Новости

ВЯЧЕСЛАВ ЕЗЕПОВ: «ВРЕМЯ ДИКТУЕТ ТАКОГО ОСТРОВСКОГО»

- Только, пожалуйста, не задавайте мне глобальных вопросов…

— О судьбах русского театра?

— Нет, о судьбах русского театра еще можно. А вот когда меня спрашивают, как я оцениваю театральное искусство в Новосибирске, или что я думаю о губернаторе, меня это несколько смущает…

— Вячеслав Иванович, когда еще процветал Советский Cоюз, в ходу была фраза: «Призрак коммунизма бродит по Европе». И тогда очень мало кто задумывался над ее смыслом: а почему призрак? Что, коммунизм уже умер? По-моему, несколько похожая ситуация происходит сейчас и с Малым театром, когда все наперебой называют его музеем. Понятно, с одной стороны, когда об этом говорит художественный руководитель, имея в виду сохранение традиций, но что эта фраза значит для актера? Что такое «музейный актер»? Не оскорбительна ли такая формулировка и не губительна ли она для актера?

— … Ну что ж, очень хороший вопрос вы задали… Сегодняшний… Мы тоже вынуждены об этом думать… Как вы понимаете, искусство развивается сегодня очень и очень непросто. Театр развивается в борьбе… и как всегда в борьбе, вспомните хотя бы революционный период, возникает особый интерес к значимым театральным площадкам, которые играют в стране большую роль: Александринка, БДТ, Малый театр… Начинает развиваться новое театральное направление, новая волна. Она предъявляет свои спектакли, она предъявляет свое видение классики, эстетики, она завоевывает награды, зрителей и т.д. И это все может быть. Но почему-то во все времена этим «волнам» мало утвердиться, сказать, что мы есть, что на нас ходят, мы привлекаем внимание критики и т.д. Вот тут обязательно попадают под обстрел традиции, спокойствие, уважение к театрам, которые незыблемо стоят и, я уверен, будут стоять в мировой культуре. Почему-то это раздражает очень. Поэтому рождается вот такой вопрос: а не музей ли это? Масса оскорбительных реплик, что вот, мол, закрытые окна, что люди не во времени живут и т.п. И в этом бурном океане существует Малый театр, в традициях которого – бережное отношение к классике. Миссия театра – доведение до зрителя тех авторов, которые являются основополагающими в русском искусстве: Грибоедов, Гоголь, Толстой, Чехов и Островский, прежде всего. И здесь можно поспорить с тем, чувствует ли себя актер в этой ситуации обойденным. Я вас уверяю, – я 40 лет на сцене, миллион людей во всем мире, а Малый театр гастролировал от Мексики до Японии, – во всем мире подавляющее большинство зрителей любят такой тип театра. Так что мы не испытываем никакой ущербности, выходя на сцену. И это одна из самых больших заслуг Соломина – что он сохранил репертуар, который мы гордо играем везде. Вы назовите мне хоть один театр в России, где одновременно идет Островский, Грибоедов, Гоголь, Чехов, а если я перечислю вам пьесы, – их нет ни в одном театре! Это наша миссия, мы так это и воспринимаем.

— Что вы понимаете под музеем?

— Конечно, понимать можно разное. Лично я отношусь к этому слову с огромным трепетом, потому что трудно представить более сумасшедших и преданных своему делу людей, как музейные работники. Это фанаты. И для них слово музей это самое священное – передача чего-то серьезного, большого, настоящего, которое требует колоссального труда. Спектакли Малого театра проверяются десятилетиями. Например, спектакль «Тайны мадридского двора» в режиссуре В. Бейлиса – замечательного режиссера, прекрасного человека – идет уже 10 лет и этой осенью мы должны сыграть 400-ый спектакль. И так же долго идут другие наши спектакли. Вот тогда давайте мы поспорим с нашими оппонентами и спросим: ребята, а сколько ваши спектакли идут? Три года максимум! Кстати, огромная заслуга Соломина в том, и это принципиальный вопрос, это требует очень больших денег и спонсоров, все спектакли на гастролях идут один к одному, как они есть в Москве: декорации, костюмы и прочее.

— Когда смотришь на список актеров Малого театра, то вспоминается факт, приведенный в одной театральной книге: в Башкирии всего девять актеров не имеет званий…

— Я Вам больше скажу, Степан. Приезжал один грузинский театр, и висела его афиша со списком актеров и действующих лиц. И там они дошли до ситуации… Вся Москва это отметила кстати – смеялась. Так вот на этой афише не было ни одного… вот вы говорите в Башкирии всего девять актеров не имеют званий, а там были все со званиями: от народных СССР до народных Грузии. И только в самом конце была одна фамилия – Туманишвили, допустим, – а в скобках было написано: «студентка 4-го курса». Она просто еще не попала в театр!

— Так вот не давит ли этот груз на актера? Не мешает? Не превращает актера, как выражается режиссер Изяслав Борисов, в аппарат для словоговорения?

— Мы единственная страна в мире, которая не может волево отказаться от этого атрибута, который приносит очень много, с одной стороны, приятного, а с другой – отвлекающего, ненужного, не имеющего никакого отношения к нашей профессии. Ну не хватает силы воли нам от этого отказаться. Причем мною был поднят вопрос на съезде СТД, где было высшее руководство страны. И… Это был глас вопиющего в пустыне. Я был уверен, что сейчас мои коллеги выступят и попросят: да, давайте проголосуем, ну зачем нам это все... Но никто не одобрил этого предложения. И, конечно, это мешает. При императорах была разумная система, кажется. Вы могли называться артистом Императорского театра, если проработали 10 лет в этом театре. Отработал – получи. 20 лет надо было отслужить, чтобы получить звание заслуженного артиста императорского театра. Я мог семь-восемь лет проработать в театре, играть Гамлета, Отелло и не завидовать никому и не переживать, что мне не дают звания. Ну я же 10 лет не отработал! Тоже были нервы свои и интриги, но не в той степени, как сейчас.

— Когда в Малом театре говорят о сохранении традиций, о каких традициях идет речь? Когда я смотрел спектакль «На всякого мудреца довольно простоты», то мне казалось, что режиссер абсолютно осознанно ставит Островского в традициях русского театра XIX века, в традициях театра, с которым боролся Станиславский, открывая МХТ: репризы, откровенная игра на публику, наличие актеров-премьеров. Но ведь, следуя этой логике, «Чайка» должна была играться в традициях XX века, в лучших традициях психологической школы. Но ни Станиславский, ни кто либо другой не позволили бы играть Чехова таким образом и в таком павильоне, в котором можно играть все что угодно…

— Это серьезный вопрос, по существу… Я сам размышляю, думаю об этом… Вот если вы называетесь музеем, если вы гордитесь, что работаете в театре, где по коридорам ходили и в партере сидели – и места их известны, кстати, – Гоголь, Толстой, Достоевский, Чехов, – если вы выходите на сцену, на которой играла Ермолова, то почему у вас вот так поставлен «На всякого мудреца довольно простоты» или какая-либо другая пьеса?.. Может быть, это страх, боязнь внутренняя… А пойдут ли зрители, если им показать серьезного Островского? Это также, как боятся режиссеры, когда у них в спектаклях нет звезд. Кстати, этого не было 20-30 лет назад. Гордость, что ты снялся где-то в кино, не позволяла тебе находится в театре в каком-то привилегированном положении. Актеры делали себе имя в театре. Моя жена приходит с занятий и рассказывает такую историю. К ней подошла студентка актерского факультета и попросилась сдать сессию раньше. Оказывается, она на полгода уезжает сниматься в Аргентину. И институт ее отпускает… А она студентка второго курса! Время такое… Достучаться до зрителя сложно. Время диктует эту репризность и премьерность. Но при сохранении главного: текста, мысли, автора, попытки прочитать Чехова с большим уважением. И как видите, этот ключ дает возможность завоевывать своего зрителя…

— Получается, через приемы XIX века…

— Ну да, если хотите. Потому что Островский, поставленный как-то по другому… Я не представляю… Но мечтаю лично о том, чтобы появились спектакли уровня «Мещан». Наша режиссура хочет этого, стремится. Малый театр сейчас впервые за свою историю взял пьесу Пиранделло «Генрих IV». Ее будет ставить Бейлис – действительно талантливый режиссер. Я получил роль Генриха. И я мечтаю, и он мечтает, чтобы было нечто серьезное. Я не пьесу имею в виду, а ход, хочется серьезного хода. Юрий Мефодиевич Соломин сейчас взял «Власть тьмы». В этих текстах уже реприз нет, как вы понимаете. Нужно будет брать чем-то другим. А эти 15 лет… Они не давали, видимо, возможности.

— Можно играть смешно, но не обязательно репризно…

— Это уже вопрос не принципиальный. Главное, что зрители есть. Я не представляю, как можно было по другому поставить те же «Тайны…», те же «Волки…», чтобы выжить, чтобы сохранить публику… Да и «Чайка» 14 лет идет... Все «Мудрецы…», поставленные в Москве, уже сошли. Все «Волки и овцы» уже сошли. А наши спектакли есть и будут. Но сейчас, повторюсь, наступил момент, когда можно начать говорить с публикой серьезно.

С народным артистом России Вячеславом Езеповым беседовал Степан Звездин

КультураСИ