действию, от сцены к сцене — составляет содержание роли и главную ценность спектакля. Пока что актерам Малого театра наименее удалось четвертое действие, где Титова-Тугина честно и монотонно отыгрывает мелодраматическую кульминацию, а Бочкареву-Прибыткову, собственно говоря, делать нечего.
Когда актеры сообразят, что «Последняя жертва» Островского есть, в рассуждении жанров, полное опровержение законов мелодрамы, работа у них появится, задачи изменятся и игра похорошеет. То, чего не сумел подсказать средней руки режиссер, сам собою подскажет гениальный текст: по крайней мере на это можно надеяться.
Александр Соколянский
Время новостей, 21 декабря 2004 года
Дата публикации: 21.12.2004
Художественный руководитель Малого театра —
народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Партнеры
Информационная поддержка
Оценка качества услуг учреждений культуры
