Новости

«Горе от ума» в Малом театре.

Патриархи еще о-го-го

Этот спектакль ожидали еще весной — к Дню театра. Но Сергей Женовач не торопился: «Горе от ума» стал его первой за два года постановкой в Москве после болезненного ухода с Малой Бронной.
Даже дневной показ «для пап и мам» вызвал ажиотаж — активные театральные бабушки «стреляли» лишние билетики, а «не попав», брали театр штурмом. На прогон пожаловали и звезды — Геннадий Хазанов и Владимир Зельдин.

Для театральных дегустаторов это «Горе от ума» — как чистая и прохладная родниковая вода. Не пьянит, как вино, не будоражит, как кофе, не мутит, как какая-нибудь концептуальная горилка, но утоляет жажду и возвращает вкус к психологическим подробностям и искрометному грибоедовскому тексту, который не забалтывается и не провисает ни разу, хотя его хрестоматийная зацитированность может дать для этого повод, А еще — это возможность тряхнуть стариной патриархам Малого театра Элине Быстрицкой, Татьяне Панковой, Татьяне Еремеевой (ни одна пьеса не подарит им такую возможность и ни в одном театре не найдется столько великолепных долгожителей).
И смелое (по меркам Малого — даже авангардное) оформление Александра Боровского — раздвижные, точно евроотремонтированные, интерьеры каких-то сине- желто-белых расцветок: двигаясь, они образуют то продырявленные просторы комнат, по которым этаким сквозняком гуляют чужие тайны и секреты, то сдвинутые душные стены, которые отторгают, выталкивают людей на узкую полоску авансцены — прочь.
И лучшая за сколько-то лет роль Юрия Соломина (Фамусов). Спектакль начинается с «привета» от Фамусова — преисполненный серьезности старый камердинер выносит из спальни хозяина ночной горшок. Сергей Женовач вообще большой специалист по «очеловечиванию» литературных героев — они у него все без исключения если и не добрые люди, как у Иешуа Га Ноцри, то по крайней мере милые. У него даже Рогожин в знаменитом трехчастном «Идиоте» был несчастным, слабовольным малым. Соломин с явным удовольствием расстается с приклеившимся к нему амплуа царя, пребывающего в сомнениях и тягостных раздумьях о судьбах Родины. И играет этакого престарелого живчика, от которого молодой служанке Лизе (Инна Иванова) очень трудно отбиться. Такая старость, которая еще ого-го как может. Он зол на идиота-Молчалина не за то, что тот оказался в комнате дочки, а за то, что тот даже соврать талантливо не может (и такая- то бездарь лезет к его Соне!). Он по-настоящему тяжело завидует Чацкому — молодому, смелому — за то, что тот приходит ему на смену, вытесняет его на, так сказать, обочину жизни. И совершенно по-отцовски мучительно ревнует его к дочери (иные отцы, ревнуя, дадут фору любому мужу).
Чацкий — 28-летний Глеб Подгородинский, до этого очень интересно сыгравший в спектакле «Трудовой хлеб» Островского. Его Чацкий — по сути мальчишка, который еще не научился держать удар и защищаться. Все его колкости и обличительные речи — не от революционного настроя (как долбили в школе), не от едкости саркастичного ума, не от мизантропии, а от боли, которая причиняет любимая своим безразличием. Искренний чистый мальчик, который от обиды только часто-часто хлопает ресницами и не смеет даже коснуться своей Софьи. Который еще не постиг азов в науке счастья, но науку утраченных иллюзий изучил сполна и отходить после этого удара будет очень долго.
Мальчишкой у Женовача оказывается даже Скалозуб (Виктор Низовой) — чуть ли не вприпрыжку убегает посмотреть, как «треснулся», падая с лошади, Молчалин, и очень смешно пародирует Лебедя. А что до хорошенькой Софьи (Ирина Леонова), то в ней, перефразируя Ницше, сработало «женское, слишком женское». Купалась в поклонении одного, интуитивно боялась колкостей другого (который, между прочим, ее на три года бросил). Но когда увидела этого другого (Чацкого то есть) на балу под руку с другой, не стерпела обиды и запустила сплетню про сумасшествие. И сплетня понеслась, как пара в галопе.

Ольга Фукс
Вечерняя Москва, 3 ноября 2000 года