Новости
«Листая старые подшивки»
БОЛЬШОЙ ТАЛАНТ
«Листая старые подшивки» БОЛЬШОЙ ТАЛАНТ
«Листая старые подшивки»
БОЛЬШОЙ ТАЛАНТ
Мне не забыть один из жарких июньских дней моей юности, день, который неожиданно перевернул все мое существо. В средней школе, где я учился, набирался театральный класс. Тогда я впервые увидел высокого, необыкновенно красивого и элегантного человека, идущего по школьным коридорам медленной царственной походкой. Его речь, внешность, манера общения говорили о яркости натуры, широте интеллекта. В нем была какая-то особая тайна и притягательность. Таким я запомнил дорогого Николая Алексеевича Верещенко на всю жизнь. Сейчас можно смело сказать, что встреча с ним в тот июньский день была подарком судьбы.
Есть что-то глубоко несправедливое в нашей жизни. В полной переоценке ценностей, происшедшей в последние годы, в ослеплении преклоняясь перед лживыми кумирами, мы безбожно умалчиваем о людях, отличающихся неординарностью, талантом, наделенных обостренным чувством порядочности... Какая недосказанность о таких людях!
Что произойдет с искусством театра, когда исчезнет особая, уникальная порода утонченных артистов-аристократов? Из театра навсегда будет изгнана поэзия, и воцарится леденящая душу тоска. Все эти вопросы мучительно рождаются в голове, когда переживаешь утрату большого артиста, человека, в котором было «все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли».
Николай Алексеевич Верещенко - подлинный мыслящий артист Малого театра. Он ушел недоговорившим, недоигравшим, его лира замолкла на полуслове. Мне все кажется, что он удалился от нас на короткий миг, чтобы о чем-то подумать, собраться с силами, а затем неожиданно вернуться и поведать о том, что хранилось в тайниках его неисчерпаемо богатой души.
Незабываемое впечатление осталось у меня от спектакля «Убийство Гонзаго». Сколько блеска и артистизма привнес Н.А. Верещенко в роль Полония! Казалось, только на сцене Малого театра возможно так блестяще говорить, носить костюм, сводить с ума ходом актерской мысли. Поражало мастерство ведения диалога с таким азартом и упоением, когда произносимые слова действительно становились оружием, обжигали потоком сарказма и иронии не только партнеров, но и весь зрительный зал. Более величественного артиста не существовало в тот вечер.
Николаю Алексеевичу были присущи достаточно редкие для актера качества: безупречный художественный вкус и чувство меры. В его сдержанной и аскетичной игре никогда не ощущался «потолок». В актерской палитре этого художника хранилось большое количество красок и оттенков, которыми обогащалась роль на каждом последующем спектакле.
И навсегда оставалась загадка. Она была и в Петре III, одной из последних сокровенных исповедальных ролей Николая Алексеевича Верещенко. Кто он, Петр III, - человек, опередивший свое время, страдающий интеллектуал, романтический влюбленный или просто обреченный сумасброд? Исполнению Н. А. Верещенко были присущи, пожалуй, все эти определения, если бы не один нюанс. Мне, сидящему в зале, становилось душно и страшно, хотелось так же, как и его Петру III, вздохнуть полной грудью, сбросить тяжесть с плеч. Было отчаянное желание крикнуть: «Откройте окна, дайте глоток свежего воздуха!» Что это? Магия искусства, потрясение от актерской игры или что-то другое, необъяснимое?
Артист широкого диапазона - от ярких комедийных ролей (Гватинара, Беркутов, граф Дорант) до трагических и драматических образов (Иван Петрович в «Униженных и оскорбленных» Ф. М. Достоевского). Его индивидуальность идеально ложилась на роли чеховской драматургии. И очень горько, что в Малом театре он не выступил ни в одном чеховском спектакле.
Для каждого человека есть роли, в которых видишь только одного, своего единственного артиста. Так и для меня единственным идеальным Маттиасом Клаузеном в «Перед заходом солнца» Г. Гауптмана был бы Николай Верещенко. Он обладал редким даром - имел творческое право играть личность, обремененную интеллектом, бросающую как вызов надвигающейся катастрофе всю свою жажду прекрасного и возвышенного, личность, способную умереть вместе с уходящей великой культурой. Будучи художником, истово верившим в театр, Николай Алексеевич служил искусству, которое волнует, потрясает, захватывает, он тосковал и мечтал о неистовом театре.
Одна из страниц жизни театрального училища им. М. С. Щепкина связана с именем профессора Верещенко. Я не знаю другого мастера, художественного руководителя курса, который бы приходил в училище каждый день. Педагог высочайшей культуры и ответственности за все, что он делал на педагогическом поприще. Училище было его Домом, семьей, он болел за каждого своего ученика. И до сих пор, входя в Щепкинское училище, мне кажется, что вот-вот в конце коридора появится знакомая фигура, без которой невозможно представить училище Малого театра, фигура человека уходящей породы. Я всегда знал, что в ответ на мое приветствие он обязательно произнесет литературную цитату, блестящую остроту или просто улыбнется, мне всегда становилось легче от его незабываемой улыбки, сразу появлялись силы и желание работать без устали. Он дарил всем свою жизнеутверждающую энергию.
На посту заведующего кафедрой сценической речи он стремился возродить интерес к жанру художественного слова. И конкурс чтецких работ, который проходит весной каждого года, - детище Николая Алексеевича Верещенко. Он чувствовал и остро переживал процесс небрежного, непрофессионального отношения к слову на сцене. В совершенстве владея искусством художественного слова, выступая на сцене, читая с эстрады (не могу забыть его чтение пушкинского «Графа Нулина»), он понимал, что в учебном процессе нельзя ограничиться только техническими упражнениями. Но по-настоящему раскрыть дарование студента, зажечь в нем любовь к живому, действенному русскому слову возможно через постижение произведений высокой классики, через эмоциональное потрясение.
Николай Алексеевич Верещенко тому пример. За свою порядочность он всегда очень дорого платил, но никогда и никому не перешел дорогу ради собственных интересов. С какой самокритикой он подходил к самому себе, относился с юмором ко многим сомнительным событиям театральной жизни.
С каким мужеством и силой мягкий утонченный человек, каким был Н. А. Верещенко, выдерживал все удары судьбы и до последних дней говорил о Прекрасном. О своих первых театральных впечатлениях, о том, как в 15-летнем возрасте увидел Михаила Романова в роли Феди Протасова, о том, как после спектакля долго бродил по Киеву, потрясенный искусством Романова. Вспоминал полные прекрасных ролей плодотворные годы работы в Театре Ленинского комсомола. Чувствовал, понимал, любил музыку и трепетно говорил о ней. Иван Семенович Козловский считал, что «только Музыка может спасти в любой, даже самой страшной жизненной ситуации». И музыка помогла Николаю Алексеевичу устоять перед жизненными бурями.
29 февраля ему исполнилось бы 60 лет. Он не дожил до своего юбилея всего 25 дней. И хочется поклониться блестящему артисту и человеку, до последнего вздоха стремившемуся к совершенству.
Николай Алексеевич, с вами ушло многое из Малого театра, из моей жизни, но тепло и свет вашей души навсегда останутся в стенах Малого театра и в сердцах тех, кому вы были бесконечно дороги.
Помню, на первом занятии в качестве упражнения он задал четверостишие Бориса Пастернака:
Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.
В феврале он пришел в этот мир и в феврале покинул его...
В. КУЛИКОВ
«Ветеран» №12 март 2004 года
БОЛЬШОЙ ТАЛАНТ
Мне не забыть один из жарких июньских дней моей юности, день, который неожиданно перевернул все мое существо. В средней школе, где я учился, набирался театральный класс. Тогда я впервые увидел высокого, необыкновенно красивого и элегантного человека, идущего по школьным коридорам медленной царственной походкой. Его речь, внешность, манера общения говорили о яркости натуры, широте интеллекта. В нем была какая-то особая тайна и притягательность. Таким я запомнил дорогого Николая Алексеевича Верещенко на всю жизнь. Сейчас можно смело сказать, что встреча с ним в тот июньский день была подарком судьбы.
Есть что-то глубоко несправедливое в нашей жизни. В полной переоценке ценностей, происшедшей в последние годы, в ослеплении преклоняясь перед лживыми кумирами, мы безбожно умалчиваем о людях, отличающихся неординарностью, талантом, наделенных обостренным чувством порядочности... Какая недосказанность о таких людях!
Что произойдет с искусством театра, когда исчезнет особая, уникальная порода утонченных артистов-аристократов? Из театра навсегда будет изгнана поэзия, и воцарится леденящая душу тоска. Все эти вопросы мучительно рождаются в голове, когда переживаешь утрату большого артиста, человека, в котором было «все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли».
Николай Алексеевич Верещенко - подлинный мыслящий артист Малого театра. Он ушел недоговорившим, недоигравшим, его лира замолкла на полуслове. Мне все кажется, что он удалился от нас на короткий миг, чтобы о чем-то подумать, собраться с силами, а затем неожиданно вернуться и поведать о том, что хранилось в тайниках его неисчерпаемо богатой души.
Незабываемое впечатление осталось у меня от спектакля «Убийство Гонзаго». Сколько блеска и артистизма привнес Н.А. Верещенко в роль Полония! Казалось, только на сцене Малого театра возможно так блестяще говорить, носить костюм, сводить с ума ходом актерской мысли. Поражало мастерство ведения диалога с таким азартом и упоением, когда произносимые слова действительно становились оружием, обжигали потоком сарказма и иронии не только партнеров, но и весь зрительный зал. Более величественного артиста не существовало в тот вечер.
Николаю Алексеевичу были присущи достаточно редкие для актера качества: безупречный художественный вкус и чувство меры. В его сдержанной и аскетичной игре никогда не ощущался «потолок». В актерской палитре этого художника хранилось большое количество красок и оттенков, которыми обогащалась роль на каждом последующем спектакле.
И навсегда оставалась загадка. Она была и в Петре III, одной из последних сокровенных исповедальных ролей Николая Алексеевича Верещенко. Кто он, Петр III, - человек, опередивший свое время, страдающий интеллектуал, романтический влюбленный или просто обреченный сумасброд? Исполнению Н. А. Верещенко были присущи, пожалуй, все эти определения, если бы не один нюанс. Мне, сидящему в зале, становилось душно и страшно, хотелось так же, как и его Петру III, вздохнуть полной грудью, сбросить тяжесть с плеч. Было отчаянное желание крикнуть: «Откройте окна, дайте глоток свежего воздуха!» Что это? Магия искусства, потрясение от актерской игры или что-то другое, необъяснимое?
Артист широкого диапазона - от ярких комедийных ролей (Гватинара, Беркутов, граф Дорант) до трагических и драматических образов (Иван Петрович в «Униженных и оскорбленных» Ф. М. Достоевского). Его индивидуальность идеально ложилась на роли чеховской драматургии. И очень горько, что в Малом театре он не выступил ни в одном чеховском спектакле.
Для каждого человека есть роли, в которых видишь только одного, своего единственного артиста. Так и для меня единственным идеальным Маттиасом Клаузеном в «Перед заходом солнца» Г. Гауптмана был бы Николай Верещенко. Он обладал редким даром - имел творческое право играть личность, обремененную интеллектом, бросающую как вызов надвигающейся катастрофе всю свою жажду прекрасного и возвышенного, личность, способную умереть вместе с уходящей великой культурой. Будучи художником, истово верившим в театр, Николай Алексеевич служил искусству, которое волнует, потрясает, захватывает, он тосковал и мечтал о неистовом театре.
Одна из страниц жизни театрального училища им. М. С. Щепкина связана с именем профессора Верещенко. Я не знаю другого мастера, художественного руководителя курса, который бы приходил в училище каждый день. Педагог высочайшей культуры и ответственности за все, что он делал на педагогическом поприще. Училище было его Домом, семьей, он болел за каждого своего ученика. И до сих пор, входя в Щепкинское училище, мне кажется, что вот-вот в конце коридора появится знакомая фигура, без которой невозможно представить училище Малого театра, фигура человека уходящей породы. Я всегда знал, что в ответ на мое приветствие он обязательно произнесет литературную цитату, блестящую остроту или просто улыбнется, мне всегда становилось легче от его незабываемой улыбки, сразу появлялись силы и желание работать без устали. Он дарил всем свою жизнеутверждающую энергию.
На посту заведующего кафедрой сценической речи он стремился возродить интерес к жанру художественного слова. И конкурс чтецких работ, который проходит весной каждого года, - детище Николая Алексеевича Верещенко. Он чувствовал и остро переживал процесс небрежного, непрофессионального отношения к слову на сцене. В совершенстве владея искусством художественного слова, выступая на сцене, читая с эстрады (не могу забыть его чтение пушкинского «Графа Нулина»), он понимал, что в учебном процессе нельзя ограничиться только техническими упражнениями. Но по-настоящему раскрыть дарование студента, зажечь в нем любовь к живому, действенному русскому слову возможно через постижение произведений высокой классики, через эмоциональное потрясение.
Николай Алексеевич Верещенко тому пример. За свою порядочность он всегда очень дорого платил, но никогда и никому не перешел дорогу ради собственных интересов. С какой самокритикой он подходил к самому себе, относился с юмором ко многим сомнительным событиям театральной жизни.
С каким мужеством и силой мягкий утонченный человек, каким был Н. А. Верещенко, выдерживал все удары судьбы и до последних дней говорил о Прекрасном. О своих первых театральных впечатлениях, о том, как в 15-летнем возрасте увидел Михаила Романова в роли Феди Протасова, о том, как после спектакля долго бродил по Киеву, потрясенный искусством Романова. Вспоминал полные прекрасных ролей плодотворные годы работы в Театре Ленинского комсомола. Чувствовал, понимал, любил музыку и трепетно говорил о ней. Иван Семенович Козловский считал, что «только Музыка может спасти в любой, даже самой страшной жизненной ситуации». И музыка помогла Николаю Алексеевичу устоять перед жизненными бурями.
29 февраля ему исполнилось бы 60 лет. Он не дожил до своего юбилея всего 25 дней. И хочется поклониться блестящему артисту и человеку, до последнего вздоха стремившемуся к совершенству.
Николай Алексеевич, с вами ушло многое из Малого театра, из моей жизни, но тепло и свет вашей души навсегда останутся в стенах Малого театра и в сердцах тех, кому вы были бесконечно дороги.
Помню, на первом занятии в качестве упражнения он задал четверостишие Бориса Пастернака:
Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.
В феврале он пришел в этот мир и в феврале покинул его...
В. КУЛИКОВ
«Ветеран» №12 март 2004 года
Дата публикации: 26.05.2006
«Листая старые подшивки»
БОЛЬШОЙ ТАЛАНТ
Мне не забыть один из жарких июньских дней моей юности, день, который неожиданно перевернул все мое существо. В средней школе, где я учился, набирался театральный класс. Тогда я впервые увидел высокого, необыкновенно красивого и элегантного человека, идущего по школьным коридорам медленной царственной походкой. Его речь, внешность, манера общения говорили о яркости натуры, широте интеллекта. В нем была какая-то особая тайна и притягательность. Таким я запомнил дорогого Николая Алексеевича Верещенко на всю жизнь. Сейчас можно смело сказать, что встреча с ним в тот июньский день была подарком судьбы.
Есть что-то глубоко несправедливое в нашей жизни. В полной переоценке ценностей, происшедшей в последние годы, в ослеплении преклоняясь перед лживыми кумирами, мы безбожно умалчиваем о людях, отличающихся неординарностью, талантом, наделенных обостренным чувством порядочности... Какая недосказанность о таких людях!
Что произойдет с искусством театра, когда исчезнет особая, уникальная порода утонченных артистов-аристократов? Из театра навсегда будет изгнана поэзия, и воцарится леденящая душу тоска. Все эти вопросы мучительно рождаются в голове, когда переживаешь утрату большого артиста, человека, в котором было «все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли».
Николай Алексеевич Верещенко - подлинный мыслящий артист Малого театра. Он ушел недоговорившим, недоигравшим, его лира замолкла на полуслове. Мне все кажется, что он удалился от нас на короткий миг, чтобы о чем-то подумать, собраться с силами, а затем неожиданно вернуться и поведать о том, что хранилось в тайниках его неисчерпаемо богатой души.
Незабываемое впечатление осталось у меня от спектакля «Убийство Гонзаго». Сколько блеска и артистизма привнес Н.А. Верещенко в роль Полония! Казалось, только на сцене Малого театра возможно так блестяще говорить, носить костюм, сводить с ума ходом актерской мысли. Поражало мастерство ведения диалога с таким азартом и упоением, когда произносимые слова действительно становились оружием, обжигали потоком сарказма и иронии не только партнеров, но и весь зрительный зал. Более величественного артиста не существовало в тот вечер.
Николаю Алексеевичу были присущи достаточно редкие для актера качества: безупречный художественный вкус и чувство меры. В его сдержанной и аскетичной игре никогда не ощущался «потолок». В актерской палитре этого художника хранилось большое количество красок и оттенков, которыми обогащалась роль на каждом последующем спектакле.
И навсегда оставалась загадка. Она была и в Петре III, одной из последних сокровенных исповедальных ролей Николая Алексеевича Верещенко. Кто он, Петр III, - человек, опередивший свое время, страдающий интеллектуал, романтический влюбленный или просто обреченный сумасброд? Исполнению Н. А. Верещенко были присущи, пожалуй, все эти определения, если бы не один нюанс. Мне, сидящему в зале, становилось душно и страшно, хотелось так же, как и его Петру III, вздохнуть полной грудью, сбросить тяжесть с плеч. Было отчаянное желание крикнуть: «Откройте окна, дайте глоток свежего воздуха!» Что это? Магия искусства, потрясение от актерской игры или что-то другое, необъяснимое?
Артист широкого диапазона - от ярких комедийных ролей (Гватинара, Беркутов, граф Дорант) до трагических и драматических образов (Иван Петрович в «Униженных и оскорбленных» Ф. М. Достоевского). Его индивидуальность идеально ложилась на роли чеховской драматургии. И очень горько, что в Малом театре он не выступил ни в одном чеховском спектакле.
Для каждого человека есть роли, в которых видишь только одного, своего единственного артиста. Так и для меня единственным идеальным Маттиасом Клаузеном в «Перед заходом солнца» Г. Гауптмана был бы Николай Верещенко. Он обладал редким даром - имел творческое право играть личность, обремененную интеллектом, бросающую как вызов надвигающейся катастрофе всю свою жажду прекрасного и возвышенного, личность, способную умереть вместе с уходящей великой культурой. Будучи художником, истово верившим в театр, Николай Алексеевич служил искусству, которое волнует, потрясает, захватывает, он тосковал и мечтал о неистовом театре.
Одна из страниц жизни театрального училища им. М. С. Щепкина связана с именем профессора Верещенко. Я не знаю другого мастера, художественного руководителя курса, который бы приходил в училище каждый день. Педагог высочайшей культуры и ответственности за все, что он делал на педагогическом поприще. Училище было его Домом, семьей, он болел за каждого своего ученика. И до сих пор, входя в Щепкинское училище, мне кажется, что вот-вот в конце коридора появится знакомая фигура, без которой невозможно представить училище Малого театра, фигура человека уходящей породы. Я всегда знал, что в ответ на мое приветствие он обязательно произнесет литературную цитату, блестящую остроту или просто улыбнется, мне всегда становилось легче от его незабываемой улыбки, сразу появлялись силы и желание работать без устали. Он дарил всем свою жизнеутверждающую энергию.
На посту заведующего кафедрой сценической речи он стремился возродить интерес к жанру художественного слова. И конкурс чтецких работ, который проходит весной каждого года, - детище Николая Алексеевича Верещенко. Он чувствовал и остро переживал процесс небрежного, непрофессионального отношения к слову на сцене. В совершенстве владея искусством художественного слова, выступая на сцене, читая с эстрады (не могу забыть его чтение пушкинского «Графа Нулина»), он понимал, что в учебном процессе нельзя ограничиться только техническими упражнениями. Но по-настоящему раскрыть дарование студента, зажечь в нем любовь к живому, действенному русскому слову возможно через постижение произведений высокой классики, через эмоциональное потрясение.
Николай Алексеевич Верещенко тому пример. За свою порядочность он всегда очень дорого платил, но никогда и никому не перешел дорогу ради собственных интересов. С какой самокритикой он подходил к самому себе, относился с юмором ко многим сомнительным событиям театральной жизни.
С каким мужеством и силой мягкий утонченный человек, каким был Н. А. Верещенко, выдерживал все удары судьбы и до последних дней говорил о Прекрасном. О своих первых театральных впечатлениях, о том, как в 15-летнем возрасте увидел Михаила Романова в роли Феди Протасова, о том, как после спектакля долго бродил по Киеву, потрясенный искусством Романова. Вспоминал полные прекрасных ролей плодотворные годы работы в Театре Ленинского комсомола. Чувствовал, понимал, любил музыку и трепетно говорил о ней. Иван Семенович Козловский считал, что «только Музыка может спасти в любой, даже самой страшной жизненной ситуации». И музыка помогла Николаю Алексеевичу устоять перед жизненными бурями.
29 февраля ему исполнилось бы 60 лет. Он не дожил до своего юбилея всего 25 дней. И хочется поклониться блестящему артисту и человеку, до последнего вздоха стремившемуся к совершенству.
Николай Алексеевич, с вами ушло многое из Малого театра, из моей жизни, но тепло и свет вашей души навсегда останутся в стенах Малого театра и в сердцах тех, кому вы были бесконечно дороги.
Помню, на первом занятии в качестве упражнения он задал четверостишие Бориса Пастернака:
Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.
В феврале он пришел в этот мир и в феврале покинул его...
В. КУЛИКОВ
«Ветеран» №12 март 2004 года
БОЛЬШОЙ ТАЛАНТ
Мне не забыть один из жарких июньских дней моей юности, день, который неожиданно перевернул все мое существо. В средней школе, где я учился, набирался театральный класс. Тогда я впервые увидел высокого, необыкновенно красивого и элегантного человека, идущего по школьным коридорам медленной царственной походкой. Его речь, внешность, манера общения говорили о яркости натуры, широте интеллекта. В нем была какая-то особая тайна и притягательность. Таким я запомнил дорогого Николая Алексеевича Верещенко на всю жизнь. Сейчас можно смело сказать, что встреча с ним в тот июньский день была подарком судьбы.
Есть что-то глубоко несправедливое в нашей жизни. В полной переоценке ценностей, происшедшей в последние годы, в ослеплении преклоняясь перед лживыми кумирами, мы безбожно умалчиваем о людях, отличающихся неординарностью, талантом, наделенных обостренным чувством порядочности... Какая недосказанность о таких людях!
Что произойдет с искусством театра, когда исчезнет особая, уникальная порода утонченных артистов-аристократов? Из театра навсегда будет изгнана поэзия, и воцарится леденящая душу тоска. Все эти вопросы мучительно рождаются в голове, когда переживаешь утрату большого артиста, человека, в котором было «все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли».
Николай Алексеевич Верещенко - подлинный мыслящий артист Малого театра. Он ушел недоговорившим, недоигравшим, его лира замолкла на полуслове. Мне все кажется, что он удалился от нас на короткий миг, чтобы о чем-то подумать, собраться с силами, а затем неожиданно вернуться и поведать о том, что хранилось в тайниках его неисчерпаемо богатой души.
Незабываемое впечатление осталось у меня от спектакля «Убийство Гонзаго». Сколько блеска и артистизма привнес Н.А. Верещенко в роль Полония! Казалось, только на сцене Малого театра возможно так блестяще говорить, носить костюм, сводить с ума ходом актерской мысли. Поражало мастерство ведения диалога с таким азартом и упоением, когда произносимые слова действительно становились оружием, обжигали потоком сарказма и иронии не только партнеров, но и весь зрительный зал. Более величественного артиста не существовало в тот вечер.
Николаю Алексеевичу были присущи достаточно редкие для актера качества: безупречный художественный вкус и чувство меры. В его сдержанной и аскетичной игре никогда не ощущался «потолок». В актерской палитре этого художника хранилось большое количество красок и оттенков, которыми обогащалась роль на каждом последующем спектакле.
И навсегда оставалась загадка. Она была и в Петре III, одной из последних сокровенных исповедальных ролей Николая Алексеевича Верещенко. Кто он, Петр III, - человек, опередивший свое время, страдающий интеллектуал, романтический влюбленный или просто обреченный сумасброд? Исполнению Н. А. Верещенко были присущи, пожалуй, все эти определения, если бы не один нюанс. Мне, сидящему в зале, становилось душно и страшно, хотелось так же, как и его Петру III, вздохнуть полной грудью, сбросить тяжесть с плеч. Было отчаянное желание крикнуть: «Откройте окна, дайте глоток свежего воздуха!» Что это? Магия искусства, потрясение от актерской игры или что-то другое, необъяснимое?
Артист широкого диапазона - от ярких комедийных ролей (Гватинара, Беркутов, граф Дорант) до трагических и драматических образов (Иван Петрович в «Униженных и оскорбленных» Ф. М. Достоевского). Его индивидуальность идеально ложилась на роли чеховской драматургии. И очень горько, что в Малом театре он не выступил ни в одном чеховском спектакле.
Для каждого человека есть роли, в которых видишь только одного, своего единственного артиста. Так и для меня единственным идеальным Маттиасом Клаузеном в «Перед заходом солнца» Г. Гауптмана был бы Николай Верещенко. Он обладал редким даром - имел творческое право играть личность, обремененную интеллектом, бросающую как вызов надвигающейся катастрофе всю свою жажду прекрасного и возвышенного, личность, способную умереть вместе с уходящей великой культурой. Будучи художником, истово верившим в театр, Николай Алексеевич служил искусству, которое волнует, потрясает, захватывает, он тосковал и мечтал о неистовом театре.
Одна из страниц жизни театрального училища им. М. С. Щепкина связана с именем профессора Верещенко. Я не знаю другого мастера, художественного руководителя курса, который бы приходил в училище каждый день. Педагог высочайшей культуры и ответственности за все, что он делал на педагогическом поприще. Училище было его Домом, семьей, он болел за каждого своего ученика. И до сих пор, входя в Щепкинское училище, мне кажется, что вот-вот в конце коридора появится знакомая фигура, без которой невозможно представить училище Малого театра, фигура человека уходящей породы. Я всегда знал, что в ответ на мое приветствие он обязательно произнесет литературную цитату, блестящую остроту или просто улыбнется, мне всегда становилось легче от его незабываемой улыбки, сразу появлялись силы и желание работать без устали. Он дарил всем свою жизнеутверждающую энергию.
На посту заведующего кафедрой сценической речи он стремился возродить интерес к жанру художественного слова. И конкурс чтецких работ, который проходит весной каждого года, - детище Николая Алексеевича Верещенко. Он чувствовал и остро переживал процесс небрежного, непрофессионального отношения к слову на сцене. В совершенстве владея искусством художественного слова, выступая на сцене, читая с эстрады (не могу забыть его чтение пушкинского «Графа Нулина»), он понимал, что в учебном процессе нельзя ограничиться только техническими упражнениями. Но по-настоящему раскрыть дарование студента, зажечь в нем любовь к живому, действенному русскому слову возможно через постижение произведений высокой классики, через эмоциональное потрясение.
Николай Алексеевич Верещенко тому пример. За свою порядочность он всегда очень дорого платил, но никогда и никому не перешел дорогу ради собственных интересов. С какой самокритикой он подходил к самому себе, относился с юмором ко многим сомнительным событиям театральной жизни.
С каким мужеством и силой мягкий утонченный человек, каким был Н. А. Верещенко, выдерживал все удары судьбы и до последних дней говорил о Прекрасном. О своих первых театральных впечатлениях, о том, как в 15-летнем возрасте увидел Михаила Романова в роли Феди Протасова, о том, как после спектакля долго бродил по Киеву, потрясенный искусством Романова. Вспоминал полные прекрасных ролей плодотворные годы работы в Театре Ленинского комсомола. Чувствовал, понимал, любил музыку и трепетно говорил о ней. Иван Семенович Козловский считал, что «только Музыка может спасти в любой, даже самой страшной жизненной ситуации». И музыка помогла Николаю Алексеевичу устоять перед жизненными бурями.
29 февраля ему исполнилось бы 60 лет. Он не дожил до своего юбилея всего 25 дней. И хочется поклониться блестящему артисту и человеку, до последнего вздоха стремившемуся к совершенству.
Николай Алексеевич, с вами ушло многое из Малого театра, из моей жизни, но тепло и свет вашей души навсегда останутся в стенах Малого театра и в сердцах тех, кому вы были бесконечно дороги.
Помню, на первом занятии в качестве упражнения он задал четверостишие Бориса Пастернака:
Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.
В феврале он пришел в этот мир и в феврале покинул его...
В. КУЛИКОВ
«Ветеран» №12 март 2004 года
Дата публикации: 26.05.2006
Художественный руководитель Малого театра —
народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Партнеры
Информационная поддержка
Оценка качества услуг учреждений культуры
