Новости

ТРЯХНУЛИ СТАРИНОЙ

В Малом театре поставили актуальную пьесу «Бедность не порок»

Эта ранняя комедия классика не относится к числу самых популярных и даже в «доме Островского» ставится редко. Как, впрочем, и другие пьесы драматурга из так называемого славянофильского цикла. Уж очень они назидательны да цветисты, под стать лубку, наглядно иллюстрирующему жизнь сказочных замоскворецких берендеев. В духе простодушного лубка и поставил свой спектакль режиссер Александр Коршунов.

Уже не первый раз обращается он к драматургии «русского Шекспира». Подкупал и прежде непосредственностью интонации, свежестью подхода, а теперь и вовсе удивил запалом первооткрывателя прочно забытой, казалось бы, старины, патриархальной да благостной. Любителей ее растрогает уже первая сцена спектакля, когда на открывшихся подмостках возникает в дали голубых морозных сумерек тихая златоглавая Москва — вполне кустодиевскую картинку нарисовала художник Ольга Коршунова. Под музыку Георгия Свиридова медленно падает снег, заметая уютный переулок и небольшой особняк с фонарем. Ах этот магический и коварный театральный снег! Кажется, на его фоне любая игра будет выглядеть грубовато, слишком материально. Но актеры поддержали поэтическое настроение спектакля. Собственно, поэзия старомосковской ушедшей жизни, то задумчивая, то буйно-разудалая, со святочным ряжением, плясками, колядками, гаданием да величальными песнями и станет смыслом постановки. Органично звучит здесь фольклорный ансамбль «Сирин».

Впрочем, это вовсе не значит, что в спектакле напрочь отсутствует современная, чуть ироничная стилизация. Или что сам сюжет пьесы отходит на второй план. Тут страсти кипят нешуточные, «темное царство» наступает да куражится, ни во что не ставя ни слезы сиротские, ни мечты девичьи. Самодур новорусского разлива Гордей Торцов (Дмитрий Кознов) решил было во что бы то ни стало на свой лад скроить счастье дочери Любови Гордеевны (Любовь Ещенко). Чуть не загубил ее совсем, благонравную да покорную родительской воле, посулив в жены старому, но богатому компаньону. Да в последний момент призадумался. Словно озарение нашло, как и положено в притче. Только не само по себе, а благодаря родному братцу, когда-то купцу, а теперь бомжеватому забубенному пьянице, гонимому Любиму Торцову. Эту роль сыграл сам Александр Коршунов — негромко, но чисто, с кроткой улыбкой блаженненького. С радостью всепрощения. Как стоял, так и бухнулся его герой в решающую минуту в ноги злодею: «Брат, отдай Любушку за Митю — он мне угол даст. Назябся уж я, наголодался». «Отдавай», — кто-то отчетливо вторит из зала, и этот неожиданный театральный прием, к удивлению, не разрушит внутренней правды сцены. Зрители смеются от умиления, актеры тоже. Вот он, миг единения сцены и зала. Жаль только, что возникает он лишь в самом финале. Может, препятствием тому — налет некоторой декоративности, приторной сентиментальности в игре актеров? Или заметные пока монтажные «склейки» в спектакле? Так это дело, кажется, поправимое. А вот как быть с главным-то вопросом, спросит кто-то из зрителей. Бедность, в самом деле, порок иль нет? «А где ж тут бедность? — лукаво улыбнется театр. — Одно богатство».

Елена Сизенко
«Итоги», №44