Новости

НАТАЛЬЯ ВИЛЬКИНА, ЕЕ БОЛЬ И ГНЕВ

Почти во всех героинях Наталии Вилькиной чудилось нечто гневное, непримиримое. Ее сценическая смелость, свобода, иногда даже дерзость имели своим истоком это гневное начало. Оно избавляло ее от тени сентиментальности. В самых драматических ситуациях она вспыхивала, гордо, иронически усмехалась и плакала. Не жалобно, а словно от досады. Ее женственная угловатость, казалось, рождалась силой нервных импульсов. Она была эмоциональна, хотя стремилась воздействовать не только на чувства, но и на разум зрителя. При абсолютной внешней раскованности ее внутренняя жизнь на сцене была очень напряженной.

В спектакле по повести Вл. Войновича «Два товарища» совсем молодая Вилькина играла Таню. Она талантливо и смело задиралась, озорничала, дразнила, дерзила, но во всем этом был не только и не столько «задор молодости», сколько серьезное несогласие, протест против лжи, ханжества. И скрытый душевный надлом, не по годам горький житейский опыт.

Ее Соня в «Дяде Ване» кричала свое знаменитое: «Надо быть милосердным, папа!» — не умоляюще, а гневно. Она сердилась на дядю Ваню за то, что он поник и распустился, на Астрова за то, что пьет, на отца за его чудовищный эгоизм. И на себя за то, что напрасно надеется и любит.

Ее Негина в своем почти суровом служении театру негодовала на пошлость и грязь, которые его оскверняют, на все, что мешает уйти в мир высоких помыслов и чувств.

Было понятно, почему в «Дядюшкином сне» Москалева — Бабанова так опасалась Зинаиды — Вилькиной, великолепной в своем презрительном раздражении, в своей оскорбленной гордыне. Она почти безостановочно мерила комнаты москалевского, дома широкими шагами рассерженной львицы в клетке, прельщала князя с почти язвительной, саркастической насмешкой, в которой минутами ощущалась тень какого-то скорбного сочувствия.

Ее Инкен в «Перед заходом солнца» соединяла душевный трепет с мужественной, почти жестокой сдержанностью. Она задыхалась от возмущения, защищая Маттиаса от беспощадного натиска подлости, наглой низости.

В «Господах Головлевых» Вилькина играла Анниньку с силой и юмором крайнего, предельного отчаяния.

В роли Любови Маякиной она не стала искать бытовой характерности покорной купеческой дочери. Она сыграла драму интеллигентного человека, вынужденного жить в неинтеллигентной среде, вздрагивающего, как от удара хлыста, от каждого проявления грубости, бестактности, душевной глухоты.

И шиллеровская Леонора в «Заговоре Фиеско» не была у нее голубой ролью, слепая преданность мужу не становилась доминантой образа. И здесь в ней билась неутолимая жажда свободы, благородная ненависть к тирании.

Замечательно сыграла Вилькина Мэри Тайрон в пьесе О’Нила «Долгое путешествие в ночь». Каждая ее фраза, каждое движение были прописаны загнанным внутрь гневом — гневом на то, что не верят, следят, лишают свободы, жалеют, опекают навязчиво и почти лицемерно. Вилькина передавала измученность от вечной нещадной и изнурительной борьбы за человеческое и женское достоинство.

Софья в «Зыковых» была у Вилькиной прекрасна в своей независимости, прямоте, абсолютной духовной бескомпромиссности. Возникала тема трагедии нравственного максимализма — эта Софья страдала оттого, что не могла принять то, что предлагала ей жизнь, брезгливо отвергала нечистые и корыстные притязания. И опять-таки она дрожала не только от боли и одиночества, но и от гнева, охватывавшего все ее существо.

Причем этот гневный пафос, пронизывавший создания актрисы, не выражался в форме театральной патетики. Она владела никогда не изменявшей ей великолепной простотой, о которой не раз говорил Вл. И. Немирович-Данченко.

Очень интересно репетировала и играла Вилькина роль Странницы в «Утренней фее» А. Касоны. Олицетворение смерти в образе усталой, спокойной женщины. Вилькиной в этой фантастической фигуре народной легенды было важно найти некие реалии — ощущение дорожной пыли на ногах, тяжелых век, прикрывающих бессонные глаза, и, главное, вечной, неизбежной беспощадности, к которой присуждена таинственная незнакомка.

У Вилькиной были очень красивые руки, узкие, словно выточенные кисти. В этой роли они были особенно заметны — прекрасные руки, осторожные, почти неподвижные, ибо прикосновение их несло гибель.

Сильно играла Вилькина королеву в пьесе Голдэна «Лев зимой». Здесь ее гневливость была поистине грозной, хотя и умерялась изрядной долей женской хитрости и аристократической сдержанности.

Гневная нота в творчестве Вилькиной была определена еще и тем, что все ее героини были умны, очень умны. А значит, проницательны, лишены утешающих иллюзий, они ничего не видели в розовом свете. Актриса играла драму умной женщины, лишенной спасительной наивности, и слишком гордой, чтобы прибегать ко лжи, помогающей скрыть презрение, одиночество, гнев умной женщины, умного человека.

Она не умела скрывать это и в жизни. Многие театральные и житейские обстоятельства и предрассудки вызывали у нее насмешку, за которой скрывалась горечь, а порой и боль. Она была нелицеприятна в творчестве, отстаивала самостоятельность своих решений, в процессе репетиций умела анализировать пьесу и роль.

Умная, современная актриса, за что и ценили ее такие прославленные партнеры, как М. Бабанова и Е. Гоголева.

В последнее время она мало играла, в Малом театре не находилось для нее ролей. Были и оскорбительные житейские неурядицы. Она защищалась опять-таки умной, порой гневной иронией, горьким юмором. Как оказалось – это не спасает. Она ушла, не сыграв многих ролей.

Каждая безвременная смерть вопиет, взывает к человечности, вниманию, чуткости, которых тем не менее все еще трагически недостает в нашей жизни.

Индивидуальность – драгоценна. Когда мы научимся это понимать? Наш театр потерял одну из самых интересных актрис так называемого среднего поколения…

«Театральная жизнь» 17 сентября 1991 года

Борис Львов-Анохин