Новости

«Звуковой архив Малого театра»

ВАРВАРА РЫЖОВА В РОЛИ ФИЛИЦАТЫ

В день рождения В.Н. Рыжовой предлагаем посетителям сайта послушать отрывки из комедии А.Н. Островского «Правда – хорошо, а счастье лучше», в которой актриса сыграла одну из своих лучших ролей. Фрагменты звукозаписи взяты из телевизионной версии спектакля, снятой в 1951 году.

Сцена из 1 действия. Филицата, Зыбкина, Глеб Меркулыч (4,8 Мб)

Действие 4. Филицата, Грознов, Барабошева, Поликсена, Платон, Барабошев, Мухояров (12,6 Мб)

Действующие лица и исполнители:
Амос Панфилыч Барабошев – Николай Рыжов
Мавра Тарасовна Барабошева – Евдокия Турчанинова
Поликсена – Валерия Новак
Филицата – Варвара Рыжова
Никандр Мухояров – Александр Карцев
Глеб Меркулыч, садовник – [link Sashin-NikolskiyA">Александр Сашин-Никольский
Пелагея Григорьевна Зыбкина, вдова – Валентина Баринова
Платон, ее сын – Дмитрий Павлов
Сила Ерофеич Грознов, отставной унтер-офицер – Федор Григорьев

Из книги Н.И. Рыжова «Рыжов о Рыжовой»

Из всего репертуара А. Н. Островского, пожалуй, самой любимой маминой ролью была роль Фелицаты в комедии «Правда — хорошо, а счастье лучше». Если спектакль, день спектакля всегда был для Варвары Николаевны праздником, то день, когда она играла старую няньку Фелицату, — праздником вдвойне. После «Правды...» она возвращалась домой с сияющими глазами, умиротворенная, счастливая, будто не только на сцене она одержала верх над властной Барабошевой, но и вообще победила зло, одарила людей счастьем.

Впрочем, так оно и было. Читатель, должно быть, помнит эту пьесу, где рассказывается о горькой судьбе сироты. Богатая Барабошева держит в домостроевском плену свою юную, пылкую внучку Поликсену. Душа девушки рвется на простор, жаждет любви и счастья, томится в тоске и неволе. И вот старая нянька вступает в борьбу со своенравной и властной Барабошевой, рискуя потерять все: крышу над головой, кусок хлеба и свою любимую питомицу Поликсену. Вспоминая об этой роли мамы, Михаил Иванович Царев писал: «В Фелицате — Рыжовой мне запомнилась какая-то внутренняя светлость. Это был свет доброты, свет безграничной преданности, преданности настоящей, душевной, бескорыстной».

Как, может быть, помнит читатель, в последнем акте спектакля «Правда — хорошо, а счастье лучше» нянька Фелицата у Рыжовой поет и приплясывает. Актеры да и внимательные читатели знают, что ни пение, ни пляска ремарками автора не предусмотрены. Это был плод творческой фантазии Варвары Николаевны. Или нет, даже не так, а вот как: как всегда, слившись со своей героиней, став ею, Рыжова—Фелицата (не Фелицата— Рыжова!), одержав победу над Барабошевой, видимо, приходила в такое радостно-возбужденное состояние, что ее действительно подмывало пуститься в пляс, затянув свою любимую русскую народную песню «Калинка». Выглядело это так.
Своей настойчивостью и самоотверженностью доведя дело до счастливого конца, нянька Фелицата в последнем акте выходила на сцену, закрывала за собою дверь и, подойдя к иконе, на радостях начинала истово креститься, кляняясь в пояс и приговаривая:
— Слава тебе, господи! Слава тебе, господи!
И вдруг, не закончив очередного крестного знамения, оторвав сложенную щепотью руку ото лба, Фелицата, словно продолжая одно движение, озорно подбоченивалась и, приплясывая, легонько вскидывая плечико, направлялась к авансцене, тоненьким, счастливым голосом напевая:
— Калинка-малинка, калинка моя! В саду ягодка калинка-малинка моя!
Так с пением и пляской мать проходила через всю сцену, и усталая от всего: от длительной борьбы за свою любимицу, от нравственного напряжения, пляски, счастья, почти падала в кресло и, дав затихнуть аплодисментам, неизменно вспыхивавшим в этом месте на каждом спектакле, обращалась непосредственно к публике:
— Ну как мне себя не хвалить? Какую силу сломила! Ее и пушкой-то не прошибешь! А я вот нашла на нее угрозу. Выходит, в доме-то я умнее всех.
И опять зал раскалывался от аплодисментов. А я, стоя за кулисами (в «Правде...» я более 500 раз, бессменно, играл купца Барабошева), вспоминал о том, что и дома мама частенько напевала эту песню и не раз, оборвав пение, без всякого наигрыша, так же озорно говорила, смеясь и поводя плечом:
— А вот когда я умру, обязательно чтобы «Калинку» играли! Мне веселее будет!
И вот что интересно: даже для изображения одних и тех же чувств, одних и тех же качеств своих героинь Варвара Николаевна находила всегда новые средства. Немало любящих нянек, бабушек, матерей сыграла она, и всегда это разные, совсем разные люди. Вот хотя бы та же Фелицата. «В этом образе, — замечал С. Н. Дурылин, — у Рыжовой сплетение чисто народного задушевного лиризма с тонким, мудрым юмором. Ум у Фелицаты — открытый, ясный ум сердца, излучающий тепло и свет. И оттого, когда Фелицата на сцене, она «светит» не только Поликсене и Платону, «греет» не только их, но и всех, сидящих в зрительном зале».

Между прочим, вот эту черту — способность заражать зал своими чувствами, делать зрителя своими соучастниками, отмечали у мамы многие актеры и театроведы. И все они честно признавались, что не могут понять, какими средствами достигала актриса этого «поразительного», по словам М. И. Царева, контакта. Но он возникал. Каждый раз. На каждом спектакле. В любой роли.
Менялось качество этого контакта, но зритель всегда был с Рыжовой — за ту героиню, которую она играла, или против нее, но он всегда был с актрисой.

Впрочем, сам-то Михаил Иванович, тоже актер, умеющий вызывать сопереживание зрителей, конечно, знал, понимал, в чем заключается этот секрет, иначе не мог бы он написать того, что написал в одной из своих статей, посвященных творчеству Рыжовой, говоря именно о роли Фелицаты:
«Фелицата Рыжовой ликовала открыто, свободно, даже как-то наивно. Казалось, она вот-вот захлопает от радости в ладоши, как это делают дети; голос ее становился звонким, радость пела во всем ее существе. Радость не за себя и даже не за Поликсену, которой теперь ничего не грозило. Радость за то, что восторжествовала правда, справедливость... В эту минуту вместе с Рыжовой ликовал весь зал: люди смеялись и аплодировали с особой доверчивостью и любовью к актрисе, которая дала им пережить это мгновение радости, не затаила, не спрятала от них своих чувств, а открыто и сердечно поделилась ими. Так просто и щедро бросила их в зал — берите, радуйтесь, торжествуйте вместе со мной».

Да, безусловно, в установлении контакта со зрителем главную роль играла беспредельная мамина непосредственность, искренность, то отсутствие всякой театральности, которое создает у зрителя ощущение, будто он вторгается в подлинную жизнь, даже если роль гротесковая.