Новости

ЛЮДМИЛА ПОЛЯКОВА: «Я ГОВОРЮ С НЕБОМ»

Она могла бы пройти по улице и остаться неузнанной, но голос всегда ее выдает. Людмила Петровна Полякова говорит громко и до такой степени узнаваемо, что ей не скрыться даже в темном переулке ночью. «Где моя сумка, детка?» - вопрошает она, и я в растерянности начинаю крутить головой. И хотя я не знаю, где что лежит в ее гримерной комнате, командирский голос Людмилы Петровны не оставляет выбора: сумку надо найти...

Народная артистка России, лауреат государственной премии. Палитра ее ролей - от Розы в «Маленьком принце» до Филицаты в «Правда - хорошо, а счастье лучше». Актриса только что снялась в новом блокбастере у Егора Кончаловского и сыграла бабушку в фильме по роману Гончарова «Обрыв», ее Конягину в сериале «Казус Кукоцкого» уже успела оценить публика. И вот новая премьера, на этот раз театральная, - Анна Андревна в «Ревизоре» в ее родном Малом театре...

- Людмила Петровна, вы окончили Щепкинское училище, но в Малый театр пришли не сразу. Почему?

- Там просили немного подождать. А меня тогда приглашали абсолютно все театры, куда показывался курс. Я подумала - зачем ждать? И пошла путешествовать по театрам. Выбрала Театр им. Станиславского, но не угадала: Борис Александрович Львов-Анохин видел во мне только комедийный талант. А я, в те времена высокая, худая, романтическая девушка, мыслила себя кем угодно, только не комедийной артисткой\' Он сразу ввел меня в «Энциклопедиста» вместо Дзидры Ри-тенберг, жены Урбанского. В этой постановке моим партнером был Евгений Павлович Леонов, и сам спектакль получился просто замечательным. Но благодаря ему у меня появился комплекс: уж очень не хотелось быть комедийной артисткой!

- Вы не пожалели о своем выборе?

- Нет, что вы! В Театре им. Станиславского тогда была уникальная труппа - все очень известные и талантливые актеры. Но атмосфера более чем странная. Помню, я дважды писала заявление об уходе, мотивируя тем, что «не хочу пересиживать очередного главного режиссера»... Львов-Анохин вскоре после моего появления был вынужден уйти, на его место пришел Кузенков, через три года его сменил Ваня Бобылев, а еще через три года место главного режиссера опять освободилось. Начался очередной период междуцарствия. И тогда у нас появился Леонид Викторович Варпаховский, который поставил «Продавца дождя». Удивительный был человек! Ни на чем не настаивал, не узурпировал актера. Я делала то, что сама считала нужным, и в результате все равно приходила к тому, что придумал он!

- Вероятно, это и был его стиль, вы просто не замечали, как он вас направляет.

- В том-то и дело, что он не заставлял, а именно направлял в нужную сторону. Например, у меня в «Продавце дождя» была такая сцена (я, наконец-то, дорвалась до трагических моментов!). Девушка, некрасивая и никому не нужная, возвращается домой из города, где ей должны были сосватать жениха. А над ней посмеялись! И, вернувшись домой, она начинает об этом рассказывать. Леонид Викторович предложил мне сесть в кресло-качалку и, монотонно раскачиваясь взад-вперед, без лишних эмоций поведать обо всем, что произошло. «Так не бывает! -воскликнула я, - Вы только представьте себе, как ее там оскорбили! И - монотонно поведать?!» Стала размахивать руками, семимильными шагами ходить по сцене. Варпаховский имел терпение все это высмотреть. Наконец, я утомилась и сама села в эту качалку. «Так вы, - говорю, - хотите, чтобы я просто раскачивалась?» - и вдруг поняла, что именно так и надо! Когда у человека болит душа, он не будет кричать.

- Известность пришла к вам как раз после этой роли?

- Накануне премьеры режиссер мне сказал: «Милочка, завтра вы проснетесь знаменитой». И это действительно случилось, как исполнялось все, что он говорил. Однажды еще в училище сказал мне: «Милочка, помяните мое слово, мы с вами еще встретимся». Представьте, что я почувствовала, когда он пришел в театр в 1973 году?! А в 1975 году в стенах театра образовалась странная троица - Морозов, Райхельгауз и Васильев во главе с Андреем Поповым. Начался стремительный подъем. Вся Москва ломилась к нам. Тогда вышли спектакли: «Брысь костлявая», «Сирано де Бержерак», «Взрослая дочь молодого человека» и первый вариант «Вассы Железновой». У Васильева в то время была странная присказка - «Пусть все уходит в легенду». Он явно недооценивал момент. Позже, когда мы оказались в Театре на Таганке, многие выдающиеся люди говорили нам: «Я буду внукам рассказывать, что жил во времена, когда выпустили спектакль «Серсо»... А Васильев все равно упорно твердил: «Пусть все уходит в легенду»!

- Тем не менее, ваш звездный час наступил.

- Не только мой. Он наступил для всех нас. Жора Бурков, Алик Филозов, Вася Бочкарев, Лиза Никищихина, Алла Балтер, Юра Гребенщиков, Боря Романов, Митя Щербаков... Когда выпускали «Серсо», к нам пришел еще и Леша Петренко. Фантастическая была труппа! Все взрослые люди (за сорок), много испытавшие и многое понявшие в жизни, совершенно сознательно пошли за Васильевым. Нам тогда казалось, что мы нашли своего гуру, учителя, на которого могли молиться. Мы прощали ему абсолютно все.

- Как вас приняли в Театре на Таганке?

- Мы не были полноправными актерами театра на Таганке, не влились в труппу и в их спектаклях не были задействованы. Существовали отдельно, и при этом, слава богу, еще и зарплату какую-то получали. И так почти три года! Помню, Анатолий Васильев снял любительской камерой фильм под названием «Не идет». Сейчас, спустя двадцать лет, я гляжу на эти кадры - как мы движемся, как смотрим друг на друга, и понимаю: это было гениально! Васильев умел поставить сцену так, что всем казалось, будто мы импрови-
зируем, а у нас каждый поворот был выверен до сантиметра.
Все мечтали попасть на «Серсо», согласны были висеть на потолке, лишь бы увидеть этот спектакль... И, поскольку уже наступили времена перестройки, нас едва ли не первых выпустили за границу. До этого кто ездил? Знатные сталевары да артисты балета. И вдруг - нормальные люди, актеры, которые импровизируют, танцуют джаз... Европа от нас, не побоюсь этого слова, ошалела.

- И вдруг все закончилось, настолько неожиданно, что многие не поняли, почему?

- Мы сами не поняли. Васильев сделал разбор пьесы «Долгий день уходит в ночь», собирался ставить ее после того, как гастрольные страсти улягутся. Но в этот момент на нас обрушилось несчастье - погиб Юра Гребенщиков (я должна была в новом спектакле мы будем играть с ним в паре). После этого мы отправились во второе гастрольное турне. Париж, Рим... Представьте, к нам за кулисы пришли Феллини с Мазиной. Ма-зина целовала мне руки, а Феллини смотрел на меня и говорил: «Надо попробовать еще
что-то в театре поставить!» Все было замечательно, но что-то странное случилось с самим Васильевым. Чем огромнее был успех, тем дальше он от нас отдалялся...

В Риме произошла история, после которой я поняла: это все, продолжения не будет. Представьте: фойе театра, идет пресс-конференция. Мы сидим группой - перешептываемся, а отдельно от нас расположился маэстро (я называла Анатолия Васильева «маэстро») в окружении переводчиц, и они ему что-то наперебой шепчут... Наконец, Леша Петренко не выдержал, встал и говорит: «Господа, минуточку внимания! - и машет одной из переводчиц. - Девушка, подойдите ко мне. Я хочу вам представить уникальную труппу из Москвы...» - и начинает рассказывать про каждого из нас. Надо было видеть лицо Васильева! Я тогда поняла, что этой выходки он нам никогда не простит. Так и случилось.

- И куда вы потом пошли?

- В моей жизни начался трудный период. Идти было некуда, а у меня на руках ребенок и больная мать. Мне попросту нечем было их кормить! Но Бог опять сотворил чудо - в самый тяжелый момент позвонили со студии им? Горького и предложили сыграть роль мамы в «Униженных и оскорбленных» по Достоевскому. Однажды я сижу, гримируюсь перед съемками и вдруг вижу: из соседней гримерной выходит Юрий Мефодьевич Соломин, который был моим педагогом в Щукинском училище. Обменялись приветствиями, он спрашивает: «Где ты?» «Нигде» - отвечаю. И вдруг... предлагает мне пойти в Малый! Не знаю, как ему удалось, но через два дня я была зачислена в труппу Малого театра.

- В Малом театре вы, наконец, обрели себя?

- Я пришла безо всяких амбиций, не претендуя ни на что. Так измучилась, что хотела только одного - покоя. Будут мне давать какие-нибудь эпизоды, и хорошо... Но жизнь удивительным образом переменилась, буквально через два года судьба опять мне помогла. Мы должны были ехать в Казахстан, везти «Дядюшкин сон». Отменить гастроли было невозможно. Но вдруг заболевает ведущая актриса, и меня берут на ее место. Я за шесть дней выучила роль (а это 72 страницы текста!) и ввелась в спектакль. Сыграла десять спектаклей подряд, и совершенно освободилась - словно упали веревки, которыми я была связана. Мне стало хорошо, свободно. Я стала получать такое удовольствие на сцене, что теперь она для меня даже реальнее, чем сама жизнь...

Я с упоением, со страстью, с наслаждением играю Островского. Мне это ужасно нравится! Я созрела для него. Сейчас мне все равно, что играть, - комедию или трагедию. Меня так много внутри, и так много я понимаю в этой жизни, что хватит на все жанры. Страшно признаться, но я уже шестнадцатый сезон в Малом театре! Практически весь Островский - мой. А в ноябре у нас состоялась премьера «Ревизора», где мне посчастливилось сыграть городничиху Анну Андрев-ну. Прежде, чем начать репетировать, я полетела в Рим и зашла в любимое кафе Гоголя (оно расположено близ площади Испания). Сидела в этом кафе, пила каппучино и мысленно проговаривала свою роль... Тогда у меня появилось ощущение, что Гоголь сказал: «Да!».

- Вы сказали, что у вас не было амбиций, но разве актриса может без них существовать. Возможно, они у вас появились со временем?

- Нет, все осталось по-прежнему. Я считаю, что моя миссия - просветлять пространство. Пусть хотя бы сто человек, посмотрев спектакль, станут лучше, свободнее. У меня теперь совсем не та жизнь, что была прежде. Сын вырос, мама ушла в лучший мир, и я практически всю себя подчинила театру. Я не испытываю дискомфорта, даже когда играю по пятнадцать-семнадцать спектаклей в месяц. Мне не важно, какая полоса в жизни - черная или белая. Это раньше я была романтической барышней - часто обижалась, была подвержена перепадам настроения... Теперь я научилась отрицательную энергию перерабатывать в положительную. Если что-то складывается не так, я говорю себе: «Больно? Ничего! Мы пойдем дальше!» Вот сейчас, к примеру, у меня болит плечо. Это плохо? Да. Что, вы думаете, я делаю? Иду и плаваю по полтора часа в день, не поддаюсь этой боли!

- В чем же секрет такого упрямого отношения к жизни?

- Нужна отдушина. Я всегда очень любила небо, землю, но не умела эту любовь реализовать. Небо - мой отец, и мать моя - земля. В землю мы все уйдем, а небеса обычно вопрошаем: «Господи, есть ты или нет тебя?» Для меня очень важно иметь дело с землей. Поэтому я купила в Подмосковье дом, достаточно близко, чтобы иметь возможность поехать туда в любой момент. Теперь вечерами сижу на заднем дворе у костра и разговариваю с небом...

Лада ЕРМОЛИНСКАЯ
«Театральный курьер», январь 2007