Новости

«К 165-летию со дня рождения Гликерии Николаевны Федотовой»

СОПЕРНИЧЕСТВО

Федотова и Ермолова – две великие актрисы на одних подмостках. Как складывались их отношения, как воспринималось это в театре и обществе. Об этом читайте в отрывке из книги Георга Гояна «Гликерия Федотова» (М. – Л., 1940).

Если написать столбиком имена всех героинь, которых сыграла Федотова, и проставить с одной стороны столбика их возраст по пьесе, а с другой дату премьеры и возраст Гликерии Николаевны, то получится ясная картина того, как она обдуманно подходила к выбору ролей. И хотя перед ее глазами стоял пример Эрнесто Росси в роли Гамлета, она знала пределы гипнотизирующего влияния актерского мастерства, а также границы могущества грима, костюма и тому подобных «секретов молодости» на сцене.

Начав с шестнадцати лет играть героинь своего возраста (Верочку, институтку, Джульетту), она незаметно поднималась со ступеньки на ступеньку — от роли Луизы к роли леди Мильфорд, от Офелии в «Гамлете» к роли Эмилии в «Отелло».
Неохотно расставалась артистка с каждым своим детищем. Но стоило ей хоть немного забыться, — действительность бесцеремонно напоминала ей о пролетевших годах. Еще в 1879 году журнал «Живописное обозрение» преподнес ей горькую пилюлю, правда, всячески стараясь позолотить ее: «Скажем без обиняков и во избежание всяких недоразумений, мы сами ставим Федотову очень высоко в ряду современных не только русских, но и иностранных драматических актрис. В настоящее время она первая русская актриса, и даже между современными французскими актрисами найдется не более двух-трех, которые имели бы действительное право поспорить с ней о первенстве. Но именно глубокое уважение к актрисе и обязывает нас отнестись к ее игре со строгостью и беспристрастием, которые, без сомнения, послужат лучшей данью уважения артистке». Вслед за этим густым слоем позолоты следовало замечание, что в пьесе «В осадном положении» роль Лизы ей «теперь уже не следует играть», что в нескольких других пьесах — »Ветерок», «Майорша» — Федотова «превосходно играет местами, местами же опять-таки не может производить безусловно цельного художественного впечатления». Причина, по мнению журнала, заключалась в изменившихся внешних данных Федотовой, которые не позволяли ей больше играть эти роли.

«Федотова, — писал дальше рецензент, — как умная и развитая женщина, и сама поняла это и с нынешнего сезона [1879/80"> намерена произвести радикальную реформу, отказаться от роли Фени в «Майорше» и от других ролей молоденьких девушек».
Когда на следующее лето Гликерия Николаевна приехала на гастроли в Петербург, то в рецензии о ее первом выступлении на подмостках Павловского театра появилось такое бесцеремонное заявление: «Во внешности Федотовой произошла перемена: артистка несколько похудела, отчего ее фигура теперь является стройнее, изящнее, моложавее».
Поговорка утверждает, что «годы не уроды, года не беда, была бы сама молода». Душой Гликерия Николаевна всегда была молода. Образ героини любого возраста у нее был всегда полон огня, страсти и в то же время озарен мощным светом мысли.
Федотова, как умный, расчетливый мастер, всегда подбирала роли, которые соответствовали бы ее сценическим данным. Так она, почти незаметно для окружающих, подошла и к ролям матерей.
Для своего бенефиса в 1882 году, в связи с двадцатилетием работы на сцене, Гликерия Николаевна просила Вильде написать для нее специальную пьесу. Он написал «Преступницу». Сыграв в этой пьесе роль Надежды Николаевны, Федотова перешла на роли матерей, в которых она стала выступать с огромным успехом.
Наряду с этим она продолжала выступать в своих прежних ролях и многие из них играла без перерыва на протяжении десятилетий. Роль Марьицы в «Каширской старине», например, она играла двадцать пять лет, до 1896 года; Катарину в «Укрощении строптивой» — двадцать семь лет; Василису Мелентьеву — тридцать лет; Катерину в «Грозе»— тридцать пять лет. Три последние роли она исполняла по 1898 год, то есть до пятидесятидвухлетнего возраста.
И все же в середине восьмидесятых годов наступил известный перелом. И не только потому, что артистке исполнилось в 1886 году сорок лет. К этому времени произошло изменение ее положения в Малом театре по обстоятельствам, не зависевшим от нее. Она вынуждена была уступить первое место в театре молодой Ермоловой.
Еще в 1876 году Мария Николаевна Ермолова создала с такой художественной силой образ испанской крестьянки Лауренсии из «Овечьего источника», что чиновники царского правительства поспешили даже запретить спектакль, который превращался в политическую демонстрацию против самодержавия. Вместе с тем блестящее исполнение Ермоловой роли Лауренсии заставило мало благоволившее к ней театральное начальство признать за ней право на исполнение трагических и драматических ролей, до этого почти целиком входивших в репертуар Федотовой.

Талант Ермоловой развивался, ее искусство совершенствовалось. В 1884 году она выступила в роли Жанны д'Арк в «Орлеанской деве» Шиллера. Эту роль Ермолова сама считала вершиной своего искусства. Успех был потрясающий. История русского театра не знает другого случая, когда публика вызывала бы артистку шестьдесят четыре (64!) раза подряд. Эту цифру рабочие сцены написали на обороте театрального занавеса после выступления Ермоловой в «Орлеанской деве».

Такой успех не мог быть не признан и Федотовой. «Это был, — говорила она, — настоящий триумф артистки, поставивший ее на прочный пьедестал, с которого она уже не сходила». С этого времени Федотова навсегда уступила Ермоловой первенство в Малом театре.
Но от того, что на русской сцене ярко засияла звезда гения Ермоловой, разумеется, талант Федотовой не померк. Наоборот, как раз к этому времени Гликерия Николаевна достигла зенита своего творчества, что она продемонстрировала с таким блеском в роли шекспировской Клеопатры.

Вспоминая Малый театр той поры, один из его завсегдатаев, А. Ценовский. говорил, что тогда в труппе было много блестящих актеров. Был «великий старик» Самарин, были великолепные артисты — Ленский, М. Садовский, Решимов, Рыбаков, Правдин, Макшеев, Горев, комик Музиль; были Медведева, Садовская, Никулина, Рыкалова и много других превосходных мастеров сцены. «Но все-таки Малый театр был больше всего театром Федотовой и Ермоловой. Как-то само собою выходило так, что подбирались пьесы то для одной, то для другой из этих замечательных артисток. Как будто они были центром, вокруг которого вращалось все в Малом театре. Для Ермоловой ставили «Орлеанскую деву», «Звезду Севильи», «Таланты и поклонники» Островского. Для Федотовой... и мелодрамы, и бытовые пьесы, и шекспировские комедии».
Это же положение вещей рисует и В. И. Немирович-Данченко: «Пьесы писались непременно для той или другой. Если играют обе вместе, то обеспечено огромное количество полных сборов. Если в пьесе не занята ни та, ни другая, то, в лучшем случае, ее ожидает очень скромный успех, а большею частью провал».

Обе великие артистки представляли собой русское театральное искусство. Но к середине восьмидесятых годов, приблизительно ко времени смерти Островского, то есть к 1886 году, произошла перемена, о которой мы уже говорили: в Малом театре, по меткому выражению В. И. Немировича-Данченко, раньше «труппу возглавляли Федотова и Ермолова, позднее — Ермолова и Федотова».

Это изменение положения в театре, как мы указывали, произошло не сразу и не без сопротивления со стороны Федотовой. В семидесятые годы она безраздельно владела всем репертуаром Малого театра от гетевского «Фауста» до «Майорши» Шпажинского, от шекспировского «Ричарда III» до дьяченковского «Скрытого преступления». Нетрудно понять, почему Федотова считала себя одинаково сильной актрисой как для трагедийных, драматических, так и комедийных ролей. С 1876 года стало ясно многим, а с 1884 года —всем, что трагедийные роли по праву принадлежат Ермоловой, а не Федотовой, что диапазон Федотовой не так безграничен, как она думала. Не легко было Федотовой, с ее властной натурой, примириться со всем этим. Отзвуком ее борьбы за сохранение своего прежнего положения «единодержавной царицы сцены» была появившаяся в свое время карикатура: Мария Николаевна с ролью Катерины Кабановой в руках стучится в дверь Малого театра, а на дверь с другой стороны навалились «ветеранки» во главе с Федотовой и кричат хором:
«Нет, дерзкая, не удастся проникнуть!!!»
Под карикатурой была подпись: «Закулисная гроза».

Можно радоваться, что эта «закулисная гроза» в конце концов не превратила отношения Федотовой и Ермоловой во вражду Леонардо да Винчи к Микель-Анджело, которому Леонардо никогда не мог простить его успешного «соперничества».
Впоследствии, в девятисотые годы, Гликерия Николаевна не только не любила вспоминать свою борьбу с Ермоловой в семидесятые и отчасти в восьмидесятые годы, но даже пыталась вовсе отрицать ее, быть может, не желая омрачать неприятными воспоминаниями глубокой привязанности, установившейся к тому времени между ней и Марией Николаевной. В беседе с корреспондентом журнала «Театр» она говорила: «Многие распускают слухи, что я всячески старалась повредить ее [Ермоловой"> сценическим успехам и якобы нещадно интриговала ее; на все это отвечу прямо: это чистейшая ложь; мы всегда были и остались до сей поры самыми близкими друзьями; доказательством этому могут послужить те многочисленные сердечные письма разных лет1, которые я все тщательно берегу и сохраняю».
«Да, наконец, — продолжала Гликерия Николаевна, — о самой Марии Николаевне и говорить не приходится, так как она всегда была робкой и застенчивой по натуре, и если даже что-нибудь не по ней, то подойдет, бывало, ко мне и делится своими горестными впечатлениями».
Н. Телешев в одной из бесед с Гликерией Николаевной коснулся как-то «одного многолетнего недоразумения». Речь зашла о том, что было время, даже продолжительное время, когда публика делилась на два лагеря: на федотовцев и ермоловцев.
«На самом же деле в жизни мы были все время друзьями самыми близкими, — говорила Гликерия Николаевна Н. Теле-шеву. — Отношения наши были всегда самые сердечные, дружеские, и дружба эта сохранилась до сих пор». Она рассказала своему собеседнику, как обе они обычно советовались друг с другом, прежде чем взять какую-нибудь роль, кому из них эта роль подходит, и решали это сообща, «никогда не переходя друг другу дороги». На спектакле, бывало, Ермолова не выйдет на сцену без дружеского напутствия Федотовой.
В Бахрушинском музее среди других хранится письмо М. Н. Ермоловой, адресованное Федотовой, когда последняя уже ушла со сцены. Вот что писала М. Н. Ермолова: «Дорогая, родная, любимая Гликерия Николаевна, я была в таком горе, что без вашего благословения буду вчера, 2 мая. И вдруг перед самым выходом на сцену я получаю ваше благословение... С моей души точно камень свалился...»
Но все это касается, так сказать, субъективной стороны. Установившаяся искренняя и глубокая дружба сохранилась
между ними до последнего дня жизни Гликерии Николаевны. Объективно, однако, «соревнование» существовало долгое время. Оно выливалось в резкое «соперничество» между зрителями, разбивавшимися на два лагеря, в зависимости от положения той или другой из двух премьерш Малого театра.
Делению зрителей на резко враждебные лагери — приверженцев «соперничающих» корифеев сцены — во многом способствовал издавна существовавший в Малом театре обычай исподволь готовить смену ведущим актерам. Так, во времена, когда драматические роли играла Косицкая, первое амплуа в комедии занимала Рыкалова. Для их замены подготовлялись: в драму — Медведева, в комедию — Васильева; затем их места заняли Г. Н. Федотова и Н. А. Никулина: первая готовилась для драмы, вторая — для комедии. После перехода Медведевой на роли благородных матерей в драме, а Васильевой на такие же роли в комедии Федотова и Никулина получили первые «молодые роли» соответственно своим амплуа во всех пьесах, которые шли в Малом театре.
Так было на сцене. А как это воспринималось по ту сторону рампы, в зрительном зале, — об этом рассказывает один из рядовых зрителей, служащий мехового магазина А. Ф. Богданов. Он принадлежал к числу восторженных поклонников Федотовой.
«К сожалению, — говорил он, — не все так относились к Гликерии Николаевне. В то время была в большой славе Медведева, и вот вся Москва разделилась на две партии: медведевцев и федотовцев. На стороне Медведевой был тогдашний обер-полицмейстер, и поэтому полиция, чтобы угодить начальству, мешала нам, «федотовцам», изливать свои восторги по адресу Федотовой, в то время как таковые же по адресу Медведевой поощрялись. Народ был горячий, и порывы увлечения Федотовой не раз заканчивались протоколами полиции».
Позже, когда место Медведевой заняла Федотова, а Ермолова стала второй актрисой на драматические роли, «робкое, сдержанное соревнование двух премьерш на сцене откликалось в зрительном зале страстной' и шумливой борьбой». Весь партер и особенно «верхи» раскололись на две непримиримые партии: на приверженцев Ермоловой и поклонников Федотовой. Эта пламенная борьба своего рода «рыцарей Алой и Белой розы» доходила до невероятных крайностей. Когда казалось, что триумф Федотовой «перевешивает» овации по адресу Ермоловой, Федотовой свистали, доводя ее до обмороков и истерики; находились и такие фанатики, которые грозили убить артистку. У одного студента даже отобрали револьвер, с которым он ждал Федотову у подъезда Малого театра. Этот случай огласил в печати очевидец, скрывший свою фамилию под псевдонимом.
Гликерия Николаевна отличалась, по общему признанию, исключительным умом и не могла не понимать объективного положения вещей; и в том, как она поступила, сказался ее ум.
В 1886 году в шиллеровской «Марии Стюарт» соперничающие артистки выступили в ролях соперниц — королевы Марии и королевы Елизаветы. Роль первой исполняла Ермолова, роль второй — Федотова.
Федотова создает целую галлерею образов «соперниц», выступая неизменно совместно с Ермоловой. В «Цимбелине» Шекспира Федотова играет роль королевы, Ермолова — Имогену; в «Аррии и Мессалине» Вильбранта Федотова — Аррию, а Ермолова —Мессалину; в «Северных богатырях» Ибсена Федотова—Иордис, Ермолова —Дагни; в «Джон Габриэль Боркман» Ибсена Федотова играет фру Боркман, Ермолова — Эллу Рентгейм.
Каждая из таких встреч двух великих артисток в ролях борющихся между собой «соперниц» превращалась в дуэт такой художественной силы и красоты, что произошло «чудо»: исчезло деление зрителей на два враждующих лагеря, и Гликерия Николаевна с полным правом и законной гордостью могла заявить о себе и Ермоловой: «Как постоянно говорила покойная Н. М. Медведева, на нашей стороне была вся публика, когда мы играли, бывало, вместе в одной пьесе».
Не все эти «драматические дуэты» были, разумеется, в одинаковой мере совершенны. Для полноты картины надо привести пример не только блестящей игры Федотовой в ролях «соперниц» (роль королевы Елизаветы), но и упомянуть о постигшей артистку творческой неудаче (роль Иордис). Правда, это был единичный случай, как и вообще немногочисленны были сценические неудачи Гликерии Николаевны.