Новости

НАЦИОНАЛЬНОЕ ДОСТОЯНИЕ

Николай Анненков - актер Малого театра

Очерк Веры Максимовой из книги «Театра радостные тени»

Юбилей приближался. Считалось, что столетний, тогда как в Малом театре уверяли, что самому старому актеру русской сцены - 104 года.
Весь этот тревожный год, страшный многочисленными смертями в театральной среде, мы ждали. Как он там - в своей тихой московской квартире, седовласый, худой, с прямыми белыми прядями до плеч, в глубокой старости-древности ставший похожим на гения музыки, монаха Ференца Листа?
Как он там, Николай Александрович Анненков, не только самый старый актер России, но еще и актер играющий, то есть действующий, не отошедший от жизни? Здоров ли, бодр или печален, проживая вместе с нами сегодняшние российские трудные времена? Ведь сорвался же он однажды после окончания спектакля, кинулся к рампе и пронзительно тонко, жалобно закричал: «Талант ныне никому не нужен!»
Неоспоримый герой-любовник, красавец с бурным темпераментом, патетикой душевного горенья, выразительностью поз, эффектных баритональных звучаний, не только проживанием, но «пропеванием» ролей, он принадлежал романтическому - ермоловскому-южинскому-остужевскому направлению Малого театра. На целый век вперед «выучил» Анненкова романтик Остужев, передал ему всего себя, в нем воплотился.
В 1924-м году на сцене филиала Малого (театр им. А. Сафонова на Таганке) начинающий Анненков вышел в знаменитой остужевской роли - влюбленного бедняка, униженного мечтателя, чистого душой Мити в «Бедности не порок» А. Н. Островского.
О, если бы можно было в точности «рассказать» словами Театр! Передать нынешним молодым, не слишком верящим в былых кумиров, как играл Анненков молодого купца Андрея Белугина!.. Как бушевала в нем страсть к прекрасной женщине и корчилась от ярости, сжималась и умирала обманутая душа. Простивший неверную, он начинал жизнь заново, но другим человеком. Доброго, доверчивого Андрюши Белугина больше не было. Рождался знающий свою «пользу» купец.
В колете, кружевах, со шпагой в руке, с изысканной грацией и подлинностью пылких чувств играл русский Анненков француза Рюи Блаза, влюбленного «галантного века», но тоже безумца и героя.
После войны имел большой успех его Нил в «Мещанах». Горький - максималист и обличитель социального зла - был в те годы близок Анненкову. Но инженера Черкуна в «Варварах» (начиная с премьеры 1941-го года) он играл не по Горькому, а ближе к бло-ковскому пониманию «цивилизации» и «культуры». Прививка цивилизации без культуры, без пробуждения «музыки» в душе давала «дикие» плоды, приводила бывшего разночинца и «кухаркина сына» к варварским деяниям. Пугающая сухость искажала совершенные черты. Жестокий и блестящий, полный презрения к людям, не без удовольствия присвоивший маску и позу «сверхчеловека», Черкун становился опасен. Черты русского фашиста проступали в красавце-«преобразователе».
Его Басов в талантливом спектакле Бориса Бабочкина «Дачники» был низведен до уровня пошляка и ерника, живущего сытно, весело и бездумно. Острота решения в 60-е годы казалась чрезмерной. Как в старом Художественном театре, отвергшем горьковскую пьесу, кое-кто «обиделся» за интеллигенцию. (Сегодня бы такого Басова на сцену! Многие из «прекрасного» интеллигентского сословия - успокоенные, ренегатствующие, «мурлыкающие» от сытости, льнущие к власти - узнали бы себя в нем.)
В старости Анненков (как Бабочкин, Царев, другие премьеры и герои щепкинского дома) открылся замечательным характерным актером, чутким стилистом, большие и малые роли которого вбирали и выражали собой пласты нашей культуры, нашего исторического прошлого. Здесь был его древний чеховский Фирс - печальная тень дворянской, крепостнической России. И Мажордом из «Холопов» П. Гнедича, в громогласии, торжественной монументальности которого вставала даль времен, российский восемнадцатый век, «регистры» и «регламенты» русского классицизма. А в Прорицателе - Вестнике судьбы в «Царе Иудейском» К. Р. жили отзвуки и отсветы античного театра. И все роли старого актера объединяло желание оставаться до последнего часа на этой единственной для него, боготворимой сцене Малого театра.
Уважающий себя и собственное прошлое «вечный театр» бережет стариков, не толкает их в спину, не выводит «за штат». Анненков в Малом был храним и оберегаем. Его и в Щепкинском училище оставили до последнего дня на высокой должности художественного руководителя школы.
...Как празднуют юбилеи очень старых артистов? Виновник торжества сидит в покойном кресле в окружении друзей, коллег и цветов. Его поздравляют. Он слушает.
С Анненковым был другой «случай». В великий вечер своей жизни в «Царе Борисе» А. К. Толстого он играл роль Клешнина, ставшего схимником, замаливающим грех лжесвидетельства об убийстве царевича Дмитрия, - то есть, как всегда работал. А потом, выслушав все, что полагалось на юбилее, получив все подарки и букеты, поднялся со своего места и «восстал». Чтобы шагнуть вперед, сойти с пьедестала сил уже не было. С лицом, похожим на алебастровую маску, подавшись исхудалым телом в зал, величественный «остов» человека, он стоял среди цветов и читал пушкинского «Пророка».
Литавры слышались в не тронутом временем голосе. Пафос поддерживал ослабевшее тело. Для прощания с землей людей старейший актер России верно выбрал бессмертное стихотворение Пушкина. Из глубины сцены всматриваясь в лица зрителей, он говорил им и, подымая глаза вверх, небесам пушкинское и свое завещание-напутствие. Возвышенную речь во славу российских гениев. Предупреждение о соблазнах жизни и суете ее.
Через несколько дней после юбилея Николай Александрович Анненков умер.