Новости

«Юрий Мефодьевич никогда не вел себя как звезда. Он был очень простым человеком. И относился ко всему просто. Без капризов. Никаких райдеров сроду не было! Несколько лет назад его пригласили на фестиваль в Петербург и поселили в люксе отеля «Европа». Звонит оттуда: «У меня такой номер — я хожу из комнаты в комнату... У меня огромная ванная — никогда в жизни такой не было».

— Нынешним летом Юрию Мефодьевичу исполнилось бы 89 лет. Но впервые за многие годы вы отмечали этот день без главы семьи.

Дарья: Да, сначала папин день рождения в июне, через неделю — Сашин, позже — будет мой. И все — без Юрия Мефодьевича. Впервые. Пошел новый отсчет.

В свой день рождения он обычно прятался дома. Так уж повелось много лет назад. Папа отдавал мне свой телефон, потому что тот звонил не переставая. И это не преувеличение. День был сумасшедшим: один человек прощался — тут же раздавался звонок от другого. Поэтому папа умолял: «Телефон забери, дверь никому не открывай». Правда накануне, 17 июня, он всегда был в театре и домой возвращался с огромным количеством букетов, корзин с фруктами. Люди заваливали его подарками. Очень его, конечно, любили...

Я не помню, чтобы папа выходил на сцену в свой день рождения. Потому что обычно дома собиралась семья — приходили дети, внуки. Он любил вот так — никого не звать и тихонечко посидеть с самыми близкими.

Впрочем, нет. Однажды случилось, что он день рождения отметил в театре. В тот год 27 мая умерла мама, Ольга Николаевна. Видимо, папе была нужна моральная поддержка: все-таки 62 года в браке, и вдруг родного человека не стало... Он сказал тогда: кто захочет, пусть придет. В Малом театре внизу есть небольшое помещение — конференц-зал. Там накрыли стол. И вы знаете... Пришли очень многие! Свои люди, из театра. Просто чтобы его подбодрить.

— Какие у него были предпочтения в еде?

— Он был непритязательным человеком, в том числе в еде. Можно даже сказать, был равнодушен к ней. Любил картошку с селедкой, блинчики со сметаной. Красную рыбку я ему в последнее время покупала, борщ варила — когда еще было можно (потом врачи и его запретили). Такое все рабоче-крестьянское.

Интересную историю папа рассказывал о своем детстве. В его родной Чите, где зимой очень сильные морозы, бабушка ходила на базар и приносила молоко в виде... миски. Продавали-то продукты на улице, все замерзало. Но для покупателя молоко вытряхивали из миски, и эту молочную тарелочку бабушка несла домой. На всю жизнь в памяти папы осталась эта картинка.

Александра: В документальной ленте Дениса Бродского «Память крови» о дедушке говорится, что наша память прокручивает жизнь кадрами, как фильм. Так получилось, что под конец земного пути, чем старше Юрий Мефодьевич становился, тем чаще он возвращался к читинскому детству. Вспоминал учителей, друзей, наставников, семью. В последние недели, когда мы уже понимали, что все близится к завершению, у него так удивительно сработало сознание, что он свою жизнь начал отматывать от настоящего к детству. От старости — к зрелости, расцвету, когда стал художественным руководителем театра. Дедушка рассказывал о съемках, об «Адъютанте его превосходительства», об учебе в Щепкинском училище. А закончилось все детством, его старенькой бабушкой и тем самым подвалом, к которому он приходит в документальном фильме...

Дарья: Мы ведь и Новый год с семьей встречали исключительно по-читински. Шесть часов разница, поэтому в Москве садились за стол в 18:00. Все — при полном параде. Несмотря на то, что большую часть жизни папа провел в столице, традиция праздника по читинскому времени сохранялась. И у нас, и в семье Виталия, его брата. Папа открывал бутылку шампанского...

— И сидели до московского Нового года?

— Нет. В последние годы он уже быстро уставал.

Александра: И это был хороший повод спокойно пойти всем спать.

— Саша, вы в этом году впервые с сыновьями побывали на родине деда и прадеда, посетили кладбище, где похоронен Мефодий Викторович, отец Юрия Мефодьевича...

— Когда в 2017-м дедушка приезжал в Читу с гастролями Малого театра, то долго искал могилу отца. Не найдя её, он уже собрался уходить с кладбища, как вдруг подошла какая-то женщина: «Ой, здравствуйте, а ваш папа лежит рядом с моими родителями...» И провела Юрия Мефодьевича. Могила была заросшей. Потом уже появились и памятник, и внимание к захоронению.

— Любопытно было наблюдать, как после показа фильма в Чите к вам подходили зрители. Хотели сфотографироваться, пообщаться...

— Город небольшой, и, наверное, это поколенческая история. К нам действительно подходили люди, и оказывалось, что у многих в семье что-то было связано с Соломиными. Все друг друга знали, всё как-то переплеталось. Это такой трепет вызвало в наших душах...

Дарья: Вообще вся поездка оказалась удивительной. Если честно, я очень боялась ехать. Длительный перелет, разница во времени. Очень тяжелая адаптация. Да и морально было совсем непросто... В 18 лет мне довелось быть в Чите с папой, буквально один-два дня. А теперь его уже несколько месяцев нет, и вдруг поступает предложение посетить Читу. К счастью, получилось все совершенно невероятно: очень красиво, трогательно. Цвели яблони, Чита выглядела чистой, уютной и... родной. Возникло ощущение, что я знаю ее давно.

Александра: Чита и правда очень радушная.

Дарья: Приветливый город. Чудесные, приятные и улыбчивые люди. Любая помощь, которая нам была нужна, тут же находила отклик, да, Саш?..

Александра: Да, чувствовалось, что нас ждали. В том числе в Доме офицеров, на сцену которого Юрий Мефодьевич выходил школьником, играл первые роли.

Дарья: К слову, на рабочем столе директора Дома офицеров Сергея Васильевича Жеребцова стоит папин портрет, а на пальце у папы — вот этот перстень, его на фото очень хорошо видно. Когда он стал болеть, то очень похудел, пальцы стали тонкими, и он отдал его мне.

Кажется, на 70-летие папе подарила это кольцо Ольга Николаевна. Она очень любила антикварные магазины и где-то однажды нашла этот перстень. Папа его очень любил и никогда не снимал. А потом отдал мне и еще пару своих колец. Помню, сказал тогда: «Дашка, убери, спрячь, а то с меня уже все падает». Сейчас этот перстень ношу я. А дальше он перейдет Саше, правнукам Юрия Соломина — Феде и Юре...

— Юрий Мефодьевич родился в Чите, но с поступлением в Щепкинское училище вся его жизнь была уже связана с Москвой. Он всегда много работал, был занят в кино, в театре, преподавал в родной «Щепке». Оставалось ли время на вас, когда вы были ребенком?

— Как многие театральные дети, я с младенчества жила за кулисами. Поначалу ведь и мама служила в театре — в ТЮЗе. Помню, мне было три года. Идет спектакль «Два клена», в котором она играет. Я в это время стою с гримерами за кулисами. И вдруг со словами: «Мама! Мама!» выхожу к ней на сцену... Хорошо, на ней была длинная широкая юбка. Мама закрыла меня ею от зрительного зала и быстренько загнала обратно в кулисы.

— Отругала потом?

— Нет. Всю жизнь мы вспоминали эту историю и смеялись. Когда я подросла, у меня началась жизнь за кулисами Малого театра. Потому что оставлять меня было не с кем, а жили мы тогда далеко — в Бескудниково, от метро еще довольно долго ехать на автобусе. Естественно, папа таскал меня с собой. И я сидела то в гримерке, наблюдая за преображениями актерских лиц и причесок, то в костюмерной, любуясь театральными нарядами, то стояла по привычке за кулисами.

— Только теперь уже со знанием, что на сцену выбегать нельзя...

— Конечно. Не могу сказать, что я была совсем уж театральным ребенком, но, безусловно, театра в моей жизни было много. В семье все было посвящено папиной работе. А его жизнь целиком была подчинена искусству, театру, съемкам. И разговоры дома были только об этом. Да еще о студентах. В том числе за столом, во время завтраков и ужинов. А какие споры, яростные дискуссии родители вели!

— И никогда не было ссор на бытовой почве: кто что не купил, забыл, не сделал?..

— Знаете... В нашей семье быт считался чем-то... нет, не мещанским, но определенно мешающим работе, творчеству. Он всегда был на втором, на третьем месте. Может, даже на последнем. Одним словом, присутствовал в самых минимальных объемах. Мама вообще говорила, что с бытом надо бороться всю жизнь, иначе он тебя сожрет. По большому счету, на быт родителей и не хватало — настолько они были одержимы искусством. Папа очень много снимался, я ездила с ним на съемки и наблюдала, как делается кино. Стояла там, по другую сторону экрана, где были провода, софиты, камеры, звукорежиссеры, гримеры... То, что зритель никогда не видит, я видела с детства. Когда выросла, уже понимала, что такое кино. И... не очаровалась его магией. Именно потому, что наблюдала все процессы с обратной стороны.

— Помните, как первый раз ребенком увидели папу в кино?

— Это был «Адъютант его превосходительства», который вышел, когда мне было четыре с половиной года. Это был мой первый разумный киносеанс. Родителей дома не было, я смотрела фильм с бабушкой. Но в страшные моменты залезала под рояль и там отсиживалась.

Позже я хорошо изучила всю папину фильмографию. Точно знала, в каком году какая картина была снята, могла сразу сказать, какие кадры из какого фильма. Сейчас даже не очень понимаю, как ребенком все запомнила. Хотя тогда продавались открытки с портретами актеров, кадрами из фильмов, информацией о них. Я частенько перебирала папины карточки и потом уже сама могла рассказать обо всех вышедших на тот момент фильмах.

— Саша, а вы когда впервые посмотрели фильм с участием деда?

— Год, конечно, не помню. Но, мне кажется, это была «Летучая мышь». Может быть, мы что-то дома праздновали, все сели за стол, включили телевизор, а там — дедушка с Виталием Мефодьевичем. И... ничего! Никаких особых чувств, о которых можно было бы сейчас рассказать, я не испытала. Как-то все прошло тогда параллельно.
Другое дело — театр. Вот там на меня действительно произвел неизгладимое впечатление «Царь Федор Иоаннович». Мне было лет восемь. Не могу признаться, будто что-то поняла. Но спектакль меня просто потряс. В конце было очень жалко дедушку. И убиенного царевича Дмитрия. Вот это хорошо отпечаталось в памяти. И потом я еще долго мучила деда всякими вопросами: что, как, зачем?

Дарья: В спектакль «Царь Федор Иоаннович» у папы был срочный ввод, и ему за десять дней нужно было выучить роль. Мама, конечно, помогала, читала реплики, папа запоминал. И все это происходило на моих глазах. Так что я прожила этот спектакль вместе с ними. Было очень волнующе. Безумный для родителей стресс. Папа нервничал. Такая роль! Слава богу, всё прошло прекрасно.

С тех пор постановка стала для меня совершенно родной, ведь это моё детство. Сколько раз потом смотрела этот спектакль из-за кулис. И всегда в финале плакала. Помните, как папа, стоя на коленях, тихо, вполголоса читал «Отче наш»? После чего Виктор Иванович Коршунов, игравший Годунова, осторожно ставил корону, шапку Мономаха, которую должен был надеть на царя Феодора, на пол сцены рядом с ним... Тут уже лились слезы из глаз. И до сих пор мурашки по коже...

Впрочем, я весь репертуар Малого театра знала наизусть. В семье постоянно витал этот дух — искусства, театра, кино. А сейчас в доме дух папы...

— Так много знали об этом мире и все-таки выбрали профессией классическую музыку. Почему?

— Честно? У меня нет ответа на этот вопрос. Как многие дети, я училась в музыкальной школе, потом поступила в училище. Окончив его с красным дипломом, пошла в консерваторию. Музыка требует большой самоотдачи. Чтобы чего-то добиться, нужно посвятить ей много лет. Но почему я ушла в музыку? У меня бывают в жизни моменты, когда Кто-то (с большой буквы) словно переключает тумблер. Нажал на кнопку, и моя жизнь перевернулась на 180 градусов, началось что-то совершенно новое и увлекательное.

Возможно, сыграл роль тот факт, что бабушка Зинаида Ананьевна (папина мама) была пианисткой. Она работала в читинском Доме пионеров, но после ранней смерти Мефодия Викторовича братья Соломины перевезли ее в Москву, и она пыталась меня учить музыке. Правда, у нас с ней это дело шло как-то вяло. Мне было не слишком интересно. Я тогда очень много читала. Но, видимо, заложить в меня что-то музыкальное бабушке все-таки удалось, и позже наши занятия переросли в нечто более серьезное.

— Родители не расстроились, что единственная дочь не пошла по их стопам?

— Они прекрасно к этому отнеслись. Ну представляете, что было бы, если бы в семье появилась третья актриса? Это же ужас просто! Так что с удовольствием меня поддерживали, ходили на мои концерты. В основном мама, конечно. Папа был больше занят. Но и он бывал в училище и в консерватории, когда я выступала.

— Саша, вас наверняка в детстве тоже таскали за кулисы?

— А как же! И не только за кулисы, но и в Щепкинское училище, где бабушка с дедушкой преподавали. Правда, десять лет я прожила в Лондоне, но на все летние каникулы обязательно приезжала в Москву — занималась здесь на рояле и, понятное дело, постоянно перемещалась по маршруту дом — театр — «Щепка» — театр. Пока шли занятия, я сидела в зале вместе с бабушкой и дедушкой, наблюдала весь процесс их преподавания. И уже с детства многое знала про театр. Было безумно интересно.

— Но, как и мама, вы не заболели сценическим искусством?

Дарья: Саша заболела. Только не актерским мастерством. А именно театром.

— Тем не менее обе стали пианистками.

— Пеленальным столиком для Саши служил рояль. Я еще тогда училась в консерватории, и мы жили все вместе — с мамой и папой.

Александра: А когда я окончила консерваторию, то радостно закрыла рояль, сказав себе и окружающим: спасибо, я пошла дальше. Театр всё-таки перевесил. Понимаете, за роялем ты все время одна...

— А вы любите быть в коллективе?

— Мне нужна организационная деятельность. Тоже творческая, конечно. Но всё-таки — другая. Я должна в чем-то вариться, чувствовать, что выполняю некую миссию. Тогда жизнь имеет для меня смысл. Я поняла это довольно быстро. Поэтому после консерватории немного поработала в Малом театре концертмейстером, после чего началась всевозможная административная и организационная деятельность.

Мое большое счастье в жизни, что директор Малого театра Тамара Анатольевна Михайлова что-то такое во мне увидела. Помню, она, имея в виду английский, сказала: «У тебя прекрасный язык! Будешь ездить с нами на конференции, переводить». Мы тогда как раз вступили в Союз театров Европы. Тут и выяснилось, что музыкальное образование вкупе с хорошим слухом отлично помогает мне справляться с синхронными переводами. Потом Тамара Анатольевна увидела, что эта работа у меня идёт хорошо, и начала привлекать к другой. Появились детские проекты, организация спектаклей, координация новых постановок. Так я доросла до заместителя директора.

— Но сначала стали замом худрука Малого театра Юрия Соломина...

— Да, три года работала с ним в этой должности. И в театре он всегда был для меня Юрием Мефодьевичем. Субординация соблюдалась. При этом дед меня и воспитывал, и замечания делал. И прикрикнуть мог иногда.

— Обижались на него?

— Сначала обижалась, потом поумнела и перестала. Сейчас очень хорошо понимаю, но и тогда уже начинала осознавать, что стоять во главе такого коллектива, как Малый театр, — невероятная нагрузка. У нас же огромное хозяйство! Главное здание, три сцены на Ордынке, Камерную открыли в этом году. Филиал в Когалыме. Большие склады и мастерские в районе Нагатино. Юрий Мефодьевич вникал абсолютно во все вопросы. Не считая, что его дело — заниматься только творчеством. Потому Императорский театр и сохранился в таком виде. И в таком качестве.

— Существует стереотип, что театр сродни террариуму, если дружат — то только против кого-то. Одно дело, когда внучка худрука просто болтается под ногами, все её любят, сюсюкают с ней. Совсем другое — когда девочка вырастает и начинает занимать большие должности...

— Понимаю ваш вопрос. Наверное, разные люди по-разному обо мне думали. Но тут есть только один вариант поведения — спокойно относиться к тому, кто что скажет, подумает, как посмотрит.

— Вы можете хладнокровно воспринимать разговоры за спиной? Не реагировать на злословие, шипение?

— Это не просто можно. Это нужно делать. Иначе у тебя никогда ничего не получится.

— Нелегко, наверное, было?

— А кому сейчас легко?! Знаете, если бы все было просто в нашей жизни, можно было вообще ничего не делать.

— Что-то изменилось в отношении коллег к вам с уходом дедушки? Теперь вас некому прикрыть, поддержать.

— Это не у меня надо спрашивать. Я чувствую себя очень спокойно. А потом... Должна сказать, у нас замечательный коллектив. Я бы многого сама не достигла, если бы не чувствовала поддержку коллег.

— Так уж все вас и поддерживают? Малый театр — это же прям мэтр на мэтре. Звезда на звезде...

Дарья: Ну и Саша — внучка мэтра!

Александра: Во-первых, мне была сделана хорошая прививка. Во-вторых, всех звёзд я очень люблю и уважаю. Между прочим, в Малом театре работает и старшая дочь Виталия Мефодьевича — Анастасия.

— Откуда же взялись слухи, что родные братья Юрий и Виталий были чуть ли не в контрах?

Дарья: Да чего только про них не писали! Они не любили поднимать эту тему. Пока была жива Зинаида Ананьевна, мы семьями часто встречались у неё. Были бабушкины пироги, долгие посиделки за столом, много смеха. Могу сказать одно: мы до сих пор очень тесно общаемся с близкими Виталия Мефодьевича. А с его вдовой и моей тетей Машуней я почти каждый день разговариваю по телефону. Мы с ней очень близки.

— Как же получилось, что вы выросли в классическом русском театре и вдруг уехали в Лондон?..

— Это было в сложные девяностые. Мы с тогдашним мужем, тоже пианистом, окончили консерваторию, надо было как-то зарабатывать. Ну и поехали туда, где была возможность. Получилось прекрасно. Я преподавала музыку. Муж тоже работал, да еще учился там в аспирантуре. Естественно, Саша поехала с нами.

— Сложно себе представить, чтобы Юрий Мефодьевич когда-нибудь хотя бы помыслил о том, чтобы покинуть Родину. Не осуждал он вас, когда вы решили уехать в Англию?

— Конечно, он расстроился. Но это было не осуждение, а скорее беспокойство. Он приезжал к нам. И мама прилетала. А потом все вернулось на круги своя.
Александра: Я хотела поступить и окончить музыкальную школу в Москве. Мечтала пойти в консерваторию. Да, там можно было тоже учиться. И я училась. Но наше образование не сравнить с тамошним. Тем более меня очень тянуло обратно. Я должна была понять, кто я, что. В чем моя миссия на этой земле. Так что это было самостоятельное решение, принятое в 14 лет. Я вернулась. Мама же ещё довольно долго оставалась в Лондоне.

— А вы, значит, жили с бабушкой и дедушкой?

— Да, такая интересная мне досталась жизнь. Очень хорошо помню, как дедушка читал мне сказки и «Денискины рассказы» Драгунского. Представляете, каково это, когда тебе народный артист Юрий Соломин вживую, а не с магнитофона читает на ночь?! Это же просто невероятно! К слову, дед очень здорово это делал, и его не надо было особо уговаривать. Ему самому было в удовольствие. Он любил художественное слово.

— Аудиокниги записывал?

— Как раз сегодня, разбирая его кабинет на Ордынке, мы нашли диск, где он и другие известные артисты (Никита Михалков, Татьяна Доронина) читают Пушкина. Деду досталась «Метель». А как звучат рассказы Чехова в его исполнении!..

— Вы однажды сказали, что в семье у дедушки была роль доброго полицейского.

— Это правда. Бабушка-то была очень волевая, сильная. Ну представьте только — она всегда руководила двумя курсами в Щепкинском училище! А дедушка быстро таял, сдавался. И мне лично манипулировать им было очень легко. Он и сам, кстати, признавал, что никогда не умел говорить нет детям и животным.

— Своих кошек и собак на даче он трогательно называл «ребятами». Но эта любовь — она ведь должна быть с детства?

Дарья: Маленьким мальчиком он очень хотел иметь собаку. Наконец мама сдалась, они где-то подобрали дворового щенка. Был какой-то старый фильм, в котором играл пёс Джульбарс. Вот и этого щеночка папа назвал так же. А потом оказалось, что это Джулька. Любимая папой до конца жизни! Он её всё время вспоминал, много рассказывал о ней. И в моем детстве у нас всегда жили кошки, собаки. Мама подбирала их на улице. Обязательно были кот, а то и два, одна или две собаки. Когда появилась своя дача, они уже обитали там. И до сих пор мы без животных не можем: в семье Саши — кошка, у меня — две маленькие собачки.

Раньше все-таки были другие люди — более отзывчивые. Вот я вам говорила, что маму с папой не интересовал быт. Зато души у них были огромные, добрые! Особое было поколение, я считаю. По-другому не скажешь.

— Почему Юрий Мефодьевич любил проводить время на даче в Валентиновке? Ведь мог же позволить себе и на курорты ездить, и за границу.

— Что вы! Слава была такая, что ему не давали ни в ресторане поесть, ни шагу ступить. Тут же обступали толпы поклонников и начиналась, как сейчас сказали бы, автограф-сессия. А он, конечно, не мог никому отказать. И никакие тёмные очки и шляпы не помогали.

В ресторан папу можно было вытащить только на бабушкин день рождения. В последние годы, когда они стали пожилыми, ходили уже только семьей. Просили какой-нибудь столик в уголочке. И всё равно люди вокруг узнавали его. А представляете, что творилось в молодости, когда выходили фильмы «Адъютант его превосходительства», «Дерсу Узала», «ТАСС уполномочен заявить...»?! Он просто не мог ходить по улице, ехать в общественном транспорте. После вручения государственной премии, например, испытал серьезный стресс, когда возвращался домой на обычном автобусе.

Первую машину папа купил довольно поздно. Она стала спасительницей. Он мог в ней скрыться. Слава папина была, конечно, сумасшедшая. Его просто обожали! После каждого спектакля обязательно стояла толпа — все ждали, когда он выйдет из шестого подъезда Малого театра. Домой приезжал непременно с охапками цветов, мама даже ругалась: «Надоели эти цветы!» Но что делать? Люди так выражали свою любовь. И папа очень ценил поклонников, старался отвечать на все письма. Чрезвычайно щепетилен был в этом вопросе, очень вежлив. Каждому старался уделить внимание.

— А как он относился к Ольге Николаевне? Всегда знал, что подарить, чем порадовать в день рождения?

— Боюсь, нет. Мне кажется, главным дарителем всегда была мама. Вот уж она отца задаривала. А он... не то чтобы не умел делать подарки... Просто предпочитал дать денег. Причем сколько было у него, все вынимал из кошелька и вручал со словами: «Я не знаю, что подарить. Нет времени. Вот, купи от меня».

— Многие современные женщины обиделись бы — мол, что значит «нет времени», «не знаю, что подарить»!..

— Мама не обижалась совершенно. Думаю, хорошо понимала его. У них ведь такая любовь была! Что вы хотите, когда больше 60 лет люди вместе прожили?
Они расписались в 1957 году, только окончив театральное училище. Никакой свадьбы, конечно, не было, потому что не было денег. Вчерашние бедные студенты. Хотя и папа уже служил в театре, и мама, но зарплаты были маленькие, не до торжеств и ресторанов. Вместо свадьбы они пошли вдвоем в какое-то кафе на Арбате и заказали мясо под кисло-сладким соусом. А спустя годы с улыбкой рассказывали об этом.

Другая эпоха. Иные семейные ценности. Родители даже кольца обручальные не сразу купили. На материальное внимания не обращали, оно их не интересовало. Главным было, что они нашли друг в друге родственные души. И друг друга — в искусстве. Молодежь может сейчас не понять, но их всегда было трое: папа, мама и театр.

— Тем не менее к третьему они друг друга не ревновали: где был? почему поздно пришёл?

— Ну почему же? Случалось. Если папа где-то задерживался, мама могла ему высказать: «Я же волнуюсь». Мобильных телефонов-то не было. А работали они на износ.

— Когда Юрий Мефодьевич стал художественным руководителем Малого театра, Ольга Николаевна могла бы уже и не работать.

— Преподавание актерского мастерства было её страстью. Очень талантливый педагог, профессор Щепкинского училища, она ставила необыкновенные дипломные спектакли. Даже речи не было о том, чтобы ей уйти на пенсию, сидеть дома. Театр, училище — в этом вся жизнь родителей. Они были настоящими романтиками. Хотя друг друга называли просто: Оля и Юрка. А нас — Дашка и Сашка.

— Говорите, что быт в семье считался чем-то второстепенным. При этом Ольга Николаевна любила антикварные магазины. Да и в кабинете Юрия Мефодьевича в театре стояла роскошная старинная мебель.

— У него она была театральная. А вот Ольга Николаевна антикварную мебель действительно очень любила. Но... Это не значит, что она стремилась специально обустраивать быт. Всё равно он оставался второстепенным вопросом жизни.

— То есть вы не слышали такого: «Что-то у нас давно ремонта в квартире не было. Надо бы поменять светильники, шторы, кресла»?

— Нет-нет! Мама очень многое делала по дому сама. В квартире могла и стены покрасить, и мебель переставить. На даче — грядки вскопать. В советские времена у людей мало было возможностей делать супердорогие дизайнерские ремонты. Да и родители никогда не страдали вещизмом. Их жизнь была очень духовной. Всё делалось ради искусства. Все приносилось ему в жертву. Мама с папой жили именно так. Да и вообще их поколение было таким. Больше уже не будет...

— Большим счастьем, наверное, стало для Юрия и Ольги Соломиных появление правнуков?

— Есть фотография, где папа держит на руках крошечную Сашу — ей всего месяц или два. Когда родились её мальчишки, были сделаны похожие снимки: Юрий Мефодьевич сначала с одним, потом — с другим...

Александра: Старший родился в 2016-м, младший — в 2018-м. А через год бабушки не стало. Но и она успела их подержать на руках. Мне кажется, это невероятная благодать, когда человек доживает до того возраста, когда на свет появляются его правнуки. Представляете, сразу четыре поколения одного семейства в одном доме!
Дедушка вообще был счастлив, что наконец в роду появились мальчишки! Он считал, что их надо по-особенному воспитывать: они не должны капризничать, плакать. Юрий Мефодьевич очень любил их, все время спрашивал: как там ребята, когда придут? И они часто бывали у него. Едва зайдя в квартиру, бежали в его комнату. Бабушки уже не было, и дед встречал их с распростертыми объятиями.

У них были очень трогательные отношения. Особый трепет Юрий Мефодьевич испытывал к младшему, Юрчику. Всё-таки его назвали в честь прадеда. Большой Юра и маленький. А когда Федька был поменьше, они однажды сидели с дедушкой на диване, и Федя, взяв его за жилистую руку, спросил: «Деда, а что у тебя с руками?» Тот вздохнул: «Да они просто старые». Сын посмотрел на свои и довольно сказал: «А у меня — новые!» Так что теперь у нас есть новые руки, чтобы сохранять память о дедушке Юре.

Дарья: Помню очень трогательный момент, когда папы не стало. Правнуки называли его «деда». И старший Федя прислал мне на телефон свою заплаканную фотографию с запиской: «Я знаю, что деда умер». Я тогда ответила ему: «Федя, смерти нет. Деда не умер. Он просто на какое-то время от нас ушел. Мы его еще увидим». Внук потихонечку успокоился. Мы поговорили с ним на эту тему. Но всё равно она еще волновала его какое-то время.
Александра: Ко мне же Федя подошел и спросил: «А куда дед Юра улетел?» Я говорю: «На небо». Он: «А может быть, он полетел в Аргентину?» Дети тогда активно изучали разные страны, и почему-то им запала в душу именно Аргентина.

— После ухода Ольги Николаевны пять лет назад Юрий Мефодьевич жил один?

Дарья: После смерти мамы я практически сразу переехала к нему — он начал болеть, и его уже нельзя было оставлять. Он невероятно тяжело переживал мамин уход. Она тоже долго болела, лежала в больнице. Там и умерла.

До этого я жила у Саши, воспитывала внуков с рождения. Но тут забрала своих собак и перебралась к папе. Нужен был уход, постоянный надзор. У него уже и память была не та. И ковидом он тяжело переболел — руки потеряли чувствительность, не мог даже застегнуть себе рубашку. Это делала я, находясь с папой 24 часа в сутки. Надо было одеть, отправить в театр. Когда возвращался — покормить, уложить спать, не забыв сделать процедуры. Глаза уже были плохие, закапывали постоянно. То есть весь день был посвящен папе. Кроме тех часов, пока он был в театре.

Потом на моих глазах случился ишемический инсульт. Папа лежал в больнице, и мы с дочкой к нему ездили. Два месяца, каждый день без исключения. А когда забрали домой — его как будто бы отпустили, он расслабился и очень быстро ушел. И вот... Папы нет, а нам вдруг пришло приглашение прилететь в Читу. Связь продолжается. Думаю, папа там очень счастлив, что мы добрались до его малой родины. Но...

До сих пор, если я что-то готовлю, машинально ставлю тарелку на то место, где сидел папа. Или начинаю вспоминать, чему и как он учил меня. Есть много моментов, которые я раньше недооценивала.

— Старые люди, бывает, капризничают. Тяжело вам было?

— Тяжело было наблюдать процесс угасания. Папа всё больше старел. Но никогда не капризничал. В этом смысле с ним было легко. Ел то, что я давала, тщательно соблюдая рекомендации врачей. Всё диетическое. Протестовать он начинал, когда приходилось пить горстями таблетки. Вот этого он очень не любил. Каждый раз спрашивал: «Зачем так много?» И каждый раз я отвечала: «Пап, это прописано врачом, а он знает лучше, так что давай не будем с ним спорить». После этого он соглашался и все делал как надо. И лечиться, к слову, никогда не отказывался.

Я была при нем до последнего его вздоха. Папа сам сказал: «Если уж ты со мной живешь, то никакой работы, пожалуйста, не надо, давай, занимайся семьей». На том и порешили.

— Пока Юрий Мефодьевич лежал в больнице, все с тревогой ждали сообщений оттуда. Бывало, директор театра сообщала, что ему лучше, и возникала надежда...

— За два месяца в Боткинской больнице было три реанимации. Там блестящее реанимационное отделение! Трижды за два месяца папу вытаскивали с того света. Но он очень хотел домой. Когда я его забрала, то оборудовала для него в квартире специальным образом комнату. Папа вернулся, его тут же опустило, и спустя два дня он легко и спокойно ушел, крепко держа меня за руку. Как будто только и рвался для этого домой.

— Что он говорил напоследок? Какие-то пожелания, напутствия сделал?

— Для Саши сказал: «Берегите Костю, он воспитает мальчиков настоящими людьми». Папа очень ценил её мужа (актер Константин Юдаев снимается в кино, служит в Малом театре. — Прим. ред.) Остальное слишком личное...

— Кажется, один из немногих худруков последних лет, Юрий Соломин подготовил себе в театре смену. Так что обошлось без кадровых революций и скандалов.
Александра: Но у нас не было такого, чтобы дедушка усадил весь коллектив в зале и сказал: «Я скоро умру, поэтому сейчас раздам всем сестрам по серьгам». Директор работала с Юрием Мефодьевичем лет пятнадцать. Сначала была проректором Щепкинского училища, потом дед забрал ее в театр. Позже Тамара Анатольевна поведала мне об одном из последних разговоров с дедом, когда он строго сказал: «Ты из театра пока не уходи». — «Да я вроде и не собираюсь», — удивилась она. Дедушка ведь её в какой-то степени воспитал, понимая, что оставит на хозяйстве после себя.

Да и Алексей Дубровский, теперь — главный режиссёр, сначала был замом Юрия Соломина. Поставил не один спектакль в Малом театре. Он тоже для всех уже родной человек. Словом, всё сложилось, как должно было сложиться. Слава богу, у нас своя, очень специфическая микрофлора. Наш театр плохо переносит инородные организмы.

Дарья: Пока Саша рассказывала, я вспомнила, как несколько раз папа наставлял меня, как говорят, на путь истинный. Если возникала проблема и я начинала её с ним обсуждать или возмущаться по какому-то поводу, он неизменно говорил: «Дашка, не раздувай! Не будешь раздувать — проблема уйдет сама». Гениально, правда? Это ведь целая философия.

— Получается следовать совету?

— Я очень стараюсь. А ещё вот вспомнила... Однажды у нас была с ним очень короткая, но интересная беседа. Мы говорили о Боге. И папа вдруг сказал: «Бог вот здесь и здесь». И дотронулся до головы и сердца. «Совершенно верно, пап, полностью с тобой согласна, — ответила я. — На сто процентов». Этот момент я, конечно, буду помнить до конца жизни.

Они с мамой крестились уже в пожилом возрасте. Им было по 60 лет. Мама была инициатором. А папа никогда не воспринимал Бога вне человека. И уж точно не занимался показушничеством, не ходил по большим праздникам в церковь, чтобы постоять со свечкой. Даже к иконам был равнодушен. Они его не трогали эмоционально. Для него важно было, что внутри человека. Этим он мне, во всяком случае, доказал свою веру.

— Вы живете сейчас в родительской квартире?

— Да, разбираю папину комнату, его вещи. Но всё это как-то не очень хочет разбираться. Многое, правда, уже раздарила студентам, друзьям. Отдаешь, конечно, с кровью. Но какой смысл хранить вещи, если они просто будут лежать? Папа и сам все раздал бы, я точно знаю. Поэтому потихонечку процесс заживления идет. Но порой всё еще больно...

— Время не лечит?

— Бывают разные дни. Иногда ощущаешь, что привыкла к перемене. А в другой раз его присутствие в квартире настолько сильно, что хочется опять залезть под одеяло, как было в первые недели после смерти, накрыться с головой и никого не видеть.

— Правда, что вскоре после ухода отца одна из его собак последовала за ним?

— Да, не прошло и двух месяцев, как умер самый старый из трёх, пёс Валет. Ушёл сторожить хозяина, как говорит Саша. Другие по-прежнему живут на даче, всё хорошо. Это наше родовое гнездо. Когда-то участок и дом принадлежали актёру Николаю Светловидову (в Валентиновке был кооператив Малого театра, хотя дома себе построили и Олег Ефремов, и Александр Калягин). А когда Светловидов умер, дача досталась родителям. Так сказать, перешла из поколения в поколение. С одной стороны у нас была соседка Елизавета Солодова, с другой — Николай Анненков. Дети все росли вместе. Я, например, до сих пор дружу с дочерью актрисы Ирины Ликсо, тоже уже ушедшей.

Родители въехали в этот дачный дом году в 1970-м. Я была еще совсем маленькой. Потом Саша бегала там, проводила летние каникулы с бабушкой и дедушкой. К сожалению, сейчас всё немножко поменялось. Появились новые люди, большие коттеджи. Но остались мы, вековые сосны, старый дом. И память о родителях.

— Они перестраивали дом?

— Пришлось это сделать. Ему было уже больше ста лет. Но переделки были минимальные. Стремления возвести дворянское гнездо никогда ни у кого не было.

— Чем Юрий Мефодьевич любил там заниматься?

— Главным образом закармливал кошек и собак. Сам покупал им колбаску, резал. Обнимался и целовался с ними. Это было очень трогательно. Когда был помоложе, много ходил, гулял по саду. В последнее же время в основном сидел на скамеечке, подложив под спину подушки. Любил на солнышке отдохнуть. Потом уже с ночевкой нельзя было ездить, поэтому водитель возил его в Валентиновку на полдня, на день, чтобы папа мог покормить животных и пообщаться с ними. Он сам без них не мог. И говорил: «Они очень скучают». Вот и стремился хоть раз в неделю выбраться к своим «ребятам».

— Снится вам папа?

— Очень часто. Мама не снится. А он дает мне знать, что у него все хорошо. Я говорю: «И у нас, пап, всё хорошо». Тогда он спокойно уходит. То есть общение, безусловно, происходит. Однажды, когда прошло ровно четыре месяца со дня его смерти, день в день, я была дома одна. Вечерело. Я пошла включить настольную лампу, а про себя подумала: «Пап, сегодня четыре месяца, как тебя не стало, ты бы хоть знак мне какой-нибудь подал». Включаю светильник, и в ту же секунду лампа взрывается сильным хлопком, разлетаясь на мелкие осколки. Такой был знак.

И я, конечно, очень по нему скучаю...

Вера Волгина, «Караван историй», сентябрь 2024

Ознакомиться с оригиналом статьи и увидеть фотографии из семейных архивов Соломиных вы сможете по ссылке:
https://7days.ru/caravan/2024/9/darya-i-aleksandra...