Новости

«Листая старые подшивки» ТРАГЕДИЯ БЕЗ ПАРТНЕРОВ

«Листая старые подшивки»

ТРАГЕДИЯ БЕЗ ПАРТНЕРОВ

Жизнь Софьи — Вилькиной — это смена случайностей, постоянная смена случайностей. Они предопределены не только пьесой Алексея Максимовича Горького, они продиктованы игрой самой актрисы. Ну, скажем, Софья увлеклась Муратовым, лесничим Зыкова, увлеклась серьезно, глубоко, а когда он сделал предложение, быстро перевела разговор на другую тему и прогнала его — решительно и жестоко. Разве это не риск? Конечно, риск.

Человек, которого играет Вилькина, фигура трагическая. Рядом с Софьей, вокруг нее все время что-то происходит, причем час от часу не легче,— пытается покончить жизнь самоубийством Миша, ее племянник, теряет свою любовь Павла... Им тяжело. Но более всех страдает Софья. Истинная ценность жизни им, Мише и Павле, неведома; у них, у молодых, все как-то очень просто: захотел — и пулю в лоб, захотел — разлюбил одного и тут же, в этот же день и час, полюбил другого! Раз-два, и дело с концом — повздорили — значит, стреляться, перестали понимать друг друга — значит, пора разойтись! Максимализм? Какой там максимализм!

Безответственность. Поколение молодых людей, о котором в «Зыковых» на сцене Малого театра говорит Хейфец, поколение безответственное. Поэтому их муки — это всего лишь муки, а не страдание, поэтому их любовь не любовь, а жалкая и пустая имитация любви, а все попытки уйти из жизни, попытки самоубийства — не самоубийство, а конфуз. Такие вот люди! Они ничего не умеют, ни любить, ни страдать, даже застрелиться — и то не могут, пистолет валится из рук, и пуля летит куда-то не туда... А Софье — Вилькиной горько. Ее переполняет глубокое чувство вины за общественную неправду. Она принимает на себя трагедию чужих жизней. Она страдает за всех. Это не только любовь к людям, это что-то другое, большее, чем любовь,— некая миссия, духовная миссия охраны человеческой жизни от несовершенства самого человека, миссия, принятая на себя добровольно, без всякой надежды на понимание и успех.

Просто она не может иначе.

Один большой русский писатель говорил, что «мы гибнем от неуважения себя». Софья — Вилькина хорошо знает, о чем идет речь, что это такое! Да: ей по-настоящему дорог каждый человек, с кем сводит ее судьба, дорог по той простой причине, что в каждом из них, даже в таком «пропащем» человеке, как Шохин, есть что-то доброе. Но вместе с тем никто не чувствует так глубоко, как Софья, насколько же все-таки примитивны люди, которые ее окружают, и каждая мысль, каждое напоминание об этом доставляет ей чисто физическое страдание.

Она не собирается перевоспитывать этих людей, учить их, что-то им объяснять; это было бы глупо, а делать глупости Софье — Вилькиной не свойственно. У нее замечательный дар: она в каждого человека может заглянуть внимательно и глубоко. Это происходит неосознанно, как бы помимо ее воли. Но происходит! Открытия, которые почти ежедневно, почти ежечасно совершает Софья — Вилькиной, не приносят ей радости и удовлетворения. Давно известно, что «люди, которые живут в вертикальном измерении, очень страдают от людей, живущих в положении горизонтальном». К ней это относится в первую очередь. Но разве люди, только лишь сами люди, виноваты, что их жизнь лишена духовного начала? Наверняка существуют какие-то другие, более глубокие причины. У Софьи — Вилькиной нет ясного и четкого ответа на все эти вопросы, но это не мешает ей относиться к героям «Зыковых» с одним удивительным, истинно русским качеством, точнее, чувством — с жалостью.

С глубокой и благородной жалостью.

Но жалеть — это вовсе не значит быть жалостливой, Вилькина далека от банальной женской чувствительности или сентиментальности. Ее жалость не сочувствует, а поддерживает, не оскорбляет, а приносит душевное тепло.

Игра Вилькиной в «Зыковых» — это явление духа, замечательное по своей сложности и неожиданное по глубине. Внешне Вилькина играет так, как она играет всегда, в своей собственной, только ей одной присущей сценической манере — тот же хорошо знакомый голос с характерной для актрисы интонацией задумчивости и покоя, тот же (вспомним Инкен Петере) тип женщины, олицетворяющей собой все лучшее, что может быть в человеке. Вот только мудрости стало больше. Игра Вилькиной в «Зыковых» носит философский характер: Софья — Вилькина любит не только жизнь, но и ее смысл, это обстоятельство особенно важно, оно накладывает внутренний отпечаток на все исполнение роли...

В театральной прессе спектакль Хейфеца остался недооцененным. На этот счет имеются, очевидно, свои особые причины, о которых, конечно же, стоит — при случае — поговорить специально. Тем более что все сказанное в этих заметках о работе Натальи Вилькиной — лишь малая часть того, что вообще можно было бы сказать об этом спектакле...

А. КАРАУЛОВ

«Театральная жизнь» №22 1986

Дата публикации: 07.06.2006
«Листая старые подшивки»

ТРАГЕДИЯ БЕЗ ПАРТНЕРОВ

Жизнь Софьи — Вилькиной — это смена случайностей, постоянная смена случайностей. Они предопределены не только пьесой Алексея Максимовича Горького, они продиктованы игрой самой актрисы. Ну, скажем, Софья увлеклась Муратовым, лесничим Зыкова, увлеклась серьезно, глубоко, а когда он сделал предложение, быстро перевела разговор на другую тему и прогнала его — решительно и жестоко. Разве это не риск? Конечно, риск.

Человек, которого играет Вилькина, фигура трагическая. Рядом с Софьей, вокруг нее все время что-то происходит, причем час от часу не легче,— пытается покончить жизнь самоубийством Миша, ее племянник, теряет свою любовь Павла... Им тяжело. Но более всех страдает Софья. Истинная ценность жизни им, Мише и Павле, неведома; у них, у молодых, все как-то очень просто: захотел — и пулю в лоб, захотел — разлюбил одного и тут же, в этот же день и час, полюбил другого! Раз-два, и дело с концом — повздорили — значит, стреляться, перестали понимать друг друга — значит, пора разойтись! Максимализм? Какой там максимализм!

Безответственность. Поколение молодых людей, о котором в «Зыковых» на сцене Малого театра говорит Хейфец, поколение безответственное. Поэтому их муки — это всего лишь муки, а не страдание, поэтому их любовь не любовь, а жалкая и пустая имитация любви, а все попытки уйти из жизни, попытки самоубийства — не самоубийство, а конфуз. Такие вот люди! Они ничего не умеют, ни любить, ни страдать, даже застрелиться — и то не могут, пистолет валится из рук, и пуля летит куда-то не туда... А Софье — Вилькиной горько. Ее переполняет глубокое чувство вины за общественную неправду. Она принимает на себя трагедию чужих жизней. Она страдает за всех. Это не только любовь к людям, это что-то другое, большее, чем любовь,— некая миссия, духовная миссия охраны человеческой жизни от несовершенства самого человека, миссия, принятая на себя добровольно, без всякой надежды на понимание и успех.

Просто она не может иначе.

Один большой русский писатель говорил, что «мы гибнем от неуважения себя». Софья — Вилькина хорошо знает, о чем идет речь, что это такое! Да: ей по-настоящему дорог каждый человек, с кем сводит ее судьба, дорог по той простой причине, что в каждом из них, даже в таком «пропащем» человеке, как Шохин, есть что-то доброе. Но вместе с тем никто не чувствует так глубоко, как Софья, насколько же все-таки примитивны люди, которые ее окружают, и каждая мысль, каждое напоминание об этом доставляет ей чисто физическое страдание.

Она не собирается перевоспитывать этих людей, учить их, что-то им объяснять; это было бы глупо, а делать глупости Софье — Вилькиной не свойственно. У нее замечательный дар: она в каждого человека может заглянуть внимательно и глубоко. Это происходит неосознанно, как бы помимо ее воли. Но происходит! Открытия, которые почти ежедневно, почти ежечасно совершает Софья — Вилькиной, не приносят ей радости и удовлетворения. Давно известно, что «люди, которые живут в вертикальном измерении, очень страдают от людей, живущих в положении горизонтальном». К ней это относится в первую очередь. Но разве люди, только лишь сами люди, виноваты, что их жизнь лишена духовного начала? Наверняка существуют какие-то другие, более глубокие причины. У Софьи — Вилькиной нет ясного и четкого ответа на все эти вопросы, но это не мешает ей относиться к героям «Зыковых» с одним удивительным, истинно русским качеством, точнее, чувством — с жалостью.

С глубокой и благородной жалостью.

Но жалеть — это вовсе не значит быть жалостливой, Вилькина далека от банальной женской чувствительности или сентиментальности. Ее жалость не сочувствует, а поддерживает, не оскорбляет, а приносит душевное тепло.

Игра Вилькиной в «Зыковых» — это явление духа, замечательное по своей сложности и неожиданное по глубине. Внешне Вилькина играет так, как она играет всегда, в своей собственной, только ей одной присущей сценической манере — тот же хорошо знакомый голос с характерной для актрисы интонацией задумчивости и покоя, тот же (вспомним Инкен Петере) тип женщины, олицетворяющей собой все лучшее, что может быть в человеке. Вот только мудрости стало больше. Игра Вилькиной в «Зыковых» носит философский характер: Софья — Вилькина любит не только жизнь, но и ее смысл, это обстоятельство особенно важно, оно накладывает внутренний отпечаток на все исполнение роли...

В театральной прессе спектакль Хейфеца остался недооцененным. На этот счет имеются, очевидно, свои особые причины, о которых, конечно же, стоит — при случае — поговорить специально. Тем более что все сказанное в этих заметках о работе Натальи Вилькиной — лишь малая часть того, что вообще можно было бы сказать об этом спектакле...

А. КАРАУЛОВ

«Театральная жизнь» №22 1986

Дата публикации: 07.06.2006