Новости

«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»

Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
«ПУЧИНА»

Малый театр решил поставить на сцене филиала «Пучину» Островского. На моей памяти пьеса не шла в Малом. Лет тридцать тому назад ее играли в Ленинградском театре драмы имени Пушкина. Роль Анны Устиновны исполняла Н. С. Рашевская. А Кирюшу Кисельникова, по слухам, великолепно играл А. Ф. Борисов. Я этого спектакля не видела.

У нас роль Кисельникова поручили Ю. М. Соломину. Постановку должен был осуществлять П. П. Васильев, декорации делать — А. Н. Васильев, роль Анны Устиновны Кисельниковой предназначалась мне. Прочитав внимательно пьесу, я пришла в ужас. Мне казалось, что это совсем не мое дело. После герцогинь переключаться на Кисельникову было просто невозможно. Никаких красок для характеристики этой забитой, безвольной женщины я в себе не находила. К тому же сама лексика роли и ее мелодика мне были просто неприятны.

Вообще я никогда не считала себя актрисой театра Островского. Все эти купчихи и свахи были не для меня. Я много играла в пьесах Островского, но всегда дворянок. И Лидия в «Бешеных деньгах», и Лариса в «Бесприданнице», и Елена в «Женитьбе Белугина», и Негина в «Талантах и поклонниках», и Кручинина в «Без вины виноватых», да и полусумасшедшая Барыня в «Грозе» — барыни и барышни. В тех же «Волках и овцах» и Глафира и Мурзавецкая тоже не замоскворецкие купчихи. А тут вдруг Анна Устиновна в «Пучине». В Барабошевой из «Правда—хорошо, а счастье лучше» хоть характер, воля,. темперамент, а эта и по фамилии-то — Кисельникова. Нет, нет и нет. Романтическая линия крепко сидела во мне. И если, как мне говорили, у меня получалась Олена в «Воеводе», — так и там ощущалась романтика и сказочность. И Пров Михайлович Садовский — Дубровин и Остужев—Бастрюков играли далеко не в бытовых тонах. За ними шла и я.

Работы, ролей в пору постановки «Пучины» у меня не было. Я уже отказалась от эстрады, считая, что и репертуар надо искать иной, да и приятнее видеть на концертной площадке молодых, привлекательных исполнителей. К тому же я была так загружена общественной работой, что серьезно заняться перестройкой концертной деятельности просто не имела времени.

Я пошла к Цареву и попросила освободить меня от роли Кисельниковой. «Елена Николаевна, ведь у вас ничего нет в репертуаре. Я понимаю, что это не ваше дело, но попробуйте, начните репетировать, и если уж совсем станет противно, я приму ваш отказ, но все же попробуйте, начните». Царев говорил по-товарищески, понимая мое отвращение к роли. Этим он меня и подкупил. Я начала работать. Как всегда, по своему методу.
Кто она, Анна Устиновна? Грамотная, ведет счет в лавках, но безвольная и обожает своего Кирюшу. По-видимому, сама из очень бедной семьи, она училась в каком-нибудь пансионе. Как бесприданницу отдали без любви за пожилого, много старше ее человека. Ей нечего было ждать, а мужу требовалась хозяйка в доме. Человек он был суровый как с женой, так и с сыном. Вся ее отрада—сын. Его потихоньку от отца и баловала, ему и не перечила. После смерти мужа, когда Кирюша бросил университет, ему все денежные дела отца передала, так как сама только на хозяйственные расходы привыкла получать. Всегда была тихой, безвольной. Полюбил Кирюша и женился — она не возражает. Может, нашел счастье. Из-за своего характера и у невестки как приживалка живет—готовит и нянчит детей. Все будет терпеть, лишь бы Кирюше было хорошо. Но где-то и она понимает, что не принесет этот брак счастья сыну. Тесть — человек чужой, несимпатичный. Чует материнское сердце, что от этого тестя надо бы подальше. Какие-то финансовые дела ведет странные. Но, чем могла, тем помогала, все свое отдала сыну, и дом свой, и колечки всякие. В семье нищета. Говорят, есть выход — брать взятки. Все берут. Всем своим существом интуитивно понимает, что это дурно, но... Последний удар нанес тесть Кирюше, обобрал, обманул, обворовал. Невестка давно умерла, дети болеют, нет денег на врача. И сколько муки переживает Анна Устиновна, когда она, мать, толкает сына на позорный промысел—брать взятки. Сама толкает, испытывая огромную боль, нечеловеческое страдание. В последнем акте Кисельникова все время на сцене. Теперь она уже сама хозяйка в их конуре. Кирюша полусумасшедший. Надеяться не на кого и не на что, разве на заработанные шитьем гроши внучки. Теперь ей самой — матери и бабушке — надо думать, как выкручиваться.

Акт содержит много интересных нюансов. И я втянулась в работу. Сколько бессонных ночей, сколько слез, сколько мучений, чтоб побороть свое первоначальное отвращение к роли, а потом полюбить ее. Нечто подобное было у меня и с Надеждой в «Варварах», от которой я сначала отказывалась и которую даже ненавидела.

Вот так не знаешь себя, а вернее, не хочешь как следует подумать и поработать. Да, работа, работа и работа решают все. Как и моя Надежда, Анна Устиновна получилась и полюбилась. Как всегда, пресса лишь мимоходом упомянула мою фамилию. И лишь в Ленинграде в какой-то газете было написано: «Анна Устиновна — безусловная удача Гоголевой».

Дорогая и глубокоуважаемая Елена Николаевна! Вот уже в третий раз встречаюсь я с Вами на экране телевизора в замечательном спектакле Островского «Пучина». И под свежим впечатлением решился написать Вам. Не обижайтесь, что своим письмом отниму у Вас несколько минут дорогого для Вас времени. Ту огромную радость, которую дарите Вы нам, миллионам благодарных зрителей Ваших, невозможно выразить словами. Спасибо Вам, дорогая Елена Николаевна, за ту радость. Вероятно, это очень трудно — оставаться один на один со зрителем. Ведь мы внимательно следим за каждым движением Вашим, за каждым жестом, за лицом Вашим, — за тем, как Вы живете на экране, создавая незабываемый образ. Примите мою самую искреннюю признательность за светлый талант Ваш, за нелегкий труд, труд актера.

Искренне Ваш Владимир Александрович, Казахстан, г. Чимкент.

«Пучину» мы играли с большим, огромным, я бы сказала, успехом — не только в Москве, но и везде, где мы с ней гастролировали. Конечно, немалое значение в этом успехе имела и популярность Ю. Соломина. Но должна сказать, что роль была им сделана на высочайшем уровне.

У другого исполнителя, Э. Марцевича, тоже было в Кисельникове много интересных, ярких мест. Он брал больше нервозностью, играл, выражаясь по-старому, как неврастеник.

У Кисельникова — Соломина был ум, мучительное сознание, именно сознание безвыходности положения, и его уход на Сухаревку в последнем акте был сознательным шагом.

Вначале я побаивалась Юрия Соломина. Я никогда с ним не играла, он — кинознаменитость. Как-то сыграемся в «Пучине»?

А он, оказывается, меня боялся. Как поведу с ним себя я, старая актриса. «Боялся, что потянете на себя одеяло, как у нас говорят, будете капризничать, диктовать! Ведь вы — Гоголева!» Постепенно мы начали понимать друг друга и с удовольствием работали вместе. Особенно я была ему благодарна, когда «Пучину» снимали на телевидении. Соломин хорошо чувствовал камеру, знал все фокусы света и аппарата. Он по-товарищески заботился о моей сцене, о моем крупном плане, ставил меня в выгодное положение.

В заключение хочу только сказать, что мне совсем не нравилось оформление «Пучины». Талантливый художник А. Н. Васильев тут что-то перемудрил. Увеличенные фотографии бывшей Сухаревки и старой Москвы не создали желаемого впечатления толчеи и толпы. От Сухаревой башни вела какая-то ненужная лестница на сцену, якобы в подвал. Сцена совсем пуста и очень обширна. Она не позволяла актеру почувствовать атмосферу нищеты, убогости и сырости помещения, о чем я сразу и сказала, когда принимали макет. Однако все осталось по-прежнему. Лишь заменили какими-то лоскутами драпировки, украшавшие первые две картины. Что же касается режиссуры, то я не чувствовала руки постановщика. С П. П. Васильевым у меня сохранились дружеские отношения, но помогал он очень мало, в общем, роль я делала сама. Сами работали над своими ролями и другие исполнители. Вот и играли, кто как мог.