Новости

«Листая старые подшивки»

СУДЬБА И ТРАДИЦИИ МАЛОГО

Судьба здания подчас сродни человеческой: произведенное на свет, оно выдерживает не одну житейскую бурю, по чьей-то прихоти перестраивается на другой лад, обвиняется в недееспособности, бывает, приговаривается к смертной казни и — уже по уничтожении — оправдывается. Случается, естественно, и иначе...

Когда в удаленных друг от друга -.временными рамками, местом проживания, сословным положением — да и вообще мало чем связанных семьях Варгина, Бове, Островского, Чехова появлялись младенцы, никто не мог сказать, как сложится их судьба и каким образом вдруг сойдутся их жизненные линии. А вот сошлись — посредством одного сооружения, именуемого ныне Государственным академическим Малым театром.

Невероятно, но факт: еще в XVIII столетии на месте Театральной площади ютились омываемые Неглинкой деревенские избы. Затем Неглинку запрудили, а к 1819 году и вовсе убрали в трубу. Земляные бастионы Петра, высившиеся на месте «Метрополя», срыли, Петровскую (Театральную) площадь подсыпали, и все это позволило распланировать ее по общему проекту О. Бове...

Земля, где сегодня Малый, в начале позапрошлого столетия являла собой участки трехдомовладельцев. Но к 1818 году их выкупил серпуховской «гость» В. Варгин, разбогатевший на поставках обмундирования в действующую армию, а уже вскоре Бове и А. Элькинский выстроили для него жилой дом с магазинами и концертным залом. Купец, побывавший в Париже и знавший рампу, мечтал о театре первопрестольной, где с 1806 года существовала обращенная из частной антрепризы императорская труппа, не имевшая собственного пристанища. И потому, когда коллективу подобрали варгинские апартаменты, хозяин уступил их по сходной цене. Всего два месяца потребовалось для переоборудования, и 14 октября 1824 года Малый, названный так «в противовес» превосходившему его количеством мест соседу, Большому, торжественно открылся.

Что после этого имел серпуховчанин? Да ничего хорошего. Судя по всему, человек принципиальный и честный, не желавший кормить взятками вышестоящее чиновничество, он был оклеветан, вовлечена нескончаемый судебный процесс и — хотя обвинение не вынесли -пошел по этапу. Увы, увы, непросто сложилась судьба и иного отца театра, строителя послепожарной Москвы Бове. От супруги его, урожденной княгини Трубецкой, отвернулось высшее общество, а самого зодчего после того, как в 1830-е годы К. Тон затеял очередную перекройку театрального здания, лишили в Малом постоянной ложи. Чудная у нас память...

Одним из покровителей Малого стал бывший генерал-губернатор белокаменной и глава Московской театральной дирекции Д. Голицын. Замечу, что при нем (да и длительно после него) на Театральной, числившейся за военным ведомством, не дозволялись даже обыденные прогулки. Площадь пустовала, хотя представления в Малом давались ежедневно, за исключением субботы.

Правда, поначалу (и довольно долго) зал использовался и под драму, и под балет, и под оперу, и под концерты заезжих гастролеров. Сюда, к примеру, наведывался Ференц Лист, а по желанию автора, Чайковского, здесь впервые прозвучали сцены «Евгения Онегина». А когда погорел Большой, подмостки его «малого» соседа приняли двойную нагрузку.

Впрочем, на них не чурались и откровенно развлекательного жанра. Сегодня не верится, что в Малом с его высоким классическим репертуаром многие годы царствовал водевиль.

В 1851 году отселили остававшихся жильцов, а после того как в 1865 году в Москве появилось газовое освещение, фонари зажглись и у бывшего варгинского жилища. Еще ранее, вслед за пожаром 1841 года и последующей реконструкцией, был принят специальный указ «О запрещении курения табаком во всех помещениях Малого театра». Как ни странно, в XIX столетии к цигарке, судя по всему, прикладывались не менее нашего. Смолили, более того, в совершенно неподобающей обстановке. Во время длительных церковных служб некоторые из прихожан втихаря умудрялись покурить в храме, и лишь по окончании службы сторожа собирали окурки. (После отпевания Достоевскйго в Александро-Невской лавре, несмотря на толпы прощавшихся и продолжительность панихиды, лаврский пол остался чистым. Писателя чтили. А сценические версии произведений Достоевского, к слову говоря, знал и Малый)...

Однако основным «поставщиком» пьес сюда, безусловно, стал Островский. Ряд комедий и драм он посвятил любимцам из актерской среды Малого (например, «Не в свои сани не садись» была дана в бенефис Л. Никулиной-Косицкой), для них же подбирались и многие роли. Между тем беспечные дружеские отношения порою приводили к неприятным последствиям: в 1853 году актер Д. Горев-Тарасенков пытался оспорить авторство комедии «Свои люди — сочтемся» в свою пользу. В отличие от актеров, прославивших сцену Малого, Горев предстал перед образом и памятью Александра Николаевича явно не «своим человеком»...

Если век позапрошлый на театральной сцене был прежде всего временем Островского, то век двадцатый — это эпоха театра Чехова... Чехов воспринимается по-разному. К примеру, Ахматова считала произведения Антона Павловича полностью лишенными поэзии и пропитанными запахами колониальных товаров и купеческих лавок. Великая Ермолова хотя и называла творчество Чехова «нытьем», сокрушалась, когда его «Дядю Ваню» отклонили в Малом...

Редкий режиссер из сколь-нибудь именитых не обращался к творчеству Чехова. Обратился к достаточно сложному «Дяде Ване» и прослывший более мастером кино С. Соловьев. Не первый год идет здесь спектакль и в полной мере демонстрирует и то, насколько сегодня актуален сам Чехов, и то, как сохраняются и приумножаются традиции Малого.

Начну с мелочи — хотя бы с театральной программки. Ее хорошо узнаваемый желто-белый облик, быть может, и стал попроще качеством, зато не втесалась в него реклама чесночных таблеток и снадобья от опрелости ног. Теперь о более высоком — о ногах, например. Натурализм Малого, в лучшем смысле этого слова, тоже остался прежним: профессору Серебрякову натурально распаривают ноги в тазу...

Среди достоинств (Малый есть Малый) и непозволительно дорогие для иных декорации. В те, кстати, лета, когда театр рождался, Александр I часами бился с Аракчеевым над созданием воинских мундиров, их фасона, расцветки и т. д. Мундир — парадное лицо армии, а чем декорации — не парадный мундир театра? И, будто перед императором, сей мундир, естественно, проплывает перед человеком N1 Малого, его художественным руководителем Ю. Соломиным, заодно исполняющим и иную главную роль, дяди Вани, например...

Трагедия Ивана Войницкого — это трагедия разочарованной интеллигенции, поколения одиноких, но думающих людей в годину деаристократизации оказавшихся подле обломков прежних идеалов и не нашедших замены. Сам смысл их бытия потому размыт и рассеян. Не то ли сегодня, когда идет мучительное выдавливание среднего сословия и вместе с ним реальное обуржуазивание общества? Чехов удивительно современен. Помните: «Вообще жизнь люблю, но нашу жизнь, уездную, русскую, обывательскую терпеть не могу». Да и не может «праздная жизнь быть чистой». Но что же делать, если другой у нас нету? Чеховский ответ, высказанный в «Трех сестрах», удивительно прост: «Надо жить». Наперекор вчерашним и нынешним невзгодам жизнь продолжается.

Продолжает ее и наш герой, академический Малый.

Алексей МИНКИН

«Московская правда», 12.04.2002