Новости

Вячеслав ЕЗЕПОВ: «Сцена — не предмет для самолюбования»

Вячеслав ЕЗЕПОВ сыграл более ста ролей в театре, более шестидесяти в кино. Он известен по картинам «Хождение по мукам», «Битва за Москву», «Пять минут страха», «Убить шакала», «Ася» по повести Ивана Тургенева. Вячеслав Иванович — народный артист России и Украины. Из всех своих ролей он особо выделяет три. Первые две сыграны в Киевском театре имени Леси Украинки: Крылов в спектакле «Иду на грозу» и Чехов в «Насмешливом моем счастье». Третья — роль короля Карла в «Тайнах мадридского двора», спектакле, который с успехом идет сегодня на сцене Малого театра.

- Когда оглядываешься на пройденный путь, видишь, что остается очень мало ролей, о которых можешь сказать: «За это я отвечаю». У кого-то это может быть и одна роль, у кого-то пять... Я просмотрел все свои сто ролей, и мне показалось, что три из них соответствуют тому, чего мне хотелось. Роль Крылова — мой дебют в театре. 1963 год, я молодой актер мхатовской школы. Все, что я знал, помнил, все, что в меня вложили в институте, — все это реализовалось здесь. В этот спектакль никто не верил. Физики, гроза, какие-то приборы... И сто аншлагов подряд. Я имел огромнейший зрительский успех, получил грамоту Верховного совета Украины. Эта роль стала моей визитной карточкой. Спектакль «Насмешливое мое счастье» поставлен по письмам Чехова. Мы, по-хорошему наглые актеры, режиссер Михаил Резникович, художник Давид Боровский, рискнули его поставить. Нас отговаривал весь театр. «Читать письма три часа, да вы с ума сошли!» Теперь этот спектакль идет с перерывами в киевском Театре имени Леси Украинки почти сорок лет. Мы, как сказал один критик, попали на то поле, где у нас нет конкурентов. Все возрасты, от двадцати до восьмидесяти, получают от спектакля что-то свое. Плюс ко всему великолепный состав. Роль Чехова со мной всю жизнь... «Тайны мадридского двора» — реверанс знаменитейшему спектаклю Малого театра, который прошел несколько раз и был закрыт после войны. Сегодняшний спектакль в режиссуре Владимира Бейлиса поставлен в память о том спектакле. Вместе с актрисой Еленой Харитоновой я сыграл в нем роль короля более трехсот с лишним раз. Спектакль всегда идет с полным залом. Он дает зрителям возможность забыть о трудностях и вселяет надежду, заряд бодрости. Спектакль светлый, и в этом секрет его успеха, где бы он ни шел, в столице или в других городах России во время наших гастролей.

- Если роль Чехова с вами всегда, значит, чем-то Антон Павлович близок вам. Чем же?

- Когда мы ставили спектакль «Насмешливое мое счастье», мы были на двадцать лет моложе Чехова, а он ушел из жизни в сорок четыре. Материалов было мало. Мы многого не понимали и во многом не могли себе дать отчет... Волновало одно: мы хотели разрушить стереотипы, сложившиеся вокруг Чехова. Хотели показать настоящего, живого Чехова, а не такого, к которому привыкаем еще со школы: якобы он всю жизнь носил пенсне, всегда был тихим и интеллигентным. Это неправда. Он был разным, очень темпераментным, резким. Чехов писал о себе: «Характер у меня резкий, я от природы вспыльчив».

— Беда в том, что мы порой отождествляем Чехова с его героями.

— Мы своим спектаклем защищали Чехова, а он нас формировал. Соприкасаясь с его жизнью, с его личностью, невозможно не формировать себя. Но сейчас, как заметил один критик, мы стараемся защитить Чеховым публику от пошлости, от всех этих «пиф-паф», от этой жути, которую нам преподносят. У нас еще есть люди, которые могут плакать, сопереживать чему-то светлому, грустному, настоящему. Одна работница театра мне рассказывала, что после спектакля пришла домой, включила телевизор, посмотрела немного и выключила. Впервые за многие годы она не стала его смотреть. Она увидела то, что на экране, совсем другими глазами. Чехов очень актуален. У него находишь то, что способно послужить жизненной опорой. А ведь это сто лет назад написано было. И многие не угадывают даже, что это Чехов.

- Например

— Ну вот: «Если бы вдруг теперь мы получили свободу, о которой так много говорим, когда грызем друг друга, то на первых порах просто не знали бы, а что с ней делать, и тратили бы ее только на то, чтобы обличать друг друга в газетах в шпионстве, в пристрастии к рублю и запугивать общество уверениями, что у нас нет ни людей, ни истории, ни литературы, ничего-ничего. Прежде чем заблестит заря этой новой жизни, мы обратимся в зловещих старух и стариков и первые с ненавистью отвернемся от этой зари и пустим в нее клеветой». Как писал один киевский критик, волосы шевелятся, когда слышишь это со сцены. Или к примеру: «Скучно и нелепо обедать, пить шампанское, галдеть, говорить речи о народном самосознании, о народной совести, о свободе, когда вокруг стола снуют рабы во фраках, а под окном ждут кучера. Это значит лгать Святому Духу». И так я могу говорить бесконечно о вещах, совершенно сегодня невероятных, которые открываются у Чехова. Антон Павлович коротко и ясно писал обо всем, что нас волнует. Мы можем целый день спорить, что такое Россия — Европа или Азия, а у него есть очень короткая запись: «Самомнение и самолюбие у нас европейские, а поступки азиатские». Мы можем спорить о Боге: есть Он или нет. А у Антона Павловича написано: «Между «есть Бог» и «нет Бога» лежит громадное поле, которое с трудом преодолевает за всю свою жизнь истинный мудрец. Русский человек знает одну из двух этих истин: или есть Бог, или нет Бога, середина ему неинтересна...». Чехов был и хулиган. Вот запись под названием «Глубокомысленный вопрос»: «А что, монахи кальсоны носят?» При всем этом Чехов — фигура трагическая. Его ненавидят многие литераторы и критики, потому что они никак не могут найти в нем ничего порочного. Он не принадлежал ни к какой партии, никогда в политику не лез, он просто тихо писал. Много и бескорыстно помогал: строил школы, больницы, лечил. О многих тех, кто ругает его, забудут, и, понимая это, они не могут ему этого простить.

— Чего вы не позволяете себе на сцене?

- Сцена — не предмет для самолюбования или для самоутверждения. Это служение. Тут надо или служить, или не заниматься этой профессией. Смысл театра в том, что называют словом «катарсис»: очищение. Если это достигается, тогда все табу просто не существуют.

— В Малом театре вам часто доставались роли злодеев...

- Да, поначалу именно так складывалась судьба. Играл одних негодяев. Пистолет, кастет — это все со мной. А у нас часто бывали члены политбюро, всегда на сцене стояла охрана. Они, как правило, проверяли тех, кто идет на сцену с оружием. И вот через какое-то время говорят мне: «Как хорошо нам в Малом театре работать». «Почему?». — «Мы в других театрах проверяем, а здесь знаем, что, если кто с пистолетом, с ножом или с кастетом, это вы». Помню, как я пришел в Чеховский музей что-то рассказать из «Насмешливого моего счастья». Служительницы посмотрели на меня, пошушукались, подходят и говорят: «Мы вас узнали». Думаю про себя: «Ну как приятно!» А они и говорят: «Как это вы Жарова-то по голове кастетом — тюк, тюк!» Это они вспомнили спектакль «Самый последний день». У меня все внутри оборвалось. «Ну да, — говорю, — это я». А они и спрашивают: «А у нас-то вы зачем, что ж вы у нас-то делаете?» Порвать с этим злодейским амплуа я смог одним способом: ушел из Малого обратно в Киевский театр имени Леси Украинки.

— Ваш путь в театр начался в школе?

— Во втором классе я выучил басню Михалкова «Заяц во хмелю». Меня привлекло то, что там разные герои: грозный Лев и пьяный Заяц. Вышел читать. И это был такой успех, что я стал сразу легендой. Меня таскали на все вечера, в старшие классы, снимали с уроков. Я читал этого «Зайца во хмелю» с упоением. Слава Богу, родители отнеслись серьезно к моему увлечению и отвели в Дом пионеров, в театральную студию, которую возглавляла Александра Георгиевна Кудашева-Тинникова. Если хотите, именно там начался советский театр. Актеры имеют обыкновение называть известных педагогов, а о первых своих учителях, менее известных, умалчивают. Это несправедливо. Лучшим учеником Александры Георгиевны, которого я застал, с которым был знаком, был Олег Ефремов. Кудашева-Тинникова дала ему, может быть, все лучшее, что было. Отсюда и «Современник», и МХАТ. Я уж не говорю, что там учились Слава Шалевич, Женя Киндинов, Галя Кирюшина...

- Школьные театры сейчас приобретают популярность. Какие бы вы могли дать советы юным актерам?

— Я никогда никому не посоветую заниматься этой профессией! Это зависимая, чрезвычайно тяжелая, в том числе морально, профессия. Но если человек очень хочет и чувствует, что может состояться только на сцене, он сам к этому придет и его ничто не остановит. Человек бросит институт, не станет слушать родителей. Нужен педагог, который скажет твердо: стоит этим заниматься или нет. Очень часто люди себя обманывают, думая, что актерская профессия — это легко, это цветы, аплодисменты... Вот от этого хотелось бы уберечь. А школьники есть замечательные! Выхожу как-то после «Волков и овец» из театра. Дождь идет. Меня окружают человек пятнадцать молодых ребят, просят автограф. А у меня цветы, зонтик, и, честно говоря, не хочется ничего подписывать. Но смотрю — молодые, чудные лица, мальчишки и девчонки, класс десятый. У них в школе, оказывается, свой театр, они его любят. Это — не та молодежь, которая будет пить пиво и хохотать в подъезде. Я с удовольствием им все подписал. Они: «А можно сфотографироваться с вами?» Мы встали под памятником Островскому, и мне как-то тепло сделалось. Это замечательно, что школьники занимаются в театральных кружках, но заниматься театром чисто профессионально — уже совсем другое дело.
Как хорошо, если бы школьники чувствовали, что Малый театр — особое место. Там, в седьмом-восьмом ряду, любил сидеть Достоевский, а вот здесь обычно брал места Лев Толстой, там — Чехов. По коридорам театра ходили Щепкин, Ермолова, Гоголь. В зале сиживали цари, члены политбюро. Не говоря уже о Сталине. У него был особый вход — с Неглинки. Мы пытаемся сохранить традиции классики, и, кстати, во многом благодаря художественному руководителю театра Юрию Соломину и директору Виктору Коршунову. Хорошо, если б учитель, перед тем как вести детей в Малый театр, это рассказал. Не нужны высокие слова, что это храм, второй университет. Куда важнее, если человек понимает, что входит в помещение, которого нигде нет. Разве что Александринка в Петербурге. Тем более что в следующем году исполняется 250 лет с того дня, когда императрица Елизавета подписала указ об образовании этих двух театров.

Виктор БОЧЕНКОВ
«Учительская газета» №10 (10039) / 2005-03-15