Новости

ТАТЬЯНА ПАНКОВА

Очерк Александра Иняхина из книги «Звёзды Малого театра» (М., 2002).

Театральная Олимпиада в Москве весной 2001 года открылась изумительным спектаклем «Арлекин, или Слуга двух господ», поставленным великим Джорджо Стрелером в «Пикколо Театро ди Милано» больше полувека назад.
Сидя 25 апреля в ложе родного Малого театра и явно наслаждаясь невыразимым совершенством этого зрелища, народная артистка России Татьяна Петровна Панкова, наверное, с улыбкой вспоминала, как в Венеции «каялась» перед памятью Карло Гольдони в том, что, как ей казалось, плохо играла в его комедии «Бабьи сплетни».
Актриса свято помнит завет своего учителя по Щепкин-ской школе Константина Александровича Зубова: «Артисты растут на провалах».
Но привычное, ритуальное порой самоедство в случае Панковой абсолютно напрасно, ибо она — одна из самых органичных, точных и чутких актрис Дома Островского.
На сцене Малого театра Татьяна Панкова с 1943 года (хотя в статусе первокурсницы вышла на эти подмостки еще раньше, в сезоне 1939/40 года, изображая в «Отелло» прислужницу-турчанку).
Ролей с тех волшебных времен, когда на одной сцене можно было оказаться с великим и обожаемым Остужевым, пусть в качестве «фона», переиграно множество. От, казалось бы, самых незначительных до центральных.
Внешность актрисы, что называется, трудная, но для жанровых задач выигрышная (если, к примеру, придется сыграть тещу Кисы Воробьянинова из «Двенадцати стульев»). Голос тоже природа подарила богатый: раскатистый, густого тембра (было дело, записала даже фонограмму ржания «той самой» лошади, что гарцует под легендарным командармом Ворошиловым в «Первой Конной»). Эффектная, гиперболическая внешность дополнена прямо-таки вулканическим темпераментом. Бесчисленные мамки и няньки, свахи и кухарки, кормилицы и наперсницы, а еще всякого рода «старухи с неопределенною профессией» — набор в таких случаях неизбежный и в чем-то любую актрису ограничивающий. Больше того, сложилось так, что Панкова смолоду играла старух, а это тоже порой опасно для актерской судьбы. Но и тут она избежала однообразия и приблизительности. Мамку Ивана Грозного Онуфриевну в «Князе Серебряном» А. К. Толстого, что сегодня идет на сцене Малого, Панкова играет столь же многозначно и темпераментно, как когда-то Ефросинью Старицкую в «Иване Грозном» АН. Толстого, введясь на эту роль с благословения Веры Николаевны Пашенной.
В спектакле же «Сотворение мира» по пьесе Н. Погодина сыграла Семеновну — мать двоих детей — так мощно и сердечно, что молодую актрису сравнивали с самой Марией Михайловной Блюменталь-Тамариной, чью тонкую душевную природу не то что превзойти — повторить немыслимо. Да и нянька Демидьевна в трагедии Л. Леонова «Нашествие» была явно под стать созданиям когорты Малого театра 40-х. Когда показала Алексею Денисовичу Дикому все, что разглядела и напридумывала для своей Пошлепкиной из «Ревизора», — услышала восторженное: «Только ничего не прибавляйте!» А за кухарку Степаниду в «Мещанах» М. Горького получила и вовсе нежданный дар — огромную корзину сирени... от самого Соломона Михоэлса. Жизнь меж тем могла пойти совсем по иному руслу. Вняв настойчивым требованиям родни, Татьяна сначала кончила физмат Ленинградского государственного университета, но, получив диплом, ринулась в Москву — в школу Малого театра, гастрольные спектакли которого ее потрясли и покорили. Сработало не простое упрямство, а зов природы: отец, крупный потомственный инженер, сам не был чужд творчеству — читал и сочинял стихи. Школьные годы Татьяны прошли на Васильевском, в знаменитой гимназии Шаффе (проще школе № 206), где сосредоточенно изучали литературу и ставили речь, а театральный кружок вела Наталья Федоровна Ольденбург-Корнилова, человек удивительного таланта и трудной судьбы.
Так или иначе, все четверо детей семьи Панковых стали актерами. Старший брат Татьяны Василий, сокурсник Ефима Копеляна, работавший в Театре Балтфлота, погиб на войне. Нина вместе с братом Павлом училась в Студии при Большом драматическом театре, позже играла на его сцене Татьяну в «Разломе» и Антонину в «Достигаеве и других». Но большую часть жизни проработала в Москве, почти три десятка лет преподавала в ГИТИСе актерское мастерство.
Павел же был знаменит, пожалуй, не меньше самой Татьяны. Артист варламовско-давыдовской закваски, Панков играл Варравина в Театре комедии у Акимова в фантасмагорическом спектакле по пьесе «Дело» А. В. Сухово-Кобылина на таком градусе фантастического реализма, что эта его работа вошла в историю российского театра. Татьяну Петровну, кстати, Акимов тоже звал к себе и, говорят, очень обиделся, когда она отказалась. А ведь какая могла бы получиться увлекательная сценическая жизнь в праздничных, преувеличенно театральных созданиях Николая Павловича Акимова, где гипертрофированному темпераменту и озорству Татьяны Панковой всегда нашлось бы применение...
Судьбой же были уготованы иные испытания. Первый муж, артист БДТ Борис Шляпников, погиб в войну, на корабле, вместе со старшим братом Василием. Второй супруг, актер Малого театра Константин Назаров, с которым прожила недолго, сгинул по причине, сгубившей многих российских актеров. Это оставило в душе Татьяны Петровны тягостное чувство вины: не сумела уберечь. Утешением стали несколько десятилетий счастливого брака с известным дирижером, профессором Гнесинского института Олегом Михайловичем Агарковым. Их дом, как и дом ее отца, был «художественным» — в нем не переводились гости и вдохновенные творческие занятия. Однако племянники, в отличие от самих Панковых-старших, все пошли в науку.
Нынче, не без удовольствия пересматривая лирическую кинокомедию «Медовый месяц», поставленную вслед всенародно любимой «Укротительницы тигров» с теми же Людмилой Касаткиной и Павлом Кадочниковым, но куда более занятную и даже социально острую для своего времени, следишь не только за тем, как любят, мучая друг друга, одинаково упрямые главные герои. Весьма интересны в картине и милые родственники героини, два научных деятеля, которых — вместе — сыграли Павел и Татьяна Панковы. Они оба были не менее упрямы. Но это упрямство совершенно иной природы. Занятые «чистой» наукой, честные и порядочные, они странным образом стабилизировали «завихрения» героини, не давая безалаберной девице превратиться в черствую стерву.
Судьба Панковой-киноактрисы тоже сложилась удачно. В ее киносудьбе есть даже роли, что называется, памятные любителям кинематографа. Чего стоит эпизод из «Анны на шее», где всем сразу запомнилась не то чтобы льстивая, а скорее восторженная портниха, произносящая одну-единственную фразу: «Не женщина — фея!» Слова эти, сказанные в лицо героине Аллы Ларионовой, одной из самых красивых русских актрис, были, как говорится, в кон.
Снималась Татьяна Панкова немало: фильмы «Княжна Мэри», «День рождения», «Екатерина Воронина», «Твой современник» смотрела вся страна. Но звездный час актриса пережила в роли матери декабриста Анненкова из пафосно-романтической исторической эпопеи Владимира Мотыля «Звезда пленительного счастья». Татьяну Петровну вослед режиссеру увлекла возможность рассказать о благородстве поколения, чистоте помыслов людей, сознающих свою обреченность.
В судьбе княгини Анненковой было много «достоевщины». Но не в поверхностно-невротическом, а глубинном выражении. Дочь сибирского губернатора Якоби, она не знала недостатка в женихах. Правда, многих больше привлекала возможность торговать с Китаем, открывавшаяся при таком родстве. Папенька, однако, требовал соблюдения единственного условия: жить в Сибири! Нашелся-таки человек, влюбившийся по-настоящему, но, желая порадовать супругу букетом ранних цветов, попал в ледоход и, простудившись, помер. Старший сын проигрался и был похоронен у дороги, как самоубийца. Что сталось с младшеньким, всем известно по картине, которую, похоже, и помнят в основном по красивой любовной истории, разыгранной Игорем Костолевским и Эвой Шикульской под изумительный романс Исаака Шварца и Булата Окуджавы.
Роль самовластной старухи Анненковой в этом фильме вызывающе эффектна. Буйная самодурша, не знающая «этикету» хозяйка, подобно фонвизинской Простаковой, любит сыночка без памяти, но и к «французке» ревнует люто. Лишь убедившись, что страсть, связавшая детей, не «больная», не пустая, допускает невесту до своей особы, «прощая» ей сына и признавая за нею право на характер.
Темная сила соседствует в ее душе с неутоленной тоской, неуправляемость натуры — с зоркостью и умением видеть суть творящегося вокруг. Желание настоять на своем так же сильно, как понимание, что от судьбы не уйдешь, — и новая жизнь, законы которой неведомы ей самой, пройдя через кровь, мучения, трагедии и страсти, окажется права. Анненкова, подобно Бабуленьке из «Игрока» Ф.М. Достоевского, даже ошибаясь, не теряет азарта, хотя всегда знает истинную цену своим ошибкам.
Мечта сыграть Бабуленьку живет в душе Татьяны Петровны Панковой постоянно. Исступленное клокотание страсти, смелая ярость в борьбе с судьбой, доброта и неуступчивость, приступы гнева и отходчивость — все краски яркой натуры, не ведающей удержу, доступны героиням актрисы. Все «происходят» из Достоевского, но проявляются в самых разных обстоятельствах совершенно по-разному. Играть «на пределе» Татьяна Панкова стремится всегда.
Она была Кабанихой в «Грозе», хозяйкой притона Бубновой из «Униженных и оскорбленных», Матреной во «Власти тьмы», унаследовав эту роль от Елены Митрофановны Шатровой так же, как и Василису Волохову в «Царе Федоре Иоанновиче». Весь спектр «темных натур» был ею освоен сполна. Но даже у Матрены Курослеповой из «Горячего сердца» или госпожи Кукушкиной из «Доходного места» виделись актрисе свои резоны бороться за собственное, пусть уродливое, понимание счастья, для которого и они ведь тоже, как ни смешно, родились на свет.
Сегодня Татьяна Петровна Панкова гримируется там же, где готовились выйти на сцену Александр Иванович Южин, Вера Николаевна Пашенная, Елена Николаевна Гоголева. Критики сравнивают ее с самой Варварой Осиповной Массалитиновой по смелости и органике, по природной сочности дарования. Актриса всегда играет поражающе просто и при этом ярко. Масштаб воплощаемых ею характеров всегда натурален, а непосредственность гомерична.
Эпической фигурой казалась тетя Катя в «Иване Рыбакове» В. Гусева, зато Сойка из «Доктора философии» Б. Нушича была сильно «подвинута» в сторону эксцентрики. В ее служанках сквозь хлопоты и заботы чудился почти свирепый сторожевой рефлекс и маниакальное служение хозяину или идее. В одном лице могли сойтись инстинкты дочери, матери, гувернантки, сиделки. Такими были Элоиза в «Мамуре», Евсеевна в «Холопах». Такой была Энона — кормилица и наперсница царицы из «роскошной» трагедии Жана Расина «Федра». Актриса искала здесь языческие краски ужаса «подавляющей» преданности, доходящей до религиозного фанатизма.
В телевизионной версии знаменитого в свое время спектакля Малого театра «Евгения Гранде» по Бальзаку Татьяна Панкова сыграла еще одно воплощение преданности и надежности, служанку Нанетту. Это была очень интересная, хотя и «фоновая» роль, да и сам спектакль явно дорог театру, значим для его художественной истории.
В телевизионной редакции молодых героев гастрольно сыграли артисты «со стороны» — крайне популярные, прозвучавшие в свое время как лидеры нового поколения Ариадна Шенгелая и Михаил Козаков. Несчастная влюбленная дочь скряги и вероломный столичный красавец жили своим, весьма, надо признать, изысканным сюжетом, а из остальных персонажей получился собирательный образ плотно спаянного, настырного, тупого и лживого общества, нищего духом и пронизанного стяжательством.
Нанетта, не лишенная природной зоркости, совестливая, полная достоинства, к этому обществу, разумеется, не принадлежала, а наблюдала его со стороны, явно имея по его поводу собственное мнение. И сердцем чувствовала, к чему приведет милую Эжени омут неугасимой и наивной, всепоглощающей и напрасной любви.
Душа героини Ариадны Шенгелая, напрасно, но упорно ждавшей от любимого исполнения обещаний, к финалу высыхала и черствела. Лишь на самом ее дне оставалось нечто человеческое — то была последняя привязанность к ворчливой, но мудрой старухе Нанетте. Они были дороги друг другу.
Татьяна Петровна не устает поражать своей творческой отзывчивостью и восприимчивостью. В довольно уже давнем спектакле «Живой труп» по пьесе Л.Н. Толстого, поставленном в старом здании на Ордынке Виталием Соломиным, где было много наивного, ученического, но была и очевидная искренность в отношении к «недописанному» классиком сюжету, попытка самостоятельно в нем разобраться, Панкова вышла в крохотной роли старой цыганки Настасьи Ивановны, матери Маши. Старуху мучили тяжелые предчувствия. Она не знала, что с ними делать, старалась по-своему повлиять и на своенравную дочь, и на «затуманившегося» чужака, пытаясь в каждом из них пробудить достоинство — и своего тоже не теряла.
Нынче, в волшебно преображенном здании филиала, вовсе непохожем на бывший неуютный и тусклый «вагон дальнего следования», а, напротив, превратившемся в торжественный храм муз, Татьяна Петровна играет Анну Антоновну Атуеву, туповатую и настырно упрямую тетку Лидочки Муромской, с чьей тяжелой руки закручивается весь омут жуткой чертовщины в знаменитой трилогии А.В. Сухово-Кобылина. Ведь именно тетушкина инициатива, именно ее лопоухое попустительство дают движение авантюрному сюжету «Свадьбы Кречинского» (во всяком случае, актриса заставляет своим решением роли об этом задуматься).
Главная новость здесь в том, что вместо самой пьесы, ставившейся в 70-х годах на основной сцене Л. Хейфецем для Владимира Кенигсона, Виталий Соломин, упорно стремящийся в режиссуру, обратился к довольно давно отыгранному по всей стране мюзиклу А.Колкера и К.Рыжова, что, на первый взгляд, вступает в противоречие с традициями театра.
Но сами по себе возникшие противоречия оказались, во-первых, содержательны, интересны по смыслу, а во-вторых, заметно освежили актерскую технику. Да и сам спектакль получился по-своему ярким, чему причиной неофитский азарт постановщика и прямое соавторство модного сценографа Юрия Харикова, превращавшего сценическое пространство трагикомедии то в арену для корриды (Кречинский ведь дарит Муромскому бычка), то в оплывающий ледяной замок, то в стартовую площадку для возможного полета героев из пушки на Луну в духе ранних кинофеерий Мельеса (правда, внутри обеих золотых пушек оказываются вполне уместные в данном случае адские топки).
И хотя музыки стало заметно меньше, звучит она скромнее, но прибавилось фантасмагории, бесовщины и дьявольщины.
Герой, отравленный азартом игры, пытается сам себя убедить, что способен еще и на искренние чувства. Юная, но явно разочарованная в жизни Лидочка, влюбившаяся всерьез, к финалу становится способна на жертвы ради любви. И только «упертая» дуреха тетушка, по-медвежьи переваливаясь, вся в пенных кружевах, знай себе поет про тягу к светской жизни и столичной роскоши. Ослеплен-ность ее внушает подобие священного ужаса, ибо каждому ведомо, что прежде, чем наказать, Господь сначала отнимает разум. В воплощении Т. Панковой Анна Антоновна Атуева, сама того не ведая, превращалась в «лоно зла», если не его источник.
Серьезно и вдохновенно играла актриса в столь же неожиданном для Малого театра спектакле по рыцарской фантастической драме Генриха фон Клейста «Кетхен из Хайльбронна».
Постановочный дуэт из ФРГ — режиссер Клаус Вагнер и художник Томас Пекне — создали стильную среду из живого, «дышащего» некрашеного светлого дерева, одели персонажей в монохромные романтичные длиннополые одежды. Но все таинственное, волшебное, даже сказочное, что происходит в пьесе, оказалось пронизано вроде бы несвойственной Малому театру иронией.
История трогательной самоотверженной любви юной девушки прозвучала в спектакле с поправкой на постмодернизм, заново входивший в моду на нашей сцене в начале 90-х.
Фигурой, на которой концентрировалась вся эта придуманность, становилась вероломная невеста графа, Кунигунда фон Турнек, прославленная красавица, а в действительности безобразная колдунья. Эта жуткая тетка представала в двух ипостасях: юной чаровницей (С. Аманова) и одноглазой старой ведьмой, которую, тоже не баз иронии, Татьяна Панкова наделяла нешуточной мистической силой.
В не менее мистической истории, «Утренней фее» А. Касоны, поставленной Б.А. Львовым-Анохиным со всем вниманием к поэтической природе этой притчи о силе любви и смерти, сыгранная Т. Панковой служанка Тельга, напротив, воплощала не покидающее дом тепло жизни, широкую натуру и могучий дух вполне земного человека, озабоченного простыми насущностями быта, который столь же значим, как само бытие.
И все-таки интереснее следить за тем, как Татьяна Петровна Панкова «разбирается» со своими эксцентрическими героинями, будь то сваха Красавина в «Женитьбе Бальзаминова» или Фетинья Епишкина из пьесы А.Н. Островского «Не было ни гроша, да вдруг алтын». Тут актрисе предоставлен зачастую полный простор для выхлестов вулканического темперамента и чудес гиперболического реализма.
Всех этих женщин Татьяна Панкова живописует масляными красками. Ее героини всегда живут на пределе «энергетических» возможностей. Выражаются сочно, объемно, даже звонко. В этом актриса — прямая наследница Веры Николаевны Пашенной, Евдокии Дмитриевны Турчаниновой, Варвары Николаевны Рыжовой. Диапазон возможностей смолоду казался (и, как выясняется, остался) уникальным. Недаром еще в студенчестве она сыграла — последовательно — Кабаниху в «Грозе» и... Раневскую в «Вишневом саде». Но главный «видовой признак» артистки Панковой как приверженки Малого театра — природный аппетит к слову Островского, его «суриковским» тонам.
При этом, не нарушая базовых свойств характеров, актриса охотно и весело обостряет их эксцентрические признаки: театральность, ярмарочность, многоцветность.
Занятнее всего это получается, когда Панкова играет свах. К примеру, ее Красавину из «Женитьбы Бальзаминова» называли свахой-клоуном при купцах-скоморохах. Она была отчаянной фантазеркой, кажется, готовой выдумывать для самой себя — лишь бы скучно не было — какое-то подобие домашнего театра.
Но, если людям от красавинских «представлений» была сплошная и очевидная польза, то Фетинья Епишкина из спектакля «Не было ни гроша...», поставленного Э. Марцевичем, становилась средоточием темных сил мутной замоскворецкой житухи с ее гнилым нищенством, лживой моралью и убогими иллюзиями.
Въедливая сплетница, Фетинья надменна и завистлива. Она фантазирует, буквально пузырится злобой, непрерывно ища повод для очередного припадка ненависти. В этой «субстанции» она купалась, но и зверела, тупо и темно ожесточаясь на всех и вся. Временами казалось, что перед нами жертва домостроя. Но по сути Фетинья оставалась профессиональной склочницей, явно нашедшей себя в этой всегда чреватой несчастьями жизни.
Авдотья Назаровна, дама с неопределенною профессией из чеховского «Иванова», совсем недавно поставленного Виталием Соломиным, густо характерна и самодостаточна, как контрабас. Она тоже хочет иметь вес и значение в обществе, нагло не замечая, что у всех вызывает изжогу сама необходимость общения с нею. Характер этой беззастенчивой тетки опять вылеплен ярко, с чеканной ясностью.
Не менее внушительна сыгранная чуть раньше старая княгиня Тугоуховская, не оставляющая надежд даже на тихом «сборище» посреди Великого поста найти жениха для любой из своих шестерых дочерей, которые, как говорится, давно крышу проросли.
Роль, по сюжетной функции, простая, но исполнена полнозвучно и азартно. Что-то есть в этой старухе, самой ее мании почти фольклорное, забавно-раритетное, нелепо-обаятельное.
Самое занятное, что все возможное многообразие подобных «объектов портретирования» Татьяна Петровна Панкова обнаруживает в реальных характерах и судьбах, не позволяя усомниться в их натуральности и исторической конкретности. А уморительный гротеск игровых акцентов постоянно рождается из природного человеческого нутра, умением познавать которое так сильна из века в век актерская школа Малого театра.