Новости

«Листая старые подшивки»

БОЛЬШОЙ ТАЛАНТ

Мне не забыть один из жарких июньских дней моей юности, день, который неожиданно перевернул все мое существо. В средней школе, где я учился, набирался театральный класс. Тогда я впервые увидел высокого, необыкновенно красивого и элегантного человека, идущего по школьным коридорам медленной царственной походкой. Его речь, внешность, манера общения говорили о яркости натуры, широте интеллекта. В нем была какая-то особая тайна и притягательность. Таким я запомнил дорогого Николая Алексеевича Верещенко на всю жизнь. Сейчас можно смело сказать, что встреча с ним в тот июньский день была подарком судьбы.

Есть что-то глубоко несправедливое в нашей жизни. В полной переоценке ценностей, происшедшей в последние годы, в ослеплении преклоняясь перед лживыми кумирами, мы безбожно умалчиваем о людях, отличающихся неординарностью, талантом, наделенных обостренным чувством порядочности... Какая недосказанность о таких людях!

Что произойдет с искусством театра, когда исчезнет особая, уникальная порода утонченных артистов-аристократов? Из театра навсегда будет изгнана поэзия, и воцарится леденящая душу тоска. Все эти вопросы мучительно рождаются в голове, когда переживаешь утрату большого артиста, человека, в котором было «все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли».

Николай Алексеевич Верещенко - подлинный мыслящий артист Малого театра. Он ушел недоговорившим, недоигравшим, его лира замолкла на полуслове. Мне все кажется, что он удалился от нас на короткий миг, чтобы о чем-то подумать, собраться с силами, а затем неожиданно вернуться и поведать о том, что хранилось в тайниках его неисчерпаемо богатой души.

Незабываемое впечатление осталось у меня от спектакля «Убийство Гонзаго». Сколько блеска и артистизма привнес Н.А. Верещенко в роль Полония! Казалось, только на сцене Малого театра возможно так блестяще говорить, носить костюм, сводить с ума ходом актерской мысли. Поражало мастерство ведения диалога с таким азартом и упоением, когда произносимые слова действительно становились оружием, обжигали потоком сарказма и иронии не только партнеров, но и весь зрительный зал. Более величественного артиста не существовало в тот вечер.

Николаю Алексеевичу были присущи достаточно редкие для актера качества: безупречный художественный вкус и чувство меры. В его сдержанной и аскетичной игре никогда не ощущался «потолок». В актерской палитре этого художника хранилось большое количество красок и оттенков, которыми обогащалась роль на каждом последующем спектакле.

И навсегда оставалась загадка. Она была и в Петре III, одной из последних сокровенных исповедальных ролей Николая Алексеевича Верещенко. Кто он, Петр III, - человек, опередивший свое время, страдающий интеллектуал, романтический влюбленный или просто обреченный сумасброд? Исполнению Н. А. Верещенко были присущи, пожалуй, все эти определения, если бы не один нюанс. Мне, сидящему в зале, становилось душно и страшно, хотелось так же, как и его Петру III, вздохнуть полной грудью, сбросить тяжесть с плеч. Было отчаянное желание крикнуть: «Откройте окна, дайте глоток свежего воздуха!» Что это? Магия искусства, потрясение от актерской игры или что-то другое, необъяснимое?

Артист широкого диапазона - от ярких комедийных ролей (Гватинара, Беркутов, граф Дорант) до трагических и драматических образов (Иван Петрович в «Униженных и оскорбленных» Ф. М. Достоевского). Его индивидуальность идеально ложилась на роли чеховской драматургии. И очень горько, что в Малом театре он не выступил ни в одном чеховском спектакле.

Для каждого человека есть роли, в которых видишь только одного, своего единственного артиста. Так и для меня единственным идеальным Маттиасом Клаузеном в «Перед заходом солнца» Г. Гауптмана был бы Николай Верещенко. Он обладал редким даром - имел творческое право играть личность, обремененную интеллектом, бросающую как вызов надвигающейся катастрофе всю свою жажду прекрасного и возвышенного, личность, способную умереть вместе с уходящей великой культурой. Будучи художником, истово верившим в театр, Николай Алексеевич служил искусству, которое волнует, потрясает, захватывает, он тосковал и мечтал о неистовом театре.

Одна из страниц жизни театрального училища им. М. С. Щепкина связана с именем профессора Верещенко. Я не знаю другого мастера, художественного руководителя курса, который бы приходил в училище каждый день. Педагог высочайшей культуры и ответственности за все, что он делал на педагогическом поприще. Училище было его Домом, семьей, он болел за каждого своего ученика. И до сих пор, входя в Щепкинское училище, мне кажется, что вот-вот в конце коридора появится знакомая фигура, без которой невозможно представить училище Малого театра, фигура человека уходящей породы. Я всегда знал, что в ответ на мое приветствие он обязательно произнесет литературную цитату, блестящую остроту или просто улыбнется, мне всегда становилось легче от его незабываемой улыбки, сразу появлялись силы и желание работать без устали. Он дарил всем свою жизнеутверждающую энергию.

На посту заведующего кафедрой сценической речи он стремился возродить интерес к жанру художественного слова. И конкурс чтецких работ, который проходит весной каждого года, - детище Николая Алексеевича Верещенко. Он чувствовал и остро переживал процесс небрежного, непрофессионального отношения к слову на сцене. В совершенстве владея искусством художественного слова, выступая на сцене, читая с эстрады (не могу забыть его чтение пушкинского «Графа Нулина»), он понимал, что в учебном процессе нельзя ограничиться только техническими упражнениями. Но по-настоящему раскрыть дарование студента, зажечь в нем любовь к живому, действенному русскому слову возможно через постижение произведений высокой классики, через эмоциональное потрясение.

Николай Алексеевич Верещенко тому пример. За свою порядочность он всегда очень дорого платил, но никогда и никому не перешел дорогу ради собственных интересов. С какой самокритикой он подходил к самому себе, относился с юмором ко многим сомнительным событиям театральной жизни.

С каким мужеством и силой мягкий утонченный человек, каким был Н. А. Верещенко, выдерживал все удары судьбы и до последних дней говорил о Прекрасном. О своих первых театральных впечатлениях, о том, как в 15-летнем возрасте увидел Михаила Романова в роли Феди Протасова, о том, как после спектакля долго бродил по Киеву, потрясенный искусством Романова. Вспоминал полные прекрасных ролей плодотворные годы работы в Театре Ленинского комсомола. Чувствовал, понимал, любил музыку и трепетно говорил о ней. Иван Семенович Козловский считал, что «только Музыка может спасти в любой, даже самой страшной жизненной ситуации». И музыка помогла Николаю Алексеевичу устоять перед жизненными бурями.

29 февраля ему исполнилось бы 60 лет. Он не дожил до своего юбилея всего 25 дней. И хочется поклониться блестящему артисту и человеку, до последнего вздоха стремившемуся к совершенству.

Николай Алексеевич, с вами ушло многое из Малого театра, из моей жизни, но тепло и свет вашей души навсегда останутся в стенах Малого театра и в сердцах тех, кому вы были бесконечно дороги.

Помню, на первом занятии в качестве упражнения он задал четверостишие Бориса Пастернака:

Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.

В феврале он пришел в этот мир и в феврале покинул его...

В. КУЛИКОВ

«Ветеран» №12 март 2004 года