Новости

«Пресса о гастролях Малого театра»

МИР ИСКУССТВ. ВЕЛИКИЙ МАЛЫЙ

21-23 апреля в Тюмени прошли гастроли Государственного академического Малого театра. На сцене филармонии прославленный коллектив представил спектакли «Горе от ума» Грибоедова, «На всякого мудреца довольно простоты» Островского и «Тайны Мадридского двора» Скриба.

На встречу с тюменскими журналистами пришли художественный руководитель театра народный артист СССР Юрий Соломин, народная артистка СССР Элина Быстрицкая, народные артисты России Александр Ермаков, Борис Клюев, Александр Клюквин, Владимир Бейлис и заслуженный артист России Глеб Подгородинский.

«В Екатеринбург, тогда Свердловск, мы приезжали двадцать шесть лет назад, — вспоминает Юрий Соломин. — А в Тюмени Малый театр не был никогда. Никогда!» Поводом для приезда послужил необычный юбилей, выпавший на нынешний сезон.
«В 2006 году исполнилось 250 лет российскому национальному театру, — продолжает Соломин. — Дело в том, что в 1756 году указом императрицы Елизаветы Петровны был создан государственный театр — тогда он назывался императорским. Таких театров было всего два: Александринка в Санкт- Петербурге и Малый театр в Москве. Поэтому отсчет государственности театра, как принято считать, идет от этой даты — 30 августа 1756 года.
Когда мы на эту тему разговаривали с президентом, он сказал: «Это должен быть праздник всего российского театра». Вместе с Александринкой мы выдвинули такую идею: кому-то из нас проехать от Владивостока до центра России, а кому-то — от Калининграда. Выбирая точку, в которой наши маршруты должны сойтись, мы говорили о вашем регионе — Свердловск, Новосибирск, Тюмень...

Идея была поддержана на самом высоком уровне. Но как всегда, чего-то не хватило... Пришлось ограничиться отдельными выездами, и за основу мы взяли район, в котором рассчитывали воссоединиться».

Гастроли состоялись во многом благодаря генеральному спонсору юбилея — Сбербанку России, с которым Малый театр надеется дружить и дальше. У старейшего московского театра, из века государственного, прежде спонсоров не бывало. Но Сбербанк, сам исторически возросший под рукой государства, — наиболее подходящий покровитель для национального театра... И все же худруку Малого хочется верить, что система государственных репертуарных театров — предмет гордости для России и зависти для зарубежных коллег — не будет разрушена.

Соломин — решительный противник театральной реформы. «Все до сих пор завидуют комплектации российского театра, потому что создать труппу — не речку перейти. 250 лет создавалась труппа Александринки, которая уже почти вымерла, и Малого театра, которая еще осталась и приехала к вам».

Школу творит преемственность. И если говорят, что «Островский, как эталон, идет в Малом театре», и Юрию Соломину не стыдно сказанное повторить, так это оттого, что Островский писал роли, имея в виду актеров Малого; Островского в Малом играли еще при жизни драматурга и под его руководством, по его науке, позже — ведомые опытом и примером тех, кто эту науку впитал, учась и перенимая друг у друга самый дух русского театра... «Я учился у Веры Пашенной, Пашенная училась у Александра Ленского, а Ленский был первый режиссер-педагог России».

У нынешнего «золотого» поколения Малого театра — свои ученики, которым они передают то, что умеют сами, и в учебных классах, и на сцене.

Молодые же дорожат возможностью учиться. Рассуждая об антрепризе, Глеб Подгородинский, исполнитель роли Чацкого в «Горе от ума», настаивает: только репертуарный театр дает молодому актеру возможность творческого роста. Пусть из года в год приходится играть в эпизодах... Это, оказывается, не так плохо, как многие считают. «В антрепризе действует система кастинга, — объясняет актер. — Ты пробуешься на роль, и тебе надо сразу показать результат, сделать максимум того, на что ты способен. Некоторым артистам это удается, но многим — нет.

Что касается меня, то не будь Малого театра, не будь той дистанции, которую мне пришлось пройти... сразу после института я не смог бы сыграть большую роль. И даже небольшую. Я в театре тринадцать лет, и у меня все шло постепенно, по нарастающей. Я играл в эпизодах, в массовке, и только на шестой-седьмой год получил большую роль. Если бы не было этих лет в театре, не было учебы, если бы я не варился в театре, не смотрел из-за кулис на старших товарищей, я бы не смог работать».

Корифеи щедро делятся опытом, знаниями и трепетным отношением к профессии со студентами и младшими коллегами, а те увозят с собой драгоценный дар в разные концы страны... Выяснилось, что актриса Тюменского театра драмы Елена Самохина — ученица Элины Быстрицкой.

Звездная актриса объясняет: наследие мастеров старой школы по сей день живо в Малом, потому что он был и остается актерским театром. Во главе коллектива с самого его рождения, как правило, стояли актеры, и это еще одна традиция, которую удалось сохранить до наших дней.

Должность художественного руководителя появилась в Малом театра недавно — немногим больше двадцати лет назад, первым ее занял народный артист СССР Михаил Царев, потом — Юрий Соломин...

«Если актер возглавляет труппу и актерский ансамбль, то актерам от этого не хуже, а лучше», — подчеркивает Быстрицкая. Именитые коллеги поддерживают Элину Авраамовну: во- первых, играя на одной сцене с худруком, легче противостоять диктату сторонних режиссеров: «У меня один начальник, да и тот мой партнер по сцене»; во-вторых, начальник этот не понаслышке знает, что нужно актеру, к чему он стремится, чем дорожит: «Актер актера всегда поймет».

Соломин, например, отлично понимает, как для актера важно сниматься в кино. «Когда Юрий Мефодьевич стал художественным руководителем Малого театра, — рассказывает Борис Клюев, — все актеры облегченно вздохнули, потому что он сам снимающийся актер, и с ним всегда можно по этому поводу договориться. Не знаю, как молодое поколение актеров, но старшее всегда договаривалось, и Юрий Мефодьевич всегда отпускал, а мы никогда его не подводили.

У молодежи с этим посложнее, они еще не умеют распределять силы, и иногда делают не очень правильный выбор в пользу кинематографа, не понимая, что участие в сериале — одноразовое. Иногда они уходят из театра для того, чтобы сыграть в сериале, думая, может быть, о своей карьере, но не о своей творческой жизни. Ведь любой сериал заканчивается, и неизвестно, что будет дальше, а театр — это дом, в котором ты живешь каждый день. Репетируешь каждый день, участвуешь в спектаклях каждый день, и как профессионал ты растешь именно в театре, а не в кинематографе». Однажды произошел немыслимый в другом театре случай: актер рвался на съемки до такой степени, что Соломин, дабы его отпустить, затеял даже перестановки в репертуаре, собираясь заменить спектакль, в котором тот был занят, другим. Актер не поехал, решив, что замена спектакля обойдется театру слишком дорого. Но то происшествие памятно ему до сих пор...
Худрук тут же объяснил свою уступчивость целесообразностью: «Бывают действительно хорошие роли, и я прекрасно понимаю, что кино или телевидение — это в том числе реклама театру, а если роль яркая, если артист популярен, то это опять же плюс для театра».

К антрепризе «как нормальному жизненному явлению» Соломин вполне лоялен, правда, сам в антрепризных спектаклях не участвовал ни разу, хотя предложения получал, и неплохие. Мэтр убежден: антреприза театру репертуарному не ровня и достойной заменой ему стать не может, хотя такую перспективу время от времени предрекают иные деятели сцены.

«Антреприза бывает разная. Все зависит от постановки, от режиссера, от компании, которая подобралась, от самого актера. Иногда играют люди с известными фамилиями, а впечатление... Но есть и хорошие спектакли. Есть честное исполнение. Если в антрепризе заняты Фрейндлих, или Чурикова, или Басилашвили, то это другой класс, другой уровень, ибо Фрейндлих отвечает за свою фамилию. Хочет зритель посмотреть на живую Муравьеву? Пожалуйста! Муравьева отвечает за себя, потому что потом она играет роли в Малом театре. Но играет она здесь, уверяю вас, не так, как в антрепризе...»

Борис Клюев поначалу участвовал в антрепризных спектаклях, потом перестал, рассудив для себя, что все плюсы, которые актеру дает антреприза, он получит, снимаясь в кино, а минусов тем самым избежит: «Антреприза мне на сегодняшний день не интересна. Она не удовлетворяет меня ни творчески, ни материально, потому что связана, к сожалению, с очень большими потерями времени и здоровья — надо куда-то ехать, не спать ночь... Я работаю в репертуарном театре, мне этого тренажа вполне хватает, а кино дает мне те же деньги и необходимую популярность».

Он тоже за репертуарный театр — с долговременным планом, с продуманной репертуарной политикой, ориентированной на конкретных актеров, что обеспечивает почву для развития, роста и новых творческих достижений.

«Антреприза — это совершенно иное. Основная задача тут все-таки заработать деньги. Для этого нужны пьеса, режиссер и лицо. Обезьяна, как говорят актеры между собой. Если антреприза не получается, не дает нужного денежного эффекта, она умирает. А спектакль репертуарного театра может расти, он рассчитан на длительную дистанцию».
Впрочем, каждый вправе делать собственный выбор. «Моя подруга, очень хорошая актриса Таня Васильева, ушла из репертуарного театра и занимается только антрепризой. Ей нужны деньги. У нее двое детей, она дочери купила квартиру, сыну купила квартиру. Она поставила себе такую задачу, хотя я лично считаю, что это неверно. Но у каждого человека есть выбор...»
Увы, драматургия, к которой обращается антреприза, часто далека от высоких образцов. Пьесы-однодневки выпархивают из-под торопливого пера и, подергав крылышками, исчезают с глаз.

Малый театр отдает предпочтение вечной классике. Зритель рад. «Горе от ума» идет у нас семь лет, и на него в Москве довольно трудно попасть», — отмечает Соломин.
К гастролям в Малом тоже относятся серьезно, не то что в иной антрепризе... бывает, устроитель изрядно потратился, распродал билеты, а спектакль приходится отменять, потому что у ведущего артиста изменились планы. У него съемка, которая растянется на месяцы, а потом ему сделают более выгодное предложение...

«У нас во время гастролей никто никуда не уезжает. Даже на съемки. Сейчас у нас положение сложное. Сюда приехало довольно много актеров в возрасте и не очень здоровых. И мы не имеем права сорвать спектакль. Придут люди, а мы: ой, извините, он не прилетел. Аэрофлот ни за что не отвечает. Мы отвечаем перед зрителем».

Гастроли артистам будто бы и не в тягость. «И у меня возникает ощущение праздника каждый раз, как я прихожу на спектакль, — уверяет Элина Быстрицкая, — независимо от того, насколько это сложно, насколько условия за кулисами не соответствуют тому, к чему мы привыкли... У нас потрясающий дом в Малом театре, и у нас потрясающий репертуар. Классика русская и зарубежная».

А классика требует уважительного отношения. Как художественный руководитель и как актер Юрий Соломин не приемлет формальных режиссерских изысков, эпатажа ради эпатажа, а тем более ради кассовых сборов. Отказывается признавать художественный поиск за гранью приличий, нормы и понимания.

«Когда приходит режиссер и начинает диктовать артисту: «Вот в ту дверь входи и — на карачках... « Артист говорит: «А почему на карачках-то?» — «Ну, это ты потом поймешь. Давайте, давайте, решим это!» Где-то актер, может, и выполняет указание. Но не у нас. У нас артист приходит и говорит: «Я на карачках у этого режиссера не выйду. Увольняйте меня». Мы убираем режиссера. Почему? Потому что должна быть естественность. Вообще режиссер должен быть в первую очередь педагогом.
Вот Станиславский и Немирович-Данченко были прежде всего создателями театра, педагогами, они собирали труппу, они ее воспитывали. Они вместе отдыхали, вместе делали капустники и так далее. Это была учеба.
А сейчас режиссер думает: как бы раздеть актрису? Или лучше актера. Мало одного. Пять, десять. Пусть все сразу выйдут. Вот против этого мы категорически! Мы разденем тогда режиссера и пустим его на театральную площадь голым. Потому что ни Островский, ни Мольер, ни Шекспир, ни Пиранделло этого не писали. Это не нужно. Иначе пропадает смысл. Зритель смотрит на другое место. И головка у него не работает.
Вспомните, Гоголь написал: «Дорогих лекарств мы не употребляем. Простой человек если выживет, он и так выживет, а если умрет, то и так умрет». Землянику у нас играет Александр Клюквин. Я ему в свое время говорил: «Как можно меньше интонаций. Скажи просто». В зале хохот. Почему? Он очень похож на одного всем известного министра. И зритель это понимает. И он страшно доволен тем, что он понял. И что мы этого министра употребили... Другой министр пришел и так хохотал... Говорит: «Я обязательно всех приведу, пусть посмотрят». Не потому что мы это гениально сделали. Это гениально написано. Это ассоциации. Ассоциации!
Нам говорят: почему вы не ставите современность? Да потому что я матом ругаюсь лучше, чем Пресняковы или Коляда! Я старше, я вырос в Чите. Там у нас знаете сколько лагерей было? Но это не значит, что надо платить деньги, чтобы посмотреть, как на сцене ругаются матом. Зайди в троллейбус — и получишь. Это не искусство.
Почему мы говорим так откровенно? Мы боремся...
Порой от борьбы устаешь. И тогда хочется сбежать от проблем, от людей, от споров, от суеты — туда, где тихо, покойно, вольно...»

«Если у меня есть полтора дня, жена грузит мне еду, и я еду на дачу. Глажу собак... А, поскольку они не говорят, но все понимают, то я, когда хочу, с ними разговариваю. Смотрю на небо, смотрю на елки, на березы, у меня возникают мысли о создании всего этого. Потом я захожу в дом, у меня старый сруб... Там тепло, я достаю еду, разогреваю, ем, смотрю телевизор, прихожу в ужас и опять иду на воздух. И так бесконечно целый день. Я молчу. Это прекрасно. Организм восстанавливается. Но, к сожалению, больше полутора дней не получается. Если бы недельку так...»

Есть люди, которые считают, что Малый отстал от времени. Возможно, однажды перемены придут и сюда. Не стоит исключать даже того, что когда-нибудь здесь победит режиссерский театр. Или Малому удастся устоять на собственном пути, осторожно сверяя каждое новшество, которое он готовится принять, — без этого тоже не обойтись, — с незыблемыми принципами русского реалистического театра?...

Малый театр не отказывает в сотрудничестве современным, молодым режиссерам и художникам с фантазией. Если находят фантазию конструктивной, соответствующей позиции театра и... стилистике зала.

Декорации к «Горю от ума», а также к спектаклям «Правда хорошо, а счастье лучше» Островского и «Мнимый больной» Мольера делал художник Александр Боровский. «Мы говорили ему: у нас старый театр, императорский, зал небольшой, очень компактный, с хорошей акустикой, отделан золотом, серебром, бархатом... Три стула тут не срабатывают. Все равно что на прием к президенту прийти в джинсах и майке». Боровский постарался учесть пожелания театра и, сделав декорации к «Мнимому больному», наконец полностью попал в точку — Соломин в знак высшей похвалы предложил показывать одни декорации, без актеров...

Поставил «Горе от ума» Сергей Женовач, который создал спектакль, названный одновременно традиционным и новаторским. «Женовач какое-то время был без работы. Он очень хороший педагог, и мы его пригласили. Он из группы молодых режиссеров, но стоит в стороне от тех, у кого на четвереньках входят в двери. Теперь у него новый театр, который он сделал со своими студентами, совершенно другой по качеству. Это та школа русского театра, о которой можно мечтать. Он хороший педагог и прекрасный режиссер. И как только он сделает репертуар в своем театре, он опять будет ставить у нас, потому что он не мыслит себя без постановок в крупном театре. «Горе от ума» у Женовача как будто то же, что всегда, но в то же время не то. Декораций немного — ровно столько, чтобы передать атмосферу прихожей, гостиной, тайной встречи, приватной беседы, бала... Белые плоскости перемещаются, поворачиваются, открываются и закрываются, создавая нужное пространство, само по себе условное. Но плоскости эти не голы, не мертвы, они — поле для игры цвета, света и тени, которые передают настроение, сообщают условному пространству глубину, или резкость, или насыщенность, или, напротив, пустоту... подчеркивают напряженность действия, остроту момента, иллюстрируют состояние героев...

Женович сместил акценты. Чацкий, в котором мы со школы привыкли видеть прежде всего обличителя лицемерия, косности, пустословия, чинопочитания и карьеризма, предстает не печальным духом изгнанья в тоге социального протеста, а метущимся влюбленным, глубоко раненным оттого, что пылкий порыв его остался неразделенным, что обманулся он в чувствах и надеждах... Чацкий Глеба Подгородинского не такой, какого мы ждем увидеть, и это поначалу смущает. Он застенчив, неловок, резок в движениях, почти нелеп и впрямь кажется немного шутом, это впечатление усиливает и его манера говорить, далекая от пафосности трибуна.

Он живой человек — всего лишь человек со своими заблуждениями, причудами, слабостями. Глядя на него, вдруг понимаешь то, что прежде ускользало, заслоненное шеренгами «правильных» слов из школьного учебника. Приходит в голову, что Чацкий — человек настроения, покинувший юную девушку, в чьем сердце только что расцвело первое чувство, чья жажда любви осталась неутоленной, потому что милый ее возжелал повидать мир и умчался в дальние дали, не сказав, когда вернется... И вот он объявляется через три года со страстными признаниями на устах, будто ушел лишь вчера. Этого она тоже не может простить ему — того, что исчез, когда она хотела любить, и ей пришлось оделить своей нежностью того, кто менее достоин, но зато неизменно рядом.

Софью в исполнении молодой актрисы Ольги Молочной совсем не хочется винить в бессердечии, сколь бы жестокой ни была сыгранная ею «шутка»... Непонятая, брошенная, оскорбленная, обманутая, опозоренная, она остается воплощением «милого образа», какие бы удары и обвинения ни сыпались на нее.

Восторг публики снискал Скалозуб Виктора Низового — большой колоритный солдафон. Впрочем, неинтересных персонажей на сцене не было. Князь и княгиня Тугоуховские, графиня Хрюмина, Горич, Наталья Дмитриевна, горничная Лиза, Репетилов... Почему я не говорю об Анфисе Ниловне Хлестовой в исполнении Элины Быстрицкой и Павле Афанасьевиче Фамусове, которого сыграл Юрий Соломин? Да потому, что были они блестящи, как и следовало ожидать...

А после спектакля со сцены прозвучало загадочное и невероятное обещание — каждые три года радовать тюменцев встречей со спектаклями Малого театра. И понимая, что это слишком хорошо... слишком трудноосуществимо, нескоро, чтобы быть правдой, все же позволим себе помечтать — вдруг да сбудется?

Автор: Кира КАЛИНИНА
Источник: Сибирский посад
Дата: 23.04.2007