Новости

БУНТ ТЬМЫ И ВЛАСТЬ СВЕТА. ЗАМЕТКИ НЕТЕАТРАЛА

Лев Аннинский

Тае !
Легендарный занавес Малого театра медленно раздвигается. Бирюзовый свет заливает сцену; по горизонту стелется нежный сельский пейзаж; я с интересом жду, где же там прячется объявленная в пьесе Льва Толстого «Власть тьмы». То есть: как из этого душевного рая, из этого сотворенного художником А.Глазуновым нежного пейзажа, из этого выверенного композитором Г.Гоберником протяжного народного пения режиссер Юрий Соломин извлечет тьму...
И извлекает: сквозь ангельские голоса прорывается к нам звериный вой разбогатевшего мужика, раздувшегося от сознания собственной значимости, не знающего, как бы ему еще покуражиться, выдрючиться, показать власть:
- Мне ску-учно!
Весело, со смаком, щегольски грешит и пакостничает наш человек. Потому что знает: все это в момент простится ему, когда он принародно ударится лбом об пол и, каясь, перечислит, как убивал, обманывал, соблазнял, насильничал. И этот блуд покаяния мгновенно уравновесит всю тьму. Не согрешишь - не покаешься, - вспоминаем мы. И увенчиваем нравственный эксперимент словечком Толстого, которое стало крылатым, когда после десятилетнего победоносцевского запрета «Власть тьмы» увидела наконец свет рампы.
В ту пору один из первых исполнителей роли праведника Акима прислал в Ясную Поляну письмо с просьбой разъяснить, как будет правильно: Таё или Тае?
Толстой написал в ответ самое короткое письмо в своей жизни. Из одного слова. Разъяснил, как правильно. Тае.
Пролил свет.

Не тае !
А теперь - Тула.
Когда в финале спектакля грешник Никита, каясь, начинает перечислять свои безобразия, я вдруг осознаю, сколь много этих безобразий накрутил ему Лев Толстой, из-за чего сюжет пьесы явно просел под тяжестью. Тут и чресполосье родственных и матримониальных связей, и перекрестное спанье, и детоубийство. Всю эту жуть Толстой сбил в клубок, покрыв общим приговором: «Власть тьмы» (очень в духе просветительского века) и изгнав эту тьму таким же символическим светом (что у Толстого, руссоиста и поклонника Пушкина, вполне понятно).
Можно так и высветить дело. Тьма или свет. Покаялись - спаслись.
А если влезать в извивы тьмы?
Александр Попов на сцене Тульского драматического театра избирает именно этот путь. Он внедряется в логику грешника, в мотивы действий и пособников, и противников. Спектакль заметно проигрывает в светоносности, но колоссально выигрывает в драматизме.
Экспертиза. Никакой любви там нет - есть сексуальная безудержность. Не то важно, что человек чувствует, а то, что он схватил деньги. Схватив деньги, наш человек впадает в невменяемый кураж. Он швыряет подачки и подарки, уверенный, что благодетельствует, и не сознает, что унижает тех, кого одаривает. Из холопской злобы рождается барская спесь. Такая же слепая и темная.
Главная же беда - это укорененная в нашем человеке уверенность, что это не он грешит, а его обстоятельства заставляют. Бабы на нем виснут - так это от них и дело, не я, так другой, а моего тут нет. Убивать приходится - так меня к тому понуждают! Отвечать надо - так почему вы меня вовремя не удержали? «Они» грешат, «они» заставляют, а я... «я» вообще отсутствует. Фатальная невиноватость, которую ничем не проймешь. Роковое неумение и нежелание отвечать за себя. Тьма слепящая!
Поэтому когда в финале волею Толстого Никита-грешник, бухнувшись на колени перед «миром», кричит: Это все Я наделал, то есть берет на себя все, в том числе и то, в чем, может, и впрямь неповинен, я думаю: а ну, как выйдет к нему Аким (потрясающе сыгранный Валерием Жуковым) и - вразрез с Толстым - скажет: «Что-то, сынок, в твоем покаянии... не тae».


«Культура», №32