Новости

«Звуковой архив Малого театра»

СЦЕНА ИЗ СПЕКТАКЛЯ ПО ПЬЕСЕ Э.РАННЕТА «БРАКОНЬЕРЫ»

Продолжаем публикацию аудиозаписей из комплекта грампластинок, выпущенных к 150-летию Малого театра…

Сцена из первого действия (3,4 Мб)

Аадам – Б.А.Бабочкин

Меела – Р.Д.Нифонтова


Комментарий Е.Н. Гоголевой.


«БРАКОНЬЕРЫ» Э.РАННЕТА

По книге Ю.А.Дмитриева «Академический Малый театр. 1944-1995».


Пьеса Э.Раннета «Браконьеры», переведенная с эстонского Е.Б.Поздняковой, поставленная М.Жаровым и оформленная Б.Волковым, пошла в филиале 30 апреля 1961 года. В ней всего три действующих лица.
Роль старого лесника Яагупа игран М.Жаров, роль художника Аадама — Б.Бабочкин, роль полной обаяния воспитанницы лесника Меелы — Р.Нифонтова.

Все действие происходило на протяжении суток в избе лесника.

Выбирая эту пьесу для постановки, театр, по-видимому, руководствовался тремя обстоятельствами: спектакль с малым числом действующих лиц был удобным для гастрольных выездов; во-вторых, хотелось расширить репертуар за счет произведений писателей, представляющих литературу народов СССР. Эстонские пьесы ранее в Малом театре никогда не шли; и, в-третьих, в этой пьесе роли нравились актерам, им казалось, что здесь есть, что играть.

...В полутемной комнате сидят Яагуп и Меела. Оба ждут возвращения приемного сына Яагупа, ставшего мужем Меелы, он напал на след браконьеров и сейчас преследует их. Идет тихий разговор. Яагуп рассказывает, что он когда-то был влюблен в девушку, которую сам воспитал, но ее отбил Аадам. Однако она прожила с ним недолго, Аадам оставил ее с ребенком, которого Яагуп принял и вырастил (это и есть муж Меелы). Характеризуя Аадама, Яагуп называет его пьяницей и распутником. Она возражает: «Большой художник». «Большой бабник!» — прерывает ее Яагуп.

И вдруг Аадам входит в комнату. Он бежал из Таллинна, там в Союзе художников его назвали внутренним эмигрантом, раскритиковали за увлечение модернизмом, хотя никто не отрицал его таланта. И сам Аадам запутался в жизни и в своем творчестве. В облике Аадама, каким его показывал Бабочкин, ощущалась подчеркнутая живописность и какая-то таинственность.

Лучшей сценой спектакля была та, в которой Аадам собирался писать, а потом писал портрет Меелы. Он просил ее обнажить грудь, утверждая что иначе к нему не придет вдохновение. Сеанс начинался, и одновременно возникала беседа. Девушка убеждала его писать для народа, делать это ярко и талантливо, а он отвечал хлестко и цинично, так, как привык делать. Но слова имели второстепенное значение, он весь в работе, то есть в том, что составляло суть его жизни. Бабочкин и эту привычную циничность и творческий взлет души, небрежную словесную игру и напряжение мысли передавал очень убедительно. «Он должен доказать себе, что не кончился как художник, что он творец» (Оксана Корнева. Борис Бабочкин. — «Театр, жизнь», 1963, №11, с. 23).

Яагуп характеризовал Аадама как человека, из которого глядит волк, а Бабочкин играл волка, из которого глядел человек. Внешне Аадам стремился показать, что ничего не осознал, он сохранил свои прежние позиции, но в то же время чувствовалось: в душе его произошел переворот, он готов вернуться в Таллинн, готов к суду товарищей и многое передумал.

Что касается Яагупа — Жарова, то его прежде всего характеризовала доброта, ей, в конечном счете, подчинялось все его поведение. А для Меелы самым существенным было хорошее, жадное любопытство к жизни.

Декларативные утверждения, что искусство должно служить народу, быть ближе к жизни, нападки на модернизм не казались убедительными, они были близки к тому, что пропагандировали художники А.М.Герасимов, В.А.Серов, искусствоведы В.С.Кеменов и А.К.Лебедев, отстаивавшие идеи социалистического реализма, партийности искусства. Меньше всего можно было поверить в перестройку Аадама. Едва ли его могли переубедить слова Меелы. При таких условиях трудно было поверить, что спектакль займет заметное место в репертуаре. Так оно и случилось.