Новости

АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ ЮЖИН

Из книги С.Г. Кара-Мурзы «Малый театр. Очерки и впечатления». М., 1924.

15-го Сентября 1922 года Совет Народных Комиссаров постановил, в виду выдающихся заслуг А.И. Южина, как высокоталантливого артиста, драматурга я организатора, в продолжении 40 лет плодотворно служившего русскому искусству, присвоить ему звание народного артиста Республики. Эта было в день сорокалетнего юбилея артиста, когда Москва, а вместе с ней и все русское искусство с необыкновенным единодушием, искренностью и любовью чествовали в лице А.И. выдающегося, стойкого и неутомимого деятеля театра, литературы и общественности.

Велика и разнообразна культурная работа А.И. за истекшие 40 лет: им написано множество драматических произведений, составивших четыре увесистых тома; всегда являясь украшением текущего театрального репертуара, они были художественно-верным отражением современности и останутся в истории русской литературы, как характерный документ эпохи: А.И. произнесено много блестящих речей, посвященных деятелям литературы и театра: Щепкину, Мочалову, Волкову, Толстому, Белинскому, Ермоловой, Ленскому, Юрьеву и др, написано несколько крупных исследовании по вопросам, связанным с историей и теорией сценического искусства; написана весьма ценная историко-политическая работа, — «В мощных объятиях» — обзор взаимоотношений Грузии и России.

В лице А.И. мы имеем даровитого, и энергичного организатора и администратора, в течение многих лет управляющеего Малым театром, его представительствующего и олицетворяющего. После Щепкина Малый театр еще не знал такого пламенного друга и защитника, как Южин, не имел такого беззаветного идейного вдохновителя. История Южина — история Малого театра, говорит автор одного очерка об артисте, другой автор идет дальше и пишет: «Малый театр без Южина, — это — какая-то бессмыслица». Весь Малый театр прослоился Южиным, пишет третий, — и все три определения совершенно верны.

Здесь, в предлагаемом этюде, мы не будем касаться деятельности Южина, как драматурга и писателя, как оратора и исследователя, как администратора и организатора, как культурного и просвещенного общественного деятеля. Наша задача — вспомнить работу Южина — актера, восстановить в памяти исполненные им роли, вскрыть основные черты его актерской психологии и выявить сущность его артистического темперамента.

Будущий актер родился 4 сентября 1857 года, в имении Муравлевке, Одоевского уезда. Тульской губ, принадлежащем его матери, Варваре Ивановне, дочери польского офицера-повстанца Недеветского. Отец Южина — Иван Александрович Сумбатов, представитель грузинской аристократии и интеллигенции, поручик-кавалерист. Когда А.И. было шесть лет, отец переселился с семьей на Кавказ, в родную Грузию и стал мировым посредником первого призыва, участвуя в проведении там крестьянской реформы.

Учился А.И. в тифлисской 1-ой гимназии, где его школьным товарищем был Вл.Ив. Немирович-Данченко, нынешний руководитель художественного театра. С ним А.И. делился своими первыми робкими мечтами о театре, пережил юношеский расцвет своих художественных влечений и с ним впервые выступил в качестве актера-любителя в гимназическом спектакле. Было поставлено «Горе от ума»: Сумбатов играл... Софью. Но уже в следующем спектакле он взял на себя роль Чацкого. Уже будучи в шестом классе гимназии, А.И. участвовал в публичном спектакле, в пьесе Сологуба «Мастерская русского художника», и в оперетте «Парики».
По окончании гимназии в 1877 г. Сумбатов поступил в петербургский университет; на юридический факультет, где усердно посещал лекции и, между прочим, более, других интересовался государственным правом, обращая на себя внимание профессора Градовского. Одновременно с посещением университета А.И. участвовал в любительских спектаклях, играя на клубных сценах и в небольших загородных театрах. Во время летних каникул, приезжая домой в Тифлис. А.И. любительствовал на местной сцене.

Об университетских годах А.И. вспоминает один из его товарищей, студентов второкурсников. «В его комнате царил полный артистический хаос и поэтический беспорядок, — рассказывает он, — ни одной книги, ни одного клочка литографированных лекций у этого «студента» не было, а всюду были разбросаны разные драмы, комедии и водевили. Исчезал он по неделям из квартиры, и никто не знал, куда пропал Саша. По тщательно наведенным справкам оказалось, что он связался с какою-то бродячею труппою, которая по временам выезжала «гастролировать в окрестности Петербурга». С гастролей возвращались пешком из Гатчины, Ораниенбаума, а то и дальше. Боясь насмешек, Сумбатов, кажется уже тогда взявший, как актерское имя, фамилию Южин, — тщательно скрывал эти актерские эскапады от знакомых и товарищей, выдумывая разные объяснения своим отлучкам. Когда же он показывался в квартире, — то с утра до вечера так орал и шумел в запертой комнате, что хозяйка с горничной с разных сторон на ципочках подходили к eго дверям узнать не лишился ли с ума их жилец? Это он читал во всю глотку монологи из «Уриеля Акосты», «Разбойников» и пр. «Это чистое наказание, — жаловалась на него хозяйка, — окромя него семь скубентов живет, и все чинно и благородно, а он озорник да и только».

Весной 1873 года Южин ездил играть полулюбителем, полупрофессионалом в Гельсингфорс; осенью играл в Немецком Клубе, где его заметил Потехин; летом будущего года играл в Кронштадте, в труппе не раз упоминаемого в этой книге Маврикия Осиповича Раппопорта, а зимой опять в клубах: в «прикащичьем», в «дворянском» и др. Здесь А.И. уже приходилось быть партнерами таких артистов, как Самойлов, Ермолова, Ленский, с которыми А.И. пришлось встретиться в «Разбойниках»: Южин играл Карла, а Ленский Франца. В этой роли А..И. имел фурорный успех.

Окончив университет в 1881 г. А.И. ни на минуту не задумываясь над выбором своей будущей карьеры — в театре или в суде — стал профессиональным актером. Недолго он играл в театре А.А. Бренко, близ памятника Пушкина в Москве, некоторое время принимал участие в товариществе, организованном Ф. А. Коршем и А. Ф. Федотовым, дававшем спектакли в театре над Солодовниковским пассажем, впоследствии погибшем от пожара; а в 1882 году, по приглашению А. А. Потехина, помнившего А.И. по Петербургу, стал актером Малого театра, в котором блистательно играет вот уже сорок второй сезон.

Он дебютировал 30 августа в роли Чацкого, которую репетиравал под руководством И. В. Самарина, П. П. Гнедич, хорошо знающий А.И, придает большое значение в истории оформления литературных и артистических вкусов Южина лету 1880 г, когда в Москве состоялись пушкинские торжества, в которых участвовали Тугенев, Достоевский и др. знаменитые писатели; в это же время возникла идея создания «Пушкинского театра» А. А. Бренко. Под живым впечатлением этого грандиозного литературного празднества, всколыхнувшего всю читающую Россию начал Южин свою артистическую деятельность в Малом театре.

В первый период своей работы А.И, играл роли драматических любовников и, благодаря своей прекрасной внешности, отличному, звонкому голосу, отчетливой дикции, изящным манерам, искренности переживаний и горячности чувств производил на зрителей неотразимое впечатление. В Чацком — этой ударной своей роли — он подчеркивал влюбленность юноши, всецело поглощенного мыслью о Софье, мучительно размышляющего над разгадкой перемены, происшедшей в любимой девушке. Лишь позднее в исполнении Южина более внятно зазвучали общественные ноты пламенных речей Чацкого.

А.И. переиграл множество шекспировских ролей. В «Гамлете» Южин давал «картинное впечатление грусти», но выражению одного критика. Голос его, тихий и скорбный, звучал просто и искренне. Это был самый обыкновенный человек, простой смертный. Монолог «Быть дли не быть» он произносил таким образом, что вы получали ощущение, будто Гамлет говорит не с вами и не для вас, а исключительно с самим собой, и что он только думает все то, что мы слышим. Заметив Офелию, Гамлет—Южин бросается к ней, падает перед ней на колени, обхватывает обеими руками ее стан и грустно прижимается к нему головой «Офелия! О, Нимфа! Помяни мои грехи в твоей святой молитве!» — Это выходит последовательно, естественно и просто. Но помимо этой скорбной гамлетовской лирики А.И. подчеркивая также духовную мощь и героизм датского принца. Большой мастер сценического диалога Южин был превосходен в те моменты, когда Гамлет полемизирует со своими партнерами, перебрасывается репликами, как мячом, и затевает легкую, непринужденную словесную дуэль.

В «Макбете» А.И. был прекрасен на пиру, в сценах с приведением Банко. Зрителя охватывал сильный эффект ужаса, и это сверхъестественное явление казалось реальным фактам, а сценический эффект превращался в логически необходимый момент психической жизни Макбета. Южин оставался героем сильной воли, с нравственной натурой, но с непреодолимым честолюбием, — пишет И. И. Иванов. Богатый темперамент артиста поддерживал это впечатление в минуты безысходного страдания, невыразимого ужаса, даже в минуты сомнения и нерешительности. Общий образ артистом воплощен ясно, вполне сознательно, и уже этого достаточно, чтобы эта роль сделала честь Южину. В Макбете А.И. выдвигал его мощь, силу и крепость натуры, но не слабость его духа, не муки его совести.

В «Отелло» А.И. играл Яго. В этой роли артист разрешал очень сложную психологическую задачу. Ему предстояло показать зрителям, почему этому завистнику, эгоисту и рассудительному практическому дельцу удается казаться окружающим честным, благородным и прямым. И разрешение этой задачи блестяще удалось А.И, который изобразил Яго холодным: дерзким и коварным, а где нужно вкрадчивым и льстивым. Зритель сразу угадывал, какая цена этому хитрому ледяному и бессердечному человеку и почему честный доверчивый Отелло не разгадывает его истинной личины. Над этой ролью артист очень много работал. Во время гастролей Сальвини в Москве в роли Отелло Южин играл Яго с итальянским трагиком, который в восторженных выражениях отзывался об исполнении своего русского конфрера.

В день своего сорокалетнего юбилея, состоявшегося в Большом театре в сентябре 1922 г, Южин выступил в роли Отелло и провел ее блестяще. Это была игра вполне законченного эстетически зрелого, художнически завершенного актера, познавшего всю тщету внешних сценических эффектов и значительность «скупого» творчества, полного глубокого внутреннего содержания. Артист обнаруживал в Отелло бесхитростную душу мавра, доброту и простодушие его природы. Отелло Южина детски доверчив, он безусловно и неограниченно верит всем окружающим, Яго, Дездемоне, Кассио и др. Южин подчеркивал благородство происхождения Отелло, его родовитость, его высокое служебное положение, поэтому он был величествен, тон его речи был в начале пьесы полон достоинства, осанка импозантна. Лишь в состоянии гнева его Отелло терял меру, но и в бешенстве, в припадке безумной ревности А.И. не прибегал к истерическим выкрикам и к резким жестикуляциям, как это делают некоторые, даже крупные европейские артисты, а оставался в пределах сценической эстетики, сохраняя элегантность. Речь перед Сенатом, в которой Отелло рассказывает о своей любви к Дездемоне, была произнесена с исключительной экспрессией, пламенностью и выразительностью.

Превосходно было задумано и проведено сценическое олицетворение Южиным роли Ричарда III. Артист его делал безобразным, горбатым и хромым; А.И. продолжал хромать даже, когда во время антракта выходил на вызов публики, — чтобы не разбивать впечатления. Грим Ричарда был чрезвычайно интересен: бледное, болезненное лицо, искаженное злобой и презрением к людям, но освещенное лучами мысли и ненасытного честолюбия. В этой роли А.И. показывал совершенную игру мимики, магию грима. Когда он объяснялся в своей страстной и пылкой любви к Анне и увлекал ее, он весь преображался и из урода превращался в красавца, и становилось понятным, как Анна может отдаться этому чудовищу, причинившему ей столько горя и зла. Он был по мефистофельски саркастичен в первом акте, тогда после сцены объяснения в любви к леди Анне он оставался один. В своем монологе он наливал все свое презрение к женщинам, пренебрежение к людям; особенно зол и ядовит был его смех, как «карканье вороны» по определению одного рецензента. В этой сцене Ричард оставался самим собой и раскрывал свое истинные замыслы, в то время как в других сценах он только лицемерил, играя как искусный актер ту или другую роль. И Южин с удивительным мастерством менял личины Ричарда, создавая поэму лицемерия и виртуозного притворства.

Очень картинен, красив и изящен был А.И. в шекспировском Кориолане, в котором он сумел сочетать внешнюю мужественность, доходящую до грубости с большой духовной красотой; блестящий оратор Кориолан в исполнении А.И. давал образцовую декламацию, нежный муж в объяснениях с женой он трогал зрителя поэзией супружеской любви, покорный сын в сценах с матерью, волновал глубиной сыновнего чувства, любящий, заботливый отец, лаская сына вызывал в зрителе теплое чувство сострадания. Кориолан полярная противоположность Ричарду III. Последний — вечный лицемер и притворщик, Кориолан — прямолинейный правдолюбец, натура непосредственная, не выносящая и тени притворства Южин и в этой роли показал себя художником, поэтом искреннего, певучего, любвеобильного чувства.

В «Цимбелине» Южин играл Леоната Постума, прекрасного супруга нежной Имогены, которого король Цимбелин изгоняет в ссылку. Он наделен автором идеальными чертами; все преклоняются перед его умом и доблестями, но в дальнейшим развитии действия Постум оказывается и легковерным, и вульгарным, и жестоким; он держит пари о верности своей жены, верит слухам о ее измене и готовит ей предательскую смерть. Из этой трудной и рискованной амальгамы различных, казалось бы, взаимоисключающих качеств Южин выводил, единый цельный образ, выдвигая на первый план минорное настроение сцены раскаяния и затушевывая мгновения ревности, пароксизмы страстного возбуждения.

Последней из шекспировских ролей, воплощенных Южиным, была роль Шейлока. Артист дает своему герою чрезвычайно сильную и яркую характеристику. Каждое его появление значительно, всякая его фраза, каждое слово проливают свет на психологию венецианского еврея. Шейлок Южина — петый делец, но в то же время не лишенный романтики, это дисконтер со всею присущею ростовщикам жестокостью, но в то же время он человек страстных привязанностей, он с теплотой вспоминает о своей покойной жене, нежно любит дочь: Пушкин называет Шейлока «чадолюбивым», Южин не упускает и этого момента; в его отношениях к Джессике чувствуется сердечная теплота. В знаменитом монологе о всех обидах, накипевших в его груди, артист был очень ярок и красноречив, а в жалобах на дурное обращение христиан с евреями слышались муки векового гнета. И когда Шейлок говорил о том, что и евреи так должны обращаться с христианами, за местъ — месть, образ Южина вырастал до размеров национального мстителя за попранные права целого народа. Великолепно была проведена А.И. сцена в венецианском судебном трибунале, где он высокомерно и заносчиво настаивал на своем праве вырезать у Антонио фунт мяса. Приговор суда: конфискация половины имущества и предложение перейти в христианство отразились на лице артиста невыразимым ужасом; он был ошеломлен и поражен, и выразил чувство, схватившее еврея в необыкновенно яркой игре мимики и подавленности движений; так же живо и реально была проведена сцена, когда Шейлок узнает о бегстве Джессики вместе о ценностями. Артист остро дал почувствовать зрителям всю глубину своего несчастия и оскорбления и трудно было понять, что сильнее ввергло в горе и унижение богатого скупца и любящего родителя —утрата дочери или пропажа драгоценностей. По справедливости следует установить, что Шейлок явился одним из наиболее совершенных воплощений Южиным шекспировских ролей. И не даром американский писатель Оливер Сейлер, бывший в 1921 году в Москве и увидевший артиста в этой роли усиленно приглашал А.И. в Америку играть Шейлока.

Перейдем к Шиллеровскому репертуару, всегда так властно привлекавшему романтически настроенного актера, столь тяготевшего к героическим ролям. В «Орлеанской деве» A.И. играл роль Дюнуа и исполнил ее с энтузиазмом, красиво, с возвышенным романтизмом. Все было молодо, изящно и беззаветно в этом патриоте, когда он осуждал короля за то, что он, окруженный шутами в кругу беспечных трубадуров, лишь дает пиры своей Агнесе, вместо того, чтобы вывести в поле полки и защищать Орлеан, — и тогда, когда он называя Иоанну своей невестой и протягивал ей честную руку. Когда Иоанна-Ермолова, вся охваченная огнем своего призвания, трепетно отодвигала его руку и отворачивалась от него, Южин предавался такому скорбному изумлению, но в то же время такой прозрачной и романтической печали, что незначительная в сущности роль Дюнуа заслоняла собой все другие персонажи, становилась центральной фигурой сцены.

В «Марии Стюарт» А.И. в молодости исполнял роль Мортимера, а впоследствии его дядю рыцаря Полета. Это был пламенный и восторженный Мортимер во всеоружии своей красоты, молодости и отваги; свои горячие реплики он подавал со всею страстностью влюбленного, в объяснениях с Марией проявлял всю глубину и бурность чувства, а в знаменитой сцене третьего акта, после объяснения двух королев, когда Мортимер объявляет Марии о своем решении ее похитить, не постояв при этом перед убийством всей стражи и в том числе своего дяди Полета, речь Южина дышала полубезумным патологическим возбуждением. С годами, когда юношеский пыл значительно остыл, А.И. перешел на роль Полета и изображал его ворчливым, грубоватым, но в сущности добродушным и способным на благородные движения сердца тюремщиком Марии.

В «Дон Карлосе» Южин играл роль маркиза Позы — этого благородного мальтийского кавалера, имя которого стало нарицательным для возвышенного душевного строя, для высоко-морального миросозерцания. Как известно из писем Ведийского и воспоминаний Герцена, не было такого члена кружка Станкевича и Белинского, который не воображал бы себя или, по крайней мере, не хотел бы быть маркизом Позой. Настолько велико было обаяние этого имени для передовой русской интеллигенции; и потому Южин играл эту роль с особым удовольствием и горячностью. А.И. олицетворил образ этого честнейшего испанского гранда, гуманного наставника Дон Карлоса с высоким совершенством. Эта роль как нельзя более подходила и к внешним данным артиста и к его голосовым средствам и к его гражданским настроениям, а потому он произносил всем известные монологи Маркиза Позы с плапленным одушевлением, с горячим идеализмом, с высоким подъемом чувств. В устах А.И. речи Позы не были холодной публицистической декламацией, они кипели жаром убежденности, социальной правоты и этической несокрушимости. Сейчас еще стоят в ушах слова Маркиза Позы в передаче А.И.:

Ему скажите,
Чтоб он осуществил тот смелый сон,—
Божественный плод дружбы, — сон о новом,
О лучшем государстве. Чтоб он
К его созданью первый руку приложил.
Удастся ли исполнить или нет—
То безразлично, пусть за ним почин
Останется.

В «Эрнани» В. Гюго А.И. взял на себя роль Карла V, которая считается шедевром Южина. За исполнение этой роли артист получил в феврале 1900 г. от президента французской республики через министерство изящных искусств знаки академических пальм (Officier dAcademie). Особенно памятна в этой пьесе сцена у гробницы Карла Великого, где Карл V произносит свой знаменитый монолог в 207 стихов и, несмотря на то, что так легко было впасть в нем в однообразие и наскучить зрителям, он увлек их своей прекрасной декламацией, красотою жестов и величавостью движений.

В другой пьесе В. Гюго «Рюи Блаз» А.И. была предоставлена центральная роль, которую артист сыграл с большим воодушевлением. Особенно горячо произносил он свой монолог с министрами в 3 действии «Так вот они правители страны». В этой сцене Рюи Блаз изливает свою гражданскую скорбь о погибающей родине и возмущается подлостью грандов, грабящих страну и обративших поприще государственной деятельности в арену для аферы. Южин произносил эти тирады, полные негодования, сарказма и иронии с глубокой экспрессией, с жаром и убежденностью, в которой слышалось сознание своей правоты и сила ненависти к узурпаторам и расхитителям казны. «Длинная речь Рюи Блаза, — пишет по поводу исполнения Южиным этой роли В. Г. Михайловский. — показалась нам молниеносным, сжатым обвинительным актом по адресу продажной русской бюрократии». Артист был одинаково увлекателен и в лирических сценах, когда рассказывал Дон-Сезару о любви своей к королеве, лакея к полубогине, когда объяснялся королеве в любви, и в героические моменты пьесы — когда плебей громил сенаторов.

В «Федре» Расина Южину была поручена роль Ипполита, выигрышную лишь в одной сцене — в сцене объяснения с афинской царицей, когда она признается ему в любви. И А.И. воспользовался этой сценой для того, чтобы подчеркнуть всю безнадежность и чудовищность этой преступной любви.

В «Фигаро» А.И. несмотря на свою некоторую тяжеловесность был весел, игрив, оживлен и подвижен, а монологи его искрились и играли как искрометное шипучее вино. Бомарше был бы вполне доволен и здравым смыслом, и веселостью, и остроумными выходками своего бессмертного героя.

С необыкновенной легкостью, грациозностью и безумной, беспечной веселостью играл А.И. роль Болинброка в Скрибовской комедии «Стакан воды». С чрезвычайной добросовестностью относился А.И. и к отделке ролей второстепенных, современных драматургов: Уайльда, Пинеро, Нордау, Тальма и др.

В «Равенском бойце» Фр. Гальма А. И. пришлось изображать молодого гладиатора, сына тевтобургското героя, непонимающего всего ужаса своего падения и предстоящего позора—смерти на арене цирка на потеху римского императора, покорившего его отца. Роль не отличается особой сложностью и глубиной, но была исполнена, артистом очень нарядно и картинно.

В пьесе В. П. Буренина «Смерть Агриппины» А.И. играл роль Нерона; и была одна сцена, памятная зрителям, в которой он наводил на публику панический страх, когда спасшаяся от смерти Агриппина появляется перед Нероном и вызывает в нем чувство ужаса, отражающегося на его лице страшным искажением мускулов.

В «Ядре» Макса Нордау А.И. создал очень яркую, сочную и характерную фигуру немецкого барона, берлинского юнкера, члена консервативной партии. Артист не мог скрыть своего иронического отношения к изображаемому им персонажу, это чувство передавалось зрителям и от этого исполнение казалось еще выпуклее и юмористичнее.

В «Идеальной жене» Оскара Уайльда А.И. играл роль Кавершама, умного, ворчливого, но доброго и ласкового старика. Эта роль была исполнена артистом с нежным добродушным комизмом, и даже суровые нотации, которые читал старик своему сыну, были согреты любовью и юмором.

В пьесе Пинеро «На полпути» Южин взял роль мистера Блонделя, беззаботного жуира, которого ждет семейная драма. Он узнает об измене жены и безудержно отдается во власть необузданной ревности, но так как дело происходит в современной салонной пьесе, то артист остается в пределах умеренного, благопристойного чувства. Очень искренне переживает артист сильно драматический момент, когда Блондель узнает о самоубийстве своей жены, этой маленькой английской Анны Карениной.

Мы видим, как обширен артистический диапазон Южина, с каким высоким совершенством он воплощает облики английской, французской, немецкой, испанской драмы, героев классической трагедии и образы современной комедии. Рассмотрим еще несколько ролей русского репертуара. Давно уже довелось Южину играть роль Григория Отрепьева в Пушкинском «Борисе Годунове»; об этом исполнении сохранилось много хвалебных отзывов. «Южин — прекрасный Отрепьев, — писал известный критик П. И. Кичеев. — Энтузиаст, полный юношеского жара, долго сдерживаемого мрачными стенами монастырской кельи, страстный до забвения всякой опасности, беззаветно верящий в успех своего смелого плана. И сцена в келье с Пименом, и сцена в корчме, и, наконец, сцена у фонтана с Мариной проводятся Южиным вполне художественно и производят глубокое впечатление.

О роли Чацкого мы уже писали. В последние годы А.И. играет уже Фамусова и играет превосходно, свежо, не по создавшемуся уже трафарету, а оригинально и по-своему. Он подчеркивает в Фамусове важного московского чиновника 20-х годов. У него отличные интонации, характерные бытовые нотки и юмористические тона. Сцена, когда Фамусов затыкает уши от речей Чацкого — очаровательна, а весь облик Фамусова, созданный А.И., среди других Фамусовых, виденных на Малой сцене, совсем особенный, своеобразный, а потому незабываемый.

Из пьес Островского вспоминаются роли Беркутова в «Волках и овцах», Телятева в «Бешеных деньгах», Агишина в «Женитьбе Белутина», исполненные Южиным с большим блеском, мягким юмором и тонким скептицизмом. Большой мастер диалога вообще, в этих ролях А.И. возвел уменье вести сценический разговор до высоты тонкого и доставляющего истинное наслаждение искусства. Благодаря присущему артисту чувству тонкого юмора А.И. незаменим в пьесах «высокой комедии»; несмотря на преобладание в его темпераменте элементов героического и трагического актера, он в то же время прекрасный комедийный артист.

Очень интересен был А.И. в главной роли своей пьесы «Иоанн IV». Монологи Грозного Южин произносил горячо и страстно, в драматических моментах обнаруживал большую силу и энергию. От начала действия и до конца пьесы по сценарию проходит 13 лет; в первом акте Иоанн появляется еще довольно молодым, а в последнем — стариком; и артисту предстояло показать зрителю несколько стадий в возрасте своего героя; А.И. справился с этой нелегкой задачей блестяще и трудно сказать, в каких годах артист был характернее и интереснее, — во всех актах он был одинаково ярок, драматичен и психологически значителен.

Южину приходилось играть Иоанна Грозного и в «Василисе Мелентьевой», но здесь Грозный в интерпретации Южина был совсем иным. Нужно ли говорить о том, что А.И. был неподражаемо прекрасен в ролях собственных пьес, в произведениях своего друга Вл.Ив. Немировича-Данченко и современных русских драматургов: Шпажинского, Потапенко, Невежина, Вл. Александрова, Крылова и др. Из последних созданий Южина следует отметить роль посадника в пьесе Ал. К. Толстого и роль Оливера Кромвеля в пьесе А В. Луначарского, в которой А.И. дал незабываемо-яркую, монументальную фигуру железного лорда-протектора Англии.

Об игре Южина существует целый «парламент мнений»; были критики, скептически настроенные к силе его дарования, особенно в начале деятельности, но с годами все они меняли свой взгляд на талант артиста и признавали его не только вне сомнений, но и выдающимся. Большинство же критических отзывов о творчестве А.И. определенно хвалебного свойства, порой восторженного.

«Первенствующее положение с А. П. Ленским, — пишет проф. Б. В. Варнеке, — разделял А.И. Южин, который много способствовал успеху Малого театра и силой своего таланта и своей образованностью, заставившей его поставить целый ряд классических пьес. А.И. Южин обладает очень обширным дарованием».

«Пресса 80-х годов, — пишет в своей книге «Мельпомена» А. В. Амфитеатров, — все время бросала Южину камни под ноги и случалось пребольно. А он морщился да шел вперед, кряхтел, да шел. Нельзя видеть перед собою длящуюся работу железного характера без того, чтобы не проникнуться уважением к нему. И вот Южиным начинают интересоваться, потом увлекаться, Южина начинают понимать, Южин становится нравственным центром труппы, интеллектом ее сложного организма, магнитом публики, Южин — первый актер Малого театра. Южин — его душа, его движущая сила, его вдохновение и жизнь».

«Южин — прекрасный актер драмы, — пишет В. М. Дорошевич, — превосходный, умный актер комедии, режиссер со здоровой любовью к здоровому искусству, администратор мужественный и честный, не следующий модам, чтобы понравиться сегодняшней публике».

«А.И. Южин — умен, образован и отлично знает достоинства и недостатки своих коллег по труппе», — пишет об А.И. в своих мемуарах б. директор театров В. А. Теляковский.

«Южин не просто трудится, — писал критик С. В. Васильев (Флеров), он сознательно работает над своим талантом и совершенствует его. Взявшись за какую-нибудь большую и ответственную роль, артист уже не отстает от нее. Он продолжает при каждом случае разрабатывать детали, работать над общим тоном, подчинять частности основному колориту целого. Бывает прямо любопытно снова посмотреть Южина в знакомой уже роли, положим, через год после первого представления. Вы непременно заметите, что роль выросла. Там прибавилась новая черта, — здесь кое-что подчеркнулось, в другом месте кое-что смягчилось, — словом, роль не стала для артиста чем-то внешним, раз навсегда отлившейся формой, а постепенно продолжает жить, не застывает».

«Железным рыцарем сцены» называет А.И. Южина Н. А. Крашенинников. Южин не Дон-Кихот, не рыцарь прекрасней химеры, не рыцарь мечты чудесной, но отвлеченной: это рыцарь подлинного дня, который надо сделать железным. Неисчислимо разнообразны проявления силы в мире, и разнообразны были образы—творения Южина, но присутствие огромной воли, исполненной напряжения, объединяло все роли его. И особенно ценно было наблюдать, что сила эта никогда не являлась искусственной: она как бы коренилась, она шла от корней, от земли, от самых глубин; с нею пришел Южин, и главное впечатление железности ее рождалось как бы собственным ощущением ее в душе артиста.

«Счастливы люди единого устремления, — пишет в своем этюде об А.И. Южине Н. Е. Эфрос, — когда им этим единым устремлением, покрывается полно их духовное содержание, и в этом едином гармонично умещается вся многосложность и разнообразие их природы... Южин — единого устремления, я это устремление полно до идеального, отвечает тому, что — он, что — его существо, его природа .. Оттого вся личность Южина и человеческая, и специально-актерская, театральная.—такая цельная, какая-то монолитная, без каких-либо надломов, и такая гармоничная без каких-либо разладов, нескладицы, диссонанса...»

«Староста Малого театра», — так называет А.И. А. В. Луначарский. — Это один из тех немногих выдающихся, сделавших полностью свою карьеру деятелей общества, смененных революцией, с которым отменно приятно иметь и деловые, и культурные, и личные сношения. Широкий талант имеет Александр Иванович. От добродушнейшего юмора, делающего из него незаменимого комедийного актера, до высокого пафоса, всегда одержанного, всегда театрального в лучшем смысле этого слова».

«Южин в целом, в узоре всех своих настроений, — говорит Э. М. Бескин, — хранит и по сей день верность заветам поколения, воспитавшегося на «исторических письмах» Лаврова с их культурно-народническим лозунгом «вперед». Вместе с либеральным крылом русской интеллигенции, через Михайловского, канонизировавшей этические догмы субъективной социологии, создавшей из них базу конституционно-демократической мысли, Южин сливает в себе драматурга общественника и актера художника в одну закономерно отражавшую на себе эти влияния фигуру». Этими объективными силами объясняет критик психологию студента семидесятника A.И. Южина, повесившего диплом юридического факультета на стене театральной уборной.

В.Г. Михайловский называет Южина единственным трагиком русской сцены за последние сорок лет, для которого сцена храм, а не зрелище. Публика по всей России неизменно оставалась верна знамени А.И. и авторитет его в артистическом мире рос не по дням, а по часам. Истинные размеры Южинского таланта стали ясны, нашему поколению лишь тогда, когда мы увидели европейских мастеров сцены Росси, Поссарта, Барная, Мунэ-Сюлли. Тогда вся театральная Москва убедилась в том, что А.И. нечему учиться у этих баловней счастья и некому завидовать.

«Южин, — пишет П. О. Коган, — это целая эпоха не только в истории театра, но и в истории московской и русской культурной жизни. Это имя я услыхал одновременно с именем Малого театра, когда приехал в Московский университет из глухого провинциального городка. Малый театр и Московский университет, Ермолова, Ленский, Южин, Ключевский, Чупров — эти имена переплетались в восторженных рассказах старших товарищей уже набравшихся впечатлений в Москве, уже побывавших у тогдашних светильников мысли».

«На любой европейской сцене, — писал о Южине В П. Буренин, — подобный артист был бы прославлен большой знаменитостью. У него прекрасные внешние средства для трагических ролей, он обладает красивой фигурой и сильным, звучным, приятным и гибким органом. Декламацию Южина положительно можно назвать образцовой: в ней слышится всегда верный тон, отсутствие излишней тягучести и торопливости и «приподнятости» — трех недостатков, присущих очень многим актерам, — тщательная обработка, обдуманность, выдержанность и в то же самое время искренняя горячность. Мимика артиста разнообразна, порою смела и всегда благородна и изящна. Что касается до пластичности, — качества по правде сказать редкого в наших артистах, то в этом отношении Южин может поравняться с самыми выдающимися сценическими художниками, каковы Росси, Сальвинии, Мунэ-Сюлли, Барнай и т. п.».

«У Южина, — писал Б. А. Щетинин, — все данные для того, чтобы быть выдающимся исполнителем так называемых «сильных ролей». У него могучий звучный и удивительно ласкающий тембр голоса, дивная красота поз, пылкий глубокий взгляд, превосходная декламация, тонкое понимание как всей пьесы, так и отдельных ее взаимоотношений».

По поводу определений голоса А.И., действительно удивительной красоты и благородства звука, уместно вспомнить отзыв известного баритона Девойода; который сказал, что в русском театре есть только один, по-настоящему поставленный голос, да и тот не в опере, а в драме, — голос Южина.

В 1900 г. А.И. с громадным успехом гастролировал в Сербии, выступив в лучших своих ролях: Рюи Блаз, Ричард III, Отелло, Уриель Акоста, Кин. Здесь он получал командорский крест Св. Саввы и звание почетного режиссера театра. Сербский писатель Милош Цветич писал, что Южин очаровал и привел в восхищение и удивление зрителей своей высокохудожественной игрой, высоким совершенством исполнения. «Каждое движение Южина, — говорит критик, — это красота, это искра света; вся его речь — это одна музыка. Когда он объясняется в любви, он любит, когда он проклинает, он ненавидит. Его красота не есть одно только пластическое совершенство, это не красота окаменелой позы, это красота жизни».

В своих теоретических взглядах на задачи сценического искусства и в практической деятельности работника театра А.И. Южин остается убежденным сторонником художественного реализма; он исповедует неумирающий принцип «красота в правде» и претворяет грубую действительность в семантику жизни. Быт умер, — объявили символисты и декаденты в начале нынешнего века: нет, ответил им А.И, быт это не манера сморкаться, не фасон сапога, это грезы и мысль страны, вера и фантазия народа, вся душа человека, они могут преобразиться, но не умереть. Любимые авторы Южина — В.Гюго и Шиллер, и в этом сказывается вся высокая патетика его души и романтический уклон его устремлений. Эти драматурги, как никто другой, дают простор индивидуальному самостоятельному творчеству артиста, и Южин идет к нему с открытой душой; и радостно приемлет его метод и принципы для утверждения их на русской сцене.
Его герои — люди сильной воли, стального закала и большого ума. Чтобы ориентироваться в роли, нужно иметь некоторые дипломатические способности, — говорит Бернард Шоу. И А.И. проявляет эти способности в высокой мере. Когда он ведет свой диалог на сцене, полный иронии, лукавства, иногда сарказма, так блестяще плетет нить разговора, делает столько многозначительных взглядов, полных намеков и недомолвок, когда он пожимает плечами, разводит руками, вам кажется,