Новости

ВИКТОР БОРЦОВ

Очерк Светланы Новиковой из книги «Звёзды Малого театра» (М., 2002). 20 мая исполняется 3 года со дня смерти народного артиста России Виктора Андреевича Борцова. Публикация этого очерка – дань памяти замечательному артисту и человеку…

У каждого, если порыться в памяти, найдутся сильные детские желания. У маленького человека от этого жизнь может перевернуться, а взрослые... Им или некогда, или нет денег. Витя мечтал о наборе инструментов за шестнадцать пятьдесят — всякие там пассатижи, молоточек, напильничек, отверточки, — а бабушка говорила: дорого. Эх, купи она ему тогда эти блестящие, с гладкими деревянными рукоятками штучки, он бы, наверно, стал мастером на все руки. Как Савва Игнатьич в «Покровских воротах» Леонида Зорина и Михаила Козакова.
Козаков искал на роль мастера по металлу Саввы Игнать-ича артиста такого... как Борис Андреев или Сергей Лукьянов. Ему посоветовали Борцова. Прежде чем его утвердили на роль, Борцов был вызван на пробы и сыграл чуть не все сцены своего героя. И как он выпивает со старыми приятелями, рассказывая про свою женитьбу. И как поет, развлекая утонченных интеллигентов, гостей своей жены: «Роз-за-мунда-а...» Супругу свою Маргариту Павловну — «женщину сказочного ума и характера такого, что хоть фронтом впору командовать», роскошно сыграла Инна Ульянова. А ее прежнего мужа Льва Хоботова, специалиста по романской поэзии, неспособного починить утюг, — Анатолий Равикович. Сам Савва никогда бы не стал отбивать у такого умного, образованного человека жену: он знает свое место. Но Маргарита Павловна скомандовала — и бывший солдат Савва подчинился, получив в придачу к жене ее бывшего мужа, о котором надо заботиться.
Роль Саввы Игнатьича — пожалуй, лучшая из того, что сделал Борцов в кино. Простодушная улыбка Саввы, его повадки, игра на аккордеоне, его «натюрлих» подсмотрены артистом во дворе своего детства.
Борцов родился и вырос в Оренбурге. Растила его большей частью бабушка. Мама, сколько он помнит, была больна, не вставала. У нее оказался рассеянный склероз, она умерла молодой. Шести лет от роду он остался сиротой... В проклятом тридцать седьмом отца посадили, а через год выпустили. Жили трудно, но бедность не ощущалась, маленького Витю кормили — ложку в рот — «За Молотова! За Сталина!» Давали и витамины, и рыбий жир. Когда заболел малярией, закормили акрихином. Говорят, от него память хорошая. Виктор Андреевич в это верит и считает, что именно благодаря акрихину помнит свое детство с такими подробностями.
После маминой смерти, во время войны, отец женился еще раз. Витя жил с семьей отца и постоянно бегал к бабушке. Там остался его двор, друзья. У бабушки была комната в коммуналке и общая кухня — огромная, с большой русской печью. В сорок первом — сорок втором электричества вообще не давали, надо было успевать делать уроки засветло. Не было даже свечей, зажигали фитилек в блюдечке с маслом. В первый год войны приехало много эвакуированных, а в кухне жили цыгане. Она была главным местом, клубом, где бурлила жизнь. Только на кухне был водопровод, и весь двор ходил туда за водой. На этой кухне Витя поставил с ребятами «Сорочинскую ярмарку», так что и Витин театр тоже начинался здесь.
Во дворе ребята постарше играли в свои игры, куда Витю с прочей мелкотой не принимали: в кулюкушки (по-нашему — прятки). У кого водились деньги, играли в пристенок. Играли в лянгу, но только зимой: для свинцовой биты требовалась крепкая обувь. За играми старших было интересно наблюдать. Эти парни многое умели, из них выходили мастеровые, работяги, шоферы. Они любили попеть, ходили в драмкружок. Вот из этих ребят тридцать лет спустя Борцов сделал своего Савву.
Как ни странно, драмкружки и вообще театр играли немалую роль в Оренбурге. Во время войны в городе устраивали карнавалы для детей. С Александром Невским, псами-рыцарями, русскими богатырями. Соблазнял разными программами цирк. Представление «Морское дно» разило наповал фантастическими костюмами. А клоуны... В одной из программ все три отделения были чисто клоунские. Много значило в Витиной жизни еще и кино. Замечательный фильм «Красные дьяволята» был немой, а читать титры они с бабушкой не умели: Витя еще маленький, а бабушка неграмотная. Радио — большая тарелка репродуктора — притягивало больше. Детские передачи, «Театр у микрофона» — мальчик буквально жил в этой тарелке, знал голоса и фамилии Консовского, Цейца, Названова, Плятта, Абдулова, Литвинова, Сперантовой (с Цейцем он потом играл в капустниках в Центральном Доме работников искусств). Была среди сказок на радио одна про умную девочку и ее старшего брата, простоватого парня, которого обманул хозяин, не заплатил ему за работу. Умница сестричка придумала, как наказать жадного хозяина. Кто-то рассказал Вите, что эту сказку играют в летнем театре в парке культуры и отдыха. Он прибежал, когда парк был закрыт, пролез через дыру в заборе, отыскал подмостки. На них стояли декорации — какие-то сани с дровами. Вот тут и сыграл он свой первый спектакль на сцене. Один за всех. Зрителей не было.
А еще раньше у него появился кукольный театр. С картонной луной, которую они с другом привязывали к бабушкиному фикусу. Кукол лепили из глины. Потом дружок потерял интерес к куклам и подался в авиакружок, а Витя — в драмкружок при городском Доме пионеров. От кукольного театра и цирка он перешел постепенно к оперетке и драме. Первый поход в драму вызвал только головную боль. Весь спектакль некий генерал корпел над картами: отсюда нанесем удар или отсюда?
Любовь к театру, начавшаяся с тарелки репродуктора, оказалась прилипчивей малярии. Никакой акрихин от нее не вылечил. Витя занимался в одном драмкружке, потом сразу в двух — в младшей группе и в старшей. С первыми играл скетчи, со вторыми — «Невольницы» А.Н. Островского. Выступал на всех концертах, вечерах, читал рассказы.
Был тогда в Оренбурге замечательный артист Николай Петрович Воробьев. Вокруг него всегда театральный народ крутился, ходили к нему домой, справляли дни рождения, собирались на пельмени. Пельмени пельменями, а говорили-то всё о театре. Стал Воробьев приставать к Борцову сыграй Бориса в «Грозе». А Виктор с юности полюбил роли простаков — смешных людей, не претендующих на многое. Он в «Грозе» хотел бы сыграть Тихона или Кудряша но ему дали Бориса. Очень не нравилось, что Кудряш его в грудь бьет.
На фотографиях тех лет Витю можно увидеть в разных ролях. Вот он — длинный и худой, с орлиным взглядом — секретарь обкома. Название пьесы забылось, видно, ничего особенного, типично советская агитдрама тех лет. Показывая фотокарточку, Борцов обращает мое внимание на значок, приколотый к лацкану:
— Тут не видно: я в середину значка вместо Ленина вставил маленькое фото Петра Алейникова.
— Почему Алейникова, Виктор Андреевич?
— Потому что он был любимый актер всех и вся! ...Поехать в Москву поступать в Щепкинское училище
Борцова надоумил учитель немецкого языка Марк Исаакович Шмульзон. Был он большой любитель театра, вел театральные кружки, устраивал выступления самодеятельных артистов. «Через неделю собираюсь в Москву, есть билет, поехали со мной», — сказал он Вите, который к восемнадцати своим годам ни разу не ездил на поезде. Надо было решать вопрос с военкоматом: осенью Борцова должны были призвать в армию. Когда он, волнуясь и потея, принялся объяснять военкому, что хочет ехать в театральное училище, тот не удивился: «В артисты? Туда тебе и дорога», — и судьба Борцова была решена.
Поступил он сразу. Курсом руководила Вера Николаевна Пашенная. Был и еще один любимый учитель — Михаил Николаевич Гладков. «Педагог милостью Божией: разжует и в рот положит».
В Малый театр с курса взяли четверых: Борцова, Юрия Соломина, Романа Филиппова и, позже, Алексея Эйбожен-ко (двух последних уже нет в живых). Дебютировал Борцов в спектакле Андрея Александровича Гончарова «Когда горит сердце» по роману Виктора Кина. Ставили его к Всемирному фестивалю молодежи и студентов, что в 1957 году проходил в Москве. В центре сюжета — двое молодых ребят, которые по заданию партии едут через всю Сибирь. Дело происходит в восемнадцатом — девятнадцатом годах, и герои долго добираются до Хабаровска. Герой Борцова, Матвеев, рассказывает про свою девушку (ее играла юная Екатерина Еланская). Роль была героическая: фанатик Матвеев, даже оставшись без ноги, продолжал бороться, расклеивал листовки и погибал от пули белого офицера... Вообще-то ставили спектакль на опытных артистов, но потом ввели на главные роли только что принятых в труппу Юрия Соломина и Виктора Борцова.
Играть давали много, но все больше вводы. Специфика Малого театра такова, что спектакль идет подолгу (в случае удачи — десятки лет), и постепенно делаются вводы. В пьесе «Любовь Яровая» Борцов переиграл аж четыре роли: подпольщика Григория, матроса Швандю, Генерала и помощника комиссара Грозного. Самый «его» персонаж — конечно, Швандя. Эту пьесу К.А. Тренева в Малом ставили три раза. Первая — знаменитейшая — постановка была сделана в 1926 году И. Платоном и Л. Прозоровским. Это на нее семнадцать раз приходил Сталин. К Борцову она отношения не имела. Второй раз «Любовь Яровую» поставили И. Ильинский и В. Цыганков в 1960-м. Третью редакцию сделал П. Фоменко в 1969-м. Швандю Борцов сыграл в спектакле Ильинского и Цыганкова. То был срочный ввод — из-за болезни Виталия Доронина. Роль большая, для спектакля важная, но Борцов, к всеобщему удивлению, ввелся за два дня, поскольку в драмкружке уже играл Швандю. Это была чуть не первая его роль, он играл ее школьником, и ему тогда очень нравилось выходить на сцену с настоящей винтовкой (во время войны у военрука в школе имелось боевое оружие). Ильинский был доволен Борцовым — Швандей и написал в своей книге «Со зрителем наедине» лестные слова о сочетании в трактовке артиста юмора и романтики. Уж на что этого комичного матросика-часового, наивного революционера и хохмача любили играть звезды Малого, а Борцов сумел не затеряться в их ряду. Его Швандя был таким искренним и смешным! Таким витальным и радостным. Как он рассыпался в комплиментах Дуньке:
— Товарищ Дуня Фоминишна, мое почтение... Да вы вся как букетик или горшочек с цветами. А перчаточки...
— А ты руками не лапай, — отвечала сердито Дуня, для которой Швандя был слишком мелок: ей меньше комиссара мужик не подойдет.
— Я только пальчиком торкнул...
Зал покатывался со смеху, а Швандя шел разбираться с теткой Марьей: на чьей же стороне воюют ее сыны, кто за белых и кто за красных. Роль Шванди — комическая, в ней не требуются прекрасные внешние данные, которые отличают Борцова, — высокий рост, статная, мужественная фигура. Он же (а ему тогда не было и тридцати), играя Швандю, свою привлекательность скорее скрывал, чем подчеркивал.
Было когда-то такое амплуа — простак. Так Борцов — самый настоящий простак, и Швандя, и Савва Игнатьич из «Покровских ворот» были полным попаданием в это амплуа и потому так ему удались. Восторженным простаком был и мольеровский Журден («Мещанин во дворянстве»), очень наивный, нелепый, постоянно попадающий впросак и в финале тронувшийся умом. Глуп и простоват Афанасий Матвеевич Москалев («Дядюшкин сон» Ф.М.Достоевского). Супруга велит ему только глядеть на старого Князя да улыбаться, а он искренне не понимает, как быть, если вдруг Князь чего-нибудь спросит? «Молчать и отвечать саркастической улыбкой»,— вдалбливает ему жена. «Дядюшкин сон» — чисто комедийный спектакль, в котором смешны и Князь (Эдуард Марцевич), и Москалева (Людмила Полякова), и Афанасий Матвеевич, чье появление на сцене, даже без единого слова, взрывает зал хохотом.
Борцову с его природой наивного юмора подошли бы чеховские водевили, но — увы! — ему не достались ни «Медведь», ни «Предложение». Стар он уже и для роли учителя Медведенко в «Чайке», а как мог бы сыграть... Да, мало ему досталось Чехова! В «Вишневом саде» несколько раз сыграл Прохожего. Быть может, свои не видели в нем чеховского актера. Зато видели чужие: когда известный кинорежиссер Сергей Соловьев пришел в Малый театр на постановку «Дяди Вани», он дал Борцову роль Ильи Ильича Телегина (Вафли). Скромного обедневшего помещика, прилепившегося к дому Войницких, крестного отца Сони. Человека ни на что не претендующего, незлобивого. Он есть — и при этом его как бы и нет. Он не хочет быть замеченным, боится помешать. «Вафля, играй! — приказывает ему Астров, разразившись пьяным монологом. «Дружочек, я рад бы для тебя всею душой, но пойми же — в доме все спят! — отвечает Телегин, но после повторного «Играй!» подчиняется. «Сюжет, достойный кисти Айвазовского», — говорит он о ссоре дяди Вани с профессором Серебряковым.
В 1960-м Борис Бабочкин выпустил «Иванова». Сорок лет спустя по этой же Пьесе (с собой в заглавной роли) сделал спектакль Виталий Соломин. В том, старом спектакле, Борцов выходил в массовке. В новой постановке он вообще не занят. Но все-таки в «Иванове» играет. Только не в своем театре, а в Содружестве актеров Таганки. Николай Губенко позвал его в готовый спектакль на роль Лебедева, отца Шурочки, наивного старика, доброго и бесконечно преданного Иванову. (В постановке Бабочкина его играл Михаил Жаров.)
Борцову нравились роли, в которых он мог быть смешным и трогательным. Он любит вызывать смех, не боится показаться нелепым, как он сам говорит, «дураковатым». В «Ревизоре» он был и купцом, и трактирным слугой, и почтмейстером Шпекиным, и Осипом. «Смерть люблю узнать, что есть нового на свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение... Жаль, однако ж, что вы не читаете писем». Простодушному Шпекину даже не приходит в голову, что он совершает что-то неприличное, в чем не признаются на людях. С упоением, гордясь своим открытием, читает он вслух: «Спешу уведомить тебя, душа Тряпичкин...»
Но не все персонажи Борцова укладываются в амплуа простака. Игрывал он и героев, и злодеев, и резонеров. В «Князе Серебряном» А.К. Толстого его Хомяк — человек сильного характера, ненавидящий князей и бояр. В «Ярмарке тщеславия» У. Теккерея его Доббин если и кажется вначале резонером, то на поверку оказывается настоящим героем. В комедии Г. Мдивани «Украли консула» Борцов был тем самым здоровым и смелым юношей-студентом, кто организовал похищение консула, чтобы заставить франкистов выпустить из тюрьмы другого студента.
Лет двадцать пять Борцов выходил на сцену русским богатырем в сказке С.Я. Маршака «Умные вещи». Спектакль делался Евгением Симоновым одновременно и для детей и для взрослых и игрался на утренниках. Он был красиво оформлен художником Б. Волковым. Поднимался занавес — добрый молодец на коне, — и зрителю открывалась деревенская улочка с трактиром, церковью и торговыми лавочками. Галдеж, выкрики ярмарочных торговцев: «Чашки-блюдца, никогда не бьются! Шелковые шали! Сами вышивали!» Симпатичный деревенский парень, музыкант и плотник, которого играл Борцов, начинал с наива и постепенно превращался в героя. Оказавшись в лавке, где имеются скатерть-самобранка, сапоги-скороходы, шапка-невидимка, он искренне удивлялся: зачем их продают? Не лучше ли жить безбедно: коли голоден — расстилать скатерть, разгуливать в волшебных сапогах, а от недругов укрываться под шапкой-невидимкой? Хозяин «умных вещей» объяснял ему, что глупому и плохому человеку они счастья не принесут и владеть ими сможет только достойный... Сказка была социальной, персонажи делились на два противоположных лагеря: хороших людей из народа (Музыкант и его Невеста, Бабушка Невесты, Хозяин «умных вещей») и плохих людей власти (Царь, Царица, Наследник, Генерал). Это была последняя большая работа Самуила Яковлевича, он даже бывал в Малом на репетициях, но премьера прошла уже без него. Борцов любил эту роль, с удовольствием пел и танцевал под музыку Тихона Хренникова. Одна беда: спектакль был детским, и часто приходилось играть утром «Умные вещи», а вечером — что-то из взрослого репертуара. Значит, когда бы ни лег после спектакля — нужно встать с утра пораньше, прийти завивать волосы. И так все школьные каникулы, включая 1 января. И всегда «иметь лицо», с утра хорошо выглядеть — положение обязывает! — все-таки молодой герой. Зато когда он играл в другой сказке — в «Малахитовой шкатулке», — ему достался злодей лютый, из всех собак собака — приказчик Северьян Тимофеич. Тут «лица» не требовалось. Это Северьян отдал Данилу еще маленьким мальчиком в ученики к старому мастеру. Это Северьян все подсматривает-выслеживает, чтобы донести князю. Это Северьян, хоть он немолод и за глаза его зовут «облезлым», хочет молодую девушку Катю в жены заполучить. Кланяясь, насколько разрешает живот, он раболепно целует руку князю: «Дозвольте замереть в глубоком бонжуре». Борцов умеет найти словечко или фразу (часто придумывает ее сам), характерную для героя, запоминающуюся навсегда, как «натюрлих». («Хорошую словинку нашел», — написал как-то Бажов.)
Любимой поговоркой, употребляемой к месту и не к месту, — «Со всей пролетарской беспощадностью. Без аннексий и контрибуций» — остался в памяти борцовский Авдеев из спектакля «... И Аз воздам» (пьеса Сергея Кузнецова, постановка Бориса Морозова). Авдеев, комендант охраны императорской семьи, «российского кровопийцу» ненавидит, а мальчика, цесаревича Алексея, жалеет: «не виноват». Готовясь к работе, Борцов много читал о последних месяцах жизни царской семьи, узнал, что выходили в 1929 году воспоминания Авдеева. Комендант был обвинен в симпатии к маленькому наследнику, отстранен от должности и отправлен на фронт. После войны он усыновил ребенка, мальчика... В спектакле на все просьбы Николая II комендант каменно отвечал: «Разберемся, вопрос решается воблсовете». Ас цесаревичем говорил человеческим голосом, каким взрослый и сильный мужчина разговаривает с маленьким больным мальчиком. Особенно запомнилось лицо Авдеева, когда он учил Алексея, наследника, петь революционные песни...
Выражение «включаем автопилот» — память о безымянном персонаже Борцова в фильме «Вокзал для двоих». Артист сыграл там маленький эпизод: в вокзальном ресторане в одиночку, целеустремленно напивается какой-то парень. Мы не знаем: почему? Зачем? Не в этом парне дело, к сожалению, он больше на экране не возникнет. Но мы запомним, как он рассчитывался с официанткой (Людмилой Гурченко), как шел «на автопилоте» на выход.
Или еще одна маленькая роль — Иногородний в телеспектакле «Последняя жертва» А.Н. Островского, вторая работа артиста с режиссером Михаилом Козаковым. По тексту пьесы роль незначительная, во многих спектаклях ее и вовсе вымарывают. Но Козаков оставил, и Борцов сыграл — сочно, с юмором. Самозабвенно плясал вприсядку, пил и закусывал вволю. «Мы зачем в Москву ездим? Затем, собственно, чтобы деньги прожить. Я боюсь вашему клубу доходу мало оставить».
В кино Борцов — ас эпизода, но может хорошо сделать и большую роль. «Валерьянку надо пить» — это из телевизионных «Гардемаринов» Светланы Дружининой. Там Борцов — Гаврила, камердинер молодого князя Никиты, химик, который готовит всякие снадобья — и лечебные, и румяна да притирания. Тем и зарабатывает на жизнь себе и своему барину. Слуги французских мушкетеров — Гримо, Планше и прочие, — хоть и были свободными гражданами, знаниями не блистали и всегда оказывались тенью своих хозяев. Гаврила — человек крепостной, однако ученый. Да и драться за барина умеет. Со словами «Валерьянку надо пить!» он сбивает крепким ударом преследователя и перемахивает через забор.
Роли человека из народа — конек Борцова. В телеспектакле «Ночь на размышление» он играет сельского мужика Ивана, приглашенного поохотиться с большим начальником. А начальника в это время снимают с поста: комиссия, разборки. На фоне застегнутых на все пуговки (в прямом и переносном смысле) функционеров этот Иван так хорош своей мужиковатостью, своей естественностью, что им любуешься. Он абсолютно настоящий, за ним следишь, как за пришедшими во взрослую компанию кошкой или маленьким ребенком.
Вообще-то Борцов и в жизни — не только на сцене или на экране — человек невероятной естественности. Не в том смысле, что, подобно животным и младенцам, нарушает правила приличия. Нет, этикет он знает, но уж очень много в нем... не знаю, как определить... глубинно детского. Как сказала его прекрасная партнерша по сцене Людмила Полякова: «Я поражаюсь, что Борцов, такой, какой есть, — удивительно красивый, большой ребенок, — ходит по улицам и никто к нему не пристает».
С Людмилой Поляковой они играют сейчас в двух спектаклях: «Волки и овцы» и «Свои люди — сочтемся». Обе пьесы А.Н. Островского.
В первом он — Лыняев, немолодой помещик. Умница, джентльмен. Полноват, но элегантен, хорош собой. Она — Меропа Давыдовна Мурзавецкая, владелица большого, но расстроенного состояния, женщина властная, любящая интриги. Оба они попались, однако если Меропа Давыдовна — пойманный в ловушку волк, то Лыняев оказался овцой. Его волком стала Глафира, бедная родственница Меропы Давыдовны, очаровательная девица (ее играют в очередь Л. Титова и Е. Харитонова). Глафира играет с Лыняевым в открытую, рассказывает, как могла бы завлечь: уступить ему, сделаться необходимой, а потом исчезнуть. И он дает себя поймать на удочку, хотя блесна видна даже самой глупой рыбешке. Лыняев зажигается — он уже почти влюблен, но тут Глафира победительно удаляется. Узнав, что за ней прибыл экипаж Меропы Давыдовны, Лыняев сдергивает с шеи галстук и машет им: «Ну и пусть уезжает». Однако выбегает в сад — посадить ее в карету. Возвратившись, произносит монолог неискоренимого холостяка: «Я свою свободу не променяю ни на какие ласки бархатных ручек». А дальше... дальше мы видим совершенно другого человека. Лыняев-жених счастлив! Пусть он выглядит поглупевшим, послушно берет подержать то Глафирин зонтик, то вуаль. Пусть по ее приказанию не в карету садится, а влезает на козлы. Главное — он влюблен и счастлив. Пока счастлив... Сцену Глафиры с Лыняевым, лучшую в этой суперклассической пьесе, в Малом театре играли по-разному. Лыняев бывал старым самоуверенным дураком, которого не грех проучить. Бывал и жалким. Борцов играет очень мягко, ни грана гротеска. Его Лыняев чувствует зов природы и откликается на него самым естественным для человека его круга образом — делает предложение очаровательной девушке. И Глафира рядом с ним — не чудовище, не женщина-вамп, не железнозубый волчище, а грациозная лиса, которой пора поесть, ибо она голодна.
В пьесе «Свои люди — сочтемся» Борцов с Поляковой играют супружескую пару, прожившую вместе целую жизнь. Он — Самсон Силыч Большое. Она — его жена Аграфена Кондратьевна. Хоть Самсон Силыч и московский купец, своими руками наживший немалый капиталец, он прост и доверчив. Думает, что в доме он главный, как скажет — так и будет. Борцов играет его естественным до детскости. Играет подробно, вкусно — петелька-крючочек. Показывает весь его трагический путь — от человека, не желающего быть глупее других (если кругом обманывают, то и он обманет), до мучимого стыдом старика. Замышлял-то Большое свою аферу легко, приговаривая: «Суди владыка на втором пришествии». Но в четвертом — последнем — действии он уже стыдится идти под конвоем по улице: «Каково по Ильинке-то идти... А там мимо Иверской: как мне взглянуть-то на нее, на матушку?..»
Борцов в роли Самсона Силыча — не бичуемый сатирой типаж, а старый, уставший от долгой рабочей жизни человек, с достоверными подробностями. Дома он ходит в халате, под ним — рубаха чуть не до колен. Поверх жилета пущена толстая серебряная цепочка от часов. Когда пройдоха-стряпчий Сысой Псоич, подкинувший идею банкротства, говорит ему: «Уж вы ищите такого человека, чтоб он совесть знал...» — Большое по-детски вскрикивает от изумления. И вот такой человек найден: это приказчик Лазарь. Большов все-таки решает допросить Лазаря, любит ли тот его. Лазарь, расчувствовавшись, пускает фальшивую слезу. Самсон Силыч — ну чистое дитя! — надевает очки, заглядывает Лазарю в лицо и аж на палец берет эту слезу. И этот старик хотел всех обмануть! Да скорее его обманут!
Вот он вернулся домой по-городскому одетый: пальто, цилиндр цвета кофе со сливками — элегантный господин. Снял, остался в поддевке — и сразу стал мужиком. Двойственность в одежде отражает двойственность в характере: то ли купец-богач-обманщик, то ли наивное дитя.
В четвертом акте, когда Большов ненадолго приходит из долговой ямы в дом, принадлежащий уже не ему, а Лазарю, это другой человек. Не ребенок, а старый король Лир, выгнанный из дома и обожженный черствостью своих детей. Его мучит стыд. Даже на колени бухнулся, но не помогло: Лазарь не хочет выкупать его из долговой ямы, и он возвращается обратно.
Надо ли объяснять, что Островский — любимый автор Борцова?
— Когда получаешь роль в его пьесе, — говорит Виктор Андреевич, — такое впечатление, что нужно только слова сказать. Текст, на первый взгляд, самоигральный. И не знаешь, сумеешь ли сказать все, что написано, или язык остановится. Потому что у Островского слов много и произнести надо все до буковки. Если кто-то говорит своими словами (а некоторые норовят), я за кулисами охаю. Себе я такого не позволяю. Александр Николаевич сам требовал, чтобы буква в букву говорили. Стоял за кулисами и слушал.
Первый раз Борцов увидел в Малом пьесу Островского «Правда хорошо, а счастье лучше». Три старухи сидели на сцене — Баринова, Рыжова и Турчанинова. Не добавляя ни единого слова от себя, вставляя только вздохи и междометия, они добивались жизненной правды невероятной силы... Как артист труппы Малого, Борцов знал, что Островский его не минует. Еще в начале актерской жизни сыграл в телеспектакле «Бедность не порок» Гришу Разлюляева (Любима Торцова играл Виталий Дмитриевич Доронин). Мечтал о Горецком в пьесе «Волки и овцы». Когда смотрел, как играли другие, думал: надо похулиганистее. Долгое время Горецкий был его единственной ролью в Островском. Он играл его с Владимиром Александровичем Владиславским (тот был Чугуновым). Владиславский, как вспоминает Борцов, был очень хорош, и главным было не рассмеяться. У него был озорной глаз: скажет реплику и проверяет, «не поплыл ли» партнер.
Потом было «Доходное место». Когда Борцову сказали, что он будет играть Досужева, он испугался. На него давили легенды (Малый вообще театр легенд, жизни там становится все меньше, легенд — все больше). Рассказывали, что Алексей Денисович Дикий всех в роли Досужева переиграл. На вечере памяти Дикого Борцов услышал пленку с голосом Дикого — Досужева и, как он вспоминает, обалдел: даже в радиозаписи все это производило сильное впечатление. Роль, однако, дали много лет спустя. Воспоминания о пленке помогли, хотя Борцов не стал повторять Дикого и сделал все по-своему. А потом был еще знаменитый кассовый спектакль Виктора Хохрякова «Не все коту масленица», куда Борцова ввели на роль немолодого купца Ахова, желающего купить себе в жены юную девушку. Роль замечательную, будто специально на него написанную.
Я думаю, чем больше персонаж ошибается, чем круче отклоняется от реальности, чем менее адекватен происходящему — тем изящнее с ним справится Борцов.