Новости
ТАТЬЯНА ПАНКОВА ЖИЛА ДОЛГО, И ИГРАЛА ДО ПОСЛЕДНИХ ДНЕЙ
ТАТЬЯНА ПАНКОВА ЖИЛА ДОЛГО, И ИГРАЛА ДО ПОСЛЕДНИХ ДНЕЙ
ТАТЬЯНА ПАНКОВА ЖИЛА ДОЛГО, И ИГРАЛА ДО ПОСЛЕДНИХ ДНЕЙ
Время и место похорон пока не называют, в некрологе, который пришел по из Малого театра, традиционный и неизбежный список ролей, вехи официальной биографии тут и там перебивается разрывается горестным всплеском рук, не официальным – «наша дорогая, любимая «старуха».
Панкова была одной из великих старух Малого театра, театра, который по праву гордится не только актерами-долгожителями, но особым амплуа – старух, в Малом – всегда или почти всегда великих. Панкова, которая роли немолодых героинь играет, вернее – играла не одно десятилетие, можно сказать, смолоду, была такой – великой старухой, занимала ближайшую к сцене гримуборную, в которой до нее сидела Гоголева, а до Гоголевой – Яблочкина, в Малом всегда понятно, кто кому наследует.
Панковой было 94 года, она продолжала выходить на сцену, голос у нее был потрясающий, зычный и одновременно подвижный, богатый интонациями в неизменно хрипловатом низком – даже не контральтовом, а почти баритональном регистре. В театральный – в Щепкинское училище – она поступила, успев получить уже одно, серьезное образование, по первому была математиком. В труппу Малого пришла в 43-ем, когда театр находился в эвакуации, в Челябинске. Одна из первых ролей – Мерчуткина в чеховском «Юбилее». Роли получала из рук других, великих, от Веры Николаевны Пашенной – роль Ефросиньи Старицкой в «Царе Иване Грозном» и Кабанихи в «Грозе», от Шатровой – Матрёна во «Власти тьмы» и т.д. Она могла быть серьезной и даже трагической в своих ролях, мелодраматичной, могла быть очень смешной, юмор чувствовала, причем разный, могла быть и царственно, величественно смешной и простонародно-веселой, сама была смешлива, - как она играла Хлёстову и Тугоуховскую в «Горе от ума», или Евсеевну в «Холопах», Авдотью Назаровну в «Иванове» или Манефу в «Мудреце». Островский – конечно, ее хлеб, но Панкова всегда была готова экспериментировать. Помню, однажды я спросил ее, было бы ей интересно сыграть что-то в «новой драме», где – я уже боялся даже, когда спрашивал – встречается нецензурная лексика. – «Очень!» - мгновенно и живо откликнулась Панкова. – «Очень хотела бы!» Интервью, которое я брал у нее на «Маяке» стал для меня одновременно и уроком актерского ремесла. Она сидела, что-то говорила, вдруг резко откидывалась на стуле перед микрофоном. Через стекло я видел, как вздрогнула звукорежиссер прямого эфира, а Панкова – ровно настолько, насколько она откинулась от микрофона, настолько громче начинала говорить. И приближаясь к микрофону, так же автоматически «убавляла» звук.
В кино она тоже чаще появлялась в эпизодах, однако достаточно сказать – мать Костолевского, то есть, конечно, декабриста Ивана Анненкова в «Звезде пленительного счастья», - суровая, почти жестокая, точно жесткая, но все равно безумно любящая своего «непутевого» сына. Панкова, помимо сказанного, была еще на редкость интеллигентным человеком, очень отзывчивым, точно чувствовала себя еще и наследницей той императорской сцены, первые актрисы которой когда-то стояли у истоков Всероссийского театрального общества.
Она была уникальна, неповторима, а вместе с тем в каждой ее роли, в каких-то словах, произнесенных публично, на людях всегда чувствовался дух Малого театра, связь с традицией. Она жила долго, и играла до последних дней, а все равно горько. Очень горько. И утрата – тяжелейшая и точно – невосполнимая.
Григорий Заславский
«Независимая газета», 11 июля 2011 года
Время и место похорон пока не называют, в некрологе, который пришел по из Малого театра, традиционный и неизбежный список ролей, вехи официальной биографии тут и там перебивается разрывается горестным всплеском рук, не официальным – «наша дорогая, любимая «старуха».
Панкова была одной из великих старух Малого театра, театра, который по праву гордится не только актерами-долгожителями, но особым амплуа – старух, в Малом – всегда или почти всегда великих. Панкова, которая роли немолодых героинь играет, вернее – играла не одно десятилетие, можно сказать, смолоду, была такой – великой старухой, занимала ближайшую к сцене гримуборную, в которой до нее сидела Гоголева, а до Гоголевой – Яблочкина, в Малом всегда понятно, кто кому наследует.
Панковой было 94 года, она продолжала выходить на сцену, голос у нее был потрясающий, зычный и одновременно подвижный, богатый интонациями в неизменно хрипловатом низком – даже не контральтовом, а почти баритональном регистре. В театральный – в Щепкинское училище – она поступила, успев получить уже одно, серьезное образование, по первому была математиком. В труппу Малого пришла в 43-ем, когда театр находился в эвакуации, в Челябинске. Одна из первых ролей – Мерчуткина в чеховском «Юбилее». Роли получала из рук других, великих, от Веры Николаевны Пашенной – роль Ефросиньи Старицкой в «Царе Иване Грозном» и Кабанихи в «Грозе», от Шатровой – Матрёна во «Власти тьмы» и т.д. Она могла быть серьезной и даже трагической в своих ролях, мелодраматичной, могла быть очень смешной, юмор чувствовала, причем разный, могла быть и царственно, величественно смешной и простонародно-веселой, сама была смешлива, - как она играла Хлёстову и Тугоуховскую в «Горе от ума», или Евсеевну в «Холопах», Авдотью Назаровну в «Иванове» или Манефу в «Мудреце». Островский – конечно, ее хлеб, но Панкова всегда была готова экспериментировать. Помню, однажды я спросил ее, было бы ей интересно сыграть что-то в «новой драме», где – я уже боялся даже, когда спрашивал – встречается нецензурная лексика. – «Очень!» - мгновенно и живо откликнулась Панкова. – «Очень хотела бы!» Интервью, которое я брал у нее на «Маяке» стал для меня одновременно и уроком актерского ремесла. Она сидела, что-то говорила, вдруг резко откидывалась на стуле перед микрофоном. Через стекло я видел, как вздрогнула звукорежиссер прямого эфира, а Панкова – ровно настолько, насколько она откинулась от микрофона, настолько громче начинала говорить. И приближаясь к микрофону, так же автоматически «убавляла» звук.
В кино она тоже чаще появлялась в эпизодах, однако достаточно сказать – мать Костолевского, то есть, конечно, декабриста Ивана Анненкова в «Звезде пленительного счастья», - суровая, почти жестокая, точно жесткая, но все равно безумно любящая своего «непутевого» сына. Панкова, помимо сказанного, была еще на редкость интеллигентным человеком, очень отзывчивым, точно чувствовала себя еще и наследницей той императорской сцены, первые актрисы которой когда-то стояли у истоков Всероссийского театрального общества.
Она была уникальна, неповторима, а вместе с тем в каждой ее роли, в каких-то словах, произнесенных публично, на людях всегда чувствовался дух Малого театра, связь с традицией. Она жила долго, и играла до последних дней, а все равно горько. Очень горько. И утрата – тяжелейшая и точно – невосполнимая.
Григорий Заславский
«Независимая газета», 11 июля 2011 года
Дата публикации: 11.07.2011
ТАТЬЯНА ПАНКОВА ЖИЛА ДОЛГО, И ИГРАЛА ДО ПОСЛЕДНИХ ДНЕЙ
Время и место похорон пока не называют, в некрологе, который пришел по из Малого театра, традиционный и неизбежный список ролей, вехи официальной биографии тут и там перебивается разрывается горестным всплеском рук, не официальным – «наша дорогая, любимая «старуха».
Панкова была одной из великих старух Малого театра, театра, который по праву гордится не только актерами-долгожителями, но особым амплуа – старух, в Малом – всегда или почти всегда великих. Панкова, которая роли немолодых героинь играет, вернее – играла не одно десятилетие, можно сказать, смолоду, была такой – великой старухой, занимала ближайшую к сцене гримуборную, в которой до нее сидела Гоголева, а до Гоголевой – Яблочкина, в Малом всегда понятно, кто кому наследует.
Панковой было 94 года, она продолжала выходить на сцену, голос у нее был потрясающий, зычный и одновременно подвижный, богатый интонациями в неизменно хрипловатом низком – даже не контральтовом, а почти баритональном регистре. В театральный – в Щепкинское училище – она поступила, успев получить уже одно, серьезное образование, по первому была математиком. В труппу Малого пришла в 43-ем, когда театр находился в эвакуации, в Челябинске. Одна из первых ролей – Мерчуткина в чеховском «Юбилее». Роли получала из рук других, великих, от Веры Николаевны Пашенной – роль Ефросиньи Старицкой в «Царе Иване Грозном» и Кабанихи в «Грозе», от Шатровой – Матрёна во «Власти тьмы» и т.д. Она могла быть серьезной и даже трагической в своих ролях, мелодраматичной, могла быть очень смешной, юмор чувствовала, причем разный, могла быть и царственно, величественно смешной и простонародно-веселой, сама была смешлива, - как она играла Хлёстову и Тугоуховскую в «Горе от ума», или Евсеевну в «Холопах», Авдотью Назаровну в «Иванове» или Манефу в «Мудреце». Островский – конечно, ее хлеб, но Панкова всегда была готова экспериментировать. Помню, однажды я спросил ее, было бы ей интересно сыграть что-то в «новой драме», где – я уже боялся даже, когда спрашивал – встречается нецензурная лексика. – «Очень!» - мгновенно и живо откликнулась Панкова. – «Очень хотела бы!» Интервью, которое я брал у нее на «Маяке» стал для меня одновременно и уроком актерского ремесла. Она сидела, что-то говорила, вдруг резко откидывалась на стуле перед микрофоном. Через стекло я видел, как вздрогнула звукорежиссер прямого эфира, а Панкова – ровно настолько, насколько она откинулась от микрофона, настолько громче начинала говорить. И приближаясь к микрофону, так же автоматически «убавляла» звук.
В кино она тоже чаще появлялась в эпизодах, однако достаточно сказать – мать Костолевского, то есть, конечно, декабриста Ивана Анненкова в «Звезде пленительного счастья», - суровая, почти жестокая, точно жесткая, но все равно безумно любящая своего «непутевого» сына. Панкова, помимо сказанного, была еще на редкость интеллигентным человеком, очень отзывчивым, точно чувствовала себя еще и наследницей той императорской сцены, первые актрисы которой когда-то стояли у истоков Всероссийского театрального общества.
Она была уникальна, неповторима, а вместе с тем в каждой ее роли, в каких-то словах, произнесенных публично, на людях всегда чувствовался дух Малого театра, связь с традицией. Она жила долго, и играла до последних дней, а все равно горько. Очень горько. И утрата – тяжелейшая и точно – невосполнимая.
Григорий Заславский
«Независимая газета», 11 июля 2011 года
Время и место похорон пока не называют, в некрологе, который пришел по из Малого театра, традиционный и неизбежный список ролей, вехи официальной биографии тут и там перебивается разрывается горестным всплеском рук, не официальным – «наша дорогая, любимая «старуха».
Панкова была одной из великих старух Малого театра, театра, который по праву гордится не только актерами-долгожителями, но особым амплуа – старух, в Малом – всегда или почти всегда великих. Панкова, которая роли немолодых героинь играет, вернее – играла не одно десятилетие, можно сказать, смолоду, была такой – великой старухой, занимала ближайшую к сцене гримуборную, в которой до нее сидела Гоголева, а до Гоголевой – Яблочкина, в Малом всегда понятно, кто кому наследует.
Панковой было 94 года, она продолжала выходить на сцену, голос у нее был потрясающий, зычный и одновременно подвижный, богатый интонациями в неизменно хрипловатом низком – даже не контральтовом, а почти баритональном регистре. В театральный – в Щепкинское училище – она поступила, успев получить уже одно, серьезное образование, по первому была математиком. В труппу Малого пришла в 43-ем, когда театр находился в эвакуации, в Челябинске. Одна из первых ролей – Мерчуткина в чеховском «Юбилее». Роли получала из рук других, великих, от Веры Николаевны Пашенной – роль Ефросиньи Старицкой в «Царе Иване Грозном» и Кабанихи в «Грозе», от Шатровой – Матрёна во «Власти тьмы» и т.д. Она могла быть серьезной и даже трагической в своих ролях, мелодраматичной, могла быть очень смешной, юмор чувствовала, причем разный, могла быть и царственно, величественно смешной и простонародно-веселой, сама была смешлива, - как она играла Хлёстову и Тугоуховскую в «Горе от ума», или Евсеевну в «Холопах», Авдотью Назаровну в «Иванове» или Манефу в «Мудреце». Островский – конечно, ее хлеб, но Панкова всегда была готова экспериментировать. Помню, однажды я спросил ее, было бы ей интересно сыграть что-то в «новой драме», где – я уже боялся даже, когда спрашивал – встречается нецензурная лексика. – «Очень!» - мгновенно и живо откликнулась Панкова. – «Очень хотела бы!» Интервью, которое я брал у нее на «Маяке» стал для меня одновременно и уроком актерского ремесла. Она сидела, что-то говорила, вдруг резко откидывалась на стуле перед микрофоном. Через стекло я видел, как вздрогнула звукорежиссер прямого эфира, а Панкова – ровно настолько, насколько она откинулась от микрофона, настолько громче начинала говорить. И приближаясь к микрофону, так же автоматически «убавляла» звук.
В кино она тоже чаще появлялась в эпизодах, однако достаточно сказать – мать Костолевского, то есть, конечно, декабриста Ивана Анненкова в «Звезде пленительного счастья», - суровая, почти жестокая, точно жесткая, но все равно безумно любящая своего «непутевого» сына. Панкова, помимо сказанного, была еще на редкость интеллигентным человеком, очень отзывчивым, точно чувствовала себя еще и наследницей той императорской сцены, первые актрисы которой когда-то стояли у истоков Всероссийского театрального общества.
Она была уникальна, неповторима, а вместе с тем в каждой ее роли, в каких-то словах, произнесенных публично, на людях всегда чувствовался дух Малого театра, связь с традицией. Она жила долго, и играла до последних дней, а все равно горько. Очень горько. И утрата – тяжелейшая и точно – невосполнимая.
Григорий Заславский
«Независимая газета», 11 июля 2011 года
Дата публикации: 11.07.2011
Художественный руководитель Малого театра —
народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Партнеры
Информационная поддержка
Оценка качества услуг учреждений культуры
