Новости

«ДМИТРИЙ САМОЗВАНЕЦ И ВАСИЛИЙ ШУЙСКИЙ» А.Н.ОСТРОВСКОГО НА СЦЕНЕ МАЛОГО ТЕАТРА

А.А.Остужев в роли Дмитрия Самозванца.

По книге Ю.Айхенвальда «Александр Остужев».

Александр Иванович Южин, назначенный управляющим труппой и главным режиссером, отнюдь не был уверен в успехе. «Приехал 4 августа, — писал он в дневнике. — Произнес речь 9-го. От моей речи впечатление, кажется, глубокое: поняли, что спасение и театра, и труппы в напряженной работе. Отношение ко мне, кажется, искреннее и доверчивое». Оба раза «кажется» подчеркнуто.

Прежде чем принимать театр, Южин добился от Теляковского обещаний, что ему не будут мешать в выборе репертуара, что он сможет приглашать артистов, которых сочтет нужными, и что вообще чиновники из конторы будут меньше вмешиваться в дела, чем это было раньше. Как и первый сезон Ленского, первый сезон Южина начался удачно.

31 августа 1909 года была поставлена историческая хроника Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский». Александру Остужеву дали ответственную роль. Он играл в этом спектакле Дмитрия Самозванца. Театр ясно заявил, что останется верен своим традициям. За несколько дней до премьеры Южин записал в дневнике, что на репетиции были «лучше ожиданий» и Остужев «и все вообще».
Александр Остужев в роли Дмитрия был чрезвычайно эффектен.

«В сцене Самозванца и царицы Марфы,— вспоминает А. Глумов, — меня поражало стремительное появление Остужева в шатре при кликах народа: он, как ястреб, влетал на сцену и замирал на месте, увидев царицу. Затем с пылким возгласом «Родимая!» так же вихрево бросался к ней и падал на колени. Когда я попал однажды за сцену, то понял, что молниеносная стремительность четырех — пяти шагов на подмостках была подготовлена за кулисами громадным разбегом: Остужев из самой глубины обширной сцены проносился, как ветер, стрелою

летел по свободному пространству и врывался в шатер... Я ахнул, увидя это...»
Продолжение этой сцены описывает С. Н. Дурылин: «Нельзя забыть того гордого движения посохом, каким Марфа — Ермолова властно останавливала Самозванца, бросавшегося с криком «Родимая!» в ее объятья: «Постой-ка!» Отстранив его от себя, она внимательно вглядывалась в его лицо, ища сходства с сыном. Тут была одна из пауз, доступных только ей, великой артистке...»

«Вихревое» появление Самозванца — Остужева создавало контраст, усиливало напряженность и эффект этой паузы.

«На мгновенье в лице царицы Марфы вспыхнула искра надежды...— продолжает С. Н. Дурылин,— и вот эта искра готова обжечь радостью ее лицо. Она еще раз глубоким взглядом вглядывается в лицо Самозванца и с горечью, с тоской отворачивается от него со словами: «Ничего-то ты не похож». Слова эти, столь опасные для нее, находящейся в полной власти Самозванца, звучат такой трезвой, строгой правдой, что Самозванец вынужден принять эту правду: «Зачем тебе наружность?»

Ловкий, сильный, красивый в движениях Дмитрий — Остужев, в плаще, опушенном мехом, в перехваченном кушаком вышитом кафтане и шапочке с белым пером, казался с первого взгляда любимцем фортуны. Однако на самом деле он не был уверен в себе и своей удаче в противоположность Самозванцу Прова Садовского, игравшего тоже эту роль. Остужев «переживал всю тоску чужака, попавшего не на свое место». Игра его ясно передавала «ощущение холода и неприютности» под сводами царского дворца. Кроме этого, «Московские ведомости» отмечали еще в игре Остужева «длинные, верно и правдиво выдержанные паузы среди разговора».

Разработанность замысла и тщательность отделки роли принесли Остужеву успех, как и Правдину — Шуйскому, Ермоловой — царице Марфе, Гзовской — Марине Мнишек.