Новости

«ДМИТРИЙ САМОЗВАНЕЦ И ВАСИЛИЙ ШУЙСКИЙ» А.Н.ОСТРОВСКОГО НА СЦЕНЕ МАЛОГО ТЕАТРА
По книге Н. Слоновой ЛЕШКОВСКАЯ («Искусство», 1979 г.)


- Приходится ли Вам пользоваться при разработке ролей литературными, художественными, научными источниками?

- При изображении исторических лиц.

(Из анкеты по психологии, составленной театральной секцией Академии художественных наук (1923)


Мечтательная и нежная Мария-Анна была контрастна другому историческому лицу, Марине Мнишек. В этой работе актрисе впервые помогла Лешковская — бывшая курсистка, которая, подобно другим увлекающимся историей, хорошо была знакома с трудами историка С. М. Соловьева, слушала блестящие лекции В. О. Ключевского, ученика Соловьева, о Смутном времени; хорошо был знаком ей, как и вообще московскому студенчеству, и историко-литературный портрет Марины Мнишек, данный историком-этнографом Н. И. Костомаровым. Исполнительнице оставалось лишь что-то перечитать, все обдумать и приступить к воссозданию образа женщины удивительной судьбы, у которой, по словам Пушкина, была «только одна страсть — честолюбие». Лешковскую с юных лет манила возможность погрузиться на сцене в чужой мир, раствориться в нем. Роль Марины этого требовала, как ни одна другая.

Чтобы создать образ Марины, о которой Пушкин писал, что она «волнует его, как страсть», актрисе надо было постичь время, породившее это, по определению Соловьева, «энергетическое существо», постичь век дерзновенных помыслов, смелых авантюр, международных распрей и смен династий. В XVI веке все так причудливо и вместе с тем закономерно переплетается, что этот век сам начинает волновать, «как страсть».

Пушкин наталкивает на мысль о взаимосвязи происходящего в одно время у разных народов. «Дмитрий многим напоминает Генриха IV. Подобно ему — равнодушен к религии, оба они из соображений политических отрекаются от своей веры; оба любят удовольствия и войну; оба предаются несбыточным планам, оба являются жертвами заговоров». Длительная борьба за трон Генриха Наваррского, переход его, вождя протестантов, в католичество — все это было для Мнишек и Вишневецкого, выведенных в «Борисе Годунове», делом недавнего прошлого. Генрих IV еще царствовал, когда рассказы о подвигах его молодости дразнили горячее воображение Самозванца.
Князь А. Голицын в 1804 году издал в вольной типографии Гария и Компании «Ядро хронологической истории всемирной», где перечисляет следующие события в Европе в 1603 году: смерть английской королевы, вступление на престол Якова VI, объединившего шотландское и английское королевства, а также появление Самозванца: «Гришка, прозванием Отрепьев... отважный изверг... имев сведения о всех приключениях и обстоятельствах прочих и собственно царевича Дмитрия... бежал в Польшу». Слухи о всех «приключениях и обстоятельствах» разносились по Европе относительно быстро.

Идея брака «воскресшего» царевича Дмитрия с Мариной, родившаяся у иезуитов, пришлась по сердцу и Юрию Мнишеку.

Страницы истории раскрыли актрисе характер отца Марины. «Природная склонность и привычка к интриге,— читаем у Соловьева,— неразборчивость средств, гордость, тщеславие были господствующими чертами в характере сандомирского воеводы». Таковы, так сказать, «гены».

Самозванец Пушкина называет Марину «гордою полячкой», а ее ум — «надменным». У Соловьева говорится, что младшая сестра Марины была уже замужем, Марина же, которую даже дамы признавали красавицей, остается все еще незамужней — кавалеры за недоступность прозвали ее «мраморной нимфой». Ею восхищаются, ее молят о любви, из-за нее стреляются — сердце Марины молчит. Соловьев пишет, что Марина «обладала в высшей степени теми качествами, которые давали польской женщине такое видное место в обществе». Этого Марине мало, она стремится к исключительной судьбе. В обществе немалую роль играли связанные со всеми европейскими дворами иезуиты. Им нужна была Московия. Марине — трон. Действия Марины основаны на опыте недавнего для нее прошлого. Казненная Мария Стюарт, законная королева трех корон, могла бы сохранить голову, а на ней — хотя бы одну из корон, не имей она столь нежного сердца. Королева-«девственница» Елизавета, права которой на английский трон были сомнительны, более заманчивый пример для Марины. У нее горит ум, но сердце холодно. Все поступки Марины подчинены одной цели: добыть венец царицы. Короноваться! Марина в «Борисе Годунове» и в «Дмитрии Самозванце» Островского — образ в исполнении Лешковской единый; актриса в обеих пьесах создавала картину неминуемой гибели Самозванца, попавшего в ее сети.

Критик Иванов хотел от Лешковской «больше яркости» в роли Марины. Это никогда не лишнее, а потому можно бы на этом не останавливаться, но Иванов заставляет это сделать перечислением качеств, необходимых, по его мнению, для Марины, «обаятельной, лукавой, бессердечной кокетки — с размеренной речью, с тщательно обдуманными взглядами, жестами, красивыми чувствами и капризными взрывами гнева». Вряд ли оригинал подобного портрета можно назвать «змеей», которая

«И путает, и вьется, и ползет,
Скользит из рук, шипит, грозит и жалит».

Лешковская не наградила Марину желаемыми Иванову характеристическими чертами. Ее Марина не имела времени кокетничать, ей было не до капризов, она вела неслыханную по своей дерзости борьбу за трон. Марина в пьесе Островского требует невозможного и достигает неслыханного. Достаточно проследить даты: 5 мая — сцена с Дмитрием, 6-го Марина, как и хотела, переезжает во дворец, 7-го ее коронуют (на известной старинной гра¬вюре изображена эта пышная церемония), 8-го Ма¬рина венчается с Дмитрием, под праздник святого Николы, чем наносит оскорбление и народу и церкви. А далее за пять дней она перестраивает царский двор Московии на европейский лад: царь с царицей пляшут, рядятся в маски. Дерзостью коварного ума, целеустремленностью, дразнящим зовом плоти при внешнем бесстрастии Марина Лешковской держала в напряжении и Дмитрия и зрителей.

В постановке 1867 года «Дмитрия Самозванца» Островского Федотова в роли Марины танцевала мазурку, о чем вспоминали современники. Вильде, игравший тогда Самозванца, был ее партнером. Южин не танцевал, и Лешковская была лишена такой эффектной детали; Сумбатова вспоминает, что Южина еле удалось научить пройти в полонезе. Но думается, что мазурка могла бы затушевать значительность фразы Марины: «Мы танцевать хотим». Без следовавшего за нею танца фраза превращалась в девиз Марины. «Мы» — иначе Марина уже не назо¬вет себя ни на троне, ни позднее в узилище. «Танцевать» — политическое кредо новой московской царицы, польки: будут в святом Кремле устраиваться зазорные для москалей карнавалы, будут балы на манер блестящих королевств Европы! «Мы танцевать хотим».