Новости
НЕКОТОРЫЕ БОЛЬНЫ НЕМНИМО
НЕКОТОРЫЕ БОЛЬНЫ НЕМНИМО
НЕКОТОРЫЕ БОЛЬНЫ НЕМНИМО
Нынешний конкурс драматических спектаклей, с одной стороны, выглядел грандиозно. Соревновались между собой спектакли, которые поставили Лев Додин, Кама Гинкас, Генриетта Яновская, Сергей Женовач, Александр Морфов, Миндаугас Карбаускис, Кирилл Серебренников, Михаил Бычков... Каждое из этих режиссерских имен систематически попадает в список номинантов на очередную «Маску» но чтобы все в один присест, да некоторые (Женовач и Карбаускис) с двумя спектаклями! Правда, на этот раз в фестивальной афише нет Петра Фоменко (в ныне рассматриваемом сезоне 2005/06 у него не было новой постановки), зато частый масочный номинант Якутский театр им. П.Ойунского представил новое режиссерское имя — молодую ученицу Андрея Борисова Сюзанну Ооржак. Ну и Николай Коляда снова к нам пожаловал. И уже однажды номинировавшийся Андрей Прикотенко. И даже Андрий Жолдак. Актерский список соискателей не менее внушителен. У женщин в одну компанию с замечательной мхатовской Аллой Покровской и легендарной якутской Степанидой Борисовой попали Мария Миронова, Елена Лядова и совсем юная Мария Шашлова, которая из «женовачей» А мужской список вовсе разит наповал: Абдулов, Бочкарев, Ясулович, Миронов, Баргман, Семак, Девотченко, два блистательных новосибирских актера Владимир Лемешонок и Игорь Белозеров. Завершают список сценографы, где молодые Тита Димова, Олег Головко, Мария Митрофанова и Александр Шишкин соседствуют с Сергеем Бархиным и Давидом Боровским (посмертно). Словом, выбор получился роскошный, а картина — впечатляющая. Но это — с одной стороны.
С другой же — никогда еще разница в уровнях столичных и провинциальных спектаклей не выглядела такой зияющей пропастью. Можно, конечно, предположить, что сравнение с мастерами класса Гинкаса или Додина априори трудно выдержать. Но в нашем случае о сравнении и речи-то не идет. А речь — о самих представленных в афише спектаклях театров российской провинции, которые, похоже, были выбраны экспертами в состоянии, близком к отчаянию.
Так, плодом отчаяния (или безнадеги) выглядел выбор «Тартюфа» Новосибирского театра «Красный факел» (режиссер — Андрей Прикотенко). Несколько часов чудовищного нагромождения нелепостей и бессмысленного актерского нажима. Классных артистов Лемешонка (Оргон) и Белозерова (Тартюф) с трудом узнаешь. Они не понимают, что и как играть в режиссерском рисунке, придуманном явно «от балды» Действие великой пьесы Мольера помещено в мясную лавку, Орган и его семейство, следовательно, мясники. Именно в этой среде ремесленников и торговцев поселяются мольеровские размышления о слепоте и вере, о ложных идеалах и поисках духовного кумира. Что, согласитесь, — абсурд, ибо подобные герои куда более грамотно разбираются в колбасных обрезках, нежели в высоких материях. Им в лавку хоть Тартюфа приведи, хоть Федю Протасова из толстовской пьесы, «философский» результат будет одним и тем же, а смысла не прибавится.
Постоянный риск, конечно, коренится в ориентирах «Маски» на поиски новых энергий театрального высказывания. Но эти поиски необходимы (во всяком случае, в рамках национальной российской премии). В море унылых традиционных прочтений, где всегда найдутся отличные актерские работы, но нет, хоть убей, никакого движения форм и открытия новых смыслов, случается порой «купиться» на какой-нибудь формальный перевертыш. А потом локти кусать и руками разводить. Между тем в фестивальной афише есть еще одна мольеровская комедия – «Мнимый больной» (Малый театр, режиссер — Сергей Женовач). Куда более легкая и необременительная по смыслу, чем «Тартюф» именно она у Женовача прорастает человеческими смыслами. Не изобилующая формальными приемами, традиционная по виду, именно она пленяет свежей, обаятельной театральностью. Женовач принципиально вчитывается в авторский смысл, принципиально неагрессивен в приемах и психологичен. Правда, выбор «Мнимого больного» лучшим спектаклем большой формы озадачил. Хороший — вовсе не значит лучший, тем более в такой сильной компании.
Генриетта Яновская, обладая жесткой социальной «оптикой» делает театр, вчитывающийся в автора и одновременно слушающий звуки современной жизни. Лев Додин и Кама Гинкас более агрессивны в приемах. И тот, и другой, и третья, тем не менее, олицетворяют собой театр сугубого смысла и тщательных психологических мотивировок. Увы, это богатство, нажитое предыдущей театральной эпохой, ныне приумножают и развивают по-своему, кажется, только Женовач и Миндаугас Карбаускис. Оба — ученики Петра Фоменко. На мой вкус, «Похождение» Карбаускиса (по «Мертвым душам») сильно уступает в цельности и осмысленности его же «Рассказу о семи повешенных» Это притом что как раз первый спектакль сделан в большой форме, а второй — в малой, но степень искусства, как известно, не зависит от размера площадки. Важно, что труд прочтения литературного оригинала доминирует в работах Карбаускиса и оборачивается не только убедительными, но и новыми театральными результатами.
В этой связи весьма интересно «Затмение» Александра Морфова, сделанное в Ленкоме. Вполне самостоятельное прочтение материала, в корне отличное от знаменитой картины «Полет над гнездом кукушки» Спектакль притом тихий, подробный, что по-своему неожиданно и для режиссера Морфова, и для привычной манеры ленкомовских артистов.Режиссеры давно уже поделены на активных интерпретаторов и вдумчивых читателей. Деление это вульгарно и грубо, но чтобы понять сам принцип, им можно воспользоваться. Первые решительно вторгаются в авторскую ткань, насыщая ее собственной фантазией, собственной целью высказывания. Вторые выкапывают в привычных строчках сокровенные смыслы и заставляют их вступать в современные созвучия. Талант и в том, и в другом случае выносим за скобки. Но мотивация дела и там, и здесь имеет важнейшее значение. Соображение типа: «А сделаем-ка что-нибудь эдакое, смешаем кильки с ананасом, такого еще не было!» — в мотивации не годится. Но и от заклинаний вроде: «Так написано у Чехова (Островского, Шекспира etc...) тоже толку мало.
Как ни странно, очередной, в общем-то рядовой и рабочий, фестиваль «Золотая Маска» вдруг заставил лезть на чердак этих хрестоматийных истин. Например, «Трамвай «Желание» Петербургского театра «Приют Комедианта» по всем статьям проиграл одноименному спектаклю Яновской в МТЮЗе. Режиссер Михаил Бычков, прежде любивший острый прием, вдруг разлился в мелких «жизненных» подробностях. И грандиозная история Теннеси Уильямса скатилась до уровня мыльного сюжета про хама, надругавшегося над слабой дамочкой. А Стенли Ковальского, между прочим, сыграл Александр Баргман, один из немногих современных российских актеров, обладающий ярко выраженным мужским началом. Странное дело, у москвича Эдуарда Трухменева нет ни таких данных, ни такого опыта, но Яновская доигрывает вместе с актером силу этого образа. Баргману же «доктор прописал» такую роль, но в общем контексте спектакля она остается на уровне банальной истории.
В «Господах Головлевых» Кирилла Серебренникова огорчает недовоплощенность серьезного поначалу замысла. В стильном якутском «Доме Бернарды Альбы» есть восхитительная слаженность женского актерского ансамбля, выразительная графичность сцен. Но пока еще много детского постановочного наива, что, впрочем, для юной Сюзанны Ооржак простительно.
Новые формы представляет «Федра. «Золотой колос» Жолдака. Тут вам и «кильки с ананасом» и «огурец с зефиром» Но Мария Миронова, невзирая на.., играет классно.
Николай Коляда со своим театром, живущим в Екатеринбурге, — отдельная история. Сам пьесу «Амиго» написал, сам и поставил. Как всеща, с перебором, как обычно, пребывает в среде затхлых коммуналок, с обездоленными тетками в халатах и бигудях, с пьянством, стрельбой и сердитым на весь свет молодым человеком. Еще недавно бывшие шоком, ныне спектакли Коляды слышатся криком вчерашнего дня. Но все же — криком, искренней болью и простодушной верой в то, что помойки на сцене будят в нас сопротивление помойному существованию. Может, и будят. Во всяком случае, такое намерение куда ценнее глупого трюка.
А сильнейшим впечатлением от того, что было привезено в Москву, стала «Соня» рижанина Алвиса Херманиса. Вне конкурса, вне границ нашей державы был сделан этот спектакль необычайной силы воздействия. С гиперреализмом коммунального быта середины XX века, того быта, что объединял русских, латышских или грузинских бабушек в одно, не забытое еще нами бытие. С мужчиной, играющим Соню так, как не сыграет ни одна женщина. С тончайшим чувством уходящего времени и неистребимой общей памятью. А ведь секрет-то прост. Режиссер Херманис не только ведает, как это сказать зрителю. Он точно знает, что он хочет ему сказать.
Автор: Наталия КАМИНСКАЯ
Источник: Культура
Дата: 19.04.2007
Нынешний конкурс драматических спектаклей, с одной стороны, выглядел грандиозно. Соревновались между собой спектакли, которые поставили Лев Додин, Кама Гинкас, Генриетта Яновская, Сергей Женовач, Александр Морфов, Миндаугас Карбаускис, Кирилл Серебренников, Михаил Бычков... Каждое из этих режиссерских имен систематически попадает в список номинантов на очередную «Маску» но чтобы все в один присест, да некоторые (Женовач и Карбаускис) с двумя спектаклями! Правда, на этот раз в фестивальной афише нет Петра Фоменко (в ныне рассматриваемом сезоне 2005/06 у него не было новой постановки), зато частый масочный номинант Якутский театр им. П.Ойунского представил новое режиссерское имя — молодую ученицу Андрея Борисова Сюзанну Ооржак. Ну и Николай Коляда снова к нам пожаловал. И уже однажды номинировавшийся Андрей Прикотенко. И даже Андрий Жолдак. Актерский список соискателей не менее внушителен. У женщин в одну компанию с замечательной мхатовской Аллой Покровской и легендарной якутской Степанидой Борисовой попали Мария Миронова, Елена Лядова и совсем юная Мария Шашлова, которая из «женовачей» А мужской список вовсе разит наповал: Абдулов, Бочкарев, Ясулович, Миронов, Баргман, Семак, Девотченко, два блистательных новосибирских актера Владимир Лемешонок и Игорь Белозеров. Завершают список сценографы, где молодые Тита Димова, Олег Головко, Мария Митрофанова и Александр Шишкин соседствуют с Сергеем Бархиным и Давидом Боровским (посмертно). Словом, выбор получился роскошный, а картина — впечатляющая. Но это — с одной стороны.
С другой же — никогда еще разница в уровнях столичных и провинциальных спектаклей не выглядела такой зияющей пропастью. Можно, конечно, предположить, что сравнение с мастерами класса Гинкаса или Додина априори трудно выдержать. Но в нашем случае о сравнении и речи-то не идет. А речь — о самих представленных в афише спектаклях театров российской провинции, которые, похоже, были выбраны экспертами в состоянии, близком к отчаянию.
Так, плодом отчаяния (или безнадеги) выглядел выбор «Тартюфа» Новосибирского театра «Красный факел» (режиссер — Андрей Прикотенко). Несколько часов чудовищного нагромождения нелепостей и бессмысленного актерского нажима. Классных артистов Лемешонка (Оргон) и Белозерова (Тартюф) с трудом узнаешь. Они не понимают, что и как играть в режиссерском рисунке, придуманном явно «от балды» Действие великой пьесы Мольера помещено в мясную лавку, Орган и его семейство, следовательно, мясники. Именно в этой среде ремесленников и торговцев поселяются мольеровские размышления о слепоте и вере, о ложных идеалах и поисках духовного кумира. Что, согласитесь, — абсурд, ибо подобные герои куда более грамотно разбираются в колбасных обрезках, нежели в высоких материях. Им в лавку хоть Тартюфа приведи, хоть Федю Протасова из толстовской пьесы, «философский» результат будет одним и тем же, а смысла не прибавится.
Постоянный риск, конечно, коренится в ориентирах «Маски» на поиски новых энергий театрального высказывания. Но эти поиски необходимы (во всяком случае, в рамках национальной российской премии). В море унылых традиционных прочтений, где всегда найдутся отличные актерские работы, но нет, хоть убей, никакого движения форм и открытия новых смыслов, случается порой «купиться» на какой-нибудь формальный перевертыш. А потом локти кусать и руками разводить. Между тем в фестивальной афише есть еще одна мольеровская комедия – «Мнимый больной» (Малый театр, режиссер — Сергей Женовач). Куда более легкая и необременительная по смыслу, чем «Тартюф» именно она у Женовача прорастает человеческими смыслами. Не изобилующая формальными приемами, традиционная по виду, именно она пленяет свежей, обаятельной театральностью. Женовач принципиально вчитывается в авторский смысл, принципиально неагрессивен в приемах и психологичен. Правда, выбор «Мнимого больного» лучшим спектаклем большой формы озадачил. Хороший — вовсе не значит лучший, тем более в такой сильной компании.
Генриетта Яновская, обладая жесткой социальной «оптикой» делает театр, вчитывающийся в автора и одновременно слушающий звуки современной жизни. Лев Додин и Кама Гинкас более агрессивны в приемах. И тот, и другой, и третья, тем не менее, олицетворяют собой театр сугубого смысла и тщательных психологических мотивировок. Увы, это богатство, нажитое предыдущей театральной эпохой, ныне приумножают и развивают по-своему, кажется, только Женовач и Миндаугас Карбаускис. Оба — ученики Петра Фоменко. На мой вкус, «Похождение» Карбаускиса (по «Мертвым душам») сильно уступает в цельности и осмысленности его же «Рассказу о семи повешенных» Это притом что как раз первый спектакль сделан в большой форме, а второй — в малой, но степень искусства, как известно, не зависит от размера площадки. Важно, что труд прочтения литературного оригинала доминирует в работах Карбаускиса и оборачивается не только убедительными, но и новыми театральными результатами.
В этой связи весьма интересно «Затмение» Александра Морфова, сделанное в Ленкоме. Вполне самостоятельное прочтение материала, в корне отличное от знаменитой картины «Полет над гнездом кукушки» Спектакль притом тихий, подробный, что по-своему неожиданно и для режиссера Морфова, и для привычной манеры ленкомовских артистов.Режиссеры давно уже поделены на активных интерпретаторов и вдумчивых читателей. Деление это вульгарно и грубо, но чтобы понять сам принцип, им можно воспользоваться. Первые решительно вторгаются в авторскую ткань, насыщая ее собственной фантазией, собственной целью высказывания. Вторые выкапывают в привычных строчках сокровенные смыслы и заставляют их вступать в современные созвучия. Талант и в том, и в другом случае выносим за скобки. Но мотивация дела и там, и здесь имеет важнейшее значение. Соображение типа: «А сделаем-ка что-нибудь эдакое, смешаем кильки с ананасом, такого еще не было!» — в мотивации не годится. Но и от заклинаний вроде: «Так написано у Чехова (Островского, Шекспира etc...) тоже толку мало.
Как ни странно, очередной, в общем-то рядовой и рабочий, фестиваль «Золотая Маска» вдруг заставил лезть на чердак этих хрестоматийных истин. Например, «Трамвай «Желание» Петербургского театра «Приют Комедианта» по всем статьям проиграл одноименному спектаклю Яновской в МТЮЗе. Режиссер Михаил Бычков, прежде любивший острый прием, вдруг разлился в мелких «жизненных» подробностях. И грандиозная история Теннеси Уильямса скатилась до уровня мыльного сюжета про хама, надругавшегося над слабой дамочкой. А Стенли Ковальского, между прочим, сыграл Александр Баргман, один из немногих современных российских актеров, обладающий ярко выраженным мужским началом. Странное дело, у москвича Эдуарда Трухменева нет ни таких данных, ни такого опыта, но Яновская доигрывает вместе с актером силу этого образа. Баргману же «доктор прописал» такую роль, но в общем контексте спектакля она остается на уровне банальной истории.
В «Господах Головлевых» Кирилла Серебренникова огорчает недовоплощенность серьезного поначалу замысла. В стильном якутском «Доме Бернарды Альбы» есть восхитительная слаженность женского актерского ансамбля, выразительная графичность сцен. Но пока еще много детского постановочного наива, что, впрочем, для юной Сюзанны Ооржак простительно.
Новые формы представляет «Федра. «Золотой колос» Жолдака. Тут вам и «кильки с ананасом» и «огурец с зефиром» Но Мария Миронова, невзирая на.., играет классно.
Николай Коляда со своим театром, живущим в Екатеринбурге, — отдельная история. Сам пьесу «Амиго» написал, сам и поставил. Как всеща, с перебором, как обычно, пребывает в среде затхлых коммуналок, с обездоленными тетками в халатах и бигудях, с пьянством, стрельбой и сердитым на весь свет молодым человеком. Еще недавно бывшие шоком, ныне спектакли Коляды слышатся криком вчерашнего дня. Но все же — криком, искренней болью и простодушной верой в то, что помойки на сцене будят в нас сопротивление помойному существованию. Может, и будят. Во всяком случае, такое намерение куда ценнее глупого трюка.
А сильнейшим впечатлением от того, что было привезено в Москву, стала «Соня» рижанина Алвиса Херманиса. Вне конкурса, вне границ нашей державы был сделан этот спектакль необычайной силы воздействия. С гиперреализмом коммунального быта середины XX века, того быта, что объединял русских, латышских или грузинских бабушек в одно, не забытое еще нами бытие. С мужчиной, играющим Соню так, как не сыграет ни одна женщина. С тончайшим чувством уходящего времени и неистребимой общей памятью. А ведь секрет-то прост. Режиссер Херманис не только ведает, как это сказать зрителю. Он точно знает, что он хочет ему сказать.
Автор: Наталия КАМИНСКАЯ
Источник: Культура
Дата: 19.04.2007
Дата публикации: 20.04.2007
НЕКОТОРЫЕ БОЛЬНЫ НЕМНИМО
Нынешний конкурс драматических спектаклей, с одной стороны, выглядел грандиозно. Соревновались между собой спектакли, которые поставили Лев Додин, Кама Гинкас, Генриетта Яновская, Сергей Женовач, Александр Морфов, Миндаугас Карбаускис, Кирилл Серебренников, Михаил Бычков... Каждое из этих режиссерских имен систематически попадает в список номинантов на очередную «Маску» но чтобы все в один присест, да некоторые (Женовач и Карбаускис) с двумя спектаклями! Правда, на этот раз в фестивальной афише нет Петра Фоменко (в ныне рассматриваемом сезоне 2005/06 у него не было новой постановки), зато частый масочный номинант Якутский театр им. П.Ойунского представил новое режиссерское имя — молодую ученицу Андрея Борисова Сюзанну Ооржак. Ну и Николай Коляда снова к нам пожаловал. И уже однажды номинировавшийся Андрей Прикотенко. И даже Андрий Жолдак. Актерский список соискателей не менее внушителен. У женщин в одну компанию с замечательной мхатовской Аллой Покровской и легендарной якутской Степанидой Борисовой попали Мария Миронова, Елена Лядова и совсем юная Мария Шашлова, которая из «женовачей» А мужской список вовсе разит наповал: Абдулов, Бочкарев, Ясулович, Миронов, Баргман, Семак, Девотченко, два блистательных новосибирских актера Владимир Лемешонок и Игорь Белозеров. Завершают список сценографы, где молодые Тита Димова, Олег Головко, Мария Митрофанова и Александр Шишкин соседствуют с Сергеем Бархиным и Давидом Боровским (посмертно). Словом, выбор получился роскошный, а картина — впечатляющая. Но это — с одной стороны.
С другой же — никогда еще разница в уровнях столичных и провинциальных спектаклей не выглядела такой зияющей пропастью. Можно, конечно, предположить, что сравнение с мастерами класса Гинкаса или Додина априори трудно выдержать. Но в нашем случае о сравнении и речи-то не идет. А речь — о самих представленных в афише спектаклях театров российской провинции, которые, похоже, были выбраны экспертами в состоянии, близком к отчаянию.
Так, плодом отчаяния (или безнадеги) выглядел выбор «Тартюфа» Новосибирского театра «Красный факел» (режиссер — Андрей Прикотенко). Несколько часов чудовищного нагромождения нелепостей и бессмысленного актерского нажима. Классных артистов Лемешонка (Оргон) и Белозерова (Тартюф) с трудом узнаешь. Они не понимают, что и как играть в режиссерском рисунке, придуманном явно «от балды» Действие великой пьесы Мольера помещено в мясную лавку, Орган и его семейство, следовательно, мясники. Именно в этой среде ремесленников и торговцев поселяются мольеровские размышления о слепоте и вере, о ложных идеалах и поисках духовного кумира. Что, согласитесь, — абсурд, ибо подобные герои куда более грамотно разбираются в колбасных обрезках, нежели в высоких материях. Им в лавку хоть Тартюфа приведи, хоть Федю Протасова из толстовской пьесы, «философский» результат будет одним и тем же, а смысла не прибавится.
Постоянный риск, конечно, коренится в ориентирах «Маски» на поиски новых энергий театрального высказывания. Но эти поиски необходимы (во всяком случае, в рамках национальной российской премии). В море унылых традиционных прочтений, где всегда найдутся отличные актерские работы, но нет, хоть убей, никакого движения форм и открытия новых смыслов, случается порой «купиться» на какой-нибудь формальный перевертыш. А потом локти кусать и руками разводить. Между тем в фестивальной афише есть еще одна мольеровская комедия – «Мнимый больной» (Малый театр, режиссер — Сергей Женовач). Куда более легкая и необременительная по смыслу, чем «Тартюф» именно она у Женовача прорастает человеческими смыслами. Не изобилующая формальными приемами, традиционная по виду, именно она пленяет свежей, обаятельной театральностью. Женовач принципиально вчитывается в авторский смысл, принципиально неагрессивен в приемах и психологичен. Правда, выбор «Мнимого больного» лучшим спектаклем большой формы озадачил. Хороший — вовсе не значит лучший, тем более в такой сильной компании.
Генриетта Яновская, обладая жесткой социальной «оптикой» делает театр, вчитывающийся в автора и одновременно слушающий звуки современной жизни. Лев Додин и Кама Гинкас более агрессивны в приемах. И тот, и другой, и третья, тем не менее, олицетворяют собой театр сугубого смысла и тщательных психологических мотивировок. Увы, это богатство, нажитое предыдущей театральной эпохой, ныне приумножают и развивают по-своему, кажется, только Женовач и Миндаугас Карбаускис. Оба — ученики Петра Фоменко. На мой вкус, «Похождение» Карбаускиса (по «Мертвым душам») сильно уступает в цельности и осмысленности его же «Рассказу о семи повешенных» Это притом что как раз первый спектакль сделан в большой форме, а второй — в малой, но степень искусства, как известно, не зависит от размера площадки. Важно, что труд прочтения литературного оригинала доминирует в работах Карбаускиса и оборачивается не только убедительными, но и новыми театральными результатами.
В этой связи весьма интересно «Затмение» Александра Морфова, сделанное в Ленкоме. Вполне самостоятельное прочтение материала, в корне отличное от знаменитой картины «Полет над гнездом кукушки» Спектакль притом тихий, подробный, что по-своему неожиданно и для режиссера Морфова, и для привычной манеры ленкомовских артистов.Режиссеры давно уже поделены на активных интерпретаторов и вдумчивых читателей. Деление это вульгарно и грубо, но чтобы понять сам принцип, им можно воспользоваться. Первые решительно вторгаются в авторскую ткань, насыщая ее собственной фантазией, собственной целью высказывания. Вторые выкапывают в привычных строчках сокровенные смыслы и заставляют их вступать в современные созвучия. Талант и в том, и в другом случае выносим за скобки. Но мотивация дела и там, и здесь имеет важнейшее значение. Соображение типа: «А сделаем-ка что-нибудь эдакое, смешаем кильки с ананасом, такого еще не было!» — в мотивации не годится. Но и от заклинаний вроде: «Так написано у Чехова (Островского, Шекспира etc...) тоже толку мало.
Как ни странно, очередной, в общем-то рядовой и рабочий, фестиваль «Золотая Маска» вдруг заставил лезть на чердак этих хрестоматийных истин. Например, «Трамвай «Желание» Петербургского театра «Приют Комедианта» по всем статьям проиграл одноименному спектаклю Яновской в МТЮЗе. Режиссер Михаил Бычков, прежде любивший острый прием, вдруг разлился в мелких «жизненных» подробностях. И грандиозная история Теннеси Уильямса скатилась до уровня мыльного сюжета про хама, надругавшегося над слабой дамочкой. А Стенли Ковальского, между прочим, сыграл Александр Баргман, один из немногих современных российских актеров, обладающий ярко выраженным мужским началом. Странное дело, у москвича Эдуарда Трухменева нет ни таких данных, ни такого опыта, но Яновская доигрывает вместе с актером силу этого образа. Баргману же «доктор прописал» такую роль, но в общем контексте спектакля она остается на уровне банальной истории.
В «Господах Головлевых» Кирилла Серебренникова огорчает недовоплощенность серьезного поначалу замысла. В стильном якутском «Доме Бернарды Альбы» есть восхитительная слаженность женского актерского ансамбля, выразительная графичность сцен. Но пока еще много детского постановочного наива, что, впрочем, для юной Сюзанны Ооржак простительно.
Новые формы представляет «Федра. «Золотой колос» Жолдака. Тут вам и «кильки с ананасом» и «огурец с зефиром» Но Мария Миронова, невзирая на.., играет классно.
Николай Коляда со своим театром, живущим в Екатеринбурге, — отдельная история. Сам пьесу «Амиго» написал, сам и поставил. Как всеща, с перебором, как обычно, пребывает в среде затхлых коммуналок, с обездоленными тетками в халатах и бигудях, с пьянством, стрельбой и сердитым на весь свет молодым человеком. Еще недавно бывшие шоком, ныне спектакли Коляды слышатся криком вчерашнего дня. Но все же — криком, искренней болью и простодушной верой в то, что помойки на сцене будят в нас сопротивление помойному существованию. Может, и будят. Во всяком случае, такое намерение куда ценнее глупого трюка.
А сильнейшим впечатлением от того, что было привезено в Москву, стала «Соня» рижанина Алвиса Херманиса. Вне конкурса, вне границ нашей державы был сделан этот спектакль необычайной силы воздействия. С гиперреализмом коммунального быта середины XX века, того быта, что объединял русских, латышских или грузинских бабушек в одно, не забытое еще нами бытие. С мужчиной, играющим Соню так, как не сыграет ни одна женщина. С тончайшим чувством уходящего времени и неистребимой общей памятью. А ведь секрет-то прост. Режиссер Херманис не только ведает, как это сказать зрителю. Он точно знает, что он хочет ему сказать.
Автор: Наталия КАМИНСКАЯ
Источник: Культура
Дата: 19.04.2007
Нынешний конкурс драматических спектаклей, с одной стороны, выглядел грандиозно. Соревновались между собой спектакли, которые поставили Лев Додин, Кама Гинкас, Генриетта Яновская, Сергей Женовач, Александр Морфов, Миндаугас Карбаускис, Кирилл Серебренников, Михаил Бычков... Каждое из этих режиссерских имен систематически попадает в список номинантов на очередную «Маску» но чтобы все в один присест, да некоторые (Женовач и Карбаускис) с двумя спектаклями! Правда, на этот раз в фестивальной афише нет Петра Фоменко (в ныне рассматриваемом сезоне 2005/06 у него не было новой постановки), зато частый масочный номинант Якутский театр им. П.Ойунского представил новое режиссерское имя — молодую ученицу Андрея Борисова Сюзанну Ооржак. Ну и Николай Коляда снова к нам пожаловал. И уже однажды номинировавшийся Андрей Прикотенко. И даже Андрий Жолдак. Актерский список соискателей не менее внушителен. У женщин в одну компанию с замечательной мхатовской Аллой Покровской и легендарной якутской Степанидой Борисовой попали Мария Миронова, Елена Лядова и совсем юная Мария Шашлова, которая из «женовачей» А мужской список вовсе разит наповал: Абдулов, Бочкарев, Ясулович, Миронов, Баргман, Семак, Девотченко, два блистательных новосибирских актера Владимир Лемешонок и Игорь Белозеров. Завершают список сценографы, где молодые Тита Димова, Олег Головко, Мария Митрофанова и Александр Шишкин соседствуют с Сергеем Бархиным и Давидом Боровским (посмертно). Словом, выбор получился роскошный, а картина — впечатляющая. Но это — с одной стороны.
С другой же — никогда еще разница в уровнях столичных и провинциальных спектаклей не выглядела такой зияющей пропастью. Можно, конечно, предположить, что сравнение с мастерами класса Гинкаса или Додина априори трудно выдержать. Но в нашем случае о сравнении и речи-то не идет. А речь — о самих представленных в афише спектаклях театров российской провинции, которые, похоже, были выбраны экспертами в состоянии, близком к отчаянию.
Так, плодом отчаяния (или безнадеги) выглядел выбор «Тартюфа» Новосибирского театра «Красный факел» (режиссер — Андрей Прикотенко). Несколько часов чудовищного нагромождения нелепостей и бессмысленного актерского нажима. Классных артистов Лемешонка (Оргон) и Белозерова (Тартюф) с трудом узнаешь. Они не понимают, что и как играть в режиссерском рисунке, придуманном явно «от балды» Действие великой пьесы Мольера помещено в мясную лавку, Орган и его семейство, следовательно, мясники. Именно в этой среде ремесленников и торговцев поселяются мольеровские размышления о слепоте и вере, о ложных идеалах и поисках духовного кумира. Что, согласитесь, — абсурд, ибо подобные герои куда более грамотно разбираются в колбасных обрезках, нежели в высоких материях. Им в лавку хоть Тартюфа приведи, хоть Федю Протасова из толстовской пьесы, «философский» результат будет одним и тем же, а смысла не прибавится.
Постоянный риск, конечно, коренится в ориентирах «Маски» на поиски новых энергий театрального высказывания. Но эти поиски необходимы (во всяком случае, в рамках национальной российской премии). В море унылых традиционных прочтений, где всегда найдутся отличные актерские работы, но нет, хоть убей, никакого движения форм и открытия новых смыслов, случается порой «купиться» на какой-нибудь формальный перевертыш. А потом локти кусать и руками разводить. Между тем в фестивальной афише есть еще одна мольеровская комедия – «Мнимый больной» (Малый театр, режиссер — Сергей Женовач). Куда более легкая и необременительная по смыслу, чем «Тартюф» именно она у Женовача прорастает человеческими смыслами. Не изобилующая формальными приемами, традиционная по виду, именно она пленяет свежей, обаятельной театральностью. Женовач принципиально вчитывается в авторский смысл, принципиально неагрессивен в приемах и психологичен. Правда, выбор «Мнимого больного» лучшим спектаклем большой формы озадачил. Хороший — вовсе не значит лучший, тем более в такой сильной компании.
Генриетта Яновская, обладая жесткой социальной «оптикой» делает театр, вчитывающийся в автора и одновременно слушающий звуки современной жизни. Лев Додин и Кама Гинкас более агрессивны в приемах. И тот, и другой, и третья, тем не менее, олицетворяют собой театр сугубого смысла и тщательных психологических мотивировок. Увы, это богатство, нажитое предыдущей театральной эпохой, ныне приумножают и развивают по-своему, кажется, только Женовач и Миндаугас Карбаускис. Оба — ученики Петра Фоменко. На мой вкус, «Похождение» Карбаускиса (по «Мертвым душам») сильно уступает в цельности и осмысленности его же «Рассказу о семи повешенных» Это притом что как раз первый спектакль сделан в большой форме, а второй — в малой, но степень искусства, как известно, не зависит от размера площадки. Важно, что труд прочтения литературного оригинала доминирует в работах Карбаускиса и оборачивается не только убедительными, но и новыми театральными результатами.
В этой связи весьма интересно «Затмение» Александра Морфова, сделанное в Ленкоме. Вполне самостоятельное прочтение материала, в корне отличное от знаменитой картины «Полет над гнездом кукушки» Спектакль притом тихий, подробный, что по-своему неожиданно и для режиссера Морфова, и для привычной манеры ленкомовских артистов.Режиссеры давно уже поделены на активных интерпретаторов и вдумчивых читателей. Деление это вульгарно и грубо, но чтобы понять сам принцип, им можно воспользоваться. Первые решительно вторгаются в авторскую ткань, насыщая ее собственной фантазией, собственной целью высказывания. Вторые выкапывают в привычных строчках сокровенные смыслы и заставляют их вступать в современные созвучия. Талант и в том, и в другом случае выносим за скобки. Но мотивация дела и там, и здесь имеет важнейшее значение. Соображение типа: «А сделаем-ка что-нибудь эдакое, смешаем кильки с ананасом, такого еще не было!» — в мотивации не годится. Но и от заклинаний вроде: «Так написано у Чехова (Островского, Шекспира etc...) тоже толку мало.
Как ни странно, очередной, в общем-то рядовой и рабочий, фестиваль «Золотая Маска» вдруг заставил лезть на чердак этих хрестоматийных истин. Например, «Трамвай «Желание» Петербургского театра «Приют Комедианта» по всем статьям проиграл одноименному спектаклю Яновской в МТЮЗе. Режиссер Михаил Бычков, прежде любивший острый прием, вдруг разлился в мелких «жизненных» подробностях. И грандиозная история Теннеси Уильямса скатилась до уровня мыльного сюжета про хама, надругавшегося над слабой дамочкой. А Стенли Ковальского, между прочим, сыграл Александр Баргман, один из немногих современных российских актеров, обладающий ярко выраженным мужским началом. Странное дело, у москвича Эдуарда Трухменева нет ни таких данных, ни такого опыта, но Яновская доигрывает вместе с актером силу этого образа. Баргману же «доктор прописал» такую роль, но в общем контексте спектакля она остается на уровне банальной истории.
В «Господах Головлевых» Кирилла Серебренникова огорчает недовоплощенность серьезного поначалу замысла. В стильном якутском «Доме Бернарды Альбы» есть восхитительная слаженность женского актерского ансамбля, выразительная графичность сцен. Но пока еще много детского постановочного наива, что, впрочем, для юной Сюзанны Ооржак простительно.
Новые формы представляет «Федра. «Золотой колос» Жолдака. Тут вам и «кильки с ананасом» и «огурец с зефиром» Но Мария Миронова, невзирая на.., играет классно.
Николай Коляда со своим театром, живущим в Екатеринбурге, — отдельная история. Сам пьесу «Амиго» написал, сам и поставил. Как всеща, с перебором, как обычно, пребывает в среде затхлых коммуналок, с обездоленными тетками в халатах и бигудях, с пьянством, стрельбой и сердитым на весь свет молодым человеком. Еще недавно бывшие шоком, ныне спектакли Коляды слышатся криком вчерашнего дня. Но все же — криком, искренней болью и простодушной верой в то, что помойки на сцене будят в нас сопротивление помойному существованию. Может, и будят. Во всяком случае, такое намерение куда ценнее глупого трюка.
А сильнейшим впечатлением от того, что было привезено в Москву, стала «Соня» рижанина Алвиса Херманиса. Вне конкурса, вне границ нашей державы был сделан этот спектакль необычайной силы воздействия. С гиперреализмом коммунального быта середины XX века, того быта, что объединял русских, латышских или грузинских бабушек в одно, не забытое еще нами бытие. С мужчиной, играющим Соню так, как не сыграет ни одна женщина. С тончайшим чувством уходящего времени и неистребимой общей памятью. А ведь секрет-то прост. Режиссер Херманис не только ведает, как это сказать зрителю. Он точно знает, что он хочет ему сказать.
Автор: Наталия КАМИНСКАЯ
Источник: Культура
Дата: 19.04.2007
Дата публикации: 20.04.2007
Художественный руководитель Малого театра —
народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Партнеры
Информационная поддержка
Оценка качества услуг учреждений культуры
