Новости

АНТОН ЯКОВЛЕВ: «ЗАДАЧА РЕЖИССЕРА – ПРОЯВИТЬ АВТОРА, А НЕ СЕБЯ»

В воскресенье, 28 апреля, в Малом театре состоится премьера спектакля по повести Ф.М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели». M24.ru пообщался с режиссером Антоном Яковлевым о пьесе и выяснил, что в ней заложен серьезный политический подтекст.

– Зрители увидят классическую постановку, близкую к тексту, или же будут какие-то неожиданные ходы?

– Будут, конечно, неожиданные ходы. Я писал сценическую версию по мотивам «Села Степанчикова», но Федора Михайловича почти не менял, только сокращал. Спектакль и декорация выстроены, как театр в театре, где само село Степанчиково – это Tеатр Фомы Фомича, где он главный режиссер. Его модель мира. Несмотря на то что Малый театр – классический театр и привык «не шалить» с классикой, форма есть форма. Большой, населенный спектакль должен быть зрелищным. Просто иллюстрировать текст, даже если талантливо – сегодня этого уже слишком мало.

– Фома Опискин у вас отрицательный персонаж?

– Мне кажется, нельзя относиться к Фоме Фомичу, как к обычному герою. Когда его играют как бытовой персонаж, как правило, получается прямолинейно, даже если это прекрасное исполнение, как у Алексея Грибова, например... У меня же Фома – одновременно и человек, и не человек вовсе. Не понятно, откуда он пришел и куда исчезнет. Он манипулятор, режиссер, который придумал это пространство, но может исчезнуть в любой момент. Фома здесь многолик, в нем много персонажей сразу, тем он и интересен.

Надо еще понимать, что здесь есть ловушка. Ведь повесть написана от лица Сергея, племянника полковника. Таким образом, мы судим не от лица автора, а от имени молодого, двадцати с небольшим лет человека, самолюбивого, амбициозного, который приехал в Степанчиково с определенным настроем и предубеждением, что Фома монстр и надо спасти от него Степанчиково. Но все оказывается не так просто. У Достоевского никогда не бывает черного и белого. У него нет банально положительных или отрицательных героев. В каждом человеке – и свет, и тьма.

– Почему Опискину удалось так легко опутать жителей дома и сесть им на шею?

– Одно дело, когда люди опутываются помимо своей воли, а другое – когда люди готовы к тому, чтобы их опутали. Это большая разница. Не только полковник Ростанев позволяет себя опутать – в Степанчиково все позволяют. Потому что сами хотят этого.

– Может быть, все поддаются под влияние Фомы из-за отсутствия образования?

– Любой политик – он что, говорит что-то более умное, чем Фома? Нет. Даже если Фома говорит банальности, это не значит, что он неправ. Но в отличие от всех в Степанчиково он не боится высказывать свою точку зрения, не боится быть свободным и говорить то, что он думает... Мало того, Фома Фомич может быть очень обаятельным, заразительным. Он владеет словом, он талантливый демагог.

– Здесь есть политическая аналогия?

– Безусловно, человек и власть. Ведь вы сами и создаете эту власть. Когда вы вините некоего абстрактного Фому Опискина в том, что происходит вокруг, посмотрите прежде всего на себя. А не вы ли сами создаете его таким, позволяете манипулировать собой. Политика – всегда циничная манипуляция. Я не верю, что в политике есть чистые люди. Просто кто-то понимает, что продает душу, но все равно лезет наверх, кто-то успевает сохранить себя, уйти. Власть меняет, ломает человека. Это страшная вещь, люди начинают превращаться в маленьких божков.

Никакая логика, никакой интеллект, никакая начитанность не помогут вам избежать этих искушений, если в вас нет веры, внутреннего стержня. Некий Фома Фомич, как метафора власти – всегда воспользуется вашими страхами, слабостью, неуверенностью, и заполнит эти пустоты в вас своей демагогией и покажет вам, куда идти. Многие и пойдут, не в силах сами решить свои проблемы.

– Какую опасность для личности и общества вы видите сегодня?

– Даже культ советской власти не ломал людей так, как ломают сегодня деньги... Сегодняшняя тотальная несвобода от сребролюбия, на мой взгляд, очевидна и забирает всех. Я чувствую это и в себе и в окружающих – это страшная сила. Деньги – это всепоглощающее зло. На мой взгляд, сегодня происходит абсолютная подмена всего, людей не волнует ничего, и слово «дух» отсутствует как факт. У Льва Гумилева есть замечательная работа о пассионарности и цикличности в истории. Только когда мы доходим до самого дна, исчерпав всю творческую, социальную энергию, тогда и происходит возрождение. Мы будто отталкиваемся от дна. Вот пока не оттолкнулись. Но надеюсь, что этап этот настанет, и хотя бы мои дети или внуки его застанут.

– По-моему, с психологической точки зрения, история Фомы Опискина – это история униженного человека и деградации его личности.

– С точки зрения психологического разбора истории одного конкретного человека и его биографии, конечно. Истоки – в судьбе Фомы, его унижениях. Тут есть и более сильные аналогии – история Адольфа Гитлера, например. Он, как и Фома, обиженный в свое время, ущербный человек, реабилитирующий себя за счет подавления других. Таких много. Это типичный случай. При этом такие безумцы часто очень харизматичны. Таких романтиков, как Че Гевара, в революции очень мало. Как правило, эти люди очень быстро превращаются в циников, чудовищ, которые умеют и знают, как манипулировать людьми. Ведь люди, как правило, боятся говорить то, что думают, боятся любить, боятся верить – и все эти вакуумы, страхи и зависимости – это чернозем для таких, как Фома. Опискины виртуозно манипулируют вашими слабостями. Например, полковник боится любить, признаться себе в этой любви, он постоянно бежит от себя.

Боятся чего-то все. На мой взгляд, Фома Фомич в каждом из нас. Он находит те грехи, которые есть в нашей душе, будь то зависть, тщеславие или чревоугодие, и точно знает, куда нажать, чтобы спровоцировать их, а потом подловить на этом.

– Какова в итоге главная мысль спектакля?

– Мы сами творцы таких, как Фома – это самая главная мысль. Человек должен быть свободным от социальных доктрин и условностей. Единственное, во что человек может и должен верить, это Бог. В человека верить нельзя. Это единственное спасение от таких, как Фома. Тогда вакуум внутри не будет заполнен шарлатанами, которыми могут быть и псевдодрузья, и политики, и советчики – да кто угодно. Те, кто может воспользоваться вашими слабостями, вашим неверием, вашей неуверенностью. Такие люди точно знают, когда на что нажать, это вампиры, которые присасываются к вам в тот момент, когда вы слабы. Фома в этом смысле и есть метафора власти слов над живым человеком. Впрочем, свободные люди, конечно, есть, их мало, но они есть. Но они не бояться жить, быть собой.

– Как можно избежать манипуляции со стороны?

– Вера. Должен быть внутренний стержень и понимание того, что тебе нужно – тогда тобой не смогут так просто манипулировать. Но вера созидательная, не фанатичная.

– Костюмы спектакле будут соответствовать времени написания повести?

– Они стилизованы под свое время. Не точно 1859 год, когда была написана повесть, а стилизация под конец XIX века. Будет красиво. Мне не интересно, когда классику переводят в современность. Может быть, когда у меня появится сильная идея в этом направлении, я поменяю свое мнение. Если это по смыслу оправданно, почему нет? В театре может быть все. Но зачастую происходит подмена. Смотря некоторые спектакли, я недоумеваю – почему так часто раздевают донога актеров. Это в большинстве случаев не оправданно абсолютно. И без мата можно обойтись. Почему надо адаптировать зарубежную классику к сегодняшней России и иностранные имена заменять Виталиком и Марусей, я тоже не понимаю. Это ничего не меняет, это псевдоигра в то, что ты что-то осовременил. Автор умнее и мудрее, чем ты. Твоя задача, как режиссера, проявить автора, а не себя. Или пиши свою пьесу. Новое должно быть, но чтобы это не превращалось в пародию.

– Какие ценности у вас лично на первом месте?

– Православные. Я не толстовец, я верю, что Церковь – это необходимая часть Веры. Нельзя по некоторым нечистоплотным священнослужителям судить обо всех. Я знаю, что особенно в маленьких городках есть множество потрясающих священников, которые очень помогают людям. Главное, чтобы вашу веру не использовали в целях власти. Ведь это тоже прекрасный способ манипуляции. Но ни одна истинная вера, в том числе ислам, не будет призывать к убийству другого человека. Это очень частое заблуждение, иначе мы бы никогда в жизни так не соседствовали друг с другом, не уживались веками. В нашей стране мы должны уметь находить общий язык. Другой вопрос, что часто это утопия, и реальность другая.

– Давайте поговорим о современном театре в общем. Сейчас в Москве происходит глобальная театральная реформа, как вы ее расцениваете?

– Почему нет. Только, может быть, не такими жесткими способами, как сегодня это иногда происходит. Я против таких способов, но не против самого факта: должны быть театры разные – и классические, и авангардные. Разные грибы должны быть в этом лесу. Вопрос только в том, чтобы критики отличали одно от другого, потому что их сегодняшнее увлечение социальным театром меня уже несколько пугает. Это становится уже таким скучным, предсказуемым... Без голых задниц, ходуль, бесконечных видеоэкранов, инсталляций и мата почти ни один так называемый современный театр не обходится. Как-то Мейерхольд, Товстоногов, Эфрос, создавая социальный, актуальный своему времени театр, все же как-то обходились без этого.

– В таком случае как вы смотрите на тенденцию по приближению спектакля к перформансу – это привнесение компьютерных эффектов, минимум декораций и элементы шоу...

– Я не ретроград в этом смысле, но для меня основа режиссуры – это работа с артистом, разбор. Форма должна исходить из содержания. В России увлечение современными технологиями запоздалое, потому что в Европе это началось уже давно, и европейцы сейчас с удовольствием смотрят именно наш психологический театр. Есть режиссеры, которые очень интересно работают с формой. Но, на мой взгляд, часто за формой, теряется содержание, и получается один фантик. Для меня главное – не просто поразить или удивить зрителей, а тема спектакля, точная его суть.

– Вы думаете о том, чтобы заняться кинематографом, снять фильм?

– Конечно, мысль эта есть. Я ведь закончил киношколу. Пытался снимать интересное мне кино, но все упиралось в деньги. Мне не раз предлагали снимать сериалы, но меня больше привлекает театр, потому что здесь все еще есть возможности для настоящего творчества. Театр все-таки еще жив в России, да и артист растет только в театре, не в сериалах.

– Как относитесь к тому, что студенты театральных вузов снимаются в сериалах?

– Смотря какой сериал. Если это «мыло», то я категорически против. Только если это студент уже курса четвертого. К ним приклеивается эта манера псевдобытовить, такая псевдоорганика. Но есть достойные сериалы, которые снимают, как кино, например, Урсуляк и Хотиненко. К примеру, я смотрю, как сняты некоторые английские и американские сериалы, в которые уже ушло практически все хорошее из большого кино. Например, «Во все тяжкие» – на мой взгляд, это просто великолепный сериал. Это авторское и в хорошем смысле коммерческое произведение, вскрывающее главные темы. Или, например, «Игра престолов». Все интеллигентные люди, которые разбираются в кино, перешли уже на сериалы, а полнометражные фильмы, увы, в основном делаются сегодня для подростков.

– В свое время вы тоже успели сняться в хорошем сериале – «Петербургские тайны».

– Да. Юность моя, когда еще практиковал актером. Это один из последний наших классических сериалов такого уровня, остатки хорошего советского качества.

– Назовете современных театральных режиссеров, работа которых вам нравятся?

– Малый драматический театр Додина, студия Женовача, Бутусов – этих режиссеров всегда интересно смотреть. Из кино – Сокуров. В свое время на меня очень большое впечатление произвел его «Телец». Причем поздний Сокуров мне нравится много больше, чем ранний. Жду еще последний фильм Германа.

– Какие у вас дальнейшие творческие планы?

– У меня много планов, в моем загашничке всегда не менее 20 пьес. В основном русская классика. Вот давно подбираюсь к Лескову. И к Шекспиру потихонечку. Мучаюсь – что именно. С Шекспиром, в отличие от многих классических авторов, можно делать все что угодно. Он позволяет свободно интерпретировать.

– Вы человек неординарных взглядов, интересно, какую музыку слушаете?

– Моя любимая группа – Pink Floyd. Рос на The Beatles. Люблю классический рок, блюз, гитарную музыку. Dire Straits, Led Zeppelin – это любимое. Конечно, классику, оперу, и авангард я тоже слушаю. Вкусы достаточно разнообразные. Из нашего рока мне нравятся лишь несколько ранних вещей Шевчука, БГ. Но для меня очень важна музыкальная форма. А социальному русскому року не нужно идеальное владение инструментом, главное – тексты. После того как я слышу вокал Роберта Планта или Фредди Меркьюри, когда я слышу гитару Джимми Пейджа или Марка Нопфлера, очень сложно переключиться... Мои пристрастия остаются в 70-х.

– Юность была рок-н-ролльная?

– Юность была замечательная. Я с ностальгией вспоминаю эти годы. Я закончил школу в 1987 году, а институт (школу-студию МХАТ) – в 1991-м. Это было потрясающее время, когда все менялось на ходу, когда при мне ломался один строй, начинался другой, потом переходил в третий. Это было абсолютно анархическое время, но жутко интересное. Мы были настолько безоблачные – тогда финансовые вопросы не возникали, потому что денег не было ни у кого. Мы вообще о них не думали и существовали, как бабочки. Любили свою профессию искренне, занимались любовью, гуляли крепко. Было такое безоблачное время, которое в середине 90-х потихонечку закончилось. Потом началась совершенно другая эпоха, очень тяжелый этап. После школы-студии, в конце 91-го года, я уехал в Америку к брату, некоторое время прожил там, но в 1992-м уже вернулся. Почувствовал себя там жутко одиноко. Не смог остаться, хотя думал, что смогу. У меня началась жуткая ностальгия: в 22 года, в Америке, я начал смотреть программу «Время», которую я не смотрел никогда в жизни до этого в Москве.

– Как вы считаете, вы себя нашли в итоге?

– Да, безусловно. Театральная режиссура – это то, что доставляет мне и радость, и сомнения. Это интересный поиск. Это великая профессия. Счастье. Не знаю, правда, что будет завтра. Как говорят: не делай профессию единственной основой своей жизни, Бог за это наказывает. Можно человека сделать кумиром, можно и профессию. Нельзя относиться к работе, как к единственной цели в жизни, при этом забывая о людях – своих близких, своей внутренней жизни, книгах. Необходимо отдыхать от профессии, чтобы накапливать и возвращаться туда снова. Нельзя делать ее потоковым ремеслом – она этого не прощает. Вы перестаете слышать, чувствовать, и работа становится рутиной.

– Творческая деятельность отнимает очень много не только физических, но и моральных сил. Как вы отдыхаете и восстанавливаетесь?

– Дача и путешествия. В свое время я объездил всю Европу, недавно летал в Камбоджу, Таиланд. Потрясающе. Камбоджа, Анкгор произвела на меня громадное впечатление. Другая планета. Как правило, я беру билет, приезжаю в одну страну, останавливаюсь где-то у друзей, или снимаю жилье, беру в аренду машину и… вперед.

Мария Аль-Сальхани
M24.RU, 28 апреля 2013 года