Новости

«Звуковой архив Малого театра»

АЛЕКСАНДР ОСТУЖЕВ ЧИТАЕТ МОНОЛОГ УРИЭЛЯ АКОСТЫ

Продолжаем публикацию записей из антологии, выпущенной к 150-летию Малого театра...

Александр Остужев читает монолог Уриэля Акосты из одноименной трагедии К.Гуцкова (0,9 Мб)


П.Новицкий
АЛЕКСАНДР ОСТУЖЕВ В «УРИЭЛЕ АКОСТЕ» К.ГУЦКОВА

Остужев не остановился на том решении гуманистической темы, которое он дал в Отелло. Он поднялся выше, он оказался сильнее. В последней своей замечательной работе, в образе Уриэля Акосты, он преодолел жалость, которая ослабляла его героический, мужественный, жизнеутверждающий стиль. В Уриэле Остужев показал победу не отступающего перед страданием человеческого духа. Он сыграл в этом образе непоколебимое человеческое мужество и непреклонность в борьбе.

Образ Уриэля в исполнении Остужева еще не осмыслен во всем своем колоссальном значении. Слишком велика еще сила непосредственного впечатления и слишком мешают чистоте восприятия громоздкие подробности всего сооружения спектакля.

Остужев в нем возвышается как неприступная скала. Одно ясно, — что этой работой, как бы ни оценивали отдельные ее частности, Остужев поднял советский театр на громадную высоту. Гуманистическая тема в образе Уриэля разрешена героически. Кто поймет это, тот постигнет сущность социалистического романтизма.

Уриэля Акосту до Остужева показывали как жертву религиозного фанатизма и изуверства раввинской общины в Амстердаме. Или показывали трагический конфликт между влечениями его человеческого сердца, полного трогательной любви к Юдифи и щемящей жалости к родным, и велениями его свободной ищущей мысли. Показывали его страдание, слабость, поражение. Остужев же показал энтузиазм борца за лучшие идеалы человечества, темперамент свободной и гордой человеческой мысли, несгибаемую силу духа. Акоста Остужева гибнет в страшной и напряженной борьбе, до конца не подчиняясь косной, темной и злой среде, до конца сражаясь за свободу научного исследования, за право человека на истину. Остужев раскрыл в образе Акосты не трагический конфликт между сердцем и разумом, чувством и мыслью, но конфликт, более глубокий и более трагический, — между свободной, бесстрашной революционной мыслью человека, овладевшего истиной и борющегося за ее осуществление, и мыслью сомневающейся, колеблющейся, оппортунистической, способной к компромиссу, к отступлению, к отречению. В душе Акосты Остужева происходит страшная борьба между убеждением и компромиссом, между чувством ответственности перед будущими поколениями за их счастье и за прогрессивное развитие человечества и между чувством долга по отношению к близким, родным людям.

Акоста Остужева беззаветно любит Юдифь, в которую он вложил часть своей души. Но он не может допустить, чтоб проклятие, изгнание, позор и унижение, которые ждут его, обрушились и на ее голову. В предстоящей борьбе у него должны быть развязаны руки. Сердце не должно сковать его мятежную мысль. В нападении и в защите, в разгаре борьбы у него не должно дрогнуть сердце. Сердце не должно его связать. Акоста трогательно любит мать, переживает глубочайшую скорбь и боль за те унижения и преследования, которым подвергаются из-за него старая слепая мать и его братья. Но отказаться от своих убеждений ради их благополучия — значит предать дело всей своей жизни, значит погибнуть морально, изменить истине, будущему человечеству. Акоста должен принести жертву. Он должен пожертвовать или жизнью, или своей честью. Мать, братья и Юдифь готовы пожертвовать собой ради чести Уриэля, они отказываются от его жертвы, они умоляют его остаться верным себе. Но Уриэль не в состоянии принять эту жертву. Он не может обречь близких на муки. И не может изменить своим убеждениям. Он может отказаться от личного счастья, это касается только двоих людей. Он может отречься от самого себя, это будет ударом для его близких, но спасет их от изгнания и унижения. Но отречься от своих убеждений — это значит изменить человечеству. В истине заинтересовано все человечество.

Остужев изумительно играет благородство и идейную непримиримость Акосты. Он взволнован и огорчен словами своего учителя де Сильвы. Он не верит в корыстные побуждения этого почтенного человека. Он смущен доводами учителя. Неужели тот изменил своим самым заветным убеждениям? Конечно, он жестоко ошибается, но искренность его заблуждений вне подозрения. Акоста любит его, уважает, верит в его честность. Акосте стыдно и больно. Сначала он смущенно улыбается, потом растерянно, нервно теребит пальцами свою одежду, страшная досада борется в нем с желанием признать искренность слов де Сильвы. Человек не может так низко пасть. В самом главном и основном он еще поддержит своего ученика. Акоста глубоко задумался, он видит ясно все свое страшное будущее, позор проклятия и горечь одиночества. Два чувства охватывают его: беззаветная готовность к борьбе за истину и вера в искренность своего учителя.

Второе свидание с де Сильвой открывает глаза Акосте. Сильва предлагает ему примириться с заклятыми врагами истины, отречься от своих убеждений. Акоста Остужева сначала изумлен, возмущен, разочарован. Он с негодованием видит своего учителя в лагере врагов. Постепенно негодование сменяется глубоким раздумием. Может быть, он не прав; может быть, его правда не жизненна; может быть, правда сердца прочнее, чем правда рассудка. Он начинает сомневаться в самом себе.

Когда он слышит рассказ брата о преследова¬ниях, которым подвергаются его родные, он потрясен. Слепые глаза матери глядят ему в душу с невыносимым укором. Он не может принести в жертву истине жизнь близких людей. «Слепая мать, закрой глаза!» — кричит в смятении и тоске Акоста.— «Вы подвига ужаснейшего ждете, чтоб разум мой принес я в жертву сердцу, святое убеждение — любви?»

С громадной мукой, с воплем отчаяния произносит эти слова Остужев. Его Акоста внезапно бросает свою судьбу и свою честь в пропасть отчаяния. Жалость заливает его сердце. Он готов на все муки, на позор, унижение и преступление. Жалость ослепляет его глаза. Он решает пожертвовать собой, не понимая, что истина не принадлежит ему одному, что он не властен ею распоряжаться.

Сцена отречения проводится Остужевым как трагический спор с самим собою. Психологическое напряжение доходит до предела, силы его оставляют, он сгибается от тяжести того, что он совершает, голос ему изменяет, заплетается, слабеет, и, наконец, он, уничтоженный, обессиленный и растоптанный, падает на землю, как прах. Он падает от тяжести и напряжения, внутренней борьбы. Ни один актер с такой пластической четкостью и с такой драматической силой не передавал движение и ход мысли, как это делает Остужев. Он борется за истину с неистовой страстью одержимого. Он показывает трагедию мысли в ее действенной и осязаемой конкретности.

Подвергая себя позору отречения от истины, Акоста Остужева думает, что он предает только самого себя. Но, оказывается, это не так. Предавая себя, он предает истину. Он прозревает страшный смысл отречения, видит всю глубину своей ответственности перед свободной мыслью человечества, перед грядущими поколениями людей. Нечеловеческое напряжение и трагическая борьба разрешаются победой духа. Истерзанный, обессиленный и замученный, Акоста Остужева вдруг становится мощным и твердым. Он бежит к амвону, бросает на землю «священные» книги и отрекается от своего отречения. Свободную мысль убить, заточить, заклясть нельзя. «Спадите, груды камней, с моей груди! На волю, мой язык! Воспрянь, мой ум, и, как Самсон пред смертью, с отчаянным усильем разорви позорные оковы!.. В последний раз тряхнул я волосами, я вам кричу: все, что прочел я, — ложь!» Уриэль кричит всему миру, что правда незыблема, что ни¬какие предрассудки, никакие темные силы, никакая жалость, никакая кладбищенская мораль не могут ее поработить. Он поднимает знамя восстания против религиозного изуверства, против мертвой схоластики, буквоедства, идейного примиренчества, психологии компромисса. Перед смертью он говорит: «Вы буквою сковать хотите дух! Мы требуем свободы от ярма».

С потрясающей трагической глубиной сыграл Остужев в образе Уриэля Акосты одиночество гения в рабовладельческом обществе, гордую его непримиримость в борьбе за свободную революционную мысль, ответственность мыслителя перед будущими поколениями, его связь с человечеством. Остужев сыграл победу освобожденного человеческого духа. Он сыграл непоколебимое человеческое мужество.

О сцене отречения и сцене восстания в исполнении Остужева будут писать книги. Будут писать об его одухотворенном, бледном, тонком, мечтательном лице, о его горящих, восторженных и печальных глазах, о его нервных тонких руках, о прозрачной чистоте и страстной правдивой силе его юношеского голоса. Будут писать о. благородном мужестве и страстности его мысли. Но уже и теперь ясно, что образ Акосты Остужев наполнил содержанием величайшей борьбы нашего времени, углубил его первоначальный замысел и расширил его философскую творческую масштабность.

«Я не могу оставаться спокойным, я должен что-то сделать, я должен дать исход накопившемуся гневу и возмущению», пишет Остужев про свой замысел образа Акосты. «Устами умирающих героев наших трагедий советский театр как бы кричит в лицо капиталистическому миру: «Да здравствует жизнь! Да здравствует человек! Да здравствует правда!»

Остужев не умеет говорить риторических фраз. Он плачет настоящими слезами и переживает подлинные трагедии. Его слова — результат убеждения, выстраданного всей жизнью. Образ Уриэля Акосты является выражением героического гуманизма. И Остужев и советский театр поднимаются этой работой на высшую ступень.