Новости

ПОСЛЕДНИЙ АДРЕС МАРИИ ЕРМОЛОВОЙ

В 1920 году Моссовет передал Ермоловой этот дом в пожизненное владение

Гурзуф в августе 1898 года, как всегда, был напоен ароматом лаванды, шумом прибоя. И непередаваемой синевой Черного моря. В один из таких дней российская дива – драматическая актриса Мария Ермолова – получила от мужа телеграмму, в которой он сообщал: купил дом на Тверском бульваре. По возвращении в Москву они с дочерью Маргаритой, не распаковывая чемоданов, тотчас побежали смотреть новое жилище. То был третий московский дом актрисы императорских театров и известного московского юриста Николая Шубинского. Большая Молчановка, Сивцев Вражек и вот Тверской бульвар, 11, – скромный особняк в стиле ампир из 22 комнат.
Ну что ж, как раз под большое семейство Ермоловых-Шубинских (человек тридцать со слугами), да еще в расчете на многочисленных (как и положено в хлебосольной Москве) гостей. Недаром Николай Петрович заплатил за него 100 тысяч рублей золотом. Новые хозяева распорядились переложить паркет, да привезти рояль Марии Николаевны. Больше менять ничего и не пришлось: вся обстановка продавалась вместе с домом. И раз хозяйке все тут нравилось, вплоть до цвета стен, внутренние помещения оставили без переделок.
Что еще появилось в доме? Конечно, собаки. Их Мария Николаевна просто обожала. По Москве ходили слухи, что у Ермоловой их целая стая.
Любимицей же слыла белоснежная такса, хотя вела она себя не лучшим образом. И как напоминание о четвероногом племени на пороге дома-музея великой актрисы встретил меня Мак-Лай. Всеобщего баловня презентовал Юрий Мефодьевич Соломин, большой собачник. Есть и еще собаки в доме: бронзовое творенье неизвестного скульптора и тканые «портреты» на шторах в Зеленой гостиной.

Музыка. Вечная музыка
Специфических или типично женских увлечений у Марии Николаевны не наблюдалось. Порой, как отмечала ее дочь, любила делать рисунки к своим сценическим костюмам. Не ко всем. Например, когда играла древнегреческую поэтессу Сафо. А вот этот стилизованный костюм Орлеанской девы в углу создавали профессиональные художники и портные к спектаклю 1893 года. Владимир Аркадьевич Теляковский, директор императорских театров (в том числе и Малого театра) иронично заметил, что костюм напоминал рыбью чешую. Сложно представить, как могла женщина облачиться в такую одежду (его вес вместе с двуручным мечом более 12 кг), да еще с такой глубиной исполнять эту драматическую роль! Вот что писала сама Мария Николаевна своему большому другу, доктору Леониду Валентиновичу Средину: «Вчера играла Орлеанскую, теперь два дня лежу в растяжку». Читать Ермолова любила все из драматургии.
Профессия обязывала. Кстати, букваря у нее в детстве не было. Да и к чему? Когда иных творений у ее отца, суфлера Малого театра, было в избытке. Вот по театральным пьесам она и научилась складывать первые слоги в слова. Правда, были они далеки от детских…
Но читала Ермолова не только пьесы, драмы. Ее обширнейший книжный шкаф в спальне – тому свидетель.
Конечно же, Гоголя. На столике около дивана – естественно, книга любимого писателя Чарльза Диккенса, открыта на «Пиквикском клубе». И рядом – огромный белоснежный платок с кружавчиками, дабы осушать слезы умиления. Дочери своей, склонной в юности к самоедству, она настоятельно советовала поменьше думать, побольше читать.
Кого? Хотите верьте, хотите нет – приключения Тартарена из Тараскона и историю Консуэло (слезоточивая вещица Жорж Санд). Но если бы не было музыки, жизнь потеряла бы всякий смысл для Марии Николаевны. Она играла, по свидетельству очевидцев, блестяще! Иногда – в четыре руки с дочерью, с Модестом Чайковским. Но только не произведения Петра Ильича (исключение делалось для Шестой симфонии). Обожала Бетховена, Моцарта, Шуберта.
На пюпитре стоят ноты Бетховена в зеленом переплете с вензелем Марии Николаевны, их Ермоловой подарил Шаляпин. Хотя поначалу она относилась к великому русскому басу прохладно. Более жаловала француза Жюль Девойена.
И как-то забежал на минуточку Федор Иванович. Они разговорились, да так, что Мария Николаевна чуть на службу в Малый театр не опоздала.
Она уехала, а Федор Иванович задержался. В отсутствие хозяйки пропел всего «Фауста», аккомпанируя на том самом рояле, за такое удовольствие преподнес хозяйке ноты.

Почти по Шиллеру: любовь без коварства
Мария Николаевна старательно охраняла свою внутреннюю жизнь от посторонних глаз. Потому-то и сожгла все дневники, письма, которые могли хоть немного рассказать о ее тайных увлечениях, которые случаются у каждой женщины, тем более у великой актрисы. Но какие-то драгоценные крохи все-таки просочились из дневников ее друзей. Самое интересное можно отыскать в записях Софьи Ивановны Смирновой (ее дневники хранятся в Пушкинском доме). Так вот, Мария Ермолова была человеком влюбчивым: случались и поклонники, и влюбленности наблюдались. Но ничем серьезным они не заканчивались.
Так, флер, дым, исчезающий аромат. Один из таких – студент Гирчич, занимавшийся ее нравственным воспитанием, – повальное увлечение тех времен. Чтение высоких образцов художественной литературы, беседы о равноправии. Короче, каждое время имело свою моду. Собственно, и отношения с Николаем Шубинским (будущим мужем) развивались по тому же сценарию.
Вот в него-то она влюбилась невероятно (те письма Мария Николаевна сохранила, и они, к счастью, дошли до нас). Так вот, из писем к Шубинскому весь этот роман виден, как на ладони. Александр Николаевич Островский со своими благородными влюбленными девушками может совершенно спокойно, как сейчас говорят, отдыхать. О, какие строки, какой слог! Страстный, философский, трогательный. Абсолютно в тональности того времени – 70-х годов XIX века. Но ничего вечного нет на земле.
Из писем все той же Смирновой узнаем, что они с Марией Николаевной поехали как-то в ресторан. Время шло к обеду, дамы выбрали меню, завязалась оживленная беседа. И тут в зал вошел известнейший адвокат Николай Карабчевский. Ермолова вскрикнула и чуть не упала в обморок. Экзальтация? Да нет, обыкновенная любовь.
Но самое серьезное увлечение произошло у Марии Николаевны в тридцать лет. Дочь Маргарита – уже взрослая девочка, домашний быт отлично налажен, Ермолова – успешная актриса. Но тридцать лет – переломный женский возраст. Достаточно деликатно пишет об этих событиях Татьяна Львовна Щепкина-Куперник, близкий друг семьи. Она упоминает о некоем профессоре П. Ну что ж, личность достаточно известная – Константин Михайлович Павлинов, профессор Московского университета по внутренним болезням, то есть врач. И отношения у них с Марией Николаевной весьма серьезные. Вплоть до разрыва с Шубинским. Ермолова пишет в это время Средину: « Мне необходимо на один день уехать в Севастополь. Присмотрите за Маргаритой. В жизни женщины это бывает». Казалось, развод с мужем неизбежен, ведь Ермолова уже стоит на пороге новой любви, новой жизни? И тут завесу тайны приоткрывает сама Мария Николаевна, в письме к дочери, предостерегающей ее от развода с мужем, она пишет: «Ты помнишь наше путешествие на пароходе? Тебе 8 лет, ты о чем-то спрашиваешь, а я не отвечаю. И тогда слезы выступают у тебя на глазах. Да, Маргарита, тогда эти слезы остановили меня от поспешных шагов… Если б я причинила боль близким людям, я бы никогда не была счастлива…»

Заповедный уголок ее души
В царское время семейство Ермоловых-Шубинских считалось неблагонадежным. Даже как-то жандармерия учинила обыск на Малой Молчановке.
Должно быть, искали революционную литературу. Ведь Мария Николаевна была из плеяды тех самых девушек-народоволок, зачитывалась Некрасовым, Плещеевым.
«Не плачьте над трупами…» – это строки из «Реквиема» Пальмина, его Ермолова тоже блистательно читала не только по субботам у себя дома…
Первую революцию она принимает восторженно, пишет: «Слава, слава Керенскому! Первому правительству свободной России!» А вот от второй у нее возникает стойкое отторжение. Да, она любила свои героические роли. И тем не менее за эти роли она просит прощения у своего священника из Баден-Бадена (в письме, датируемым 1908 годом). За то, что на сцене (отчасти по вине ее героинь) проливается кровь. А тут в жизни она, словно вода, льется каждый день. Ермолова живет на Тверском бульваре, в самом эпицентре уличных боев, баррикад. На здании бывшего кинотеатра Повторного фильма устанавливают пулемет, по улицам ходят матросы с огромными наганами.
Муж с ее согласия эмигрировал (он ведь был человеком, приближенным к Столыпину, и его будущее в данной ситуации было предопределено).
Дочь с внуком Колей застряли в Крыму. А как могла уехать она, сказав однажды: «Во всем плохом и хорошем я истинная дочь Москвы». Нет, она была привязана к Москве, к России, к русскому театру. А кто и что может спасти, защитить, укрыть ее, драматическую звезду России? Звания, запоры? Но были люди, которым приходилось гораздо тяжелее, чем ей, Марии Ермоловой. И тут здоровая реалистичность брала верх над романтической героиней. Она прятала этих людей, делилась с ними последним куском хлеба.
Даже намека на надломленность в великой актрисе не замечал в те годы никто. Хорошее чувство юмора на людях. И уединенная молитва в спальне. Именно вера в Бога помогала сконцентрироваться, поверить в свои силы. В ее комнате огромный иконостас, а иконы самые простенькие, их ценность в другом… Лет десять назад в музей позвонил человек, сказав, что у него есть вещь, принадлежащая Марии Николаевне. Вот он, Андрей Заньчковский, разворачивает сатиновую темно-красную тряпицу, а в ней Библия. Закладка – старое павлинье перо – сама указала, где надо открыть. А вот и автограф 1916 года. Рукой Марии Николаевны начертано: «Дорогая Лелечка (Музиль), кроме этой книги, можно ничего не читать. Только в ней одна истина и мудрость…» Через четыре года советское правительство присваивает ей звание народной артистки республики:
– Я глубоко горжусь честью, которая мне оказана этим подношением, – говорила она.
И действительно гордилась. Ведь что ни говорите, все меняется в жизни – и правители, и даже государственные устои. Лишь театр остается.

Досье «ВМ»
Мария Николаевна ЕРМОЛОВА – заслуженная артистка императорских театров, народная артистка республики.
Родилась в Москве в семье суфлера Малого театра Н. А. Ермолова. В 1863-м поступила в Московское императорское театральное училище.
В 1866-м появилась в бенефисе отца – в шуточном водевиле с пением «Жених нарасхват». В 1871-м Ермолова зачислена в драматическую труппу Малого театра, где играла роли классического репертуара.
Ее героини сопротивлялись грубости и окружающей пошлости, располагая к себе в любых ситуациях.
Роль Лауренсии из «Овечьего источника» Лопе де Вега стала триумфом Ермоловой, открыв целое направление в репертуаре Малого театра – «эпоху романтики». Вулканические взрывы чувств сочетались в искусстве актрисы со строгой выдержанностью игры, исполненной лиризма, искренности, теплоты и правдивости. Сила героического пафоса Ермоловой, мощь ее трагедийного дарования наиболее ярко проявились в «Орлеанской деве» Шиллера. Ермолова играла ее на протяжении 18 лет.
В 1921-м она оставила сцену. Но часто выступала на концертной эстраде с чтением стихов.
Умерла Ермолова в Москве в 1928 году.

Ирина Долгополова
«Вечерняя Москва», 31 марта 2010